Текст книги "Красная - красная нить (СИ)"
Автор книги: unesennaya_sleshem
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 54 страниц)
– Ты как? В порядке? Идти сможешь? – спросил я его, усаживаясь на задницу и пытаясь понять, где ещё у меня болит. По ощущениям, болело везде и сразу.
– Здесь что-то не в порядке, – он сильнее прижал руку к правому боку, пытаясь тоже сесть. Я подал ему ладонь и помог подняться. – Но идти смогу, я думаю.
– Значит, пошли, – устало проговорил я, поднимаясь на ноги рядом с Джерардом и ища взглядом рюкзак, который оказался вывалянным в грязи полностью.
– Чёрт, они тебе куртку порвали, – сказал друг, показывая куда-то в район подмышки, а я лишь махнул рукой:
– Да и хрен с ней. Зашью…
Мы пошли, поддерживая друг друга, дальше вдоль решетчатой ограды. Сначала каждый шаг давался с трудом, но потом наши тела поняли, что от них не отстанут так быстро, и позволили нам идти довольно активно. Повернув голову в сторону поля, я увидел за сеткой наблюдающего за нами Бернарда. Вот же сука белобрысая… Ему самому не тошно быть таким? Фу… Мне показалось, что он следил за нами взглядом, не отрываясь, и не удержался – мстительно показал ему средний палец, подняв его повыше над головой. Он отвернулся, скривившись.
Ирония была в том, что наш путь пролегал мимо входа на поле, около которого отряхивалась и переговаривалась та троица парней. Я вдруг принял решение, и хотя точно знал, что оно тупое и совершенно лишнее, ничего не мог с собой сделать – адреналин до сих пор бегал по венам и не давал мне успокоиться.
– Джи, прости. Но сейчас нам придётся немного побегать, – прошептал я, чувствуя, как каждый шаг приближает нас к той компании и наполняет тело упругой лёгкостью, притупляя боль.
– Что? Что ты задумал? – не понял Уэй, но я почувствовал, как он подобрался весь.
Мы почти поравнялись с этими мудаками, и я вдруг неожиданно размахнулся ногой и со всей силы зарядил ближайшему кедом по заднице.
– Ах ты сука мелкая! – завопил он, хватаясь руками за попранное достоинство, и все трое развернулись к нам.
А я уже схватил Уэя за руку, не дожидаясь реакции, и дал дёру вперёд, по дороге, к выходу с территории школы. Джерард двигался медленнее, но я был непреклонен и тащил его за собой как на буксире. Позади уже слышался шум погони – обидчивые волейболисты бросились за нами вдогонку, но не слишком преисполнились энтузиазма, я знал, что наше желание убежать было многократно сильнее их желания догнать. Они, не переставая, орали неприличные ругательства нам вслед, пока не заткнулись, и я в какой-то момент оглянулся, чтобы убедиться: отстали и возвращаются на тренировку.
А ещё для того, чтобы увидеть эти ни с чем не сравнимые вылупленные на меня глаза Уэя-старшего. И как же меня пробило на поржать в этот момент! Ещё никогда я не видел такого взгляда у него: восхищённого, но не в смысле «ты крут!», а в смысле «ну ты и конченый придурок!», а ещё он был какой-то неверящий и немного – усталый. В любом случае, никогда до этого я не видел у Джи таких круглых глаз, и он выглядел чертовски забавно.
– Ну ты даёшь, Фрэнки, – хрипло сказал он смеющемуся мне, и наш бег постепенно сошёл на нет, да и сами шаги всё замедлялись и замедлялись, пока мы вообще не остановились перед каким-то перекрёстком, чтобы отдышаться. Я слегка истерично посмеивался над всем произошедшим и этим диким взглядом Уэя, которым он смотрел на меня, и в итоге добился своего – он тоже начал улыбаться.
Мы зашли в какую-то подворотню тут же у дороги, буквально в двух кварталах от моего дома, чтобы немного отдышаться. Топливо кончилось – адреналин рассосался, сделав своё дело, и теперь в тело вернулся весь спектр всевозможной боли, которая, казалось, залезла в каждый его уголок и по-кошачьи точила там когти.
Мы прислонились спинами к облезающей старой стене какого-то здания и пытались совладать со сбившимся сиплым дыханием, всё ещё истерично посмеиваясь надо всем произошедшим. Тут пахло разнообразным мусором: недалеко стояли баки, в которых копошились кошки. Серьёзно, пусть это будут кошки, я ненавижу крыс. А ещё пахло мочой: между домами был тупик, который определённой частью прохожих использовался по прямому назначению в качестве общественного туалета. Люблю этот город…
– Ну что, идём в магазин комиксов? – ляпнул я, улыбаясь относительно здоровой половиной лица.
Джерард экзальтированно хихикнул. И повернул голову со свисающими, кое-где вымазанными кровью и землёй волосами, ко мне.
– Конечно, пойдём. Нам же мало приключений на задницы, надо ещё от копов, которых вызовет продавец, поудирать.
Какое-то время мы молчали, обхватив колени ладонями и чуть нагнувшись вперёд.
– Джи… – я всё ещё тяжело дышал и был почти на краю от того, чтобы зайтись новым приступом кашля.
– Фрэнки? – грязный, вываленный в земле и песке, с разбитой вдребезги губой и оторванной пуговицей на пижонском кашемировом пальто всё же смотрел на меня и еле заметно улыбался.
– Скажи, что это не будет повторяться каждый день, – устало простонал я. Пусть это и звучало малодушно, но я не мог предварительно оценить масштабов катастрофы, а теперь мне это всё казалось с лёгким налётом «а не чересчур ли?!».
Джерард только усмехнулся, отводя взгляд и вперивая его в свои запылившиеся чёрные кеды с длиннющими розовыми шнурками. Вот зачем он вставил розовые шнурки? Что он этим хотел сказать?
– Я свою часть сделки выполнил. Я закончил то, что, по-хорошему, не должно было и начинаться. Но обещать, как часто меня будут пытаться поймать после школы, я не могу – потому что хуй знает. Всё будет зависеть от моей фантазии и нелёгкой науки – «как грамотно уйти после занятий незамеченным».
– От нашей фантазии, – поправил я его. – У меня, между прочим, тоже весьма богатый опыт незаметных сваливаний, так что можешь на меня рассчитывать.
Мы снова неуклюже улыбнулись друг другу половинами лиц, и через полчаса уже были у меня в ванной, пытаясь вымыть то, что можно вымыть, не раздеваясь, и обработать то, что творилось с нашими лицами, перекисью.
– Вот это охрене-е-еть, – восторженно протянул я, чуть отпихнув Джерарда от зеркала и, наконец, заглянув в него. Весь правый глаз хоть и не слишком, но всё же затянула гематома на полщеки, около губы корочкой запеклась ссадина, и вообще, правая половина лица представляла собой крайне неприятное зрелище. Но довольно эпичное и мужественное, никогда ещё не видел себя таким разукрашенным.
– Отойди, – меня оттеснял Джи, который никак не мог успокоиться со своими скулой и губой. Его левая щека опухла и цвела ссадинами, а губа была неплохо разбита, но всё-таки он выглядел намного лучше, чем я.
– Всё с тобой в порядке, принцесса, – я усмехнулся, наблюдая, с какой тревогой он рассматривает своё отражение, и немного пихнул его локтем под рёбра, как вдруг он взвыл:
– Ах ты ж мать твою! Что ты делаешь? – он схватился за то место, и я отчётливо вспомнил, куда его пинали. Мне стало не по себе.
– Больно? Прости, Джи, я просто забыл. Что у тебя с рёбрами? Раздевайся, – и прежде, чем он попытался задрать свою футболку, я почувствовал, как на меня выливается таз с ледяной водой. – Так, стоп, – остановил я его руки. – Иди в душ, всё равно весь грязный, как чёрт. А я потом. Сейчас принесу тебе одежду.
Я быстро вышел из довольно тесной ванной, чтобы оставить там недоумевающего друга, закрыть за ним дверь и прислониться спиной к обратной стороне.
Я ещё ни разу не видел его таким. Без всего. Без футболки. Или эмоционально оную стягивающего. Мне было не по себе видеть его за подобным занятием – это было достаточно интимно. Или казалось таковым моему воспалённому мозгу, который в воображении не переставал рисовать картины того, как он сейчас раздевается за этой дверью, как включает душ, встаёт под горячие струи и моется моим любимым мылом… Но я слышал, как щёлкнул замок – и, чёрт, это меня очень радовало, потому что не оставляло вариантов. Щелчок замка. Так просто. И это меня успокаивало, однозначно.
Так, Фрэнки, выдохни, больная ты голова. Полотенце, одежда… Отлепи уже свою задницу от двери. Надо найти то, что не будет ему слишком коротким.
Я перебрал половину шкафа, прежде чем был удовлетворён выбором. Свободные мягкие штаны и кремовая футболка, полотенце – всё это я повесил на ручку двери, надеясь, что Джи догадается об этом. А сам поковылял на кухню ставить чайник и поздороваться с холодильником в надежде, что у него есть что поесть для нас. Кажется, я надолго задумался, рассматривая его тускло светящиеся внутренности, потому что не услышал, как Джерард зашёл на кухню, уже одетый в мои вещи и немного неловко переминающийся в арке входа.
– Хм, – я улыбнулся так широко, как только мог мне позволить разбитый рот. – Ты похож на хоббита.
– Чего?! – возмутился друг, переступая с ноги на ногу и опуская глаза вниз, оглядывая себя.
– Ну, они тоже ходили в коротких штанишках и босиком, а их волосатые ноги…
– Волосатые? – охнул Джерард, для достоверности сгибая одну ногу в колене и рассматривая её поближе. – У меня нормальные ноги! И не такие уж они и волосатые…
– При чём тут ты? Я же про хоббитов, – невинно закончил я, всё же доставая из холодильника кастрюлю с рагу, кусок сыра и бутылку грейпфрутового сока.
– Я не виноват, что кое-кто тут сам размером смахивает на хоббита, и от этого на нормальных людях его штаны кажутся очень длинными шортами, – Джерард бубнил, а я улыбался до тех пор, пока не заметил его достоинство, свободно болтающееся под тканью.
Я резко отвёл глаза и поставил кастрюлю на плиту, включая её на самую малую мощность, пытаясь усилием воли прогнать из-под век намертво въевшуюся туда картинку.
«Джи без белья… Джи без белья… В моих штанах… После душа… Спокойно, Фрэнки…» – в голове стучало, не переставая, а я проделывал какие-то механические действия и вообще не мог сконцентрироваться на том, что бухтит Джерард.
– Тебе помочь? – раздалось у самого уха, и я дёрнулся, выпадая из сладкого транса. Будучи в задумчивости, я подпустил Уэя слишком, непозволительно близко к себе.
В ответ я только отгородился от него ножом для сыра и самим сыром, вытянув всё это в руках.
– Э… Порежь, пожалуйста, и завари чай. И помешай, чтобы не пригорело, – я кивнул на кастрюлю. – Я тоже быстро в душ. До сих пор земля на зубах скрипит, – и я бочком проскользнул мимо него и ушёл в комнату, где слегка перевёл дыхание и взял чистые вещи.
На запотевшем зеркале в ванной проступал затёртый рисунок, сделанный его пальцем – моя «F», взятая в полукольцо его «G». Моё сердце пропустило удар, а я, задумавшись, полез в душ. Что это значит, чёрт?
– Почему мы у меня? – спросил я, когда мы всё съели, иногда охая и стеная от того, что неловко открывали рот, или что-то попадало на раны у губ. Сейчас передо мной дымилась чашка ароматного чая с мятой, и перед Джерардом стояла такая же в ожидании – мы были не в состоянии пить горячее. Друг гипнотизировал коричневую прозрачную гладь, и ответил не сразу.
– Вчера ночью вернулись родители. Я не хочу там быть сегодня. Если я появлюсь таким – то не смогу заснуть после несколькочасовых нотаций матери. А мне завтра в ночную смену после школы, Фрэнки. Я был убедителен? – он поднял на меня глаза, и мои кишки перевернулись, окатив жаром пах, – будто он выдумывал причины ночевать у меня и был крайне рад, насколько красиво они звучали. Это было нечестно. Мне всё нравилось, было бы глупо спорить… Но то, как он убивал и воскрешал меня одним только взглядом, было нечестно.
– Оставил Майки разгребать родительскую любовь в одиночестве? – поинтересовался я, грея пальцы на кружке.
– Он слишком радостно напрашивался сегодня к Рэю. И я очень удивлюсь, если он будет после этого ночевать дома. Майки не дурак, он тоже не любит мамины нотации.
– Мне жаль, – я посерьёзнел и сказал это грустно. Потому что мне и правда было довольно грустно осознавать, что не у всех с родителями сложилось так, как у меня. Мне не на что было жаловаться.
– Фигня, – сказал Джи и попытался отпить чай. Он всё ещё был горячим, отчего друг скривился.
– Мама вернётся через час. Я не думаю, что версия «Джерард не хочет выслушивать долгие монологи своей мамы, и поэтому переночует у меня», устроит её.
– Хм, – друг вальяжно развалился на стуле, откидываясь на спинку, и вдруг снова выстрелил в меня, подняв свои странно-серьезные глаза: – Ну, ты можешь придумать что-нибудь получше.
Я заткнулся и поспешил спрятаться от него за кружкой. Потому что версии, со скоростью света проносившиеся в моей голове после его фразы, все были с каким-то налётом лёгкого порно, и ни одна из них не устроила бы мою маму. Нет… С этим надо что-то делать.
Меня спас звонок телефона. Я сбежал в прихожую, чтобы усмирить дребезжащую трубку, с такой непередаваемой радостью, как будто это моя любимая бабуля звонила с того света, чтобы спросить, как у меня дела.
– Мелкий? – раздалось в трубке, и я невольно улыбнулся. Папа нечасто радовал меня звонками, а за последний месяц это произошло уже дважды.
– Привет, пап. Всё в порядке? – его голос был уставшим, и мне хотелось послушать его чуть подольше.
– Да, более или менее, – сказал он, откашливаясь. – А ты как? Всё хорошо? Мама дома?
– Мамы нет пока, но у меня всё хорошо. Сегодня вот подрался со старшеклассниками. Мне нехило начистили физиономию, – сказал я в трубку, и на том конце сипловато рассмеялись.
– Молодец, мелкий. Так держать. Но не увлекайся, а то переломаешь себе пальцы и не сможешь играть.
– Учту, – улыбнулся я, и замолчал. Отец вряд ли звонил просто так, и я должен был выслушать то, что он хочет мне сказать. Внутри что-то неприятно зашевелилось от ожидания.
– Мелкий? – спросил он, помолчав, будто боялся, что я оставлю трубку и пойду по своим делам.
– Да, пап. Говори. Ты же не просто так звонишь?
В трубке завозились, от чего там послышался шум и треск, а затем он сказал:
– Тут такое дело, малыш… Я не смогу приехать к Новому году, прости, – моё дыхание перехватило, а в носу защипало. Как так?! Что значит, не смогу?! Ты же обещал… Обещал! Я еле-еле заставил потяжелевший на тонну язык ворочаться за зубами и, наконец, прошептал:
– Что значит «не смогу»?
– Перед концом года как всегда навалилось всё… Много выступлений и корпоративов, я не могу кинуть группу. Ты же понимаешь меня?
– Угу, – тихо сказал я, почти не размыкая губ.
– Но я постараюсь вырваться через неделю после Нового Года, обещаю, – поспешил закончить он, пытаясь обнадёжить меня. Вот только мне что-то не становилось легче, я чувствовал себя преданным и обманутым, хоть и осознавал всю глупость этого чувства. Он же не виноват, что так вышло? Я бы и сам поступил подобным образом, наверное.
– Значит, увидимся после Нового Года, – ответил я, стараясь добавить в голос бодрости. Получалось не очень.
– Я рад, что ты всё понимаешь, Фрэнки, – было слышно, что отец немного повеселел. – Обязательно прилечу в январе, маме привет.
– Договорились, – я даже выдавил из себя улыбку и попрощался: – Бывай, пап. Береги себя.
После разговора я ещё около минуты стоял в пустом коридоре, собирая себя с пола, где валялся сейчас, превратившись в безвольное желе, судя по моим ощущениям. Я слышал, как прихлёбывает на кухне чай Джерард, и это странным образом прибавляло мне сил. Если бы я был один дома сейчас, то точно бы разревелся, как девчонка.
Было обидно. Я просто соскучился и хотел уже увидеть отца. А тут всё так обернулось… Конечно, я расстроился.
– Эй, ты где там потерялся? – раздалось с кухни, и я понял, что пора возвращаться. – Всё в порядке? – спросил меня Джерард, когда я вернулся на свой стул.
– Более или менее, – неопределённо сказал я, потому что, честно, сейчас у меня не было ни сил, ни желания обсуждать всё это. – Отец звонил, перенёс нашу встречу на январь. Надеюсь, что потом её не придётся переносить на весну по какой-нибудь ещё причине…
Джерард уловил моё настроение и не стал ни о чём расспрашивать. Вместо этого он наглым образом пошёл к нашему с мамой холодильнику и залез в морозилку, шурша там пачками и пакетами. Наконец, он показался из-за дверцы, кидая на стол передо мной небольшую упаковку замороженных овощей.
– Приложи к лицу, Фрэнки, – он убрал кружку и без зазрения совести направился в мою комнату.
Я устроил свидание заморозки и своей разбитой щеки, и это было довольно неприятно. Я скривился от чувства, как моя кожа под пакетом немеет. По пути зашёл в ванную и взял перекись, чтобы ещё всё-таки хорошенько обработать наши раны. Когда я оказался в комнате, Джерард уже сидел на кровати и листал какую-то книгу, явно взятую с моего стола… Он быстро глянул на меня хитрыми глазами и вернулся к чтению непонятно чего «по диагонали».
А я подошёл к кровати и встал на колени рядом, всё так же удерживая пакет у щеки. Он не подавал виду, но его взгляд уже стал туманиться и выглядел заинтересованно. В доме было до безобразия тихо, и только тонкие пальцы, переворачивающие страницы, наполняли этот беззвучный вакуум жизнью.
– Покажи свои рёбра, Джи. Что там у тебя?
– Всё нормально, – поторопился сказать Уэй, но я не поверил и точным движением задрал бок футболки.
– Вот же чёрт! – вскрикнул я; под тканью всеми цветами кистей импрессионистов наливалась довольно обширная гематома. Я даже опустил заморозку на покрывало, чтобы обе руки были свободными.
– Я проверю на перелом? – вопрос, который я закинул, точно удочку, потонул в его темнеющих глазах. Вот только они были светло-ореховыми, а теперь становились какими-то непонятными, плохо читаемыми от того, что оказались занавешены чёрной отросшей чёлкой. Не получив ответа, я всё же потянулся к его коже.
Во рту пересохло, а сердце бухало, словно ударяясь о тамтам. Я понятия не имел, как проверяют на перелом ребра, мне было просто до безумия любопытно потрогать его.
В этом не было ничего сверхъестественного. Обычная тёплая кожа, которой коснулись подушечки моих пальцев. Но для меня это было подобно разряду электричества, прошедшего между нами.
Я задвигал рукой, обводя контуры его синяка, как вдруг Джерард дёрнулся:
– Щекотно, – улыбнулся он, и я очнулся от этого наваждения, отпуская край футболки и кладя сверху пакет с замороженными овощами. Уэй резко вскрикнул, но я был непреклонен:
– Подержи немного. Тебе тоже не помешает, – и встал с колен – забыл в ванной вату.
Я не был специалистом по переломам. Но я был специалистом по Фрэнку Айеро. И этот субъект пугал меня сейчас своим взволнованным состоянием и слишком острыми реакциями на бесстыдное поведение Джерарда. Ох… Этот говнюк взрывал меня одним присутствием, и… мне это чертовски нравилось.
====== Глава 21. ======
Джерард всё так же сидел на моей кровати, но уже нагло подтянув под себя ноги. Одной рукой он послушно прижимал к боку пакет с овощами из морозилки, а другой опирался сзади на локоть и держал всё ту же книгу, которую стащил с моего стола. И если сначала я не разглядел, что это, то сейчас отчётливо увидел, что это именно та книга, которую я старательно запрятывал под стопкой других. Я чуть не выронил вату от того, как быстро заколотилось моё сердце. Как же неловко!
– Интересные книжки у тебя около кровати водятся, – и я, скосив глаза, понял, что он нашёл тот старательно распрямлённый, но до сих пор хранящий следы сгиба уголок. Тот самый. Открывая на котором, я раз за разом несколько ночей подряд лез к себе в трусы. И Джерард выглядел так, будто он не иначе как сидел на диванчике напротив в этот момент, только в режиме невидимости…
Сказать, что этот гад меня смутил – это скромно промолчать. Я чувствовал, как вся кровь кинулась мне в голову, старательно разукрашивая лицо и уши алыми пятнами, но несколько секунд спустя смог всё-таки открыть рот и снова посмотреть в эти нахальные глаза.
– У мамы стащил… почитать. – Уэй гаденько так улыбнулся. Всепонимающе. – Да чёрт! – вспылил я, выхватывая у него из рук потрёпанную «Лолиту» Набокова. – Почему я должен оправдываться, я парень, и я мастурбирую, и, твою мать, ты – не тот, кто вообще должен меня допрашивать на эту тему, – в это время я отвернулся от него и отошёл, чтобы спрятать книгу подальше в стол, а когда обернулся к затихшему парню на своей кровати, то увидел ошарашенно-удивлённые глаза, такие круглые, словно по ним делали заготовку для монеты в пятьдесят центов.
Несколько секунд он так и смотрел на меня, а я – на него, а потом вдруг расхохотался, роняя пакет с овощами на покрывало.
– Заметь, Фрэнки, я и слова не сказал. Ты палишься, как ребёнок, ей-богу, – отсмеявшись, выдал Джерард. А я только пристыженно и чуть обидчиво вздохнул, кидая в него упаковкой ваты:
– Ох, иди ты, а? Скоро мама придёт, надо придумать отмазку, почему ты тут. И давай уже обработаем всю эту жесть на лице, – я отвинчивал крышку от перекиси, усаживаясь на кровати рядом с Уэем, только боком, подбирая под себя одну ногу.
Джерард улыбался, послушно открывая упаковку и отрывая оттуда два куска, один протягивая мне. А я, в свою очередь, обильно поливал вату перекисью и был благодарен ему, что он хотя бы просто молчит. К моему несчастью, это продлилось недолго.
– У меня есть… – сказал он и скривился от боли, когда я осторожно прошёлся по краю разбитой губы. Это выглядело не слишком страшно, а скривился он так, будто ему рвали зуб без анестезии. «Как девчонка» – подумал я и слегка улыбнулся. Кажется, я пропустил мимо ушей то, что он сказал, поэтому он снова повторил:
– У меня дома есть.
– О чём ты? – не догнал я, косясь на Джерарда, снова смачивая чуть порозовевшую вату.
– Порнушка, – он ухмыльнулся и тут же снова скривился – потому что я не дремал и опять потянулся к нему. Если это было залогом того, что этот парень не говорит, я мог бы мучить его губу вечность. Я упёрто молчал и занимался делом, не поддаваясь на провокации, но на Уэя не иначе, как что-то нашло, и он никак не унимался:
– Нашёл коллекцию отца. Хотя, если честно, не слишком долго пришлось искать. Можем посмотреть у меня, если… Ауч, полегче, а? – возможно, я слишком грубо припечатал его ссадину, но если честно, я готов был заткнуть этой ватой его рот, чтобы он перестал вгонять меня в краску своими словами. Мне казалось, что я и так уже красный, как клешня варёного краба.
– Прости, – как можно невиннее сказал я и посмотрел в его глаза. Сейчас они были тёмными и отчего-то казались серо-зелёными. – Не думаю, что это хорошая идея. Я как-то привык в одиночестве… – и потом обречённо сглотнул, усилием воли прогнав из головы картинку, в которой мы с Джерардом полулежали на диване перед телевизором в их гостиной, усиленно работая руками…
– Зря. Думаю, вместе веселее, – усмехнулся Джерард и, пока я был в прострации, сам потянулся ко мне ватой: –Теперь моя очередь, замри.
Щипало, было неприятно и больно, но я терпел: моя губа была разбита в несколько раз сильнее, чем у Джи, но я не был принцессой. Поэтому смотрел на то, с какой сосредоточенностью он двигал кистью, чуть закусив губу от напряжения. Словно рисовал. Потом Уэй скосил глаза на меня и легко улыбнулся. Я подумал, что кончу в этот момент, потому что его взгляд был настолько невинный и в то же время невозможно блядский, я не знаю, как это у него получалось.
Когда он всё сделал, я ещё был выбит из реальности. Поэтому его фраза: «Пойду, позвоню домой. А то меня завтра с кишками сожрут» – была очень кстати.
Я сидел и тупо пялился на ребят из Misfits, живущих на моей стене на журнальном развороте, и фразы Джи: «Да, мам. Нет, всё в порядке, просто сегодня заночую у друзей. Нет, никто не будет ширяться, да, я тебе обещаю. Успокойся, завтра поговорим. Мне неудобно, поговорим завтра, окей? Спокойной ночи мам, пока. Ага, я тоже», – доносились до меня, словно из тумана.
Вечер, тем не менее, прошёл странно по-домашнему. Джерард нашёл у меня (да, чёрт, опять без моей помощи. Я мог бы поклясться, что он бывает «таким» только в моём присутствии, и это бесило) стопку старых комиксов и увлечённо улёгся читать их на кровать. А я взял свой рабочий блокнот и гитарку, реанимированную после падения стойки, сел на диванчик напротив и стал работать над песней, которая была готова уже почти наполовину. Изредка я отвлекался, не прерывая мурлыканья под нос, и наблюдал за двигающимися глазами Джерарда, которые, кажется, горели как-то по-особенному просто от того, что он читал комиксы. По нему было заметно, что ему это нравится, и его вид вызывал невольную улыбку у меня.
Мне хотелось чаще наблюдать его таким: расслабленным, хоть и побитым, но сейчас по нему можно было судить только о том, что человек всем доволен и уже давно забыл о том, что произошло днём. Он полностью погрузился в выдуманный мир супергероев, и отмечать то, как живо меняется его мимика при чтении, было сущим удовольствием.
Внезапно мне пришли в голову отличные строчки. Я тут же потянулся к блокноту, чтобы записать их. Они были странными и острыми, и я заранее предвкушал то, что буду вспоминать сегодняшний вечер каждый раз, сколько бы мне ни пришлось пропевать эту песню. И довольно улыбнулся, снова глянув на увлечённо читающего Джи.
«И что-то происходит, планета кружится,
Мы не герои комикса, и боль кусается.
Не убежать. Ведь с этим холодным ужасом
Нам и вдвоём не справиться?
Не знаю…
Быть может, мне только кажется,
Что надо совсем немного мужества –
Один взгляд, одно дыхание…
И я уверен: это тебе понравится».
Не знаю, о чём я думал и что имел в виду, записывая под неустанное мелодичное мурлыканье последнюю строчку в блокнот. Не знаю, да и не хотелось разбираться: эти слова просто упали сверху – и я их записал. Мне нравилось смотреть на Джерарда тайком. Он был обычным «странным» парнем, такие есть в каждой школе, в каждом районе, их пинают и на них косо смотрят. Они не любят выходить из дома в одиночестве и, тем не менее, где-то пропадают, когда бывают так нужны. Но побитый и сдержавший своё слово Джерард лично мне сейчас виделся этаким комиксовым героем – простым мальчишкой, с которым вдруг приключилась некая невиданная хрень, и он вдруг стал обладать неебической супер-силой, раскидывая обидчиков направо и налево.
На самом деле, мне подумалось, что совершать каждый день небольшие подвиги типа того, что сегодня устроили мы – было тоже не так уж мало. Особенно для такого «мне не нужны проблемы» человека, как Джерард. И я гордился им сейчас, хоть и знал, что фиг признаюсь в этом.
Мы почистили зубы (я – щёткой, а Уэй, хихикая и дурачась, как малолетний ребёнок, – пальцем) и собрались уже лечь спать, как пришла мама. Это было очень поздно по моим меркам, раньше она так не задерживалась. Поэтому я отправил Джерарда в комнату, а сам пошёл к ней на кухню. Там уже шумел чайник. Я долго думал, как сказать про Уэя, но в итоге всё получилось само собой.
– У нас гости? – улыбнувшись, спросила мама. Она выглядела уставшей, но очень довольной, и мне показалось, что когда я приветственно целовал её в щёку, то почувствовал запах чужого и явно мужского парфюма…
– Джерард останется на ночь, – не задумываясь, выдал я, пытаясь понять, чем же это пахнет от неё и с какой стати.
– О, – многозначительно ответила мама. – Раскладушку достали?
Честно, у меня даже мысли не возникло об этом. Моя кровать большая, и я совершенно точно намеревался спать на ней сегодня вдвоём с Джерардом, это было так логично для меня. Но, услышав про раскладушку, очень смутился. Точно. У нас есть раскладушка. Чёрт, как я раньше не подумал? Если есть раскладушка, то гости должны спать на ней, а не в твоей постели, да, Фрэнк. Все эти ночёвки Джерарда под твоим одеялом тонко отдают голубизной, придурок, и если ты этого ещё не понял – то пора бы уже понять.
Кажется, я задумался, потому что мама тронула меня за руку:
– Фрэнки?
– А? Да, мам, вытащим. Ещё не успели.
– Тогда я схожу за бельём, – она встала, а я был так смущён, что ретировался в кладовку – доставать грёбаную раскладушку.
– Что это за хрень? – удивлённо спросил Джерард. Кажется, мой вид его озадачил, и он смотрел на громоздкие железяки в моих руках совершенно непонимающе.
Я уже не надеялся на помощь, потому что странной томностью внизу живота осознал, что Уэй совершенно точно не намеревался проводить сегодня ночь на раскладушке. И не смог сдержать разъезжающиеся в улыбке губы.
– Мама сказала достать раскладушку, не смотри так. И иди поздоровайся, пока я разбираю. Она ещё бельё занесёт сейчас.
Характерно изогнутая бровь Джерарда была мне молчаливым ответом, а я внутренне ликовал, собираясь ещё немного над ним поиздеваться.
Стоит ли говорить о том, что когда всё было готово, а свет выключен, этот невыносимый Уэй тут же забрался под моё одеяло, осознанно и намеренно утыкаясь своими холодными ногами в мои?
– Чёрт, ну какого ты такой ледяной? – возмутился я. Его пальцы щекотали волосы на моих ногах, и вообще его близость совершенно не добавляла спокойствия.
– Я ведь говорил, что мёрзну и не люблю спать один, если можно не спать в одиночестве. Или мне уйти на раскладушку?
Я заткнулся, никак не отвечая на эту провокацию.
Между нами было достаточно пространства, и всё оно медленно, но верно превращалось в наэлектризованное высоковольтное поле, как мне казалось.
Неожиданно под одеялом стало нестерпимо жарко, и я спустил его ниже, что оно еле закрывало бёдра. Джерард был в футболке, я – в майке, и хоть в темноте почти ничего не было видно, я чувствовал спинным мозгом, что он так же пытается высмотреть моё лицо в сумраке, как и я – его.
Казалось, прошла вечность. Густая, тягучая, наэлектризованная вечность, прежде чем он пошевелился, устраиваясь поудобнее на боку, лицом ко мне. И я не знаю, что меня дёрнуло, но я вдруг потянул руку к нему, касаясь ткани в области груди. Тронул и тут же замер в ужасе, осознавая, что я делаю. Джерард тоже напрягся, но не отстранился и не издал ни звука. И я, смелея и оттаивая, повёл рукой вниз, туда, где под краем футболки можно было добраться до теплоты тела.
– Эй… Что ты делаешь? – тихо и очень спокойно спросил Уэй, когда моя рука забралась под ткань, скользом пройдя по резинке его штанов, и у меня явно скрутило низ живота от этого. А затем повёл пальцами вверх по гладкой горячей коже, задирая край футболки.
– М-м? – нечленораздельно уточнил я. Меня уже ощутимо вело, и я чувствовал себя пьяным от дикого осознания того, что сейчас ночь, что мама у себя, что мы лежим так близко на моей постели, и я определённо хочу этого человека напротив. Я почувствовал эрекцию так быстро, что мысленно застонал: мне хватило только сладкого запретного предвкушения и фантазий для того, чтобы стать твёрдым. Я ненавидел своё тело за это.
– Что ты делаешь, Фрэнки? – повторил Джерард, а потом вдруг придвинулся очень близко, мешая моим движениям рукой, и зашептал в самое ухо. Его волосы смешно лезли в глаза и нос и остро, до зубовного скрежета пахли Уэем, так, что у меня сносило крышу от него и невообразимо ныло в паху.
