Текст книги "Красная - красная нить (СИ)"
Автор книги: unesennaya_sleshem
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 54 страниц)
Он закончил и выпил залпом половину стакана колы. Чёрт. Как всегда, Торо был прав. Просто это ощущение после сегодняшнего выступления было настолько другим, что я растерялся. На самом деле, ничего страшного в этом не было… Очередной новый опыт. Я приобнял Рэя левой, наклоняясь ближе.
– Спасибо, Рэй. Ты правда крутой чувак. Гитарист из «Orange Snow» тебе и в подмётки не годится.
– Фрэнки, их ритм-гитаристка выигрывает у тебя только за счёт длинных ног и сисек, – усмехнулся Том. Я уже и забыл, что этот парень умеет говорить. Улыбнувшись, я сказал:
– С Рождеством, ребята? И с нашим дебютом. Долгих лет этому клубу, может, сыграем тут со скидкой, когда станем знаменитыми?
Все засмеялись и громко зазвенели сталкиваемыми стеклянными стаканами.
Так прошёл наш первый концерт в большом мире. В странном, насквозь прокуренном клубе с глупым названием «Лысый Джек».
Мать забрала меня из клуба тем же вечером. Точнее, заехали они все вместе – на огромном белом «Форде». Вздохнув, я подошёл к месту, где сидела мама, вынуждая её открыть окно.
– Подбросим Рэя? – без приветствий спросил я. Мама выразила на лице всё, что думает обо мне, и повернулась в сторону водительского кресла.
– Фрэнки, я и сам мог бы.
– Смеёшься? – я перехватил смущённый взгляд Торо. – Десятый час, канун Рождества. Если бы ты уехал с ребятами полчаса назад, то ещё добрался бы. Сам решил со мной посидеть, чтоб я не скучал.
– Неловко как-то…
– Перестань, – уверенно сказал я и открыл заднюю дверь, заглядывая внутрь. Там сидела девушка, видимо, та самая дочь маминого знакомого.
– Привет, – улыбнулась она. Я ответил без особого энтузиазма. Хотя… а она симпатичная.
– Пододвинешься? – наглым образом спросил я, и не думая переходить на ту сторону машины. Я не хотел сидеть за водителем, я хотел сидеть за мамой. Чтобы она не могла кидать укоряющие взгляды.
– О, без проблем, – девушка переместилась на другую сторону сидения, а я пропустил вперёд Рэя: – Залезай.
Мы уселись, осторожно устраивая гитары между ног.
– Ого, вы музыканты? – с интересом спросила она, когда я хлопнул дверью, но тут заговорила мама:
– Знакомьтесь. Леон, это Фрэнк, мой сын. И его школьный друг и одногруппник – Рэй. А это, – она перевела взгляд с нас на мужчину на соседнем кресле, – Леон и его дочь Клэр. С Леоном мы работаем в одном отделе. Он мой хороший друг, – мама улыбнулась, а я закатил глаза, всем своим видом изображая «знаем мы эту вашу дружбу», и, наконец, посмотрел на гипотетического «нового папу». Обычный. С небольшим брюшком и милыми усами. Не знаю, мне в голову пришло именно это – что его усы милые. Он добродушно улыбался, глаза весело глядели на нас. В целом, я понимал, почему мама обратила на него внимание. Он был весь какой-то из себя уверенный и излучал доброту, что ли. Не знаю, как объяснить. Но этот усатый дядька располагал к себе. Я улыбнулся и крепко пожал мягкую сухую ладонь. Рэй сделал то же самое.
– Ну, будем знакомы, Фрэнк. Твоя мама много про тебя рассказывала, – мне было приятно, что он не допускает никаких панибратских «ки» в конце моего имени. Это была привилегия только моей мамы и друзей. – Куда едем, молодой человек? – он посмотрел на Рэя с той же улыбкой. Я совершенно не думал о том, что он переигрывает.
– Угол Пит-стрит и Десятой улицы, – чётко проговорил Торо, устраиваясь поудобнее и нежно придерживая кофр с гитарой. Он оказался между Клэр и мной.
Леон хохотнул, заводя машину:
– Отлично, парень. Это почти по пути, – и, выкрутив руль, отъехал от бордюра. Я оценил шутку. В Монклер было совсем в другую сторону.
Я проснулся только тогда, когда машина, качнувшись, остановилась. С удивлением обнаружил голову спящей Клэр на своих коленях. Чёрт, ноги из-за этого затекли. Ниточка слюны из её приоткрытого рта стекала на мои джинсы, и там было темное пятнышко. Великолепно. Когда я успел уснуть? Кажется, после того, как мы завезли Рэя, я ещё какое-то время следил за мельканием фонарей в окне, а потом… темнота.
– Приехали, детки, – шутливо сказал Леон. – Если поторопимся и быстро сядем за стол, то успеем встретить Рождество, как положено, а не в машине.
Я вздохнул, наблюдая, как голова просыпающейся девушки поднимается с моих коленей и испорченных джинс. Сегодня днём они ещё были чистыми… Эх.
Дом оказался большим загородным особняком. Этот Леон явно работал каким-то начальником. Молодец, мама, так держать. Но не это меня волновало. За домом темнел лес. Над лесом всходила полная, просто идеал для оборотней, луна. Захотелось повыть, но, оглядев выбирающихся из машины людей, я не стал испытывать судьбу.
Вы знаете, что такое счастливое Рождество? Явно не то, что было у меня в том году. Пока я помогал Леону таскать пакеты с провиантом из машины на кухню, мама разгружала их на стол, сортируя то, что нужно сейчас, и то, что следует убрать в огромный двустворчатый холодильник. В первую же такую ходку она успела поймать меня за рукав:
– Как прошло выступление, Фрэнки? – несмотря на мою вредность, её глаза лучились светом, и губы изгибала нежная полу-улыбка.
– Я думал, ты и не вспомнишь спросить, – криво ухмыльнулся я, чувствуя, что уже оттаиваю. Мама притянула меня ближе и обняла.
– Глупый. Я ни на секунду не забывала. Так как? – я вздохнул, чувствуя мамин запах. Никак не мог выучить название её духов. Оно было какое-то необычное, и хоть я не раз озадачивался им – всё думал накопить на подарок к дню рождения, оно постоянно вылетало у меня из головы.
– Стрёмно. Мне не слишком понравились ощущения, но сыграли мы вроде неплохо. Объедками не закидали, – мамин смешок щекотнул ухо. – Клуб отстойный. Но и за это Рэю спасибо. Рэй – крутой чувак.
– Да уж, он у вас тот ещё живчик. Это серьёзный опыт, милый. Горжусь тобой. И ещё…
Она замолчала, и мне пришлось отстраниться, чтобы посмотреть в глаза с вопросом.
– Просто спасибо, что ты спокойно общаешься с Леоном. Для меня это важно.
Я смутился и улыбнулся. Такая мелочь. Важно – так важно, он вроде неплохой мужик. Но мне было приятно, что мама говорит это. Я и так не собирался устраивать сцен после того, как увидел его. Но теперь, когда мама сказала эти слова… это было бы последним свинством.
– Подружитесь с Клэр, она милая девочка, – сказала мама, когда я уже почти вышел из кухни. Я не стал останавливаться, хотя про себя озвучил скептическое «ага»… Эта милая девочка обслюнявила мне джинсы. И это было совсем не мило.
Так вот, о счастливом Рождестве... Лично моё было скучным и унылым. Я хотел спать и, чтобы не упасть лицом в тарелку, через полчаса застолья вышел на улицу – прогуляться вокруг дома. Морозная ночь. Изо рта шёл пар, но я не ходил далеко – просто шагал по тускло освещённой улице вдоль вереницы таких же загородных домов, светящихся рождественскими огнями. Из многих доносился смех и музыка, а я откровенно скучал. Но больше всё-таки хотел спать: сегодняшний день оказался довольно тяжёлым. Некстати вспомнил Уэев и судорожно залез в карман, чтобы проверить там наличие скомканной бумажки с телефоном их бабушки. Звонить ночью, чтобы поздравить, я не решился. Вдруг разбужу миссис Ли Раш? Почему-то не хотелось наделать шуму в их доме в половине второго ночи. Но при этом так тянуло услышать Джи, что пальцы зудели, неосознанно комкая мятый листик. Остановился только тогда, когда представил, что затру цифры. Ужаснулся и побежал к ближайшему фонарю проверить. Фух… Все были на месте, хоть и потрепались. Эта бумажка – единственная ниточка, протянутая от меня к Уэю. Я не мог себе позволить потерять хоть цифру.
Меня положили в гостиной на большом, мягком кожаном диване. Камин прогорел, но от него ощутимо веяло теплом. Красноватые блики затухающих углей давали тёмной комнате нереальную странную подсветку. Я улыбался, думая, что вот, ещё несколько секунд, и тёплая лодка из дивана и мягкого пледа унесёт меня в царство снов. Размечтался. Не тут-то было.
– Фрэнк? Ты спишь? – чёрт… Я замер, не желая отвечать. Лучше бы я уже спал. Клэр должна была ночевать в своей комнате, и я искренне радовался этому факту. – Эй, Фрэнк. Мне страшно.
Я вздохнул.
– Не сплю. Чего тебе?
– Не могу заснуть. Всегда плохо засыпаю первые дни, когда приезжаем сюда. Привычка, – она попыталась хихикнуть, но это вышло жалко.
– Иди посуду помой, раз не спится, – пробурчал я. – Мама не всё вымыла.
– Фу, какой ты не романтичный. Я тебе не понравилась? – ого, как смело. Вот так сразу, значит? Хорошо, будем играть по твоим правилам.
– Понравилась. Ты симпатичная.
– Тогда почему ты такой вредный? – она без вопросов села на край дивана, и мне пришлось пододвинуть ноги к спинке.
– Просто хочу спать. Я очень устал сегодня.
– Могу помочь тебе расслабиться, – шёпотом сказала Клэр, и я почувствовал, как её рука нащупала мою ногу и заскользила по ней вверх по пледу. К такому я не был готов.
– Не думаю, что это хорошая идея, – быстро сказал я, хотя какая-то часть меня, честно, заинтересовалась предложением.
– Почему? Ты девственник? Это не страшно, я не собираюсь с тобой спать, – она явно улыбалась, но в темноте я не видел её лица.
– Я не собираюсь с тобой спать тем более, – устало ответил я, останавливая её руку в десятке дюймов от паха. – Я хочу спать один. Просто спать, я устал. Нет, Клэр, серьёзно. Я выгляжу, как ученик средней школы. Я на год тебя младше. Чего тебе до меня? – я совершенно не понимал эту девчонку или девчонок в целом.
– Ну… Ты симпатичный, – наконец, сказала она. – А ещё – умеешь играть на гитаре. Сыграешь мне?
– Завтра. Если не будешь приставать, – быстро поправился я. Она хихикнула.
– Ладно-ладно, мистер недотрога. Мне просто скучно. И мне нравится чувствовать, как у вас стоит. Мой парень тоже не понимает, что в этом такого, а мне нравится ощущать это под тканью. Заводит.
– Так, всё. Хватит. Иди спи уже. Или посуду мой. А то ничего не буду играть для тебя, ни завтра, ни вообще.
– Злюка, – сказала она и встала с дивана. – Спокойной ночи, – аллилуйя! Кажется, я мог поспать, не беспокоясь за свою честь.
На следующий день приехали ещё две семейные пары – такие же знакомые Леона и мамы, и тоже с детьми. Вот только дети были младше нас с Клэр, и после обеда я понял, что если не позвоню Джи – то сойду с ума в этом дурдоме. Четверо детей: двое близнецов пяти лет, девочка лет десяти и её восьмилетний брат носились друг за другом, периодически наскакивая на меня или Клэр, хватая за ноги, громко вереща… Я не нанимался в няньки, хотя не имел ничего против детей. Они никак не отставали, поэтому я, найдя телефон – новомодную радио-трубку без провода – закрылся на задвижку в огромной блестящей ванной комнате. Сел на унитаз, зачем-то включил воду. Вдохнул, выдохнул… Посмотрел на измявшуюся бумажку, снова глубоко вздохнул, и… дрожащими пальцами начал тыкать в кнопочки цифр. Перед смертью не надышишься, ведь так?
– Да? – ответил женский голос на той стороне, и я растерялся. Почему-то в моих мечтах это должен был быть сразу Джерард. А тут я потерял контроль и не понимал, что мне делать.
– Ох… Это Фрэнки… – я снова замолчал, судорожно перебирая правильные слова. – Счастливого Рождества!
– И тебе счастливого Рождества, Фрэнки, – тепло ответила женщина, потом послышался какой-то шорох, возня, негромкое «ба, дай сюда» и вдруг – чистый и такой до дрожи нужный сейчас голос Джерарда:
– Фрэнки? Подожди минутку, окей? – не успел я согласиться, как снова начало шуметь и потрескивать, так продолжалось не меньше минуты, и я ничего не понимал. – Ты тут? – наконец раздалось из трубки, и я улыбнулся. Ну куда же я денусь?
– Ага, – просто ответил я.
– Ты бы видел шнур у старого бабушкиного телефона, – затрещал Джи. – Метров пятнадцать, не меньше. Это ей дедушка такой сделал. Она любит ходить с телефоном по всему дому… – он замолчал, а я слышал его дыхание и улыбался в трубку. – Я скучал.
Я вздрогнул от неожиданности. Он сказал это так просто, что сердце тут же ускорило ритм.
– Эй, ты слышишь? – не унимался Джерард. – Я утащил телефон на второй этаж в комнату и закрыл дверь. Бабушка думает невесть что, а Майки высказал предположение, что звонит моя девушка. Короче… Я проделал всё это не для того, чтобы ты молчал мне в трубку.
– Я скучал больше, – тихо и чётко произнёс я, облизывая мигом пересохшие губы. Мне казалось, что я ощущаю всё, вижу каждую мелочь: запах старого дома, пыли, поднятой в воздух оттого, что Джерард с разбегу плюхнулся на древний диван, скрученные на полу метры шнура, вальяжно развалившегося Уэя с телефоном между ног – да, именно между ног. Он наверняка улыбался и игриво покусывал губы, теребя витой шнур от трубки. Я также улыбался с закрытыми глазами. Я заставил его замолчать своей фразой, а это уже многое значило.
– Докажи, – выдохнул он.
– Ну… Я нашёл трубку. Знаешь, тут такой новый телефон, без проводов. Радиотелефон называется. Потом носился за детьми, чтобы отобрать его обратно. Потом бегал от детей, чтобы они дали мне наконец позвонить. В итоге я сижу в ванной на унитазе за закрытой на щеколду дверью и звоню тебе, ожидая каждую минуту, что кто-то начнёт ломиться ко мне. Тут столько народу, еще эти дети… Короче, тут ад, Джи. Я очень скучал.
– Хм, принимается. Хотя я думал услышать кое-что другое, – я так и видел эту бросающую вызов улыбку. Она стояла у меня перед глазами.
– Например? – заинтересованно спросил я.
– Ну, какого-нибудь откровенного рассказа, как ты фантазировал обо мне ночью, – сказал Джерард, ничуть не смущаясь. Как это у него получается?
– Эм… Ночью я спал, прости. А перед этим ко мне приходила дочка хозяина дома и предлагала помочь расслабиться… – я специально замолчал, не рассказывая дальше, выпытывая реакцию Джерарда.
– И? Помогла? – прохладно спросил он. Я ликовал.
– Помогла, – коронная пауза, и контрольный выстрел: – тем, что ушла к себе. Я сказал, что лучше всего расслабляюсь, когда сплю один.
– Вот как? Никогда бы не подумал, – довольно произнёс Джерард. – Мне всегда казалось, что лучше всего ты расслабляешься, когда спишь со мной.
Я сглотнул. Мне померещилось, или разговор набирал градусы? Значит, надо играть по-крупному?
– Именно об этом я вспомнил, когда принимал душ утром, – почти шёпотом сказал я, прислушиваясь к малейшему шороху на том конце провода. Там завозились, и я улыбнулся.
– И… И что ты ещё делал в душе, Фрэнки? – голос Джерарда стал именно таким, от которого у меня все кишки завязывались в узел, а потом прыгали, тщетно пытаясь развязаться. Обволакивающим.
– М-м… Ну, я намыливал себя. Везде. И вспоминал…
– Что вспоминал?
– Последний раз, когда ты ночевал у меня, – честно ответил я, ожидая реакции. Джерард шумно сглотнул, и я последовал его примеру. Во рту стремительно пересыхало.
– Это когда мы…
– Боже, не произноси этого, – прервал я его, прикладывая свободную руку к горящему лицу. Приходилось ёрзать по крышке унитаза, потому что я давно уже не чувствовал себя комфортно, сидя на ней.
– Ты трогал себя? – вопрос, который меня добил. Я собирался с мыслями и молчал. – Ты мастурбировал, Фрэнки?
– Чёрт… да, – шумный выдох с той стороны, и я почувствовал щекотание пёрышка изнутри живота. Я решился. Я сказал ему это. Фактически, признался, что дрочил, вспоминая о нём. Так стыдно…
– Фрэнки, я хочу тебя, – шёпотом сказал Джерард, а потом раздался звук, словно он уронил трубку или уронился сам. – Блять, я произнес это вслух?
О… Какими словами описать моё состояние в этот момент? Никто не мог видеть, как я прыгал по закрытой просторной ванной комнате, с усилием сжимая рот ладонью, чтобы не заорать. В зеркале я мог наблюдать, каким красным было моё лицо и какими яркими, словно светящимися изнутри – глаза. Я тут же ополоснул щёки текущей из-под крана холодной водой. Немного полегчало.
– Эй, детка? Ты там или грохнулся в обморок? – Джерард вроде шутил, но я слышал в его голосе, что он уже не рад сказанному.
– Эм… Я тут. Знаешь, я думаю, что это… взаимно.
В трубке снова воцарилась тишина, и я прислушивался к ней, умоляя сердце стучать потише.
– Фрэнки, ты мне крышу срываешь. Ты в курсе? Я уже диван прожёг. Между прочим, любимый бабушкин диван, – Джерард говорил таким голосом, что можно было возбудиться от одного его звука. Лично со мной так и было.
– А я прыгаю на крышке унитаза от одного звучания твоего голоса, – прошептал я.
– Блять…
– Взаимно…
– Значит, так. Слушай внимательно, детка, – его голос посерьёзнел. Звучало так, словно он собрал себя из расплавленного в более вменяемое состояние. – У нас тут ещё есть дела, но я узнавал: двадцать девятого декабря есть вечерний автобус в сторону Нью-Йорка. Если я сяду на него, то буду в Ньюарке рано утром тридцатого.
Шестерёнки в моей голове закрутились, издавая противный скрип. Я думал, пытаясь осознать то, о чём он говорит. Это звучало как… приглашение?
– Бабушка собиралась отвезти нас с Майки обратно тридцать первого. Короче, если я приеду тридцатого, у нас будет целый день без всех, – он снова замолчал. Чёрт… Я сжал себя через ширинку, но это совершенно не помогло мне думать. Он предлагал мне встретиться на день раньше, тогда, когда никого ещё не будет в городе. Он предлагал мне что-то странное, запретное, от чего меня начало трясти и сладко заныло под ложечкой.
– Хватит молчать. Фрэнки. Ты сможешь приехать? Я хочу… увидеть тебя.
Я не представлял, как можно добраться отсюда до Ньюарка без машины. И не представлял, как отпроситься у мамы, она явно не одобрит эту авантюру. О том, что мы собираемся делать с Джи, когда окажемся под одной крышей, я предпочитал не думать.
– Эй, Фрэнки? Ты так громко дышишь. Мне кажется, я слышу все твои мысли. Не молчи, я два раза не предлагаю, – сказал он серьёзно. – Ты сможешь вырваться?
Я крепко зажмурил глаза и громко проглотил вязкую слюну. Как бы я хотел, чтобы мы встретились не через четыре дня, а сейчас. Я бы не оставил на нём живого места, честно… Внутри жгло огнём, это странное чувство будто ставило тавро изнутри: «Готов, уносите». Четыре дня. Как прожить эти грёбаные четыре дня, не сойдя с ума? Вдохнув побольше воздуха, я чётко сказал:
– Да. Встретимся у тебя.
====== Глава 25. ======
Почему некоторые самые обычные вещи имеют такое влияние на нас, на нашу жизнь? Почему мы так зависимы от этих хитрых, изворотливых мелочей, которые вьют из нас верёвки? Почему мы вдруг, ни с того, ни с сего, оказываемся в состоянии раздуть в своём воображении целые воздушные замки из нескольких случайно оброненных фраз?
Порой я часто занимал свою голову ничего не значащими вопросами. Просто чтобы убить время и как-то отвлечься от других, более важных и волнительных тем. Так вот, о мелочах… Чёрт, о чём я думал только что? Ах, да… Человек – существо социальное, и ему чертовски важно проявлять эмпатию. Как это по-другому? Сопереживание? Умение понять, принять чужие сигналы? Нахмуренные брови, усталый тяжёлый взгляд, полная сосредоточенность на дороге – водитель моей попутки был не так уж и плох, наверное, но весь его вид шипел: «Моё утро не задалось, не трожь меня». И, чёрт, я понимал эти сигналы и сидел на заднем сидении тише воды, ниже травы, разглядывая унылые, припорошенные снегом пейзажи за окном. Мелочи, мы даже не разговаривали, не считая пары первых фраз, но мы прекрасно понимали друг друга. Потому что – знаки. Потому что – эмпатия. Потому что – эти чёртовы влияющие на всё мелочи.
Что сподвигло меня менять все планы, врать, выкручиваться, занимать деньги? Что сподвигло меня встать так рано и, закинув на плечи свой старенький рюкзак, тайком выходить из чужого дома, чтобы поймать попутку на трассе? Каким местом я думал в этот момент? Явно не головой. Что, если он вообще пошутил? Что, если он не смог или передумал? Как я буду выглядеть под дверью его дома, нет, их с Майки дома, сидящий и замерзающий, точно побитая собака? Господи, да я даже ключи не взял от своего дома. Мне можно было ставить прижизненный памятник как ходячему олицетворению «полный придурок».
А всё потому, что мелочи. Мгновения. Я помнил его учащённое дыхание и каждую интонацию из последнего разговора так чётко и явно, что казалось, могу их повторить даже посреди ночи. Я помнил каждое слово и вздох. Я, блять, был самым лучшим и чутким приёмником его шифрованных сигналов, и если они не означали то, о чём я несколько ночей подряд думал, грея руки под резинкой пижамных штанов и жарко дыша, то я не просто «полный придурок», а «рецидивный идиот».
Но эти несколько дней как-то прошли, хотя один Бог знает, как тяжело они мне дались. Первые, самые яркие и чистые ощущения всё равно затёрлись, оставляя недоумение и сомнения. Всё-таки это Джерард. Чёртов человек-одним-куском, человек настроения. Откуда я мог знать, не взбрела ли в его светлую голову идея получше? Не забыл ли он обо всем, как о глупой шутке? А может, он просто разыграл меня? Мог хотя бы ключи от дома взять, идиотина…
Я кутался в свою куртку, стараясь спрятаться в ней от внешнего мира, хотя внутри салона было довольно тепло. Мотор шумел ровно, только разделительные полосы навязчивым пунктиром вклинивались в единообразно мелькающую картину за окнами. Я не заметил, как задремал, убаюканный белым шумом и своими безрадостными мыслями.
– Приехали. Эй, парень, просыпайся. Семнадцатая улица, сразу за парком. Верно?
Грубоватый голос вклинился в мой сладкий сон так неожиданно, что я не сразу сообразил, где нахожусь и что происходит. Разодрав глаза и ошалело оглядевшись, понял, что мы уже на месте. Сунул мужчине оговоренную сумму и, не застёгиваясь, почти вывалился из машины в небольшой сугроб у дома Уэев. В Ньюарке снега было много больше, наверное, шли снегопады, пока меня не было.
Протаптывая к дому дорожку по нетронутому снегу, слушал спиной удаляющийся рык мотора. Чёрт, снег и правда нехоженый. Неужели никого нет? Заранее обречённо ссутулившись, поднял руку и, чуть помедлив, постучал. Сильно, достаточно громко…
Я стучал уже не меньше минуты, начиная нервно похохатывать. Дверь не открывали. Это походило на самый идиотский розыгрыш на свете. Я даже не мог обижаться на Джерарда. Хм, глупее занятия и быть не может – обижаться на него. Разве можно обижаться на снег, что он тает в ладонях или от теплоты дыхания? Разве вода виновата, что превращается в лёд при отрицательных температурах? Это просто их свойства. Они не могут по-другому. А вот себя я люто костерил. Шляться где-то сутки с пятью баксами в кармане – очень стрёмная перспектива в самом конце декабря, перед новым годом. Когда из каждой мало-мальски приличной закусочной торчали такие заманчивые рекламы еды и напитков, когда множество магазинчиков на каждой украшенной к Рождеству и Новому году улице так и вопили: «Зайди сюда, купи что-нибудь»!
Я уже плюнул было и развернулся, чтобы пойти, куда глаза глядят. Куда-нибудь. Но вдруг ярко вспомнил нашу вторую встречу – я так же стучал, а потом вышел Джи и… Звонок! Ну почему я каждый раз забываю? Ответ прост. Он был слишком высоко для меня, просто глаза не цепляли эту кнопочку, которая для меня располагалась почти под потолком. Встал на цыпочки и позвонил. Смачно так, неторопливо. Потом ещё… И ещё раз, пока дверь вдруг резко не распахнулась, и перед моими глазами не возник Джерард собственной персоной. Такой домашний и невозможно, вот просто жутко заспанный, почёсывающий задницу через семейники – единственное, что было сейчас на нём снизу. Я уставился глазами на неслабо застиранный знак бетмэна по центру его старой вытянутой футболки. Его лицо выглядело обозлённым сначала, а потом, когда он разглядел меня, немного смягчилось, и парень даже легко улыбнулся.
– Оу, Фрэнки. Я чуть не послал тебя. Ты рано. Я ждал тебя попозже.
И что мне теперь, развернуться и уйти? Отчего-то я вскинулся и внутри заискрило. Я ожидал от него несколько другой реакции. Не знаю, какой именно, но явно не такой. «Я ждал тебя попозже»? Я обманывал, занимал деньги, унимал скачущее вперёд капота машины сердце только для того, чтобы услышать: «Я ждал тебя попозже»? Чёрт, да пошёл он! Я зло сжал губы и крутнулся на пятках, чтобы оставить это чучело тут – просыпаться, вникать, да что угодно, только без меня. Но меня схватили за рукав куртки – ох, неожиданно этот парень оказывался очень сильным и напористым – и развернули к себе, при этом с ноги закрывая входную дверь. Пути отступления отрезаны, и мне оставалось злиться молча, разглядывая его сонную, помятую физиономию.
– Далеко собрался? – его глаза выглядели удивлённо-зелёными сейчас, в сумраке коридора. Так странно. А потом он обнял меня. Крепко, прижимая к стене и повисая всем телом. Его голова устроилась на моём плече так самоуверенно, будто это было единственное место, где она вообще могла быть. Руки нагло заползали под расстёгнутую куртку, немного щекоча, чтобы соединиться где-то чуть повыше задницы. Ох, я замер, боясь лишний раз вдохнуть, чтобы не нарушить это волшебство. Я только что злился на него? Что? Вы шутите.
– Фр-р-рэнки, – он сделал это специально. Прокатил мою «р» у себя во рту, словно та была его собственностью, – от тебя так вкусно пахнет, м-м-м… Ты весь словно провонял каким-то дешёвым табаком. Курил?
Я на мгновение опешил. Что он несёт?
– Нет… О, это, наверное, водитель попутки. Он дымил несколько раз, и сигареты правда странно пахли.
Он притянул меня ещё ближе, хотя я и так был вплотную прижат к его телу. Вдохнул полной грудью, щекоча носом шею за ухом. Я не удержался, дрожь счастья и предвкушения уверенно прошлась по моей спине.
– Как же я хочу курить, – с придыханием сказал он, и я почувствовал, как волоски на моих руках встают дыбом. Он был весь такой помятый и домашний, какой-то беззащитно-наивный, а я в своей тёплой куртке чувствовал себя роботом, которого он почему-то решил обнять. Ох, я так хотел его сейчас – хотел засунуть его внутрь себя целиком и не выпускать какое-то время. – Но представляешь – ни одной сигареты в доме. Как назло. Поэтому буду дышать тем, чем ты провонял. М-м-м…
– Я могу сходить, купить… – ляпнул я, просто чтобы что-то сказать. Он высоко захихикал, касаясь носом то уха, то шеи. – Кто же тебе продаст, болван? Забей. Я уже почти накурился.
Мы стояли посреди коридора в совершенно пустом доме Уэев. Он – в одной футболке и семейниках, и я – только что с холода, в шапке, куртке, жестких джинсах… Я решился обнять его в ответ, но движение получилось смазаннным. Джерард вздрогнул, когда я повёл ладони вверх от его поясницы. Мне бы хотелось начать их путь ниже, но я смутился и не позволил себе этого. Под растянутой футболкой можно было пересчитать каждый позвонок.
– Ты такой тёплый, Джи… – зачем-то сказал я, улыбнувшись своему севшему голосу.
– Слушай, мне правда стрёмно, что я в таком виде. И когда я сказал про «позже», я не имел в виду, что не рад тебя видеть. Просто… Чёрт, я хотел быть при полном параде, а не так…
– Милая футболка, – не преминул я уесть его. – Ох, иди ты, – он поднял голову с моего плеча и чуть отстранился, чтобы поглядеть в глаза. Оу. Это становилось неловким. – Я всю ночь трясся в автобусе от Ашбери. Никак не мог уснуть. Поэтому, едва переступил порог дома, просто поднялся к себе, разделся и вырубился. Я ещё никогда не хотел спать так сильно, – он улыбнулся, обдавая меня утренним дыханием. Оно не было неприятным, просто чувствовалось странно. Волнующе. Я поднял его с кровати, и меня он обнимал сейчас. Кажется, я счастлив. – Я проснулся от твоего трезвона и спускался, чтобы убить любого, кто бы ни оказался за этой дверью, – он улыбнулся ещё шире, и я не смог сдержать свои уголки губ. Мои глаза непроизвольно прятались от его, всё дольше задерживаясь на губах. Даже на вид они были сухими и чуть потрескавшимися. Вдруг он прикусил нижнюю губу и, пропустив её через зубы, освободил – уже раскрасневшуюся и смоченную слюной. Внутри живота что-то дёрнулось, он продолжал улыбаться, а я начинал нервничать, как-то некстати осознав, что буквально припёрт к стенке.
– Вообще-то, я перед этим ещё стучал. Долго, – зачем-то признался я, стараясь отвлечься от его блестящей губы и посмотреть в глаза, но это было каким-то капканом. Сверху глаза, снизу губы, я обжигался и о первое, и о второе, и мечтал закончить всё это. Моё сердце колотилось, будто я бежал стометровку на время, и единственное, о чём моя голова думала сейчас – страстное желание что-то сделать с этим телом напротив. О, как я хотел. Так по-детски – до дна души, без остатка, не задумываясь о чём-либо кроме навязчивого тока крови, ударяющего по всем органам в теле.
Если ребёнок хочет конфетку, вы можете часами объяснять ему, что это вредно, что будут болеть зубы, что нужна мера и прочую хренотень, только ребёнку до этого не будет никакого дела. Конфета. Это единственное, что сидит в его мозгу. И когда вы не будете видеть, он обязательно сделает всё возможное, чтобы достать свою заветную конфету, освобождаясь от ваших слов и запретов одним махом, как от ненужной шелухи. Его не будет волновать опасность шатко выстроенной конструкции из стульев, чтобы дотянуться до спрятанной повыше коробки. Всё это не имеет значения. Только конфета и желание её заполучить. Только это исполнено смысла в данный момент. Это не исключало того, что ребёнок может упасть и набить шишку. Что будет море слёз, что он будет выслушивать извечные родительские: «Ну мы же говорили тебе!» Он будет искать свою вожделенную коробочку с конфетами до тех пор, пока желание не будет удовлетворено и столько раз, сколько потребуется для того, чтобы чувствовать радость от шоколадной сладости на губах, чтобы чувствовать себя совершенно счастливым. Дети честны в своих желаниях. Честны сами с собой.
Джерард был моей личной конфетой. И мне было совершенно и откровенно срать, кто и что мог сказать на этот счёт. Он был моей конфетой, и я хотел его так честно и просто, насколько был способен ребёнок, живущий внутри меня. И ничего более правильного на данный момент не могло происходить.
Он хотел что-то сказать, но я прикрыл глаза и на ощупь нашёл его губы своими, блаженно вдыхая и выдыхая в его рот. Он на самое короткое мгновение напрягся от неожиданности. Это заставило меня чуть улыбнуться. Я представил, что теперь стена оказалась за его спиной. Его утренний вкус был странным и потрясающим. Чуть кисловатым, но это было настолько ни на что не похоже, что я с удовольствием запустил язык между его расслабленных губ, чтобы попробовать больше.
– Эй, Фрэнки, полегче, ладно? – он отстранился, хотя руки не отпускали мою спину, а пах так плотно прижимался к моим джинсам, что я чувствовал всё. Будто затянутые дымовой завесой глаза смотрели слегка расфокусированно. Если бы я был совсем без башни, он бы не остановил меня. Но его руки уже покидали своё место под моей курткой, он отстранялся, лишая меня тепла своего тела и наконец, смущённо заправив прядь за ухо, отошёл от меня на шаг. – Я схожу в душ и приведу себя в порядок. Чувствуй себя как дома, ладно? Посмотри, может, что есть в холодильнике. Позавтракаем. Я быстро, – и исчез на лестнице прежде, чем мой отяжелевший мозг успел хоть что-либо сообразить. Чёрт. Стена сзади была такой уверенно-твёрдой и не давала мне свалиться. Я закрыл глаза, пытаясь оценить нанесённый мне ущерб. Тяжёлое, горячечное дыхание, зудящий стояк и пара огнестрельных навылет в районе сердца.
