Текст книги "Красная - красная нить (СИ)"
Автор книги: unesennaya_sleshem
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 54 страниц)
– Ты у себя дома, и бежать некуда. Понимаешь, о чём я? – его губы коснулись моего уха, и это стало стартовым выстрелом для моего помутившегося сознания – я просто надавил рукой ему на плечо, заваливая обратно на матрас, и забрался всем телом сверху.
Мы тяжело и прерывисто дышали, смотря на очертания друг друга, проступающие в темноте. Зрение свыклось с ней, и я видел влажный блеск его тёмных, как два провала в никуда, глаз. Меня возбуждало сейчас всё: от запаха его дыхания до осознания того, что я чувствую через ткани нашего исподнего, насколько он твёрдый. Меня уже начинало тошнить от такого сильного возбуждения, я весь чувствовал себя, как на сеансе иглоукалывания, на которое ходил в детстве – всё тело было настолько чувствительным, что заходилось сиреной и покалывало даже от соприкосновения с воздухом.
Я хотел его. Я был крайне возбуждён и – видит Бог – никуда не собирался убегать сегодня.
Я слегка пошевелился на нём, не осознавая, что делаю, и Джерард закусил губу, а сам я чуть не сошёл с ума от ощущения, как наши члены задевают друг друга.
И меня прорвало.
Я опустил голову на его лицо, утыкаясь своими разбитыми губами в его и дыша ему в нос, и он тут же легонько прикусил меня, облизывая языком.
Я хотел рычать, я хотел трахаться, хотя не имел совершенно никакого представления, как это делать. Как удовлетворить это невыносимое желание и сводящее с ума напряжение в паху.
И руки Джерарда, мягко запускающего язык в мой разбитый рот, притянули меня за ягодицы к себе так плотно, что я готов был кончить от этого. А ещё он начал двигаться подо мной.
Я старался не издавать звуков. Я очень старался, но это было невозможно. На краю сознания пронеслась мысль «Хоть бы мама уже спала…» и тут же расплавилась от того, что моё тело набрало температуру в сорок градусов, не меньше.
Вокруг нас нависала темнота. Косая полоса света от уличного фонаря пересекала комнату, вырывая из неё часть пола, кусок дивана и половину двери.
Стремительно потеющие и издающие сдавленные звуки, мы тёрлись друг о друга, не разрывая поцелуя.
Одеяло с тихим шелестом соскользнуло на пол, не выдержав наших рваных движений.
Если бы не смущение и стыд от того, что мы сделали с ним той ночью, я бы повторил всё произошедшее ещё несколько раз.
Мистер Блом всё так же ходил по кабинету вдоль доски, и я уже устал отмечать, какой по счёту круг он наматывает. Кажется, последней цифрой было двадцать три.
– Вы понимаете, что ставите под угрозу репутацию школы? – наконец остановился он и строго посмотрел на нас из-за очков. – У нас не дерутся, а со вчерашнего дня вы – уже четвёртый и пятый человек, кого я вижу с потрёпанными лицами. Что произошло? Я слышал от учеников, что вчера у волейбольного поля дрались несколько парней из старших классов.
Мы подобострастно смотрели на Карго Блома, но молчали. Просто не понятно было, что говорить. Ну, дрались. Точнее, защищались, как могли. Это же очевидно. И что дальше?
– Так и продолжите молчать?
Мы не отвечали, упёрто жуя свои губы.
– Да что же вы за бараны такие, – устало вздохнул он, присаживаясь на свой стул. – Я ведь могу помочь, – быстро глянув на нас и поняв, что речь не имеет действия, он снова вздохнул и открыл свой органайзер. Интересная книжица, хотел бы я заглянуть внутрь… Что-то посмотрел в нём, ведя тупым концом ручки вниз.
– Значит так, я решил. В качестве наказания разберётесь со спортивным инвентарём в подсобке на улице. Весь летний проверите на цельность и перетаскаете в подвал, а там как следует уложите всё для хранения до следующей весны.
– Но у меня репетиция в клубе сегодня! – возмутился было я, но Блом кинул на меня быстрый ледяной взгляд, и я заткнулся, чувствуя, как мои яйца подтягиваются к животу.
– Меня это мало волнует, мистер Айеро, – спокойно сказал он, возвращая на лицо нечитаемое выражение. – У вас свои правила – у меня свои. Ничего личного. И переставай ввязываться в драки, Фрэнк. Тебе выступать перед всей школой через три недели. Всё, свободен.
Мы, было, поднялись со стульев оба, но вдруг Блом сказал:
– Мистер Уэй? Останьтесь ненадолго. У меня к вам разговор.
Джерард сморщил нос и с громким вздохом опустился обратно на стул. Я замер у выхода, смотря то на него, напрягшегося, то на Карго Блома, как тот вдруг сделал несколько жестов кистью, которые значили только одно в подобном исполнении: «Сгинь, нечистая!».
И мне пришлось послушаться и умирать от любопытства за дверью, откуда, естественно, ни черта не было слышно.
Я сполз по стене на корточки и стал ждать.
Джерард вышел минут через десять, и был он какой-то всклокоченный. Не внешне – нет. Именно внутренне. Он глянул на меня и, едва дёрнув головой, что, вероятно, значило «пойдём», не останавливаясь, зашагал к лестнице вниз. Пришлось быстро подниматься и догонять его.
Инвентарь был тяжёлым и местами грязным. Свёрнутые рулоны волейбольных сеток, корзины с мячами, коробка с эстафетными палочками, козлы для прыжков… Тут было столько всего, что я очень надеялся справиться хотя бы до темноты со всем этим.
Джерард вёл себя, как ни в чём не бывало после вчерашнего. Обычно общался и обычно двигался, мы даже несколько раз пошутили на тему эстафетных палочек и того, с каких сторон можно запрыгивать на козла. Но я до сих пор ощущал смутную неудобную неловкость рядом с ним. Особенно здесь, в кладовой, где мы были один на один, и он был так близко снова.
Серьёзно, он будто снял меня с предохранителя вчера.
Я чувствовал себя стволом сорок пятого калибра, тяжёлым, увесистым, но незаряженным, за которым аккуратно следили, ухаживали и протирали тряпочкой. Порой – проверяли механизмы на работоспособность, но никогда не снимали с предохранителя и тем более – не спускали курок.
С моими механизмами всё было в порядке, но они не знали до сих пор, что это вообще такое – стрелять. Что это за чувство, когда тёплые пальцы по одному заталкивают в тебя гладкие патроны, а затем берут за душу, щёлкают предохранителем и нежно, медленно, но при этом уверенно жмут на курок, заставляя механизмы работать, порох – воспламеняться, и чувствовать обнажённо всем стволом, как пуля, взбешиваясь, вылетает из барабана на крайней скорости и устремляется вдаль.
Это не шло ни в какое сравнение с холостыми проверками, которые я периодически устраивал себе до этого. Сейчас я чувствовал себя странно живым… И «озабоченным».
Раньше в моём сексуальном удовлетворении никогда не участвовал кто-то «третий», но вчера всё изменилось. Джерард дал мне почувствовать тепло своего тела и горячую влажность рта. Он дал мне ощущения возбуждения столь сильные, каких я не испытывал раньше. Он позволил мне чувствовать его, его возбуждение и такое же сильное желание, и хотя наш вчерашний способ удовлетворить друг друга выглядел, наверное, странно, мне было плевать на это.
Потому что никогда до этого я не испытывал ничего подобного так сильно и остро. Никогда так ярко не кончал, почти теряя сознание. Никогда ещё не стыдился столь всепоглощающе и жарко всего произошедшего и противного липкого ощущения в трусах.
И сейчас, перебирая летний спортивный инвентарь бок о бок с Джерардом, я невольно прокручивал в голове события вчерашней ночи, с ужасом чувствуя эрекцию и нарастающее волнение. В какой-то момент я не выдержал и с обречённым вздохом опустился на корточки, пытаясь сжать между ногами свой член и спрятаться лицом в коленях. Руки сами обхватили голову, пряча горящие щёки и меня всего от окружающего мира, в котором был Уэй.
Мне было стыдно. Жутко стыдно за своё тело. Даже дышать не мог спокойно, диафрагма никак не хотела опускаться вниз на положенное для вдоха место. Я не понимал, почему так реагирую на него и, тем не менее, не мог не признать очевидное. Я хочу Джерарда, и у меня совершенно сносит крышу от него.
– Фрэнки? Ты в порядке? – слегка обеспокоенный голос друга звучал сверху и сбоку, и я расслышал приближающиеся шаги, напрягаясь каждой мышцей.
Он тронул меня за плечо, но я был так взвинчен, что только грубо дёрнул им, избегая контакта.
– Эй? Что случилось? Тебе плохо? – вот теперь он на самом деле беспокоился.
Да, Джи… Мне так хорошо, что аж плохо. Член сам сейчас выпрыгнет из штанов, если ты тронешь меня ещё хоть раз.
– Я в норме, – прогундосил я в колени, не меняя позы. – Сейчас пройдёт. Просто… дай мне немного времени, окей?
После недолгого молчания он ответил утвердительно, но в его голосе звучало сомнение и непонимание. Друг, я сам ничего не понимаю…
В итоге я сидел в позе эмбриона и дышал, уговаривая себя успокоиться. Через хрен знает сколько времени мне это удалось, и я наконец поднял голову, чтобы увидеть полупустое помещение – Джерард вытаскал на улицу половину инвентаря в одиночку. И мне снова стало до безумия стыдно, но зато мысли о сексе временно покинули мою голову, и я всё-таки принялся помогать другу.
После того, как отработали наказание и завершили с перетаскиванием инвентаря, мы было собрались идти домой, но тут меня словно кипятком ошпарило: я вспомнил, что не отпросился у Рэя, и сейчас как раз было время, когда мы заканчивали репетировать.
Я скомкано попрощался с Джи и понёсся в подвал музыкального клуба – как же стрёмно вышло! Торо говорил, что устроил нам выступление на разогреве в одном из местных клубов, и мы снова репетировали в усиленном режиме. Какие-то пять песен, но хотелось сделать их безупречно… И вот я так облажался и подставил их.
Когда я влетел в двери, внутри помещения был только Рэй, упаковывающий свою гитару в кофр.
– О, Фрэнки? – дружелюбно сказал он. – Где тебя носило сегодня?
А я стоял, упираясь в колени, и пытался отдышаться. Мне почему-то стало смешно. Я вёл себя, как истеричная девчонка, если не хуже. Меня кидало то в жар, то в холод, я выдумывал глобальные проблемы там, где их, по сути, не было, вот и Рэй тому подтверждение. Я ожидал, что он будет недоволен, а он совершенно не в обиде… Я придурок.
– Блом заставил нас перетаскивать летний инвентарь после уроков, прости, – сказал я, отдышавшись наконец. – Это было долго. Часа три маялись с Джи.
– Из-за вчерашней потасовки?
Я кивнул.
– Вы так и не рассказали толком, что произошло. Может, стоит ходить из школы вместе? – обеспокоенно спросил Торо.
– Как девочки на панель? – усмехнулся я.
– Фу, Фрэнки, – осклабился Рэй, закидывая гитару за плечо. – Вас знатно потрепали, нет ничего зазорного в том, чтобы уходить вместе. Тем более, мы часто заканчиваем почти в одно время.
– Ага. А репетиции через каждые два дня? – поинтересовался я. Сейчас было уже восемь, а наши занятия в школе закончились в начале пятого.
– Ну-у… – протянул друг, почёсывая топорщащиеся волосы. – Майки будет полезно посмотреть и попрактиковаться на гитаре, а Джи… Какая ему разница, где рисовать своих жутких чуваков?
Это был вопрос в десяточку. И я не нашёлся, как возразить. Надо было попробовать этот вариант.
Я улыбнулся Рэю и не смог побороть порыва – приобнял его за плечо.
– На выходных поедем на залив. У нас традиция – когда опадают все листья, ехать на залив.
– Здорово. И что там делать? – заинтересовался я, особенно ввиду того, что обещали похолодание.
– Смотреть, – улыбнулся Торо. В декабре, перед новым годом небо и океан выглядят как космос.
Я тоже улыбнулся, пытаясь представить это. Но получалось плохо, поэтому я просто вышел из клуба за Рэем, и мы отправились по домам.
На недолгое время, что я говорил с Торо, меня посетило спокойствие. И это было приятное, хоть и редкое в последнее время чувство.
Комментарий к Глава 21. Это крайняя глава Нити, спасибо всем, кто был со мной и ждал эту историю. Кажется, теперь я отправляюсь к Дорогам :)
====== Глава 22.1 ======
Комментарий к Глава 22.1 Первая из трёх частей 22-й главы. Нить нынче выдаётся порциями, ага...
Завтра продолжение!
Ехать оказалось дольше, чем я предполагал. Спустя почти полтора часа тряски в старом полупустом автобусе мы вышли где-то между ничем и чем-то. Серьёзно, я не знаю, как лучше описать это чувство. Ещё смотрели на разбитую и разрисованную остановку на самой окраине незнакомого никому из нас (Торо просто сказал – а давайте выйдем здесь?) населённого пункта. Автобус уехал, испустив ядовитые газы и обсыпав ноги мелким придорожным щебнем, а мы всё ещё стояли лицом к остановке: Рэй разглядывал всех по очереди, Джерард беспрестанно зевал, потирая заспанные глаза, Майки поправлял рюкзак на плече и очки, съезжавшие с носа. Я разминал затёкшее плечо, которое всё время поездки использовали как подушку. Это было приятно, чего кривить душой, но чертовски неудобно…
И вот мы ещё пялились на остановку, в то время как я чётко ощущал за спиной Его. Это было нечто – стоять неизвестно где посреди дороги, в совершенно безлюдном месте и слышать, как шумно и настойчиво волны океана обрушиваются на дикий пляж.
Мы повернулись к Нему лицом и перешли дорогу. Вокруг не было ни души.
– Я хочу есть, – вдруг заявил Джерард, перебегая пустой асфальт последним.
– Между прочим, я тоже. Идея поехать сразу после школы, конечно, отличная, но голод никто не отменял, – вставил я свои пять центов. Занятия, потом дорога, а с обеда прошло не меньше пяти часов. Мой желудок отчётливо и громко ел сам себя. Изо рта парило, и сильно мёрзли пальцы. Океан шумел, опрокидывая на песчаный берег седые волны.
Какого хрена мы забыли тут?
– Я знаю, кто сегодня любимый папочка, – хитро провозгласил Рэй, когда мы неуклюже, цепляясь куртками и джинсами, перелезли через отбойник. Уже через несколько мгновений он достал из рюкзака что-то и кинул это в Джерарда.
– Зефирки? Блять, ты взял с собой долбаные зефирки? – Уэй взвыл и кинул упаковкой обратно в Рэя, приходя в дико неуравновешенное состояние духа. Я был с ним солидарен. Вся эта поездка оказалась результатом нашего странного спонтанного решения, и никто ничего не подумал взять с собой. Это было так тупо. Я вздохнул и проводил голодным взглядом упаковку маршмеллоу, что так ловко убирал обратно в рюкзак Торо. «Моё дело – предложить», – бубнил он при этом, ничуть не обидевшись. Зефирки не спасли бы от голода, но отвлекли мой увлечённо каннибальствующий желудок хоть ненадолго.
– Чего-то сегодня охрененно холодно, вам не кажется? – Майки прыгал с ноги на ногу метрах в ста от береговой линии. – Может, ну его нахрен? Рванём по домам, там тепло и есть что пожрать?
Мы с надеждой переглянулись и почему-то уставились на невозмутимого Рэя, не моргая смотрящего на океан.
– По расписанию обратный в сторону Ньюарка только через два часа.
Над диким пляжем было тихо. Только рокот волн, редкие вскрики альбатросов и вой оголодавшего Джерарда нарушали природную идиллию.
– Хватит ныть, – встрепенулся Торо. – Вон там ствол от дерева лежит, видите? Там обычно народ тусуется. Наверняка есть кострище и ветки. Надо развести огонь, и станет теплее.
Это было хоть каким-то планом действий, поэтому мы дружно поплелись в сторону толстого поваленного ствола. Что он делал тут, наверняка, далеко от места своего обитания? Вокруг не было никаких деревьев, тем более, таких старых. Может, когда-то его прибило волной? Откуда? Какая у него история? Мне было интересно думать об этом – слишком уж причудливо и инородно смотрелась коряга на голом песчаном берегу.
Кострище было. Дров почти не было.
Не сговариваясь, мы разбрелись по пляжу в поисках прибитых сухих веток. Майкл жался к Рэю, словно боялся потеряться, а я молча вышагивал по песку, загребая его кедами. Тихий мат Джерарда слышался откуда-то сзади и справа, и я не был уверен, собирает ли он хоть что-то или просто составляет мне ненавязчивую компанию со звуковым сопровождением.
Лично я нашёл уже три не слишком толстых бревна. Они были немного влажные, но быстро обсохли бы от огня.
– Слушай, Джи… – начал я, оборачиваясь. – Может, хватит уже? Разведём костёр, согреемся. Пожарим зефир. Как раз автобус подойдёт.
Он шёл, точно как я, загребая и пиная серо-жёлтые рассыпчатые дюны. Наверняка, наша обувь одинаково полна песка. Его губы шевелились в почти беззвучных проклятиях, и он выглядел расстроенно.
Я остановился и улыбнулся.
– Тут здорово. Холодно, жрать хочется, но здорово. Посмотри, Джи.
Он поднял своё лицо и такие выразительные глаза на меня, а я тут же перевёл взгляд на океан. От края до края – никого. Мы – как жалкие пешки на необъятном просторе гигантской шахматной доски. Мир, поделенный на три части: свинцово-мутные тучи, тёмно-серый, с седыми прядями шапок на верхушках волн, океан и пепельно-жёлтый песок под нашими кедами и в них. И океан, и затянутое небо жили и двигались, опираясь на недвижимость песка.
Меня засосало в этот пейзаж, словно в чёрную космическую дыру. Голова, такая пустая и звенящая, и ни одной мысли нет внутри. Только отголоски какого-то первобытного страха и ощущение причастности к чему-то великому, огромному и непостижимому.
– Первый раз видишь океан? – негромко поинтересовался Уэй. На заднем фоне вдалеке повизгивал Майкл, бегая от Рэя. Кажется, он отобрал у него часть найденных дров и не собирался отдавать. Детский сад… но всё это вызывало у меня улыбку.
– Не в первый, – зачем-то соврал я. – Просто… завораживает.
Я ещё не совсем вернулся после созерцания, как вдруг почувствовал на своих холодных пальцах чужие. Джерард боднул меня головой – явно не нарочно, просто в шапках было сложно рассчитать расстояние – и жарко зашептал:
– Вот у бабушки – там и правда красиво. Её дом совсем недалеко от океана, и там на самом деле охеренно. Я покажу тебе весной, – и он сильнее сжал мою руку, а потом отпустил и пошёл дальше вдоль берега.
Та половина лица, куда он шептал, горела. Я не решался двигаться, просто очень хотелось постоять вот так чуть дольше.
Просто чтобы не потерять опору под ногами.
Я сам был сейчас как небо. Как океан. Сердце сладко скручивалось от этого небрежного «я покажу тебе весной». Мне нужен был берег, хоть какой-то берег, чтобы обрушиться на него.
Костёр разгорался медленно, но спустя неопределённое время общих мучений всё же пророс огненными языками и обдал окоченевших нас теплом. Как-то резко и неожиданно потемнело, но зато небо расчистилось почти полностью, и в большие разрывы между оставшихся туч начали смотреться первые звёзды. Океан стал успокаиваться к ночи.
– Доставай уже свой зефир, – нетерпеливо пронудел Джерард. – Хоть что-нибудь съесть, не могу уже.
Мой желудок просто согласно заурчал.
Рэй долго копался в своём рюкзаке, а потом опять что-то кинул Уэю. Прилетело в бок, и тот не успел поймать.
– Ауч! Полегче, – Джерард наклонился за упавшей упаковкой и вдруг радостно взвыл, набрасываясь на Торо, запрыгивая на того с ногами: – Ты любимый папочка, мать твою! Рэй, это сосиски! Обожаю тебя!
Оторопевший на секунду Майкл кинулся оттаскивать взбесившегося от счастья брата, а я практически валялся на песке и хохотал. Чёрт, было так смешно наблюдать, как младший брат пытается оттянуть старшего от ржущего и пихающегося Торо. В итоге они все завалились на холодный песок, а я поспешил присоединиться к их куче-мале.
– А ну слезли нахрен с меня! – заорал Рэй, понимая, что на нём барахтаются уже три тела. – Иначе заберу трофей обратно.
– Так я тебе и отдал, – просипел Джерард, отбивающийся одновременно от меня и Майкла.
Спустя ещё минуту возни в куче мы развалились на отдельных людей, и лично я просто какое-то время лежал и тупо смотрел в небо. Это место прекрасно способствовало подобным спонтанным зависаниям. Лишь ощутив, как леденеет спина и почти обжигает жаром костра левый бок, я собрался с силами и встал.
Майкл стоял рядом, жуя угол упаковки сосисок в зубах.
– Майки, их надо открыть и поджарить, так будет намного вкуснее и полезнее, чем жрать их вместе с полиэтиленом, – как можно серьёзнее сказал я.
– Вот возьми и сам попробуй. Пока ты валялся – мы пытались открыть эти сучьи сосиски. Ножа нет, никак не открываются! – повысил голос обычно невозмутимый друг, и я снова громко расхохотался, разглядывая их голодные и сгорающие от нетерпения рожи. За что получил сосисками в живот.
– Ах ты ж!
– Нехрен ржать. Открой, раз так весело. Есть-то все хотят, так ведь, Фрэнки?
Майкл был прав. Я поднял многострадальную упаковку с песка, стараясь не вглядываться в этикетку с датой изготовления. Мало ли что, зачем зря расстраиваться? Повертел её в руках, любуясь, как по сосискам в полиэтилене танцуют блики огня. Ох, я бы сожрал их сырыми прямо так. Как же я голоден.
По «месту вскрытия» упаковка не открывалась. Полиэтилен был толст и упруг, пальцы закоченели от декабрьского воздуха, и я засунул уголок в рот – сбоку между зубов было место, которым стоило попробовать прокусить эту грёбаную упаковку хоть немного. И – о чудо! – фортуна улыбнулась мне.
– Дай сюда! – подскочил Джерард и вырвал несчастные сосиски у меня изо рта чуть ли не с зубами. Не обращая внимания на моё возмущение, продолжил раздирать упаковку пальцами и стал нанизывать на сомнительной чистоты палочки нашу будущую еду. Только сейчас я заметил, как Рэй сидит на обкатанном водой стволе и с ехидной улыбкой наблюдает за этой вознёй. Кажется, его план мести сработал…
Изредка в темноте проезжали машины, вырывая из чёрной туши позднего вечера край отбойника, оставляя после себя лёгкий ожог сетчатки и росчерк фар – сначала белый, затем алый. Мне даже стало интересно, как выглядели мы, стоящие рядком у костра с палочками в руках. Как бомжи? Как чудики?
Молчащие. Упрямо всматривающиеся в темноту и слушающие негромкий шум волн, пытаясь различить впереди кромку прибоя. Но свет костра лишь сгущал тени за тем кольцом света, где хозяйничал. За ним царил мрак. Только огромное, накрывающее мир небо с редкими тучами и россыпью звёзд, угольная чернота океана где-то перед нами и высвеченный костром круг песка внизу, под ногами. Мы были вместе сейчас. Как что-то целое, неделимое.
Дышали солёным, обжигающе-холодным воздухом, ели подпалённые, сморщенные сосиски, выдыхали облачка пара и зябко прятали пальцы в карманах.
И остального мира не существовало.
Костёр прогорел быстро. Но еда закончилась ещё быстрее. Зефир мы съели прямо так, не запариваясь с запеканием на костре.
– Мне кажется, или это автобус? – неуверенно спросил Майки, вглядываясь в высокий силуэт и пару фар, выворачивающих из-за поворота. Мы только что затоптали последние живые угли и ясно ощутили, насколько похолодало к ночи.
– Чёрт! Бежим! – скомандовал Рэй, но мы и так уже неслись, не сговариваясь. Точно за нами с воем и рычанием охотилась стая голодных волков. Ждать ещё два часа не хотел никто.
В тот день был первый раз, когда я увидел океан. Это был первый раз, когда я настолько ярко и полно ощутил себя частью чьей-то компании. Частью того, где я не был лишним или чужим. Частью, в которой нуждались. Я был на своём месте здесь и сейчас, и это оказалось лучшее, что я когда-либо испытывал от общения с людьми. Я запомнил это сладкое чувство – быть рядом с ними, быть заодно.
Я был своим среди них, словно знал этих чудиков с детства.
Я был счастлив.
====== Глава 22.2 ======
«Блять…».
Я хлопнул ладонью по грифу гитары и устало потёр глаза. Подушечки пальцев припухли и зудели, в голове какой-то гном забивал сваи для своего миниатюрного домика. Хотелось убить Торо, уже в который раз невозмутимо говорящего своё раздражающее: «Играем ещё раз. Дерек, будь внимательнее», и того самого Дерека, у которого пальцы сегодня заплетались в и без того несложных партиях баса. Шёл второй час непрерывной репетиции, я медленно, но верно закипал и был близок к тому, чтобы озвучить свой внутренний монолог для всех. Чёрт, уже через неделю мы играем несколько треков для школьного Рождественского бала, а затем, буквально на следующий день Рэй устроил нам так называемую премьеру в каком-то захудалом клубе на окраине Ньюарка. Неужели нельзя собраться и играть как следует? Все устали, но это же не повод…
Вдруг Дерек снял ремень с плеча и как подкошенный рухнул в кресло. Все уставились на него с непониманием, и я не был исключением. Никто не давал отмашки для перерыва.
– Меня девушка бросила. Простите, ребята, я знаю, что дерьмово играю сегодня, но никак не могу сосредоточиться, – парень говорил куда-то вниз, держа лицо в ладонях так, будто оно весило по меньшей мере тонну, и он держал его из последних своих сил. Мой гнев сразу куда-то ушёл, и я тоже снял гитару с плеча.
– Перерыв, – выдохнув, сдался Торо и уселся на наваленную рядом кипу каких-то листовок. Том вытянул руки вверх, не вставая из-за барабанов. Он вообще был молчаливым тюфяком, но хотя бы попадал в такт и держал ритм как следует. За одно это я уже уважал его. Хотя и не было в его умениях чего-то чересчур сверхъестественного.
– Дерек, девушек будет ещё много, я уверен, – глубокомысленно изрёк наш пример нерушимой девственности – Рэй (к слову, я не был уверен в том, что он девственник. Но я точно знал, что друг ни с кем не встречается, да и встречался ли?), – а вот первое выступление на публике бывает только однажды.
Дерек тихо простонал в ладони.
– Да что ты понимаешь, Рэй? У тебя и девушки-то никогда не было… Я думал, у нас серьёзно, влюбился, ухаживал, как последний индюк, а она просто пришла и сказала, что всё это была ошибка. Что она просто хотела попробовать с кем-то переспать. Не сучка ли?
В воздухе повисла давящая тишина, только Том хрустнул разминаемыми суставами пальцев.
Я не знал, что сказать. Ну, девушка. Ну, бросила. Ну и хер бы с ней. Всегда найдётся кто-то лучше, разве не так? Главное, что гитара рядом. Рэй рассматривал потолок, а потом тихо сказал:
– Ты не прав.
– Ай, да пошли вы… – Дерек резко встал с кресла и, захватив по пути свою куртку, вышел из репетиционной, хлопнув дверью.
– Нефигово его накрыло, – пробормотал я, удивлённый всем происходящим. Это был первый раз, когда у нас наметился раздрай внутри коллектива, и это ощущалось не слишком комфортно для меня.
– Ничего… Перебесится, завтра будет в порядке, – уверенно ответил Рэй, убирая осиротевший бас в чехол.
– Ещё будем играть сегодня? – подал голос заскучавший и пофигистичный ко всему Том.
– Нет. Расходимся по домам. Поздно уже. Да и не то без баса, – Рэй убирал уже свою гитару, и я последовал его примеру.
Идя с ним вместе до перекрёстка, как обычно, я размышлял о каких-то отрывочных и странных вещах. Рэй иногда касался моего плеча своей дутой курткой, а его кудри смешно выбивались из-под обтягивающей шапки, создавая эффект шляпных полей. Из наших носов вырывались туманные облачка пара, отовсюду нависала промерзлая темнота, и мы, подбадривая друг друга своим присутствием, торопливо шагали из одной лужи фонарного света в другую. Где-то позади из района гетто не так давно слышалась перестрелка, и эти звуки свежей стрельбы не добавляли нам уверенности. Мы прибавляли шагу, надеясь поскорее добраться до домов и надёжных, как нам казалось, стен, дверей и замков. Всё же Ньюарк не располагал к неспешным ленивым прогулкам.
Почему Дерек так расстроился? Неужели он и правда относился к тому, что «встречался с девушкой», так серьёзно? Или по-настоящему был влюблён? Лично я, видя эту не слишком милую развязную девочку, не мог сказать про неё ничего хорошего и вряд ли стал бы расстраиваться, брось меня такая.
Наверное, я чего-то не понимал. Меня или ещё никогда не бросали, или я просто ещё не встречался с кем-то серьёзно.
Тут же в моей голове остро кольнуло почти совершенно затёртым воспоминанием… «Я – Мари. Придёшь поиграть со мной ещё раз?»… И чуть погодя – очень свежим: «Ты ведь понимаешь, что убегать некуда, Фрэнки?»
Мари… Джерард…
Меня бросали. И это было очень больно. Просто я так старательно затёр эти события, закопав их под слоем новых впечатлений, что забыл свою реакцию на них. Это было больно. Чертовски больно и обидно. Это непередаваемо: словно твоё сердце – тонкая, хрустальная ваза – в миг разбивается вдребезги, из чего-то цельного превращаясь в тысячи ничего не значащих осколков. Насколько же живуч человек, если выживает после подобного?
Но я был ребёнком, так остро реагирующим на всё… И Мари. Мари была моей первой любовью, которую разбил Джерард. Он разбил мне сердце тем, что просто случайно оказался не в то время не в том месте. Кто знает, что вышло бы у нас с Мари, если бы эти двое с их бабушкой прошли в тот день мимо парка?
Хотя… Если вдуматься, эти яркие переживания однозначно что-то сдвинули во мне. Кажется, именно благодаря этим событиям и своей страдающей, ревущей от боли душе я взялся за гитару в первый раз. Папа удивился, когда узнал: он был уверен, что я пойду по его, ударным, стопам.
Наверное, все испытания и события, вызывающие яркие эмоциональные взрывы, зачем-то нужны. Может, они сдвигают нас с мёртвой точки, выводя на новый уровень? Не знаю. Возможно. Но всё это не отменяет непонимания, потерянности, жгучей боли в груди и обиды, когда тебя бросают.
Я был влюблён. Но не имел отношений. Я вообще не понимал, что происходило между нами с Джи. Но чёрт… Я совершенно не хотел бы услышать от него что-то типа: «Прости, Фрэнк, всё это было грёбаной ошибкой. Это больше никогда не повторится». Нет. Нет, нет… Пусть он делает что угодно, пусть делает вид, что не происходит ничего особенного… Я согласен на многое, лишь бы то, что между нами есть – странное, почти неосязаемое, но с силой портового разгрузочного магнита тянущее нас друг к другу, оставалось реальностью. Реальностью, в которую я верил.
– До завтра, Фрэнки? – Рэй остановился, с интересом глядя на меня. – Мне показалось, что ты шёл и спал с открытыми глазами. Выспись сегодня как следует, хорошо?
– Ага… Прости, задумался, – смутился я. – Где будешь отмечать Рождество?
– С предками, наверное. Может, кто из братьев подтянется. В общем, дома. А ты?
– Не знаю. Или с мамой, или… – я хотел было сказать «с Уэями», но осёкся. Я не был в курсе их планов на Рождество. – Не знаю, короче, – криво улыбнулся я.
– Ладно. Нам главное отыграть как следует, Фрэнки. Так что береги себя, высыпайся и не болей. Бывай! – Торо хлопнул меня по плечу и пошёл в сторону своей улицы, а мне оставался один перекрёсток до дома.
– До завтра, Рэй.
Я шагал быстро, потому что замёрз и чувствовал себя неуютно на тёмном пустом тротуаре. Мама была дома и казалась крайне счастливой.
– Фрэнки? Ты поздно. Раздевайся, я подогрею ужин.
– Мы репетировали. Осталась неделя до выступления, так что Рэй собирается гонять нас каждый день, – говорил я, снимая уличное в своей комнате. – Я так устал… и спать хочу. Но есть хочу сильнее…
Мама смеётся с кухни. Люблю, когда она смеётся. Женский смех – он какой-то другой. Умиротворяющий.
– А у меня для тебя новости, – сказала вдруг она, глядя на меня с улыбкой. Я уже успел прикончить половину тарелки картошки, жареной с луком и томатами. Заинтересованно поднял на неё глаза от еды. – Мы едем в Монклер на Рождество. Одна моя знакомая с новой работы, Бриджит, приглашает в загородный дом небольшую компанию вместе с детьми. Побудем там несколько дней и назад.
