Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 65 страниц)

– В любое время, когда захочешь, тетя. Мы будем дома.

– Тогда я приеду часам к четырем и заодно проведаю детей. До свидания.

Мы проводили ее к машине, уже ждавшей у входа. После того, как ее машина отъехала, тотчас подкатил лимузин Конрада; телохранитель, который был мне незнаком, бросился открывать для него дверь. Я снова застыл на месте.

– Поехали, Гунтрам, посмотрим детей. Пока что ты ведешь себя хорошо, – мягко сказал он, слегка подтолкнув меня в спину. Я залез внутрь и сел как можно дальше от него. По дороге он не обращал на меня внимания, занявшись документами.

Я глядел в окно, не желая разговаривать или думать о том, что делаю. Внезапно он без предупреждения взял меня за руку. Я подскочил и выдернул руку, словно ко мне прикоснулась змея.

– Я не смогу. Останови машину, выпусти меня, – сказал я.

– Ерунда. Ты просто нервничаешь. Со временем ты снова привыкнешь к моим прикосновениям, – отмахнулся он, не обращая внимания на мою реакцию. Он опять взял мою руку, и на этот раз я, загипнотизированный его изучающим взглядом, ее не вырвал. – Возможно, Карл обижается на тебя. Должно пройти некоторое время, прежде чем он снова примет тебя. Клаусу всё равно – лишь бы ты вернулся.

– Я не могу. Я не позволю тебе снова до меня дотрагиваться, – выдохнул я, чувствуя слабость.

– Сейчас я всего лишь держу тебя за руку. Я не планирую овладеть тобой ни сегодня, ни в ближайшее время. Тебе было бы неприятно, и это только бы отсрочило наше воссоединение. Но спать ты будешь в моей постели, и это не обсуждается.

– Конрад, это безумие. Мы ненавидим друг друга, – с отчаянием сказал я.

– Ты снова зовешь меня по имени, так гораздо лучше. Ошибаешься: я не ненавижу тебя, я люблю тебя, но не намерен и дальше мириться с твоими заскоками.

– Заскоками?! Ты трахался с моим дядей и убил моего отца! – рявкнул я на него.

– У меня были отношения с твоим дядей, а твой отец сам наложил на себя руки, – спокойно проговорил Конрад. – Это произошло почти двадцать лет назад, и, повторюсь, твой отец никогда меня не винил. Твой дед, дяди и их жены всё это заварили, восстав против меня. Лёвенштайн отдал приказ об их казни, прежде чем я успел вмешаться и остановить его. Твой отец сделал все возможное, чтобы сохранить жизнь Роже. Не обесценивай его жертву, руководствуясь своими незрелыми представлениями о любви. Я всегда относился к тебе с глубочайшим уважением, заботился о тебе, и я не сделал ничего такого, за что стоило бы так наказывать, как наказывал меня ты последние два года. Ничего кровосмесительного в наших отношениях не было, и, честно говоря, мне очень обидно, что ты поверил, будто я способен на нечто настолько мерзкое.

– Ты прав, ты мерзок! Тебе с самого начало было известно, кто я такой, и ты никогда даже словом не обмолвился об этом! Ты просто взял то, что хотел. Я проклинаю тот день, когда я увидел тебя в Венеции!

– Нет, первый раз я увидел тебя в Нотр Дам. Я не знал, кто ты, пока не выяснил твое имя в музее. Но к тому времени я уже не мог от тебя отказаться. Бог послал мне тебя, и я взял. Гунтрам, ты тоже мгновенно влюбился в меня.

– Нет, я долго считал тебя заносчивым ублюдком, – с горячностью возразил я.

– Почему ты нарисовал канал на Торчелло?

– У меня оставалось слишком много зеленой краски, и я хотел ее потратить, – пробурчал я, злясь, что ему всегда легко удается меня поймать.

– Акварель не имеет срока годности, Гунтрам, – величественно заметил он.

– Еб*ть!

– Ты уже дважды использовал это выражение, чего раньше за тобой не наблюдалось. Два года воздержания так сильно сказались на тебе, милый?

– С чего это ты так уверен, что у меня никого не было? Не один ты можешь «погуливать», – сказал я, почувствовав огромное удовлетворение, когда он побледнел и растерял всю свою надменность. Я выдержал его изумленный взгляд. – Мы порвали отношения, ты женился. Я тоже имею право начать новую жизнь.

– Кто это был? – прорычал он, глаза опасно сверкнули.

– Не твое дело. Любой человек может иногда развлечься, – пожал я плечами.

– Тогда для тебя не должно быть проблемой, если я трахну тебя сегодня. Раз ты все равно ведешь себя, как шлюха.

– Кто бы говорил! – сладко ответил я. – Ты должен быть доволен, Конрад: я смогу оценить твои постельные подвиги по достоинству – теперь у меня есть, с чем сравнить.

– Ты отвратителен – весь в своего дядю, – презрительно бросил он.

– Отлично. Тогда я буду спать в своей комнате, если, конечно, ты всё еще хочешь, чтобы я остался.

– Хорошая попытка, Гунтрам. На секунду я даже поверил тебе. Ты спишь со мной, – сухо приказал он, вновь обретая свои надменные манеры.

У него не только избирательный слух, но и избирательное понимание. Я признался. А поверил он мне или нет, это его проблема. Я отвернулся к окну, а он склонился над документами.

========== "23" ==========

Мы приехали в замок к трем. Телохранитель распахнул дверь для Конрада, и тот, как всегда, элегантно выбрался из салона. Я остался сидеть, все еще сомневаясь, правильно ли поступаю. Конрад пошел в дом, оставив бедного телохранителя в растерянности.

– Должен ли я отвезти вас обратно в Цюрих, сэр? – уточнил громила.

– Нет, все в порядке. Пусть босс немного подёргается, – ответил я.

Телохранитель весело хмыкнул:

– Хайндрик прав. Несмотря на хрупкую внешность, характер у вас имеется. Я – Сорен Ларсен. Приятно познакомится с вами, сэр.

Теперь рассмеялся я.

– Мистер Делер за спиной называет меня Dachs (барсуком). А недавно меня сравнили еще и с соболем. Приятно познакомится, Ларсен.

– Думаю, вам пора, сэр, иначе герцог пришлет кавалерию.

– Да уж, Фридрих может быть очень настойчивым и более неприятным, чем Его Светлость, – улыбнулся я, вспомнив старого австрийца.

Я вылез из машины и направился к двери, где уже стоял Фридрих, изумленно глядя на меня, словно увидел выходца с того света.

– Мой дорогой мальчик! – он бросился ко мне и, забыв протокол, крепко обнял. – Я так волновался, когда герцогиня отослала тебя. Почему ты не поговорил со мной? Меня она тоже уволила, но я поехал в Цюрих, чтобы переждать до возвращения герцога. Тебе следовало бы поступить так же.

– Она сказала, что это он уволил меня, потому что я бесполезен. Так или иначе, не будем больше это обсуждать – о мертвых либо хорошо, либо ничего, – ответил я, вспомнив наставления Горана.

– Ты не прочел записку герцога, которую я тебе дал? – спросил Фридрих, глядя мне в глаза.

– Он писал её две недели назад, во время вспышки вины. Вы сами сказали, что я уже не могу рассчитывать на его поддержку. Мы поссорились тем вечером. Сильно поссорились. И я сделал единственное, что можно было сделать в той ситуации – ушел.

– Благоразумие никогда не было твоей сильной стороной, Гунтрам, – сказал Конрад с лестницы. – Пойдем к детям. Фридрих, Гунтрам останется на ночь в моей комнате. Сделай соответствующие приготовления.

Старик ошарашено уставился на меня, ища в моем лице подтверждения. Я глубоко вздохнул и стал подниматься по ступеням. Конрад стоял наверху, с очень серьезным лицом. Дождавшись меня, он развернулся и пошел к детской, но на полпути внезапно остановился и снова посмотрел на меня.

– Я не хотел сделать тебе больно, Гунтрам. Каждое слово в моем письме – правда. Я не знаю, что Стефания могла тебе сказать, но я никогда не собирался отстранять тебя от воспитания детей – лишь передал финансовые полномочия Фердинанду, потому что тебе, с твоим сердцем, было бы трудно заниматься этим. На твое имя открыт счет с суммой, достаточной для того, чтобы ты смог материально поддерживать детей в случае моей смерти, – объяснял Конрад. – Из-за твоего равнодушного отказа я в тот вечер потерял самообладание. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Гунтрам?

– Не знаю. Я хочу увидеть детей.

– Как пожелаешь, – он постучал в дверь и открыл ее для меня.

Клаус и Карл рисовали темперными красками, устроив вокруг себя ужасный беспорядок. Рядом с ними сидела высокая женщина, видимо, няня. Клаус первым поднял голову и, увидев меня, вскрикнул. Он выскочил из-за стола, опрокинул стакан с водой на няню, и бросился мне в объятья. Мопси басовито гавкнула и потрусила ко мне.

– Гунтрам, ты вернулся! Прости, я никогда не буду больше так делать! – заплакал Клаус, вцепившись в меня ручонками. Я крепко обнял его, прижал к себе и стал успокаивать, слегка покачивая, как делал это, когда он был совсем маленьким.

– Клаус, маленький, не плачь. Я никуда не собираюсь уходить. Просто я заболел, и мне надо было отдохнуть.

– Она сказала, что ты нас больше не любишь и заболел из-за нас, – как всегда, очень серьезно сообщил нам Карл, не двинувшись с места и даже не отложив кисточку. Сказав это, он снова занялся своим рисунком, больше не обращая на меня внимания.

– Нет, Карл, что ты! Я был болен за много лет до того, как вы с Клаусом родились. Иногда мое сердце не хочет работать, как положено, и тогда мне нужно отдохнуть. Вы тут совершенно не при чем. Я люблю вас больше жизни и ужасно скучал по вам, – сказал я, гладя Клауса по макушке. – Я кое-что вам послал по почте, не знаю, дошло оно или нет…

– Книжку! Папа читал нам ее каждый вечер! – воскликнул Клаус. – Она для меня или для Карла?

– Для обоих, и будьте благодарны, что получили ее, – вмешался Конрад до того, как я успел что-нибудь сказать. – Мисс Майерс, должно быть, вы хотите переодеться.

– Да, мой герцог, – кивнула няня и исчезла за дверью.

– Теперь Гунтрам вернулся и сделает для вас другие книжки. Он снова будет с вами играть.

– Я не хочу, чтобы он опять ушел, – твердо сказал Карл, упрямо не слезая со стула.

– Он не уйдет. Папа проследит за этим, – пообещал Конрад, и у меня мурашки побежали по спине от его уверенного тона. – Давай, Карл, поздоровайся с Гунтрамом. Он хочет и тебя поцеловать.

Карл нерешительно подошел ко мне, бросив взгляд на отца, чтобы оценить, правда это или нет. Он встал напротив меня, сидящего на полу в обнимку с Клаусом. Я как можно мягче спросил:

– Можно тебя поцеловать, Карл?

– Ты не сердишься на нас?

– Я никогда не сержусь на вас. Иди сюда, Карл, дай тебя обнять, – просяще сказал я. – Я не хотел вас обижать, простите, что не успел попрощаться.

Он подошёл поближе, снова посмотрел на отца, но, в конце концов, обнял меня и поцеловал в щеку. Я притянул его ближе, поцеловал в лоб и почувствовал легкий толчок локтем в ребро: Клаус надулся, ревнуя, что его брату уделяют так много внимания. Они всегда соревновались за мое внимание. Я взъерошил Клаусу волосы и улыбнулся ему.

– Ты останешься с нами навсегда? – спросил он меня.

– Так долго, как захочет ваш отец, – осторожно ответил я.

– Папа любит Гунтрама и больше никуда его не отпустит, – твердо сказал Конрад, встал на колени и обнял сразу и детей, и меня. От неожиданности я даже не нашелся, что сказать, и не дал ему заслуженный пинок, когда он осторожно поцеловал меня в щеку. – Он останется с вами до ужина. Не мучайте его, ведите себя хорошо.

Детишки в восторге захихикали – папа поцеловал Гунтрама! Я не знал, как быть. Конрад поднялся и пошел к двери. Место, которого коснулись его губы, горело огнём.

– Ужин в девять, Гунтрам. У тебя достаточно времени уложить этих двух в постель. После семи тебя подменит мисс Майер.

– Что вы рисовали? – не очень успешно пытаясь восстановить самообладание, спросил я, когда Конрад ушел.

– Ты красный, как помидор. У тебя температура? – спросил Клаус.

– Нет, нет, я просто немного запыхался. Это всё погода. Здесь более влажно, чем в Испании, – солгал я.

– Что такое Испания? – незамедлительно поинтересовался Карл.

– Место, куда можно поехать. Очень солнечное, и там живут дружелюбные люди. Я отдыхал там.

– Тебе надо было поехать с нами и с папой на Зюльт. Там было солнечно. А в другом месте, в городе, мокро, и шел дождь. Мы несколько раз ходили в парк. Там белки! – восторженно сообщил мне Клаус. – Они светились!

– Клаус, белки с этой планеты не светятся. Просто у некоторых на спине серебристая шерстка.

– Нарисуешь мне белочку? – спросил он, состроив жалобные глаза.

– Нет, сейчас мы пойдем гулять в сад. Вам нужно погреться на солнышке и спустить пар. Иначе я не смогу уложить вас спать вовремя, – сказал я, испытывая острое déja vu. Перед сном с ними всегда приходилось воевать, особенно когда у Конрада или Стефании были гости.

Я отвел их в сад, где они принялись гоняться друг за другом. Мопси бешено лаяла и путалась у них под ногами, заставляя спотыкаться. У этой собаки нет чувства самосохранения. Рано или поздно один из мальчишек ее раздавит. Я заметил, что телохранитель, Сорен Ларсен, всё время держался рядом. Могу вообразить официальную причину: охрана детей.

Новая няня, мисс Майерс (Каролина, немка, 35 лет) пришла в пять, чтобы забрать детей пить чай. Они не хотели уходить, опасаясь, что я опять исчезну, и мы пришли к компромиссу: они будут пить чай в саду со мной.

Клаус и Карл сидели за столом с серьезными мордахами и вели себя относительно неплохо – не дрались из-за кекса и не кормили собаку под столом.

– Мистер де Лиль, вы не представляете, как нам необходима ваша помощь, – устало вздохнула няня.

– Они очень милые дети. Послушные. Может, иногда плачут и ломают что-нибудь во время игры, но, думаю, это нормально для четырехлеток, – засмеялся я.

– Я – третья по счету няня с июня, работаю тут всего две недели и в понедельник собиралась уволиться. Они никогда не слушаются и все время дерутся. От их отца никакой помощи – он только ругает их, не заботясь выяснить, почему они это сделали. В вашем присутствии они – совсем другие дети. Сегодня они впервые сели рисовать, и только потому, что им пообещали, что вы приедете, если они будут себя хорошо вести.

– Я и понятия не имел, что все настолько печально, – пробормотал я, чувствуя себя очень плохо при мысли, через что им пришлось пройти.

– Обычно Клаус затевает сыр-бор, а Карл подхватывает, но он не лучше брата. Он бывает невероятно упрямым. Они постоянно ссорятся между собой или с прислугой, – закончила она.

– Эти недели они находились в психологическом напряжении. Думаю, герцогиня обвинила их в том, что я заболел, а ведь они с младенчества привыкли к моему присутствию. У меня случилось обострение болезни, и я не успел ни попрощаться с ними, ни что-нибудь объяснить.

– Я не была с ней знакома, но здешний персонал ее не одобрял. Ужасно умереть такой молодой. Неделю назад приезжала их бабушка, предлагала позаботиться о них, но герцог выставил ее отсюда. У Его Светлости суровый нрав.

– Вы не представляете, насколько, – улыбнулся я. – Он говорил вам что-нибудь о ваших обязанностях?

– Мистер Эльзесер сказал, что для меня ничего не изменилось, а вы – наставник и будете наблюдать за моей работой, сэр. Я по-прежнему занимаюсь повседневными задачами – мытьем, одеванием, кормлением. В семь я начинаю сражение: пока надеваешь пижаму на одного, другой уже успевает раздеться и сбежать. Хорошо, что сейчас лето, – весело сказала она.

– Возможно, сегодня будет полегче, – ответил я, вспоминая эту привычку Клауса и Карла сопротивляться при переодевании. Разумеется, после второго захода я становился с ними строже, и они прекращали безобразничать. Но в случае с няней они наверняка не успокаивались, пока не доводили бедную женщину до предела. Каков отец, такие и сыновья.

К половине седьмого немного похолодало, и я решил, что пора заводить детей в дом. Они сегодня достаточно накричались и набегались. Клаус попросился на руки, но тут вмешался Ларсен и строго сказал, что мне не следует этого делать из-за больного сердца.

– Извините, сэр, но это прямой приказ герцога. Они достаточно взрослые, чтобы ходить самостоятельно.

Я взял мальчиков за руку, и мы пошли в дом. В детской мы начали строить дом. Между Карлом и Клаусом разгорелся спор по поводу цвета крыши, а потом о том, сделать ли одну из комнат гостиной или конюшней. В итоге они мирно договорились, что у лошадей может быть телевизор и диван. Слушая их, я с трудом сдерживал смех.

В комнату вошел Фридрих и объявил, что мне не полагается ни купать их, ни переодевать. Это тяжело, а мне лучше отдохнуть перед ужином. Этим займется мисс Майер.

Я поднялся с корточек и повернулся к нему:

– Фридрих, я хорошо себя чувствую, а основной источник моего беспокойства находится вовсе не в этой комнате.

– Согласен, Гунтрам, именно поэтому ты должен дать ей делать свою работу. Герцог однозначно высказался по поводу твоего положения в этом доме: ты не прислуга, а часть его семьи, – торжественно объявил мне старик. – Ты можешь остаться и проверить, как она справляется, но сам не должен ничего делать.

– Спасибо, Фридрих, – коротко ответил я, отпуская его кивком.

К восьми детей вымыли, переодели в пижамы, и они без проблем поужинали. Потом легли в постели и попросили меня им почитать. Я согласился, и когда, закончив, поцеловал их на ночь, Карл начал плакать.

– Не уходи, Гунтрам, пожалуйста. Останься.

– Мне нужно поужинать с вашим отцом. Я и завтра буду здесь.

– В прошлый раз ты сказал то же самое! – захныкал Карл.

– У тебя нет комнаты. Ее заняла мисс Майер! – выкрикнул Клаус.

Я нервно сглотнул.

– В этом доме огромное количество комнат. Я найду, где переночевать, а если нет, то приду к вам. Договорились?

– А где твои вещи? У тебя с собой нет чемодана, – Карла просто так не одурачишь.

– Карл, я не таскаю с собой чемодан весь день. Он был в машине. Фридрих, должно быть, распорядился отнести его в одну из спален, и он мне скажет, куда. Кроме того, когда я уезжал, то большую часть вещей оставил здесь. Наверное, их куда-то убрали, – попытался я его успокоить.

– Она сожгла все твои картины, Гунтрам. Только у папы осталась одна с нами всеми.

– Всеми нами, Клаус. Не переживай, всё равно они мне не удались. Мы вместе нарисуем новые, красивые.

– Папа очень рассердился на нее, гораздо сильнее, чем на нас, когда мы пролили чернила на его бумажки. – Да, я помню этот случай. Конрад плохо подумал и оставил важные документы в пределах досягаемости детей, почему-то считая, что они к ним не притронутся. Он тогда накричал на них, и они больше никогда не прикасались ни к одной его бумаге, но и он научился убирать документы в стол, запретив детям лазить туда. – Они громко кричали друг на друга перед тем, как она уехала. Она не вернется?

– Не думаю, милый, – осторожно ответил я. Возможно, Конрад ничего им не сказал. – Теперь спите, а утром мы вместе позавтракаем.

– Обещаешь?

– Обещаю. Мне пора, ваш отец не любит, когда его заставляют ждать. Спокойной ночи.

Я еще раз их поцеловал и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. В коридоре меня поджидал Фридрих.

– Поторопись, Гунтрам. Его Светлость назначил ужин на девять, а уже без четверти. Я сложил твои вещи в шкаф в твоей прежней комнате. В башне, – сказал он. – Сегодня неформальный стиль. Надевать галстук не требуется.

– Не думаю, что у меня получится, Фридрих, – сказал я, все больше и больше нервничая.

– Гунтрам, дитя, сделай это ради маленьких принцев. Я уже давно не слышал, чтобы они смеялись. Ты же добрый мальчик, ты не должен винить герцога за то, что случилось с твоим отцом. Он не отвечает за это. Вопрос решили до того, как он успел вмешаться. Таковы наши правила, дитя. Я всегда желал тебе добра, как и герцог. Прошу тебя, мой мальчик, больше не ссорься с ним.

– Он сегодня уже продемонстрировал мне свою доброту. Я либо сплю с ним, либо ухожу навсегда. Он сказал, что я должен вернуться к обязанностям Консорта. Но из этого ничего не получится.

– Ты уже не можешь уйти. Дети тебя видели. Герцог больше не обидит тебя, он только хочет получить второй шанс. Он очень жалеет о том, что женился на этой женщине.

– Стефания никогда не была для меня проблемой. Проблема – в его лжи и в том, как он поступил с моей семьей. Я любил его больше всего на свете, а он предал меня. Прости, мне надо переодеться, чтобы приготовиться к фарсу.

Я пошел в комнаты Конрада. Дверь в его студию была закрыта. На меня навалились воспоминания о том, что там случилось в последний раз. В спальне при виде большой кровати на четырех массивных ножках, накатила тошнота. Все мои вещи снова были разложены так, как я их оставил – словно я никогда и не съезжал из этой комнаты. Я развернулся и пошел в ванну, чтобы сменить рубашку и пиджак. Переоделся, умыл лицо и руки. Лишь одна мысль вертелась в голове: я не смогу. Это слишком. Меня мутило от страха.

Я причесался и переоделся. Пришлось ненадолго прислониться к стене и глубоко вздохнуть, чтобы немного прийти в себя и успокоиться. Я достал из пиджака коробочку с таблетками и принял одну на вечер.

Было десять минут десятого, когда я добрался до столовой и обнаружил, что она пуста. Не мог же он рассердиться из-за такой малости. Я опоздал всего на десять минут! Еб*ть! Ох, опять это слово. Нет, я не озабоченный – с Константином у меня было более чем достаточно секса. Ладно, не такой уж это был невероятный секс, но не настолько плохой, чтобы заставить меня захотеть трахнуться с этим психом Линторффом!

Да, он умеет трахаться…

Дерьмо! Один единственный поцелуй и легкое прикосновение к спине, и вот уже я пускаю на него слюни и забыл о его предательстве! Я – больной, больной на всю голову.

Нет, я не больной и не сумасшедший. Я не позволял ему прикасаться к себе два года, не дрогну и впредь, пусть сколько угодно смотрит на меня несчастными глазами, я не уступлю.

Опять я думаю о сексе с ним – а всё потому, что он снова контролирует ситуацию, говорит мне, что делать, и предусмотрительно снял с меня ответственность за принятие решения. Я могу трахаться с ним, а потом лгать себе, что он заставил меня, или что это ради детей. Еще неизвестно, кто из нас больший лицемер.

Проклятье! Как хорошо он меня знает! Он отнял у меня все возможности, так что у меня нет другого выбора, чем сдаться ему, делать то, что он хочет, и не чувствовать никакой вины, потому что я ни на что не могу повлиять.

Хуже всего то, что это работает. В глубине души я до сих пор люблю этого ублюдка. Он – сущий дьявол.

– Гунтрам, герцог приносит извинения, но он не сможет присоединиться к тебе за ужином. Он на встрече с мистером фон Кляйстом. В Брюсселе возникли проблемы с «Леман Бразерс». Он сказал, чтобы ты поел и шел спать.

– Спасибо, Фридрих, – поблагодарил я и сел на свое старое место, справа от герцога. Поужинав, я поднялся проверить крепко спящих детей, а потом пошел было в свою комнату, но вспомнил, что мне полагается спать у Конрада.

…Я пишу всё это в блокноте, найденном в моем старом столе. Он ничего не перекладывал с тех пор, как мы порвали отношения в 2006 году. Все мои ящики в том же состоянии, как я их оставил, когда уехал к Фердинанду. Возможно, я просто тяну время, чтобы не идти спать. Я не хочу.

– Гунтрам, разве я не велел тебе лечь сразу после ужина? – обругал меня появившийся на пороге Конрад. – Уже час ночи. Бросай все и иди спать.

– Минуту, пожалуйста, – прошептал я. Мне стало еще хуже. Он здесь.

– Не застывай. Я тоже хочу спать. Не волнуйся, я тебя и пальцем не трону, – устало сказал он. – Ты так напряжен, что это будет скорее мучением, чем удовольствием.

Слова уже были готовы сорваться у меня с языка, но он ушел в спальню, оставив меня одного.

Я тянул добрые десять минут, прежде чем отправился за ним. Он уже был в постели, что-то писал и на меня не глядел. С трепетом приблизившись к кровати, я обнаружил под левой подушкой свою пижаму и с недоверием уставился на нее.

– Ты забыл, что с ней делать? – проворчал он. Я снял пиджак, уткнувшись глазами в пол, и начал расстегивать рубашку. Пальцы совершенно не слушались – настолько я нервничал. – Гунтрам, стриптиз – явно не твой конек. Иди в ванную и переоденься там, пока у тебя не случился новый приступ!

Я послушался.

Когда я вернулся в спальню, я не мог не заметить, что он отложил документы в сторону и заинтересованно смотрит на меня. Очень заинтересованно. Он похлопал ладонью по моей стороне кровати и поднял брови, заставив меня покраснеть то ли от смущения, то ли от злости. Выберите сами, потому что я не знаю.

– Иди сюда. Я не кусаюсь, – шепнул он мне.

Чем ближе я подходил к кровати, тем сильнее билось у меня сердце. Он откинул одеяло, и я запрыгнул на постель, вырвал у него одеяло из рук и до подбородка в него замотался. Увидев, что он наклоняется надо мной, я зажмурился, но это был всего лишь целомудренный поцелуй в лоб.

– Спи спокойно, Maus… если сможешь, – усмехнулся он. Похоже, мои терзания его только развеселили. Он повернулся на другой бок и выключил свет.

Я с большим трудом удержался от того, чтобы не выпалить: «Ты собираешься что-нибудь делать, ублюдок?» Вместо этого я презрительно хмыкнул и отвернулся. Сон упорно не шел ко мне. Ублюдок же спал всю ночь напролет, крепко, как ребенок, и ему совершенно не мешало то, что я всё время ворочался с боку на бок.

========== "24" ==========

29 июля

Трудно подобрать подходящее слово к тому, что происходило со мной последние два дня. Странно, дико, чудно…

Двадцать седьмого числа я проснулся в чужой постели и обнаружил, что этот ублюдок вольготно развалился на мне. А он тяжелый, между прочим! Так вот почему так болит спина! С другой стороны, не спать же мне на самом краю кровати только для того, чтобы избежать участи плюшевого медвежонка.

– Немедленно слезь с меня! – возмутился я. – Кто, еб*ть, позволил тебе меня трогать?!

– Что, Гунтрам, уже не терпится с утра пораньше? – фыркнул он. Я покраснел от злости: опять это проклятое слово! – О, да ты уже сердишься. Из-за ерунды.

– Не смей меня трогать, когда я сплю! Я не одна из твоих шлюх! – огрызнулся я, откидывая одеяло в сторону и выпрыгивая из постели.

– Ты так сильно крутился во сне, что пришлось тебя обездвижить. Признай, что ты спишь гораздо крепче, когда я тебя обнимаю, – небрежно заметил он.

Я побагровел от досады. Да, это правда, я очень неспокойно спал последние два года. Должно быть, дело в матрасе. Точно.

– Если бы ты немного потратился на улучшение жилищных условий своего персонала, матрасы были бы удобнее, и мне не так плохо спалось бы последние два года! – возмущенно крикнул я, отойдя в другой конец спальни, подальше от него.

– Должно быть, я задел твое больное место, раз ты такой злющий этим утром, – притворно вздохнул он.

Я уже открыл рот, чтобы сказать, какое «больное место» он задел (мне кажется, или это звучит двусмысленно?), когда в комнату с плачем ворвались Клаус и Карл, жалуясь, что нигде меня не нашли. Давясь рыданиями, они залезли в постель к отцу. Я почувствовал себя очень виноватым.

– Ш-ш-ш, Гунтрам здесь. Он провел ночь с папой, как в старые времена. Вот же он, – успокаивал их Конрад. Дети обернулись и увидели меня. Я всё еще был в пижаме, как и их папочка. Боже, как неловко!

Клаус бросился ко мне, я подхватил его и поцеловал, пытаясь скрыть смущение. Карл триумфально улыбался, сидя в отцовской постели.

– Ты не пришел завтракать, как обещал, – плаксиво протянул Клаус, теребя пуговицы моей пижамы.

– Я проспал, простите. Сейчас оденусь, и мы вместе пойдем вниз, – извинился я.

– Ты спал с папой? – спросил Карл, испытующе глядя на меня. Я онемел.

– Разумеется. Отныне Гунтрам будет спать со мной. Нам нужно приглядывать за ним, чтобы он не сбежал или не заболел снова. Гунтрам хочет дружить с папой, – сообщил Конрад детям, которые выглядели вполне довольными его решением. – Идите вниз, дайте нам одеться, чтобы мы могли все вместе позавтракать, а потом пойти гулять в лес, – закончил он, играючи ссадил Карла с постели и встал сам. Я был ошарашен его бесстыдством. Он использовал детей, чтобы заманить меня в ловушку, играя в какую-то свою извращенную игру. Какой же он все-таки гад!

Я так отвлекся на свое возмущение и попытки подавить мучительное желание ему врезать, что не заметил, как близко он стоит. Он взял Клауса у меня из рук, и я решил, что он хочет забрать его себе, но он поставил малыша на пол, обхватил мою голову ладонями и, не дав мне опомниться, глубоко поцеловал. Он увлеченно терзал мой рот, не оставив ни малейшего шанса вырваться. Я попытался отвернуться, но он сильнее сдавил мои щеки, заставив отказаться от этой идеи. Чтобы перехватить воздуху, мне пришлось приоткрыть рот, и в этот момент ублюдок засунул свой язык чуть ли не в горло, наслаждаясь моей досадой. Наши языки встретились. Не знаю, как долго это продолжалось, но я слышал смешки детей. Он прекратил поцелуй так же внезапно, как и начал, и отпустил меня. Мне пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Я никак не мог отдышаться.

Карл и Клаус засмеялись и убежали.

– Ты животное! Нет, ты чудовище! – завопил я. – Ты мерзавец!

– Снова привычные проклятья, мой милый? Значит, дело идет на лад. Прости, что пришлось прерваться, но ты возбудился, а дети слишком малы, чтобы на такое смотреть. Им было достаточно поцелуя: родители помирились, и им больше нечего бояться.

– Я возбудился?! Ты бредишь!

Его ладонь легла на мой пах.

– Один простой поцелуй, и у тебя уже эрекция, дорогой. Я бы сказал, что это называется возбуждением. Вполне ожидаемо…

Я ненавидел его за то, что он был прав.

– У всех молодых мужчин встает по утрам, – как можно небрежней сказал я. – Это абсолютно нормально и не имеет отношения к твоим неуклюжим поползновениям. А ты так стар, что уже, должно быть, забыл, что такое утренняя эрекция, – добавил я, надеясь, что он сейчас взорвется, и мы покончим с этим фарсом.

– Понимаю, – задумчиво сказал он. – Тебе так приспичило, что уже неважно, с кем? Ты вроде говорил, что предпочтешь прикосновение кобры моему? – поддел он меня.

– А у тебя встает только на членов моей семьи! – заорал я. – Ты больной! Всё, о чем ты можешь думать – как бы меня трахнуть, как ты это делал с моим дядей!

– Нет, дорогой, трахать, как ты выразился, твоего дядю – это словно объезжать чистокровного жеребца. Он был восхитителен в постели. Жадный и ненасытный. Он всегда хотел еще и еще – то, что надо, когда тебе двадцать. С тобой всё по-другому: мягко и осторожно – словно трахаешься с ягненком. Ты нуждаешься в послеоргазменных ласках и любишь, когда тебе шепчут нежности на ухо. А Роже любил погрубее, пожестче. Доминирование, власть – вот что там было. Ты не плох, но ты другой. Тебе никогда не достичь его уровня, – объяснял он. Мне захотелось его придушить.

Я ушел в ванную, слишком громко захлопнув за собой дверь, и из-за двери услышал, как он смеется. Ублюдок!

К счастью, потом он погрузился в свои документы, оставив мне заниматься детьми. После позднего завтрака мы в сопровождении незнакомого телохранителя пошли играть в сад и гуляли там до полдника, пока няня не забрала детей, чтобы помыть и накормить. У меня возникло ощущение, что Линторфф что-то замышляет.