Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 65 страниц)

========== Часть первая. «Герцог». Глава 1 ==========

28 декабря 2001 года

До сих пор не могу поверить, что я здесь! Но надо собраться с мыслями и рассказать всё по порядку.

Еще десять дней назад я работал в кафе, экзамены были сданы (и не так уж плохо, я бы сказал) – и вот, поглядите на меня, я в Старом Свете, путешествую с лучшим другом!

Наверное, стоит представиться, прежде чем объяснять, как я здесь оказался. Родился я в Нью-Йорке почти двадцать лет назад, но совершенно его не помню. Мы с отцом переехали в Аргентину, когда мне было три года, и с тех пор я жил в частной школе в пригороде Буэнос-Айреса. Матери я не знал – она умерла родами. Возможно, поэтому отец нигде не задерживался подолгу. Он путешествовал и присылал из-за границы подарки, время от времени навещая меня, но никогда не оставаясь надолго. Когда мне было семь, он покончил жизнь самоубийством, не оставив никаких объяснений. Я не знаю, почему отец так поступил. Директор школы просто вывалил мне на голову новость: Жером де Лиль найден мертвым в парижской квартире, и расследование показало, что это – самоубийство. Моим попечителем назначили юриста, и предполагалось, что я останусь в школе, поскольку у меня нет родственников, кроме отца.

Едва ли я могу утверждать, что очень любил своего отца – слишком плохо я его для этого знал, но известие о самоубийстве сильно повлияло на меня. Я отгородился от всего мира. Не до степени аутизма, но строить отношения с одноклассниками стало трудно. Я просто делал то, что требовали учителя, никогда не причинял неприятностей – то есть вел себя, скорее, как робот, а не ребенок. Злился ли я на весь свет? Нет, не думаю. Но был твердо уверен, что не должен ни к кому привязываться, достаточно простой вежливости.

Кстати, жилось в частной школе не так уж и плохо. Я бы мог оказаться в приюте, и вот это было бы действительно ужасно. Так что мне не на что жаловаться. Школа Святого Петра считалась одной из самых дорогих и престижных. Учителя вели себя отстраненно, но знали свое дело, а поскольку я никому не доставлял проблем, мной особо никто не интересовался. Такая, знаете ли, снобистская школа – только для мальчиков, и с преподавателями, «импортированными» из Великобритании. Мои одноклассники происходили из богатых семей, и наше благополучное мини-общество строилось в точном соответствии с размером доходов родителей. Мое положение сироты с трастовым фондом не позволяло подняться наверх, но загадочное французское гражданство придавало определенную изысканность в глазах окружающих.

Ну вот опять я отвлекся, а ведь цель ведения этого дневника состояла в том, чтобы упорядочить мысли. Так что начнем сначала.

Этот блокнот (буду называть его «Дневник») был куплен несколько дней назад, перед самым Рождеством. В Европу я приехал вместе с Фефо, официально – Федерико Мартиарена Альвеаром, своим лучшим другом еще со школьных времен. Его тоже отдали в нашу школу, но в данном случае это был, в некотором роде, последний шанс. Мать Федерико, сенатор, полагала, что обучение в интернате дисциплинирует сына. Фефо немного старше меня – на три года, если точнее. Он несколько раз оставался на второй год, исключительно от скуки, и пришел в наш класс, когда мне было тринадцать – на второй год средней школы.

В школе я считался кем-то вроде аутсайдера, поскольку не имел ни семьи, ни связей. Наставник поставил нас в пару – предполагалось, что я буду следить за тем, чтобы Фефо не ввязывался в неприятности, а он, в свою очередь, вытащит меня из кокона, в котором я был вполне счастлив, уверяю вас! Но мы с самого начала друг другу не понравились – обоих раздражало, что приходится сидеть рядом в классе и делить на двоих комнату. Я терпеть не мог его привычку громко включать радио в учебные часы, а его выводило из себя то, что он вынужден терпеть общество малолетки – «гнома», как у нас называли младших. Первые месяцы между нами шла холодная война, мы не разговаривали друг с другом, а Фефо продолжал доставать учителей. «Бесить», пожалуй, более подходящее слово. Он пил и курил, и, как я догадывался, учителя об этом прекрасно знали.

Одним июньским вечером директор, видимо, решил, что с него хватит, и организовал одну из своих так называемых «поисковых партий». Я ужасно нервничал. С двумя учителями и наставником (забыл или не смог найти настоящих служебных собак?) он ворвался в комнату и принялся обыскивать наши вещи. Вскоре был найден и выброшен Плейбой – но их это не особо впечатлило. Сигареты у Фефо, к счастью, закончились незадолго до облавы.

Хотя ищейки самозабвенно копались в наших вещах, им не удалось больше ничего найти. В тот самый момент, когда они уже почти уходили, униженные своим поражением (а мы ликовали, предвкушая, как будем рассказывать все это одноклассникам), мистер Кисляк, наш директор – очень удачное прозвище – развернулся и с дьявольской улыбкой сказал: «Думаю, довольно глупо прятать что-нибудь в столе, но кто вас знает, господа…» Он открыл ящик, и оттуда, словно брильянт в королевской короне, блеснула стеклянными боками бутылка «Джек Даниэлс».

Над нашими головами разразилась гроза, и молния ударила в Федерико. Никто не услышал меня, когда я сказал: «Это моя» – учителя слишком громко орали, мысленно уже поздравляя себя с тем, что смогут наконец избавиться от проблемного мальчишки, не заслуживавшего тех денег, которые платит за обучение его семья.

– Это моя, – повторил я, возможно, немного громче, чем обычно, торопливо добавив: – сэр.

Кто знает, вдруг хорошие манеры помогут смягчить наказание...

В следующий момент я почувствовал себя центром Вселенной – глаза присутствующих широко распахнулись, особенно у Федерико. Надо ли упоминать, что затем меня под конвоем торжественно повели в кабинет директора. Ад разверзся – меня на все лады убеждали в том, как глупо покрывать кого-то вроде Федерико. Немыслимо, чтобы такой хороший ученик, как я, сделал нечто подобное. Меня исключат, и это будет конец, и так далее, и так далее… Я изо всех сил держался, принял кающийся вид, склонив голову, и игнорировал вопросы, касающиеся происхождения проклятой бутылки – о чем я не имел ни малейшего представления. Неужели эти люди никогда не слышали о правах человека?..

Мне так и не поверили, но отпустили, втайне надеясь, что Фефо все равно рано или поздно сорвется. В качестве наказания мне предстояло провести множество часов за дополнительной работой; я потерял все привилегии до конца года (никаких отлучек на выходные и никакого телевизора), но это была малая цена за то, что в результате я стал героем школы. Никто не мог и предположить, что я буду держать рот на замке и не выдам под пытками, как работает школьная контрабанда. Больше всех удивился Фефо.

Нас изолировали друг от друга. Учителя считали его паршивой овцой, подкупившей меня – да, да, я могу делать что угодно и при этом выглядеть невинно, – но мы стали друзьями. Однажды Фефо спросил, для чего я ради него рисковал своей шеей, но я просто сказал: «постарайся, чтобы всё это было не зря». И, что странно, он старался. Конечно, он не стал примерным учеником, но, по крайней мере, пытался избегать неприятностей и прилежно списывал у меня домашнюю работу. Возможно, из моих записей складывается превратное впечатление о нем. Фефо – далеко не ангел, и я первый признаю это, но он неплохой парень. Бешеный и импульсивный, бабник и пройдоха, но он всегда стоял за меня горой и как старший брат научил множеству очень полезных вещей: курить, правильно вести себя на свидании, водить машину (в этом я еще не достиг совершенства), драться и так далее. Ну да, бегать на дискотеки в трущобы Буэнос-Айреса, на мой взгляд, не самое вдохновляющее развлечение, но если у вас за спиной длинная вереница предков-богатых землевладельцев, вы просто обязаны побывать в таких местах. Да и толпящиеся вокруг девушки – это не так уж плохо. Фефо не дал мне окончательно замкнуться в себе, а я помог ему дотянуть до конца школы.

Мы выпустились в начале декабря двухтысячного года. Ладно-ладно – я выпустился, а у Фефо еще остались хвосты по некоторым предметам, но выпускной мы отмечали всем классом. Мой трастовый фонд опустел, хотя все-таки он ухитрился пережить несколько аргентинских кризисов. Так или иначе, его не хватило бы на то, чтобы продержаться во время учебы в университете (я намеревался изучать экономику и социальное обеспечение), и мне нужна была работа. Фефо поговорил со своим кузеном и нашел мне стабильное занятие – в книжном магазине, который одновременно был еще и кафе, переделанным из старого кинотеатра. В стране свирепствовала безработица, и для меня трудоустройство стало настоящим чудом. Фефо также помог снять маленькую квартирку (чуть больше обувной коробки, по правде говоря) рядом с работой и университетом, убедив свою мать поручиться за меня.

В июле две тысячи первого года случилось еще одно маленькое чудо: Фефо с моей минимальной помощью сдал последние два хвоста и записался слушателем в университет на следующий год. Разумеется, это был частный университет, не публичный, как мой – бесплатный и плохо организованный.

Я считал экономику своим основным интересом в университете (да, мне тоже иногда надо есть), а социальную работу – побочным (полное самоотречение – это уж слишком).

Поймите правильно: мне нравится помогать людям, работать в трущобах вместе с прихожанами нашей церкви. Если честно, после того, как побываешь там хотя бы раз, ты будешь чувствовать себя дерьмом, если не попытаешься хоть что-то сделать, и я верю, что наши усилия могут изменить жизнь людей к лучшему. Но где-то глубоко в душе я знаю, что не выдержу долго такую тяжелую работу.

Что меня больше всего поразило во время наших эскапад в трущобных окраинах – это люди. Многим негде голову приклонить; наркотики, криминал и равнодушие общества медленно убивают их, но некоторые продолжают бороться за то, чтобы вырваться оттуда.

Может быть, вы будете настолько добры, что назовете меня идеалистом, а не идиотом, но когда мои одноклассники пытались уговорить девушку из трущоб «обслужить их» за бутылку пива или за обед, мне становилось тошно, потому что я искренне убежден, что это тоже насилие, даже если девушка охотно соглашается. Возможно, я романтик, или просто слишком много ходил на уроки религии, но я не могу представить себя снимающим девицу на одну ночь, я хочу серьезных отношений, семью, и поскольку прекрасно понимаю, что мне нечего предложить девушке, я просто никого себе не ищу. Иногда я думаю, что опоздал родиться, мне больше подошел бы XIX век. Если послушать Фефо, то я печальный случай: женюсь на девушке из прихода, заведу много детей, буду работать бухгалтером, пока не умру от скуки, заставив скучать заодно и окружающих. «Даже имя у тебя старомодное – Гунтрам.* Да такого никто никогда не слышал!» Странно, но нарисованная Фефо перспектива казалась мне привлекательной.

Но пора вернуться в настоящее и рассказать, почему я купил тебя, Дневник. Две тысячи первый год стал для меня удачным. Я работал с девяти до четырех в одном из лучших книжных магазинов, управляющий хорошо ко мне относился, коллеги были такими же студентами – мы друг друга прикрывали – и я успевал в университет на вечерние лекции. Записался на несколько предметов, и приходилось крутиться, чтобы все успевать, но я был доволен. Нормальная квартира, хорошие соседи, близко от университета и работы. Денег, конечно, маловато, но хватало на то, чтобы заплатить за жилье, книги и еду. Мой день начинался в семь утра и заканчивался не раньше одиннадцати вечера. Судьба улыбалась мне. Поэтому я не удивился, когда Фефо одним знойным летним вечером принес хорошие новости.

Мы едем в Европу! Своего рода «Обязательный Культурный Тур для аргентинцев», призванный привить немного хороших манер деревенщине, который сидит внутри каждого из нас. Мать Фефо решила, что он и его спутник, в качестве тормозного прицепа, должны посетить главные достопримечательности: Париж, Лондон, Рим, Милан, Венецию, Флоренцию, Мюнхен и Берлин. Чтобы избежать искушений, бюджет ограничен – (слышали когда-нибудь о хостелах и студенческих проездных?) дешевые авиарейсы и тому подобное. Мать Фефо оказала мне честь, прочитав длинную речь о ценности нравственности, хороших манер и умеренности, и мне вменялось в обязанность следить за тем, чтобы мой юный подопечный придерживался всех этих добродетелей.

Простите, что?! Мне девятнадцать, а ему двадцать три. И я должен воспитывать Фефо?! Без шансов! Тем не менее сенатор и ее блудный сын сидели в моей скромной гостиной (она же кухня), пребывая в абсолютной уверенности, что это гениальный план. Как по мне, нелепая и смехотворная идея.

– Давай, Гунтрам, скажи «да». Я буду вести себя хорошо. Ты же всегда мечтал там побывать.

В его словах был определенный смысл, и хотя об этом не упоминалось, все присутствующие прекрасно понимали, что мои шансы совершить такое путешествие своими средствами близки к нулю.

– Мне все лето надо работать, – неуверенно сказал я, с преувеличенным вниманием размешивая сахар в чашке.

– Ерунда, Гунтрам. С Мартином мы договоримся. Ты возьмешь отпуск с середины декабря. Это хорошая возможность для тебя, – безапелляционно заявила мать Фефо.

– Ты не можешь отказаться от такого предложения, – поддакнул друг, подмигивая мне.

Guntram – дословно «ворон войны», древнегерманское мужское имя. прим. переводчика

========== "2" ==========

Вот так я и оказался в Венеции. Мы всего пять дней пробыли в Париже, когда моего анфан тэррибль вдруг потянуло под итальянское солнце. Все-таки немного французского я, никогда не делавший особых успехов на уроках, за эти дни понахватался. Кто знает, может, даже привыкну без смущения показывать паспорт со здешним гражданством. Я купил для него обложку, главным образом из-за изображения кролика – фрагмента «Дамы с единорогом»*. Мне повезло: Фефо бросил меня в Латинском квартале, и я успел забежать в Музей Клюни и полюбоваться на прекрасные гобелены, перед тем как его закрыли. Все правильно: посещать музеи за день до Рождества – не лучшая идея. На следующий день, двадцать четвертого декабря, я отправился на мессу в Нотр Дам (в ушах до сих пор звучал смех Фефо, когда я сказал ему о своих планах), а потом просто бродил по городу, рассматривая спешащих домой людей и пытаясь понять, что они говорят.

Я чувствовал себя, словно оказался в ожившей мечте: прекрасный город, полный огней, элегантный и изысканный – такой резкий и болезненный контраст с моим беспокойным Буэнос-Айресом после падения Президента. Возвращение в хостел на метро немного развеяло охватившую меня меланхолию. Продавец кебабов, который тоже не говорил на французском (ладно, не на том псевдофранцузском для иностранцев, которому меня учили в школе), помахал мне рукой:

– Ajourd'hui Fiesta eh?** – сказал он, заразительно смеясь.

Было невозможно устоять против его счастливой улыбки, поднимающей настроение. Он приехал в Париж двадцать четыре года назад из Феса***.

В хостеле все студенты уже готовились к большой рождественской вечеринке. Фефо, как водится, успел найти и познакомиться с аргентинцами и американцами. Еще подружился с несколькими французскими девушками, рассказывая им ужасы об аргентинском кризисе (кто сказал, что кризис был несчастьем для всех? Клянусь, некоторые умеют делать деньги даже из камней). Было всего семь вечера, а они уже все напились. План состоял в том, чтобы отмечать до двенадцати в отеле, а потом пойти на дискотеку в Пигаль. Я – человек тихий, и к полуночи с меня было достаточно шума, сигаретного дыма, пьянки, болтовни вперемежку на английском, французском и испанском, и больше всего на свете хотелось отползти в кровать – может, хоть головная боль станет тише.

– Фефо, я иду спать. Устал до смерти, – крикнул я ему.

– Что?!

– Спать. Сейчас.

Проклятая музыка.

– Ни в коем случае. Идем с нами. Давай, Гунтрам, тебе же не семьдесят лет! Будет круто, вот увидишь!

– Верю. Чем меньше я буду знать, тем проще мне будет соврать твоей дорогой мамочке о твоем времяпрепровождении. Увидимся утром.

– Здесь остаетесь только ты и еще двое американских солдат из Германии.

– Вот видишь – я должен поддержать соотечественников.

– ОК. Не забудь попросить у них теплого молока на ночь, малыш. Может, у них есть с собой бутылочка, – сказал он с улыбкой шире, чем у Чеширского кота.

Я задумался: показать ли ему средний палец или просто сказать что-нибудь покрепче на испанском? Учитывая присутствие дам, ограничился классическим: «Иди в задницу, идиот!»

– Сладких снов, милый, – он просто отвернулся к девушкам, с которыми пил и смеялся весь вечер. Эй, я пока еще здесь!

На следующее утро я был слегка обескуражен, не услышав привычного шараханья Фефо, возвращающего под утро домой. Клянусь, слово «деликатность» не из его лексикона. В комнате его не было, и, похоже, он нашел себе другое место, чтобы переночевать. Я покопался в своих вещах, разыскивая выцветшие джинсы, рубашку-поло и голубой пуловер, нашел бутсы под своей койкой – аргентинская традиция для путешественников: всегда имей при себе надежную обувь, вдруг придется выпинывать коров с дороги. Теперь я был готов для праздника (и не надо тут этой чуши насчет того, что если я сирота, то должен обязательно тосковать в Рождество – мне этого и в школе хватило) и отправился на завтрак.

Вполне ожидаемо кафетерий был практически пуст. Нет очереди. Как мило! Я заметил двух американских солдат за столом, кивнул им, они помахали мне в ответ, дав понять, что мое присутствие замечено. Нормальные ребята, немного застенчивые и тихие, но я и сам не лучше.

– Эй, Гунтер, ты вчера тоже рано пошел спать, – окликнул меня блондин. Кажется, Эдвард.

– Гунтрам. Не извиняйтесь, имя необычное, я привык.

– Твой друг вернулся? – спросил второй, с фигурой как у Арнольда Шварценеггера. О, сразу к сути…

– Не видел его еще, – я пожал плечами. – Если не придет к вечеру, начну беспокоиться. А что?

– Сколько тебе лет?

Вопросы, вопросы… Что-то не пойму, у меня что, собеседование? Меня забирают в армию и забыли предупредить? Я неопределенно посмотрел на «Арни», ожидая, что он разовьет свою мысль дальше – для глупых штатских вроде меня.

– Послушай, Гунтрам, ты, должно быть, совсем еще зеленый, и у тебя нет опыта, но с такими вещами нельзя шутить – слишком опасно. Ты ведь в чужой стране, – мягко сказал мне Эдвард.

– Боюсь, что я не совсем понимаю. Опасно? Что ты имеешь в виду? Мы не так уж много пили. И я совершеннолетний, мне девятнадцать.

Они оба расхохотались, словно я сказал нечто ужасно смешное.

– Ты правда не понимаешь, что те девицы присматривали себе чистого курьера для наркоты?

Я совершенно растерялся. Курьера?!

– Ты и правда не понимаешь… Это обычно для таких мест: красивая девушка сближается со студентом и в какой-то момент прячет наркотики в его вещи, так что он таскает их у себя. Обычно эти девушки предлагают поделить вознаграждение или обещают жаркий секс. Парень переезжает с грузом в другой город, а они следуют за ним. Если он попадается, они исчезают, – объяснял Эдвард, а я только хлопал глазами.

– Это какая-то чушь! Кто в своем уме сознательно будет перевозить наркотики?! Думаю, вы преувеличиваете, – сказал я, подозревая, что именно так они и думают про Фефо. Какого дьявола они лезут в наши дела?

– Сядь и не повышай голос, – жестко сказал второй парень. – Если чему и учишься в армии, то тому, кому можно доверять, а кому – нет. Твоя жизнь зависит от этого, и, поверь мне, твоему болтливому другу нельзя верить. Он втянет тебя в большие неприятности. Давай-ка, доедай завтрак.

Этот парень знает, как отдавать приказы. Я просто сидел, заледенев и молча опустив голову над овсянкой. Эдвард осторожно дотронулся до моего плеча, и я с удивлением обнаружил, что он мягко улыбается.

– Не волнуйся, найдешь себе кого-нибудь получше. Верь мне, я знаю. У меня тоже были неудачные отношения до того, как я встретил Френка.

От этого заявления я чуть не свалился со стула, к счастью, там были подлокотники с обеих сторон. Услышанное наконец достигло мозга. Эти двое – парочка? Ну нет, я видел геев: они ходят на парады, и у них много друзей. Я даже как-то сам получил предложение от взрослых мужчин в большой машине, когда возвращался поздно вечером из университета. Как они могли принять студента, одетого в старые джинсы и пуловер, несущего огромную сумку с книгами, за съемного мальчика, вне пределов моего понимания, но так и было.

– Нет, нет, нет, вы ошибаетесь! Федерико просто мой хороший приятель. Больше ничего, – быстро ответил я, нервничая и краснея.

Френк-Арни просто хмыкнул. Ага, ага, ты крут, как горилла.

– Благодарю за компанию, но, боюсь, я уже злоупотребляю вашим вниманием. Хорошего дня, господа, – сказал я, подымаясь. Нет ничего лучше манер, если хочешь избежать неловкой ситуации.

– Королева Виктория и та не сказала бы лучше.

К черту манеры! Меня не волнует, что они здоровенные парни и обучены убивать. Это уж слишком! Я остановился, обернулся и одарил их свирепым взглядом, собираясь сказать им все, что думаю, прежде чем мы убьем друг друга – вернее сказать, они вытрут мною пол, но Эдвард снова мягко улыбнулся, и я не увидел в его глазах ни злобы, ни насмешки. Это взбудоражило меня еще больше.

Надо ли говорить, что до станции подземки я донесся с рекордной скоростью. Я снова зашел в Нотр Дам и оттуда отправился вдоль набережной Сены по направлению к Орсе. Но даже ходьба на свежем воздухе не помогла успокоиться.

Почему эти двое решили, что я играю за другую команду? Я не говорил ничего, что могло бы создать такое впечатление. Может, голос слишком мягкий? Нет, нормальный тенор. Может, из-за моего невысокого роста – 5,4 фута? Лицо у меня самое обыкновенное. Большие голубые глаза и русые волосы, доставшиеся мне по отцовской линии, маленький нос и полные губы – от матери, ямочка на подбородке, как у всех Весов. Ничем не примечательная одежда – ничего причудливого, выгляжу, как библиотекарь, только без очков. Возможно, поэтому мой опыт с девушками близится к нулю. Да-да, теперь вам известна моя самая большая тайна. Даже Фефо не знает об этом. Память подкинула мне воспоминание о тех отвратительных мужиках в машине, снимающих мальчиков. Не имею с ними ничего общего! В общем, может, я не альфа-самец, но не каждый тихий и застенчивый парень обязательно гей.

Ладно, последняя проверка. Я закрыл глаза и попытался представить, что целую Фефо. К горлу подкатила тошнота, когда я вспомнил его небритый подбородок и дыхание, отдающее сигаретами и алкоголем. Нет, это точно не работает. Я не гей и никогда им не был. Извините, ребята, я не в вашей команде.

Ну вот, теперь все прояснилось, и можно было возвращаться в хостел. Я пошел вдоль реки (не спрашиваете меня, был ли это левый берег или правый – всегда их путаю), с удовольствием разглядывая все вокруг. Честно говоря, не знаю, как долго гулял, но сначала очутился перед Домом Инвалидов, а потом дошел до Латинского квартала. Несмотря на то, что все было закрыто, я еще надеялся на следующий день попасть в Лувр, если смогу затащить с собой Фефо.

Найдя станцию подземки, я посмотрел, где надо пересесть, чтобы доехать до моей станции. Что хорошо – в Париже, где бы вы ни были, в любую точку города можете добраться на метро. На первый взгляд схема линий выглядит, как тарелка спагетти, но если проявить терпение и отследить пальцем нужное направление, вы найдете свою тропинку в этом лабиринте.

В хостел я попал уже ближе к вечеру и обнаружил в нашей комнате Федерико и двух весьма симпатичных девушек. Обе – высокие блондинки, как те модели, которых мы видим по телевизору. Одеты вроде бы буднично, но дорого, и драгоценности настоящие. Хотя я и устал, но вымучил улыбку и вежливо поприветствовал их на своем школьном французском.

– О, должно быть ты – тот самый аргентинский друг. Как дела? – мелодично спросила одна из гостий, с более короткими волосами. Я немедленно пал под воздействием ее чар и, как дурачок, покраснел под изучающим взглядом. Эта девушка, а лучше сказать, женщина, как будто видела меня насквозь. Я нервно сглотнул.

– Хорошо. Спасибо, мадам.

Великолепно! Лепечу, как пятилетний ребенок. Мысленно я дал себе пинка. «Держись уверенней, идиот!»

– Боюсь, что твой друг не счел необходимым нас познакомить… Или ты уже не помнишь наши имена, дорогой?

– Простите. Ваша ошеломительная красота заставила меня забыть о хороших манерах. Анн Мари (это была та, что повыше с короткими волосами), Шанталь (волосы длиннее, спереди побогаче), этого малыша зовут Гунтрам де Лиль, – представил меня Федерико.

Неужели нельзя перестать меня дразнить из-за возраста? Это не моя вина, что ты переросток.

– Фамилия у тебя французская, но акцент – нет, – констатировала Анн Мари, одарив меня очередным пронзительным взглядом. О, да ты умная, дорогуша…

– Мои родители были французами, но большую часть жизни я провел в Аргентине, – выдавил я. Отлично – история моей жизни уместилась в одном предложении. Что еще вам рассказать? Погодите-ка, я еще могу сообщить свой возраст, род занятий, планы на будущее. Можно еще поговорить о том, как хорошо отполирован этот пол.

Я поднял голову и успел заметить быстрый взгляд, которым обменялись девушки, а потом Шанталь отрицательно покачала головой. Эх, милые, вы могли бы дать мне еще пять секунд, прежде чем отбраковать – все ж у меня еще осталась естественная мужская гордость.

Шанталь грациозно поднялась, при этом тряхнув головой так сексуально, что я приоткрыл рот. Клянусь, эти французские женщины – что-то особенное! Пройдитесь по улицам Парижа, и вы увидите, что любая из них выглядит если не как принцесса, то, по крайней мере, интересно.

– Пока, Федерико, увидимся на вокзале.

На вокзале?! Нет, нет, нет! Мы же собирались завтра в Лувр. Я недоуменно взглянул на Федерико, надеясь, что он что-то объяснит, но он полностью игнорировал меня, провожая девушек к выходу.

– Шикарные девочки, да? – сказал он, закрывая дверь.

– Потрудись объяснить мне, что происходит. Особенно насчет завтрашнего вокзала, – рявкнул я.

– Ну да, мы завтра едем в Милан, – спокойно ответил он, словно речь шла о погоде.

– Мы?! Не помню, чтобы я менял планы. У нас Милан только в середине января, – резко возразил я, прекрасно понимая, к чему идет дело. Новая гениальная идея Фефо – объехать всю Европу с двумя девицами. А я должен следовать за ним. Не так я представлял свои каникулы!

– Давай же, не будь таким занудой, – он состроил жалобную гримасу. Это был удар ниже пояса. Но в такую игру можно играть и вдвоем.

– А что же мы скажем дорогой мамочке? Она полностью распланировала наше расписание, и если мы не будем его придерживаться, она устроит нам ад на земле.

Ха, ха, получай!

Фефо задумался аж на целую минуту. Потом на него снизошло озарение, и его осенила идея.

– Сделаем так. Ты продолжишь утвержденную программу – ты же любишь всю эту музейную байду. Я же, в свою очередь, буду изучать Европу с антропологической точки зрения. – Одним взмахом руки он подавил мой протест. – Ты, как и планировалось, уедешь двадцать седьмого вечером в Венецию, утром зарегистрируешь нас обоих в отеле, и до второго января мы с тобой там встретимся. Потом можем вместе продолжить коллекционировать музейные путеводители. В любом случае, вряд ли я удержу в постели этих двух тигриц дольше…

Это уж чересчур! Один вечер, и он уже затащил их обеих в постель?! А сейчас едет за ними неизвестно куда, бросив меня одного. Надеюсь, он не забудет оставить мне хоть немного денег.

– Чем они занимаются? – спросил я, стараясь не показать, что уже практически сдался. Его мать спустит с меня шкуру живьем, если с ее солнышком в окошке что-нибудь случится. Не будем забывать, что она – потомок землевладельцев, чьим хобби было коллекционирование отрезанных у туземцев ушей.

– Они – студентки. Художницы.

– Ты шутишь?! – да им под тридцатник каждой, и никакой художник не может позволить себе такие цацки. – Где они учатся? – быстро спросил я. Нет ничего лучше молниеносной атаки.

Федерико выразительно вздохнул, и на его лице появилось выражение «сейчас Большой Брат будет просвещать мелкого». Великолепно, я жажду припасть к твоей мудрости.

– Видишь ли, Гунтрам, – начал он своим «взрослым» голосом, – когда предоставляется такая возможность, как мне вчера, то не задаешь много вопросов. Эти девочки уже большие, знают, что делают; и подумай на минутку, во сколько бы мне обошлась неделя с двумя горячими парижанками в Буэнос-Айресе. Я же не собираюсь на них жениться.

– Невероятно, ты думаешь только своим членом!

– Как большинство мужчин. Ты поймешь, когда твое время придет.

Тоже мне, магистр Йода!

– Только не приходи ко мне жаловаться, если что-нибудь пойдет не так! Я буду придерживаться нашего первоначального плана, и молись, чтобы твоя мать не позвонила, потому что я не буду тебя выгораживать.

– Уж постарайся для меня. Я пошёл ужинать.

– Делай, что хочешь!

Теперь я уже злился. Мне показалось, или он только что прошелся насчет моей сексуальности (или отсутствии оной)? Урод.

– Пока.

– Пока.

Сердитый и голодный (худшее сочетание, какое только можно представить), я принялся рыться в своем рюкзаке. Куда же задевалось яблоко и бисквит, оставшиеся со вчерашнего вечера? Все во мне кипело от гнева. Нет, я не ревновал, но это было настолько несправедливо – что человек, которого я считал почти братом, бросает меня ради двух незнакомых красоток. Это должно было быть наше большое приключение. Только наше с ним.

Вдобавок оказалось, что ублюдок съел мое яблоко.

Примечания переводчика

La Dame à la licorne, фр. Здесь и далее идет речь о цикле из шести гобеленов конца XV века – самом знаменитом из экспонатов парижского музея Клюни.

** Сегодня праздник, да? – искаж. фр.

*** Город в Марокко.

========== "3" ==========

На следующее утро Фефо собрал свои вещи и уехал. Мы, конечно, попрощались, но на самом деле еще злились друг на друга из-за вчерашней ссоры. Когда он уходил, то сказал:

– Ты вечно осторожничаешь, все обдумываешь по сто раз. Это скучно и не по мне. Попытайся вести себя посмелее, а то так и проведешь всю жизнь за закрытой дверью.

Меня это очень задело. Я способен принять решение в нужный момент. Да, это занимает какое-то время, ну а как иначе? Если бы у меня была служба безопасности, как в семьях моих одноклассников… Но у меня семьи нет, и, похоже, нет настоящих друзей (я могу сколько угодно врать себе, но после этого путешествия наши пути с Федерико разойдутся – слишком уж мы разные). У меня нет места, которое можно было бы назвать домом – только жалкая съемная квартирка, нет каких-либо заслуживающих упоминания средств. Одним словом, я свободен как птица, и это меня пугает. Какая ирония! Другие люди жалуются, что они связаны по рукам и ногам, а я отчаянно ищу кого-то или что-то, к чему можно прилепиться, но так страшно снова все потерять…