Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 65 страниц)

– Доброе утро, мистер де Лиль. Вам лучше?

– Да, спасибо, Фридрих, – шокировано ответил я, втайне радуясь, что хоть кто-то здесь добр ко мне.

– Сядь, Гунтрам. Не стой столбом.

Этот добрым не был.

Дворецкий подал кофе и чай, я получил тарелку Bauernfrühstück*, с меньшим количеством бекона, чем полагается.

– Ты вчера весь день ничего не ел, – шепнул мне на ухо Фридрих.

Когда старик вышел из комнаты, я сразу почувствовал себя потерянным и одиноким. Я медленно принялся за еду – аппетита не было, но я боялся еще больше разозлить Конрада. Мне уже было хорошо известно, что он способен сделать с человеком, который ему не подчинился. Даже русские бандиты думают дважды, прежде чем «перебегать ему дорогу». Я, опустив голову, ел, чувствуя, как он сверлит дырку в моем черепе, попивая черный кофе.

– Сбегать было чрезвычайно опасно и глупо. Ты на самом деле думаешь, что можешь скрыться от меня? Наивный мальчишка. Я могу найти тебя, где бы ты ни прятался. Это только вопрос времени.

– Ты больше мною не интересовался. Я просто избавил тебя от хлопот, – защищаясь, сказал я.

– Я все еще «интересуюсь» тобой. Ты – Консорт Грифона, как тебе известно. Твое место рядом со мной. Какие бы трения между нами ни возникали, они должны решаться приватно. Это было первым правилом, которое я установил для тебя. Ты же нарушил его, дав Репину затянуть себя в свою паутину. Одного этого достаточно для сурового наказания. Я не разговаривал с тобой несколько недель, потому что мне требовалось время, чтобы успокоиться перед тем, как решить, какое наказание для тебя будет подходящим.

Побег был верхом глупости. Твои действия могли истолковать, как предательство, и это стало бы смертным приговором тебе, и если бы я не привел его в исполнение, то это сделали бы ассоциаты. Никто не уходит из Ордена. Ты принадлежишь ему и мне. Я ценю то, что ты, дабы избежать эскалации конфликта, защищал меня перед Репиным.

Я в ужасе смотрел на него. Смертный приговор?

– Твое счастье, что ты так любишь всё записывать. Иначе наше расследование не прошло бы для тебя безболезненно. Честно говоря, никто из расследовавших не мог поверить в твою версию, потому что в такую наивность трудно поверить. Но проверка компьютера показала, что все записи в дневнике сделаны именно в те даты, которые на них стоят. На настоящий момент другие ассоциаты не знают, что тебя не было шесть дней. Официальная версия будет такова: ты навещал старых друзей на юге Франции, путешествуя, как студент.

Расследование? Мне стало плохо.

– Так значит, Репин сказал о тебе правду…

– Да. В основном. Я – Грифон, и меня готовили к этому с семи лет. Вся моя жизнь посвящена семье и Ордену, который мы возродили в XVII веке. Я – то, что я есть, и меня не изменить. Я всегда держал тебя в стороне от моих дел, потому что тебя не воспитывали для того, чтобы стать одним из нас. Тебе нечего с нами делать, твоя роль в том, чтобы быть моим личным компаньоном, и потому за твои действия отвечаю я. Теперь ты – часть моего дома и моей семьи. И пока ты следуешь моим командам, тебе позволено жить и заниматься своей артистической карьерой.

– Что?! Это безумие! Я и не подозревал, что ты за чудовище!

– Князь цу Лёвенштайн объяснил тебе, чего от тебя ждут, и ты согласился. Тебя проинформировали о наших действиях в России, и ты принял их. Ты дал ему слово поддерживать меня и помогать растить моих детей. Ты должен держать обещания.

– Зачем я тебе нужен? Я не хочу оставаться с тобой! Я тебе изменил.

– Поцелуи и разговоры с Репиным – это серьезное оскорбление, но этого мало, чтобы говорить о неверности. Было много смягчающих обстоятельств – не ты все это инициировал, ты находился в стрессовой ситуации и купился на спектакль с охранником. Репин сделался в твоих глазах человеком, который спас тебя от изнасилования, одного из твоих величайших страхов, если я не ошибаюсь. Также ты ничего не сказал ему о моей деятельности и постоянно заявлял ему, что любишь меня.

– Я не лгал, когда говорил, что люблю тебя, – тоскливо проговорил я.

– Сейчас я в этом уверен и поэтому-то и даю тебе еще один шанс, если ты захочешь им воспользоваться. Имей в виду, что вне этих стен для тебя жизни нет.

– Я не понимаю тебя, – сказал я с отчаянием. – Ты так убеждал меня, что любишь или, по крайней мере, хочешь, но только что угрожал, что убьешь меня, если я не буду делать то, что ты хочешь.

– Добро пожаловать во взрослый мир, где любовь – это не сбор ромашек на лугу под щебетание птиц, – сухо усмехнулся Конрад. – У тебя есть возможность жить со мной и исполнить все свои мечты. И ты хочешь отказаться от этого только потому, что осудил меня по морали среднего класса. Мы – правители, и потому мы стоим над законами, обязательными для обычных людей. Моя ответственность основана на том, что все мои решения предварительно тщательно взвешиваются. Ты назвал бы Карла Великого, Оттона, Барбароссу или Клавдия убийцами? Нет. Они были вождями. Когда я был избран Грифоном, на меня легла огромная ответственность. Даже этот титул не принадлежит мне. Он принадлежит моей семье и моим детям. Я не преступник, как Репин. Я не эксплуатирую детей и женщин и не продаю наркотики или оружие.

– Нет. Это делают твои партнеры, а ты и твои ассоциаты получаете от этого прибыль.

– Ты и в самом деле думаешь, что если бы Орден исчез с лица земли, все проблемы бы закончились? Не стало бы наркотиков, криминала, проституции? Боюсь, что нет. Мы способны контролировать преступность, и много раз мне приходилось останавливать этих людей, когда они выходили за рамки. Они боятся и слушаются нас. Где мы, там относительно безопасно – по сравнению с остальным миром. Посмотри на Россию или на Америку, где правят такие, как Репин. Мы способствовали восстановлению Европы. Мои компании много раз рисковали, чтобы сохранить людям работу, давали взаймы деньги тем предприятиям, которые по законам свободного рынка должны были бы разориться и прекратить существование. Знаешь ли ты, сколько денег мы инвестировали в Восточную Германию и в Центральную Европу? Советы оставили их в руинах.

– Ты не правитель, просто делец, у которого денег и возможностей больше, чем у других. Никто тебя не выбирал.

Конрад засмеялся.

– Мы выбираем людей, за которых ты потом счастливо голосуешь, Гунтрам. Если бы я был простым дельцом, все было бы иначе. Например, если бы я интересовался только прибылью, мир наводнили бы сотни новых синтетических наркотиков. Молодежь любит их, их дешево производить, и дилеры были бы более чем счастливы получать огромные прибыли. Но нет, я не позволяю этому случиться. Существуют пределы того, что они могут делать.

– Ты так говоришь, словно это повод для гордости, – усмехнулся я. Это замечание ему не понравилось, и он метнул в меня гневный взгляд.

– Альберт и Фердинанд были правы. Нам следовало все тебе объяснить сразу после того, как я решил оставить тебя себе. К несчастью, твое слабое здоровье не позволило нам это сделать. Сейчас, когда ты все знаешь, ты должен принять решение. Либо ты остаешься со мной и соглашаешься занять свое место и выполнять обязанности, либо тебя устранят. Я обещаю, что твой уход будет безболезненным, насколько это возможно.

– Ты – чудовище. Как я вообще мог любить тебя… – прошептал я.

– Я даю тебе двадцать четыре часа для того, чтобы принять решение. В пятницу состоится юбилей свадьбы Лёвенштайнов, и мы оба приглашены. Либо ты придешь туда, либо… – сказал Конрад с пустым выражением лица. – Гунтрам, от тебя не требуется принимать участие в наших делах. Я никогда и не ждал этого. Ты поставил меня в очень трудное положение. Я люблю тебя всей душой, и ты больше чем когда-либо нужен мне рядом, но твоя эскапада и постоянные контакты с нашим врагом навесили на тебя ярлык предателя. Репин сознательно приговорил тебя, рассказав о наших делах. Мы не можем позволить тебе уйти. То, что он сделал, это очевидный выпад против меня. Ему прекрасно известно, что будет означать для меня твоя смерть.

– Как ты это сделаешь? – подтолкнуло меня спросить болезненное любопытство.

– Сильный седатив и яд. Я сделаю это сам, потому что никто не имеет права коснуться тебя. Через несколько месяцев я последую за тобой. Нужно сначала привести в порядок дела. Я не могу жить без тебя и не хочу этого делать.

Конрад говорил серьезно, таким я его еще не видел. Он потянулся и взял мою руку, поднес ее к губам и поцеловал.

– Жизнь без тебя – это не жизнь. Когда Репин забрал тебя, я погрузился в отчаяние. Эти шесть дней без тебя стали настоящим адом – не зная, увижу ли я тебя когда-нибудь снова, я постоянно думал, что он может с тобой сделать, представлял себе, что он убивает тебя. Мне была ненавистна мысль о том, что это он нашел слово, идеально описывающее тебя: ангел. Ты – свет в моей темноте. Бог послал мне тебя, не иначе. Ты – единственное хорошее, что у меня когда-либо было.

– Почему ты не можешь просто отпустить меня? Я никогда ничего не скажу. Я тоже не хочу тебя ранить. Просто не смогу.

– Я не могу позволить тебе уйти. Твое существование будет жалким, а смерть – ужасной. Орден станет тебя преследовать, и я не смогу тебя защитить, потому что буду мертв к тому времени. Мы с тобой связаны. Подумай о всех тех чудесных вещах, которые мы могли бы вместе делать, подумай о детях, которых мы хотим, – он взял мое лицо в ладони. – Ты можешь дать миру очень много, и не только своим искусством. Через несколько лет ты займешь место Гертруды в фонде, и с нашими ресурсами ты сможешь изменить жизнь людей к лучшему. Не разрушай все.

– Не уверен, смогу ли я любить тебя после того, что узнал, – пробормотал я, чувствуя сильное искушение сдаться.

– Я не изменился, Гунтрам. Я тот же самый человек. Возможно, тебе нужно время, чтобы узнать меня заново.

– Проблема не в том, какой ты человек, а в том, что ты делаешь. В твоих убеждениях, – мною все больше и больше овладевала нерешительность.

– Лёвенштайн говорил тебе, что ты сыграешь большую роль в воспитании следующего Грифона. Возможно, ты сможешь сделать нас лучше. Я не могу обещать тебе ничего – только мою бесконечную любовь.

– Я не знаю, что делать. Если я останусь, я со всем соглашусь и стану причиной войны с Репиным. Не хочу ни того, ни другого. Я уехал, потому что думал, что ты ненавидишь меня, и еще потому что Репин угрожал тебе.

– Забудь о Репине. Он – только моя забота. Ты еще любишь меня? – отчаянно спросил он, его глаза были полны грусти, как у ребенка, боящегося быть отвергнутым.

– Да, – без колебаний ответил я.

– Останься со мной. Пожалуйста.

Я кивнул и приподнялся со стула, чтобы опуститься перед ним, положить голову ему на колени в поисках защиты и утешения.

Он поспешно сказал: – Нет, нет, тебе не нужно этого делать, ты мой консорт! – и потянул меня вверх, усаживая себе на колени.

Я положил голову ему на плечо и обвил руками шею. Его руки с яростной силой обхватили мою талию, он прижал меня к себе, почти душа, и повернулся так, что его губы накрыли мои. Он терзал мой рот, я пытался отвечать на его страсть. Недостаток воздуха заставил нас оторваться друг от друга, я рвано дышал. Глядя на это, он улыбнулся, мягко и ласково, с обожанием во взгляде. Я потянулся к нему. Он поцеловал меня снова, на этот раз коротко.

– Клянусь, что посвящу свою жизнь тому, чтобы сделать тебя счастливым, Гунтрам.

Я не знал, что на это ответить, и просто кивнул.

– Я буду любить и уважать тебя.

– Никто не должен становиться между нами, – твердо сказал он.

– Никто. Я выучил этот урок. Только ты и я.

– Сейчас – да. Но когда здесь появятся дети, все изменится. Они всегда будут в центре внимания, и тут ничего не поделаешь, – нервно хихикнул он к моему глубокому удивлению.

Мы провели остаток утра вместе. Сидели в библиотеке, он читал свои бумаги, каждые пять минут проверяя, здесь ли я еще, а я притворялся, что читаю книгу. Он даже позволил Мопси находиться в той же комнате, что и мы – она спала рядом со мной на диване, свернувшись клубочком.

Мы пообедали, и он сообщил, что завтра мы идем на пятидесятилетний юбилей свадьбы Лёвенштайнов, поскольку Конрад – его родственник. Я должен держаться непринужденно и придерживаться истории о том, что был во Франции с друзьями из Аргентины. Детали моей охраны сегодня Конрад обсудит с Гораном – я вздрогнул, вспомнив роль серба в моем похищении и как он хладнокровно все это проделал. «Павичевич хорошо знает свою работу», – сказал мне как-то Репин. Да, теперь я получил доказательство этому. Как он нашел меня? Они с Хайндриком, должно быть, очень сердиты на меня.

В три в библиотеку пришел Горан. Конрад позволил ему сказать все самому. Горан не стал тратить время на упреки или ругань, и я был за это благодарен. Мне с лихвой хватило утреннего разговора с Конрадом.

– Не сообщать нам о своем точном местонахождении с твоей стороны было серьезным нарушением наших правил безопасности. Отныне мы будем более внимательно относиться к тебе. Команда Хайндрика освобождается от этой задачи. Ты переходишь под мою прямую ответственность. Я, разумеется, не буду опекать тебя лично, поскольку у меня есть много других обязанностей. Этим займутся двое моих лучших людей, и они будут отчитываться мне лично.

– Что случилось с Хайндриком? – спросил я. Я никогда не хотел, чтобы он и его люди потеряли работу. Меня снова накрыло чувство вины.

– Он переведен в другое отделение. Смерть Амундсена наглядно продемонстрировала его некомпетентность, не говоря уже о том, что он позволил себя обмануть нетренированному мальчишке вроде тебя, – строго сказал Горан.

– Горан, ты несправедлив к нему. Амундсен – дело рук Репина. Не Хайндрика. Тебя там не было. Он с самого начала собирался убить Ларса в отместку за то, что случилось с его человеком, который подбросил мне в университете книгу. Хайндрик рисковал своей жизнью ради меня в Буэнос-Айресе. И я больше знаю о том, как удирать от властей, чем ты воображаешь.

– Он выпустил тебя на улицу только с одним телохранителем. Это безответственно и грубо нарушает наш внутренний регламент. Он заявил, что Амундсен написал, что тем утром людей Обломова не было в Лондоне. Очевидно, что Репин не любит оставлять дела незавершенными. Это станет хорошим уроком для наших ребят. Мы имеем дело с подонками, Гунтрам. Холгерсен всё ещё с нами. А теперь объясни свои последние слова.

– Когда я работал в трущобах, я познакомился с нашим местным наркобароном. Он был параноиком, но я ему нравился, и он рассказывал мне о своем бизнесе и как избегать полиции, – с Гораном лучше быть искренним.

– Жаль, что он не объяснил тебе, что не следует использовать свое настоящее имя перед полицией. Ты выдал себя, когда обратился в участок за новым паспортом. Все остальное было сделано чисто, – расстроено проворчал Горан, отчего я еще больше испугался. У них есть доступ к базам данных полиции? Это же закрытые сведения, только для властей.

– Твоими телохранителями отныне будут Милан Михайлович и Ратко Брегович. Ты познакомился с ними в Авиньоне. – Мне стало сильно не по себе. Они не охранники, а опытные ассасины! – Ты будешь жить как прежде, ходить в университет и к Остерманну – правила остаются прежними. Демарш Репина в Лондоне был дерзким, но эффективным, и мы не можем допустить повторения. Поэтому твои телефонные разговоры с людьми не из внутреннего круга будут прослушиваться и записываться, и, возможно, твои личные файлы будут проверяться. Герцог еще не принял решения на этот счет.

Я побледнел.

– Нет, Горан. Сейчас в этом нет необходимости, – мягко вмешался Конрад.

– Так что ты предупрежден. Любой разговор с кем-либо, кроме герцога, мистера фон Кляйста, доктора Делера и меня, будет прослушан, и если обнаружится что-то подозрительное, мне будут докладывать.

Я лихорадочно пытался сообразить, возможно ли это, или он блефует. В их распоряжении есть такие технологии? Разве не требуется сначала получить разрешение суда на прослушивание? Да, Гунтрам. Конечно же, они спросят у судьи его мнение. Идиот!!! Есть ли смысл протестовать?

– Вы не имеете права это делать, Горан, – сердито буркнул я.

– Это для твоей же безопасности. Во внутреннем круге тебя уже почти считают предателем. Твою лояльность придется доказывать заново. Чтобы прикрыть твою глупость, Его светлости пришлось пережить много неприятностей. В следующий раз, когда захочешь что-нибудь такое устроить, сначала спроси у профессионалов, – невозмутимо отвечал Горан.

– Гунтрам, Горан прав, – в разговор снова вступил Конрад. – Это делается для твоей безопасности. Ты слишком доверчив, все проблемы возникли из-за того, что ты поверил наветам Репина.

Я молчал. Что тут скажешь? У меня отняли право на личное, и я должен подчиняться им, иначе получу пулю в голову. Нет, цианид в чай.

– Так вот. Все это должно остаться между нами, мистером фон Кляйстом и доктором Делером. Холгерсен и Хартик будут держать рты на замке, поскольку не хотят дальнейших проблем и довольны новыми возможностями, которые они получили. По официальной версии тебя на неделю пригласили друзья на юг Франции. Это ясно?

– Сколько?

– Прости?

– Сколько друзей я там встретил? – устало спросил я.

– Двоих. Не усложняй все – ты можешь сам придумать подробности. У тебя это получится лучше, чем у нас. Старайся по-возможности придерживаться правды.

– Хорошо.

Горан, в самом деле, я умею врать. Я обманываю себя и других людей всю свою жизнь.

– Михайловичу и Бреговичу можно доверять. Мы с ними братья по оружию, если ты понимаешь, что это значит. Мы вместе были в Краине** во время войны. Делай то, что они тебе скажут. Люди Репина их боятся, как и меня. Они предпочтут ослушаться русского, чем связываться с Миланом и Ратко.

– Репин сказал, что ты хорошо знаешь свое дело, – пробормотал я. Я как-то гуглил информацию о Краине, это одно из тех мест, где сербы пытались свести счеты с хорватами (ладно, со всеми мусульманами). Самые масштабные зачистки с обеих сторон во всей войне, и самый большой черный рынок из всех. Эта территория всегда была конфликтной. «Граница»*** против Оттоманской империи. Несколько фанатичных сербов сдерживали одну из самых больших армий в мировой истории за последние века. Почти как Талибан.

– Милан и Ратко приступят к своим обязанностям в понедельник. Вопросы есть?

– Нет. Спасибо, – ответил я. «Спасибо» выскочило автоматически. Теперь это настоящая тюрьма. От этих двоих мне не сбежать никогда. Конрад говорит, будто всё делается ради моей безопасности, но на самом деле это его наказание за предательство. Он больше никогда не будет мне доверять.

– Гунтрам, ступай наверх. Ты выглядишь усталым. Нам с Гораном надо поговорить, – голос Конрада вырвал меня из мрачного оцепенения. Я послушно встал, собираясь уйти. Горан тоже поднялся и протянул мне правую руку. Это его способ попросить прощения за то, что он сделал, или просто скрепление сделки рукопожатием? Не знаю. Я пожал ему руку, потому что, в конце концов, он всего лишь следовал приказам Конрада или других. Учитывая его прошлое, не сомневаюсь, что Горан мог бы растереть меня в порошок, а потом сказать, что я пытался от них улизнуть, но он обращался со мной мягко и даже защищал от своего босса.

– Мы все идем на те или иные жертвы ради того, чтобы поддерживать порядок, братец. Делай свою часть, а мы будем делать свою.

– Я буду подчиняться командам твоих людей.

Он просто кивнул, подтверждая, что понял, и отпустил мою руку. Я покинул библиотеку, оставив их строить свои изощренные планы.

Остаток дня я провел в своей студии в компании Мопси. Кажется, она почувствовала, что что-то происходит, потому что, не слезая, сидела у меня на коленях, тихо поскуливая. Я был потрясен и не знал, что делать. Я согласился жить на условиях Конрада, и он уверен, что я буду им следовать. Я чувствовал себя пустой ракушкой. Плакать было бессмысленно. Плачем ничего не изменишь, и слезы не помогут мне сбежать. Обращаться к Репину – плохая идея. Самоубийственная.

Осторожный стук в дверь заставил меня подпрыгнуть. Мопси немедленно оказалась у двери и стала в нее скрестись. Я обругал ее и сказал «войдите». Какой смысл теперь стучаться… Мне не оставили личного пространства. Обо всем, что я скажу, напишу, увижу или прочитаю, немедленно будет доложено выше. Я теперь предатель.

Фридрих принес поднос с чаем и печеньем. Есть мне не хотелось, желания разговаривать ни с кем не было, но, с другой стороны, я устал от одиночества. Любой бы устал.

– Пожалуйста, Фридрих, не уходи. Побудь со мной немножко, – попросил я, когда он повернул к двери.

– Вижу, ты уже поговорил с герцогом. – Я кивнул, снова не в состоянии говорить. Он вздохнул, садясь напротив меня. – Ты сейчас в тяжелом положении. Я ни на минуту не верю, что ты мог хотеть сделать ему больно или предать его. Тебе следовало бы поговорить со мной гораздо раньше. Ни один человек не знает Его Светлость лучше, чем я. Ему очень трудно говорить обо всем, что он знает или чувствует. Эпизод с Репиным пошатнул его уверенность, как ничто до этого. Даже проблемы с его бывшим любовником. (Последнее слово Фридрих произнес с глубоким отвращением). Этот русский – преступник наихудшего сорта. Он хорошо образован и чрезвычайно изощрен. Его действия непредсказуемы. Твое похищение стало для герцога совершенной неожиданностью. Он никак не ожидал от Репина такого хода. Твои поцелуи с Репиным разбудили много призраков из прошлого герцога. Думаю, он уехал, чтобы попытаться прогнать их самому. Он винил себя за твои действия. Прочитав твой дневник, он понял, как ты его любишь, и это окончательно лишило его самообладания.

– Вы тоже читали его?

– Нет, только герцог. Он винил себя, потому что понимал, что это он поставил тебя в такое уязвимое положение. Ты был абсолютно неосведомленным, и этот паук просветил тебя наиболее шокирующим образом, а потом организовал маленький спектакль, чтобы добиться расположения. В течение месяца, пока герцог отсутствовал, он каждый день звонил мне, чтобы узнать, как ты.

– Почему он не отвечал на мои звонки?

– Он не мог. Стыдился того, что случилось в самолете, того, что не сдержал обещания защищать тебя; того, что не рассказал тебе об Ордене заранее.

– Как вы сами можете оставаться здесь, зная всё это? Вы его воспитывали. Он говорит, что вы ему как отец.

– Если сравнить Конрада с предшественниками, то я проделал хорошую работу. Он прибегает к насилию только в крайних случаях и по серьезным поводам. Ты несправедлив, если судишь его по меркам обычного человека. Он не выбирал свое место под солнцем. Он унаследовал его, и делает все возможное, чтобы сделать мир лучше для следующих поколений. За пределами этих стен он не может себе позволить роскошь быть мягкосердечным.

Жизнь Конрада никогда не была легкой. Во-первых, мать никогда не любила его, потому что он превосходил своего старшего брата. Конрад делал все, что может сделать ребенок, чтобы понравится родителям, но получалось так, что он затмевал своего брата. Карл Мария рос милым созданием, но по уму отставал от Конрада. Он был слаб и не подходил для того, чтобы стать следующим Грифоном. Отец решил передать титул Грифона Конраду после того, как тому исполнилось шесть лет, потому что к этому времени уже был виден склад его характера. Герцогиня возненавидела младшего сына за это. Конрад обожал своего брата и после его смерти за целый год не произнес ни слова. Он стал еще прилежней заниматься и молчал, пока его родители воевали друг с другом. В результате герцог, отец Конрада, развелся с герцогиней, чтобы не наносить своему теперь уже единственному сыну еще больший вред – герцогиня обвиняла собственного сына в смерти старшего брата.

– Он же был всего лишь ребенком! Конрад говорил мне, что его мать сделала жизнь его отца адом на земле и обвиняла его в смерти брата.

– Никогда не упоминай при нем герцогиню, Гунтрам. Герцог материально поддерживает ее и ее образ жизни только потому, что она была консортом предыдущего Грифона, и его отец так и не отобрал у нее этот титул. Потом Конрад влюбился в того человека, и его постоянная неверность оставила глубокую рану в душе Конрада.

– Но Конраду было известно, что тот женат и имеет ребенка!

– Не в этом дело. Жена была из нашего круга, и Конрад очень уважал ее. Дело во множестве любовников того человека. Поэтому хотя Конрад и понимал, что не может тебя винить, но его воспоминания о том горьком времени спровоцировали жесткую реакцию. Он уехал, боясь навредить тебе. Когда ты сбежал, ты навлек на себя страшную опасность. Что, если б Репин добрался до тебя? Это была идеальная ситуация для него, чтобы поймать тебя. Что, если бы остальные ассоциаты подумали бы, что ты предал нас, и взяли бы дело в свои руки? А если ты действительно оказался бы предателем, как тот, другой? Эта мысль убивала герцога больше, чем твой поцелуй с этим подонком.

– Фридрих, клянусь, я никогда сознательно не делал ничего, чтобы навредить Конраду. В тот момент с Репиным я не вполне отдавал отчет в том, что делаю, и потом сам признался Конраду, чтобы он не узнал об этом от кого-нибудь еще. Я принял его наказание и не сомневался, что заслужил, но Конрад стал меня игнорировать. Я решил, что он ненавидит и презирает меня и хочет расстаться, а Репин потерял ко мне интерес. Я никогда не обращался к нему за помощью. Репин сказал, что я несу ответственность за множество смертей с обеих сторон.

– Все, что случилось, дело рук Репина, а не твоих. В любом случае, теперь тебе придется доказывать свою лояльность Ордену. Князю цу Лёвенштайну и остальным советникам, фон Кляйсту, который больше остальных озлоблен на тебя. Он искал доказательства того, что ты предал Конрада, твоих связей с Репиным, но он не нашел ничего. К счастью, герцог убедил фон Кляйста остановиться, прежде чем тот взял дело в свои руки. Единственные, кто был на твоей стороне, это Павичевич и я.

– Что мне теперь делать?

– Ничего. Живи, как раньше. Тебе нечего бояться. Конрад верит в твою невиновность и любовь. Не форсируй события. Делай так, как он скажет, потому что он знает их всех лучше, чем ты.

– Я никогда не хотел ссориться с Фердинандом. Я его очень уважаю.

– Фердинанд взбесился, решив, что мы все перешли на другую сторону, что мы заодно с этим человеком. Когда он поймет, что здесь нечего бояться, он станет прежним. Ты спас жизнь его дочери, не прося ничего взамен.

– Я не знаю, смогу ли так жить. У меня отобрали всё.

– Ты гораздо сильнее, чем думаешь. Для любого из нас нет возврата. Что-то уходит, а что-то приходит… Сделай это для него, Гунтрам. Он нуждается в тебе сейчас больше, чем когда-либо раньше.

Я кивнул в знак согласия, но что еще сказать, придумать не мог. Я запутался, было страшно и непонятно, что дальше.

– Герцог придет к восьми на ужин. Будь готов.

Когда Конрад вернулся, я уже ждал его в малой столовой. Мы ужинали, пытаясь не обращать внимания на оглушительную тишину. Я не чувствовал вкуса еды, слишком занятый тем, чтобы мое горе и сожаления не прорвались наружу. Где-то в середине ужина его рука потянулась к моей, и он погладил ее перед тем, как слегка сжать. Я взглянул в его глаза, он смущенно улыбнулся и еле слышно сказал:

– Я рад, что ты снова здесь.

Прием у Лёвенштайнов стал настоящим испытанием для моих нервов. В машине Конрад сообщил мне, что там будет и Михаэль, как жених Моники. Она – родственница со стороны княгини: третья дочь ее сестры, которая когда-то вышла замуж за ван дер Лейдена, богатого промышленника из Голландии. Фердинанд не придет, чтобы не попадаться на глаза Гертруде, которая, будучи из Линторффов, приходилась князю родственницей по прямой линии. Придется изучить их генеалогическое древо. Они все родственники!

Это было мероприятие, куда следовало одеваться формально, и мне пришлось надеть смокинг. Я так нервничал, что завязывание галстука-бабочки заняло у меня почти пятнадцать минут.

Вилла Лёвенштайнов находилась за городом, в Рюшликоне. Княгиня, как обычно, держалась со мной приветливо, как и Моника, и большинство гостей. Конрад не отходил от меня, пока кто-то из присутствующих не захотел поговорить с ним в приватной обстановке, и я остался один.

Волки в обличье Михаэля, Юргена цу Лёвенштайна и старого князя окружили меня. После положенного вежливого обмена приветствиями Михаэль приступил к делу.

– Как там юг Франции?

– Прекрасно. Я был под Авиньоном. Очень красивое место.

– Целых семь дней? Должно быть, страшная тоска, – сказал Юрген тем специфическим тоном, который люди используют, когда не верят ни одному твоему слову.

– Я ездил к друзьям из Аргентины, они остановились в кемпинге рядом с городом. Они позвонили мне, и я сразу сорвался к ним. Это не было запланировано. К сожалению, из-за здоровья мне пришлось жить не вместе с ними, а в маленьком отеле. Мы побывали в Авиньоне, а потом четыре дня путешествовали по Провансу. – Я заметил шок, промелькнувший на их лицах: кемпинг – бррррр. – Потом они уехали то ли в Париж, то ли в Брюссель, а я остался еще на два дня, чтобы порисовать с натуры.

– В середине семестра?

– Признаюсь, я манкировал своими обязанностями, мой князь. После целой недели русского гостеприимства мне требовалось расслабиться, но с понедельника я снова начну ходить на лекции, – мягко ответил я.

– Что там произошло? – проскрипел Михаэль, действуя мне на нервы. Без Горана на твоей стороне ты растерял свое обаяние, и Юрген цу Лёвенштайн – котенок по сравнению с сербом и его ребятами.

– Ничего, заслуживающего вашего внимания. Я уже проинформировал Грифона, и он принял мои объяснения. Учитывая мои ограниченные возможности, я сделал все возможное, чтобы справиться с ситуацией, и выиграл для вас время, чтобы вы могли продолжать делать то, что герцог вам приказал, – сказал я холодно и надменно, словно разговаривал со слугой.

– Думаешь, это правда?

– Не знаю, о чем вы. Герцог разговаривал с Репиным с глазу на глаз три часа. Я только могу сказать вам, что он «отказался от своих притязаний по этому вопросу; теперь всё зависит от Линторффа».

– Русский был искренен с тобой?

– Хотелось бы верить, но как однажды сказал Уинстон Черчилль, мы можем забыть про Россию, но Россия про нас не забудет.

– Нам надо благодарить Бога, что ты любишь рисовать, а не выбрал поприще юриста, дитя, – хихикнул князь, позабавленный нашим разговором. – Кто были те друзья?

– Вы ставите под сомнения мои слова, мой князь? – рыкнул я. Прямая атака – самое лучшее.

– Нет, конечно, нет. Просто я полагал, что ты учился в хорошей школе, и удивился, что это за родители, которые отпустили детей в такое место, – сказал он, слегка шокированный моей реакцией.