Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 65 страниц)

– Приблизительно. Мы с Линторффом должны договориться по поводу тебя.

– Я не предмет мебели, который по своей прихоти двигают туда-сюда! – невольно вырвалось у меня. Вот дурак! Зачем я его злю?!

– Я не могу закрыть глаза на то, как он с тобой обращается. Распускать руки неприемлемо. Бить тебя – все равно, что бить ребенка. Вот сам посмотри: я велел тебе есть, и ты безропотно подчинился. Нормальный парень твоего возраста огрызнулся бы на меня или посоветовал не лезть не в свое дело.

Репин – поборник морали и нравственности? Должно быть, я попал в другое измерение.

– Вы тоже далеко не образец любви и всепрощения, – сказал я, стиснув зубы.

– Считаешь, я аморален? Мне прекрасно известно, кто я, но жестоко обращаться со своим любовником – это отвратительно, особенно с таким, как ты. Линторфф держит тебя взаперти, грубо обращается, а ты всё твердишь, что любишь его? Никогда не видел столь терпеливого человека. Это чудо, что ты до сих пор рисуешь.

– Не смейте так говорить о нем! Да, у нас были проблемы в начале. Но все изменилось. Он любящий, заботливый и великодушный, он терпит мои болезни, поддерживает меня, несмотря на то, что мои картины – это хлам.

– Почему же тогда ты так боишься, что он узнает о нашем телефонном разговоре? Ты ведь не сказал ему, что я звонил и ты разрешил мне звонить еще.

– Потому что я предаю его, разговаривая с его худшим врагом. Я – полный идиот!

– Но ведь любовь прощает всё, разве нет?

Я не ответил на насмешку. С меня хватит его игр. Теперь я понимаю, почему Конрад так ненавидит людей, играющих чувствами других.

Повисла тишина, я тоскливо ковырял мясо на тарелке. Через некоторое время пришел этот громила, Обломов, с телефоном в руке и что-то по-русски сказал Репину.

– Прости. Дела, – коротко извинился он и оставил меня… с Обломовым. Монстр уселся за стол и стал меня изучать. Хочется ему – пожалуйста, пусть смотрит.

– Ты, небось, и понятия не имеешь, в каком мы оказались дерьме?

– Я? Чем я виноват, что ваш босс ведет себя, как маленький ребенок, которому не дали конфету. Это он украл меня, чтобы настоять на своем.

Монстр хмыкнул:

– Да уж. Не помню, чтобы Линторфф так бушевал с тех пор, как его пытались сместить в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом. Боссу повезет, если он уцелеет. А всё из-за тебя.

– Вы действительно думаете, что я как-то поощрял его? Я ему уже два раза сказал, что не интересуюсь им и люблю герцога. Но он не услышал.

– Босс что-нибудь придумает. Как там Алексей Григорьевич? Давно его не видел.

Это завуалированная угроза или забота? Нееет. Угроза.

– У него все отлично. Хорошая работа и счастливая личная жизнь.

– Рад слышать. Умный и преданный мальчик, жаль, что о его семье нельзя сказать того же. С ним было приятно общаться. И боссу он по-настоящему нравился. Алексей был нормальным парнем – не то что эти идиоты-художники, которых босс трахал до него. Он сейчас тебя не охраняет?

– Охранял, когда я болел. Он спас мне жизнь.

– Боссу будет приятно это услышать. Я очень уважаю Алексея. Плохо, что его дядя предал нас. Алеша всегда был хорошим парнем.

– Таким хорошим, что вы его запытали чуть ли не до смерти.

– В нашем бизнесе такое случается. Босс попытался уладить это дело и отослал его к Линторффу. Я рад, что он доволен работой и счастлив. У него сейчас есть бойфренд?

– Да. Алексей делает карьеру – хочет, чтобы у него было, что предложить своему другу. Он по-настоящему в него влюблен.

– Везучий ублюдок. Он пытался уговорить босса отказаться от тебя, но безуспешно. Алексей очень хорошо отзывался о тебе, и это много значит. Ты ему нравишься. То, что мистер Репин решил вдруг удерживать тебя здесь, неожиданно и может иметь плохие последствия.

Тут вернулся Репин. Он что-то сказал Обломову по-русски, и они оба рассмеялись.

– Линторфф зол, но хочет договориться. Мы встретимся через пять дней.

Почему не раньше, Конрад? Дерьмо! Я хочу домой!

– Договориться? – переспросил я. – О чём?

– Об условиях твоего возвращения. Но если он за это время что-нибудь выкинет, всё отменяется, и ты остаешься у меня. Иван Иванович, разве Гунтрам не стоит хлопот?

– Не знаю. Я девушек люблю. Впрочем, не считая Алеши, за долгое время этот парень – самый приличный из тех, кто у нас перебывал. И картины у него хорошие. Я недавно продал одну и заработал на этом.

– Простите? Вы приобрели одну из моих работ?

– Ты мог бы продать ее мне, – проворчал Репин.

– Хотел проверить, так ли они хороши, как вы говорите, босс. Я заплатил той женщине 3000, а сбыл за 4700.

– У вас была моя картина, и вам удалось ее продать? И даже получить прибыль? – озадаченно спросил я.

– С тобой не поделюсь, – быстро ответил Обломов, а Репин рассмеялся. – Я купил ее в Буэнос-Айресе, когда мы с боссом были там. Мне предложила ее женщина-декоратор: группа балерин, очень красивые девушки, такие воздушные. Ребята смеялись надо мной целый год – что я так много заплатил. Мне это осточертело. Так что передо мной стоял выбор: либо продать, либо застрелить кого-нибудь.

Дворецкий принес десерт на троих.

– Можно, я позвоню Конраду, Константин Иванович? Он, наверное, с ума сходит. Просто скажу ему, что со мной все в порядке. Пожалуйста!

– Нет. Ему придется поверить мне на слово. Ты доволен комнатой?

– Да, спасибо. Мистер Репин, удерживая меня здесь, вы ничего не добьетесь. Вы только еще больше разозлите герцога. То, что происходило между нами, это только наше с ним дело.

– Нет, если он убьет тебя во время одной из своих вспышек ярости или отдаст тебя своим псам, как шлюху. Это наказание за повторную измену. Первое оскорбление наказывается изнасилованием. Так у них в Ордене принято, – бесстрастно сказал Репин, до смерти напугав меня – последними словами Конрада в ту памятную ночь были: «в следующий раз я отдам тебя на развлечение своим людям».

– Не понимаю, чего вы добиваетесь. Конрад не отступится, и я не уступлю. И даже если Конрад примет ваше предложение, неужели вы думаете, что я захочу провести с вами шесть месяцев? Это безумие.

– По крайней мере, теперь есть кто-то, кто скажет вам правду в лицо, босс. Славно, – хихикнул Обломов, а Репин взял мою руку и поцеловал. Я отдернул ее, вызвав смех у Обломова. – Удачи вам, босс. Он – дикий зверек. Только святые и дети говорят правду.

Десятое сентября

Два дня прошло, осталось три до того, как эти двое начнут свои «переговоры». Что тут можно обсуждать? Явно не деньги – оба богаты, дай Бог каждому. Власть? Нет. Я ничего собой не представляю. Любовь? Вряд ли. Конрад любит меня, а Репин затеял все это потому, что считает, будто мой немец оскорбил и обокрал его. Задетая гордость – вот основная причина.

Мне временами хочется придушить Репина с его умоляющими глазами. Запустить бы книгой в его тупую голову! Заняться что ли ему нечем? Он же владеет несколькими компаниями. Сталь, нефть и транспорт, если я не ошибаюсь. Так нет же! «У меня есть люди, которые этим занимаются. Это не мой профиль. Я учился на инженера-химика в Московском университете».

Нет. Он сидит рядом и смотрит, «как я рисую». Карандашом, идиот! Хочет увидеть «творческий процесс». Я в такие моменты чувствую себя Рембрандтом и мог бы легко воссоздать «Урок анатомии доктора Тульпа» – угадайте, кто стал бы главным персонажем моей картины?**** Очень трудно сконцентрироваться, когда он постоянно торчит здесь, не говоря уже о том, что он курит этот дурацкий русский табак. Не понимаю, как Алексею может нравиться эта дрянь.

Я отказываюсь с ним разговаривать. Говорит он. Ни за что не дам ему втянуть меня в еще один разговор. Ведь всё, что я скажу, будет использовано против меня. Поэтому лучше его игнорировать.

И это работало, пока я не увлекся копированием одной из картин Моне, а он в этот момент решил меня поцеловать. Ему это удалось, а я покраснел от гнева. Недолго думая я ударил его в живот и чуть не сломал себе костяшки пальцев. Такое впечатление, что он носит бронежилет в собственном доме. Они с Обломовым рассмеялись, найдя мою реакцию ужасно забавной.

– В следующий раз будь внимательней, не то я затащу тебя в постель. Ступай на кухню, возьми немного льда приложить.

Я отправился на кухню и попросил льда под насмешливыми взглядами репинских головорезов, которые едва сдерживали смех, глядя на меня. Обернув кисть пакетом со льдом, я хотел уйти, но один из горилл блокировал выход, перекрыв рукой дверной проем. Остальные сразу же перестали хихикать, и один из них что-то крикнул по-русски. Горилла ухмыльнулся и невнятно проговорил что-то вроде «хошь поиграть, милашка?»

– Дайте мне пройти.

– Большие голубые глаза, полные губы, смазливое личико. Линторфф – жестокое чудовище, но нельзя не признать, что у него хороший вкус. Я с удовольствием трахну тебя, красавчик, – соблазняюще прошептал он и попытался прикоснуться к моему лицу. Я уронил пакет со льдом и оттолкнул его, но он воспользовался моментом, схватил мои запястья и пригвоздил к стене. – Любишь пожестче? Я тоже.

Он навалился на меня, припечатывая к стене, я в панике стал извиваться и попытался его отпихнуть. Горилла принялся облизывать мне шею и целовать, точнее, кусать. Я отчаянно вырывался, но он был очень силен и тяжелый, словно каменный. – Один хороший трах, и ты станешь послушной сучкой. Боссу давно надо было это сделать.

Я зажмурился от отвращения – он начал вылизывать мне лицо. Его приятели не спешили его останавливать.

Внезапно давящее на меня тело кто-то резко отпихнул. Я открыл глаза и увидел, как Репин избивает его. Яростно, умело, до крови, при этом не издав ни звука.

Обломов вытолкал меня с кухни и потащил наверх, в мою комнату.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Нет… то есть да. Вы должны остановить его. Он же убьет этого парня! – крикнул я.

– Как мы решаем наши проблемы, не твое дело. Он тебе ничего не повредил?

– Нет, все нормально.

– Это всё твоя вина. Ребята нервничают из-за того, что ты здесь, а Грифон жаждет крови. Они-то думали, что босс трахнет тебя, и этим все закончится. Нет, сиди здесь. Никуда не ходи. Мне надо кое-что уладить.

Я потерянно сидел на постели, чувствуя себя опустошенным и всхлипывая. Потом зарыдал в полный голос.

Я боялся Репина, я чувствовал отчаяние, зная теперь, чем на самом деле занимается Конрад, я понимал, что обратного пути нет, и отныне и навсегда я – игрушка для них обоих, и не будет никакого просвета в том ужасе, в котором я обречен жить.

– Шшш, не плачь, ангел. Мои люди теперь поняли, что ты для меня особенный. Никто из них больше никогда не побеспокоит тебя. Пожалуйста, не плачь.

Константин утешал меня, мягко гладя по волосам. Я почувствовал, как он наклоняется и обнимает меня. Без намека на секс. Как испуганного ребенка. Я приподнялся и прижался к нему, всё ещё продолжая плакать.

– Я не буду ни о чем договариваться с Линторффом. Просто верну тебя ему. Не могу видеть, как ты страдаешь из-за меня. Я слишком тебя люблю.

В его голосе слышалась неподдельная боль. Я высвободился из его рук и взглянул на него покрасневшими глазами, силясь понять, что он сейчас мне сказал.

– Ангел, если я буду держать тебя тут против воли, я уничтожу все хорошее в тебе. Я не могу. Я должен отпустить тебя и надеяться, что однажды ты вернешься ко мне. Прошу, не плачь.

– Я могу идти домой?

– Да.

И тут я совершил самый идиотский поступок в своей жизни: обнял его за шею и благодарно поцеловал в лоб.

Он поцеловал меня в ответ. В губы. Я растерялся и позволил ему продолжать. Сначала он целовал бережно, мягко, почти целомудренно, испытывая меня, его язык ласкал мою нижнюю губу, в то время как рука обвилась вокруг талии и притянула меня ближе. Я не протестовал. Слегка приоткрыл рот, чтобы вздохнуть, и его язык немедленно скользнул в рот, пробуя меня на вкус. Я закрыл глаза и отдался приятным ощущениям. Он стал вторым человеком в моей жизни, кто целовал меня так интимно, и мне сделалось любопытно, как это будет.

Его поцелуй не был властным или неистовым, как у Конрада. Этот был осторожный, благоговейный поцелуй, словно он спрашивал разрешения продолжать. Поцелуй от равного. От любовника, который хочет понять, чего хочется тебе. Я поцеловал его в ответ. На этот раз глубоко.

Он увлек меня на постель и расположился надо мной. Я подался навстречу его мужскому естеству, мои руки бродили по его спине. Не прерывая поцелуя и позволяя моему языку исследовать его рот, ощущая слабый мятный привкус его сигарет, он обхватил руками мои ягодицы. Наши бедра терлись друг об друга, вставшие члены встретились. Даже не сняв одежды, он стал ритмично двигаться, а я выгнулся, подставляя шею под его губы.

Мы толкались навстречу друг другу, пока оба не кончили. Он простонал мне в ухо.

На меня сошло умиротворение. Снимать напряжение сексом – старейшая человеческая привычка. Это не было как с Конрадом. Вообще. Секс с Конрадом – что-то невероятное. Но и с Репиным тоже неплохо. Я чувствовал, что то, что произошло – самое правильное, что мы сейчас могли сделать. Он нежно целовал мои прикрытые веки, а я устало гладил его по щеке, не желая открывать глаза. Мне хотелось оттянуть тот момент, когда придется посмотреть правде в лицо – я изменил Конраду с его злейшим врагом.

– Ты такой сладкий, мой ангел, – благоговейно проговорил он, и волна стыда накрыла меня. Он подвинулся и лег рядом.

– Что я наделал… – мне снова захотелось заплакать.

– Шшш. Мы вдвоем это сделали. Мне не следовало бы пользоваться твоей слабостью, но я ничего не мог с собой поделать. Я слишком люблю тебя, чтобы упустить такую возможность, – прошептал он, глядя мне в глаза. – Но ты принадлежишь другому. Теперь я это знаю, – печально добавил он.

– Прости. Я не хотел сделать тебе больно.

– Линторфф был у тебя первым?

– Да. А ты – вторым, – тихо сказал я, краснея. Чисто технически, это не было полноценным сексуальным актом, но, с другой стороны, мы не руки друг другу пожали. Господи, что же мне делать с Конрадом? Он убьет меня и будет прав. Я закрыл лицо ладонями.

– Гунтрам, мы ничего не делали, просто целовались. Для тебя это ничего не значило. Ты механически реагировал на мои прикосновения. С твоей стороны это были просто дружеские поцелуи. Можешь остаться здесь, если хочешь или если боишься его. Я не брошу тебя в беде.

– Нет! Я должен вернуться к нему, и если он меня накажет, то будет прав.

– Он не имеет никакого права бить тебя или как-либо еще причинять боль, – убежденно сказал Константин. – Я сдержу слово. Я верну тебя ему через три дня, но если ты захочешь остаться, я приму тебя и буду о тебе заботиться.

– Я не могу остаться. Я не могу жить с тобой, зная, что ты делаешь, даже если ты – не такой человек, как я думал. Но как я буду смотреть Конраду в лицо, зная то, что я теперь знаю? Он такой же, как ты, – в отчаянии пробормотал я.

– Хочешь, я помогу тебе от него уйти? Я устрою твое исчезновение. Спрячу там, где он никогда не найдет, – предложил он, снова обняв меня.

Возможно ли начать все заново? Без Конрада? Нет. Я не смогу от него уйти. Я люблю его, несмотря на все дерьмо, в котором оказался по его милости. Своим уходом я убью его.

– Спасибо, но нет. Это очень великодушно, но я не могу тебя и дальше подвергать опасности, – прошептал я.

– Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив. Даже без меня – если так надо.

Он разбил мне сердце. Бедняга влюблен в меня, а я не могу ответить тем же. В лучшем случае у нас может быть дружба, но она не принесет ему ничего хорошего.

– Я не могу принять твое предложение. Я уже и так сделал всё, чтобы обидеть Конрада на всю оставшуюся жизнь.

– Надеюсь, Линторфф понимает, какое сокровище ему досталось, – сказал Константин, прижимая мою голову к своей груди.

Мы еще долго лежали, обнявшись.

Примечания переводчика:

Дамаст – узорчатая шелковая или полотняная ткань

** Люминольная проба – люминол применяется для определения признаков крови в пятнах большой давности (до 10 лет), побывавших в неблагоприятных условиях (солнце, дождь, снег). Стирка, глажение горячим утюгом, химчистка на люминольную пробу влияют незначительно.

*** Гранит – ткань с шероховатой поверхностью

**** Тьеполо родился и работал в Венеции

* «Урок анатомии доктора Тульпа» – картина Рембрандта, в центре которой изображен препарируемый врачом труп мужчины.

========== "24" ==========

13 сентября

Завтра я отправлюсь домой, если, конечно, Конрад захочет меня там видеть. Меня гложет чувство вины. Неважно, что говорит Константин, я знаю, что согрешил с ним. Это моя вина. Я не остановил его, и измена полностью на моей совести. Я должен все рассказать и иметь дело с последствиями своей ошибки.

Последние три дня были странными. Очень. После случившегося между нами мы оба страшно смущались. Я пытался скрыть своё смущение, притворяясь, что погрузился в рисование, а Константин – прячась в своем кабинете.

Он незаметно подкрадывался ко мне в самый неожиданный момент. Несколько раз я чуть не подпрыгивал до потолка, когда обнаруживал, что Константин стоит у меня за спиной и смотрит на меня так, словно не может поверить, что я существую.

– Почему тебе понравился мой первый рисунок? – спросил я его однажды за ужином.

– В тот день мы с Иваном Ивановичем пришли в агентство недвижимости; я не хотел быть узнанным, и поэтому он изображал моего босса. Пожалуй, не стоит часто повторять этот опыт – ему может понравиться, – хихикнул Константин. – Так вот. Ивану Ивановичу надоело рассматривать фотографии домов, он встал из-за стола и стал прохаживаться по помещению, а я продолжал изучать папки. Он забрел в соседний офис и увидел там пейзаж, выполненный карандашом и чернилами, очень пронзительный. Да, именно пронзительный, другого слова не подберешь. Мне стало любопытно, я пошел за ним, и мне тоже очень понравилась картина своей безмятежной красотой. Не спросив меня, Иван Иванович захотел купить ее, но женщина отказалась продавать, потому что пейзаж принадлежал ее мужу. Иван Иванович предложил ей десять тысяч долларов, но это не помогло. Она пообещала, что спросит своего мужа или узнает, нет ли у тебя еще чего-нибудь на продажу. Она сказала нам, что ты только что окончил школу, и я продумал, что для новичка это настоящее везение – написать что-то настолько хорошее всего лишь в пятнадцать лет. Затем я решил, что она нас дурачит – этих идиотов новых русских.

Спустя несколько дней она позвонила и сообщила, что ее муж не желает продавать картину. Теперь и Ивана Ивановича разобрало любопытство, ему захотелось увидеть место, которое там нарисовано. Он предложил мне купить дом, который они выставили на продажу. Иван Иванович буквально силой затащил меня туда – мне не хотелось терять целый рабочий день из-за нескольких рисунков какого-то сопляка; я не верил, что пятнадцатилетний мальчик может нарисовать такое.

– Думаю, ты преувеличиваешь. Это всего лишь пейзаж.

– Дай мне договорить. Мы поехали туда, Ивану Ивановичу приглянулся дом, и он захотел его купить для себя. Долленберги нашли еще несколько твоих рисунков и сложили их в папку в хронологическом порядке. Обломову понравилось несколько работ, и он предложил купить две или три: балерин, о которых он говорил, пейзаж и группу детей. Мне пришлось ждать, пока он закончит выбирать, потому что я все еще изображал его подчиненного, – проворчал Константин, и я засмеялся. Почему-то я не мог представить Конрада и Фердинанда в подобной ситуации.

– Когда я взял папку в руки, я замер от удивления. Нет, это была не случайная удача новичка. Все они были хороши и выглядели так, словно их рисовал кто-то с академическим образованием за спиной, но никак не подросток. Я спросил, не шутят ли они, потому что это работы маститого художника, а не начинающего.

Я захохотал.

– Извини. Продолжай, пожалуйста.

– В итоге я сказал Обломову купить остальное за пять тысяч долларов. Велел ему разузнать о тебе побольше. Всё, что говорили Долленберги, оказалось правдой. Тебе на самом деле было восемнадцать, и ты работал официантом. Когда я увидел фотографию в отчете, я влюбился. Ты оказался не только физически привлекательным, но и вызывал уважение. Я всегда предпочитал женщинам мужчин, и у меня богатый опыт по этой части, но с тобой я словно заново увидел окружающий мир.

После недели чтения отчетов я, наконец, решился пойти и посмотреть, реален ли ты.

Я провел целое утро, наблюдая за тобой. Во плоти ты оказался еще лучше, чем на снимке. Даже если б ты не был тем художником, который мне так нравится, сам по себе ты заслуживал внимания. – Я густо покраснел. – Похоже, ты не сильно напрягался на работе, или это было очень неторопливое утро, но я заметил, как ты что-то нарисовал на бумажной салфетке, а потом выбросил в мусорный контейнер. Я достал ее оттуда, и да – это был тот же авторский почерк, что и на рисунках Долленбергов. В этот момент я решил, что ты должен быть моим, невзирая на цену и последствия.

На следующий день я снова пришел в ваш ресторан, но ты даже не заметил меня. Я оставил хорошие чаевые этой сумасшедшей девице, надеясь, что она похвастается тебе, и в следующий раз ты подойдешь ко мне сам. Ресторанный бизнес явно не твое призвание. Ты паршивый официант. Быть вежливым с клиентами это еще не все, надо еще и выполнять их заказы.

Поскольку такая тактика с тобой не работала и мне надо было возвращаться к свои делам, я распорядился, чтобы изучили твое окружение. Друзей, учебу, работу. Должен же быть какой-то способ добраться до тебя. Узнав о тебе всё, я стал обрабатывать Альвеаров. В результате мы с тобой встретились на том проклятом приеме. И снова – ничего. Позже, в октябре, я попытался подобрать тебя на улице. Безрезультатно. Тогда-то я и предложил деньги Мартиарене Альвеару, чтобы он привез тебя в Европу. Надавил на Долленбергов, чтобы они продали мне что-нибудь еще или познакомили нас, но они не имели ни малейшего представления, где ты можешь находиться. Я был страшно разочарован!

– Я и понятия не имел. Честно говоря, я не обращал на тебя внимания, – пробормотал я, чувствуя себя виноватым.

– Это часть твоей натуры. Как ты, настолько «не от мира сего», ухитряешься создавать такие прекрасные и глубокие вещи? Это необъяснимо. Я готов был убить Линторффа за то, что ты так легко ему достался. Обломов заявил, что ты – шлюшка, недостойная моего внимания, и я некоторое время пытался убедить себя в этом. Месяц. Потом я выяснил, что Линторфф собирается устроить в Буэнос-Айресе оперативную базу, и подкупил его человека, Ландау, чтобы тот обратил внимание Линторффа на поместье Долленбергов. Я надеялся, что они снова начнут с тобой общаться, и у меня появится шанс добраться до тебя. Линторфф окружил тебя плотной сетью охраны. Ты всегда был либо с ним, либо в его доме в Цюрихе. Никогда один.

Это сработало, и мне удалось приобрести несколько твоих работ, но все мои усилия приблизиться к тебе оказались бесплодны.

– Где-то под Рождество Лусиана сказала мне, что ты хочешь встретиться, но Конрад не позволил. Он сказал, что Обломов – фикция, что в России среди богатейших людей нет человека с такой фамилией, что, скорее всего, это кто-то другой, и он должен представиться под своим настоящим именем, если хочет познакомиться со мной. И сделать это письменно, по всем правилам. Конрад иногда бывает таким старомодным.

– Линторфф не знает Обломова?! Лицемер! Они знакомы друг с другом больше десяти лет. Именно Обломов уговорил Линторффа взять на работу Алексея!

– Это дело с Морозовым по-настоящему напугало меня.

– Морозов собирался уничтожить меня. Конрад, к его чести, не стал ему помогать; он держал слово, данное мне. Они схлестнулись. Линторфф как бульдог: если цапнул, то ни за что не разожмет челюстей. Дело приняло новый оборот, когда Линторфф обнаружил мятеж на собственной территории. Он возложил на меня ответственность за случившееся. Пришлось устранить Морозова, чтобы примириться с Линторффом.

Я долгое время ошеломленно молчал. Конрад не только знал Репина, но между ними даже существовало «джентльменское соглашение», касающееся их бизнеса. Своего рода пакт о ненападении. Это гораздо серьезней, чем отмывание денег и советы по инвестированию.

– Гунтрам, обещай мне, что ты обратишься ко мне, если он станет плохо с тобой обращаться. Если мы не можем быть любовниками, давай будем друзьями.

– Я хотел бы, но это плохая идея. Ничего хорошего из этого не выйдет, и ты можешь пострадать. Наши пути должны разойтись.

– Не беспокойся об этом, я как-нибудь переживу. Буду рад увидеть твои новые работы и время от времени говорить с тобой. И всё.

– Было бы хорошо иметь друга, – неуверенно признал я. – Но вы двое – враги.

– Я теперь понимаю, что не могу рассчитывать на романтические отношения с тобой. По этому вопросу у меня больше нет претензий к Линторффу. Если он хочет мира, мы сможем договориться.

14 сентября

Конрад уехал. Разъяренный.

Он прав, но мне тогда тоже следует на него злиться. Он лгал мне почти два года. Если все дело в доверии, то нам обоим есть, за что ненавидеть друг друга.

В полдень я увидел из окна гостиной знакомый силуэт большого мерседеса-лимузина и черный седан. Я бросил рисование и бросился к окну. Сердце подпрыгнуло от счастья – я снова увижу его! Из второй машины выскочил человек и открыл Конраду дверь. Это действительно был он. Впечатляющий, как всегда, и как всегда, с бесстрастным выражением лица. За ним из мерседеса появился Горан.

– Гунтрам, ступай наверх с Иваном Ивановичем. Линторфф взял с собой Павичевича. Недобрый знак, – мягко скомандовал Константин. – Иди же. Что бы ни случилось между нами, это наше дело. Не твое.

Я слегка его приобнял и поцеловал в щеку, ничего не сказав. Верю, что он найдет кого-то, кто будет его любить. Он отпустил меня, чтобы я был счастлив. Далеко не каждый бы сделал так.

Тремя часами позже пришел дворецкий и сказал мне спускаться. Конрад и Константин с суровыми лицами стояли в фойе, не глядя друг на друга.

– Пойдем, Гунтрам. Мы едем домой. Сейчас же, – отрывисто бросил мне Конрад. Было заметно, что он едва сдерживается.

Очень напуганный, я несмело подошел к нему.

– Линторфф! Помни, что я тебе сказал. Одно лишнее слово, и я начну действовать. – Странно, но Конрад заставил себя успокоиться и всего лишь взглянул на Константина с настоящей ненавистью в глазах. – До свиданья, Гунтрам. Было приятно видеть тебя здесь, – Репин протянул мне руку.

– До свидания, мистер Репин, – я коротко пожал её.

– Я пришлю твои рисунки в Цюрих.

– Не надо. Оставьте их себе, сэр.

– Спасибо.

Я повернулся к Конраду. Не сказав ни слова, он быстро пошел к выходу. Мне пришлось бежать за ним. Один из его людей открыл дверь мерседеса, и Конрад сел в салон. Я едва успел залезть внутрь до того, как взревел мотор, и сел рядом с Гораном, который казался еще мрачнее обычного.

– Здравствуй, Гунтрам. Приятно снова видеть тебя, – сказал Горан. Конрад бросил на него убийственный взгляд, но тот и бровью не повел.

– Здравствуй, Горан. Мне тоже приятно тебя видеть, – тихо проговорил я.

Я заметил, что мы едем не к дому, а по направлению к шоссе. Хотел спросить, куда мы направляемся, но сердитое лицо Конрада кого угодно заставило бы почувствовать себя маленьким. От его вида немедленно хотелось съежиться и исчезнуть, спрятавшись в щели между сидениями.

– Ты в порядке? – пытливо поинтересовался Горан. Да, он – первый, кто спросил об этом, потому что Конрад даже не поздоровался со мной. Я посмотрел на Горана и увидел искреннюю заботу в его глазах.

– Да. Репин держит слово, – прошептал я.

– Хорошо.

– Куда мы едем?

– Домой. В Цюрих. Или ты уже забыл, где живешь? – рявкнул на меня Конрад.

Оставшуюся часть дороги до аэропорта я не открывал рта.

«Dassault» уже был готов к отлету. Не дожидаясь, когда водитель откроет ему дверь, Конрад вышел из лимузина и пошагал прямо к трапу самолета. Я нерешительно замер у машины. Горан мягко тронул меня за локоть.

– Что случилось? Почему он такой злющий?

– Злющий? Сейчас он ласковый, как котенок. Видел бы ты его на прошлой неделе! – усмехнулся Горан. – Что же касается твоего первого вопроса, то я не знаю. Репин выпроводил меня вон. Все эти три часа они провели там один на один.

– Репин чего-то потребовал от герцога?

То, что Константин отпустил меня, вовсе не значит, что он отказался от компенсации. Какой же я идиот!

– Не знаю. Пойдем. Он ждет.

Внутри салона самолета атмосфера была не лучше. Конрад восседал на своем обычном месте, читая бумаги, и не потрудился даже поднять голову, когда я сел напротив него. Горан ушел в дальний конец самолета и устроился там.

Я ждал от Конрада первого шага.

Я ждал. Мы взлетели. Стюардесса принесла кофе и минеральную воду и исчезла. Я подождал еще сорок минут, но ничего не случилось. Ладно, засранец, если ты думаешь, что можешь молча меня бойкотировать, как Фердинанда, уверяю тебя, это не тот случай. Да, я поцеловал парня. Это было неправильно, и мне по-настоящему жаль, но ты-то заставил меня верить, что ты – законопослушный гражданин.

– Я тоже рад тебя видеть, Конрад.

– Мне нужно работать, – прорычал он в ответ.

– Просто скажи мне: вы договорились? Мне не нравится находиться в центре вашей личной войны. Это плохо для всех нас.

– Война между нами – не твоего ума дело. Это моя привилегия – решать, начинать ее или нет.

– Он достойный человек – да, достойный, хотя и босс мафии, – который имел несчастье влюбиться не в того человека. Он понял это и отпустил меня.

– Первый раз в жизни слышу, что Репин – хороший человек, – саркастически отозвался Конрад, взглянув на меня с презрением, словно на деревенского дурачка.

– В точности такой же, как ты, – сладко ответил я.

Конрад привстал с сидения и влепил мне увесистую пощечину. Довольно болезненную. Горан тотчас вскочил со своего места с явным намерением его убить.

Я поднял руку и потрогал пострадавшую щеку:

– Учитывая то, что ты сделал с Ландау и Фортинжере, я должен быть счастлив, что так легко отделался. – Конрад взглянул на меня, и я заметил промелькнувший в них страх. Очень быстро промелькнувший. – Да, Константин рассказал мне о вашей совместной деятельности в прошлом, настоящем и, кто знает, в будущем…

– Он уже «Константин»? – саркастический тон сочился угрозой.

– Да. И прежде чем твои повитухи доложат тебе, хочу сообщить, что поцеловал его три дня назад. В губы. В результате он убедился, что неинтересен мне.

Тут Конрад бросился на меня и ударил в солнечное сплетение. Я скрючился, пытаясь утихомирить боль и восстановить дыхание. Горан рванулся между нами и врезал ему в лицо. Оба злобно заорали друг на друга по-русски.

– Вы, что, хотите его убить?! Это не его вина! Он спас ваш Дом, остановив конфликт! – кричал Горан, явно готовый драться дальше. – Что бы у них там ни случилось, это их дело. Нам всем надоела эта бойня, мой герцог.