Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 65 страниц)

Гунтраму не посчастливилось прийти в библиотеку в ту минуту, когда Конрад еще буйствовал и жаждал крови. Он сильно ударил мальчика и пообещал, что будет убивать его медленно и мучительно. Хайндрик чуть не сломал Гунтраму руку, когда уводил его. Я испугался, что швед что-нибудь с ним сделает.

Я думал о том, что Гунтрам – добрый человек, иногда на грани идиотизма – надавив на жалость, ему можно впарить, что угодно. Посмотрите, как он верил во всю ложь Конрада, которой тот кормил Гунтрама целых четыре года! Мы знаем настоящих педофилов, и ты немедленно понимаешь, что с ними что-то неладно. Раскрыть их – лишь дело времени. Гунтрам не похож на человека такого типа.

Конрад продолжал орать, что это – месть. Горан молчал, Швельм ничего не замечал, кроме своей работы, а я думал, кто мог это сделать и каким образом. Гунтрам, если он в этом замешан, не такой дурак, чтобы хранить исходники на своем ноутбуке. Ему известно, что содержимое его компьютера мониторят. Его почту проверяют каждый день, и он не выходит из дома без Милана или Ратко.

– Всё ясно, сир, – объявил нам Швельм.

– Объясните, – ледяным тоном приказал Конрад.

– Эти изображения созданы не здесь. У него даже нет необходимого софта для этого. Мне нужно больше времени, чтобы определить IP устройства, на котором они были сделаны, но, думаю, это возможно. Здесь работал не профессионал. У меня есть копия компьютера де Лиля четырехдневной давности. Там этих файлов нет. Я предположил, что он мог сделать изображения на прошлой неделе, но ничего нет. С позволения Вашей Светлости я хотел бы проверить фотографии, что вы мне дали вначале. Думаю, что они тоже сфальсифицированы. Это займет некоторое время.

– Делайте.

Швельму потребовалось больше трех часов, чтобы все проверить. Мне пришлось выйти, чтобы сделать несколько звонков, чтобы извиниться за отсутствие Конрада на встречах и проверить, как идут дела. Горан тоже исчез вместе с Ратко и Миланом, видимо, чтобы проверить, что делал мальчик и с кем виделся. Я знаю, что эти двое обо всем отчитываются Горану. Конрад лишь позвонил Элизабетте, чтобы попросить ее приютить детей на ночь, и велел Фридриху подготовить сумку с их одеждой. В остальное время он молча сидел у окна.

Я очень волновался за него. Обнаружить, что человек, которого ты любишь, из мести надругался над твоими детьми, ужасно. Как те отцы, которые убивают своих сыновей, чтобы помучить жену. Это разъедает тебе душу.

Не хотел бы я быть на месте Конрада, если все, в чем он обвинил Гунтрама, было ложью. Тогда парень имеет полное право медленно его убить. Гунтрам многое сносил от тебя, Конрад, только ради детей, и сейчас ты обвинил его в преступлении, даже не дав возможности защищаться. Единственный, кто был справедлив к мальчику, это Горан. Он рискнул головой ради него. Даже я, кто клялся защищать его, этого не сделал.

Я такой же подлец, как и Конрад.

Нет, Фридрих тоже был на стороне Гунтрама. Он-то думает, прежде чем открывать рот. Господи! Я – второй в команде, а веду себя, как женщина! Это неприемлемо!

Когда мы стали такими легковерными?

– Это фотошоп. Те, с Ли Харви Освальдом,**** сделаны лучше, чем эти.

– Вы уверены? – спросил Конрад со своего места.

– На сто процентов, сир. Все фотографии – фальшивки, кроме исходников, но де Лиль их не делал, всё было ему подброшено. Я совершенно уверен, что лазейку создали путем заражения его компьютера вручную. С вашего разрешения я могу попытаться отследить отправителя письма, полученного герцогиней, но это займет некоторое время, и мне, возможно, потребуется взять ее ноутбук и сделать несколько изменений в сервер ее веб-страницы.

– Начните работать в офисе. Завтра утром у вас будет ее компьютер. Спасибо за работу. Я этого не забуду, Швельм.

– Швельм, все должно остаться в этой комнате. Я не хочу, чтобы слухи испортили репутацию де Лилю, – сказал Горан.

– Разумеется, мистер Павичевич. Я буду молчать. Де Лиль – хороший человек. Я знаю его по банку.

Техник собрал свои вещи, а ноутбук Гунтрама оставил на столе, с оскорбительными фотографиями на экране. Я попрошу его завтра очистить жесткий диск. Нет, лучше его вообще заменить.

– Нам нужно извиниться перед Dachs, – с облегчением сказал я. Если б он оказался виноват, я бы засомневался в своем представлении о жизни.

– Я хочу удостовериться, что он не имеет к этому отношения.

– Ты же слышал, что сказал специалист! Думаешь, Швельм нам лгал? Тебе прекрасно известно, что он работал в «Vice» до того, как перешел к нам. Он надзирает за всеми нашими людьми! – я отчаялся его убеждать. Почему Конрад такой упрямый баран?! Обалдеть, он все испортил и до сих пор не признает этого! Ему следовало бы бежать к Гунтраму и броситься на колени, вымаливая прощение.

Нет, самое разумное, что можно сделать в такой ситуации, – оставить мальчика в покое; отпустить его до того, как Конрад доведет его до сердечного приступа или удушит, что, по словам Фридриха, чуть не произошло некоторое время тому назад. Парень не заслужил такого обращения, а Конрад не заслуживает такого, как Гунтрам. Кто ему идеально подходит, так это его змеюка-жена.

Бедному парню стало плохо, когда он увидел фотографии. Я испугался, что у него случится сердечный приступ прямо здесь. Конрад – настоящий засранец. Он знает, что Гунтрам любит детей, словно собственных. Парень практически живет ради них, и дети его обожают. Они бегут к нему, стоит им его увидеть. Мои дети никогда так не бросались ко мне. В некотором смысле, он для них лучше матери. Горан поклялся убить того (тех), кто это сотворил, и я охотно помогу ему, если он позволит.

…После того, как Гунтрам выстрелил в Конрада, он совершенно сломался и начал плакать. Хорошо, что с нами был Горан, он смог контролировать мальчика до тех пор, пока не пришел Фридрих и не отвел мальчика в его комнату.

Мы остались в библиотеке одни, а Горан решил вернуться в город. Думаю, на сегодня ему хватило. Через двадцать минут пришел разъяренный Фридрих, хотя его не звали.

– Я позвонил доктору Вагеманну. Ну что, гордитесь собой? – сказал Фридрих, с презрением глядя на Конрада. – Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете. Лука 6:37. Помните?

– Помню, Фридрих. Но я обезумел, когда увидел эти фотографии на его компьютере. Я разрушил все, что построил за последние два года. Он, должно быть, теперь меня ненавидит по-настоящему.

– Он плачет, никак не может остановиться. Надеюсь, доктор сможет его успокоить седативными препаратами, иначе придется везти его в больницу. Гунтрам в отчаянии из-за того, что ты мог, хотя бы на секунду, поверить, что он способен сделать такую немыслимую мерзость с его собственными сыновьями! Ты подарил их ему, а сейчас отнял? Есть предел твоей низости?!

– Фридрих, тебе нас не понять, у тебя нет детей. Тут нечто такое, что затрагивает самое нутро, – сказал я, защищая Конрада.

– Это так вы извиняетесь за то, что разрушили жизнь хорошему порядочному человеку, фон Кляйст? Вы бы повторили это перед Господом столь же гордо? Вы всегда принимаете решения так, как сегодня – словно дитя малое, беря на веру первое, что увидите или услышите? Если так, то вы не годитесь для той позиции, что занимаете. Наш здравый смысл – Глас Божий, но вы оба уже очень давно глухи, – разгневанно проговорил Фридрих и ушел.

– Конрад, сожаления не решат проблемы. Нам нужно понять, кто это сделал. Человек, который организовал эту атаку на Гунтрама, попробует снова, и в следующий раз всё может быть еще опасней.

– Я едва не убил его. Если бы с нами не было Горана, и он бы не настоял на проверке, я бы убил Гунтрама, – в отчаянии прошептал Конрад. Думаю, он наконец понял, что наделал.

– Но ты не убил. Сейчас нам надо сосредоточиться на том, чтобы решить проблему и сгладить последствия. Эта ненормальная нянька практически бездоказательно обвинила Гунтрама. Нам надо избавиться от нее.

– Неужели ты не понимаешь, Фердинанд?! Я едва не убил самое лучшее, что было в моей жизни! Без него у меня не было бы детей! Я жестоко обошелся с ним, довел его до предела, а он не смог меня застрелить.

– Плохо прицелился.

– Нет, Гунтрам стреляет лучше, чем я или Хайндрик. Ты просто никогда не видел. Он очень хороший стрелок, но не способен убить животное.

– Вот тебе и ответ. Он не смог выстрелить в животное, – попытался пошутить я.

– Нет. Хотя мы больше не вместе, хотя он обвиняет меня в смерти своего отца, он все еще любит меня. Мне только нужно найти способ вернуть его, прежде чем стресс погубит его.

– Конрад, он ненавидит тебя! Ты же слышал!

Только не снова, пожалуйста!

– Нет. Это не ненависть. Он презирает меня, он ничего не чувствует ко мне. Если бы он ненавидел меня, было бы проще вернуть его назад. Мне надо заставить его вспомнить, что у нас было. Он должен забыть про свою проклятую семейку. Он им никогда не был нужен! Он – мой. Что я, по-твоему, должен сделать? Отпустить его обратно в отсталую страну помогать нищим, чтобы на их фоне он не чувствовал себя таким несчастным?

– Конрад, оставь его. Дай мальчику жить своей жизнью, если ты его действительно любишь.

– Не могу, он мой. Ничего страшного, если мне придется немного надавить на него, как я это сделал в Венеции. Иногда ему требуется твердая рука. Я позволил ему жить своим умом последние два года, и посмотри, что из этого вышло: я женат на шлюхе, которая любит только мои деньги, он несчастнейший человек на свете, снедаемый ненавистью, обманывающий сам себя – как он привык, когда я встретил его, – и я на грани помешательства. Всё это надо прекратить.

– Конрад, не делай ничего, о чем мы можем потом пожалеть. Оставь Гунтрама в покое! – заорал я.

– Я разведусь со Стефанией. С меня довольно. Гунтрам не ревнует к ней. Уверен, она придумала весь этот ужасный фарс, чтобы получить полный контроль над моими деньгами. Пусть молится, чтобы Швельм не нашел никаких указаний на ее причастность.

– Конрад, она недалекая телевизионная потаскушка, не более того. Чтобы провернуть такое, нужны возможности, которых у нее нет. Думаю, кто-нибудь обманом втянул ее в это, чтобы свести тебя с ума, и она сыграла свою роль. До того, как в твоей жизни появился Гунтрам, в твоем завещании было упомянуто много людей, которых там сейчас нет. Моя бывшая жена уже два раза пыталась нанести удар по Гунтраму. Первая попытка почти достигла цели – он едва не умер, во второй раз она понадеялась, что грязную работу за нее сделаешь ты. Твоя мать готова отрезать себе руку, лишь бы тебе было плохо – особенно после того, что ты сделал с ее мужем в прошлом декабре. Множество людей недовольны тобой из-за твоих действий во время кризиса. Сколько ассоциатов ты вывел из игры в этот раз? А как насчет Альберта? Его сын должен был унаследовать около пяти миллиардов, и сейчас у них ничего не осталось, кроме обещания, что один из них станет Грифоном, и 300 миллионов на счетах. С тем, что было, не сравнить. Мне продолжать?

– Нет. Я хочу посмотреть на Гунтрама. Доктор уже должен был закончить.

– Я пойду с тобой.

Мы пошли в детскую. Я помню это место. Мы обычно здесь играли. Много раз мы пытались сорвать ягоды с вишни под окном и чуть не свернули себе шеи. Это была идея Альберта. В дождливые дни мы возились с игрушечной железной дорогой. На минуту я задумался, где она теперь. Конрад постоянно пытался контрабандой протащить сюда ротвейлера со двора, но Фридрих всегда его ловил. Спальня Гунтрама раньше была спальней Фридриха.

Фридрих стоял у двери мальчика.

– Доктору пришлось дать ему очень сильный седатив. Ему сейчас требуется сон. Не буди его, Конрад.

– Я хочу только поговорить с доктором, Фридрих, – робко попросил Конрад. Ради общего блага нам надо назначить Фридриха Эльзессера почетным Президентом. Даже старый герцог и Лёвенштайн не могли приструнить Конрада, когда это требовалось. А этот человек способен, без криков и скандалов.

– Подожди его здесь.

Врач вышел через несколько минут. Он сказал, что у Гунтрама был нервный срыв, но его кардиологическое состояние стабильно. Должно быть, ему идет на пользу то, чем его пичкает ван Хорн. Парню завтра нужно съездить в клинику для более тщательно осмотра, но сейчас он должен спать. Седативы будут действовать до завтрашнего утра. Конрад велел Фридриху проводить доктора.

Мы пошли к Гунтраму вдвоем, поскольку я совершенно не доверял Конраду. Мальчик спал, рядом сидел совершенно несчастный Хайндрик. Он вскочил, когда увидел нас, и вышел, не дожидаясь приказа. Думаю, он тоже ужасается тому, что случилось, как и все мы.

Конрад сел на край кровати и наклонился, чтобы, отведя прядь волос со лба Гунтрама, погладить его по лицу.

– Он – все, что у меня есть, Фердинанд. Почему я теряю хладнокровие, когда он рядом?

– Конрад, я жаждал прикончить его, и я люблю его, как одного из своих сыновей. Тот, кто это все устроил, знал, что любой отец сначала отреагирует и только потом начнет задаваться вопросами. Сейчас нам нужно сосредоточиться на поисках виновников и заставить их платить.

– Мне надо изменить свою жизнь, то, что сейчас, плохо и для него, и для меня. Рано или поздно это отразится на наших детях. Игра, в которую он играет, убивает нас обоих. Для начала мне надо избавиться от Стефании и вернуть Гунтрама, даже если он и цепляется за свое упрямство. Я объясню ему, где его место, – сказал Конрад и поцеловал его в лоб.

Не думаю, что Гунтрам обрадуется.

Конрад поднялся с постели и спросил:

– Не хочешь остаться на ужин?

– Смотря кто готовит. Приятель Алексея?

– Думаю, да.

– Тогда я остаюсь. Позвоню Сесилии. Я тут подумал… Мы не можем прогнать няню прямо сейчас – нужен кто-нибудь, кто присмотрит за детьми, пока Гунтраму не станет лучше.

– Ты прав, но я поговорю с этой тупой коровой. Почему она сказала, будто Гунтрам всегда настаивает на том, чтобы купать детей самому? Когда мы были на Зюльте, Клаус и Карл не хотели, чтобы она их мыла, и пару раз окатили ее водой. Все это выглядит хорошо срежиссированным спектаклем, Фердинанд.

– Она просто служанка. Они не бывают очень умными, иначе бы они не работали прислугой. Поаккуратнее, Конрад, или тебе придется самому убирать за детьми.

– Я должен поставить ее на место. Не желаю, чтобы она распространяла ложь. А ты поговори с Хайндриком.

– Хорошо. Ужинаем в восемь?

– Конечно. Увидимся.

Но в восемь мы не поели. К моему ужасу, без четверти восемь вернулась Стефания. Почему ей было не остаться во Франфурте или уехать в Париж или Милан? Ни на минуту не поверю, что в ней взыграли материнские чувства, и она все бросила, чтобы взять на себя заботу о детях. Она не похожа на мою Сесилию. Сесилия будет прекрасной матерью.

Эта женщина – Алексей зовет ее Бабой Ягой, Горан и Михаэль предпочитают слово «сука», Гунтраму больше нравится «ведьма», а мне – «шлюха» или «дьяволица» – пошла прямиком в кабинет Конрада, где мы оба в тишине работали, пытаясь наверстать потерянное время.

– Полиция забрала его? – громко спросила она. Я встал, но Конрад остался сидеть. Плохой знак для тебя, женщина, это значит, что ты переведена в категорию потаскух; он обращается со своими горничными вежливей, чем со своими шлюхами.

– Разумеется, нет. Это был обман, Стефания. Гунтрам никогда и пальцем не тронул моих детей.

– Как ты можешь такое говорить?! Ты видел фото и письмо! Если один из моих поклонников знает об этом, мне, вероятно, придется выпустить пресс-релиз до того, как всё это просочится в газеты. Я должна заботиться о своей репутации!

– Да, дорогая, дети в порядке, они у моей тети. Спасибо, что спросила, – саркастически сказал Конрад.

– Конрад, этот человек – извращенец! Он сделал эти снимки! У него, наверное, их сотни! Он должен ездить в Таиланд каждый год!

– Гунтрам никогда не был в Таиланде. Его вырвало на твой новый ковер, когда он увидел их. У него был нервный срыв, и ему пришлось принять седативы.

– Он притворяется! Избавься от него! Позвони в полицию. Пусть они обыщут его вещи!

– Мы так и сделали, милая. Этим занимался один из моих лучших программистов. Видишь ли, раз в неделю он делает копию личных файлов Гунтрама. На записях с камер не обнаружилось ничего подозрительного, фотографии были подделаны, и те, что мы нашли на его ноутбуке, появились там всего три или четыре дня назад – точно не помню. Это будет в отчете.

– Ты делаешь копии его компьютера? Зачем?

– Промышленный шпионаж. Я не доверяю никому. Теперь мне нужен твой ноутбук, чтобы мои техники отследили отправителя письма, которое ты получила. Они уже занимаются твоей страницей в сети. Понадобится несколько дней, чтобы выяснить происхождение фотографий.

– Я пришлю тебе копию!

– Я не разбираюсь в этом, но им нужен твой ноутбук. Не беспокойся, они вернут его в целости и сохранности.

– Там личная информация, и он мне нужен для работы! Там все мои сценарии. Там фотографии еще не вышедших коллекций! Если что-то попадет в прессу, мне конец! – очень взволнованно сказала она.

– Они привыкли работать с деликатной информацией и никогда не теряли ни одного файла.

– У меня там личные материалы. Это вмешательство в частную жизнь! Я не позволю тебе!

– Человек, который это сделал, психически больной, и он уже нацелился на моих сыновей. Я найду, кто это устроил, с твоей помощью или без. Тебе выбирать, Стефания. Завтра ты извинишься перед де Лилем за то, что устроила ему скандал и поверила в столь вопиющую ложь.

– Я не буду перед ним извиняться! Он извращенец, а я должна перед ним извиняться?! Нет, забудь об этом!

– Гунтрам чист. Все твои обвинения голословны, как всегда. Не заставляй меня выбирать между своими сыновьями и тобой.

– Он не пригоден для роли учителя. Да и художник он плохой! Зачем он тебе здесь? Только не говори мне о своем обещании его отцу, потому что это нелепость! Он сможет контролировать твое состояние в случае твоей смерти!

– Он будет делать все на благо моим сыновьям, и он честен, что бы ты ни думала о нем. Кто-то пытался дискредитировать его, и ему это почти удалось. Я не изменю своего отношения к Гунтраму. Если он все еще хочет, он может работать здесь и дальше. Кстати, доктор рекомендовал ему постельный режим в течение двух дней. Так что можешь взять на себя заботу о Карле и Клаусе, поскольку мне надо завтра утром вернуться во Франкфурт, продолжить то, что ты прервала.

Она выскочила, хлопнув дверью. Как грубо!

– Эта сука причастна, теперь я уверен. Мне только нужны доказательства. Скажи Горану, пусть проверит всё, что у нее есть, и все ее связи. Не могу поверить, что она низвела меня на уровень дешевых разборок в борделе. Неужели она думает, что я вроде одного из ее продюсеров или ведущих дневного шоу, которого можно уничтожить, разрушив репутацию?

Я мог бы напомнить Конраду, что это он взял ее из борделя, что она почти достигла своей цели, что он вел себя, как истеричная девица, но я промолчал. Как хорошо, что моя Сесилия – настоящая леди, не то что эта стерва. Я до сих пор не понимаю, почему Конрад отказал той симпатичной женщине из Швеции, дальней кузине Холгерсона. Она бы знала, как себя вести. У меня возникли сомнения, точно ли герцогиня – одна из Барберини.

Было бы хорошо избавиться от нее. У юриста не должно быть проблем. Брачный контракт предельно ясен и благоприятен для нас.

– Фердинанд?

– Что?

– Пусть Горан действует по своему усмотрению. Не вмешивайся. Он знает, что делать.

Примечания переводчика:

ЕЦБ – Европейский Центральный Банк.

** На самом деле около двухсот.

*** Глок 17 – австрийский пистолет. Особенностью его конструкции является отсутствие флажка предохранителя и курка. Принцип действия – «выхватил и стреляй», предохранителя нет, однако выстрел не произойдёт без полного нажатия спускового крючка «безопасного действия». (Википедия)

**** Ли Харви Освальд – человек, которого считают убийцей Джона Кеннеди. Фотографии, где Освальд сфотографирован на заднем дворе с оружием и марксистскими газетами, являются одним из самых существенных доказательств его вины, но их подлинность оспаривается. (Википедия)

========== "15" ==========

25 мая

Сегодня я полностью вернулся к своим обязанностям. Клаус и Карл приехали от Элизабетты на следующий день после злополучного происшествия. Утро они провели в школе, потом их забрали Милан и Лизетта. Лизетта до сих пор смотрит на меня настороженно, и я ее не виню. Я тоже никак не могу забыть те фотографии. Такое потрясает до глубины души, и ты уже не способен рассуждать здраво.

Я должен бы ненавидеть Линторффа за то, что он сделал, но не могу. Если бы я получил такие фотографии и кто-то сказал мне, что их сделал он, я на его месте повёл бы себя точно так же. Мне больно оттого, что он поверил, что я способен так ему отомстить.

До сих пор не понимаю, как мог выстрелить в него. Не знаю, что на меня нашло. Это был не мой день.

Фридрих присутствовал при нашем «мировом соглашении». Линторфф извинился передо мной, а я – перед ним. Заметно было, что ему действительно стыдно. Не могу сказать про себя того же самого, но и не горжусь тем, что сделал.

Жизнь пошла своим чередом. Мы избегаем друг друга еще старательней, чем прежде.

Он давно умер для меня. Почему сейчас что-то должно измениться? Я только хочу работать, и чтобы меня оставили в покое.

Не было никакой необходимости заставлять герцогиню извиняться передо мной. Могу представить ее ужас, когда она увидела фотографии. Бедная женщина, хоть и ведьма! Она вызвала меня к себе в кабинет и сказала, что ей жаль, что все так обернулось, что герцог верит в мою невиновность, но она не может сразу забыть случившееся. Она станет наблюдать за моей работой пристальней, чем прежде. При этом распоряжаться теперь будет Лизетта, не я. Хорошо, что меня освободили от лишней нервотрепки: я очень устал. Два свободных дня, подаренных доктором, я безвылазно провел в своей студии и почти закончил портрет детей и их отца. Спускаться вниз, в общую столовую для персонала, я не осмеливался.

Из затворничества меня вызволил Жан-Жак.

– Если из-за того, что мне пришлось тебя ждать, будет испорчено суфле, клянусь, тебе придется есть борщ до следующего ледникового периода. Пойдем, поужинай с нами. Двое французов смогут заткнуть немца, любящего покомандовать.

– Он – австриец из Зальцбурга, и ты один более чем способен ему противостоять.

– Немец, австриец, какая разница… Идем же, или я пришлю за тобой Алексея.

– Мне так стыдно, дружище. Не знаю, почему. Я ничего дурного не сделал, но чувствую себя ужасно.

– Это потому, что ты честный человек, который вляпался в дерьмо. Ты чувствуешь себя грязным, но вспомни о цветах лотоса. Они растут в грязи, но они идеально чисты. Продемонстрируй немного надменности этим сплетницам. Один из твоих ледяных взглядов, и они разбегутся, как крысы.

– У меня не бывает ледяного взгляда, – возразил я.

– Спроси у герцога, дорогой. Спроси у герцога, – фыркнул он.

Всё еще напряженный, я спустился в столовую. Фридрих и телохранители приветливо поздоровались. Хайндрик обнял меня, я слегка пихнул его в плечо, и он повинился, каким был индюком. Я сел за стол к Фридриху, Жан-Жаку и телохранителям. Незадолго до окончания ужина Лизетте пришла в голову не самая лучшая идея громко заявить, что герцогиня приказала ей самой вымыть детей. Разговоры за столами стихли, и я слышал только, как часто стучит мое сердце.

– Уведомляю вас, Лизетта, что, начиная с завтрашнего дня, вы работаете здесь последний месяц. То же самое будет с каждым, кто позволит себе подобные замечания, – очень медленно проговорил Фридрих. – Таково распоряжение Его Светлости. Вы все будете относиться к мистеру де Лилю с подобающим уважением, так как он занимает здесь более высокое положение, чем вы, и является членом семьи. Его положение равно положению герцогини.

– Надеюсь, что нет – она кандидатка на вылет, – прокомментировал Жан-Жак.

Когда Лизетта заплакала, мне сделалось нехорошо. Она присматривала за детьми с самого их рождения! Подумаешь, сказала глупость. Единственный способ отменить ее увольнение – поговорить с ублюдком.

На следующее утро, двадцать четвертого, я попросил Фридриха ради детей изменить решение, но он не захотел меня слушать. Я умолял его поговорить с Линторффом, но он повторял, что следует прямому указанию герцога. «Я могу организовать тебе встречу с герцогом, если хочешь». Я кивнул. Возможно, Линторфф чувствует нечто, похожее на раскаяние, и позволит Лизетте остаться.

Как ни странно, он согласился меня выслушать всего через час после того, как я поговорил с Фердинандом. Разве ему не нужно работать? Разгар мирового финансового кризиса, а он сидит дома?

Он работал в библиотеке, на столе высились стопки бумаг, стояло два ноутбука. Одет он был буднично, в полосатую рубашку, галстук и куртку, все коричневато-серого оттенка. Необычно.

– Что такое, де Лиль? – спросил он, сразу же раздражаясь из-за моей нерешительности.

– Я хотел бы, чтобы вы отменили решение насчет мисс Лакруа. Детям она очень по душе, и она нянчит их с самого рождения.

– Я не буду дискредитировать Фридриха перед персоналом. Он выполняет мои распоряжения, и я надеюсь, ты будешь делать то же самое.

– Со всем уважением, но герцогиня назначила Лизетту главным ответственным за детей лицом, сир. Я больше не подхожу на эту роль.

– Ерунда. Ты вполне подходишь. Я хочу, чтобы все обсуждения прекратились. То, что произошло, было следствием недопонимания. Мы должны оставить все в прошлом. Не желаю, чтобы слуги распространяли ложь и слухи, которые потом могут плохо отразиться на репутации моих детей. Свободен.

– Как пожелаете, герцог, – я собирался уйти, но тут в библиотеку ворвалась разъяренная герцогиня.

– Как ты мог уволить Лизетту? Как ты посмел оспаривать мои приказы по дому? А вы уходите сейчас же! Это все из-за вас, де Лиль! – закричала она сначала на Линторффа, а потом на меня.

– Мадам, – я поклонился и отступил в сторону, пропуская ее к столу Линторффа.

– Нет, останься, де Лиль. Тебя тоже это касается, – сказал Линторфф. – Стефания, это мой дом и мои дети. Они – моя ответственность, как мы договаривались с самого начала. Эта женщина оскорбила назначенного мной наставника и, мало того, внесла свой вклад в скандал, заявив, что «он всегда настаивал на том, чтобы самому мыть детей». Очень странное высказывание, если хочешь знать мое мнение, Стефания.

– Сир, я делал это, потому что Клаус и Карл не хотели, чтобы их мыл кто-нибудь другой…

– Не перебивай меня, де Лиль! – к злорадству ведьмы резко заткнул он меня. – Когда мы были на каникулах в Риме, она продемонстрировала свою некомпетентность, не сумев справиться с мальчиками. Она не могла ни помыть их, ни заставить есть ужин. Де Лиль делает это без проблем, хотя у него нет «специальной квалификации», как у нее. До сих пор я терпел ее только потому, что она нравится Клаусу и Карлу, но мое терпение кончилось. Я не хочу, чтобы за моей спиной распускали слухи. Это и к тебе относится, Стефания.

Она рассерженно смотрела на него.

– Пресс-релиз, который ты выпустила, поместив при этом имена моих детей на свой веб-странице, неприемлем. Он был удален, и я надеюсь, что мне больше не придется предотвращать результаты твоих действий. Радуйся, что де Лиль не читал его, иначе бы он мог подать иск о клевете, и тебе пришлось бы заплатить ему несколько миллионов да еще и посидеть в тюрьме. Указывать его имя на сайте было очень глупо, женщина.

Я молчал; хотелось как можно быстрее уйти отсюда.

– Он – никто. Разве ты не видел все эти файлы на его компьютере? Лизетта обнаружила их еще до того, как все вскрылось. Возможно, это она написала анонимное письмо!

– У меня никогда ничего такого не было, ты, лживая сука! – заорал я, уже через секунду пожалев о вырвавшихся словах. Линторфф встал с кресла и дал мне чувствительную пощечину, как те, что я получал от него в начале наших отношений за «плохое поведение», например, за грубые ответы ему или за то, что недостаточно быстро двигаюсь. Моя щека загорелась – больше от унижения, чем от боли. Но это мелочь по сравнению с тем, как он ударил меня в прошлый раз.

– Как не стыдно оскорблять женщину! Я думал, ты лучше воспитан, – презрительно выплюнул он. Ведьма лучилась от счастья. Какие у тебя ко мне претензии, женщина? Я тебе ничего плохого не сделал. Даже помог сохранить твой идиотский брак.

– Пожалуйста, примите мои извинения, герцогиня, – смиренно сказал я.

– Я принимаю их, но вы должны понимать, что после этого я не могу больше держать вас у себя на службе.

– Да, мадам, – пробормотал я.

– Зато я могу. Как я уже сказал, Стефания, дети принадлежат мне. Не вмешивайся. Свободен, де Лиль.

Я опустил глаза, смотреть на него не хотелось. Поклонившись, я вышел в коридор. За дверью послышался крик:

– Уволь его!

– Нет. Он остается. Я скоро объясню ему, где его место в этом доме.

27 мая

Лизетта не захотела дальше терпеть сложившуюся ситуацию и покинула замок этим утром. Клаус и Карл все утро проплакали, я никак не мог их успокоить, и мы из-за этого опоздали в школу. Я зашел к директору, извинился и объяснил, что случилось. Потом поехал в студию к Остерманну, чтобы хотя бы немного расслабиться на нейтральной территории. Возможность снова сотрудничать с ним – часть моего «мирового соглашения» с Линторффом. Хоть что-то хорошее вышло из всего этого дерьма.

– О, блудный сын вернулся, – поприветствовал он меня. – Начинай нагонять, Гунтрам.

– Мне нужно время, чтобы подумать. Если вы не против, – тихо сказал я.

– Пойдем ко мне в кабинет, поговорим. Ты плохо выглядишь.

Я рассказал ему всю историю. Он ужаснулся, не веря, что кто-то мог подумать, будто я способен на такое.

– Не понимаю, почему. У меня нет врагов, и наши отношения с Линторффом давно закончились. Герцогиня хочет от меня избавиться, и я с великой радостью выполнил бы ее желание.

Мой мобильник яростно зазвонил. Линторфф.

– Да, сир.

– Почему тебе потребовалось целых два часа, чтобы отправить детей в школу? Стефания только что звонила мне, – рявкнул он.

– Это заняло обычные полчаса. Я пытался успокоить их, они расстроились из-за ухода Лизетты. Они так сильно плакали, что их невозможно было везти в школу. Со мной все время был Брегович. Ему не хотелось, чтобы их вырвало у него в машине, – объяснил я, задетый тем, что он снова поверил наветам этой женщины. Он бросил трубку – должно быть, спешил позвонить Бреговичу, проверить мои слова.

– Что это было?

– Герцог. Его жена сказала ему, что я задержал детей непонятно зачем на два часа вместо того, чтобы везти их в школу. Няню уволили, и они плакали. Мне пришлось их успокаивать перед отъездом в школу. Телохранитель отказывался сажать их в машину, потому что в таком состоянии их могло вырвать. Их уже дважды выворачивало на герцогиню.