Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 65 страниц)

– Как ты можешь быть таким спокойным?!

– Нет, я не спокоен. Мне хочется порвать ублюдку глотку за оскорбление, но, чтобы одолеть его, я должен держать себя в руках. Репин – не обычный бандит, решающий все вопросы силой. Он искусный игрок. Пойдем, пообедаем вместе, а потом поедешь к Остерманну, порисуешь до шести.

– Не могу. Мне нужно заниматься – в конце недели экзамены.

Последнее, что я сейчас хочу – это брать в руки кисти! Все из-за них!

Конрад вздохнул и сел за письменный стол.

19 июня

Не могу поверить. Я лечу с Конрадом в Рим! Он сидит напротив меня, с головой зарывшись в бумаги, и если на дорогах не будет пробок, ужинать мы будем в ресторане отеля.

Сегодня после обеда я сбегал в университет за результатами экзаменов (пятерки и шестерки – это чудо). Гораздо лучше, чем в предыдущем семестре. Потом поехал в банк, но когда хотел, как обычно, пойти в библиотеку, Конрад не выпустил меня из своего кабинета.

– Побудь со мной. Тебе больше не надо заниматься. Видел твои оценки. Очень хорошо. Почему бы тебе не расположиться на диване и не порисовать? Я нашел в ящике стола твои карандаши, – осторожно предложил он.

Нет, рисовать мне совершенно не хотелось. Я уже месяц не брал в руки карандаш и с того вечера не был у Остерманна.

– У меня с собой книжка. Лучше почитаю, – поспешно сказал я, опасаясь, что он будет настаивать.

– Что за книга? – невозмутимо спросил Конрад, притворяясь, что занят своими бумагами.

– Теория о движении денежной наличности.

– Вот как? Необычный выбор для студента, который только что сдал сессию и ушел на каникулы.

– Хочу расширить свой кругозор, – я не смог придумать ничего лучше.

– Кажется, у меня тут где-то был каталог Дега.

– Нет, спасибо, я лучше почитаю свою.

Хоть бы он оставил эту тему!

– Почему ты больше не рисуешь? Уже месяц, как никто не видит тебя с чем-нибудь, имеющим отношение к искусству, – заметил Конрад. Не спрашивайте меня, откуда он узнал.

– Я много занимался.

– Ты избегал Остерманна весь прошлый месяц, и Фридрих сказал мне, что ты не притрагивался к краскам.

– У меня от скипидара голова болит, – глупый ответ, но меня переклинило. Я плохо соображаю, когда на меня давят.

– Странно, что у тебя внезапно появилась аллергия на него. Почему бы тогда тебе не попробовать акварель или карандаши, которые ты так любишь?

– У меня было много учебы, – попытался оправдаться я. – И, знаешь ли, невозможно рисовать каждый день. Для этого все-таки нужно вдохновение.

– И это говорит человек, который постоянно разрисовывает мои утренние газеты!

– Я думал, что ты их уже прочитал! Честно!

– Гунтрам, даже если ты бросишь рисовать, это не удержит Репина.

Откуда тебе знать? Может быть, ему станет скучно, и он найдет кого-нибудь другого, чтобы мучить.

– Ты только делаешь плохо себе, Maus.

– У меня перерыв в рисовании. Нужно время, чтобы найти что-нибудь вдохновляющее.

Да, вот удачный ответ. Спишем все на капризную артистическую натуру.

– Твой способ бороться с проблемами очень детский. Что дальше? Ты переломаешь себе пальцы дверью?

– Ладно, угадал! Я бросил живопись, потому что из-за нее я оказался в этом дерьме! – крикнул я.

– Maus, это не поможет. Скажи мне, ты скучаешь по рисованию?

– Да, каждый день, но я боюсь. Едва я начинаю рисовать, перед глазами возникают лица тех убитых девушек, и я не могу избавиться от этих мыслей. Репин так решительно настроен насчет меня. Каждую ночь я ворочаюсь в постели и думаю, думаю, думаю, что бы было со мной, если бы мы с тобой не познакомились. Скорее всего, я бы сейчас был уже мертв.

– Если ты бросишь рисовать, ты умрешь внутри. В этом нет никакого смысла. Он уже знает, что тот художник – это ты. Думаю, нам обоим не помешает сменить обстановку и побыть вдвоем. Сейчас в Риме, в Квиринале, проходит большая выставка Караваджо. Улетим сегодня и останемся там до воскресного вечера. Завтра ты сможешь сходить с Алексеем в музей Ватикана, пока я встречаюсь с римскими партнерами. А в субботу вместе пойдем смотреть Караваджо и погуляем по городу. Наш отель в центре, рядом с площадью Испании; очень удобно для того, кто в первый раз в городе… Клянусь, если ты не начнешь рисовать в Риме, то я найду тебе место бухгалтера в Цюрихе.

– У меня с собой ничего нет.

– Фридрих собрал твои вещи и рисовальные принадлежности.

23 июня, понедельник

Мы приехали в Вечный город в четверг вечером, и Рима в тот день я почти не видел. Самолет, машина, отель – и все быстро-быстро. Только успел заметить за окном автомобиля освещенные Колизей, Форум и Рынок Траяна. Я удивился, что на улицах мало транспорта, хотя было не так уж поздно, десять часов.

В этот раз мы поселились в Сент-Реджисе. В таком месте сразу чувствуешь себя бедным родственником из деревни. Когда мы с Конрадом и двумя незнакомыми телохранителями оказались в большом фойе отеля, меня посетило навязчивое желание почистить ботинки. Из фойе мы сразу же отправились в королевский номер. Там нас ждал Алексей с другим телохранителем и секретарем.

– Все чисто?

– Да, мой герцог, – чинно ответил Алексей.

– Жду тебя завтра к восьми утра.

Затем все покинули номер, за исключением дворецкого, который принялся распаковывать наш багаж, и официанта в столовой, накрывавшего на стол.

– Ты не возражаешь, если мы поужинаем здесь? Я слишком устал, чтобы куда-то идти, Maus.

– Конечно. Давай здесь, – я попытался скрыть разочарование; да, мне хотелось погулять, но ничего, потерплю до завтра. – Ты заметил пианино в гостиной? Не удивительно, что именно римляне придумали слово luxus.**

– Кстати, твой бывший и очень популярный президент тоже как-то жил в этом номере. Комнаты отделывали по вкусу Ага Хана,*** поэтому обстановка такая вычурная. Я бы предпочел что-нибудь поменьше, но завтра у меня целый день деловые встречи, и тут удобно их проводить – есть отдельный вход, столовая, студия и гостиная.

– Какой из президентов? У меня два гражданства плюс еще отдельное место жительства, – засмеялся я.

– Перон из Аргентины. Я немного его знал, когда мой отец был жив. Хитрющий лис. Отец был о нем очень высокого мнения, и после двух недель, проведенных в Аргентине, я тоже его зауважал. Как он смог сохранить свою партию – это загадка. Его поддерживали наиконсервативнейшие представители старой гвардии и в то же время прокубински настроенная молодежь из герильи.****

– Видишь ли, перонисты – это не политическая партия, это движение. «Мы, перонисты, неисправимы», – любил говорить Перон.

– Неисправимы в смысле «неуправляемые», «ненавидящие перемены» или «ненадежные»?

– Сам выбирай, – засмеялся я.

– Только что-то одно? – пошутил Конрад. Похоже, его мнение об аргентинцах не стало лучше.

– У тебя завтра весь день встречи?

– Давай ужинать. Я хочу поскорее лечь спать, – коротко ответил он. Ладно, хорошо, никаких разговоров о делах. Мы прошли в столовую, по размеру не уступающую «малой столовой» у нас дома. Стол, предназначенный для десяти персон, был накрыт на двоих.

– Я заказал немного мяса, – сообщил мне Конрад. Официант открыл вино и исчез в кухне. Ну, по крайней мере, это не «больничная» еда, которой мне приходилось довольствоваться в последнее время.

– Думаю, что завтра ты можешь пойти с Алексеем в музей Ватикана, а после обеда осмотреть Собор Святого Петра. Потом вы погуляете и вернетесь сюда, скажем, в восемь вечера.

– Опять выгоняешь на целый день? А где Холгерсен?

– Да, с восьми утра – в девять уже начнутся встречи. Придет Альберт. Музей открывается в 8:30, а комнаты закрывают в час дня. Если погода будет хорошая, погуляешь с Алексеем. Он с бОльшим удовольствием проведет время в музее, чем Холгерсен – тот грозился уволиться, если я заставлю его совершить экскурсионный тур в Ватикан.

– Я-то думал, мы с тобой вместе посмотрим город, – разочарованно вздохнул я.

– Я знаю Рим очень хорошо. Когда мне было семнадцать, я жил здесь целый месяц вместе с Альбертом и Фердинандом в маленькой квартирке в Трастевере. Ходил на исторические курсы, пока они развлекались. За месяц квартира превратилась в свинарник. Каждый вечер девушки – это были разгульные семидесятые. Думаю, за эти четыре недели мне пришлось ночевать вне дома раз десять. С тех пор я зарекся делить что-нибудь с Альбертом. Фердинанд был не лучше. Не удивительно, что итальянцы считают немцев стадом шумных свиней, потому что эти двое – прекрасное тому подтверждение.

– Альберта я еще могу представить в такой ситуации, но Фердинанд? Невозможно!

– Я еще не рассказывал историю о двух то ли датских, то ли шведских куклах, которых он чередовал весь месяц? Так как это стало слишком хлопотно для него, Фердинанд под конец решил свести их вместе. Я, конечно и сам не святой, у меня тут было несколько приключений, но я хотя бы не занимался сексом публично, на глазах у соседей, которые в результате были вынуждены вызвать полицию.

– Фердинанд?! Не может быть! – я недоверчиво засмеялся.

– Пришлось его спасать. Мой дядя поручился за него. Думаю, это был прощальный бенефис Фердинанда, потому что потом он пошел в армию, женился на Гертруде, у них сразу родился Карл Отто, и всё закончилось.

– Он еще жаловался мне, что ты прыгал из постели в постель последние годы, хотя сам еще хуже! А на вид такой строгий и серьезный…

– В двадцать лет я еще надеялся найти настоящую любовь. А в двадцать три влюбился, как полный идиот, в мужчину старше себя, работавшего в одном из наших подразделений. Возможно, из-за смерти своего отца, отсутствия поддержки со стороны ассоциатов и множества дел, навалившихся на меня, я увидел в нем то, что хотел видеть, а не то, что было на самом деле. До него я не интересовался мужчинами, и после него у меня было лишь несколько связей с лицами своего пола – обычно я предпочитал женщин. Наши отношения, о которых знали только Фердинанд, Альберт и Фридрих, продолжались семь лет. Сейчас я вижу свою ошибку – мне надо было порвать с ним гораздо раньше, но когда ты влюблен, ты слеп и всему находишь оправдание.

– Все было настолько плохо? – спросил я. – Расскажи, если хочешь.

– Работал он рядовым бухгалтером. Был довольно умен, но звезд с неба не хватал. Слабый характером, он всю жизнь поступал так, как ему говорили его отец и братья. Думаю, он начал со мной встречаться, потому что его родня увидела в этом возможность продвижения наверх. Он был женат на красивой милой женщине, и мне было стыдно перед ней, но любовь эгоистична по природе.

– Если тебе и так было известно, что он женат, почему Фридрих сказал, что он предал тебя?

– Предал не в романтическом смысле, а, скорее, в экономическом. Через некоторое время я назначил его старшего брата главой нашего отделения в Париже, а среднего – руководителем юридического департамента. У их отца была небольшая компания, и я дал ему несколько кредитов. Ничего существенного. Несмотря на то, что к тому времени я был Грифоном уже семь лет и в несколько раз увеличил наш совокупный капитал, инвестируя средства в технологические разработки, зарождавшуюся тогда информатику, приватизацию, во всевозможные деривативы, многие члены Ордена не доверяли мне, поскольку экономическая жизнь в те годы стремительно менялась, а они так и застряли в шестидесятых. Меня поддерживали только мой дядя и Лёвенштайн. До восьмидесятых банковское дело было очень консервативной сферой и почти не давало дохода. Я добавил остроты в пресный банковский бизнес. Если тебе кажется, что я сейчас слишком много работаю, то посмотрел бы ты на меня, когда мне было тридцать – по пятнадцать часов каждый день!

Я сделал его братьев своими советниками, но они у меня за спиной начали компанию за мою отставку. Старший хотел получить мою позицию, потому что Альберт тогда был еще не очень убедителен на своем месте. Задачей Роже – так его звали – было отвлекать меня, пока эти змеи сеяли у членов Ордена сомнения в моем соответствии занимаемому положению. Я делал им 90% прибыли и все равно не «соответствовал»!

К счастью, у меня был Фердинанд, которого я тоже назначил своим советником; ассоциатом я его сделать не мог, поскольку он для этого тогда был слишком молод, а я не хотел подливать масла в огонь. Он никогда не доверял братьям Роже и начал расследовать их деятельность. Сначала я ему не поверил, но внезапно мы стали терять контракты, делать идиотские финансовые ошибки и дурацкие покупки; меньше чем за шесть месяцев мы понесли огромные убытки и потеряли рынки. Большинство приватизационных сделок по непонятным причинам не состоялось, а инвесторы повернулись к нам спиной. 1986 год был кошмаром: от 64% прибыли в предыдущем году мы скатились к жалким 3% в 1986. Из-за этого одного я мог остаться без работы.

Я был идиотом и считал, что всему причиной неблагоприятное стечение обстоятельств, но Фердинанд при поддержке Лёвенштайна затеял негласное расследование. Весной восемьдесят восьмого года он был готов сформулировать обвинения. Оба брата бойкотировали все мои проекты с одобрения других членов Ордена. Там было еще много чего – в том числе хищения, отмывание денег и уклонение от уплаты налогов. Но в его материалах не обнаружилось ничего, что бы связывало Роже с делами его братьев, и это меня убивало. Предал ли он меня, как и его братья? Был ли он только фасадом или же движущей силой заговора? Я впал в апатию и две недели ни на что не реагировал. Фердинанд чуть ли не пинками вернул меня к действительности. Я пригрозил братьям Роже судом, если они не уйдут в отставку. Да, я проявил слабость, но я не мог идти против Роже. Они угрожали мне, что доведут до всеобщего сведения мою связь с их братом.

Перед тем, как исчезнуть из моей жизни, Роже оставил письмо, в котором написал, что никогда не любил меня. Наши отношения были лишь игрой, затеянной его братьями и отцом. Я был опустошен и сломлен, но Фердинанд и Лёвенштайн взяли дела в свои руки и добились того, чего не смог я.

Остаток года я провел, латая дыры, вычищая свой банк, активы и избавляясь от части ассоциатов. Когда мне исполнился тридцать один год, я полностью вернул себе контроль над компаниями, снова стал получать прежние прибыли, но в душе я был мертв. Единственное, что меня теперь волновало, это увеличение доходов и усиление власти. Только через два года я решился на связь с женщиной, но это были исключительно товарно-денежные отношения. Секс стал лишь способом достичь разрядки; отсюда слухи, что у меня будто бы было множество сексуальных партнеров. Когда ты богат, желающие сами находят тебя, и использовать их не составляет проблемы.

– Я никогда не думал, что все было настолько ужасно. Ты всегда так нежен со мной – и в начале, и сейчас, – прошептал я.

– Ты вернул мне вкус к жизни, ничего не прося взамен, – сказал он, целуя мне руку.

– А ты стал первым человеком, в глазах которого я увидел любовь. Даже мой отец не проявлял таких чувств ко мне. Думаю, он – хороший человек и по-своему любил меня, но между нами никогда не было истинной связи, какая бывает у двух самых близких друг другу людей.

С этими словами я приподнялся и прижался губами к его губам. Он взял мое лицо в ладони и сказал:

– И ты думаешь, что я могу отказаться от тебя ради другого мужчины или женщины? Никогда. Последние двадцать лет я жил, как в аду. Возможно, что и до этого, но был слишком упрям, чтобы это осознать.

На интерьеры отеля можно посмотреть здесь http://www.stregisrome.com/en/gallery,

а вот здесь тот Royal Suite, где жила наша парочка; не забудьте взглянуть на цену за ночь. http://www.stregisrome.com/en/rooms/royal_en Спальня, кстати, симпатичная )))

** luxus = роскошь (лат.)

*** Ага Хан – титул духовного лидера мусульман-исмаилитов шиитской ветви, передаваемый по наследству. Ага Хан возглавляет международную организацию Aga Khan Development Network, в рамках которой функционирует ряд социально-экономических, образовательных и культурных учреждений (Википедия).

**** Герилья = партизанская война, партизаны («малая война», исп.)

========== "16" ==========

– Подъем! Уже семь, – раздался бодрый голос Конрада (чей же еще?!). Я недовольно рыкнул, пытаясь зарыться в постель поглубже. Бесполезно: он просто отобрал у меня подушку и сдернул покрывало.

– Еще рано! У меня каникулы! – заныл я. – Не требуй, чтобы после ночи жаркого секса я выскакивал из постели в семь утра!

– Если ты способен так бурно жаловаться, значит, ты проснулся. Поторопись и, возможно, застанешь завтрак.

– Двойной черный кофе, – я сел на постели, силясь продрать глаза. Конрад уже оделся. Не понимаю. Вчера он захотел меня два раза: сразу после ужина, а потом в три часа ночи. Такое впечатление, что он вместо воды пьет энергетики. Даже птицы еще спят в эту пору!

– Мечтай! – ухмыльнулся он.

– С тобой помечтаешь, как же… – недовольно пробормотал я, попрощавшись с надеждой доспать. Он рассмеялся и с лэптопом ушел в гостиную. Я умылся и оделся попроще: все равно меня выгонят на целый день, так что никакого костюма и галстука. Пуловер будет в самый раз. Кстати, давно не видел свой рюкзак. Возможно, он стал жертвой Фридриха во время одного из его «рейдов элегантности» по моим вещам. Немного скучаю по своему верному спутнику, но, честно говоря, сейчас он мне не особо нужен.

Когда я вошел в столовую, Конрад уже завтракал и, уткнувшись в компьютер, проверял почту. Сбоку от него сидел Альберт, одетый, как и его кузен, в строгий костюм, и ел яичницу с беконом. Я бы жизнь отдал за содержимое его тарелки! Но, увы, – полностью запрещено.

– Хорошо спалось, Гунтрам? – участливо спросил Альберт. С чего бы вдруг такая забота?

– Очень хорошо, спасибо, – я сел за стол и чуть не взвыл от разочарования, когда дворецкий поставил передо мной чашку чая. Потянулся за круассаном, но передо мной незамедлительно появилась чашка с хлопьями и грейпфрут. Пришлось отложить эту сочащуюся маслом вкуснотищу и есть, что дали.

– Не могу сказать то же самое про себя. Мне пришлось мучиться в одном из маленьких номеров. Ужасно. Конрад, ты мог бы приютить любимого кузена.

– Ни за что! – отрезал Конрад.

– Конрад рассказывал мне о вашей хозяйственности, Альберт, – хихикнул я.

– Неужели он до сих пор жалуется на то, что было почти тридцать лет назад?! Пойми, кузен, горничная оказалось горячей штучкой, и после того, как она была так добра ко мне, у меня язык не поворачивался просить ее мыть посуду или стирать. Мы были так молоды.

– Возможно, но Эйфелева башня из немытых тарелок – это отвратительно. У Гунтрама в квартире чисто, и кровать заправлена.

– Какой смысл убирать постель, если все равно собираешься на ней покувыркаться?

Не успел Конрад высказаться по этому поводу, как пришел Алексей, и они вдвоем заговорили по-русски.

– Я тоже терпеть не могу, когда они так делают, – шепнул мне Альберт.

– Где он выучил русский?

– Частный учитель в детстве помимо преподавателей английского и немецкого. Полезно, когда имеешь дела с русскими. Итальянского он нахватался, когда мы ездили на каникулы в Турин. В то время еще было непонятно, какая сторона победит, – поделился со мной Альберт. – Поторапливайся, в восемь он тебя отсюда попросит.

Конрад и Алексей закончили разговор. Похоже, Алексей получил новый инструктаж по поводу того, как ему обращаться с таким опасным парнем, как я. Я не собираюсь плеваться в Сикстинской капелле!

– Гунтрам, можешь идти с Антоновым, – надменно бросил мне Конрад. Иногда он такая свинья! Я попрощался с обоими Линторффами, и мы с Алексеем ушли.

– Отсюда до Ватикана пятьдесят минут ходьбы, – сказал он мне на улице. – Пройдемся, или ты хочешь на метро?

– Подожди-ка! Неужели мне теперь позволено ездить в подземке?! – полушутя спросил я.

– Только не говори мне, что ты – слабак, вроде Хайндрика.

– А как отнесется босс к тому, что ты заставляешь меня ехать на общественном транспорте?

– Я забочусь о тебе так, как считаю нужным; в общественном транспорте гораздо проще остаться незаметным. Жалко, что сейчас там уйма народу, час пик.

– Тогда пойдем пешком.

– Правильный выбор.

Примерно в половине десятого мы были на месте, и Алексей буквально затолкал меня внутрь, словно ему не терпелось. Интересно, как ты пройдешь контроль с той штукой, которую всегда носишь с собой. Ничего, чисто. Странно, обычно телохранители Конрада всегда имеют при себе оружие.

Я, как идиот, собрался стоять в длиннющей очереди, но Алексей подошел к охраннику и что-то ему сказал, после чего тот исчез и вернулся через пять минут с пожилым человеком, лет шестидесяти, похожим на школьного учителя.

– Мистер Антонов? Я – профессор Балдесарри. Доктор Остерманн предупредил меня о вашем визите.

– Спасибо, что встретили нас. Это – Гунтрам де Лиль. Он присоединится к нам.

– Тогда начнем. Сюда, джентльмены. Мы пойдем за первой волной туристов.

В два часа дня мы вышли из Музеев и Садов; последние мы видели только мельком. Я ужасно устал. Голова до сих пор кружилась после Сикстинской капеллы. Мы прошли вдоль большой стены, окружающей Ватикан, к улице, которая вела ко входу в Собор Святого Петра. Стояла безоблачная и жаркая погода. Резь в глазах от блестевшей на солнце брусчатки усугубляла мою усталость, но я старался скрыть это от Алексея и был ужасно рад, когда мы стали спускаться по улице, ведущей к проходу через контроль безопасности, перед большой площадью напротив церкви. Площадь была запружена людьми и изобиловала сувенирными магазинчиками; в воздухе пахло розовым деревом, из которого сделаны продававшиеся здесь чётки.

– Гунтрам, постой. Тебе сейчас станет плохо, – сказал Алексей.

– Нет, всё нормально, пойдем.

– Уже обеденный час, жарко, и ты не пил ничего с самого утра. Мы поедим, а потом пойдем в Собор. Тебе не стоит бегать под палящим солнцем. Сейчас за тридцать.

– Да, я бы поел. Пицца?

– Не самый лучший выбор, но с другой стороны, ты уже давно не нюхал пиццы.

– Я не ел пиццы с тех пор, как был в Венеции. Жан-Жак убил бы меня, попроси я ее приготовить.

– Не убил бы. Больше доверяй ему.

Алексей повернулся и зашагал в противоположном направлении. Я устремился за ним, предвкушая пиццу.

Мы завернули в крохотный семейный ресторанчик, заполненный местными жителями. Наконец можно посидеть в обычном месте, а не в одном из этих пафосных заведений, куда мы обычно ходим с Конрадом. Десять к одному, что здесь тарелки круглой формы, нормальные порции, и не подают никаких муссов.

– Так, теперь придется поработать тебе: ни слова не знаю по-итальянски. Хочу карпаччо и пиццу рустикану, – сказал Алексей, когда к нам подошла официантка. Я сделал все, что мог, с моим аргентинским итальянским. Она посмеялась, но принесла то, что мы заказывали.

– Отлично, – сказал Алексей.

– Не могу не согласиться. Кстати, о поварах. Как у тебя продвигается с Жан-Жаком? Когда ты уезжал, он замучил меня, готовя борщ почти каждый день, – спросил я, набрасываясь на свою пиццу.

– Хорошо. Он согласился на постоянные отношения. Больше никакого кобелирования.

– Я тебя умоляю, Алексей! Он тихий, как мышонок. Целый день проводит на кухне. Единственный раз, когда я слышал, как он кричит, это когда Фридрих не позволил ему приготовить очень странную рыбу.

– Тем не менее, именно так я с ним и познакомился, – угрюмо сказал Алексей.

– Не верю. Ты наверняка преувеличиваешь.

– Когда я приехал сюда в 1996 году, я начинал, как обычный телохранитель – вроде Амундсена или Холгерсена. У герцога было заведено каждый вечер ужинать в Кёнигсхалле, и мне, соответственно, тоже приходилось сидеть вместе с другими телохранителями в помещении для персонала. Там я и познакомился с Жан-Жаком, шеф-поваром немецкой кухни. Сначала он просто болтал со мной о разных пустяках, потом стал приносить поесть. Слово за слово, ну ты знаешь, как это бывает, и в начале девяносто седьмого мы стали встречаться.

– Мне казалось, ты говорил, что просил разрешения у Фердинанда…

– Встречаться – в смысле, трахаться на кухне, – пояснил Алексей. Я покраснел. – Как-то раз, вечером, после смены (во время работы – никогда), мы занимались сам-знаешь-чем, и нас засек официальный бойфренд Жан-Жака. Хозяин Кёнигсхалле. Я и понятия не имел! Очень плохо для того, чья профессия – разведка.

– Паршиво. Герцог сильно разозлился на тебя?

– Сердился и чуть не вышвырнул вон. Сказал мне, что только идиоты гадят там, где едят. Другими словами, конечно. Жан-Жака уволили, но Фридрих сразу же предложил ему место шеф-повара в замке. Я уговорил его принять предложение, хотя он собирался вернуться во Францию. Герцогу очень нравилось, как Жан-Жак готовит, и он разглядел в этой ситуации возможность хорошо есть дома. До 2001 года я старался не давить на Жан-Жака, а потом попросил разрешение у Фердинанда – выговор от герцога трудно забыть. За это время у Жан-Жака было много приключений, и меня он рассматривал только как партнера по сексу.

– Не знал. Это плохо для тебя.

– Я много и напряженно работал – хотел предложить ему что-то большее, чем вечерний секс с горячим охранником. Если я стану советником, как Михаэль или как сейчас стал Горан, у меня будет определенная стабильность. Подвижки уже есть: по крайней мере, Жан-Жак перестал ходить по клубам. Если он идет туда, то со мной.

– Я не ошибся. Ты очень похож на своего босса, – я рассмеялся, радуясь за Алексея.

– А как твои дела? Не видел тебя с декабря.

– Ну да, ты же путешествовал где-то там, – протянул я.

– Просто навещал старых друзей, – ухмыльнулся он. – Выкладывай, Гунтрам, или мне прибегнуть к другим способам дознания?

– Нет, спасибо. Лучше я сам, – рассмеялся я. – Всё идет хорошо. В основном. В начале года Конрад без объяснений исчез. Я не знал, где он. Потом мне рассказали про заваруху, устроенную этим парнем, Морозовым, с последствиями которой им пришлось разбираться. Сейчас, кажется, все хорошо. Но на горизонте возник другой ненормальный русский. Боюсь, как бы всё не повторилось… Ох, извини, не хотел тебя оскорбить.

– Он и есть ненормальный. Не волнуйся, я не чувствую себя оскорбленным.

– Его недавняя записка напугала меня, если честно. Я его боюсь. Из-за меня он может напасть на Конрада. Я никогда не хотел, чтобы это случилось, и не знаю, что делать, чтобы это остановить. Теоретически, мне надо бы поговорить с ним и сказать, чтобы он проваливал, но я слишком боюсь его.

– Это все равно не помогло бы. Репин очень упрям, и если он интересуется тобой уже три года, так просто он не передумает.

– И что мне делать?

– Ничего. Оставь это герцогу.

– Не могу. Я втянул его во всё это.

– Нет, это Репин заварил кашу, – возразил Алексей. – Я уехал из России, в том числе, из-за него. Он из тех, кто любит всё контролировать, и его просто так не остановишь. Герцог разрешил мне кое-что тебе рассказать. Я приехал сюда, оставив службу – мне претило многое из того, чем приходилось заниматься. Мы стали хуже наемников – брались за любые грязные дела, чтобы заработать. Я видел много вещей, которые мне не нравились. Мне было двадцать шесть, когда я познакомился с Репиным в Курдистане. Сначала я решил, что он всего лишь обычный торговец оружием, один из тех, кто навещает генералов, чтобы купить у них что-нибудь. Мы стали общаться, потому что он был невероятно интересный и незаурядный человек, а потом сделались любовниками.

Я вытаращил глаза. Три года вместе?

– Это продолжалось до 1996 года, когда мне всё надоело, и я покинул страну. Наши отношения никогда не были чем-то серьезным, и о любви речь не шла. Для него я был игрушкой для секса, а я от него многое узнал об искусстве. Это стало огромным открытием для меня, бедного мальчишки из Питера, который ничего не знал, кроме службы в армии, а потом в КГБ. Он никогда не был груб или жесток, пока мы оставались вместе, хотя он – беспощадный человек, который мог запугать даже людей, прошедших Афганистан. Умный, холодный, немилосердный по отношению к врагам, он был великодушным любовником. Ну, по крайней мере, по отношению к тем, кто его, по его мнению, не предал и не разочаровал. Он позволил мне уйти и даже поговорил с Линторффом, чтобы тот меня взял к себе. Только поэтому со мной не разделались его подчиненные. Он контролирует там все, и его бизнес, основанный на проституции, торговле оружием и наркотиками, уже приобрел мировой размах. Аль Капоне – малыш в песочнице по сравнению с Репиным.

– Ты говорил, что не знаешь его.

– Я сказал, что он – загадка для российских правоохранительных органов, и это так. Я не предавал ни герцога, ни тебя. Линторфф знает все, что знаю я, и это даже больше, чем я сообщил своим властям. Он знает, откуда я пришел. Но герцог не хочет, чтобы об этом стало известно другим. Репин никогда не причинит тебе вреда – ты ему слишком нравишься. Он любил приударить за студентами или молодыми художниками в Москве, но они долго с ним не задерживались, потому что он не видел в них истинного таланта и разочаровывался. Думаю, мной он заинтересовался потому, что я был полным невеждой по части искусства, но хотел учиться. Я никогда не был единственным у него в постели, да и не хотел им быть. Если он узнает, что ты целый месяц не рисовал из-за него, он очень расстроится и выкинет что-нибудь невероятное, чтобы восстановить урон.

– Он исчезнет с горизонта, если я перестану рисовать?

– Нет. С него станется похитить тебя, чтобы объяснить, как прекрасно твое искусство, и что ты должен вернуться к рисованию. А если ты не подчинишься, он будет медленно пытать и убьет кого-нибудь, кого ты любишь.

– А если ему не понравится очередная моя работа? Если я начну рисовать что-нибудь идиотское? Вроде грустных клоунов и роз?

– Плохая идея. Тут возможны два варианта. Либо он опять убьет кого-нибудь, кто тебе дорог, либо он убьет тебя за то, что не оправдал его ожиданий. Я видел такое несколько раз. Но, честно говоря, я не думаю, что ты сможешь разочаровать его, даже если захочешь. Ты в точности тот тип художника, который он любит. Когда он прислал тебе альбом Сарджента, я понял, что у него это очень серьезно. Джон Сингер Сарджент – один из его любимых живописцев, и многие из твоих вещей похожи на его – барочностью, математическим элементом в построении образов, как, например, у Веласкеса, другого любимого Репиным художника, вдохновлявшего Сарджента. Я пытался объяснить это герцогу, но он меня не стал слушать, а это очень важно.

– Репин ненормальный. Я не знаю, что делать, – в отчаянии сказал я. – Пойдет он против Конрада?

– Не могу сказать. Я не знаю. Герцог помог Репину увеличить его легальное состояние. Они сотрудничали много лет. Но, с другой стороны, Репин улаживал некоторые дела герцога, поэтому не чувствует себя обязанным ему. У Линторффа есть много чего, что он может использовать против Репина, а у Репина нет. Ему было бы логичней не рыпаться. Но к несчастью, у нас, у русских, кровь горячей, чем у немцев.