Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 65 страниц)

Она пыталась натренировать детей нести кольца на свадьбе – довольно простая задача. Но, увы. Клаус ронял коробочку всякий раз, как она попадала ему в руки, а Карл всего лишь потерял одно из колец. «Непригодны» – такой был вердикт. Стефания решила, что хотя дети и выглядят мило, лучше, если они будут держаться в тени. Я был назначен лицом, ответственным за то, чтобы они вели себя тихо. Честно говоря, я не понимаю, что с ними не так, потому что они никогда не были такими бестолковыми и на мессе вели себя очень хорошо. Наверное, они нервничают из-за того, что придется быть в центре внимания.

Вечером шестого числа я вручил ей чертову картину. Похоже, она осталась довольна тем, как я «точно нарисовал платье и ее лицо». Ну да, топ-моделям положено хорошо выглядеть. Линторфф с критическим видом и молча разглядывал портрет, потом сказал:

– После свадьбы мы найдем ему подходящее место.

Никто даже не заикнулся о том, чтобы заплатить художнику – я бы, конечно, не взял денег, но они могли хотя бы поблагодарить меня, с них не убыло бы.

Накануне свадьбы я так устал – и физически, и психологически, что чувствовал себя ходячим трупом. Я даже подкупил мальчишек, чтобы они пораньше легли спать – пообещал им уговорить Жан-Жака сделать им маленький торт. Он очень обижен тем, что на свадьбу наняли банкетную службу. Алексею пришлось использовать весь свой талант дипломата, чтобы уговорить Жан-Жака не увольняться.

Я отпросился с ужина, сославшись на мигрень (и не так уж сильно соврал) и отправился к себе в комнату. Упал на кровать и мгновенно заснул.

Меня разбудил шорох в комнате, я испуганно сел на постели.

– Раньше ты спал крепче. Тебя почти невозможно было разбудить, Гунтрам, – странно мягким тоном проговорил Линторфф. Чертов ублюдок сидел на диване у окна, вперив в меня свои хищные глаза.

– Немедленно покиньте комнату, сэр! – твердо сказал я, не закричав только потому, что боялся разбудить детей. – Вы не имеете права здесь находиться.

– Мне просто хотелось на тебя посмотреть. Когда ты спишь, ты снова тот милый и невинный мальчик, который меня любил, а не холодный, бессердечный человек, которого ты теперь изображаешь.

– Уходите сейчас же. Идите к своей жене.

– Одно твое слово, и я все отменю. Клаусу и Карлу она совершенно не нравится.

– Уходите. Вам должно быть стыдно! Собираетесь завтра жениться, а сами приходите в спальню своей бывшей шлюхи.

– Я никогда не считал тебя шлюхой! Я любил тебя и относился к тебе с величайшим уважением! – он почти кричал.

– Вы никого не уважаете, сэр. Вы не способны любить. Все мы, кто побывал в вашей постели, лишь шлюхи для вас. Разница только в цене. А сейчас уходите, пока не разбудили своих детей, – сказал я со всей возможной холодностью и презрением.

– Можешь лгать себе, сколько хочешь. Если это помогает тебе в той дурацкой игре, которую ты ведешь против меня, на здоровье. Но помни, я всегда играю до конца, и я получу, что хочу, невзирая на последствия и цену. У тебя был шанс, Гунтрам. Мое терпение закончилось. Мне надоели твои дурацкие игры. Учти, мой ответный ход может быть в десять раз хуже.

– Меня тоже от вас тошнит, сир, – сказал я, издевательски выделив последнее слово.

– Можешь считать, что тебя предупредили, – сказал он ледяным тоном, поднялся с дивана и вышел из комнаты.

Я больше так и не заснул.

На следующее утро я встал разбитым и выглядел очень жалко, а ведь этот день должен был стать моим «дембелем». Черт бы подрал этого ублюдка! С огромным трудом я добился того, чтобы оба плута были готовы к половине двенадцатого. Лизетта сдалась после второй попытки и сбежала. Мне пришлось прикрикнуть на них и произнести речь на тему «как должен себя вести юный джентльмен», довольно суровую, но это сработало, потому что потом четыре дня они были как шелковые.

После долгих пререканий с Фридрихом мне пришлось надевать тот костюм, в котором я был на свадьбе Михаэля.

Как и предсказал ублюдок, в день свадьбы шел дождь. Я решил держать детей наверху как можно дольше и свести их вниз только перед самой церемонией. Кроме того, Стефания явно была не в настроении, и я решил не попадаться ей на глаза – вдруг детишкам придет в голову испортить ее платье или украсть перо из прически.

– Гунтрам, люди идут! – сообщил мне Карл около двенадцати. Свадьба была назначена на час.

– Мы одеты! Я хочу вниз! Там торт! – заныл Клаус.

– Подружки герцогини тоже там. Хотите, чтобы вас затискали и испачкали губной помадой все лицо? Если мы пойдем позже, этого можно будет избежать. Почему бы нам не построить из лего еще один дом? – сказал я. Прокатило – оба смотрели на меня с глубоким отвращением на лице. Бедные дети! Не говоря ни слова, братья принялись доставать блоки из своей коробки. Я с трудом сохранил серьезное лицо.

Минут через десять пришел уже одетый Линторфф. Он наклонился над детьми и очень ласково их поцеловал. Возможно, я был к нему несправедлив – он по-настоящему любит своих сыновей. А вот весь остальной мир – другое дело.

– Мне нужно идти встречать гостей. Будьте молодцами и держитесь рядом с де Лилем. Не ешьте слишком много на банкете. Не хочу, чтобы у вас завтра болели животы, – сказал он и обнял их. – Приведи их без четверти час, – приказал он, даже не взглянув в мою сторону.

– Как пожелаете, сир. Потом заберу их обратно в детскую, чтобы переодеть. Позже мы с мальчиками собираемся в кино. Я уже сообщил об этом мистеру Павичевичу. С нами поедет Михайлович.

Вот теперь он посмотрел на меня.

– Нет необходимости переодевать детей перед банкетом. Даже если они испачкаются, пусть остаются как есть, – похоже, он злился.

– Дети не приглашены на банкет, и никто из гостей не возьмет с собой своих. Будущая герцогиня специально сказала мне увезти их на вторую половину дня. Они пообедают здесь, у них будет свой торт, приготовленный Жан-Жаком (да, у детишек уши, как перископы, так что я заодно напомнил им о взятке за хорошее поведение. Между прочим, мне стоило большого труда убедить их, что банкет – очень скучная штука).

– Ясно, – сказал он, едва сдерживая ярость, и до меня дошло, что Барберини ему об этом ничего не сказала. Дерьмо! Я всё испортил. Обалдеть! Последовала очень долгая пауза, потом он снова заговорил: – Проследи, чтобы дети хорошо повеселились и не промокли. Я не хочу, чтобы моих сыновей выкидывали на улицу под дождь.

– Я буду осторожен, сир, – очень мягко ответил я, надеясь, что он не слишком на нее разозлится.

Мы спустились без четверти час, и я попытался затеряться в толпе, но все равно меня нашли – сначала Фердинанд, потом Михаэль, Горан и Алексей с Жан-Жаком на прицепе (его, к большому неудовольствию Стефании, пригласили по настоянию Линторффа, чтобы загладить нанесенною Жан-Жаку обиду. И потом, он – близкий друг одного из руководителей Отдела Стратегического Планирования). Фридрих решил скинуть все хлопоты в умелые руки Карла Йозефа и взял отпуск на выходные. Элизабетта и Каролина забрали у меня детей и решили показать их другим леди, потому что я «выгляжу плохо и явно нуждаюсь в отдыхе».

Церемония проходила в старом бальном зале, специально украшенном к свадьбе живыми цветами. Все прошло без сучка без задоринки. Дети вели себя фантастически – сидели рядом со мной и держались с достоинством, как юные принцы.

От Алексея не удалось так легко отделаться. Должно быть, он боялся, что его бойфренд мог плюнуть на поднос, когда увидел, что подают гостям. «Дилетанты», – только и сказал Жан-Жак, не притронувшись к угощению. Я обрадовался, что меня не пригласили на банкет.

– Гунтрам, дружище, как ты себя чувствуешь? Это, должно быть, ужасно для тебя, – с сочувствием сказал мне Алексей.

– Я плохо спал ночью. Мы через несколько минут уйдем – я повезу детей в кино. Собираемся посмотреть «Рататуй», – промямлил я под его изучающим взглядом.

– Зачем куда-то идти? Сегодня ты можешь увидеть крысиное нашествие здесь, на моей кухне, и притом совершенно бесплатно. Долбоёбы! – скривился Жан-Жак, а Алексей вздохнул. – Ладно, молчу. Знаешь, что тот, кто учит крыс готовить, Адриа*, это тот самый человек, на которого я, по словам суки, должен равняться? Великолепно! – обиженно проворчал он.

– Жан-Жак, пожалуйста, – устало сказал Алексей. – Мы уже говорили об этом.

– Клаус и Карл отчаянно хотят твоего торта. Только поэтому они себя так хорошо ведут, – вмешался я, пытаясь его успокоить.

– Похоже, они унаследовали хороший вкус по материнской линии, – ответил Жан-Жак. Алексей бросил на него убийственный взгляд, а я опустил взгляд, чувствуя себя неловко. – Что? Ты думаешь то же самое, просто вслух не говоришь.

– Гунтраму и так тяжело, не надо усугублять, а?

– Да, ты прав, Гунтрам выглядит ужасно, и это не удивительно. К счастью, ты можешь отсюда сбежать. Я оставил тебе приготовленный вчера вечером обед. Карл Йозеф принесет тебе его.

– Спасибо, – я улыбнулся ему.

– Взбодрись, Гунтрам. Тебе удастся нормально поесть, и это все скоро закончится, – сказал мне Алексей.

– Я в порядке, Алексей. Просто не выспался. Рисовал для выставки. Знаешь, как это бывает: начинаешь и забываешь про время. Я лег очень поздно.

– То, чем вы двое обладали, не имело цены. Казалось, что вы идеально подходите друг другу. Атмосфера в доме была иной, и мне нравилось готовить для вас. Герцог совершил огромную ошибку, разорвав ваши отношения. Ему очень повезло с тобой. Такое бывает только раз в жизни, я знаю, что говорю. Сейчас я думаю о том, чтобы уйти отсюда – не выношу эту суку. Остаюсь только из-за тебя и детей, – сказал Жан-Жак.

Мы еще немного поговорили, но к двум прием почти закончился, и я забрал детей наверх, так как они хотели есть, но отказывались от всего, что приготовлено не Жан-Жаком.

Я был очень рад уехать с Миланом. Что бы он там ни говорил, ему понравился Крыса-Шеф-Повар, и он наслаждался мультфильмом не меньше, чем дети. Потом у нас был поздний чай, и мы вернулись в замок к семи, со спящими на заднем сидении детьми.

Я ожидал, что ублюдок уже свалил в свой медовый месяц, но он отложил отъезд, чтобы на прощанье поцеловать детей.

Примечания переводчика

*“Jet Set Today” – «Элита сегодня», название вымышленного журнала.

** Игра слов. «Jet» – реактивный самолет; «Jet Set» – элита, летающая с одного фешенебельного курорта на другой.

*** В старину актеров (как и самоубийц) хоронили за пределами кладбища.

**** «Бисмарк» – линкор немецкого военного флота, один из самых известных кораблей Второй мировой войны.

* возможно, имеется в виду Ферран Адрия-и-Акоста – знаменитый испанский шеф-повар ресторана «Эль Булли» на побережье Коста Брава. Входит в число девяти лучших поваров мира. Автор нескольких кулинарных книг. Сам он называет свою кухню «провокацией».

========== "10" ==========

15 марта

Сегодня к нам приходил Адольф цу Лёвенштайн. Ночью его отцу стало хуже, и врачи дают старику не более нескольких часов, в лучшем случае – день или два. Он отказался от притупляющих боль лекарств и хочет предстать перед Богом в ясном рассудке.

Отец Бруно в это время разговаривал с Фридрихом (священник все еще огорчен из-за гражданской свадьбы герцога), и как только узнал о тяжелом состоянии князя, немедленно отправился за утварью для соборования.

– Гунтрам, можно тебя на два слова? – спросил Адольф, беря меня за руку.

– Да, конечно. Мне жаль, что у вас случилось такое несчастье. Очень тяжело терять родителей.

– Отец хочет поговорить с тобой и с Грифоном вместе.

– Не уверен, что это хорошая мысль, – сказал я, побледнев.

– Прошу тебя! Грифон прервал медовый месяц и будет у нас в четыре. Я только надеюсь, что отец дождется его.

– Хорошо. Я поеду с вами, – сказал я очень тихо. На самом деле ехать туда совершенно не хотелось, но иногда приходится себя перебарывать и делать, что дòлжно.

Княгиня встретила нас у входа, на нее больно было смотреть. Мне стало ее жаль, но я не смог заставить себя горевать из-за приближающейся смерти человека, который приказал казнить всю мою семью. Понятия не имею, что князю может быть от меня нужно.

– У него Отец Бруно, Гунтрам, но он хочет увидеть тебя как можно скорее, – сказала она, пока мы поднимались наверх, к его спальне. Дом был полон людей, некоторые уже надели траур. Мы подождали в коридоре, пока священник не вышел из комнаты князя. Он увел рыдающую княгиню, бормоча ей слова утешения. Я вошёл в спальню.

– Вы хотели видеть меня, mein Furst.

– Гунтрам, знаешь, в ту минуту, когда я увидел тебя первый раз, я сразу понял, что в тебе больше от Гуттенбергов, чем от де Лилей – как и в твоем отце. Спасибо, что пришел. У меня осталось не так много времени, но я хочу сказать тебе кое-что важное: Конрад не имел отношения к тому, что случилось с твоей семьей.

– Он говорил мне это несколько раз, но верится с трудом, ведь он – Грифон.

– Да, это так, но тогда он временно выбыл из строя, и принимал решения вместо него я. Видишь ли, он попал в больницу – его пытались убить. Ему удалось спастись, но один из телохранителей был убит. Конраду прострелили плечо; пуленепробиваемый жилет спас ему жизнь. Нам нужно было их остановить, поэтому я решил покончить с изменой раз и навсегда.

– Кто напал на герцога?

– Несколько ассоциатов. Все они давно мертвы, это те самые люди, которые втянули твоего деда в заговор против Конрада. Совсем скоро я предстану перед Создателем, неужели ты думаешь, что я способен лгать в таких обстоятельствах? Я всегда хорошо к тебе относился. Правда, сначала ты мне не понравился, но потом, когда я увидел тебя и Конрада вместе, я понял, что ты идеально ему подходишь.

– Но он мне – нет.

– Нет, дитя, он прекрасно тебе подходит, и это смягчает мою вину перед тобой. Я сожалею о том, что случилось с Жеромом. Он был хорошим человеком, но пострадал от амбиций своих родственников, как и его мать. Мог бы ты простить мне его самоубийство?

– Если это было самоубийство, то тут нечего прощать.

– Да, мой мальчик, но я чувствую, что ты думаешь, будто я направил его руку, угрожая убить тебя.

– А разве нет?

– Я не собирался ничего делать с семилетним ребенком, к тому же живущему за границей. Наши законы гласят, что тебя нужно было убить, но поскольку самого подлого предателя пощадили, не было смысла преследовать тебя. То, что предложил твой отец, не было необходимо, как и говорил ему Конрад. Жером нас мало интересовал, в отличие от твоего деда и дяди Паскаля – членов Ордена, предавших нас. Прошу тебя, Гунтрам, я хочу умереть, зная, что ты меня простил.

Я долго молчал, раздираемый сомнениями. Должен ли я его простить? Ведь он находится на пороге жизни и смерти.

– Ступайте к Господу нашему со спокойной душой, потому что я не держу на вас зла, mein Furst. Вы всегда были ко мне добры и защищали меня. Мы примирились, сэр, – наконец сказал я, взяв его правую руку в свои ладони.

– Спасибо. У тебя доброе сердце, и ты прекрасный Консорт для нашего Грифона. Без тебя он бы давно пошел ко дну.

– Прощайте, сэр, – сказал я, едва сдерживая слезы. Он погладил меня по щеке, и я ушел.

В коридоре меня ждал Адольф.

– Герцог внизу, он прилетел раньше, коммерческим рейсом. Он спрашивает, не мог бы ты его подождать.

– Да, конечно. Где это можно сделать?

На лестничном пролете я столкнулся с Линторффом, поднимающимся нам навстречу. Он был подавлен, глаза покраснели. Герцогини нигде не было видно. Я прошел в библиотеку и остался там с Моникой и ее двоюродными сестрами из Лёвенштайнов. Мы пили кофе, практически не разговаривая. Позже пришли Фердинанд и Сесилия, затем Юрген, младший сын князя.

– Отец хотел бы еще раз увидеть вас с герцогом, – сказал он мне.

Меня это удивило, но не хотелось отказывать князю в последней просьбе. Я пошел с Юргеном обратно в спальню князя. Войдя в комнату, я увидел Линторффа, стоящего у кровати старика.

– Конрад, никогда не отпускай от себя Консорта. Помни свое обещание защищать и уважать его. Гунтрам не единожды доказал нам свою преданность, – с огромным усилием проговорил Лёвенштайн.

Линторфф подошел ко мне очень близко и взял за руку. Я не отдернул ее лишь потому, что не хотел устраивать сцену перед умирающим человеком, но его прикосновение прожигало меня до костей.

– Гунтрам – избранный мною Консорт. Что бы ни произошло между нами, я никогда не отниму у него этот титул.

И тут ублюдок поцеловал мне руку! Я с трудом удержался от искушения врезать ему по лицу.

– Верю, что Гунтрам простит тебя, как простил меня, мой Грифон.

– Мы благодарим вас за вашу службу и будем молиться, чтобы Господь проявил к вам милосердие, – сказал Линторфф, подходя к старому князю, опустился на колени и поцеловал его руку. Потом он поднялся и вышел из комнаты, я сделал то же самое.

Было больше шести, когда мы уехали. Линторфф переговорил со множеством людей, а я, как обычно, держался рядом с Лёвенштайнами и Сесилией.

– Пойдем, Гунтрам, пора ехать домой, – сказал мне Линторфф. Я послушался, не желая спорить в такую минуту. Во дворе возле его машины стоял Горан. Я залез в салон. Линторфф сел рядом. Он молчал, но я чувствовал глубокую печаль, волнами исходившую от него. Лёвенштайн был ему как отец.

Мы были на полпути к замку, когда его мобильный пискнул. Линторфф достал телефон и прочитал СМС.

– Князь скончался десять минут назад, – проговорил он.

– Я сожалею, сэр, – прошептал я и взял его за руку, чтобы успокоить.

Внезапно он прижал меня к себе и разрыдался, как ребенок. Никогда не видел до этого, чтобы он так плакал. Он стиснул меня в объятьях, словно чертову плюшевую игрушку, но я не стал ничего ему сейчас говорить. Я замер, а он плакал на моей груди. Это было ужасно: я не знал, что делать, и мы уже подъезжали к замку. Я приобнял его и погладил по голове – как утешаю Карла или Клауса, когда они упадут и разобьют локоть или коленку.

Мы сидели так минут десять. Я заметил, что мы едем к замку не так, как обычно. Наверное, Горан догадался, что происходит, и велел шоферу сделать круг. Так же внезапно, как и начал плакать, Линторфф отпустил меня, и я дал ему свой носовой платок, как дал бы в такой ситуации платок ребенку. Он вытер глаза, пытаясь взять себя в руки.

– Ты действительно простил его, Гунтрам?

– Да. Я не стал бы шутить с такими серьезными вещами.

– А меня простишь когда-нибудь?

– Не знаю. Ты начал новую жизнь, мне тоже нужен новый старт. Отпусти меня, и можешь считать, что мы примирились.

– Я не могу. Ты – моя душа. Ты принадлежишь мне.

– Тогда вы знаете ответ, сир.

========== "11" ==========

21 марта. Страстная Пятница

Этим утром в замок начали стягиваться динозавры. Я хотел сразу сбежать с детьми к Элизабетте, но их отец решил, что они должны послушать мессу и позже я смогу отвезти их к ней обедать.

Накануне мы стали свидетелями крупной ссоры между новобрачными. Армин сдержал обещание и сбежал в свою квартиру в Цюрихе. Мне очень его не хватает. Ведьма все еще в дурном настроении: медовый месяц пришлось прервать, ее свадебный репортаж отменили из-за смерти князя, Линторфф запретил ей уезжать из Цюриха и куда-либо ходить, потому что она, как член семьи Лёвенштайнов, сейчас официально в трауре. Она едва не разбила сервиз от Версаче об его царственную голову, когда он предложил ей одеваться соответственно. Фридрих до сих пор не может поверить, что женщина может так себя вести. Добро пожаловать в XXI век, и, если я правильно помню, Марианна фон Лихтенштайн тоже обладала взрывным характером.

Так как у супругов напряженные отношения – это еще мягко сказано, – Линторфф решил, что я должен каждый вечер – после того, как уложу детей – ужинать с ними. Если спросите меня, то это очень плохая идея. Я совсем этому не рад и стараюсь за столом держаться тише воды ниже травы.

Я его не понимаю. Правда. Он ведет войну с Репиным, имеет дело с очень неприятными клиентами, но прячется за моей спиной от своей собственной жены. По словам Фридриха, он боится сорваться и сделать что-нибудь такое, о чем потом пожалеет. Я, дескать, его умиротворяю. Да-да, прямо-таки голубь мира – когда на самом деле мне хочется его прибить.

Поскольку ужин был «неформальный», мне пришлось сидеть слева от герцога, лицом к герцогине, потому что Линторфф не позволяет ей садиться во главе стола – это допустимо лишь в торжественных случаях.

Нам прислуживали Фридрих и Дитер, и герцогиню раздражало, что Дитер, подавая блюда, метался между мной и ею. Это что, такая месть со стороны Фридриха – отказываться ей прислуживать? Мне он всегда подавал без проблем.

– Ты уже решила, что будешь делать завтра, дорогая? – спросил Линторфф с притворной веселостью – обычно к такому тону он прибегает, когда хочет вежливо от тебя избавиться.

– Разве у тебя завтра не будет делового обеда с твоими ассоциатами?

– Будет. Отец Бруно отслужит нам мессу, и в час начнется обед. Куда ты собираешься поехать?

– Никуда. Если тут будут твои дети с де Лилем, тогда я тоже могу остаться. Я – твоя жена и заслуживаю уважения, – твердо сказала герцогиня.

– Они останутся только на мессу, и поскольку ты не соблюдаешь католические обряды, тебе лучше не присутствовать. Это очень скучная встреча. Ничего гламурного.

– Я – твоя жена. Ты не можешь меня отослать, – она повысила голос.

– Да, я в курсе, но ты – женщина, а женщины на наши встречи не допущены, – резко сказал он, выделяя каждое слово.

– Де Лиль, выйдите, – почти истерически велела она мне.

Я уже поднялся из-за стола, но Линторфф рявкнул:

– Сядь и доешь свой суп.

Что за навязчивая идея – всегда требовать, чтобы я доел суп?! Может быть, Фридрих заставлял его самого в детстве? Я вопросительно посмотрел на старика. Кого из них мне не послушаться? Хороший вопрос. Фридрих махнул рукой, и я остался сидеть, догадываясь, что ничего хорошего не увижу.

– Что с того, что я – женщина? Мы с тобой равноправны! Ты и твои свиньи, которые завтра придут, должны зарубить это себе на носу! Я так же много работаю, как и все вы, и устала слушать ваши шовинистские замечания!

– Что не мешает тебе пользоваться моими кредитными карточками, – невозмутимо заметил Линторфф. – Я – твой муж, и ты, как моя жена, должна подчиняться. Если я говорю, что надо уехать, ты должна уехать. Возьми мой самолет, слетай в Рим или Париж, повидайся с друзьями.

– Ты сам-то слышишь, что говоришь?! Я не собираюсь тебе подчиняться, сейчас не средневековье. Я – независимая женщина!

– Мадам, если хотите, мы можем вместе поехать к принцессе ди Баттистини. Уверен, она будет счастлива видеть вас за обедом, – вмешался я, прежде чем скандал не пошел на новый виток. Думаю, Элизабетта отнесется к этому с пониманием и превратит меня в своего раба всего на десять лет, вместо заслуженных двадцати – за то, что я «привел к ней в дом эту вульгарную женщину».

– Сделай так, как говорит де Лиль, Стефания. Это дельный совет. Тебя завтра тут не ждут, – сказал Линторрф. Я уставился на очень раздраженного Фридриха. Да, твоему подопечному стоит освежить в памяти уроки этикета.

– Я не собираюсь никуда ехать с этим ничтожеством! – взорвалась герцогиня. – С нищим, который живет за счет богатого мудака, считающего себя пупом земли!

Он смотрел на неё с такой ненавистью, что я застыл на месте. «Если он сейчас на нее бросится, я не смогу его остановить», – промелькнуло у меня в голове.

– Мадам, вы не в себе. Ступайте к себе и отдохните. Я хочу, чтобы вы уехали завтра в девять утра, – угрожающе пророкотал Линторфф, едва не согнув серебряную вилку, которую держал в руке. Она вскочила и в ярости запустила в него стаканом. Я закрыл глаза, ожидая худшего.

Но ничего не случилось. Она вышла из комнаты, перестук ее высоких каблуков эхом разнесся по коридору. Дитер сразу же бросился подбирать осколки. У меня чудовищно заболела голова, и только я хотел извиниться и уйти, Линторфф сказал Фридриху подавать главное блюдо. Чувствовалось, что он едва сдерживает ярость, когда он очень вежливо спросил меня о том, как дела у детей в школе. Нервно сглотнув, я начал рассказывать, что они учатся писать гласные, готовят пьесу к маю и планируют поймать кролика на Пасху, чтобы потом оставить его себе насовсем. Слушая мой голос, Линторфф постепенно успокаивался.

– Скажи им, что я запрещаю им заводить кролика. Он испортит всю мебель. Они и так уже отобрали у тебя Мопси.

– Собаке с ними очень нравится, сир, – сказал я, переводя дух: похоже, буря миновала. – Они собираются взять ее в школу после каникул, чтобы показать друзьям.

– Бедное животное в полной мере отрабатывает свое содержание. Теперь вот еще что, де Лиль: их день рождения. Пожалуйста, устрой всё как можно проще – совсем недавно мы похоронили князя. Пусть пригласят несколько друзей поиграть, но на этом всё. Никаких аниматоров и буйных развлечений.

– Как пожелаете, сир. Я передам герцогине, она настаивала на том, чтобы самой заняться этим.

Да, это была его идея, что-то вроде извинения за то, что он не позволил ей присутствовать на встречах в Страстную Пятницу и на Пасху – в этом году гораздо более строгих, так как Лёвенштайн был одним из главных лиц в банке – последний из Старой гвардии. Всего несколько кроликов и корзинок для детей, чтобы искать пасхальные яйца, но без музыки и представления. Им придется играть на площадке с Карлом и Клаусом или бегать по саду. Я уже представлял, как у меня отваливаются руки от рисования бесконечных зверюшек.

– Когда начинается твоя выставка в Берлине?

– Двадцать четвертого, Ваша Светлость. Остерманн уже туда все отправил.

– Ты поедешь?

– Не уверен, сир. Это зависит от детей. Если они заболеют, как прошлой весной, я останусь с ними. Не так уж я там и нужен.

Утро Страстной пятницы началось не слишком хорошо. К десяти дети были одеты, накормлены завтраком и проинструктированы хорошо себя вести во время мессы. Они не первый раз посещают церковную службу, но обычно там присутствуют только Линторффы, Армин, Фридрих, несколько слуг и я. Сегодня же должно было прийти много народа.

Очень рано, в половине девятого, я завтракал в малой столовой – только безумец пошел бы есть на кухню к Жан-Жаку, которому предстоит сегодня три раза кормить полсотни богачей – когда Линторфф ворвался туда, уже одетый в темный костюм.

– Иди к детям и оставайся там, – сказал он очень мягко, несмотря на резкость слов и хмурое лицо.

Я предпочел послушаться. Перехватив Фридриха на лестнице, я спросил:

– Ты знаешь, что происходит? Меня отослали в детскую.

– Герцогиня не подчинилась Его Светлости.

– И ты так просто об этом говоришь?! Ты же прекрасно знаешь, что он может натворить, когда разозлен! Сделай что-нибудь, ради Бога!

– Он ее и пальцем не тронет. Она – женщина. Если Его Светлость захочет ее приструнить, он сделает это по-другому. Не волнуйся, дитя, это не твоя забота. Пригляди за юными принцами и не пугайся, если герцог с герцогиней станут друг на друга кричать.

Я как раз уговаривал Карла и Клауса вставать, когда услышал снизу неразборчивые крики, в основном, Стефании. Я побледнел, но дети и ухом не повели.

– Она злит папу, – сообщил мне Клаус на тот случай, если я вдруг не знаю.

– Папа сказал, что он счастлив только с тобой и с нами, – добавил Карл.

– Занимайтесь своими делами и не лезьте в чужие. Взрослые сами разберутся. Сейчас же вставайте и одевайтесь. Я не желаю больше слышать, как на вас жалуются, – сказал я им немного строже, чем надо было.

Когда полуодетые (я не стал рисковать их галстуками и пиджаками) мальчишки наконец уселись за стол завтракать, я увидел из окна, что герцогиня уезжает. Значит, она жива и невредима, подумал я.

– Папа, папа! – восторженно взвизгнули Карл с Клаусом и бросились к отцу, стоящему у двери.

– Наконец-то встали, засони. Вас не добудишься! – сказал он, целуя их, пока они пытались на него вскарабкаться. – Сегодня к папе придут несколько друзей, и я хочу, чтобы вы показали себя с лучшей стороны. Не создавайте трудностей Гунтраму. Я буду очень занят до позднего вечера, так что мы теперь увидимся только завтра утром. Ведите себя хорошо у тети Элизабетты.

Оба мальчика весело закивали.

– Де Лиль, пожалуйста, скажи принцессе, что я позвоню ей завтра утром, и мне нужно, чтобы она заняла место герцогини в воскресенье, так как Стефания плохо себя чувствует. Извинись от моего имени за то, что я так небрежно прошу об одолжении, но у меня до завтра нет ни минуты свободной.

– Да, Ваша Светлость. Мы с детьми на мессе будем на заднем ряду – на всякий случай.

Он с горечью посмотрел на меня.

– Я ожидал, что ты сядешь со мной, но то, что ты говоришь, имеет смысл.

Неужели он думал, что я сяду впереди, как раньше, когда был Консортом? После того, как он турнул герцогиню не самым элегантным образом? НУ НЕТ. Может, мне надо подсесть к Репину, чтобы до Линторффа что-то дошло? И мне придется говорить с Элизабеттой от его имени? Вот дерьмо!

Во время службы дети вели себя хорошо – я постарался прийти всего за пять минут до начала. К нам подошли некоторые члены Ордена, которым, впрочем, было интересней посмотреть на детей, чем говорить со мной. Когда мы покинули часовню, я увидел, что приехал Константин с Обломовым, в сопровождении нескольких телохранителей.

Я направился прямо к нашей машине, но Обломов последовал за мной. Милан открыл дверь, мальчишки запрыгнули внутрь и стали поднимать свои сидения. Клаус справился первым, и я пристегнул его.

– Привет, соболь, давно не виделись, – пророкотал Обломов. Я заметил, что Милан напрягся, его рука нырнула под пиджак.

– Здравствуйте, Иван Иванович. Прошу меня извинить. Нам надо ехать.

– Босс только хочет знать, как ты. Положи его обратно, Михайлович, или ты хочешь повеселиться?

– Пожалуйста, Иван Иванович! Со мною дети. Скажите Константину, что у меня все хорошо, и ему не стоит беспокоиться.

– Где герцогиня?

– Она тоже уехала, как и я – встреча только для членов. Передавайте мои наилучшие пожелания вашему боссу.

– Очень хорошо, соболь. Босс увидится с тобой в Берлине, – Обломов пожал плечами. – Пора работать. Пока, – сказал он и ушел. Мне пришлось прислонить голову к металлическому обводу двери.

– Поехали, Гунтрам, не грузись. Жаль, что я не могу остаться. Хотелось бы тоже с ним поквитаться.

– За Лондон?

– Нееет, в Лондоне все было с одобрения Горана. Тут другое. Новое дело, – проворчал он, садясь в машину.

Вскоре мы приехали к Элизабетте в Цолликон. Она живет на вершине холма в окруженной большим садом вилле с видом на озеро. Дети сразу же начали гоняться друг за другом, даже не взглянув на нее. Я открыл рот, чтобы отчитать их, но Элизабетта сказала:

– Оставь их. Они – дети, им нужно бегать. Твой человек присмотрит за ними. Давай пойдем в дом, и ты расскажешь мне, чем занимался в последнее время.

Бедняга Милан, его только что перевели из водителей в няньки. Да, он действительно заслуживает повышения.