Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 65 страниц)

(13) Замок Святого Ангела, он же мавзолей императора Адриана, стоит на берегу Тибра, недалеко от Ватикана. Построен во 2 веке нашей эры.

========== "3" ==========

14 декабря 2006 года

Очередной семестр закончился, и тоже с неплохими оценками: 5,6. Для меня это стало неожиданностью – я почти не занимался. Не могу делать все сразу. Днем нужно присматривать за детьми, после того как они возвращаются из школы, вечером, после девяти, когда они в постели, рисовать.

Я закончил портреты кардинала Риги и мадам ван дер Лу. Обе работы расхвалили, и я получил еще два предложения, от которых вынужден был отказаться. Я был слишком занят иллюстрациями к книге, и только чудом успел закончить их к середине ноября. Мне тоже нужно хотя бы немного времени для себя – учиться, работать над дипломом и рисовать то, что хочется самому.

Я держу книгу в руках и до сих пор не могу в это поверить. Она прекрасно отпечатана, на качественной бумаге. Похоже, что Остерманн выжал из миссис ван Бреда все, что можно. Стоит дороговато (39 швейцарских франков 30 евро за сорок страниц в твердой обложке), но я не стал ничего говорить Коко. Ей видней. Она осталась в восторге от иллюстраций и напечатала первое издание тиражом пять тысяч экземпляров. Кажется, у нас будет много туалетной бумаги. Тираж слишком большой, но она считает, что продаст сразу около 70% тиража; издание 3.500 экземпляров стоило бы примерно столько же, сколько выпуск пяти тысяч штук. Остальное можно пустить в продажу после праздников.

Я взял себе восемь экземпляров: два для Клауса и Карла на Рождество, два для близнецов Корины, один для Хуана Игнасио Долленберга, один для моего бывшего соседа Жоржа (Хорхе) в Аргентине и два для внуков Титы.

Моя книга продается в книжных магазинах Германии, Швейцарии и Австрии.

Самый большой сюрприз в этом году нам устроил Михаэль Делер. Алексей сказал мне, что Михаэль и Моника собираются пожениться в апреле, и герцог предложил провести церемонию и прием в Замке. Теперь Фердинанд в лицо называет Михаэля «мистер ван дер Лейден», чем страшно того раздражает. Я очень рад за них обоих. Неделю назад я получил от Моники приглашение. Не знаю, что им подарить на свадьбу. Картина – это слишком, и будет похоже, что я просто избавился от ненужного хлама. Кроме того, Михаэль не слишком любит искусство. Вот оружие и всякая электроника – это больше по его части.

Остерманн ухитрился продать часть моих картин через галерею в Женеве. После арт-дилера, моего менеджера, который забирает 50% дохода, и наших друзей-налоговиков я получил 19 000 франков плюс еще 4 000 от мадам ван дер Лу. Мне спокойнее знать, что у меня есть немного своих собственных денег на банковском счете – предыдущие 21 000 плюс эти; итого, за вычетом расходов, 41 000 франков. Линторфф посмеялся бы над такой суммой.

Репин предложил купить Мадонну, написанную мной после Рима. Она очень красивая – не знаю, откуда что взялось – но я не смог ее продать. Она особенная. Константин набавил цену до 35 000 евро, но я отказался и сказал ему правду: что она мне нравится, и я не могу с ней расстаться. «Теперь ты понимаешь чувства, которые я испытываю к твоим картинам», – сказал он и оставил меня в покое.

Константин и я стали кем-то вроде друзей. Честно говоря, кроме Алексея и Горана, он – единственный, у кого хватает смелости игнорировать желание Линторффа изгнать меня из «внутреннего круга»; по эволюционной шкале я сейчас на один уровень выше уборщицы, но ниже начинающего трейдера. Подозреваю, что он даже запретил Армину со мной разговаривать, поскольку мы больше не занимаемся вместе. После лекций я забираю Карла и Клауса из детского центра и еду с ними домой обедать, заниматься и по мере моих сил играть. Милану приходится иметь дело «с тремя детьми, к счастью, малыши хорошо себя ведут, не то что старший». Фридрих тоже недоволен ситуацией.

Несмотря на все, Константин пишет мне, и я ему отвечаю. Это менее бросающийся в глаза способ общения. Все делается открыто, так что меня пока больше не обвиняли в измене. Мы пишем бòльшей частью об искусстве, университете, моей работе, о политике и всяких таких вещах. Это помогает мне не забыть, что в мире существуют и взрослые люди, а не только дети.

В Алексее оказалось больше независимости, чем я думал. Он проигнорировал своего босса, когда тот приказал ему прекратить все контакты со мной. «Мой герцог, при всём уважении, мое свободное время принадлежит мне. Я провожу его так, как считаю нужным». Иногда я хожу с ним и с его бойфрендом, Жан-Жаком, в кино или обедаю с ними. Готовит, разумеется, Жан-Жак – он никогда не позволит «войти в его кухню (разве это не квартира Алексея?) мужлану, привыкшему довольствоваться консервированными равиоли и понятия не имеющему, как пользоваться микроволновкой». Странно и интересно смотреть, как работают зрелые отношения. Алексей может мечтать, о чем хочет, и пытаться вести себя, как ублюдок, но Жан-Жак делает все, что хочет. Он независим. Они иногда ругаются, но Алексей всегда останавливается, когда ссора подходит к опасному краю. Они идеально подходят друг другу.

Линторфф большую часть времени в отъезде. Он путешествует неделями и возвращается домой на неделю или две, чтобы увидеться с детьми. К счастью, он не балует их, чтобы компенсировать пропущенное время. Он пишет им почти каждый вечер, а я читаю им его письма. Сперва Карл и Клаус не совсем понимали, что означает этот кусок бумаги, но сейчас они сообразили, что это от папы, и очень радуются. Иногда он звонит им, если время подходящее. Когда Линторфф здесь, он с удовольствием играет с ними и очень внимательно слушает их рассказы. В этом плане он – чудесный отец.

Со мной он обращается, как с остальными слугами. Отстраненно, холодно и требовательно. Я должен два раза в неделю представлять ему отчет: не болели ли они, что делали на занятиях в центре, что читали, чем занимались дома. Линторфф хочет иметь полное детальное описание, и он читает мои отчеты, потому что потом спрашивает детей о том, что я ему написал. Он называет меня «де Лиль», а я его – «сир», «Ваша Светлость» или «герцог». Он требует, чтобы я выходил из комнаты, когда он приходит посмотреть на детей. Если я и вижу его с малышами, то только когда они играют в саду.

21 декабря 2006 года

Сегодня Фридрих сказал, что на Рождество мое присутствие не потребуется. Перевод: Гунтрам, на каникулах можешь расслабиться. Герцог возьмет детей в Рим, и они останутся там до седьмого января. С ними поедет Лизетта.

Дети очень расстроены. Они ожидали, что получат Гунтрама в свое полное распоряжение, поскольку нам всем не надо заниматься.

Что я буду делать? Это более-менее каникулы… почти на три недели. Линторфф сильно заблуждается, если думает, что я останусь в Цюрихе морозить задницу. Мне всего двадцать четыре!

Я поеду в Париж и потом куда-нибудь на север. Может, в Лилль или Брюгге рисовать. Да, это будет отлично. Надоело слышать целый день немецкий.

23 декабря

Пережил большой рождественский скандал с Гораном, так как Линторфф со своими сыновьями уехал в Рим. Он взял с собой Фридриха, очень недовольного тем, что «Его Светлость планирует несколько обедов и встреч с друзьями. Едва ли это подходящая обстановка для юных принцев!»

Горан ворвался в дом, как смерч, разозленный тем, что я собираюсь уехать на каникулы.

– Ты представляешь, сколько ресурсов потребуется отвлечь, чтобы устроить твою маленькую поездку?! – заорал он.

– Какие еще ресурсы? Я забронирую номер в отеле и билеты на поезд. Я уже знаю отель в Париже, где буду жить первые пять дней. Куда потом, посмотрим.

– Мне придется отрядить с тобой четырех телохранителей! У тебя хотя бы есть разрешение Его Светлости?

– Разрешение на что? Он три недели будет в Риме со своими сыновьями. А мне что прикажешь делать? Сидеть здесь и вязать? Нет, погоди. Я должен сидеть и рисовать цветы в вазе и не выходить из дома.

– Братец, вспомни, что я говорил о твоем поведении! Оно должно быть безупречным. Как только ты ступишь хоть один шаг вне стен этого дома с кем-нибудь кроме меня или Алексея, герцог сойдет с ума от ревности. Пожалуйста, избавь нас всех от этого ужаса. Ты, один в Брюгге? Никогда. Он притащит тебя обратно домой, а меня пристрелит за то, что я позволил тебе сделать такую глупость. Ты – Консорт Грифона!

– Я?! Это закончилось еще в апреле! Ты не заметил, что он обращается со мной, как с дерьмом?! – рявкнул я в ответ.

– Ты обращаешься с ним хуже, чем с дерьмом. Я видел. Айсберг теплее, чем ты. Твое безразличие медленно убивает его, но он до сих пор не может тебя отпустить. Ты знаешь, что он снова стал встречаться со шлюхами каждый раз, когда уезжает отсюда?

– Так купи ему пачку презервативов! – заорал я, напрочь забыв о манерах. Нет, я не ревную. Он может трахать, кого хочет, мне нет до этого дела.

– Посмотри, как ты реагируешь! Просто вскинулся, услышав это! Почему бы тебе все это не прекратить?

– Я ревную?! Твой босс и до моего появления прыгал по всем постелям Европы! Так что делай свою работу и не обвиняй меня в своих проблемах. Ты – единственный, кроме Фердинанда и Фридриха, кто знает правду! Как ты можешь просить меня об этом?! Что бы ты чувствовал, если бы был на моем месте?

– Гунтрам, это не может продолжаться бесконечно.

– Я прошу прощения, что не дал твоему боссу трахнуть меня прошлой ночью, чтобы облегчить тебе жизнь, – запальчиво воскликнул я. – Сам подумай, он был таким задолго до того, как подобрал меня в Венеции. Так что нельзя сказать, что твой босс изменился, ты знал его.

– Он все еще очень любит тебя и страдает из-за этого. Должно быть, это настоящая пытка, когда тот, кого ты любишь от всего сердца, каждый день тебе отказывает.

Кажется, я попал в параллельный мир. Горан Павичевич, наш любимый сербский киллер, изображает Купидона.

– Помнится, ты говорил, что никто не должен вмешиваться в отношения между двумя людьми. Так что? У меня есть твое разрешение, или я уезжаю на свой страх и риск? Я уже сбегал от вас однажды, – с вызовом спросил я.

Горану это совершенно не понравилось.

– Я посоветуюсь с Его Светлостью, – буркнул он, выуживая мобильник из кармана, набрал номер и стал говорить по-русски. Я отошел и сердито сел на диван. Горан говорил долго, почти пятнадцать минут.

– Ладно, Гунтрам. Ты можешь съездить на две недели в лондонский дом. Это – всё, чего я смог добиться для тебя. Соглашайся или забудь о поездке. Ты можешь уехать после 28-го и останешься там до 6-го. У меня там есть небольшой штат, они позаботятся о твоей безопасности. Отсюда с тобой может поехать Милан.

– Я не хочу в Лондон!

– Либо Лондон, либо Цюрих. Сам решай. А я с удвоенным вниманием буду следить за тобой, чтобы тебе в голову не пришла какая-нибудь сумасшедшая идея, – очень серьезно сказал он.

– Ладно. Пусть будет Лондон. Вы с ним – парочка психов-параноиков!

– Я не параноик. Я просто предупреждаю тебя. Он не даст тебе ездить по Европе без охраны. Ты все еще очень важен для него, и если с тобой что-то случится, он сломается. У нас уже был Лондонский Опыт с Репиным в 2003 году.

– Он просто не хочет, чтобы я трахался с кем-нибудь, как это делает он. Какое-то время я надеялся, что он отпустит меня, потому что он обращается со мной, как с дерьмом, что ему надоест, что меня выкинут отсюда, как только мальчики начнут ходить в детский центр, но нет, он все тот же псих, одержимый навязчивой идеей. Он никогда не позволит мне начать новую жизнь, – сказал я с отчаянием.

– Братец, он убьет любого, кто к тебе приблизится, и сделает это собственными руками.

29 декабря, Лондон

Я здесь, в его доме. Приехал вчера вечером с Миланом, который страшно счастлив побывать в Лондоне. Он никогда до этого не приезжал сюда «на каникулы» и хочет поиграть в туриста. Сегодня он таскал меня по всему городу. Милан жаждет попасть в оперу, в Ковент-Гарден, и уже где-то раздобыл билеты. Еще ему хочется сходить в Национальную портретную галерею… и он захватил с собой туристический гид, который читал в самолете.

Коко звонила мне за несколько дней до Рождества, сказала, что все книги проданы и она собирается выпустить следующее издание ко Дню Волхвов*, но на этот раз только три с половиной тысячи экземпляров, так как она не хочет рисковать хорошими показателями, которые есть сейчас. Я согласился.

Долленбергам и Хуану я звонить не стану. В моем теперешнем шатком положении лучше держаться от них подальше. Представляю, что Линторфф, обозленный моим «контролируемым побегом» из Цюриха, только и ищет повод нанести ответный удар.

Я позвонил Горану, чтобы извиниться за грубое поведение, и он был достаточно добр, чтобы сказать: «Не волнуйся. Я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело. Хороших каникул, братец».

3 января 2007 года

До сих пор не могу поверить. Сегодня во второй половине дня мы с Миланом ходили в Хэрродс**, чтобы купить двух медвежат, одетых в форму королевских гвардейцев, охраняющих Букингемский Дворец, и там я столкнулся с Обломовым.

– Здравствуй, Соболь. Мадам хочет на тебя посмотреть. Она пьет чай в ресторане со своей дочерью, Софьей Константиновной, – сказал Обломов со вселенской скукой на лице. Он буркнул «Здравствуй» Милану, и тот сделал то же самое. Мне казалось, они ненавидят друг друга…

– Мадам – это жена мистера Репина? Думаете, это хорошая идея?

– Мадам известно о тебе с 2001 года. Она, можно сказать, успокоилась, узнав, что босс решил прекратить связи с ненормальными художниками и осесть с тобой, но Линторфф все испортил. Она хочет с тобой поговорить. Михайлович***, хочешь выпить чего-нибудь? Нам там делать нечего.

– Почему нет, – пожал плечами Милан.

– Отлично, – Обломов взял меня за локоть и буквально потащил на четвертый этаж, в Георгиевский ресторан.**** В отместку я отдал его гориллам нести купленные игрушки.

Жена Репина оказалась элегантной женщиной средних лет (сорок с чем-то), с карими глазами и каштановыми волосами. Совсем не такой, какой я представлял жену босса мафии – дешевой тощей безмозглой блондинкой. Рядом с ней сидела ее дочь, молоденькая девушка лет 15-17, с чертами лица, как у матери, но с волосами цвета воронова крыла, как у отца.

– Добрый день, мистер де Лиль. Мой муж прекрасно о вас отзывается. Я обожаю ваши работы.

– Большое спасибо, мадам. Я к вашим услугам, – сказал я, целуя ей руку.

Дочка хихикнула.

– Добрый день, мисс Репина.

– Вы можете называть меня Ольгой Федоровной, мистер де Лиль. Прошу, присядьте.

– Благодарю вас, – в замешательстве сказал я, не зная, что делать.

– Спроси его, мам! – потребовала дочка у матери.

Я побледнел заранее, ожидая, что она собирается спросить «об этом».

– У моей дочери совершенно нет манер, сэр, – она засмеялась. – Вспомните свои шестнадцать лет. Я хотела бы заказать ее портрет для мужа. Это будет сюрприз на двадцатипятилетие нашей свадьбы. Я знаю, что он собирается подарить мне дом в Париже, и хотела бы приготовить ему что-то особенное. Софья – наша единственная дочь (у нас еще три мальчика) и отцова любимица. Думаю, вы могли бы ее нарисовать. Нам нужно, чтобы портрет был готов к середине мая. Этого времени достаточно?

– Не уверен, что это хорошая идея, – проговорил я.

– Пожалуйста, соглашайтесь. У папы очень много ваших работ. Он даже подарил мне одну из них на день рождения. «Собак» – они мне очень нравятся, – сказала Софья.

– Мисс Репина, честно говоря, я не знаю, когда смогу сделать с вас эскизы. Я живу в Цюрихе и большую часть времени учусь и занимаюсь со своими двумя подопечными.

– Софья, дорогая, позволь мне поговорить с мистером де Лиллем наедине.

Девушка поднялась и быстро ушла.

– Мадам, это неловкая ситуация для нас обоих. Лучше я пойду.

– Чепуха, Гунтрам. Я замужем за Константином уже почти двадцать пять лет и знакома с ним с тех пор, когда ему было четырнадцать. Неужели вы думаете, что я не знаю о его предпочтениях? – Я побледнел. – Он был увлечен вами очень долго, и теперь, когда я познакомилась с вами лично, я хорошо его понимаю. Мы с Константином очень хорошие друзья. У нас договорный брак, он был прекрасным отцом нашим детям и хорошим и щедрым мужем мне. Мы оба знаем, что нравится другому. Да, у нас есть дети, но у нас разные спальни уже десять лет, – мягко объяснила она.

– Мадам Репина, Ольга Федоровна, у меня есть много причин отклонить ваше предложение.

– Прошу вас, Гунтрам, примите мое предложение. Вы и Линторфф вот уже год не состоите в отношениях. Константин рассказал мне о его неверности, и я вам сочувствую. Мой муж обожает ваши работы и свою дочь. Пожалуйста, если он не может получить вас, позвольте ему иметь хотя бы что-то от вас, это доставит ему огромную радость.

– Ваша дочь знает, кто ее будет рисовать?

– Она знает, что ее отец восхищается вами, как и ее мать. Этого достаточно.

– Боюсь, если я возьму ваш заказ, у меня не будет времени им заниматься. Я живу в Цюрихе, и следующий учебный год – мой последний в университете. Мне нужно до конца лета представить тезисы диплома.

– Софья приедет в Цюрих, если вам так удобнее. Пожалуйста, Гунтрам, сделайте нам одолжение. На сегодняшний день между Константином и Линторффом нет никаких разногласий. Они сотрудничают, и герцог дважды был у нас в гостях в Санкт-Петербурге.

– Я могу сделать несколько набросков с нее в ближайшие два дня и представлю вам проект шестого числа, перед тем, как вернусь в Швейцарию. – Горан убьет меня за это. – Но я настаиваю, чтобы во время позирования в комнате присутствовали вы и мой телохранитель. Ваша дочь несовершеннолетняя, а Линторфф – очень тяжелый человек.

– Я согласна на эти условия. Начнем завтра? Вы можете прийти к нам? Это недалеко от вашего дома. Моя дочь будет просто счастлива.

– Завтра в десять?

– Да, и вы должны остаться пообедать с нами. Я настаиваю, – сказала она, протягивая руку.

– Спасибо, мадам, – я поцеловал ей руку и ушел.

Теперь можно официально признать – я ненормальный самоубийца. Линторфф прикончит меня, когда узнает, что я собираюсь рисовать дочь его злейшего врага, а мне плевать. Девочка симпатичная, а Константин – мой хороший друг. Честно говоря, я бы выпрыгнул из окна, если б не он, Алексей и Горан. Я лишь надеюсь, что у меня получится хорошо. Сообщу Горану о своих планах на завтра – не хочу, чтобы у Милана из-за меня были проблемы.

Гадая, где может быть Милан – вряд ли Обломов мог что-то с ним сделать, да и Милан не выказал беспокойства, увидев русского – я набрал номер Горана.

– Здравствуй, Гунтрам. Всё в порядке?

– Надеюсь, что да. Я потерял Милана, он с Обломовым, но я не поэтому тебе звоню. Я согласился писать портрет дочери Репина по просьбе ее матери. Мы начнем завтра в его доме в Лондоне. Милан и она будут присутствовать, пока я делаю эскизы.

– Ты решил нас всех заразить своими сердечными приступами, это точно, – он вздохнул. – Скажи, сделай милость, как мне сообщить эту новость герцогу?

– Не говори ему. Я сам это сделаю, когда мы вернемся в Цюрих. Это моя проблема. Я только сказал тебе на тот случай, если требуются изменения в охране, или ты против того, чтобы я это делал.

– Это не опасно для тебя. Репин не посвящает свою жену в наши дела, как герцог не посвящает тебя. Скажи Милану, чтобы мне позвонил. Пока.

6 января

Софья Константиновна – милая девочка. Она сказала, что хочет быть модельером и учится в школе «Святого Мартина в полях», здесь, в Лондоне. Мы быстро нашли общий язык, и я начал работать. Она думала, что это будет похоже на ту сцену в «Титанике», но я не Леонардо ди Каприо, и мы все утро проболтали с ее матерью в гостиной. После обеда я занялся эскизами.

– Ты так быстро рисуешь. Это невероятно, – восхищенно сказала она. – Я не могу так быстро и аккуратно.

– Это как в спорте – нужно тренироваться каждый день.

– Нет, дело не в том, сколько ты тренируешься, а в таланте, – сказала Ольга. – Ни одного неверного штриха. Я изучала искусство в Московском Университете, у меня даже было несколько выставок, но такая техника, как у тебя, мне недоступна. Муж говорил, что ты – самоучка.

– Я делал много копий, это правда, и читал все книги по искусству, которые только были в школьной библиотеке, – пожал я плечами.

– Как ты решаешь, что рисовать? – спросила Софья.

– Вообще-то я ничего не решаю, – я рассмеялся. – Просто делаю много набросков, и в один прекрасный день совершенно внезапно оказывается, что я знаю, как именно их нужно использовать. Сначала я делаю эскизы темперой или акварелью, а потом переношу на холст. После этого идет чистая импровизация. Пока я пишу красками, все может поменяться. Для книги я нарисовал больше иллюстраций, чем требовалось. Остерманн потом помог мне отобрать нужные.

– Книга божественна. Я заказала несколько экземпляров для детей моих друзей. Её почти невозможно достать. Вам нужно выпустить следующее издание. Знаешь, я никогда раньше не видела, чтобы мой муж читал детскую книжку, – засмеялась Ольга. – Ты еще не сообщил мне свои условия, Гунтрам.

– Мой агент – мастер Остерманн. Я в этих вопросах не разбираюсь. Понятия не имею, как он устанавливает цены, но не верьте ему, он берет лишнего.

– Буду иметь в виду, – хихикнула она.

На следующий день после обеда у меня уже были готовы два наброска рашкулем ее лица и один, побольше, карандашом. Я все еще не был ими доволен, хотя и мать, и дочь восхищались ими. Софья, как маленькая девочка, запрыгнула на кровать в комнате, где мы работали, и лежа стала рассматривать наброски. Вот что я искал! На солнце ее темные волосы сияли, и ее голубое вечернее платье красиво контрастировало с бледной кожей.

Да, вот как это будет: ее, лежащую на животе и рассматривающую свое лицо в маленьком зеркальце, омывает солнечный свет. Если ей захочется, можно добавить в композицию ее мопса на полу или на постели. Я принялся за дело после того, как Ольга утвердила мою идею – все-таки я собираюсь изобразить ее несовершеннолетнюю дочь в постели.

– Что за нелепость! Я знаю, что ты не сделаешь ничего порнографичного! – рассмеялась Ольга, когда увидела этим утром предварительный рисунок, сделанный темперой. – Моя дочь выглядит здесь, как принцесса из волшебной сказки. Очень красиво.

Софья была в восторге и попросила добавить мопса, лежащего в изножье кровати.

Я хочу это нарисовать, и не важно, кто позирует или кому портрет будет продан.

В шесть мы с Миланом сели на самолет обратно в Цюрих. Завтра я увижу детей, я так по ним скучаю.

8 января

Вчера вечером Карл и Клаус вернулись домой. Они оба буквально выпрыгнули из машины, как только их отстегнули от автокресел. Лизетта выглядела очень, очень усталой. Мне пришлось наклониться, поскольку братья жаждали повисеть у меня на шее, громко выкрикивая мое имя. Их отец даже не взглянул на меня, а сразу прошел в дом. Вот и пообщались… Пришло время просить у него «аудиенции».

– Фридрих, не могли бы вы сказать герцогу, что я хотел бы с ним поговорить в удобное для него время? – поспешно сказал я, пока тот не побежал за своим работодателем.

– Разумеется, Гунтрам.

Я искупал детей, одел их в пижамы и усадил ужинать. Лизетту я отправил отдыхать – с нее хватит.

– Двое дьяволят, мистер де Лиль. Не знаю, как вы ухитряетесь их контролировать. Даже отец сбежал от них на пятый день. Они способны вопить часами. А посмотрите на них сейчас, такие правильные и воспитанные, сидят на своих местах и мирно едят! Мне же приходилось целыми днями ругаться с ними.

– Лизетта, вы устали. Почему бы вам не отдохнуть и взять на завтра выходной? Я позабочусь о них. Мы сейчас почитаем, и они быстро заснут.

– Удачи, сэр. Она вам понадобится.

Где-то в десять вечера ко мне пришел Фридрих и объявил, что герцог примет меня, пока ужинает.

Я завязал проклятый галстук и снова надел пиджак, который снял, когда решил порисовать. Помыл руки и отправился в малую столовую, постучался и вошел. Он, как обычно, сидел во главе стола, за его стулом стоял Дитер – один из дворецких.

– Ты хотел меня видеть, де Лиль. Говори, – сказал Линторфф, даже не предложив мне сесть. Ладно, постоим.

– Я хотел проинформировать Его Светлость о заказе, который я получил от члена Ордена.

– Спасибо, Дитер, – сказал Линторфф, и дворецкий исчез, прикрыв за собой дверь. Сесть мне так и не предложили. Он просто кинул на меня один из своих нечитаемых взглядов. Я набрал воздуха в грудь.

– Миссис Ольга Федоровна Репина попросила меня написать портрет ее дочери к двадцатипятилетию свадьбы. Я принял предложение и хотел сообщить вам, пока вы не узнали об этом от третьих лиц. Мы уже выработали предварительную концепцию картины, и она ее одобрила.

– Я не разрешаю. Свободен, – коротко ответил он и сразу же словно забыл о моем присутствии.

– Могу я узнать у герцога причины?

– Ты должен заботиться о наших детях. В деньгах ты не нуждаешься, так как получаешь щедрое жалование. Если я позволил эту затею с иллюстрированием, то только потому, что не видел ничего дурного в книге для детей. Но сейчас другое дело. Ты завтра же откажешься от заказа.

– Я не откажусь, Ваша Светлость.

Он треснул кулаком по столу, заставив меня вздрогнуть.

– Помни свое место и с кем разговариваешь! – разозлено рявкнул он.

– Я вам четко сказал, что буду развивать свою карьеру художника так, как посчитаю нужным, – рыкнул я в ответ.

– Ты – подлая змея, если думаешь, что можешь рисовать дочь одного из моих злейших врагов! Бесстыжая шлюха! В точности как твой дядя! – заорал он, поднялся со стула и пошел ко мне.

– Хорошо вас узнав, я теперь думаю, что мой дядя имел полное право вести себя так, как он вел. Вы давите на людей, пока они не прогнутся под ваши желания. Вы их душите. Это чудо, что я еще способен рисовать. Я его прекрасно понимаю. Вы пожали то, что посеяли, – сказал я медленно и решительно, не заботясь о том, что он взбесится.

И он взбесился. Он схватил меня за шею и сдавил так, что я начал задыхаться. Я попытался оттолкнуть его, но он был слишком силен. Он за шею придавил меня к стене, и мне пришлось сбросить на пол одну из фарфоровых фигурок, чтобы привлечь внимание, иначе бы, я уверен, он убил бы меня.

В комнату ворвался Фридрих, крикнул ему что-то, и он отпустил меня. Я кулем свалился на пол, хватая ртом воздух. Фридрих кинулся ко мне и помог сесть, проверяя, цел ли я. Это все случилось так внезапно, что я не успел осознать происходящее. Я думал, Линторфф наорет на меня или даже даст пощечину, но это было гораздо жестче – в точности, как предупреждал меня Горан, когда говорил о возможной реакции ублюдка, если я «предам его» с другим. Неужели он думает, что я переспал с женой Репина? Он не может быть настолько ненормальным.

– Что ты ему сказал, дитя? – спросил Фридрих, успокаивающе гладя меня по голове.

– Я всего лишь хотел написать портрет дочери Репина. Об этом просила ее мать, – говорить было ужасно больно.

– Только это?

– Он сказал, что я шлюха, как мой дядя, а я ответил, что дядя имел полное право обманывать его, потому что он – псих, помешанный на контроле. Он получил то, что заслужил. И тогда он взорвался.

– Гунтрам, это была самая большая глупость в твоей жизни! Никогда не упоминай Роже в этом доме! Сколько раз я тебе это говорил! А что касается портрета репинской девчонки – ты с ума сошел у него спрашивать такое! Что дальше? Ты захочешь уехать с этим русским?

– Вы знаете, что это неправда! У меня нет никаких чувств к нему! Я буду писать этот несчастный портрет, потому что мне нравится девочка и ее мать хочет подарить картину ее отцу. После того как я порвал с этим кровожадным ублюдком, Репин – мой единственный друг. Вы все меня избегаете, словно я заразился чумой. Нет, вру, Алексей и Горан остались преданы мне. Остальные приняли сторону вашего босса.

– Ты сам не знаешь, что говоришь, мой мальчик. Пойдем, я отведу тебя в твою комнату. Я поговорю с Конрадом об этом. Не вмешивайся и сиди у себя в спальне. Я возьму лед для твоей шеи. Завтра утром на ней будут синяки.

Этим утром я проснулся, чувствуя сильную боль в шее. Она уже приобрела темно-синий оттенок. Я надел свитер с высоким воротом, поскольку галстук не мог скрыть синяки. Не хочу пугать детей. Я возился с ними все утро, и мы вместе пообедали, но мысли мои были где-то в другом месте.

– Гунтрам, птичку! Не собаку! – заныл Клаус. Я обнаружил, что нарисовал щенка вместо дятла, которого он у меня просил. Они не терпят, когда ты не понимаешь, что они хотят.

– Прости, Клаус. Я сейчас нарисую отличного воробья, – сказал я надувшемуся Клаусу и начал рисовать заново. Карл в это время играл.

– Мистер де Лиль, я позабочусь о детях. Фридрих сообщил мне, что герцог хочет видеть вас в библиотеке, – лаконично сказала Лизетта.

Я поблагодарил ее, смыл с рук краску и пошел в библиотеку. Я постучался в деревянную дверь и услышал голос герцога, сухо сказавший: «Входите». Плохой знак, подумал я. К моему удивлению, там обнаружился и Фридрих, который с очень серьезным лицом сидел напротив герцога. Я прошел на середину комнаты и остановился, ожидая разрешения подойти ближе.

– Иди сюда, Гунтрам. Садись, – мягко сказал Фридрих.

Я занял стул рядом с ним и почувствовал пристальный взгляд Линторффа, ледяную ауру его гнева, источаемую каждой порой тела. Я не смог глядеть ему в глаза больше доли секунды – они были по-настоящему пугающими.

– Ты сознательно пренебрег моими приказами, – пролаял Линторфф. – Люди умирали и за меньшее.

– Прошу, Конрад, дай мне уладить это. Гунтрам сейчас под моим началом, – суровым тоном прервал его тираду Фридрих, и что самое поразительное – Линторфф уступил. – Кто обратился к тебе с этим заказом?

– Ольга Фёдоровна Репина, – тихо ответил я. – Я работал два дня у нее дома в Лондоне.

– Да, это то, что Горан сказал нам. Он разрешил тебе заняться этим, только чтобы избежать дальнейших проблем. Милан сказал, что там не происходило ничего предосудительного, – поддержал меня Фридрих. – Главная проблема в том, что тебе не следовало соглашаться ни при каких условиях. Тебе не стоило брать заказ, поскольку это выглядит, как явное игнорирование приказов Его Светлости, – продолжал Фридрих.

– Каких приказов? – спросил я.

– Тебе прекрасно известно, кто есть Репины. Они не такие, как мы, и никогда не станут. Ты – член семьи Линторффов, хочешь ты того или нет. Я вижу только два выхода из тупика, в который ты себя загнал. Первый: ты звонишь миссис Репиной и отказываешься.

– Я не хочу отказываться. Мне очень хочется претворить в жизнь свою идею, уже не говоря о том, что я считаю Репина своим другом.

– Или же ты пишешь портрет и отдаешь ей, бесплатно, разумеется, так как Его Светлость никогда не допустит, чтобы ты взял хотя бы цент из их преступных денег. И ты должен положить конец любым дружеским отношениям с ним в будущем. Герцог примет это, как компенсацию за твою дерзость, – закончил Фридрих.