Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 65 страниц)

– Где мой телохранитель?

– Пьет чай с моими ребятами. Я сдержу свое слово, и твоего охранника вернут в целости и сохранности – не так, как поступил Линторфф с тем человеком, который оставил в твоем шкафчике мой подарок.

– Я не понимаю, – сказал я, белея, как лист бумаги.

– Просто неулаженный вопрос – иногда у нас с Линторффом случаются разногласия. Тебе понравилась книга, Гунтрам?

– Я ее не читал. Все, что было в пакете, я отдал Конраду.

– Либо у тебя раздвоение личности, либо недавно что-то случилось. Меньше чем месяц назад ты разрешил звонить тебе и вполне по-дружески со мной разговаривал. Можешь мне объяснить этот феномен?

– Я не заинтересован ни в каком общении с вами, сэр.

– Константин, – резко поправил он меня. – Почему так?

– Мне неприятен ваш бизнес. Герцог рассказал, что один из его людей посещал ваш публичный дом в Нью-Йорке. Педофил. Как вы можете так обращаться с детьми и при этом спокойно спать по ночам – вне моего разумения. Это отвратительно.

– Ах, Линторфф до сих пор огорчается из-за дела Голденберга? – к моему величайшему ужасу ухмыльнулся он. – Да, его трейдер частенько наведывался в одно из заведений моего партнера. Признаю, это я передал фотографии и видеозаписи в Федеральную прокуратуру, чтобы отплатить за то, что случилось с моим человеком в Цюрихе. К тому, что этот парень решил пойти на сделку с прокурором, я отношения не имею. Думаю, Линторфф уладил дело, поскольку Голденберга больше никто не видел. Павичевич очень хорошо знает свою работу. Я тоже не одобряю такого рода бизнес (и это заведение мне не принадлежит), но спрос рождает предложение, и я не могу заставить своих партнеров сменить сферу деятельности. Зато теперь одним трейдером и одним педофилом на этом свете стало меньше.

– То есть вы добровольно признаете, что знали об этом и ничего не сделали? Это еще отвратительней.

– В таком случае Линторфф виноват не меньше, чем я, потому что он давно знал о наклонностях своего сотрудника, но тот зарабатывал фантастические прибыли для одного из хедж-фондов Линторффа. Поэтому Линторфф не предпринимал ничего до тех пор, пока перед его драгоценными партнерами не встала угроза разбирательства со Службой внутренних доходов.** Гунтрам, каждого, кто работает на Линторффа, проверили дважды или трижды. Ты бы удивился, узнав, что считается нормой в финансовом мире. Линторфф рассказал тебе лишь пятую часть того, что на самом деле знает.

Мне стало нехорошо. Действительно ли Конрад обо всем знал и ничего не делал? Репин только что прозрачно намекнул, что Конрад убил двух человек. Одного – за то, что вскрыл мой университетский шкафчик, второго – за попытку сдать его партнеров властям.

Я отпил чая.

– Ты о его бизнесе знаешь далеко не всё. Орден держится в тени, он менее заметен, чем моя организация – у них было достаточно времени, чтобы дистанцироваться от криминальной деятельности; большинство их сделок легальны. За несколько веков существования так или иначе зарабатываешь определенный авторитет. Кроме свержения правительств, организации встрясок на товарных и финансовых рынках, а также помощи людям вроде меня в структурировании их состояний, Орден невозможно уличить в чем-нибудь неблаговидном – вроде проституции или незаконном наркообороте. Но не думай, что Орден или Грифона не воспринимают всерьез. Перейти им дорогу – самоубийство. Кстати, где этот человек, Фортинжере? Я слышал, он пытался возражать Линторффу, и с Пасхи его никто больше не видел. Даже семья не особо старается найти его.

Я с ужасом уставился на него, не веря собственным ушам. Это невозможно. Банки Конрада базируются в Швейцарии. Их тщательно проверяют каждый год. Компании, которыми он владеет, это промышленные предприятия с давней историей; его хедж-фонды работают на лучших рынках. Он сотрудничает с правительствами, и далеко не самых маленьких стран.

– Не помню, где я прочитал это: "Величайший трюк дьявола состоял в том, чтобы убедить мир, будто его не существует", – мягко сказал Репин. – Какая ирония. Мы с Конрадом соперничаем из-за вопроса, который вообще не имеет отношения к нашим империям. До этого у нас были серьезные деловые отношения, основанные на взаимном уважении.

– Я не верю вам, – со сбившимся дыханием прошептал я, пытаясь взять себя в руки.

– Мир – гораздо более мрачное место, чем ты думаешь, Гунтрам. Может, поэтому я и люблю твои картины. Они полны жизни и света. В определенном смысле мы с Линторффом сейчас находимся в тупиковой ситуации. У меня есть достаточно возможностей уничтожить некоторых его людей и доход, который они ему приносят. Увы, он, со своей стороны, способен уничтожить меня при помощи информации, которой располагает. Но в этом случае, вот жалость, последствия ударят и по нему, поскольку именно он ответственен за легализацию большей части моих доходов. Линторфф сосредоточил больше власти в своих руках, чем я когда-нибудь буду иметь, но ему приходится ежегодно отчитываться перед Орденом, тогда как я абсолютно и безраздельно властвую над своими активами. Мой единственный шанс побороться с ним – это если его сместят с высшего поста в Ордене, но даже и тогда его личного состояния хватит для того, чтобы отомстить.

– Конрад – достойный человек. Не мафиози, – пробормотал я, пытаясь понять, что он сказал мне.

– Я и не отрицаю, что Линторфф обладает определенным благородством. Он всегда держит слово. Я уважаю его. Надеюсь, теперь ты понимаешь, в какое положение нас обоих поставил.

– Я?! Я всего лишь приехал в Венецию на каникулы, а потом вдруг оказался в самом центре полицейского расследования, плюс несколько албанцев собирались убить меня или продать вам в качестве постельного раба!!! – заорал я, теряя терпение.

– Сейчас я понимаю, что это был не самый лучший способ сблизиться с тобой. Мне следовало бы сделать, как Линторфф. Он оказался гораздо умнее меня. Видишь ли, я уже несколько раз пытался подступиться к тебе, но ты никогда не замечал меня или не верил, что я могу заинтересоваться тобой.

– Я никогда не видел вас до аукциона и не знал, что вы хотите купить мои проклятые рисунки! – с негодованием возразил я.

Он рассмеялся в ответ:

– Гунтрам, мы уже два раза встречались до этого и даже разговаривали. Обидно, что ты даже не помнишь этого. Первый раз – на дне рождения матери Федерико Мартиарены в марте 2001 года. Я заговорил с тобой по-французски, но ты сбежал. Ты так нервничал, смотрел в пол из-за того что к тебе подошел взрослый. Единственное, что ты сказал, когда я спросил, как тебя зовут, это «Я никогда не был в России. Извините». Во второй раз – в один дождливый вечер рядом с университетом – я предложил подвезти тебя, а ты едва не треснул меня по голове своим учебником. Я еще раз убедился, что ты с другой планеты. Обычный человек на твоем месте хотя бы взглянул на меня, услышав, что я – миллионер.

– Я совершенно вас не помню. В любом случае, это дурацкий способ познакомиться.

– Дурацкий?! На вечеринке, устраиваемой матерью лучшего друга? Предлагая подвезти юношу, стоящего в одиннадцать вечера на пустой улице, насквозь мокрого и кашляющего так, словно у него последняя стадия чахотки?

– Так только шлюх снимают на улице! Может, для вас это и нормально!

– Я сказал тебе свое имя и имя Альвеара, чтобы ты не сомневался, но ты так сердился, что тебя по ошибке приняли за одну из уличных проституток, что не слышал меня. Ты еще и некудышный официант. Никогда не приходишь, когда тебя зовут, и посылаешь вместо себя идиотку-девчонку.

– Веронике нужно было получить как можно больше чаевых. Одинокие мужчины всегда дают больше, чем женщины. Мы договорились, что в таких случаях столики обслуживает она, – пробормотал я. Теперь я вспомнил его: высокий иностранец, который приходил несколько раз и всегда оставлял внушительные чаевые.

– Потом в Париже я хотел поговорить с тобой о том, что происходило тогда в Аргентине. Но ты всегда был занят, на полной скорости гоняя по городу, доводя моих людей, которые пытались тебя перехватить, до помешательства. Как меня это бесило! На девушек ты не смотрел и рано шел спать, чтобы на следующее утро продолжить свою беготню. Я сделался посмешищем для моего персонала. Вел себя, как ненормальный тинэйджер или жалкий старик, пытаясь привлечь твое внимание. В сорок-то лет! Поэтому в Венеции я решил добиться своего несмотря ни на что.

– Возможно, всё это должно было заставить вас задуматься о том, что я никогда не заинтересуюсь вами.

– Ты просто не замечал меня. Потом объявился Линторфф и украл тебя у меня. Во всем виноват тот мальчишка. Он должен был привести тебя ко мне, а вместо этого подтолкнул к нему!

– Федерико – хороший друг, он знал, кто вы такой. И вы подставили его с наркотиками.

– Он взял двести пятьдесят тысяч долларов наличными за то, чтобы привезти тебя в Европу, – обозленно бросил Репин. Я потерял дар речи. Федерико говорил, что старался оттолкнуть меня от себя, чтобы тем самым уберечь от Репина.

– Вы в самом деле думаете, что похитив и изнасиловав меня, заставите в себя влюбиться? Это ваш план? Трахать, а потом заставлять рисовать? Или одурманить наркотиками, чтобы я перестал отличать черное от белого?

– Первый раз за много лет я потерял терпение. Я чувствовал отчаяние и злость, когда Линторфф украл тебя меньше, чем за пять минут. Я посвятил тебе почти целый год!

– Он ничего не крал, потому что я никогда не был вашим или его. Я – свободный человек, – мягко сказал я. Я мог понять его гнев и досаду, но не оправдать его действия. – Константин Иванович, даже если бы мы познакомились обычным образом и влюбились друг в друга, я никогда не смог бы принять ваш образ жизни. Ваше благополучие построено на несчастьях других людей. Я видел, как наркотики, которые вы распространяете, лишают бедняков шансов выбраться из трущоб. Десятилетние дети продаются извращенцам за дозу. Наркотики приносят с собой жестокость и деградацию. Я уже не говорю о других ваших делах. – Я взял его за руку. – Мне очень жаль, что я огорчил вас. Давайте все это прекратим. Сейчас.

– Невероятно. Ты спокойно живешь с Линторффом, который вдвое хуже меня, но отказываешь мне из-за того, что не весь мой бизнес легален. Я бы никогда не стал делать тебя частью своей организации, как это сделал Линторфф. Ты оставался бы непричастным к моим делам.

– Я не имею отношения ни к какой организации! У Конрада нет нелегального бизнеса! – крикнул я ему.

– Будучи консортом Гриффона, ты не имеешь отношения к Ордену? Надо же! Являясь главной причиной скрытой войны между Конрадом и мной, ты ни при чем? Возможно, ты и не нажимаешь на спусковой крючок, но у тебя есть тот, кто сделает это за тебя, – он усмехнулся. – Может быть, такая линия защиты сработает перед судом, но не перед твоей совестью. Скажи Линторффу, чтобы он еще раз подумал о моем предложении, и тогда, возможно, мы сможем решить этот вопрос мирно, без кровавой бойни.

– И ваше предложение – это…

– Он позволит тебе жить со мной шесть месяцев. Разумеется, я внесу залог. Иначе – война, как это было с Морозовым, – твердо сказал он.

Он ненормальный. Нет, оба они ненормальные. Я глубоко вздохнул:

– Правильно ли я понял: Конрад разрешает вам насиловать меня полгода, потому что я никогда добровольно не позволю вам до меня дотронуться, а вы не начнете отстреливать невинных людей?

– Гунтрам, я никогда не причиню тебе боли и не буду тебя принуждать. Я всего лишь хочу получить возможность узнать тебя лучше. То, что он делает с тобой, это неестественно и омерзительно, – с искреннем отвращением проговорил он, отпивая чай, словно хотел избавиться от неприятного привкуса во рту.

– Он делает то же самое, что хотите делать со мной вы. Алексей говорил мне, что вы не будете просто сидеть и смотреть, как я рисую, – хмыкнул я. Лицемер!

Он тяжело вздохнул и переключил внимание на свой чай.

– По крайней мере, общаться со мной ты не откажешься? – спросил он через несколько минут.

– Откажусь! Я здесь только потому, что вы угрожали моему телохранителю!

– Сейчас он, скорее всего, пьет водку с моими ребятами. Нет смысла ссориться из-за него. Вообще этот конфликт абсурден. Никто ничего не выиграет, только потеряет. Между Орденом и моими людьми раньше никогда не было проблем. Вот почему я отослал Алексея к Конраду. У того парня, который охранял тебя сегодня, дружеские отношения с Иваном Ивановичем. Конрад знает об этом, и ему прекрасно известно, что я не сделаю тебе ничего плохого. Проблема в том, что по некоторым причинам ты очень боишься меня, и у тебя чуть ли не приступ случился, когда ты нашел мой подарок.

– Как же мне прикажите относиться к главе русской мафии? Человеку, который следит за мной? К тому, кто убил целую семью из-за того, что потерял контракт? К тому, кто собирался меня похитить? К тому, кто почти убил моего лучшего друга? – неверяще спросил я.

– К тому, кто испробовал почти все, чтобы узнать тебя. К тому, кто не критикует твое искусство и тебя самого. К тому, кто влюблен в тебя последние три года. Ты слишком бурно реагируешь на меня, и это вина Линторффа – он настроил тебя против меня. Я никогда не лгал о своей деятельности и не отрицал ее, как это делает Линторфф. Спроси Линторффа о его бизнесе, и посмотрим, что он ответит.

– Он не любит, когда я интересуюсь его делами. Просто поймите: я люблю его. Не вас. Пожалуйста, не начинайте войну из-за ерунды. Я уверен, что вы найдете кого-то лучше меня. На свете сотни художников. А я даже не художник, а так... – сказал я, огорченный его упрямством.

– Гунтрам, то, что случилось, выходит за рамки наших с тобой отношений. Линторфф поставил меня в нелепое положение уже два раза за год.

Вот это по-взрослому! Только трахнув меня, можно восстановить свою репутацию и вернуть себе место в высшем преступном сообществе. У меня заболела голова.

– Уже поздно. Я бы хотел пойти домой.

– Да, разумеется. Поговори с Линторффом о моем предложении. Ты мог бы остаться до начала семестра и жить в доме Линторффа, если здесь ты чувствуешь себя неуютно. Я провожу тебя. Амундсен, должно быть, уже ушел и жалуется Павичевичу.

Что за хрень?! Всё, хватит, я иду домой.

Я поднялся со стула, он тоже встал со своего. Не дав мне времени среагировать, он сказал:

– Ты и понятия не имеешь, как ты красив. Прошу, дай мне шанс завоевать твою любовь.

Я молчал, чувствуя жалость. Несмотря на то, что он выглядел опасным (нет, он был опасным), я чувствовал себя ответственным за то, что он настолько увлекся мною. Я никогда не хотел играть его чувствами. Если б не его сомнительный бизнес, он мог бы заполучить кого угодно. У него приятная наружность, он сильный, умный, воспитанный и мужественный. Не такой эффектный, как Конрад, но далеко не урод. Его неуместное увлечение мною было в какой-то степени трогательным.

– Если ты не хочешь приходить сюда или чтобы я навещал тебя, тогда разреши звонить тебе. Один раз в неделю.

– Конрад убьет меня. Он очень ревнив и никогда не поверит, что мы с вами всего лишь обсуждаем искусство Возрождения, – тихо возразил я, но уже не так уверенно, как прежде. Проклятье, он – плохой человек! Гунтрам, ты полный идиот! Скажи «нет»!

– Он, как и я, не хочет конфронтации. Позволь мне поговорить с ним, и он разрешит.

– Нет, он убьет меня при одном упоминании вашего имени. Может быть, он так и сделает, когда обнаружит, что я здесь. Я должен идти.

Я прекрасно помнил его приступ ревности в Венеции… и как он может наказать, если попытаться уйти от него, как той ночью в Буэнос-Айресе; это было давно, но еще свежо в моей памяти.

Репин взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза. Я слишком удивился, чтобы оттолкнуть его, потому что никто, кроме Конрада, давно не прикасался ко мне, не считая телохранителей, которые дергают меня за руки, когда хотят, чтобы я двигался.

– Он когда-нибудь был с тобой жесток, маленький?

– В начале он иногда бывал груб. Когда я в прошлый раз приезжал в Буэнос-Айрес, я попытался уйти от него из-за этого, но он вернул меня меньше чем за две недели. Я даже не хочу вспоминать, как он тогда меня наказал. Но после того, как я попал в больницу, он не тронул меня и пальцем. Он добр и заботлив с тех пор, как я понял, как должен вести себя, – смущенно признался я, поражаясь, с какой стати всё это ему рассказываю.

Он закрыл глаза, словно пытался не взорваться от того, что услышал. Потом открыл их и взглянул на меня с болью и сочувствием.

– Я понятия не имел, Гунтрам. Ты не можешь к нему вернуться. Если он так несдержан, боюсь, ты можешь серьезно пострадать.

– Я люблю его, а он любит меня. Он мне ничего не сделает, – не очень убедительно возразил я.

– В твои двадцать лет у тебя почти нет друзей. Ты постоянно окружен его людьми. Нигде не бываешь, кроме его офиса, университета или студии Остерманна. Никто из моих ребят никогда не видел тебя в кино, в торговом центре или в кафе. Мне следовало бы раньше обратить на это внимание, – сказал он и погладил меня по щеке.

– Именно благодаря вам я не могу разговаривать с людьми. Каждый раз боюсь, что они наняты вами, – пожаловался я.

– Ты останешься со мной в этом доме. Не возражай. Ничего не хочу слышать! Линторфф может прийти и забрать тебя, если хочет. Мы еще поговорим об этом. Попроси своего дворецкого прислать нужные вещи, – скомандовал он.

– Я хочу домой сейчас! – разозлено крикнул я, бросаясь к двери. И обнаружил у себя на пути огромного человека, которому хватило одного движения, чтобы вернуть меня на место. – Константин Иванович, позвольте мне уйти, и Конрад не будет вам мстить. Вы же сами сказали, что не хотите вражды!

– Нет, тогда Линторфф отыграется на тебе. Выяснив, что ты говорил со мной и скрыл это от него, он может решить, что ты его предал – а я видел, как он поступает с предателями. Не хочу рисковать. Пусть приходит сюда – ему придется иметь дело со мной, а мне есть, что ему противопоставить. Иван Иванович покажет тебе твою комнату.

Репин ушел, оставив меня с великаном, который был еще массивнее, чем Алексей. Он пристально рассматривал меня, а я застыл, чувствуя себя слабаком.

– Пойдем, мальчик. Я покажу тебе комнату, – его акцент был заметнее, чем у Алексея или Константина. – Позвони своему телохранителю и скажи, что из вещей тебе понадобится. Давай же.

Русские обожают командовать, не важно, откуда они. В точности как Алексей, но тот хотя бы говорил «пожалуйста». Я выудил мобильник из недр куртки, глубоко вздохнул и быстро набрал номер Хайндрика. Звонить Конраду не имело смысла. Лучше пусть Хайндрик на меня накричит. И вообще, не один я виноват, что оказался здесь.

– Гунтрам, ты опаздываешь. Тебе полагалось вернуться домой к семи. Дай мне Ларса.

– Не могу. Его со мной нет. Я у мистера Репина дома, – лучше быть повежливей, пока этот монстр стоит у меня над душой.

– ЧТО?! Ты пьян?! – из-за его оглушительного вопля мне пришлось убрать телефон от уха. Русский сочувственно поднял бровь и тихо присвистнул.

– Мне ничего не оставалось делать – мистер Репин настаивал. Я не знаю, где Ларс сейчас. Не видел его с тех пор, как пришел сюда. Репин хочет, чтобы я остался с ним и просит прислать мои вещи. Он сказал, что поговорит с герцогом. Мне нужны лекарства, ну ты знаешь… Передай ему, что позже я попытаюсь ему позвонить.

– Ничего не предпринимай. Оставь это нам. Я поговорю с его Светлостью. Ни при каких обстоятельствах не зли Репина, понял меня? От этого зависит твоя жизнь. Ты в порядке?

– Да, он вежлив и пока что ведет себя цивилизованно.

Великан подошел ко мне и отобрал телефон. Я хотел запротестовать, но он махнул рукой, чтобы я молчал.

– Это Обломов. Пришлите его лекарства, одежду на неделю, лэптоп и книгу, если он умеет читать… В справочнике посмотришь, – он отключился и положил мой мобильник себе в карман. – Получишь назад, когда босс разрешит. Не создавай нам проблем, или пожалеешь об этом. Идем. Наверх, – рявкнул он.

Как вообще Лусиана Долленберг могла принять его за коллекционера и миллионера? Я бросил на него презрительный взгляд и со всем достоинством, какое мог собрать, пошел в дом.

Рашкуль – угольный карандаш

Служба внутренних доходов (англ. Internal Revenue Service, IRS) = налоговая служба.

========== "23" ==========

Уже поздно, но заснуть никак не удается.

Я зафиксировал сегодняшние события на лэптопе и вскоре был отправлен в свою предполагаемую спальню. Лэптоп-то у меня есть, а вот интернета нет. Впрочем, не могу пожаловаться на условия моей тюрьмы: мне досталась просторная комната с выходящими в сад окнами из пуленепробиваемого стекла, большой кроватью, покрытой темно-красным дамастом*, письменным столом с двумя стульями, французским мраморным камином, мраморной ванной комнатой. А еще там висели картины. Пастель, изображающая обнаженную женщину, должно быть, авторства кого-то из последователей Ренуара. Да наверняка – никто в здравом уме не повесит Ренуара в гостевой комнате. Еще там был прелестный Писсарро и невероятная копия печального серо-голубого пейзажа Моне. Скорее всего, это превосходного качества копии, хотя выглядели они почти как настоящие. Таким вещам место в музее. На камине расположилась коллекция фигурок животных: вороны, свиньи, лошади, лягушки и быка.

– Это, в основном, бовенит, а глаза сделаны из рубинов. Ворона выточена из обсидиана. Все они из мастерской Фаберже, изготовлены где-то в районе 1900 года, – глубокий голос Обломова напугал меня, я не заметил, когда он успел войти. За ним следовал дворецкий, который нес чемодан и сумку с моим лэптопом. – Распакуй свои вещи и проверь, все ли есть, что нужно. Ужин в девять. И надень костюм, мальчик. Мистер Репин очень щепетилен в вопросах этикета, и с него уже хватит помойных кошек, называющих себя художниками.

Почему все, увидев меня, непременно приходят к выводу, что я не знаком с правилами поведения в обществе? Я действительно сейчас немного растерян, особенно учитывая стрессовую ситуацию, но это не значит, что я не знаю, как себя вести. Что-что, а это в школе в нас вбили намертво. Ты можешь быть полным идиотом, но всегда должен твердо знать, о чем говорить, что надеть и когда заткнуться.

Я никак не мог выбросить из головы обвинения, выдвинутые Репиным против Конрада. Что-то похожее говорил тот ненормальный журналист, но Репин был конкретнее. Почему он иногда называет Конрада по имени? Они когда-то были друзьям? Разве не говорил мне Алексей, что благодаря Конраду легальное состояние Репина увеличилось? Отмывка денег? Правда ли он приказал устранить репинского человека? Доказательств у меня нет – лишь слова бандита.

Фортинжере. Ковёр. Нет, не может быть. Там присутствовало человек пятьдесят, все – из респектабельных компаний и банков! По неким причинам я был отослан из дома на всю ночь, хотя раньше Конрад никогда бы не позволил мне ночевать одному в отеле. В предыдущем году их встреча тоже затянулась допоздна, но я оставался дома. Пятно на ковре было слишком большим для одного разбитого бокала, понадобилось бы четыре-пять бутылок. Винные пятна красные или бордовые, и их можно свести специальным средством. В ресторане нам постоянно приходилось это делать. Высохшая кровь – другое дело, ее никогда не отчистишь до конца, и люминольная проба** все равно даст положительный результат.

Нет. Это безумие. Кто в здравом уме станет убивать в присутствии пятидесяти свидетелей?! Фортинжере всего лишь выразил недовольство в мой адрес, он не заслужил такого наказания. Конрад говорил мне, что и раньше имел дело с оппозицией в Ордене. Нет. Отсутствием поддержки, так он сказал. Это не то же самое, что прямая оппозиция. А Лёвенштайн говорил, что собравшиеся возмущались «мягкостью» Конрада по отношению к Морозову.

Я отправился в ванную умыться и приготовиться к ужину. Опоздать – верный способ разозлить Репина. Я оперся руками о раковину, чувствуя огромную усталость. Конрад не может быть таким, как Репин. Он заботливый и ласковый, иногда даже чересчур. Как-то раз он сказал, что так ведет себя только со мной, со всем же остальным миром он жесток и беспощаден. Со мной он «опускает свои щиты». Похоже, это – правда, если вспомнить, как все бегают в банке, стоит лишь ему поднять бровь, и как он обошелся с Фердинандом из-за дурацкой шутки Мари Амели. Банкиры в его присутствии держатся с уважением и долей страха, хотя они и не его служащие. У некоторых из них почти столько же денег, как у него.

Вернувшись в спальню, я открыл чемодан и на автопилоте стал раскладывать вещи. Выбрал костюм из гранита***, белую рубашку и голубой галстук, оделся и без пяти девять был готов.

Как мне сейчас не хватает Конрада!

Дверь оказалась не заперта. Да, Гунтрам, ты даже можешь отсюда выйти. Очередная уловка, чтобы внушить мне ложное чувство безопасности. Я прошел по коридору к лестнице и столкнулся с Обломовым. Он придирчиво осмотрел меня. Мудак!

– Идем, – рявкнул он.

Он отвел меня в гостиную и оставил одного.

В гостиной я обнаружил впечатляющую коллекцию импрессионистов. Коллекция Конрада подобрана по-другому. Там можно найти ошеломительные полотна, написанные начиная с XIV века и далее, большинство на религиозные темы, фантастического качества. Есть и импрессионисты, но не в «жилой зоне». «Современные» вещи находятся в банке или разбросаны по другим его домам. Личную студию Конрада украшает маленький Рембрандт и Гирландайо. Ничего послевоенного. Если Конрад и покупает что-нибудь современное, то только для вложения денег. Последнее, что он купил, это Юдифь Кранаха в Нью-Йорке почти за миллион… и Брейгеля Младшего более чем за два… плюс четыре рисунка Тьеполо, которые теперь висят в его венецианском доме; назад, на родину, можно так сказать.**** Девятнадцатый век и далее Конрад не признает.

Коллекция Репина – другая. Более живая и современная. У него даже есть две работы Пикассо – Конрад никогда бы не повесил его в своем доме; к сожалению, он держит Пикассо в хранилище. В коридоре я заметил Макса Эрнста, Миро и Кандинского. Еще рисунок пастелью, похожий на Дега или Ренуара. Чудесный лес. Невероятно, как художник смог добиться впечатления грандиозности леса – на полотне почти не видно мазков, эффект достигнут мастерским использованием теней.

– Это Дега. Я приобрел его в декабре. Нравится?

– Очень красиво. Он подразумевает больше, чем изображает. Так просто и в то же самое время сложно. Как он это делает?! – с восторгом сказал я, забыв, с кем разговариваю.

– Искусство – не отображение реальности, а ее переосмысление.

– Ваша коллекция великолепна, Константин Иванович.

– Спасибо. Хочешь посмотреть остальное, или пойдем ужинать?

– Как вам будет угодно, сэр.

Пусть сам выбирает. Это его дом, и правило номер один, когда имеешь дело с такими людьми, как он и Конрад, всегда признавать, кто здесь альфа.

– Ты – мой гость, – сказал он, и я еле сдержался, чтобы не наорать на него или не дать ему в глаз за издевательство. Мне пришлось досчитать до десяти, прежде чем я смог спокойно ответить:

– Тогда ужинать.

Неужели он думает, что я отправлюсь с ним в экскурсионный тур по дому? И почему его так развеселил мой ответ?

Его столовая была… эклектичной. Современной. Я узнал стиль Лусианы, но только тут чувствовалось, что потрачены большие деньги. Элементы старины сочетались с современной расстановкой.

Совсем не как у Конрада, где если гостиная в стиле барокко, то и все вещи в ней того же периода, я даже думаю, что и из одного места… как в музее.

Репин показал мне, где я должен сесть – напротив него; сам же он не стал садиться во главе стола. Мы ели молча, пока я не отказался от вина.

– Поверь мне, туда ничего не добавлено.

– Я не пью. Алкоголь плохо сочетается с лекарствами и повышает давление.

– Почему ты пьешь так много таблеток?

Странный вопрос.

– У меня дважды останавливалось сердце во время комы, вызванной травмой головы, а позже состояние ухудшилось из-за недоразумения с лекарствами, и в результате развилась стабильная стенокардия. Доктор считает, что у меня и до этого было больное сердце, но это оставалось незамеченным до тех пор, пока меня не прооперировали. Никто и не подозревал, что у девятнадцатилетнего может быть слабое сердце. Мне следует избегать стрессовых ситуаций.

– Недоразумение с лекарствами?

– Кое-кто хотел пошутить, подмешав матамфетамин в мой напиток, и случилось это меньше чем через три месяца после первого сердечного приступа. Немного, но мне надолго прописали постельный режим.

– Что случилось в Буэнос-Айресе? Между тобой и Линторффом? Ты сказал, что хотел уйти от него.

– Ничего, – я ковырял еду в тарелке.

– Скажи мне.

– Я не хочу об этом вспоминать. Пожалуйста. Вы и так уже слишком много знаете.

– Почему ты хотел уйти от него? – с угрожающим нажимом настаивал он.

– Нервничал из-за обстановки. Я не привык к такой жизни, какую он ведет; все эти важные люди вокруг напрягали меня. Я скучал по дому, боялся нового, меня пугала его одержимость. Он подавлял меня… и я чувствовал себя в ловушке. Конрад – суровый человек и не приемлет никаких хитростей и игры. Ты всегда должен помнить свое место, – объяснял я, не сознавая, что делаю, пока последние слова не сорвались у меня с языка.

– Когда он впервые жестоко обошелся с тобой? – спросил Репин, на этот раз спокойно.

– В Венеции. Он ударил меня, когда решил, что Федерико – мой любовник. Заявил, что я – шлюха и охочусь за его деньгами. Сейчас-то я могу его понять. Из-за его богатства людям всегда что-нибудь от него надо. Еще я получил несколько пощечин за недостойное поведение и неуважение. Но это было давно. Уже больше года назад.

– Что произошло в Буэнос-Айресе?

– Я… я опасался его жестокого характера и скачков настроения. В Аргентине мне стало казаться, что это была не любовь, а увлечение. Я начал бояться, что он убьет меня, если я сделаю что-нибудь неправильно, потому что он очень остро реагирует на любой вызов. За день или два до моего предполагаемого возвращения в Цюрих я решил порвать с ним, но он приехал за мной. Он купил мою квартиру и книжный магазин, где я работал, и выкинул меня и из дома, и с работы. Угрожал, что навредит людям, которые мне не безразличны.

– Этого достаточно, чтобы испугаться. У тебя чуть не случилась истерика, когда я сказал, что ты останешься здесь, и это не из-за меня, а по милости Линторффа. Он насиловал тебя? – буднично спросил он. Я в ужасе вскинул на него глаза, вспомнив ту давнюю ночь, потом быстро отвернулся, чтобы скрыть боль, стыд и страх.

– Понятно. Стандартная процедура. Я был прав, оставив тебя здесь. Прекрати играть с едой и ешь.

– Ваш человек сказал, что я здесь на целую неделю, – сказал я, механически отправляя кусок в рот, хотя пища сейчас вызывала у меня отвращение.