Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 65 страниц)

Конрад ударил его по лицу:

– Имей уважение к своему Грифону!

Горан сник. Он склонил голову в знак подчинения, как средневековый вассал.

– Я подчиняюсь и следую за своим Грифоном, – смиренно сказал он, падая на колени. Я, открыв рот, смотрел на них. Невероятно! Конрад протянул Горану правую руку, и тот поцеловал ее, словно королю или Папе Римскому. – Моя жизнь принадлежит ему.

Конрад отнял руку, поправил пиджак и, глядя на меня, сел обратно. Горан ушел, наверно, к стюардессе.

– Думаю, в любом французе есть немного от шлюхи, – прокомментировал Конрад презрительно. Это ранило меня больше, чем любой из его ударов. – Прочь с моих глаз.

Я ушел на место Горана и просидел там до конца полета, глядя в иллюминатор и размышляя, не сделал ли вторую величайшую ошибку в своей жизни, отказавшись от предложения Константина.

Я понял нечто другое. Я больше не боялся Конрада. Константин излечил меня от этого, открыв мне глаза на то, что за человек на самом деле Конрад, и на их игры. Неопределенность, так долго пугавшая меня, ушла, оставив после себя лишь печаль.

По прилету Конрад царственным жестом отослал Горана. Мы ехали домой в глухом молчании, не глядя друг на друга. Было почти семь вечера, когда впереди показался Замок. Я отсутствовал дома всего месяц, но, казалось, что с моего отъезда прошла целая жизнь. Похоже, визиты в Аргентину ничем хорошим для меня не кончаются.

Фридрих ждал нас у входа, и я обрадовался, увидев его. Мне захотелось подбежать к нему и обнять, забыв о проклятом этикете, который так любит Конрад. Я встал перед Фридрихом и слабо ему улыбнулся. Старик немедленно перевел взгляд на Конрада, который сделался еще мрачнее. Да и мне было не так уж весело узнать, что ты – убийца.

– Во сколько Его Светлость желает ужинать? – нарушив тяжелую тишину, спросил Фридрих, когда мы вошли в дом.

– Я возвращаюсь в Цюрих. Поем там, – угрюмо ответил Конрад. Он развернулся и оставил нас вдвоем. В окно я увидел, как он подошел и что-то сказал ни о чем не подозревающему бедняге-водителю. Не дожидаясь, пока ему откроют дверь, Конрад сел в машину; она рванула с места и вскоре скрылась из виду.

– Могу я проведать Мопси? Наверное, она скучала по мне… – прошептал я, чувствуя себя еще паршивей, чем до этого.

– Конечно, Гунтрам. Она на кухне. Я принесу ее в твою спальню.

Комната Конрада была точно такой, как перед отъездом, заметил я, снимая куртку и туфли. Я слишком устал, чтобы беспокоиться о формальностях. В моей студии кто-то сложил в стопку все скетчи и рисунки за последний месяц. Я сел за стол и стал просматривать большие акварели, сделанные в Канделарии. В основном, пейзажи и несколько зарисовок работающих людей и играющих детей. Был там и портрет молодой женщины с ребенком, которые с любовью смотрели друг на друга. Надо будет потом сделать его в масле.

На поверхности акварели я заметил несколько клякс, словно кто-то стряхивал над ней мокрую кисть.

Нет. Это были слезы. Конрада – он единственный имел доступ к моим вещам. Я почувствовал болезненный укол вины, снова захотелось плакать, но я удержался, услышав в коридоре легкую быструю рысь Мопси. Она заскреблась в дверь. Я открыл, чуть не споткнувшись об нее, прыгающую и царапающую когтями мои брюки. Я наклонился погладить ее: она-то была счастлива снова видеть меня.

За ней пришел Фридрих с подносом и принес чай с тостами.

– Ты, должно быть, голоден. Мне сказали, что никто из вас сегодня не обедал.

– Спасибо, Фридрих.

– Что случилось?

– Честно, я не знаю. Они с Репиным заперлись в библиотеке на три часа. Репин отказался от всех претензий на меня и сказал, что он не будет начинать войну с Конрадом, но я не уверен, правда ли это.

– Это, определенно, хорошие новости. Почему герцог так сердит?

– В самолете я сказал ему, что поцеловал Репина. Он взорвался от ярости. Павичевич не дал ему меня избить. До сих пор не знаю, зачем я это сделал. Один из людей Репина приставал ко мне на кухне, Репин застал это и стал жестоко избивать его. Обломов меня увел оттуда. Он сказал, что всё это – моя вина, и что я развязал бойню между Орденом (тут Фридрих вздрогнул) и организацией Репина. Я уже знаю об Ордене, Репин всё мне рассказал. Я начал рыдать, как ненормальный. Он пришел и сказал, что вернет меня Конраду, потому что он не хочет заставлять меня страдать. Сказал, что слишком любит, и лучше будет жить без меня, чем мучить. Я обнял его и поцеловал в знак благодарности. Он поцеловал меня в ответ, на этот раз по-настоящему, и я позволил ему. После он сказал, что мы никогда не будем больше, чем друзьями, – он понял сейчас, что я люблю Конрада.

– Понятно. Герцог, конечно, имел право рассердиться, но это не повод поднимать на тебя руку.

– Он сказал, что во мне, как в каждом французе, есть что-то от шлюхи, – горько добавил я.

– Репин что-то наговорил ему? Что герцог сказал, когда увидел тебя?

– Только «пойдем, Гунтрам», очень сурово. А Репин сказал ему что-то вроде «одно лишнее слово, и я начну действовать». Вы понимаете, что он имел в виду?

– У Репина есть что-то очень серьезное против герцога, и он использует это, если сочтет необходимым. Ужин будет готов через полчаса, а потом ложись спать. Ты, должно быть, устал. Не забудь про лекарства.

– Репин хочет, чтобы мы стали друзьями. Что мне делать?

– Герцог очень волновался, когда Репин забрал тебя. Думаю, он проиграл в голове все возможные сценарии развития событий. Мы не знали, что Репин с тобой сделает. Полиция нашла тело Амундсена в озере под Эдинбургом. Они – мафия, а Репин – хладнокровный убийца.

– Он сказал мне, что отослал Ларса домой!!! Он сказал, что они друзья с Обломовым!

– Теперь ты знаешь, что для них значит слово «друг». Будь осторожнее с Репиным. Он отступил на два шага назад, но он не отказался от тебя совсем. Будь оно так, Репин отпустил бы тебя сразу, не домогался бы дружбы и не угрожал бы герцогу. Репин очень умен, и более изворотлив, чем когда-либо был герцог. Таким способом Репин всего лишь пытался завоевать твое доверие и привязанность.

========== "25" ==========

25 сентября

Конрад до сих пор не вернулся, не звонит и не отвечает на СМС. Он игнорирует меня.

Несколько дней назад начался семестр в университете. Хайндрик остался моим телохранителем, хотя необходимость в этом отпала. Мы больше не воюем с Репиным. Думаю, Константин прав: Хайндрик сейчас работает тюремщиком – он вынужден следить за тем, чтобы я ни на дюйм не двигался с отведенного мне в этом мире места, потому что на самом деле мне уже больше ничего не угрожает.

Я принес в студию большинство летних работ, и мои соученицы немедленно столпились вокруг, желая на них посмотреть. Мастеру Остерманну пришлось их шугануть, чтобы самому оценить мою работу. Жена Ван Бреды сразу же возжелала купить одну из акварелей, а за ней – и остальные женщины. Они, как дети, стали в шутку спорить между собой и подняли страшный гвалт.

– Леди, нельзя же так! – обругал их Остерманн. – Пожалуйста, тише, мы не на распродаже в Блумингдейл. – Женщины весело рассмеялись. – Если Гунтрам согласен, я могу отобрать несколько его работ. Хороших, а не тех, на которые он извел бумагу в попытке убедить меня, что прилежно работал. – Смех стал громче, а я покраснел. – Мы можем устроить аукцион, только для студентов студии, скажем, на следующей неделе. Близится зима, и мне надо пополнить свои запасы орешков, – пошутил он.

Я был вынужден согласиться на эту безумную затею, поскольку женщинам в студии она пришлась по душе. Остерманн выбрал около полутора десятков акварелей и рисунков графитинтом и рассердился, когда я не захотел отдать ему картину с женщиной и ребенком, мотивировав тем, что она испорчена кляксами. На самом деле по каким-то необъяснимым причинам я был убежден, что она должна принадлежать Конраду.

Вчера состоялась их вечеринка-аукцион. Я в это время сидел в своем углу и рисовал, потому что их шумная болтовня действовала на нервы. Остерманну не стоило давать им шампанское вместо чая.

– Вот, Гунтрам. Не так уж и плохо, – Остерманн отвлек меня от работы над портретом Мари Амели, в этот момент я был занят ее волосами. – Она тоже недурна, но лучше удели внимание столу. Ощущение грубости древесины еще не достигнуто. Ты можешь лучше, – сказал он, протягивая пухлый конверт.

Я открыл его и увидел деньги.

– Что это?

– Твоя часть выручки. Я беру только наличные. 22 452 франка. Та, что с коровой, реально угарная. Не подозревал, что в тебе такое есть. Почти десять тысяч франков. Пойдем, а то твой человек сейчас заснет стоя.

– Эта корова должны была отправиться в мусор! – шокировано воскликнул я. Разве она не осталась у Алексея?

– Ты ненормальный? Я бы сам ее купил, если бы сегодня не выполнял функции аукционера. Она стала приятным сюрпризом – обычно ты так серьезен… Восхитительное уродство!

Я положил конверт с деньгами в рюкзак, не зная, что с ними делать дальше. Может быть, стоит последовать совету Хайндрика – открыть собственный счет. В каком-нибудь банке, не имеющем отношения к империи Линторффов.

Я должен с ним поговорить. Сейчас девять вечера. Может быть, где-то там, где он находится, у него сейчас свободное время, если только он не на деловом ужине или встрече с партерами. Это было бы логично, разве нет? Я изменил ему, и мы можем считать сезон неверности официально открытым.

Достав мобильник, я в сотый раз написал: «Можно с тобой поговорить?»

У него заняло полчаса ответить мне.

«НЕТ».

Вот и пообщались…

Не знаю, какого лешего я тут делаю! Прошло уже десять дней, как мы вернулись в Цюрих. Если он хочет расстаться, и у него не хватает смелости сказать это мне в глаза, мог бы передать через Монику. Возможно, мне надо взять дело в свои руки. В Буэнос-Айрес я вернуться не могу. Мне больше нечего там делать. Можно уехать куда-нибудь в Европу или в Штаты… Я мог бы найти работу и начать все заново. Мне почти двадцать два, и я привык трудиться. Вряд ли это будет так уж сложно. Совершенно ясно, что он не простит меня.

Телефон зазвонил, и я ринулся отвечать, не поглядев на экран.

– Конрад?

– Не совсем то, что я ожидал услышать, но нужно привыкать.

– Извини, Константин. Я ждал его звонка.

– Хотел узнать, как ты поживаешь. Все хорошо?

– Константин, нам не стоит разговаривать. А суть такова, что Конрад полностью игнорирует меня из-за того, что я тебя поцеловал. Прости.

Почему я всегда вываливаю этому человеку всю правду и болтаю с ним, как со старым приятелем?

– Ты рассказал ему? Гунтрам, искренность – это то, чего все ждут от отношений, но избегают любой ценой. Честно говоря, это был глупый поступок, милый.

– Было бы хуже, если б Конрад узнал об этом от кого-либо другого. Он очень сердит. Разгневан. Не разговаривает со мной. Не думаю, что он когда-нибудь простит меня. На этот раз я все испортил окончательно.

– Если тебе нужно куда-нибудь уехать, чтобы подумать, можешь пожить в одном из моих домов. Просто скажи мне, и кто-нибудь тебя заберет.

– Это еще хуже. Нет, спасибо. Мы должны разобраться сами. Если ты вмешаешься, он обозлится на тебя.

– Скорее всего, но я сталкивался с его гневом и раньше, переживу. Береги себя и не стесняйся, звони, если ситуация обострится.

– Хорошо. Спасибо тебе. До свиданья.

– До скорого, Гунтрам. Я буду звонить снова – я беспокоюсь о тебе.

Я снова проверил телефон, но пропущенных звонков не было. «НЕТ» на самом деле означало «нет».

Первое октября

Он не звонит мне и не подает никаких признаков жизни. С меня довольно. Я пытался отвлечься с помощью учебы и рисования, но это бесполезно. Я схожу с ума. Ни одного сообщения – ни через Монику, ни через Фердинанда, ни через Фридриха. Ничего. Nothing. Nichts. Nada.

Дважды звонил Константин, и мы разговаривали, главным образом, о моем рисовании и о грядущем аукционе Кристи. Он нашел забавным распродажу, устроенную Остерманном в студии, и фурор, который произвел пейзаж с коровой. Константин сказал, что Конрад чуть не лопнул от злости, увидев портрет читающих детей в его библиотеке. «Собаки» висят в офисе Константина в Санкт-Петербурге, а «Женщины» – в Москве.

После разговора с ним я воспрянул духом.

Так дальше не может продолжаться. Завтра я уезжаю. Если Конрад не решается расстаться, я избавлю его от этой проблемы.

Сначала я поеду в Женеву, а оттуда куда-нибудь туда, куда можно уехать на поезде. Я еще не знаю. Может, во Францию, потому что мне нужно оформить новый паспорт. Мой старый лежит в сейфе, от которого я не знаю кода, а Конрад мне его не скажет. Я смогу относительно легко получить новый, если обращусь в полицейский участок и заявлю, что потерял старый.

Я снова попытался позвонить ему, но не получил даже «НЕТ» в ответ. У меня достаточно денег, вырученных на аукционе, чтобы продержаться несколько месяцев, пока я не найду работу. Около двадцати тысяч долларов наличными. Лучше бы, конечно, оставить ему письмо или написать и-мейл. Нет, лучше и-мейл, потому что письмо может затеряться и Конрад будет волноваться. Я усмехнулся собственному идиотизму. Волноваться? Конрад? Он даже не берет трубку, засранец! Я – сумасшедший.

В любом случае, и-мейл лучше.

Дорогой Конрад

Гунтрам, ты – Идиот. Да, с заглавной буквы! Не стоит писать «дорогой», когда собираешься кого-то послать лесом. Просто напиши записку… и не нужно много слов, потому что он, скорее всего, даже не дочитает ее до конца.

Мне жаль, что у нас с тобой ничего не вышло. Я никогда не хотел причинить тебе боль своими действиями. И лучшее, что я могу сейчас сделать для нас, это уехать. Ты никогда не простишь меня, и даже если б простил, я бы не смог жить с тобой, зная то, что знаю сейчас. Ты видеть меня не можешь, и это твой дом. Поэтому логично мне отсюда уехать. Если потребуется моя подпись, чтобы закрыть счета, пожалуйста, попроси Монику связаться со мной, и я дам ей адрес, куда прислать бумаги. Все остальные документы лежат у тебя на столе. Прощай.

Гунтрам

Это нужно было сделать. Я пошлю письмо из университета перед тем, как сбежать от Хайндрика. Посмотрим, кто лучше: он, со своей военно-морской подготовкой, или я с опытом удирания от учителей и полицейских в трущобах.

Я собрал в стопку бумаги из университета и банка, купчую на дом и кредитные карты. Не знаю, почему я положил туда же портрет матери и ребенка. Взял рюкзак, в котором обычно носил рисовальные принадлежности, и сложил туда лэптоп, деньги, семейный фотоальбом, лекарства на месяц, смену белья и две рубашки. Мне больше ничего не нужно, и честно говоря, сшитый на заказ пиджак от Генри Пула слишком бросается в глаза, если ты живешь в хостелах.

Третье октября

Я все еще не разучился. Два года изнеженной жизни не успели лишить меня способности ускользать от представителей власти… ну ладно, в данном случае от Хайндрика и его ребят. Вчера утром я как обычно отправился в университет в сопровождении Хайндрика. Пошел на первую лекцию, а в девять тридцать четыре стоял уже перед входом в университет, дожидаясь девяти тридцати восьми – времени, когда автобус, идущий на железнодорожный вокзал, отходит от остановки. Пришлось пробежаться, но я успел запрыгнуть в него.

Я купил билет до Женевы и уже сидел в поезде, когда мой телефон яростно зазвонил. Я принял звонок.

– Блять, ты где?! – заорал мне в ухо милейший Хайндрик.

– В поезде.

– Я вижу, ты, идиот! Поднимай свою задницу, выходи на следующей станции и жди нас там. Если герцог не прибьет тебя, я сделаю это сам, мелкий уёбок!

– Я почему-то считал, что у офицеров шведского Королевского флота манеры гораздо лучше. Не расстраивайся, я пришлю тебе открытку, – я нажал отбой.

Дааа, Хайндрик, похоже, в бешенстве. Пусть отсосет!

Значит, придется распрощаться с GPS-телефоном. В Женеве. Я переписал номера Константина, Горана и Фердинанда и выключил его.

В Женеве я купил билет до Авиньона. С Парижем связано слишком много воспоминаний, а Авиньон выглядит подходящим местом, чтобы отдышаться перед тем, как двинуться дальше. Возможно, в Испанию или на север Франции. Я посмотрел на табло отправления и увидел, что через тринадцать минут с платформы номер шесть отходит поезд в Мюнхен. Бедный мой телефон, возможно, ты успеешь застать Октоберфест. Я снова включил его и увидел двенадцать пропущенных звонков.

Пока я быстро шел туда (это пальто ужасно жаркое), я проверил, от кого были звонки. Семь от Хайндрика – должно быть, у него есть много чего мне сказать, два от Горана – плохо; он, наверное, очень сердится; скорее всего, Конрад обвинит его, и это плохо, потому что Горан – нормальный парень, – два от Фердинанда и один от Конрада. Вау, я впечатлен. Он знает, как набирать номер. На одну долю секунды я задумался о том, чтобы ответить на его звонок: все-таки ограничиться при расставании с любовником одним и-мейлом после почти двух лет совместной жизни не очень-то вежливо. Но что мы можем сказать друг другу? Он проклянет меня в пяти поколениях и велит мне возвращаться домой. Но для чего? Чтобы сидеть и ждать, когда он меня простит? Ждать, когда он побьет меня за чудовищную измену? Нет уж, пусть катится в ад.

Телефон снова зазвонил. Помяни черта… Конрад.

– Всё лежит на твоем столе, – сухо сказал я в трубку, заходя в вагон.

– Гунтрам, возвращайся домой. Нам о многом надо поговорить, котенок. Ты все понял неправильно, – мягко попросил он.

Котенок?! Ну, у этого котенка есть когти, и сейчас он скорее похож на дикого кота.

– Время разговоров прошло. Я устал получать дверью по лицу. Прощай!

– Гунтрам, это небезопасно. У тебя слабое сердце! Скажи мне, где ты, и я пришлю кого-нибудь за тобой, – голос его звучал как будто умоляюще. Я усмехнулся собственной мысли. У него? Умоляюще? Да никогда!

– Я опаздываю на поезд, – сказал я и отключился.

Переключив телефон в бесшумный режим, я засунул его в карман одного из кресел и вышел из вагона.

До отхода поезда в Авиньон оставался еще час. Я пошел в Макдональдс. Ехать почти три часа, а цены у TGV* просто убийственные. Пока я ел, вспомнил одну маленькую деталь этой истории. Угрозы Константина. Наверно, мне следует сделать Ордену последнее одолжение. Да. Я не хочу иметь на своей совести войну между Орденом и русской мафией. Надо позвонить Репину, как только доем.

Я нашел платный телефон и набрал его номер. Кто-то почти сразу же ответил по-русски.

– Это Гунтрам де Лиль. Могу я поговорить с мистером Репиным?

– Здравствуй, Гунтрам, – сказал Константин. – Какой приятный сюрприз!

– Здравствуй. У тебя найдется минутка поговорить?

– Для тебя – всегда. Все в порядке?

– И да, и нет. Я ушел от Конрада по собственному желанию. С меня хватит. Хочу, чтобы ты знал, что не было никакого насилия с его стороны. Просто всё закончилось. Не вини его.

– Линторфф позволил тебе уйти? – недоверчиво спросил Константин.

– Я просто сел на поезд и уехал в Женеву. Через двадцать минут пересяду на следующий.

– Зря. Это опасно. Он найдет тебя, если ты останешься в Европе. Скажи мне, где находишься, и я пришлю кого-нибудь за тобой, чтобы отвезти в безопасное место, где ты сможешь спокойно решить, что хочешь дальше делать.

– Спасибо, но нет. Я должен справиться сам. До свиданья, Константин, – я отключил телефон и пошел на этот раз на свою платформу.

Уже стемнело, когда поезд прибыл в Авиньон. Я сел на автобус, идущий в центр города, и он высадил меня у стены.** Я прошелся по окрестностям, подыскивая место, где можно остановиться. Наконец мне попался маленький отель, где за ночь брали 35 евро. Дама-администратор внимательно оглядела меня. Похоже, женщины действительно разбираются в одежде лучше, чем мы, потому что она несколько раз спросила, точно ли я хочу остановиться у них, а не в «Гранд Отеле» на соседней улице. Я заплатил за три ночи.

Отель оказался неплохим. Маленьким и спартанским, но чистым. Я слишком устал, чтобы искать что-нибудь другое. Кровать скрипела при малейшем движении, кран над раковиной протекал, но мне было все равно. Я хотел спать, спать и спать.

Встал я очень поздно, где-то около двенадцати. Кажется, я устал сильнее, чем думал. Сегодня пятница, и надо поторопиться, если я хочу успеть подать заявление на новый паспорт. Одевшись, я отправился в полицейский участок.

Я объяснил молоденькой симпатичной сотруднице полиции, что живу в Цюрихе (у меня с собой был вид на жительство в Швейцарии) и потерял паспорт во время каникул во Франции. Она сказала, что мне без проблем выдадут новый, но он будет готов только в среду или даже в четверг, потому что придет по почте из Парижа. Пока я заполнял бланки, она расспрашивала меня о Цюрихе и как там живется. То ли она со мной флиртовала, то ли просто старалась быть любезной, не знаю. Мои мысли были далеко отсюда.

На экскурсию в Замок идти уже не имело смысла, так что я отправился гулять по городу и заодно купил маленький блокнот для эскизов. У меня с собой был графитинт. Я съел сэндвич и сделал несколько зарисовок Замка снаружи. Смеркалось, стало холоднее. Пришлось возвращаться в отель.

Пожилая леди за стойкой спросила меня, собираюсь ли я ужинать в отеле, потому что у них только луковый суп и ris de veau á la financiere.*** С моей стороны возражений не последовало. Почему бы и нет… Я спросил ее, могу ли остаться в гостиной, так как свет там ярче, чем в номере, и она была не против. Я детальнее проработал один из видов замка, используя только коричневый цвет.

– Красиво и похоже на оригинал. Ужин накрыт, – сказала она через некоторое время.

Столовая служила в то же время и баром отеля, в это время пустовавшим. Несколько маленьких столов были сдвинуты вместе, образуя один большой. Словно в сороковые. В отеле кормили один раз в день, ресторана не было вообще. За столом сидело четверо мужчин. Двое коммивояжёров (Неужели они до сих пор существуют? Похоже на то), водитель грузовика и банковский менеджер, объезжающий мелкие компании. Обычные люди. Все франкоговорящие. Одному из них показалось очень забавным, что несмотря на грамматические ошибки, произношение у меня хорошее. Я подумал, что это от отца.

Беседа, ведущаяся за столом, успокаивала. Обычные темы: жены, дети, как ухитриться растянуть деньги до двадцать восьмого. Ничего похожего на разговоры, которые я привык слышать за столом у Конрада и его гостей.

Все это я написал, сидя в своей комнате, и, наверное, скоро лягу спать. Я сейчас чувствую себя спокойнее, чем в последнее время, но мне ужасно тоскливо. Я вдруг понял, что никогда больше не увижу его, понял, как сильно мне будет не хватать его рук. Но больше ничего не будет. Я все испортил. Запутавшийся и потерянный, я доверился Репину, и это стало ошибкой. Я хотел бы все исправить, но это невозможно. Придется жить, вечно помня о своей ошибке. Жить без Конрада.

Я до сих пор не мог до конца понять то, что Репин рассказал мне о Конраде. Подсознательно я не хочу ему верить. Это не может быть правдой. Конрад – хороший человек. У него тяжелый характер, но со мной он вел себя иначе. Жестокий, да. Но в последнее время для меня он был самым добрым человеком на свете. Я сделал ему очень больно, но и он мне тоже – умолчанием.

С другой стороны, как я это себе представляю? Что он должен был говорить? «Я провел встречу с моим персоналом, а потом с наркобароном, который хочет инвестировать в наши компании» или «Увы, Ландау оказался вражеским агентом, и его пришлось упокоить».

Было, было много признаков, но я их игнорировал. Старый лис Лёвенштайн преподнес информацию так, что действия Ордена выглядели легальными, и я купился, потому что хотел обмануться. Потому что люблю Конрада, и мысль о том, что он не совершенен, непереносима для меня.

Всё, иду спать. Больше ничего не сделаешь. Все закончилось.

Седьмое октября

Я все еще в Авиньоне, жду документы. Они должны прибыть завтра. Потом думаю поехать в Тулузу или Бордо. Это большие города, и найти там работу не будет проблемой.

Я всеми силами стараюсь забыть Конрада, но это невозможно. Пробовал рисовать здания, но ничего не вышло. Механически вожу карандашом по листу, а перед глазами всплывает его лицо. Вчера я поймал себя на том, что набрасываю контуры его лица. Вот дерьмо! Потом я стал копировать проклятого грифона с готического дворца. Чуть не прыгнул на шею мужчине, очень похожему на Конрада. Гунтрам, ты когда-нибудь видел его в джинсах, сникерсах и флуоресцирующем топе для пробежек?!

Мне нужно взять себя в руки.

Примечания переводчика:

TGV – французская сеть скоростных поездов.

** Крепостная стена, окружающая исторический центр Авиньона.

*** Зобная железа теленка под соусом бешамель.

========== "26" ==========

17 октября

Вести дневник – плохая привычка. Теперь я это знаю. Не стоило хранить свою дурацкую писанину, но она всегда помогала мне справляться со стрессами. Два года назад я был безвестным официантом, учившимся в заштатном университете, и мечтал изменить к лучшему жизнь других людей. Но все полетело в тартарары в ту минуту, когда я приехал в Европу. Как прав был отец, когда увез меня отсюда. Это место, несмотря на внешний лоск и гламур, приносит одни несчастья.

Я снова в Цюрихе. Не по своей воле. Живу с Конрадом.

Тем утром, девятого октября, я получил новый паспорт и собирался сесть на поезд в Париж. С вещами я шел на автобусную остановку, когда мой путь преградил не кто иной, как Горан. Я окаменел, сердце застучало, словно отбойный молоток.

– Спокойно, Гунтрам. Это всего лишь я. Ты меня знаешь. Я не сделаю тебе ничего плохого, – мягко сказал он, как хищник подкрадываясь ко мне. – Иди сюда, братец. Ты должен вернуться домой. Здесь небезопасно, – продолжал говорить он, опуская руку в карман своего пальто.

Его движение напугало меня, я развернулся, чтобы удрать, но двое темноволосых мужчин перекрыли мне путь.

– Расслабься, парень, не усложняй ситуацию, – сказал мне один из них. Я лихорадочно высматривал, как бы сбежать от них, но у меня за спиной стоял Горан.

– Гунтрам, не усложняй жизнь себе и нам. Ты можешь пойти с нами добровольно и избавить всех нас от лишних проблем. Герцог хочет тебя видеть. Он беспокоится о тебе, – успокаивающе сказал он.

– Нет, я не вернусь к нему! – закричал я, поворачиваясь к нему лицом.

– Тогда придется по-другому, – удрученно сказал он своим громилам.

Прежде чем я успел понять, что означали его слова, я почувствовал, как один из монстров прижал к моему лицу резко пахнущую тряпку. Я попытался вырваться, но перед глазами замельтешили черные мушки. Горан успел подхватить меня, прежде чем я рухнул на землю.

Некоторое время спустя я очнулся, и думаю, что я находился на борту самолета, потому что кресла выглядели очень похоже, но это был не самолет Конрада. Рядом со мной сразу же материализовался Горан и ласково сказал:

– Не сейчас, братец. Поспи еще немного. Мы скоро будем дома.

В руку что-то кольнуло, мир закружился, и мне пришлось закрыть глаза, чтобы не стошнило.

В следующий раз я разлепил глаза с трудом. Все тело болело, хотя я лежал на чем-то очень мягком и был завернут в одеяло. Во рту стоял резкий металлический привкус, и очень хотелось пить – словно я несколько дней шел через пустыню. Приоткрыв глаза, я понял, что лежу в постели Конрада, одетый в собственную пижаму.

Я отбросил одеяло и попытался встать, но меня еще мотало. Пришлось ухватиться за столбик кровати, чтобы не упасть. Шатаясь, я побрел в ванную. Попив воды, я почувствовал себя лучше и стал искать, во что бы обуться. Мои тапки стояли там же, где и всегда. Дверь неожиданно оказалась не заперта. Я вышел в коридор и увидел, что в студии Конрада горит свет. Глубоко вздохнув, я постучался.

– Войдите, – послышался глубокий голос Конрада.

Я вошел в комнату, хватаясь за стену. Взглянув на Конрада, я к своему полнейшему ужасу обнаружил, что он просматривает содержимое моего лэптопа. Мой дневник. Он читал его, совершенно не стесняясь. Я зажмурился; слезы подступили к глазам. Теперь он знал всё. Никто еще так меня не унижал!

– Ступай в постель. Здесь слишком прохладно для тебя, – сказал он, даже не взглянув на меня. Я стоял неподвижно и в ужасе смотрел на него. Он – одержимое чудовище, как и говорил Константин.

Захотелось умереть.

– Ты не голоден? – Я отрицательно помотал головой. – Иди, ложись. Тебе нужно отдыхать.

– Ты прочитал мой дневник, – пробормотал я.

– Да, дважды. Мне нужно было понять, что творилось у тебя в голове последние месяцы, что ты делал, и насколько Репин вовлек тебя в свои козни. И чтение дневника – самый легкий и безболезненный способ узнать все это. Иди в кровать. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы спорить, – сказал он, бросив на меня пустой взгляд. Тот, который говорит тебе, что лучше подчиниться.

И я подчинился. Побрел обратно по коридору, в спальню и в постель. Я чувствовал усталость, кружилась голова, но заснуть не удавалось. Через некоторое время пришел Конрад. Яростно сдернул пиджак и галстук, отбросил их на стул. Я смотрел на него, и он долго смотрел на меня в ответ; было заметно, как гнев плещется в его глазах, становясь все очевиднее.

– Ты читал мой дневник, – повторил я, больше не выдерживая напряжения. Конрад звучно положил свои часы на столик и приблизился к кровати. Я вздрогнул. Он подался вперед и отвесил мне пощечину, вложив в нее еще больше силы, чем тогда, в самолете. Я упал на кровать и начал всхлипывать.

– Ты не только поцеловал этого ублюдка, ты несколько раз с ним разговаривал! – заорал он. – Я не убью тебя только потому, что ты дважды отказал ему, хотя это означало бы твою свободу. И потому, что ты действительно любишь меня. На этот счет ты никогда не лгал мне. Всё, мы помирились.

Он закончил раздеваться, надел пижаму и лег в постель. Я скорчился на максимальном расстоянии от него, но он поймал меня за талию и дернул к себе, вцепившись железной хваткой. Я попытался вывернуться, но он предупреждающе стиснул меня, и я затих.

– Разве ты не скучаешь по моим рукам? Это последнее, что ты написал в своем дневнике. Успокойся и спи. Поговорим завтра, – понизив голос, приказал он.

Я замер, пытаясь справиться с растущим ужасом внутри.

Следующим утром спящий Конрад все еще сжимал меня в руках. Я попробовал хотя бы на дюйм освободиться от его удушающих объятий и в результате разбудил его. Он отпустил меня, я повернулся и увидел, что он подпер голову рукой и следит за мной, словно хищник. Я отвел глаза.

– Умойся и оденься. Встретимся в гостиной, – коротко сказал он.

На секунду я подумал о том, чтобы проигнорировать его, но я знал, что это бессмысленно. Он всегда берет вверх надо мной.

Через полчаса я вышел к нему в малую гостиную, где уже был накрыт завтрак. Он что-то читал, на этот раз на своем компьютере. Я, как идиот, замер у двери. Вошел Фридрих и мягко улыбнулся мне.