Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 65 страниц)

– Алексей, ты не знаешь, о чем просишь. Тебе неизвестны причины нашего разрыва.

– Что бы он ни сделал в прошлом, неужели это стоит сотни невинных жизней? Я не наши жизни имею в виду. Линторфф практически на блюдечке преподнес Российской армии целую чеченскую деревню, чтобы отомстить Морозову за убийство своего человека в Грузии, – печально сказал Обломов.

Я вспомнил об этом, и мне стало плохо.

– Гунтрам, никто не просит тебя его снова любить. Мы только хотим, чтобы ты дал ему второй шанс оправдаться в твоих глазах, – умоляюще сказал Алексей.

– Алексей, я хочу спросить это именно у тебя. Скажи мне, ты мог бы простить Константина?

Он озадаченно нахмурился и долго смотрел на меня.

– Десять лет назад я бы сказал «нет». Теперь уже и не знаю. Есть несколько смягчающих обстоятельств: он дал мне новую жизнь и защитил от других волков. Мы никогда не будем друзьями, это точно. Я хочу забыть о нем.

– А я хочу забыть о Линторффе. Мы с тобой не такие уж и разные.

– Гунтрам, я говорил тебе однажды, что ты должен простить и двигаться дальше, потому что жизнь во имя мести за погибших – это не жизнь. Подумай о том, хочешь ли ты провести остаток жизни, бегая от него? У тебя может быть новая жизнь, с детьми.

– Горан, последние два года я оставался в замке только из-за детей. Меня не волнует, если он сдохнет – моя жизнь станет только проще, – солгал я, не отводя взгляда от темных глаз Горана.

– Неправда. Если бы это было так, ты бы не стал звонить Фердинанду, чтобы узнать, как герцог себя чувствует после смерти жены, – опроверг он мои слова спокойным деловым тоном. – Он до сих пор тебе небезразличен, или ты даже все еще любишь его, но по неким причинам не желаешь это признавать.

– У меня есть причины, чтобы ненавидеть его, и они достаточно серьезны.

– Гунтрам, рано или поздно нам придется ему сказать, где ты, и начнется ад, – виновато и умоляюще сказал Алексей.

– Мальчик, если ты думаешь, что я позволю тебе просто взять и уйти, тем самым лишив мою организацию бесценного козыря, ты глубоко ошибаешься. Если ты не пойдешь с ними, то как только они покинут этот дом, я позвоню Линторффу и скажу ему, чтобы забирал тебя. Или лучше я сам доставлю тебя прямо к его входной двери. Я больше не буду рисковать из-за тебя своими бойцами, – раздраженно сказал Обломов. – Я согласился на этот разговор, чтобы они могли немного умаслить тебя, и ты бы ушел с ними и оставался бы у Линторффа, не создавая мне больше проблем.

– Ваш босс не позволит вам это сделать, – твердо сказал я.

– Мальчик, несколько ночей секса утолили его одержимость тобой. В настоящее время он доволен тем, что получил. Если его новый любовник будет не твоего уровня, возможно, через несколько месяцев Константину снова захочется найти тебя, но у тебя в запасе нет этих месяцев.

Горан и Алексей были шокированы, услышав рассуждения Обломова о моих ночных деяниях, на их щеках проступили красные пятна.

– Возвращайся туда, где твое место. Все могло быть гораздо хуже. Линторфф – хороший хозяин, если правильно себя вести, и никто из нас, тем более, Репин, ничего ему не скажет о твоих постельных приключениях. Ему не надо об этом знать. У нас сейчас мир.

– Я – не одна из ваших шлюх, Обломов. Все, что я делал с твоим боссом, было по обоюдному согласию.

– Вот именно. В тот момент, когда ты сделался сучкой Линторффа, ты полностью стал его собственностью. Возвращайся к нему, и радуйся, если он не отправит тебя в один из наших борделей или не отдаст своим людям, чтобы они затрахали тебя до смерти.

– Не смейте сравнивать Конрада с такими, как вы! – крикнул я, не успев осознать, что делаю. Обломов многозначительно улыбнулся.

– Можешь лгать себе, сколько хочешь, но не пытайся обмануть меня. Ты до сих пор его защищаешь. Ты любишь его. Мне этого достаточно. Алеша, забирай мальчишку. У тебя три часа на то, чтобы покинуть страну до того, как вернется Репин. Думаю, ты не захочешь с ним встречаться.

– Конечно, нет. Скажи ему, чтобы забыл мой номер телефона, ладно?

– Конечно, парень. Гунтрам, отправляйся домой и оставайся там. Я больше никогда не хочу видеть тебя на своей территории. Серьезно. Тебе нечего делать с такими, как мы. Соболи – для королей, – совершенно не обидно улыбнулся он. – Павичевич, в следующий раз, когда мы увидимся, мы с тобой разберемся.

– Жду с нетерпением, – ответил Горан, бросив на него презрительный взгляд, и с силой потянул меня за локоть, поднимая со стула. Он потащил меня к двери, и Алексею пришлось поторопиться, чтобы успеть за нами.

Снаружи нас ждал большой черный мерседес. Горан затолкал меня туда и сел рядом, а Алексей – спереди на пассажирское место.

– В «Крийон», – рявкнул он шоферу.

У отеля из машины вышли только мы с Гораном.

– Алексей сейчас едет в аэропорт. Ты остаешься со мной, улетим завтра. Нам нужно поговорить. – Он отвел меня в люкс на шестом этаже. – У меня соседний номер. Не пытайся сбежать, Гунтрам. С тобой останется Милан, и наши номера соединены.

– Что дальше? Привяжете меня к кровати? – возмутился я.

– Нет. Милан будет сидеть в твоей гостиной. Не ссорься с ним. А сейчас тебе надо заучить историю твоей жизни за последний месяц. В ней не должно быть пробелов, Гунтрам. Герцог должен поверить, что ты вернулся к нему добровольно.

– Ничего подобного! Меня выгнал Обломов!

– Ты не должен говорить герцогу, что изменил ему с Репиным. Я не хочу, чтобы повторилась лондонская история, – продолжал он, не обращая внимания на мои слова.

– Какая измена?! Мы порвали отношения два года назад. Он женился и трахал эту женщину чуть ли не у меня на глазах! Я хотел поставить точку в отношениях с человеком, который был влюблен в меня семь лет, и я изменил?

– Ты любишь его? Я имею в виду Репина.

– Не знаю. Я воспринимаю его, как друга.

– Я не сплю со своими друзьями.

– Ладно, я его не люблю, но на тот момент это было самым естественным! Это просто секс!

– Хорошо, значит, ты не жалеешь?

– Конечно, нет! Мы оба взрослые и свободные. Ну, я, по крайней мере. Я просто хотел расслабиться и посмотреть, как это будет с другим мужчиной.

– Тебе понравилось?

– Я не буду отвечать! – Он посмотрел на меня так, что мне стало не по себе. – Ладно, это было неплохо, но не то чтобы захватывающе. Повторять не буду. Оно не стоит проблем, – смущенно пробормотал я, но он все еще смотрел на меня тем самым «взглядом». – Ладно, с Конрадом в сто раз лучше, с ним, когда он нормальный, это – как Новый год и День рождения сразу (8). Репин неплох в постели, видно, что он опытен, но все делается механически. Я был немного разочарован, – признался я.

– Хорошо, это то, что я хотел услышать. Считай это просто экспериментом, не стоящим чувства вины, и забудь о нем. Никогда не рассказывай герцогу. Все закончилось. И он никогда не рассказывал тебе о своих подвигах. Но не повторяй этот опыт – второй раз мы не сможем тебя прикрыть, братик. Давай проверим твою историю.

– Горан, ты говоришь мне держать все при себе, а в прошлый раз я из-за одного единственного поцелуя чувствовал себя ужасно виноватым.

– Тогда ты был очень юн и впечатлителен и по уши влюблен в него. Сейчас ты старше и мудрее. Он тебя никогда не спросит, и ты никогда не скажешь.

Это невообразимо! ОК, я буду держать язык за зубами. И вообще, Конрада больше не касается, с кем я трахаюсь.

С каких пор Линторфф снова стал Конрадом? Дерьмо! Обломов ошибается. Они манипулируют мной, как марионеткой.

– Гунтрам, надо, чтобы ты выучил свою часть. Мы действительно не хотим новых осложнений. Мы устали. Сделай это для всех нас, – попросил Горан. – Решите ли вы двое свои проблемы, это другое дело. Он хочет тебя вернуть, а дети постоянно плачут. Жан-Жак сказал Алексею, что Клаус думает, что его отец ему лжет. Ты, должно быть, мертв, потому что оставил всю свою одежду в замке, значит, ты не в отпуске.

– Он так думает? – я почувствовал себя ужасно виноватым, что Клаусу и Карлу так плохо.

– Дети плачут практически каждый день. Они стали неуправляемыми, не слушаются отца и уже выжили из дома двух нянь. Они ненавидят их и говорят, что эти женщины хотели занять твое место.

– Как себя чувствует герцог после гибели нерожденного ребенка? – я не хотел спрашивать о ней. Скорее всего, он переживает из-за ее кончины, но я не хочу об этом знать. Это было бы слишком больно.

– Как всегда. Делает самое суровое лицо и работает, как маньяк. После смерти герцогини он только один раз ездил в Цюрих. Думаю, он не хочет ничего признавать, – печально вздохнул Горан.

Очень похоже на Конрада. Работать до полного изнеможения, чтобы не думать о том, что потерял. Мне стало его жаль. Он ведь как большой ребенок, окруженный акулами и волками, которому приходится бороться изо всех сил, чтобы оставаться на плаву. Должно быть, ему ужасно одиноко. Когда умер Лёвенштайн, я единственный, кто с ним был. Стефания приехала лишь на похороны.

– Возможно, мне следует поговорить с ним, чтобы понять, как он справляется с горем, – задумчиво протянул я. – Я тоже скучаю по моим малышам, и несправедливо заставлять их страдать из-за наших разногласий. Но я не знаю, смогу ли жить с ним под одной крышей.

– Гунтрам, ты сейчас в выигрышном положении. Герцог отчаялся вернуть тебя и примет твои условия. Он чуть не свел меня с ума за последний месяц, заставляя искать тебя повсюду и постоянно спрашивая о результатах. Уговори его позволить тебе жить в Цюрихе. Ты можешь оставаться с детьми, пока они не лягут спать, а потом уезжать к себе.

– Это может сработать. Я люблю детей так же сильно, как сильно мне ненавистен их отец, – задумчиво сказал я. Не совсем так. Я не испытываю ненависти к нему, хотя и должен. Я ничего не чувствую. Правильно. Безразличие. Если я и защищал его перед Обломовым, то только по привычке. Ничего более. Люди вечно видят что-то там, где ничего нет.

– Хорошо. А теперь займемся делом, – вернул меня к действительности Горан.

Нет, я не люблю этого мудака. Он разрушил мою жизнь. Он сначала подарил мне весь мир, а потом, не задумываясь, отнял. Он – эгоистичный ублюдок, которого волнует лишь собственное благополучие. Он как ребенок. Константин прав: Линторфф увидел меня, я ему приглянулся, и он решил взыскать долг моего отца, неважно, каким образом.

Дети эгоистичны, им нужно все внимание и защита, какие вы можете им дать. Но Линторффу уже за пятьдесят, пора повзрослеть.

Правильно?

(1)ФРС – Федеральная резервная система США – орган банковского надзора.

(2)Бен Бернанке был главой ФРС во время ипотечного кризиса в США (2007-2008 гг).

(3)«Фанни Мэй» и «Фредди Мак» – крупнейшие ипотечные банки США, которые государство спасло от банкротства во время ипотечного кризиса, взяв под контроль и обеспечив дополнительное финансирование.

(4)UBS AG – крупнейший швейцарский финансовый холдинг, во время ипотечного кризиса испытывал сложности, ему, как и «Фанни Мэй» и «Фредди Мак», помогло государство.

(5)«Берн Стернс» – крупный инвестиционный банк США, был поглощен во время ипотечного кризиса.

(6)«Леман Бразерс» – инвестиционный банк США. Обанкротился во время ипотечного кризиса. Государство его спасать не стало, и в сентябре 2008 года было подписано заявление о банкротстве. Так что Фердинанд, пишущий в июле 2008 года о близящемся крахе «Леман», совершенно прав.

7)CDO – «долговые обязательства, обеспеченные залогом» = ценные бумаги. Невыплаты ипотечных займов привели к резкому падению цен на CDO, которые являлись существенной частью инвестиционных портфелей финансовых организаций, что, в свою очередь, повлекло снижение кредитных рейтингов и обесценивание акций этих компаний.

8)В оригинале Гунтрам сравнивает секс с Конрадом с 14 июля – «День взятия Бастилии», очень бурно отмечаемый во Франции праздник.

========== "22" ==========

27 июля

Горан убедился, что я «заучил свой рассказ». Покинув Швейцарию, я уехал на целую неделю в Мадрид, а оттуда поездом отправился в Париж, где остановился в маленькой гостинице. У меня с собой было немного наличности, оставшейся после недавней продажи нескольких рисунков, и я искал новую работу, когда узнал о смерти Стефании. То, что я позвонил Фердинанду и отправил детям рисунки, подтверждало мою историю. Я сильно расстроился из-за того, что меня «выкинули» из дома, и не хотел ни с кем разговаривать, не осознавая, что все обо мне волнуются. Разумеется, лекарств мне хватило, потому что я запасся ими в Испании, где никто ни о чем не спрашивает, если платишь наличными.

Клянусь, Горан в свободное время смотрит мыльные оперы. Какой идиот поверит, что я, после двух лет жизни в этом аду, буду расстраиваться, что меня выгнали, словно проштрафившегося раба? Стоп, рабов не выгоняют, они принадлежат земле и своему хозяину, их «усыпляют», как собак.

Так или иначе, я переживал, что бросил детей, и позвонил Горану («Давай оставим Алексея в стороне. Он натворил дел в Пакистане, и герцог недоволен им. Нет, ничего серьезного».) Я попросил Горана «уговорить Его Светлость» ради детей разрешить мне вернуться. Мое единственное условие – жить вне замка.

Если я прошу «разрешить мне вернуться», какие у меня могут быть условия?!

Эта самая идиотская, детская и неубедительная история, какую я когда-либо слышал. Почти как «мой пёс съел мою домашнюю работу».

Горан считает, что все должно пройти гладко, и мне не стоит так напрягаться. Он проведет вводную беседу (???) с Конрадом, а дальше «все пойдет своим чередом». (????)

– Христа ради, выкинь свой дурацкий дневник в помойку, Гунтрам! Нет, лучше сожги в ванной. Впрочем, постой-ка. Блокнот – отрывной, и мы можем его немного «подредактировать». Оставим только твои зарисовки Парижа. Весь текст удалим. Ты якобы был слишком подавлен, чтобы писать.

– Когда будешь говорить с герцогом, помни одно, – сказал мне Горан на следующее утро в самолете перед посадкой.

– Что нужно врать как можно правдоподобнее? – усмехнулся я.

– Нет. Они мертвы, а ты жив. То, что похоронено в могиле, пусть там и остается. Не позволяй им испортить тебе жизнь, братик. Нельзя ненавидеть годами.

Мы поехали в банк на Борзенштрассе. Меня там явно никто не ждал, потому что симпатичная рецепционистка на входе очень непрофессионально уронила телефон, когда увидела нас.

– Никаких звонков, Клара, – рявкнул Горан, проходя прямо к лифту со мной на прицепе.

– Разве мы не к тебе в кабинет? – спросил я, увидев, что он нажал кнопку «5».

– Гунтрам, не начинай. Все будет хорошо.

– Не уверен. Я делаю это только ради вас, а не потому, что мне хочется.

– Как знаешь, – устало сказал он. – В любом случае, постарайся.

Реакция Моники и других секретарей не отличалась от реакции рецепционистки. Эй, я просто уезжал, а не умер!

– Здравствуй, Гунтрам. Очень рада тебя видеть, – поприветствовала меня она, снова вспомнив про свою королевскую осанку. – Боюсь, что герцог на встрече с людьми из ЕЦБ, но они скоро закончат. Не хочешь подождать в его кабинете?

– Здравствуй, Моника. Я тоже рад тебя видеть. Если Горан не против, я бы хотел подождать у него в кабинете.

– Я позвоню Михаэлю, милый. Фердинанд сегодня в Брюсселе.

– Нет необходимости. Кстати, ты подготовила документы, которые я оставлял? О переводе на детей Линторффа собственности на дом? – спросил я.

– Его Светлость запретил мне это делать. Прости, милый.

– Ясно. Спасибо. Я не хотел создавать тебе проблемы.

– Ничего страшного, милый. Выпьешь чего-нибудь? Можешь посидеть у меня, если хочешь. Ты должен рассказать, где был.

– В Мадриде и Париже. Сообщи, пожалуйста, когда герцог сможет уделить мне время.

– Да, конечно.

– Миссис Делер, я бы выпил чаю, не могли бы вы прислать его в переговорную? Пойдем, Гунтрам, – приказал Горан, не оставляя места для дискуссий. Я сердито посмотрел на него, но он и бровью не повел, как всегда.

Мы сели за большой круглый стол, наши лица отражались на темной полированной поверхности. Мы молчали, к чаю я даже не притронулся. Минуты тянулись, как медленная пытка. Я не мог не думать, что совершаю ужасную ошибку. Мне надо было спрятаться где-нибудь в другом месте, не у Репина, и тем более не следовало соглашаться с планом Горана и Алексея. Ради чего это всё? Чтобы сохранить жизнь нескольким бандитам? Они найдут другой повод перерезать друг друга. Нет, я здесь, потому что соскучился по детям, и я выдержу присутствие ублюдка, только лишь бы быть с ними. Терпел раньше, потерплю еще.

Дверь внезапно открылась, на пороге стоял Конрад, выше, чем я его помнил, одетый в черный костюм и синий галстук – траур по жене и ребенку. Мы посмотрели друг на друга, наши глаза встретились. В отличие от Горана, я не встал. В горле пересохло, а сердце бросилось вскачь, голова закружилась. Я глубоко вздохнул, тщетно пытаясь избавиться от щекочущего чувства в животе.

Не в состоянии больше терпеть его пронзительный взгляд, я повернулся к Горану, надеясь, что он начнет говорить, но серба и след простыл. Очень на него похоже. Конрад аккуратно закрыл дверь и двинулся ко мне, словно хищник, подыскивающий удобную позицию, чтобы прыгнуть на свою жертву. Он остановился рядом, глядя на меня так, словно не мог поверить, что я здесь.

– Соболезную вашей утрате, мой герцог, – сказал я почти неслышно, голос звучал хрипло.

– Спасибо. Потерять ребенка – тяжелый удар, – сказал он с глубокой печалью в глазах. Мне стало его очень жалко. Неважно, что он – ублюдок, он всегда любил детей.

– Могу себе представить.

Я замолчал, не зная, что еще сказать.

– Ты пришел сюда по собственной воле? – спросил он, сев на соседний стул и вынудив меня повернуться к нему лицом.

– Да. Я скучал по вашим детям. И хотел узнать, как у вас дела, сир.

– Не надо держаться так официально, Гунтрам. Ты никогда не был моим служащим… Не буду лгать тебе, я собирался развестись со Стефанией, но ребенок все изменил. Карл и Клаус ужасно скучают по тебе. Они будут счастливы снова увидеть тебя. Мне каждый вечер приходилось читать книжку, которую ты им прислал, – мягко сказал Конрад, его голос слегка дрогнул.

Я молчал и мучительно пытался придумать, что еще сказать.

– Вы позволите мне их повидать? – осторожно спросил я.

– В любое время, когда захочешь. Ты нужен им больше, чем я. На них тяжело сказался твой уход. У них испортился характер, они постоянно беспричинно плачут. Твоих вещей никто не трогал, но, к сожалению, Стефания приказала уничтожить твои картины.

– Ну и ладно. Там всё равно не было ничего хорошего. Разве что портрет Клауса с Карлом, который я хотел им подарить.

– Он висит у меня в спальне. Одна из горничных спасла его от огня. Очень красивая вещь. Не хочешь ли навестить детей сегодня?

– Если вы не возражаете, я мог бы приехать после обеда и уехать, когда вы вернетесь домой.

– Я надеялся поужинать с тобой. Жан-Жак вернулся. У нас есть много, что обсудить. Где ты остановился?

– Нигде. То есть, Горан предложил мне пожить у него.

– Дети захотят, чтобы ты остался с ними на ночь. Они стали бояться темноты. Пожалуйста, Гунтрам, сделай это для них.

– Я не уверен, что это хорошая идея.

– Пожалуйста, останься с нами, – сказал он, беря меня за руку, и я позволил, мои пальцы утонули в его огромной ладони. Я кивнул в знак согласия, зная, что делаю ошибку, но я умирал от желания увидеть Клауса и Карла. – Мы можем ехать сейчас, если хочешь. У них скоро обед.

– Разве вам не надо работать? – вырвалось у меня. – Простите.

Он мягко, но печально улыбнулся.

– Да, мне надо кое-что закончить, но я отменил все встречи на сегодня. Пойдем, посидишь у меня в кабинете.

– Я не хочу мешать.

– Я настаиваю, – сказал он, поднимаясь, и потянул меня за собой. Некоторые вещи никогда не меняются, как, например, его избирательный слух и командирские замашки. Как много лет назад, в Венеции, я смиренно побрел за ним в его кабинет.

Там все осталось, как я помнил. Место, где раньше висел мой рисунок с Торчелло, было занято другим, сделанным год назад: дети, сидящие на пляже. На его письменном столе стояла фотография, снятая на Рождество 2005 года, где мы изображены вчетвером: Конрад, дети и я. Я побледнел, но промолчал. Линторфф приглашающе указал на диванчик у окна – обычно я сидел там, когда после учебы приезжал к нему в офис. Я послушно сел и стал смотреть в окно.

В кабинет вошел Михаэль, нагруженный папками для Конрада. Видя, что он умирает от желания поговорить со мной, я вместо приветствия слабо улыбнулся ему и снова отвернулся к окну.

– Ты хорошо выглядишь, Гунтрам, – не справившись с удивлением и любопытством, сказал он.

– Спасибо. Приятно снова тебя видеть, Михаэль, – я печально улыбнулся ему в ответ.

– Не хочешь пообедать с нами? Горан тоже будет, – выпалил он, не глядя на своего босса, который, между тем, уже прожигал его взглядом. Конрад громко захлопнул кожаную папку, и Михаэль вздрогнул от неожиданности.

– Мы через пять минут уходим. Он будет обедать со мной в Кёнигсхалле.

– Ясно. До свидания, Гунтрам, – пробормотал Михаэль, схватил подписанные бумаги и быстро сбежал.

– Мой герцог, это не очень хорошая идея – идти туда. Мне нечего делать среди этих людей.

– У меня обед с тетей Элизабеттой. Я не могу его отложить.

– Я могу вернуться позже.

– Нет. Я дал разрешение навестить детей слишком поспешно. Я сейчас думал, хорошо ли это для них или нет. Ты будешь появляться и исчезать, когда тебе вздумается, вселяя в них еще большую неуверенность и страхи. Безопасная, понятная и стабильная обстановка – вот что им нужно. Может, они поплачут еще несколько месяцев, скучая по тебе, но потом привыкнут к твоему отсутствию.

– Я понял, сир. Хорошего дня, – сказал я, поднимаясь с дивана и отчаянно борясь со слезами.

– Я хочу дать тебе второй шанс, но на своих условиях. Ты будешь жить в моем доме и снова вернешься к обязанностям Консорта. Я не желаю, чтобы ты и дальше изображал приходящего учителя. Нескончаемая война, которую мы вели два года, истощила мое терпение и силы. Ты должен решить раз и навсегда, чего ты хочешь. Либо ты соглашаешься с этими условиями, либо ты уходишь из моей жизни и жизни моих детей навсегда.

– И что вы подразумеваете под «обязанностями Консорта»? – резко бросил я, чувствуя, как меня душит желчь.

– Твою поддержку во всем. Ты должен постоянно быть с детьми, жить под моей крышей, уважать меня и подчиняться моим приказам. Если я говорю тебе присутствовать на встрече, ты это делаешь. Никакого непослушания с твоей стороны. На данный момент я не прошу тебя возобновить сожительство со мной, но ты должен прекратить вести себя в моем доме, как прислуга. Ты вернешься в свою старую комнату в моем крыле. Ты будешь называть меня по имени, и если я еще раз услышу от тебя этот пренебрежительный тон, который мне приходилось терпеть последние два года, мы с тобой распрощаемся.

– Я никогда не позволю тебе снова ко мне притронуться! – крикнул я.

– Тебе выбирать, Гунтрам. Ты не захотел и дальше быть наставником моих детей, так что ты либо будешь моим Консортом, либо уйдешь навсегда.

– Ненавижу тебя. Ты испортил мне жизнь и уничтожил мою семью.

– Твой отец выпрыгнул из окна. Он предложил мне тебя. Я тебя не искал. Сейчас ты пришел ко мне по собственной воле. Ты почти разрушил жизнь моих сыновей, и ты ждешь от меня великодушия? А ты был великодушен к ним и ко мне? Итак, твой выбор?

– Я остаюсь ради них, но, клянусь, твоя жизнь станет адом на земле.

– Потише, или я выкину тебя вон. Веди себя хорошо.

– Я не шлюха, которых ты так любишь. Я не буду изображать фальшивую любовь и уважение к тебе. Ты мне бесконечно отвратителен.

– Впечатляющее выступление, Гунтрам. Доволен собой? – он поднял брови и усмехнулся, я бросил на него убийственный взгляд. – Давно я не видел, чтобы ты так живо реагировал на мои слова. Жаль, что у тебя больное сердце, секс со злости может быть чрезвычайно захватывающим.

– Ненавижу тебя.

– У любви и ненависти больше общего, чем ты думаешь. Даю тебе десять минут, чтобы успокоиться, потом мы встречаемся с Элизабеттой. Посмотрим, как ты будешь себя вести.

– Еб*ть! – вырвалось у меня.

– Видишь? Ты уже сам просишь. Не так уж это и трудно, да, Гунтрам? – поддразнил он меня.

Вне себя я выскочил из кабинета и помчался по коридору. Подбежав к общему лифту, я нажал на кнопку, и у меня перед глазами вдруг всплыли лица Карла и Клауса.

Я не могу снова их бросить. Они – мои дети, а я чуть не разрушил их жизни. Когда я вошел в лифт, на меня навалилось печаль, отчаяние и чувство вины. Я нажал кнопку первого этажа, прилагая неимоверные усилия, чтобы не заплакать, и мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не зарыдать на глазах у секретарши, которая вошла в кабину на втором этаже. Когда лифт остановился, я едва не оттолкнул ее в сторону – хотелось быстрее вырваться из удушающее тесной кабины. Девушка заученно улыбнулась мне и помахала рукой на прощание, я кивнул.

Я прошел по фойе к выходу и увидел, что снаружи уже стоит черный лимузин. Я остановился, уставившись на огромную машину, напоминающую гроб. Швейцар побежал, чтобы открыть для меня дверь, и я осознал, что нахожусь на перепутье: я мог уйти навсегда, став по-настоящему свободным, и зачахнуть, не видя моих малышей, или мог сесть в машину и остаться с детьми, живя с чудовищем. Я замер, мучительно решая, что мне делать, а швейцар держал дверь открытой.

– Я тебя ждать не буду. Поправь галстук, – невозмутимо сказал Конрад, проходя мимо меня размашистой походкой. Совершенно бездумно я поправил воротник с галстуком, глубоко вздохнул и пошел к машине. Он еще не сел в салон, и я торопливо юркнул внутрь, не дожидаясь, пока он потеряет терпение. Я сел слева и стал смотреть в окно, игнорируя его, а он устроился справа.

Установить мои условия? Как же! Мне хотелось содрать шкуру с Горана и Алексея. Живьем и медленно. Проклятые лицемеры! Все это было инсценировкой с начала и до конца, а я, идиот, повёлся.

Вскоре мы подъехали к проклятому ресторану. Конрад первым вышел из машины, я – за ним. Он сел за свой постоянный стол рядом с окном, выходящим на озеро, откуда также хорошо просматривался и зал.

– Садись слева от меня, Гунтрам. Элизабетта должна сидеть справа, – очень холодно сказал Конрад.

Я молча послушался и продолжал игнорировать его, даже когда он отпустил метрдотеля.

– После обеда мы поедем домой и вместе пойдем к детям. Сделай лицо попроще – моя тетя не обязана терпеть твое дурное настроение.

– Сделаю – когда она придет, – сухо сказал я. Пришлось проглотить рвущиеся наружу слова, поскольку в зал в сопровождении метрдотеля вошла Элизабетта фон Линторфф. Я встал и улыбнулся ей. Она на секунду потеряла дар речи, увидев меня за одним столом с Конрадом.

– Привет, мой дорогой, – сказала она, ласково клюнув меня в щеку. – А ты слишком старый и страшный для поцелуев, – пошутила она, глянув на Конрада. Я снова улыбнулся, на этот раз искренне. – Я счастлива видеть тебя снова, Гунтрам, – она протянула мне руку, и я поцеловал ее.

– Как поживаете, Элизабетта? Вы хорошо выглядите, – сказал я. Она протянула руку Конраду, впрочем, не уделив ему много внимания. Сев за стол, Элизабетта снова заговорила со мной.

– Альберт рассказал мне о твоем рецидиве. Надеюсь, что после отпуска тебе стало лучше. Университет, выставка и эти чертенята – колоссальная нагрузка. Я-то знаю, дорогой: Альберт и Конрад проводили у нас каникулы каждое лето. Куда ты ездил?

– Я был в Мадриде и Париже, рисовал, делал эскизы.

– В последнее время ты редко появляешься на людях. Тебе стоит чаще выходить из дома.

Я не знал, что на это ответить, и промолчал.

– Боюсь, тётя, в ближайшие несколько месяцев мы не сможем часто выходить в свет – только на деловые встречи. Гунтрам еще не совсем оправился после болезни, а я в трауре, – вмешался Конрад, глядя ей прямо в глаза.

– Пора вам уладить разногласия между собой, Конрад. С тех пор, как ты женился, я стала сомневаться в твоем здравомыслии. Совершенно неожиданный шаг. Счастье, что Гунтрам решил дать тебе новый шанс, – ворчливо сказала она, в ответ прожигая его взглядом. Конрад пристыженно опустил глаза.

– Это только ради детей, Элизабетта, – тихо сказал я, смиряясь со своей участью. – Не уверен, что из этого что-то выйдет.

– Выйдет, милый. Думаю, за последние два года Конрад кое-что усвоил. Если ты простишь его за то, что он сделал, у вас должно получиться. Двигайтесь вперед потихоньку. Конраду следует подождать, когда ты будешь готов для следующего шага.

– Я ни в коем случае не собираюсь торопить Гунтрама. Я люблю его слишком сильно, чтобы снова обидеть, – мягко сказал Конрад, и мне представилось, что мы снова в Венеции, посредине шумной улицы – как много лет тому назад.

Я взглянул ему в глаза и на секунду снова увидел перед собой ранимого мужчину-ребенка, в которого я так безумно влюбился когда-то.

– Гунтрам, когда дети снова пойдут в школу, ты должен начать помогать мне с фондом. У меня множество дел и планов. Боюсь, что Сесилия нас скоро покинет. В мае она выходит замуж, и у нее скоро начнутся хлопоты с приготовлениями к свадьбе.

Я был поражен этой новостью. Фердинанд снова женится? Ну, в общем-то, они уже шесть лет «живут в грехе»…

Элизабетта рассмеялась, увидев мое удивленное лицо.

– Гунтрам, тебе надо выделить два, а лучше три дня для нас с Титой, чтобы мы пересказали тебе всё, что ты пропустил за последние два года! – засмеялась она. – А теперь, Конрад, о годовых взносах. Я бы хотела, чтобы ты взглянул на цифры, которые я тебе завтра пришлю. У тебя будут выходные, чтобы обдумать, но если ты согласен, ты сможешь уменьшить свои налоговые выплаты следующего года на два процента.

– Я посмотрю, но я склоняюсь к тому, чтобы учредить художественный или образовательный фонд в память о Стефании.

Почему мне больно? Я же ничего не чувствую к нему.

– Да, это будет уместно. Все же она была герцогиней, хотя и недолго. Я проконсультируюсь с юристами, и посмотри, что лучше, дорогой.

– Спасибо, тётя.

Они говорили, а я сосредоточился на еде, хотя и не был голоден. Смогу ли я все это вынести? Одно знаю точно – я не смогу снова с ним спать. Что если он попытается меня поцеловать? В прошлую его попытку меня едва не хватил сердечный приступ. Я чувствовал усталость и головокружение от десятка сценариев развития событий и множества вопросов, роившихся у меня в голове. Он хочет возобновить отношения? В банке он практически заявил, что мы либо трахаемся, либо я ухожу, а сейчас он сказал, что, оказывается, он «не собирается меня торопить».

Ну что ж, Гунтрам, есть только один способ это узнать.

– Тебя подвезти куда-нибудь, тетя?

– Нет, спасибо. Я приехала с водителем – собираюсь вернуться в офис. Мы сделаем изменения, которые ты предложил, и завтра представим проект. После обеда тебе удобно?