Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 65 страниц)

28 мая

Вчера после университета я поговорил с Остерманном о возможности самостоятельной продажи картин, обещанных на аукцион. Оказалось, что я уже не могу ничего отозвать, как бы сильно ни хотел, потому что каталоги уже напечатаны, и уже есть покупатели, которые заинтересовались моими работами. Поэтому картины будут проданы с аукциона 4 июня. Единственное, чего я смог добиться – чтобы Линторффу запретили торговаться за мои картины. Иначе, клянусь, я выдавлю на них тюбики с краской!

Остерманн считает, что мы должны повременить с продажей до осени, потому что люди сейчас потратят все деньги на аукционе, и не стоит «утомлять» покупателей (?). Зато он поговорил с Коко ван Бреда, и она решила предложить мне поработать для ее издательства. Это маленькая компания; специализируется на книгах по искусству и поздравительных открытках, и, по правде говоря, ничего не продает. Ее муж оплачивает счета издательства, потому что это хороший способ занять жену, и выходит дешевле, чем если бы он отпускал ее на Неделю Моды в Париже, Неделю Моды в Милане, Неделю Моды в Нью-Йорке… или Неделю Моды в Мапуту.

Не дожидаясь моего отказа – я не могу издать книгу, тем более такую, которую будут покупать – он позвонил ей. Через двадцать минут Коко уже была в студии.

– Гунтрам, дорогой, мастер Остерманн сказал мне, что тебе нужна работа. Так вот, у меня есть то, что тебе идеально подойдет. Конечно, выписать большой аванс я не могу, потому что моя компания сейчас стеснена в средствах, – начала она.

– У меня нет ничего, заслуживающего публикации, Коко.

– Нет, есть! Посмотри, сколько ты получаешь за картину! Около 10 000 долларов!

Да, люди платят, потому что я – консорт Грифона (вернее, был). Это относительно дешевый способ подкупить босса.

– Я помню, что некоторое время тому назад ты иллюстрировал детские истории, и, надо признать, у тебя получилось очень изыскано. Нам всем они очень понравились. Детально проработанные и замысловатые – многие из нас не прочь приобрести такие для своих детей, а некоторые – для внуков, – последние слова она сказала громче, привлекая внимание присутствующих в студии дам. – В любом случае, – продолжила Коко, получив в ответ несколько жадных взглядов от женщин, притворявшихся, что рисуют, – я думаю, мы можем выпустить ограниченное издание классических детских сказок, тех, за копирайт которых не надо платить, типа «Золушки», «Трех медведей» или «Белоснежки». Ты можешь работать над иллюстрациями все лето, готовы они должны быть, скажем, к ноябрю, чтобы мы успели к рождественским продажам.

– Я не уверен, – протянул я.

– Ерунда, мальчик, – отрезал Остерманн. – Те, что я видел, довольно хороши, почти как у Артура Рэкема. Твои не такие накрученные, как у этого викторианца, но тоже изящны.

– Вы действительно думаете, что ребенку такое понравится? Рэкем жил более века назад! Сейчас совсем другая эстетика, – возразил я.

– Что нравится детям – это второй вопрос. Бумажники лежат в карманах у их родителей, и если тем понравятся твои иллюстрации, а еще лучше, если они понравятся их бабушкам, то мы всё продадим, – Коко поставила точку в споре.

– И если книга будет хорошо раскупаться, мы сможем потом продать оригинальные эскизы, – предложил Остерманн.

– Оригиналы будут принадлежать компании, так как мы их публикуем. Мы будем владеть исключительными правами на них, – возразила Коко.

– Тогда вы должны заплатить за них, как за обычные работы Гунтрама, – мягко сказал Остерманн. – Его акварели стоят от трех до пяти тысяч франков. Если он сделает по десять иллюстраций к пяти сказкам, это будет стоить 150 000 франков – если оценивать их по минимуму, конечно.

– Остерманн, никакой иллюстратор не получает таких денег! Мы же не мангу печатаем! – бурно запротестовала она. Я был шокирован этой внезапной переменой – она была такой любезной, когда предложила мне работу.

– Гунтрам не «иллюстратор», он перспективный художник, и стоимость его работ повышается с каждым годом.

Мне стало плохо – он же с ней вот-вот разругается!

– Хорошо, Гунтрам сохраняет исключительные права на свои работы, а я не плачу ему аванс. Мы поделим прибыль. Я буду отдавать ему 25%.

– Только 25% прибыли? Ради Бога, Коко, я считал, что он вам нравится… Вы даете ему или 15% от выручки, или 40% от прибыли. Выбор за вами.

– Даю ему 30%. Между прочим, я рискую своими вложениями!

– Пусть будет 35%.

– Хорошо, только не обдирайте Гунтрама своими комиссионными, – хмыкнула она.

– Мне тоже нужно на что-то жить. Итак, мы договорились. И я буду проверять качество материалов, которые вы используете для книги.

– Ладно. Может быть, хотите еще и предисловие написать? – спросила она, раздосадованная его последним требованием.

– Думаю, с этим лучше справится профессионал, – сладко ответил Остерманн. Я смотрел на них, открыв рот. – Я обдумал вашу идею, Коко, – продолжал он. – Мы должны сделать что-нибудь эксклюзивное, немассовое. Нужно сконцентрироваться на главной героине. Раз уж Гунтраму так хорошо удается имитировать стиль ушедших эпох, антураж сказок можно взять из разных веков. Сюжеты этих сказок знают все, значит, надо сыграть на уникальности стиля.

– Это может сработать, – согласилась Коко.

А у меня есть право голоса? Все-таки я – тот парень, который будет все это рисовать.

– Как насчет «Золушки», «Красной шапочки», «Русалочки», «Трех медведей» и «Спящей красавицы»? – предложил Остерманн.

– Хорошая мысль. Предположим, наша Золушка – парвеню, пытающаяся сделать «карьеру» при дворе Людовика XIV.

– Да, точно, Людовик XIV имел обширную коллекцию любовниц.

– Спящая красавица. Она у нас будет из эпохи Ренессанса, – медленно проговорила Коко.

– Да, из Германии. Мы, немцы, любим леса. А наша Русалочка выйдет на сушу в Венеции, в XIX веке, в годы расцвета школы прерафаэлитов.

ПРОСТИТЕ, ЧТО?! Понятия не имею, о чем вы оба говорите! А что тогда насчет «Трех медведей»? Они владеют СПА-отелем в Швейцарии? Но лучше помолчу и послушаю, что еще они скажут.

– С Красной шапочкой посложнее. В какой бы век ее пристроить?..

– «Триумф смерти».* Как насчет Брейгеля? – предложил Остерманн.

– Это детская книга! Я не буду рисовать разбросанные по лесу трупы! – запротестовал я.

– Ладно, мы подумаем об этом позже. Ты можешь начать с первых трех сказок. Завтра пришлю тебе тексты. Гунтрам, я хочу получить первые эскизы к началу июля.

2 июня

На прошлой неделе я получил небольшую передышку. Линторфф уехал по делам, и я воевал только с детьми, не желающими идти спать, и с Фридрихом, который выражал недовольство по поводу того, что я отказался встретиться с портным (мне ничего не нужно), не ел с Армином в столовой зале и узурпировал обязанности лакея – отнес грязную детскую одежду в прачечную замка. Всю неделю мы с Петером готовились к тестам и делали домашнее задание. Армин, как водится, списывал у нас. Ему, бедняге, и так приходится много чего делать, чтобы удовлетворить капризы Михаэля.

…Шёл десятый час вечера, детей уже уложили спать. Я сидел у себя, читал книгу о дворе Людовика XIV, взятую в университетской библиотеке. Для «Золушки», помните? Делал заметки, размышлял, начал рисовать лица персонажей и копировать женскую одежду. Три слоя юбок плюс корсет! Невероятно.

Разъяренный Линторфф ворвался в комнату, даже не потрудившись снять дорожную одежду. Я поднялся из-за стола.

– Как ты посмел?! Я оставил тебя без присмотра меньше чем на месяц, и ты уже ведешь себя, как бессовестный щенок! – заорал он.

– Не повышайте голос, сэр. Дети спят. Если у вас есть ко мне претензии, мы можем обсудить их внизу, – огрызнулся я. Он развернулся и, как смерч, вынесся из комнаты. Я закрыл глаза: его выдержки хватило лишь на месяц. Собравшись с духом, я пошел за Линторффом по направлению к его студии и тогда вспомнил, что отныне не должен входить в его личные комнаты. Придется Фридриху улаживать этот вопрос, потому что вместо студии я отправился в библиотеку. Там тоже удобно орать.

Линторфф явился туда через полчаса, еще злее, чем до этого. Конечно, он же терпеть не может ждать. Он прошел прямо к своему месту, огромному стулу за гигантским письменным столом и сел. Похоже, мне предстоит официальный разбор полетов.

– Моника сообщила мне, что ты попросил у нее свои документы по социальному страхованию, чтобы отдать их в «Ван Бреда Паблишинг Ко.» Я же ясно сказал, что тебе не нужно искать другую работу, а тем более, клянчить подачки!

– Я всего лишь договорился иллюстрировать несколько детских сказок для книги, которую Коко ван Бреда хочет выпустить к Рождеству. Мне нужно как-то зарабатывать себе на жизнь, и рисовать я буду в свое свободное время, когда дети спят, – спокойно ответил я, даже не взглянув на него.

– Ты ежемесячно получаешь фиксированную сумму! Тебе не нужны деньги посторонних людей! Это оскорбление для меня – что ты, как нищий, выпрашиваешь деньги у самых незначительных членов нашего круга!

– Я не нищий! Я работаю и продаю свои картины. Не вы ли сами, Ваша Светлость, несколько раз говорили мне, что я должен рисовать профессионально? Я получу процент от прибыли, если она вообще будет. Мастер Остерманн также думает о том, чтобы потом продать эскизы, если книга будет иметь успех. Еще я собираюсь найти покупателей нескольких своих картин, что висят в студии. Нет смысла держать их там.

– Я запрещаю тебе работать вне дома, – сквозь стиснутые зубы проговорил он.

– Я буду рисовать внутри дома, если таково ваше желание, сир, – ответил я, начиная заводиться. – Я не возьму ни цента ваших денег. Это оскорбление для меня, что вы считаете, будто за деньги можно купить мою привязанность к вашим детям.

– Ты не будешь снова питаться на семь франков в день! Фридрих уже сказал мне, что ты отказался от портного.

– Мне ничего не нужно, и вы меня не заставите. Я буду продавать свои работы, если люди захотят их покупать.

– Ты под моей опекой и защитой. Ты должен принимать мою щедрость и прекратить жаловаться.

– Я буду строить свою карьеру художника так, как считаю нужным, сир. Если вас это не устраивает, то я готов написать заявление об увольнении. Я больше не ребенок, которому нужны указания, что ему делать; наши отношения закончились. И я не сделал ничего постыдного.

– Ты сказал Элизабетте, чтобы она запретила мне торговаться на аукционе! Как ты посмел! Ты тоже не имеешь права указывать мне, что делать! – в бешенстве завопил он.

– Торгуйтесь, если хотите нелепо выглядеть. Наверняка ваша мать уже довела до сведения всей европейской аристократии и буржуазии историю о нашем разрыве. Вы будете выглядеть жалким, – я сделал ударение на последнем слове, которому меня научила его мамочка, – когда станете, как отвергнутый влюбленный мальчишка, торговаться за рисунки своей шлюхи. Я просто пытаюсь спасти вас от насмешек общества, герцог.

– Уходи, – буркнул он.

– А что насчет предложения Коко ван Бреда? У меня есть ваше благословение, сир? – саркастически спросил я.

– Я разрешаю тебе продавать картины, но Остерманн должен предварительно консультироваться со мной по поводу покупателей. Свободен.

Последнее слово больно задело. Наверное, потому, что я не привык к тому, что он разговаривает со мной, как со слугой. Надо привыкать, потому что я буду слышать это еще очень долго.

Примечания переводчика

«Триумф смерти» – картина Питера Брейгеля (Старшего).

========== "2" ==========

20 июня

Сегодня я ходил в университет, чтобы забрать свои результаты. Оказалось, всё не так плохо, как я предполагал: средний балл 5,5 из 6 возможных. Разбитое сердце благоприятно действует на учебу – весь последний месяц я только и делал, что занимался. Мои картины были проданы на аукционе, одну из них купил Репин за 43 000. Я рад, что она досталась ему, поскольку на сегодняшний день это лучшая моя работа – юная пара, сидящая в открытом кафе. Линторфф нашел предлог не ходить на это мероприятие, и меня там тоже не было, поскольку пришлось готовиться к тестам в университете. О том, как все прошло, мне рассказал Остерманн; старик никак не может успокоиться, потому что Репин «имел наглость» назвать его торгашом за то, что тот якобы не дает мне развиваться. «Можно подумать, эти дикари что-то понимают в искусстве»! Еще Остерманн сообщил мне, что у Д'Аннунцио есть друг, недавно назначенный кардиналом, и ему нужен портрет для галереи кардиналов в Ватикане. Он из Италии, и ему очень понравился мой стиль – он видел Мадонну и портрет отца Патрисио с детьми из трущоб. Мне стоило бы съездить в Рим на выходные, познакомиться с ним и сделать первые эскизы.

Придется просить разрешения у ублюдка. Что ж, поговорю с Фридрихом, который постоянно сердится на мое «невозможное ребяческое поведение» и выгоняет с кухни каждый раз, когда застает меня там. Предвидя большой скандал, я всячески оттягиваю момент, когда объявлю, что хочу исчезнуть на все выходные, бросив детей.

Сегодня мы с Армином утром на одной машине ездили в университет – он, до сих пор расстроенный тем, что, похоже, сделал несколько ошибок в тесте по статистике, и я, абсолютно спокойный. Мы забрали свои оценки, и он решил сходить в кафе с ребятами с финансового факультета, которые стали увиваться за ним, узнав, кто его дядя. Нет, кто он на самом деле, они не знают, но владение банком само по себе уже прекрасная визитная карточка. Я извинился и отправился в библиотеку убить время до обеда, когда нам обоим придется ехать в банк.

В зале было пусто, так как большинство студентов ушло на каникулы. Я сел на одну из банкеток у большого окна в поисках хорошего освещения, достал свой блокнот для эскизов и принялся графитинтом набрасывать композицию иллюстрации к «Спящей красавице». Думаю, библиотекарь убил бы меня, если б я выложил на стол акварель. Всё-таки, карандаши – это не так вызывающе.

– Не похоже на твой обычный стиль. Творческий кризис? – проворчал знакомый голос.

– Здравствуй, Константин. Не похоже на твое обычное окружение, – ответил я, заметив, что Обломов устраивается напротив меня. Его босс сел рядом со мной, блокируя выход. Некоторые привычки никогда не умирают.

– Привет, соболь. Это для твоих детей? – полюбопытствовал Обломов, отбирая у меня лист бумаги. Где твои манеры?!

– Это для детской книги. Спящая красавица. Тот момент, когда все засыпают. Как-как вы меня назвали?

– Соболь. Подходит тебе больше, чем Dachs.(0) Соболи – аристократичные и редкие зверюшки с крутым нравом, и их трудно поймать. У меня в детстве одно время жил соболь. Кусался – жуть, – объяснил Обломов.

– Понятно. Константин, мы снова ищем проблемы? – спросил я.

Репин что-то сказал по-русски, и Обломов быстренько вымелся из библиотеки. Босс есть босс.

– Нет, почему… Я просто был в Цюрихе и решил нанести тебе визит, пока поблизости нет охраны, – пожимая плечами, невинно сказал Репин.

– Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? Линторфф до сих пор злится из-за того, что ты «подкатывал» ко мне в Давосе. Я рад тебя видеть, но мне не нужны лишние проблемы, особенно сейчас.

– Не видел тебя на аукционе, – заметил он.

– Спасибо за покупку моей картины. Думаю, это самая удачная в этом году, – ответил я, поспешно меняя тему.

– И ты работаешь над книгой.

– Что такого странного в том, что я работаю?! Я – не мальчик на содержании!

– После этого будет логично спросить, все ли у тебя хорошо с Линторффом?

– Это не твое дело! – взвился я.

– Значит, это правда – что ты бросил его, но он заставляет тебя жить с ним ради детей.

– Бандиты тоже сплетничают, – холодно сказал я, начиная злиться.

– Как и все люди, но мы предпочитаем называть это «разведкой в тылу врага». Причина осталась неясной, но это явно что-то серьезное, если тебе пришлось обращаться в больницу в Монтрё. Слухи утверждают, что ты узнал об очередном приключении Линторффа, но я сомневаюсь.

– Константин, хватит. Это не твое дело. С тобой я не уеду. Я останусь с детьми.

– Как ты узнал про свою семью? Кто тебе сказал?

– ТЫ ЗНАЛ?! – воскликнул я.

– Разумеется. Имя твоего отца есть в списке людей, смещенных после антилинторффского мятежа 1989 года. В то время я был очень занят своими делами, но эта история дошла и до нас. Весьма впечатляюще, надо сказать. У Лёвенштайна и его друзей старая выучка. Наказание в назидание остальным. Я удивлялся, почему Роже де Лиля пожалели, пока пять лет назад не увидел его фотографию. Вы похожи, как кузены. Между ними что-то было?

– Мой дядя был его любовником почти семь лет, – признался я, чувствуя тошноту и стыд.

– Ясно. Я предполагал что-то в этом роде, но мне не верилось. Теперь понятно, почему Линторфф буквально накинулся на тебя в Венеции и сразу же посадил на короткий поводок. Кто тебе рассказал?

– Его мать. Она его ненавидит.

– Ну и семейка! – хмыкнул Репин. – Ты действительно хочешь остаться?

– У меня нет выбора. Я привязан к детям; кроме этого, я – член Ордена, покинуть который можно только вперед ногами, – угрюмо сказал я.

– Гунтрам, я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Нет, спасибо, Константин. Я не хочу провоцировать конфликт между вами. Это надо прекратить.

– Как пожелаешь, ангел. Что бы тебе ни понадобилось, звони мне. Но если он станет жесток, уходи от него. Он неадекватен, и ты не захочешь узнать, на что он способен, когда чувствует угрозу. Наших новичков мы пугаем не Бугименом, а Линторффом.

– Я думал, Павичевичем.

– Нет, с тем все в порядке. Линторфф же, когда имеет дело с русскими, следует традициям своих предков. Тевтонский орден всегда был ночным кошмаром для всех нас.

28 июня

Я больше не могу откладывать разговор с Фридрихом. Этим утром я получил письмо от самого кардинала с приглашением в Рим 7 июля, чтобы начать работать над портретом. Я не сказал “нет”, поэтому дело пошло своим чередом. Письмо с печатью Ватикана было сформулировано очень вежливо, но так, что не оставалась сомнений, что надо срочно тащить туда свою задницу.

9 июля, воскресенье

Я вернулся из Рима. Этот гребаный немец пригласил сам себя! Он не доверяет даже церковникам! Хочется его убить.

Двадцать девятого июня я собрался с духом и показал письмо Фридриху, который был в восторге, что я получил «заказ из самого Ватикана». Конечно же, он поговорит с Его Светлостью о том, чтобы разрешить мне лететь в Рим, начать писать картину. Это прекрасная возможность для меня, и мне не стоит ни о чем волноваться.

Идиот! Никогда не верь иезуиту, даже если он и не принимал духовный сан. Они все одинаковые.

Шестого июля Линторфф позвал меня в библиотеку. Был поздний вечер, и я уже потерял надежду, что поеду.

– Фридрих сообщил мне о запросе кардинала Риги Молинари. Я даю тебе разрешение, потому что это просьба Церкви. Однако я не позволю тебе брать деньги за работу. Это будет даром моей семьи Церкви.

– Сэр, вы не вправе требовать такого. Это моя работа. Могу я вам напомнить, что кардинал сам установил цену? Я принял все его условия без возражений, – ответил я, начиная раздражаться.

– Моя семьи никогда не брала денег у Церкви, тем более этого не будет делать Грифон. Орден был создан, чтобы защищать Церковь от врагов, а не извлекать из нее средства. Портрет станет подарком. Мне очень приятно, что они выбрали тебя. Значит, твое мастерство растет.

– Я не являюсь частью вашей семьи и не связан с Орденом, – рявкнул я. – Мастер Остерманн не согласится на это, после того как он договаривался о цене.

– Я уже отдал Остерманну его часть денег от продажи. Я выплачу твою часть, если тебе так нужны деньги, – презрительно сказал он.

– Вы не имели права вмешиваться. Я только уведомил вас, что буду отсутствовать в конце недели.

– Либо ты принимаешь мои условия, либо остаешься дома, де Лиль, – резко бросил он.

Пришлось согласиться на все это дерьмо, потому что мне хотелось хотя бы на пару дней вырваться из этой гребаной тюрьмы. Я согласен спать под мостом, лишь бы подальше от Цюриха.

– Для меня будет честью написать портрет Его Высокопреосвященства, – ответил я сквозь зубы.

– Хорошо. Свободен, – бесстрастно ответил он, возвращаясь к своим бумагам.

Армин сбежал, услышав слово «Ватикан».

– Ни за что не поеду! Ты сам нашел себе неприятности. У меня свидание с симпатичной малышкой, а ты хочешь, чтобы я целые выходные смотрел на то, как ты рисуешь чопорного старика? С ума сошел?!

На следующий день после обеда я попрощался с детьми, недовольными, что я куда-то ухожу и не поиграю с ними. Они еще не понимают, что такое время. Ратко уже подогнал машину. Он повез меня в банк.

– Мне нужно в аэропорт.

– Ты летишь с герцогом. Поторопись, парень, – сказал он, выпихивая меня из машины. Б***!

Мне не осталось ничего другого, как идти в офис к Монике. Великолепно! Дело не в ней, она всегда очень добра ко мне, но ее кабинет рядом с кабинетом ублюдка. Как обычно, она поздоровалась со мной и начала расспрашивать об университете и предстоящих выходных. Она уже знала, почему я еду в Рим.

– Здесь твое расписание. Завтра в 10.00 ты встретишься с Его Преосвященством и пообедаешь с ним. В Замок ты должен вернуться в 17.00 на чай с Каролиной фон Линторфф. Она сейчас в городе вместе со своей мачехой, поскольку они должны передать деньги, вырученные на аукционе, монсеньору Гандини. В 20.30 ты ужинаешь с ними, Его Светлостью и кардиналом. Герцог лично пригласил его.

– В «Замок»? Только не говорите мне, что вы поселили нас в один и тот же отель.

– Отель? Нет, милый, ты остановишься с герцогом в Сан Капистрано. Это семейная резиденция, построена около 1350 года, находится в Лацио, в тридцати минутах езды от Рима. Там десять спален, и у вас будут разные комнаты.

– Понятия не имел, что у него дом в Риме.

– У него их два. Еще маленькая вилла недалеко от виллы Боргезе, но герцог сказал, что если откроет ее, то на следующее утро туда будет стучаться половина римского общества. Он хочет побыть один. Так что едет в Сан Капистрано. Тебе там понравится. Сказочный замок, прекрасно сохранившийся. И ты должен увидеть тамошнюю коллекцию. Одно из лучших частных собраний. Некоторые полотна бесценны. Чимабуэ, Рафаэль, Бронзино, Дадди, Тициан и многие другие. В основном библейские сюжеты, поэтому кардинал и принял приглашение герцога с таким энтузиазмом.

Не могу сказать, что удивился. Линторфф любит все скрывать – художественные коллекции, связи с высшими кругами Церкви, убийство моей семьи и тому подобное. Я улыбнулся ей в ответ и пошел на диван в фойе, хотя она пригласила меня в кабинет герцога, так как «он на встрече до 17.30».

Я открыл блокнот и стал делать эскизы к Спящей красавице. Мне до середины июля нужно что-нибудь показать Коко ван Бреда, иначе она сделает мою жизнь невыносимой.

– Поторапливайся, де Лиль. Я не могу тратить на тебя весь день, – прикрикнул на меня Линторфф.

Как будто тебя кто-то просил! У меня есть свой собственный билет. Я поднялся и пошел за ним, совершенно несчастный, если кто еще не понял. Собирался сесть во вторую машину, но Ратко остановил меня и отправил в лимузин, где уже сидел Линторфф, уткнувшись в свои чертовы бумаги.

Я сел как можно дальше от него.

Я смотрел в окно, когда вдруг почувствовал его взгляд. Посмотрев на него, я обнаружил, что он изучает меня вместо того, чтобы читать свои документы. Я холодно глянул на него и снова уставился в окно.

– У тебя очень хорошие результаты в университете. Ты до сих пор лучший.

– Спасибо, сир, – ответил я, даже не взглянув на него.

– Я также пригласил кардинала Д'Аннунцио. Он хочет попросить несколько полотен из моей коллекции на выставку. Кардинал Риги согласился позировать у нас завтра во второй половине дня. Тебе лучше работать там.

Невероятно, что за жалкий тип! Он не только не позволил взять вознаграждение за мою собственную работу – он еще хочет контролировать процесс. Он, что, боится, что я стану приставать к шестидесятилетнему кардиналу? Мать Линторффа – настоящая сука, но, Господи, как она хорошо его знает! Слово «придурок» идеально ему подходит. Мне нельзя рисовать в квартире кардинала в Ватикане, и Его Преосвященство вынужден ехать за пределы Рима, чтобы получить свой портрет. Неужели Линторфф боится, что я ворвусь в Собор Святого Петра с криком «Sanctuary! Sanctuary!»(1) – как в средние века? Возможно, это и сработало бы. Они все до сих пор живут по законам средневековья.

– Я надеюсь, завтра нам всем не придется терпеть твое плохое настроение – как последние месяцы. Фридрих устал быть твоим личным курьером. Если тебе что-то нужно мне сказать, попроси о встрече, и мы посмотрим.

– Это невероятно, что герцог взял на себя труд лично позаботиться об учителе своих детей во время его рабочего визита к кардиналу.

– Я буду следить за твоим поведением, так как последние недели оно было неподобающим.

Я не доставил ему удовольствия, начав спорить и бросаться оскорблениями, как он ожидал после своего унизительного замечания.

– Как герцогу будет угодно.

Было видно, что его расстроил мой ответ.

В самолете я, как обычно, сел в углу, удивляясь, почему мы одни, без телохранителей. Я работал над сказкой почти час, в благословенной тишине, ни на что не отвлекаясь.

– Как я сказал ранее, у тебя очень хорошие результаты в этом семестре.

Я только бросил на него незаинтересованный взгляд. Он выглядел слегка раздраженным тем, что я не ответил на его похвалу. Да мне всё равно, что он там сказал!

– Я решил отправить Клауса и Карла с сентября в детский центр.

– Могу узнать, почему, сир? – я очень удивился.

– Они достаточно взрослые, чтобы начать общаться с другими детьми, и они не могут зависеть от тебя всю оставшуюся жизнь. Они будут ходить туда по утрам и возвращаться к обеду. Детский центр – при той же школе, в которую они пойдут в следующем году(2). Я хочу отпустить одну из нянь. Мы оставим Лизетту для мелких задач, но малышам пора учиться самим о себе заботиться.

– Понимаю.

– Ты можешь начать писать свою дипломную работу, чтобы защититься в следующем июле – а то у тебя так много свободного времени, что тебе приходится искать занятия на стороне.

Вот в чем причина. Он до сих пор злится, что я получил «работу» вне Ордена, которую он не может контролировать. Надо засадить меня за учебу и уборку за детьми, чтобы я не делал «глупостей», пытаясь стать независимым.

– Как пожелаете, сир, – равнодушно ответил я и вернулся к прежнему занятию.

От аэропорта до замка мы ехали час. Как и обещала Моника, замок оказался очень впечатляющим сооружением, сохранившим первоначальный стиль, никогда не перестраивавшимся. Он стоял на вершине холма, доминируя над долиной. Машины въехали на огромный двор, размерами превышающий двор замка в Цюрихе. Там герцога уже встречала одетая в форму прислуга. Я старался не привлекать внимания, следуя за горничной в отведенную мне комнату. Картины в коридоре второго этажа были фантастическими. Мне кажется, я видел что-то очень похожее на Джентиле да Фабриано, но не уверен, я же не Остерманн. Теперь я понимаю, почему он работает на Линторффа.

– Ужин в десять, сэр, – сказала горничная и оставила меня в просторной комнате. Придется есть с ублюдком, демонстрируя «хорошее поведение». Я на несколько минут прилег на кровать – все это было слишком для моих нервов. Признаюсь, я не понимал, чего он добивается.

Без десяти десять я спустился по лестнице, высматривая слуг, чтобы спросить, куда идти. Как сказал бы Хуан, мне нужна была карта, чтобы по ошибке не забрести в подземные казематы. У входа в огромную гостиную, площадью порядка 150 квадратных метров, я нашел главного дворецкого, который сообщил мне, что ужин накрыли в личных комнатах герцога, поскольку нас только двое.

Очаровательно!

Личные комнаты герцога располагались на втором этаже, напротив моей комнаты. Дворецкий оставил меня в маленькой комнате с большим камином, обеденным столом, несколькими стульями и небольшими квадратными окнами с видом на горы. Я загляделся на портрет человека, одетого, как прусский генерал XVIII века. Не то чтобы картина отличалась особым мастерством, но в ней явственно чувствовался фамильный дух. Эндогамия, что ни говори! (3)

– Это Фридрих Мария фон Линторфф. Он был Грифоном пятнадцать лет. Один из главных сторонников династии Гогенцоллернов. Георг и Гертруда происходят из его линии. Начнем?

Мы сели за стол, накрытый обычным образом. Я решил молчать и не давать ему себя провоцировать. Если ему так сильно хочется поскандалить, почему он не остался дома, в Цюрихе? Салат был съеден спокойно, поскольку он решил изложить мне историю замка, и я, как водится, делал вид, что слушаю. Проблемы начались, когда подали чертову рыбу.

– На прошлой неделе я говорил с доктором ван Хорном о твоем здоровье. Он обеспокоен очень высоким уровнем кортизола. Стресс не безопасен для сердечников. Он сказал, что ты должен найти способ его ослабить, иначе он вынужден будет прописать тебе дополнительные лекарства.

– Я подумаю, что можно сделать, – раздраженно сказал я. Оказывается, это я виноват в том, что у меня стресс. А он, невинная душа, тут совершенно не при чем – он был вынужден делать то, что сделал.

– Так как у тебя каникулы, я отправлю тебя с детьми в августе на три недели в Аргентину, в загородный дом. Город для них пока слишком большое испытание. Думаю, им понравится природа, – объявил он. – Ты возьмешь с собой людей Горана.

– Я не желаю возвращаться в Аргентину и меньше всего хочу жить в захолустье, окруженном вашей охраной. Предпочитаю остаться в Цюрихе.

– Это не обсуждается. Ты уедешь 25 июля, а я присоединюсь к вам 14 августа. Уверен, что Карлу и Клаусу там понравится.

– Тогда я поеду в Буэнос-Айрес или вернусь в Цюрих, пока вы будете наслаждаться отпуском.

– Я могу разрешить тебе уехать на два-три дня в город, чтобы повидаться с друзьями. Но ты должен вернуться в Цюрих с нами.

– Его Светлости следовало бы понять, что времена хозяев и холопов прошли, – этот заносчивый ублюдок разозлил меня.

– По сравнению с XIX веком, условия работы существенно улучшились.

– Вы не имеете права приказывать мне ехать в другую страну. Я отказываюсь брать на себя такую ответственность! – я почти кричал. Я ему не раб!

– Хорошо, оставайся дома. Делай, что тебе нравится. Мне казалось, что ты будешь не прочь провести три недели на родине. Ладно, мы вместе поедем на Зюльт, – он пожал плечами. Мне стало плохо: три недели с ним на гребаном острове, полном немцев и чаек? И дом небольшой, некуда сбежать.

– Я поеду в Аргентину.

– Хорошо. Что касается завтрашнего дня, Его Высокопреосвященство прибудет к двум, и ты можешь работать с ним до ужина в половине девятого, если его это устроит. Не утомляй его, Гунтрам. Ты можешь не присутствовать на встрече с Гандини и Д'Аннунцио, но ты должен быть на ужине. Мы вернемся домой в воскресенье в 16.00. Все понятно?