Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 65 страниц)

– Не надо переодеваться. Просто поешь и возвращайся в кровать, еще есть время.

– Разве мы улетаем не в полдень?

– Не о чем волноваться, Гунтрам, мы просто отложили вылет, – кажется, он был чем-то рассержен. – Надень вот это и приходи в гостиную, – Конрад сунул мне пижаму и быстро вышел из спальни.

К счастью, завтрак в гостиной был накрыт на двоих. Стрелки часов показывали начало десятого. Садясь за стол, я не удержался и поморщился от боли. Есть совсем не хотелось, но я усердно запихивал в себя кашу. Мы молчали – Конрад уткнулся в свой лэптоп, и я, видя, что он в бешенстве, побоялся открывать рот.

– Scheisse,* Гунтрам! Что на этот раз?! – воскликнул Фердинанд, входя в номер вместе с Михаэлем и Алексеем. Я не ответил и опустил глаза в тарелку.

– Кому-то из местных очень не по душе наше присутствие, – рявкнул Конрад. Фердинанд бросился ко мне, словно наседка к цыпленку. Думаю, он был доволен, что на этот раз Конрад здесь не при чем. – Горан отчитается в течение ближайшего часа. Господа, мы должны ясно выразить нашу точку зрения по вопросу.

– Как пожелаете, мой герцог, – отозвался Михаэль. – Сломано? – спросил он меня, кивнув на запястье.

– Только вывихнуто. Скоро пройдет, – пробормотал я.

– В этот раз, Конрад, сообщение должно быть абсолютно доходчивым. Боюсь, что местные не понимают ничего, кроме грубой силы, – горячо сказал Фердинанд, удивив меня тем, что назвал герцога по имени и позволил себе оспорить его мнение.

– В этот раз я намерен продемонстрировать им нашу силу – они подняли противостояние на новый уровень.

– Конрад, это всего лишь четверо наркоманов! Оставь полиции разбираться с ними, – возразил я, но меня никто не услышал.

– Пришлось лично позаботиться о них, сир, – объявил Горан, появляясь на пороге. – Нашим местным помощникам надо еще долго тренироваться, прежде чем они достигнут приемлемого уровня.

Услышав эти слова, а потом ответ Конрада, я замер от нехороших подозрений.

– Хорошая работа, Горан. Ну что же, господа, мы способны устранять препятствия и продемонстрировали, как привыкли поступать с врагами. Алексей Григорьевич, вам поручается присмотреть за Гунтрамом до Цюриха. Мы отбываем в шесть. Закончите приготовления, – сказал он, поднимаясь со стула.

Ужаснувшись, я вскочил:

– Вы только послушайте себя – разговариваете, словно какие-то чикагские бандиты!

– Гунтрам, я уже просил тебя однажды – не вмешивайся в мои дела. Нападение было намеренным оскорблением. Такое поведение необходимо пресекать на корню – прежде чем все не зашло еще дальше, – с едва сдерживаемой яростью рявкнул Конрад.

Оглушенный, я смотрел на этих пятерых: нет, никакие они не банкиры, не директора и даже не телохранители. Они – тренированные убийцы, всегда готовые к схватке: двое немцев из армии и флота, серб из какой-то сомнительной милиции и русский головорез из КГБ. Я невольно попятился, ужаснувшись, во что ввязался.

– Я с вами никуда не поеду. Мне не нравятся ваши недомолвки, – я по-настоящему испугался.

– Гунтрам, сейчас не время проявлять упрямство. Иди, отдохни, а дела оставь нам, – сказал Конрад, подходя ко мне.

Я метнулся к двери, но Алексей поймал меня. Превозмогая боль, я задергался у него в руках, пытаясь вырваться. Это было бессмысленно, но мое страстное желание сбежать отсюда придавало сил сопротивляться. Левое предплечье кольнуло, я быстро обернулся и увидел, что Конрад отдает Михаэлю маленький шприц. Все вокруг закружилось, перед глазами затанцевали черные точки. Я зашатался, но Конрад успел меня подхватить. Я с укором посмотрел на него и даже ударил кулаком в пиджак.

– Ш-ш-ш, тише, Гунтрам. Ты до сих пор в шоке и можешь себе навредить. Это оставил мне врач на случай, если у тебя случится нервный срыв. От укола ты проспишь несколько часов, а потом мы полетим домой, – мягко прошептал он, с легкостью подхватил меня на руки и отнес на кровать. Глаза сами собой закрывались, как я ни таращил их.

Кто-то решительно потряс меня за плечо. Алексей.

– Вставай. Ты проспал больше шести часов. Нам пора уходить. Я помогу тебе одеться.

Я попытался сесть на постели, решив изобразить больного, но сообразил, что этот русский потащит меня, куда ему надо, даже в пижаме.

Шкаф опустел, а чемоданы исчезли. Алексей повесил на спинку стула серые брюки, голубую рубашку, синий пуловер и твидовый пиджак, там же лежало белье, а под стулом стояли темные ботинки.

– Я зажарюсь в этой одежде! – запротестовал я.

– Тогда не надевай пуловер, – посоветовал он мне, как пятилетнему малышу. – Поторопись. Умойся и оденься. Ты голоден?

– Нет.

– Отлично. Поешь потом, уже в самолете.

Пришлось уступить, что я мог еще сделать…

Взглянув в зеркало, я обнаружил, что одна сторона лица заплыла синим. Шею, к счастью, закрывал бандаж, и не видно было, что там, под ним. Запястье пульсировало тупой болью, и я на мгновение подумал о тех ублюдках, которые это сделали. Снова нахлынула волна тошноты, и я прислонился к кафельной стене ванны. Надеюсь, безумные немцы не сделали ничего серьезного с этими бедолагами.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – осторожно коснувшись плеча, русский заглянул мне в лицо.

– Просто голова кружится. Ты не мог бы помочь мне застегнуть пуговицы?

– Без проблем. Однажды я сломал все пальцы на левой руке. Потребовалось шесть месяцев, чтобы вернуть им прежнюю гибкость.

Честно говоря, мне не хотелось знать, при каких обстоятельствах это произошло.

Он помог мне одеться и повел к машине. Внутри сидел наш водитель и еще один человек, которого я не знал. Я забрался в салон, голова до сих пор кружилась, и я чувствовал себя уставшим, несмотря на то, что долго спал. Поездка в аэропорт, наверное, была приятной – у меня постоянно закрывались глаза, и убаюканный ровным урчанием мотора, я прислонился головой к ветровому стеклу.

– Эй, сейчас пропустишь такую красоту! – весело сказал Алексей, практически вытаскивая меня из машины.

Мы стояли в тени большого самолета – типа тех, которые используют в коммерческих рейсах – и я глазел на этого монстра, борясь со слабостью и острым желанием заснуть стоя.

– Это Boeing Business Jet. Сделан на базе 737 модели. У герцога есть еще Dassault Falcon 900 для коротких расстояний, но, думаю, он его сменит на Airbus 380, когда их начнут выпускать, – объяснял Алексей, подводя меня к трапу и не оставив времени осознать, куда мы направляемся, выкинуть какой-нибудь фокус или взбунтоваться.

Поднявшись по ступенькам, мы оказались в салоне-гостиной, со светлыми кожаными диванами вдоль иллюминаторов, рабочими столами, плоским экраном и обшитым деревянными панелями баром.

– Это общая зона. Кроме нее, здесь есть маленькая переговорная, ресторан, кабинет и спальня герцога с личной ванной. Гости пользуются двумя другими ванными. Здесь могут разместиться до двадцати пяти пассажиров и семь членов экипажа. Остальным приходится добираться пешком или вплавь, – весело хихикнул он. – Главное преимущество этого самолета в том, что можно без посадки преодолеть шесть тысяч километров.

– Можно присесть? Мне нехорошо, – прошептал я, морщась от головной боли.

– Конечно, садись здесь, – сказал он и подтолкнул к одноместному диванчику. Я плюхнулся на него и почувствовал себя, как в раю. Алексей устроился напротив.

– Мари! – крикнул он, заставив меня подпрыгнуть.

На его зов явилась симпатичная девушка лет тридцати, одетая в униформу стюардессы.

– Мистер Антонов? – вежливо спросила она.

– Принесите ему кофе, а мне джин-тоник.

Через несколько минут она вернулась и вручила Алексею его напиток, а передо мной выкатила деревянный столик с кофе… и молоком. Я пробормотал спасибо, и она удалилась.

– Ты знаешь, где он? – спросил я.

– Будет к шести. Немецкая точность. Ловко они с тобой управились.

– Лучше не напоминай! Мне до сих пор хочется спать, и я почему-то чувствую усталость. Что там было?

– Всего лишь мягкое успокоительное. К этому времени оно должно уже было прекратить действовать. Наверное, дома нам придется отвезти тебя в больницу. Это были цепи или что?

– Думаю, цепи, но не уверен.

– Как непрофессионально, – хмыкнул он. – Почему бы тебе не отдохнуть? Думаю, ужин будет подан, когда мы поднимемся в воздух. Сегодня нас сопровождают Мари, Элизабет и Чарльз. Мне надо поговорить с пилотами.

Я остался на некоторое время один. Сквозь иллюминатор я увидел, что к самолету приближается кортеж из четырех черных автомобилей. Банда высадилась около трапа, а с ними еще шестеро человек, которых я никогда прежде не видел. Еще Ландау, который разговаривал с Конрадом и Фердинандом. Ничего интересного. Я опять задремал.

– Тебе лучше? – спросил Конрад, пощупав мне лоб.

– Да, спасибо. Просто устал. Где вы были?

– Да так… Капитан сказал, что мы вылетим в семь.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Не спрашивай, если не хочешь услышать ответ, – резко бросил он, кладя руки на подлокотники сидения и запирая меня в ловушку. – Что сделано, то сделано, и тебе больше не надо беспокоиться о тех людях. Лучше подумай о том, как тебе повезло: они могли бы перерезать тебе горло или проломить череп. Не моя вина, что кое-кто вообразил, будто может отомстить мне таким безумным способом и при этом остаться безнаказанным. Уверен, теперь они усвоили урок.

– Ты обвиняешь во вчерашнем нападении мать Федерико? – спросил я, глядя ему в глаза, пытаясь уловить там хоть тень сомнения, но увидел только холодную непреклонность. Это уже за гранью обычной паранойи.

– Всё указывает именно в этом направлении. Почему они занялись тобой вместо меня и били, словно хотели «преподать мне урок»? Они не тронули меня, потому что не хотят терять контракты, которые надеются заключить при моем посредничестве. Это персональная вендетта против нас, организованная сумасшедшей женщиной, у которой в руках слишком много власти.

– И что ты сделал? – прошептал я, напуганный жестокими сценариями, проносившимися у меня в голове. Мне прекрасно известно, что Конрад более чем способен на жестокость и имеет желание и все возможности для этого. Он едва не убил тех парней прямо на месте, а его люди – это банда боготворящих кумира фанатиков.

– Просто отдал ее местным волкам, – сказал он с улыбкой, от которой у меня кровь заледенела в венах. – Ты слишком добр для таких игр. Не лезь в них. Оставь это нам, – он поднялся, а я в ужасе смотрел на него.

– Эй, Гунтрам, ты выглядишь лучше, чем утром, – прервал нас Михаэль. Он взлохматил мне волосы, сел на соседнее место и стал рыться в своем портфеле, вытаскивая лэптоп. Конрад воспользовался возможностью и скрылся в кабинете. – Только не говори боссу – у меня тут есть «Age of Empires». Хочешь поиграть?

– Нет, спасибо. Очень болит голова.

Я повернулся и стал смотреть в иллюминатор.

– Ладно, тогда придется работать, раз нет хорошей отмазки.

– Сэр, не желаете ли поужинать? Остальные уже в столовой, – передо мной стояла одна из девушек с заученной пластиковой улыбкой на лице. Я не хотел ужинать. Я хотел остаться один, но об этом не стоило даже мечтать, так что я пошел за ней в носовую часть самолета.

В столовой, обшитой деревянными панелями, стояло два больших дубовых стола. Большинство людей уже расселось по местам. За тем столом, где расположились Горан и Алексей, сидели шестеро мужчин, с которыми я был не знаком. Михаэль, Фердинанд, Ландау облюбовали второй стол, за которым оставалось еще два свободных места. Одно – во главе, а другое – слева от него. Фердинанд указал мне на второе.

Через несколько минут в столовой появился Конрад, и все, включая меня, поднялись. Это напомнило мне школу – как мы вставали, когда входил директор. Две девушки и мужчина начали подавать ужин.

Я ел механически, молча, только изредка отвечая «да» и «нет». К счастью они вскоре оставили меня в покое и перешли на немецкий.

Когда ужин закончился, Конрад решил устроить совещание, и народ потянулся в салон-гостиную. Я поплелся за ними и уселся в дальнем углу, одинокий и несчастный. У меня больше ничего не осталось.

– Гунтрам, ты в порядке? – спросил Конрад, прервав мои размышления. Я вздрогнул. Когда он успел так близко ко мне подойти? Не помню.

– Если ты хочешь еще порисовать, пойдем ко мне в кабинет. Люди хотят спать. Уже поздно.

Что? Он с ума сошел? Я не рисую! Я открыл рот, чтобы возразить, но обнаружил у себя на коленях папку с бумагой и коробочку карандашей. Откуда они взялись? Я удивился, но быстро взял себя в руки. Встал на подкашивающиеся от слабости ноги и, сглотнув, заставил себя дойти до кабинета и сесть на один из стульев. Конрад вошел следом и отгородился от меня столом. Эй, я не кусаюсь.

Вот дерьмо – кто-то перемешал все карандаши! Какой беспорядок! Я принялся раскладывать их по местам. Вот, теперь нормально. Я с удовлетворением откинулся на спинку стула.

Ох, нет! Теплые цвета лежат неправильно!

Пришлось снова перекладывать.

– Гунтрам, что ты пытаешься сделать?

Сам разве не видишь, ублюдок?

– Складываю карандаши в хроматическом порядке.

– Какой в этом смысл?

Он стал рядом, озабоченно глядя на меня. Лицемер. Разве ты пожалел тех несчастных наркоманов?

Резко вскочив, я крикнул ему: – Убирайся прочь, чудовище! У тебя их кровь на рубашке! – и с силой оттолкнул его от себя, но он, как обычно, легко меня поймал. Я задергался, пытаясь вырваться, и тут перед глазами потемнело.

Примечание переводчика:

Scheisse (нем.) – Блин!  Черт!  Твою мать!  Вот дерьмо! и тому подобное.

========== "26" ==========

26 февраля

– Привет. Ты меня понимаешь?

Я попытался сфокусировать взгляд на враче и медсестре, загораживающих слепящий свет. Где я?

– Кивни, если не уверен, что в состоянии говорить. – Я кивнул. – Хорошо. Нам пришлось сделать тебе операцию на мозге, чтобы снизить давление. Удар, который ты получил в Буэнос-Айресе, заставил нас беспокоиться, так как стал причиной серьезного сотрясения мозга. Что последнее ты помнишь?

– Я летел в самолете.

Он что-то отметил в своем блокноте.

– Прекрасно. Твои основные жизненные показатели стабильны, но я бы хотел подержать тебя здесь несколько дней для обследования.

– Здесь – это где?

– Ты в Цюрихе. В клинике Хиршбаума. Такие ушибы очень коварны. Вроде бы все хорошо, но потом оказывается, что нет.

– Какое сегодня число?

– Двадцать шестое февраля все еще того же самого года, – улыбнулся он. – Я разрешу тебе повидаться с герцогом, но только на десять минут, а потом он уйдет до завтра.

Конрад появился в палате, как только врач и медсестра вышли. Он был очень бледен, лицо осунулось.

– Ты плохо выглядишь, – сказал я ему.

– И это говорит человек, который провалялся восемь дней на больничной койке. Привет, Maus.

Он сел на стул рядом с кроватью. Я повернул голову, чтобы лучше его видеть.

– Что произошло? – очень тихо спросил я.

– У нас только пять минут перед тем, как эта адская медсестра вышвырнет меня отсюда. Ни о чем не волнуйся. Все закончилось.

– Пожалуйста, расскажи. Мне делали операцию на мозге?

Я поднял руку и нащупал повязку на голове. Зато запястье больше не пульсировало. Это хорошо.

– Дважды. Чтобы понизить внутричерепное давление. Мы точно не знаем, когда у тебя начались галлюцинации, но ты потерял сознание за пять часов до посадки в Цюрихе. Врачу пришлось погрузить тебя в медикаментозную кому, чтобы дать возможность мозгу восстановиться.

– У меня были галлюцинации?

– Ты впал в истерику оттого, что я якобы покрыт кровью, и сильно укусил Горана. Не различал цвета и слышал голоса – во всяком случае, мы так поняли. Этот удар имел более серьезные последствия, чем предполагал аргентинский врач. Должно быть, опухоль увеличивалась и влияла на твое состояние. Изменилось даже поведение – ты все утро орал на нас, а вечером укусил Горана.

– Нужно извиниться перед ним. Не знаю, как я мог это сделать, – мне было ужасно стыдно. – Те шестеро парней в самолете, наверное, решили, что я – полный псих, – пробормотал я.

– Если это тебя утешит, на борту не было никого кроме Фердинанда, Михаэля, Горана, Алексея и меня. Еще три стюардессы.

– Даже Ландау не было?

– Он все еще в Буэнос-Айресе, обустраивает новый офис.

– Не может быть… – прошептал я. Неужели все это мне привиделось? Это невозможно – я уверен в том, что видел и слышал.

– А сейчас отдыхай, и скоро мы с тобой сможем вернуться домой, – он поднялся и осторожно поцеловал в лоб, с любовью глядя на меня. – Мне пора уходить. За прошедшую неделю я тут всем надоел. Загляну к тебе завтра утром перед работой. Спокойной ночи.

========== "27" ==========

2 марта

Сегодня я вернулся в замок. Доктор ван Хорн отпустил меня в полдень, и было счастьем наконец покинуть клинику. Хотя врачи там замечательные, еда хорошая, а медсестры по-матерински заботливы, но постоянная опека со стороны Михаэля, Моники, Фердинанда, Горана, Хайндрика, Фридриха и Алексея (да, и не будем забывать о самом большом немце) доводила до белого каления.

Они навещали меня сменами. Первым утром приходил Конрад и оставался до половины одиннадцатого. Потом наступала очередь Горана или Хайндрика. В полпервого появлялся Михаэль (этот добрый парень тайно притаскивал с собой что-нибудь вкусненькое) и сидел со мной, пока в три часа его не вышвыривала Моника. Она кудахтала надо мной до шести вечера. Потом приходил ее шеф и Фердинанд; они с Моникой уходили в семь, а Конрад составлял мне компанию до десяти – в девять медсестра, Анке, буквально выпихивала его из палаты, за что я проникся к ней огромным уважением.

Этим утром доктор выдал мне три типа таблеток и объяснил, как их принимать. Через две недели мне предстоял повторный осмотр. Было велено побольше отдыхать, гулять на свежем воздухе, поменьше читать, не нервничать и спать, сколько хочется – короче, превратиться в сурка!

– Готов? – у дверей палаты стоял Горан.

– Более чем! Давай уйдем, пока доктор не придумал для меня еще какое-нибудь обследование, – улыбнулся я.

– А где твой намордник?

– Я уже несколько раз извинялся перед тобой. Тебе знакомо такое понятие как «прощение»? – спросил я, чувствуя неловкость и даже некоторое раздражение из-за того, что он снова поднял эту тему.

– Просто проверяю, с кем имею дело: с добрым Гунтрамом или его дьявольским близнецом, – фыркнул он, забавляясь тем, что я покраснел.

– Вряд ли все было настолько ужасно. Ты преувеличиваешь, – перебил я его.

– …который ухитрился меня покусать.

– Мне ужасно неудобно. Понятия не имею, что на меня нашло.

– Ты очень забавный, когда поешь песни «Аббы».

– Что, правда??? – я окаменел от ужаса. Он заржал, чуть ли не сгибаясь пополам. А я-то поверил. Ладно, можно считать, что поквитались.

– Конечно, нет. Ты уверен, что не хочешь поесть здесь?

– Нет, нет, поехали.

Я попрощался с Анке и Лизой. Замечательные женщины.

В замке нас встречал Фридрих, который явно был очень рад моему возвращению. Он даже приобнял меня – обычно он держался более сдержанно.

– Мы очень волновались за тебя, Гунтрам. Герцог всю неделю не появлялся дома – ночевал в клинике или у себя в офисе.

Это тронуло меня до глубины души. Никогда не думал, что Конрад способен на такое. Стало очень стыдно за все свои нелепые мысли о нем – об убийствах и мести. Да, он вел себя, как псих, когда выселил меня из квартиры и выгнал с работы, но, с другой стороны, он настолько влюблен, что бросил все, чтобы приехать и забрать меня обратно. Сердце сжалось от раскаяния – я был так несправедлив к нему!

Мы пообедали втроем. В полупустом доме было непривычно тихо. Фридрих счел, что мне не подобает сидеть с ними в служебном помещении, но так не хотелось оставаться одному… В конце концов он согласился, но все равно посадил меня отдельно от слуг. Позже мы с Гораном пошли гулять, но всего на час.

Остаток дня я провел в библиотеке, читая и делая карандашные наброски. Знаю, звучит тоскливо, но я порядком устал от прогулки. Должно быть, я задремал, потому что жадные поцелуи и нетерпеливые прикосновения Конрада застали меня врасплох. За окном уже стемнело.

– Может, нам продолжить в спальне? – предложил я, отвечая ему с не меньшим пылом. Он резко замер и внимательно посмотрел на меня.

– Похоже, что тебе стало лучше, котенок. Но увы. Врач сказал, что тебе не стоит усердствовать следующие две недели.

– Так нечестно! – заныл я и попытался его поцеловать. – Я весь день хорошо себя вел: ел, что давали, гулял и сидел тихо, не причиняя беспокойства твоей прислуге. Ну давай, совсем чуть-чуть!

– Ничто на свете не доставило бы мне большего удовольствия, но ты еще не совсем поправился. Кстати, у меня для тебя письмо от Долленберга. Он прислал его мне, так как не получил ответа от тебя и забеспокоился. Я рассказал ему о том, что произошло – надеюсь, ты не против.

– Я совершенно о нем забыл. И почту не проверял. У вас с ним все нормально?

– Сделай это завтра. Твой лэптоп в моей студии в башне. Доктор предупреждал, чтобы ты воздерживался от чтения и не нагружал свои мозги. И да – наше с Долленбергом дело закончилось удовлетворительно. Трансфер сделан, и твой друг, хотя он совсем юн, держится, как джентльмен.

Конрад порылся в портфеле и отдал мне папку.

– Попробуй он только вести себя как-то иначе – его дед собственноручно утопил бы его в пруду. Хорошо, отвечу ему завтра, – сказал я, откладывая папку.

– Думаю, пора ужинать. Я попрошу Фридриха накрыть стол сейчас, чтобы мы пораньше пошли отдыхать.

Конрад ушел, а я взял письмо и обнаружил, что оно написано по-английски. Видимо, из вежливости по отношению к Конраду. Была там и маленькая приписка, адресованная ему, в которой Пабло объяснял свое беспокойство моим молчанием.

Дорогой Гунтрам,

Я был очень взволнован известием о происшествии, случившимся с тобой в Буэнос-Айресе. Мы с женой молимся за твое скорейшее выздоровление. По правде говоря, я рад, что ты уехал из этого города. Пока здесь все спокойно, но трудно сказать, как долго продлится это затишье.

Наш малыш решил познакомиться с нами раньше, чем мы ожидали – а именно вчера. Хуан Игнасио – здоровый симпатичный мальчик, очень похожий на свою маму. Когда почувствуешь себя лучше, черкни мне несколько строк, чтобы я знал, что пора начать забивать твою почту его фотографиями.

Мой непутевый брат передает наилучшие пожелания и собирается написать тебе сам.

С наилучшими пожеланиями,

Пабло

– У них родился ребенок. Как давно пришло письмо? – спросил я Конрада, когда он вернулся.

– Долленберг говорил со мной два дня назад, а письмо написано вчера. Моника уже что-то послала в подарок ребенку. Женщины бросаются за покупками, лишь услышат слово «младенец»…

– Спасибо. Это очень мило с твоей стороны, – я с благодарностью взглянул ему в глаза, едва не утонув в них.

– Пустяки. Еще один немец, который будет работать на мою пенсию.

Я рассмеялся и привстал, чтобы обнять его, на этот раз сильнее, чем обычно – словно желая снять напряжение последних недель. Коснулся его лица и тихо спросил:

– Тебе было плохо, да?

– Знавал я и лучшие дни, котенок, – пробормотал он, обнял крепче и прижал мою голову к груди своей большой ладонью.

Горло сдавило раскаянием.

– Я подозревал тебя в ужасных вещах. Мне так стыдно.

– Это не ты. Это твое сотрясение мозга. Забудь все и думай о нашем будущем. – Я встал на цыпочки и поцеловал его. – Моника набрала брошюр из университетского центра профориентации и материалов по летним курсам в этом году. Так что можешь начинать их изучать. Не хмурься, ты прекрасно понимаешь, что пора начинать устраивать свою жизнь здесь. Но не торопись, ты еще недостаточно окреп, – строго сказал Конрад.

– Но я даже не говорю по-немецки!

– Большинство предметов преподаются на английском, к тому же язык можно быстро выучить. Почему бы тебе не позаниматься немецким и не взять несколько частных уроков живописи?

– Это будет пустая трата денег!

– Вовсе нет. У тебя исключительный художественный талант. Позор, что ты зарываешь его в землю. Пора тебе уже что-нибудь предпринимать в этом направлении.

– Ты говоришь так только потому, что влюблен, но на самом деле так не думаешь.

В ответ он громко фыркнул:

– Просто поверь мне.

– Ладно.

Если ему некуда девать деньги, пусть. Убедится сам, когда от меня откажутся учителя.

– Не дуйся. Ведешь себя, как ребенок.

– Я еще целых шесть месяцев буду невыносимым тинэйджером*, – ехидно ответил я, а он тяжело вздохнул.

– Надеюсь, что переживу эти полгода, а учеба в университете прочистит тебе мозги.

За обедом я был любезно поставлен в известность, что Конрад берет выходные в четверг и пятницу, а в субботу вечером улетает в Пекин и Шанхай, провести встречу и проверить, как идут дела в шанхайском офисе. И если ничего непредвиденного не случится, то вернется во вторник ночью.

– Не беспокойся, Моника уже нашла преподавательницу немецкого, которая будет приходить к тебе по утрам. Она тоже из Буэнос-Айреса. Моника прекрасно о ней отзывается.

Я оторопел. Он уже успел раздобыть мне учительницу, хотя всего лишь пять минут назад советовал подумать о занятиях этим проклятым языком.

– Я почему-то считал, что решение остается за мной, – мягко сказал я, с излишней силой терзая рыбу.

– Да, конечно, ты можешь сам выбрать метод обучения – она оставляет это на твое усмотрение, – ответил Конрад, словно дело было решенное. А ведь это совсем не так! Какая жалость, что нельзя пульнуть в него фасолью с тарелки! Я хотел возразить, но не успел.

– Гунтрам, прежде чем ты начнешь ругаться, вспомни, что в сентябре начинается семестр, и ты должен уметь поддержать хотя бы простой разговор с другими студентами. Даже если лекции читают на английском, тебе все равно надо как-то общаться со студентами и преподавателями. Не можешь же ты всю оставшуюся жизнь разговаривать по-английски с Фридрихом, – сказал он тоном учителя/отца/банкира.

Даже если он был прав, и передо мной откроется возможность познакомиться с людьми своего возраста (неужели он обдумал мои слова о жизни в мавзолее?), все равно меня злило, что он беззастенчиво все решил за меня.

– Ты мог бы, по крайней мере, спросить меня до того, как нанял преподавателя, – проговорил я, сделав ударение на слове «до».

– Ее наняла Моника. Она сказала, что тебе понравится заниматься. Еще она дала мне брошюру о факультетах цюрихского университета и программу по экономике и финансам. Сначала тебе придется прослушать годовой вводный курс, затем два года подготовки к степени бакалавра и два года магистратуры. Моника будет очень признательна, если ты займешься этим на следующей неделе, а в выходные обсудишь свое решение со мной. Твои документы были поданы, и ты условно принят. В университете признали итоги международных тестов, но не захотели учитывать результаты из аргентинского университета. Радуйся, что тебе не надо сдавать вступительные экзамены.

Я потерял дар речи и вытаращил глаза.

– Гунтрам, это все для твоего же блага. Ты можешь спросить преподавателя обо всем, что тебе непонятно, и спокойно все обдумать без моего вмешательства. Если понадобится совет, поговори с Фердинандом. Иногда тебя нужно немного подтолкнуть в правильном направлении.

Немного подтолкнуть? Это скорее похоже на пинок.

– Я понимаю твою точку зрения, но...

– Раз понимаешь, тогда не спорь, – резко оборвал он меня и бросил предупреждающий взгляд. Я замер. – Все делается ради твоей же пользы, в твоих интересах. Мы всего лишь избавили тебя от ненужной обременительной беготни по кабинетам. Ты пожелал изучать экономику, и я принял твое решение, хотя считаю его огромной ошибкой. Тебе больше подошла бы история искусств или что-то в этом роде, чтобы чувствовать себя комфортно. Твой характер никак не подходит для успешной карьеры банкира или трейдера. Только пойми меня правильно – я рад этому. Ты прирожденный оптимист, художник или даже врач.

– Если ты сомневаешься в моем интеллекте, зачем вообще посылаешь в университет?

– Я считаю тебя очень умным и талантливым, но в другой области. Вот скажи мне, ты смог бы выкинуть пару стариков из дома за то, что они не платят по закладной?

Я не смог скрыть свое возмущение.

– Ладно, возьмем менее драматический случай. Дашь ли ты кредит компании, продукция которой отравляет отходами огромную территорию, если это сулит тебе прибыль более 12% годовых?

– Не все банкиры такие беспринципные. Возьми, к примеру, Гремин Банк или ЮНИСЕФ*; там тоже нужны экономисты.

– Они правильно работают с общественностью, это так.**** Гертруде нужна помощь с Фондом, и нам не помешает там экономист. Я все это говорю только для того, чтобы ты осознал, какого типа люди будут окружать тебя. Тот, кто выбирает это занятие, выходит на поле боя. Люди готовы убить за возможность стажироваться в моем банке. Среди нас нет святых. Если ты веришь, что любовь спасет мир, то ошибся с выбором факультета. Все хотят делать карьеру и занять определенное положение в обществе. Не смотри так подавленно. Твой отец сказал бы тебе то же самое.

Я просто глядел в глубину его голубых глаз – и не видел там ни тени неискренности.

– Давай, Maus, не впадай в уныние. У меня нет сомнений, что какую бы специальность ты ни выбрал для обучения, ты закончишь университет с отличием. Но, пожалуйста, даже не думай, что сможешь работать в моем банке. Я лишь хочу уберечь тебя от разочарований. Ты —редкой породы.

– Большинство людей добры и порядочны. Просто ты – пессимист.

– Нет, я – реалист. Был бы пессимистом, никогда бы не заговорил с тобой в Венеции. Ты был слишком хорош… Просто я дольше тебя живу на свете, – в его голосе проскользнула горечь.

Я встал со своего места и пересел ему на колени. Он не возражал и позволил мне обнять его за шею и утешающе потереться лбом о ключицу.

– Я люблю тебя, хотя ты даже клоуна в цирке вгонишь в тоску, – сказал я, целуя его в висок.

– Так ты обдумаешь то, что я тебе сказал? – Конрад бульдожьей хваткой вцепился в эту тему.

– Да, и ты примешь решение в пятницу вечером, – я хихикнул. – Кстати, мне что, теперь нужно заранее записываться на прием, если вдруг захочется с тобой поговорить?

– Да, хорошо бы уведомлять за сорок восемь часов, – шутливо сказал он.

– Давай пойдем в постель, прежде чем Фридрих вернется с десертом, – теперь уже я нетерпеливо покусывал его ухо.

– Он должен убедиться, что ты принял свои лекарства. А потом пойдем, посмотрим кино или еще что-нибудь.

– Дааа, еще что-нибудь… – протянул я, искушающее целуя его в шею.

Он ощутимо шлепнул меня по заду. Эй, это не сексуально!

– Хватит, котенок. Помнишь, что сказал доктор? Ничего такого следующие две недели, а потом посмотрим.

– Это несправедливо! Как я протяну две недели с тобой в одной постели, если ничего нельзя? Тогда я переезжаю в другую комнату! – это был небольшой шантаж с моей стороны.

– Боюсь, другую комнату сейчас переделывают. Тебе нужна студия, где ты сможешь хранить свои вещи, а отселять тебя в другую часть дома я не хочу.