Текст книги "Заместитель (ЛП)"

Автор книги: Tionne Rogers

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 65 страниц)

Это был наш смертный приговор. Нашим палачом стал Лёвенштайн, потому что Конрад не смог заставить себя это сделать, и ему надо было срочно восстанавливать свое влияние. Отец и вся семья Паскаля погибли при пожаре в Пуатье. В прессе написали, что это самоубийство из-за разорения. Не пощадили никого. Ни отца, ни брата, ни его жену, ни их трех детей.

Роже обвинил во всем нас и заявил, что его угрозами заставили принимать участие в мятеже. Думаю, Линторфф поверил его лжи, потому что Роже и его семья исчезли, и я уверен, что Лёвенштайн не поднял бы руку на свою родню.

Я – следующий, но я встречу смерть с радостью. Это раскрепощающее ощущение. Единственное, чего я боюсь – что с тобой что-нибудь случится. Маленький бедный сирота уязвим. А наши внутренние законы предписывают уничтожить тебя, чтобы поставить точку в кровопролитии. Единственный способ остановить месть Конрада – предложить ему то, чего он так жаждет, чтобы он закрыл глаза на мои грехи и исполнил последнее желание. Предложить ему тебя.

Линторфф любит моего брата так же сильно, как я любил твою мать. А я душу бы продал дьяволу, лишь снова оказаться рядом с ней.

Гунтрам, ты очень похож на Роже в том же возрасте. Если ты читаешь это письмо, значит, своим соглашением с Линторффом я достиг цели. Не надо ненавидеть меня. Это единственный способ сохранить твою жизнь. Если он будет думать, что через несколько лет сможет вновь обрести то, что потерял, он пообещает мне сохранить твою жизнь и позволит достойно умереть. Я молю Господа, чтобы он любил, берег и защищал тебя от любого зла.

Существует вероятность, что он примет мое предложение, но не будет интересоваться тобой или искать другую любовь. Много чего может случиться за десять лет. Не стоит ненавидеть его или винить в том, что со мной случилось. Я его не виню. Я виню себя и свою семью.

Как сын, ты был лучше, чем я – как отец. Храни тебя Господь.

Жером де Лиль

Читая письмо, я не заметил, когда начал беззвучно плакать. Отец любил меня, а этот монстр отнял его у меня. Проклятый Орден держал его на крючке до самого конца, и ему пришлось отослать меня из Европы. Но они заставили его вернуть меня им – только так он мог спасти мне жизнь. Они – чудовища.

– Я ухожу.

– Я не позволю! У тебя есть обязательства! Ты принадлежишь мне!

– Я никому не принадлежу. Отец не имел права делать это!

– Твоего отца воспитали так, чтобы он стал одним из нас. Он понимал наши законы и уважал их до последнего вздоха. Ты был отдан как обеспечение, как гарантия против будущего кровопролития. Поэтому ты мой. Никто здесь не станет оспаривать мои права на тебя!

– Я больше ни на минуту не останусь с тобой! Времена хозяев и рабов давно прошли! – разозлено заорал я.

– Я даю тебе несколько дней, чтобы успокоить нервы. Ты можешь пожить у Фердинанда и все обдумать. Ты нужен своим детям, – не повышая тона, со странным спокойствием сказал он.

– Не вмешивай Клауса и Карла в свое дерьмо, Линторфф!

Я поднялся с дивана, сжимая в руке отцовское письмо.

– Ты дал слово заботиться о них, и ты исполнишь свою клятву, – рявкнул он и встал, перекрывая путь к двери.

Я подошел к нему и плюнул в лицо. Он взглянул на меня с яростью, но только отер лицо ладонью. Не отводя от него глаз, я снял кольцо грифона с пальца и бросил его на пол.

– Я больше не Консорт, – сказал я тоном, который сам не ожидал услышать. – Отойди.

Он пропустил меня, и я открыл дверь. В коридоре ждали встревоженные Фердинанд, Фридрих и Горан.

– Ты можешь на четыре дня переехать к Фердинанду. Потом ты вернешься выполнять свои обязанности по воспитанию детей, – сурово сказал Линторфф.

Я обернулся и посмотрел на него, вложив в свой взгляд всю ненависть.

– Надеюсь, ты сгниешь в аду, – процедил я.

========== "37" ==========

25 апреля

В доме Фердинанда я провел несколько дней. Три, если точнее. Его жена, Сесилия, проявила понимание, как это умеют женщины, и оставила меня в покое. Только несколько раз приходила проверить, все ли в порядке и принял ли я лекарства. В отличие от остальных, она ни о чем не спрашивала и не пыталась ничего у меня выведать.

Большую часть времени я спал, потому что усталость не проходила. Или мне просто не хотелось ни о чем думать.

Я должен ненавидеть его, но у меня не осталось сил даже на это. Хотелось просто забиться в темный угол, и чтобы никто не трогал.

Но, увы, моему желанию не суждено было сбыться. Этим утром в мою комнату пришел Фердинанд и сообщил, что вечером у нас намечается встреча с Линторффом.

– Мальчик, ты должен взять себя в руки. Все не так, как ты думаешь. Я тоже принимал участие в тех событиях, и знал твоего отца – или думал, что знаю. Он был очень замкнутым человеком. Молчаливым. На встречах говорил, только когда его просили высказаться. Жером был прекрасным юристом. О том, что он бесплатно работал в некоммерческой организации, мы узнали только сейчас. Он всегда вел себя очень сдержанно и ни с кем не общался; со своими братьями он не ладил. С Конрадом у него не сложилось никаких отношений; он был вежлив, но я буквально чувствовал стену, которую он возводил между собой и нами. Тогда мы думали, что твой отец не одобряет связи Конрада с Роже, но сейчас, после чтения его письма, мы поняли его лучше. Ему не нравились махинации его родственников, и он не хотел быть частью Ордена.

– Вы были тем, кто все раскрыл, – мрачно сказал я.

Это Фердинанд указал пальцем на отца и спустил волков. Он виноват, как и Линторфф, но мне нужна его помощь, чтобы спасти свою жизнь.

– На самом деле, нет. У меня были подозрения, но кто-то навел меня на след. Я не знаю, кто это был. Твой отец в присутствии Конрада взял на себя вину за многие действия твоих родственников, и Конрад поверил ему, потому что был отчаянно влюблен в Роже, но я знал Жерома лучше. Это не его стиль. Увы, никто не захотел меня слушать.

– Это мой отец помог вам?

– Не знаю, честно. Возможно, он окончательно разочаровался в своей семье или осознал, что Конрад – далеко не самый плохой Грифон. Или понял, что другие соучастники заговора полностью лишены моральных принципов. А может, решил развязать полномасштабную войну внутри Ордена, чтобы мы сами себя уничтожили. Он был очень умным человеком и верил во всеобщее благо. Если бы он был на нашей стороне, все могло сложиться иначе; с ним мы могли бы достичь изначальных целей Ордена. Я клянусь, Гунтрам, Конрад не имел никакого отношения к гибели твоего отца. Конрад уничтожил банк и другие активы твоей семьи, это правда, но это не он, а старые члены Ордена решили пойти дальше, когда твой дед сдал нас кучке фанатиков.

– Я не могу вам верить, Фердинанд.

– Понимаю. Мы должны найти способ, как вам с герцогом уладить свои разногласия. Ты занимаешь определенное положение в Ордене, и у тебя есть обязанности. Конрад не позволит тебе уйти. Почему – ты знаешь.

– При данных обстоятельствах мне уже начинает казаться, что получить пулю в голову – не такая уж и непривлекательная перспектива, – пробормотал я, уставившись в стену.

– Возможно, для тебя это хорошее решение, но как же дети? Эти два малыша обожают тебя. Я заметил, что они страшно счастливы, когда видят тебя. Конрад нуждается в тебе – только ты можешь обеспечить им душевное равновесие. Не хочешь же ты бросить Клауса и Карла с таким несдержанным человеком, как Конрад, и превратить их жизни в такой же ад, каким было его собственное детство?

– Он любит детей и ничего плохого им не сделает.

– Да, любит, но не умеет этого показать. С него станется уехать и оставить их с нянями до тех пор, пока мальчикам не исполнится пятнадцать лет, и они станут полезными для Ордена. Я знаю его с тех пор, как нам с ним было по девять лет. Хотя тогда он уже не жил с матерью, она терзала его по телефону или когда ему приходилось проводить с ней лето. Она не прекращала обвинять Конрада в смерти брата.

– Она сказала, что старый герцог убил сына, чтобы Конрад занял его место и стал Грифоном.

– Гунтрам, Карл Мария не смог бы стать Грифоном. Посмотри внимательно на его фотографии, и ты увидишь, что он умственно отсталый – вроде Фореста Гампа. Конрад говорил мне, что его брат был очень добрый и милый, и что сам он обожал Карла Марию. Его смерть стала для Конрада потрясением. Отец видел в Конраде прекрасного наследника, но не сына, а мать, как легендарная Медея, до сих пор пытается разрушить жизнь собственного ребенка.

Думаю, он никогда не любил Роже – вернее, любил не так, как он любит тебя. Между ними была животная страсть, а Конрад обманывал себя, считая это любовью. Он отчаялся найти близкого человека. Одиночество сводит человека с ума. В душе каждого мужчины есть пустое пространство, которое друг не в силах заполнить – только любимый человек. И Конрад жаждал заполнить эту пустоту.

– Я его больше не люблю, но не испытываю к нему ненависти. Я вообще ничего не чувствую. И не хочу его больше видеть.

– Ты знаешь, что это невозможно.

– Когда-то вы сказали, что поможете мне бежать, – напомнил я ему об обещании, данном несколько лет тому назад в Буэнос-Айресе. Фердинанд – единственная моя надежда уйти отсюда и начать новую жизнь.

– Я обещал помочь тебе, если он когда-либо в будущем будет жесток с тобой. А это не так. Мы должны найти выход из этой ситуации, – ответил фон Кляйст, уничтожив этим ответом мое доверие к нему.

– Я буду общаться только с детьми. Он для меня мертв.

– Понимаю. Посмотрим, что тут можно сделать, – вздохнул он и ушел, оставив меня наедине с мыслями.

26 апреля

Встреча имела место вчера, в шесть часов вечера, в кабинете Линторффа в банке. В половине шестого Горан на своей машине забрал меня из дома Фердинанда. Мы ехали в мрачном молчании.

– Хайндрик сказал, что ты рисковал ради меня работой, Горан. Я в долгу перед тобой. Спасибо, – тихо сказал я.

– Этот швед слишком много болтает, – смущенно проворчал он. – Все это очень плохо, братец. Не знаю, что и думать. Герцог клянется, что не имел отношения к казни, и я ему верю. Мой предшественник подтвердил его слова, но мне очень не нравится, что тебя обманывали. Это недопустимо.

– Ты знаешь того, кто это сделал? – с ужасом спросил я.

– Да. Но я тебе уже говорил однажды: нельзя жить прошлым. Думай не о мертвых, а о живых. Сейчас главное в том, хочешь ли ты продолжать или нет. В настоящее время я не могу помочь тебе уйти. Ты очень нездоров и не протянешь в одиночестве больше двух месяцев.

– Я могу о себе позаботиться.

– При нормальных обстоятельствах – да, но на тебя устроят облаву. Тебе придется остаться здесь. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы защитить тебя, но ты должен пообещать мне, что примешь правила, которые они установят.

– Ты знаешь что-нибудь, что мне стоит знать?

Горан некоторое время раздумывал.

– Герцог хочет держать тебя при себе. Он не отпустит тебя. Ты остаешься с ним, чтобы заботиться о детях. Он по-прежнему будет предупредителен и вежлив с тобой, но тебе придется забыть о том, чтобы начать новую жизнь с кем-то другим или завязывать случайные связи, как это делает молодежь, иначе герцог начнет люто ревновать, а это может плохо кончиться. Твое поведение должно быть безупречным, братец, а не то нам всем не поздоровится.

– Ясно, – пробормотал я, все глубже погружаясь в отчаяние и уныние.

– Ты сильнее, чем думаешь, Гунтрам. Ты выдержишь.

Пятый этаж банка был безлюден. Навстречу нам попались только Моника и Михаэль. Она бросила на меня быстрый взгляд, в котором читалась сотня вопросов, но я промолчал. Из кабинета Линторффа вышел Фердинанд.

– Пойдем, Гунтрам, нам нужно всё обсудить. Моника, дай мне папку, которую я просил утром. Его Светлость сказал, что ты можешь идти.

Фердинанд взял у нее бумаги, и я последовал за ним в логово дьявола. Линторфф стоял у окна спиной к двери, разглядывая улицу. Я остановился посередине комнаты, не обращая внимания на то, что Фердинанд слегка подтолкнул меня локтем к огромному столу красного дерева.

– Прошу вас, Гунтрам, Фердинанд, садитесь, – пригласил нас Линторфф. Фердинанд занял привычное место справа, напротив герцога, я сел слева. Мы несколько минут сидели молча, потом Линторфф обошел стол и уселся в свое большое кресло.

– Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, Гунтрам.

– Да, герцог. Перемена обстановки пошла мне на пользу, – холодно ответил я, глядя ему в глаза. У него хватило совести отвести взгляд.

– Нам нужно решить все цивилизованно, господа. Надеюсь, что нам удастся сегодня достичь взаимопонимания. Как тебе известно, Гунтрам, ты играешь важную роль в нашем обществе. Боюсь, что Его Светлость не может удовлетворить твое желание быть освобожденным от обязанностей в Ордене, – тщательно подбирая слова, сказал Фердинанд.

– Прежний Консорт утратил свой титул и теперь живет своей жизнью, независимо от Ордена, – заметил я.

– Это потому, что она – Лихтенштайн, а ты – де Лиль. Есть и другие обстоятельства – например, тот факт, что ты был отдан Грифону своим отцом во искупление его преступлений против меня. Измена твоей семьи не забыта, – очень серьезно ответил Конрад.

– Интересно получается, господа. Меня – того, кто никогда никому не сказал ни слова из того, что слышал здесь – обвинили в измене. А эта женщина свободно снабжает журналистов информацией. Да, господа, первой ко мне с запиской от нее подошла именно журналистка из той группы, Линда Харрис, – сказал я.

Мне было все равно, если я своими словами отправлю ведьму на костер. Она желала мне смерти и разрушила мою душу.

Они с беспокойством переглянулись.

– По словам принцессы, мой покойный дядя Роже сотрудничал с ними последние десять лет, а теперь его дело продолжает она. Марианна фон Лихтенштайн жаждет уничтожить ваше драгоценное общество, и у нее до сих пор есть связи в Ордене, поскольку она без проблем выяснила, что я назначен консортом. Как обычно, вы ищите утечку там, где ее нет, и не замечаете огромную трещину в своей собственной структуре.

– Итак, Гунтрам, я предлагаю тебе временное прекращение сожительства. В свою очередь, ты соглашаешься присматривать за детьми. Они полюбили тебя, и им тебя не хватает.

– Я не заинтересован в проживании под одной крышей с убийцей моего отца.

– Я не имею к этому отношения – ты читал письмо. Если хочешь, можешь переехать в детское крыло.

– Нет, я хочу жить отдельно. Я буду каждый день приезжать и заниматься с ними.

– Это неприемлемо. Ты будешь жить под моей опекой и защитой – как я поклялся твоему покойному отцу. Отдельное проживание – это огромный риск. И ты продолжишь свое обучение, я настаиваю на этом, – царственным тоном холодно объявил он.

– Теперь что касается твоего нового статуса, Гунтрам, – вмешался Фердинанд, прежде чем я успел сказать, что именно Линторфф может сделать со своей защитой, опекой и клятвами. – Его Светлость решил оставить тебя наставником детей. Ты будешь получать ежемесячное вознаграждение в размере четырех тысяч франков и продолжишь посещать университет. Фонд на твое образование остается как есть. Также герцог будет оплачивать твои медицинские расходы.

– Мне не нужны ваши грязные деньги. Я найду способ содержать себя.

– Чушь! У тебя не останется времени на наших детей.

– Твоих детей. Они никогда не были моими. Я люблю их, как своих, но они не мои.

– Как скажешь. Еще условие: мы никогда не будем спорить или ссориться в их присутствии. Я не хочу, чтобы их жизни были разрушены подобно моей.

– Вы не можете заставить меня изображать то, чего уже больше нет! Я не буду ругаться с вами, но и демонстрировать любовь не стану. Только уважение к работодателю, герцог.

– Гунтрам, это неразумно, – заныл Фердинанд. – Ты не слуга! Ты часть семьи Конрада! Что дальше?! Станешь есть на кухне с уборщицами и пользоваться черным входом?

– Разумеется, с герцогом обедать я не буду! Я не считаю себя частью его семьи. Моей семьи больше нет! – я начал терять терпение.

– Фердинанд, оставь его. Гунтрам до сих пор расстроен новостями. Он может есть в детском крыле с малышами или со мной, если захочет. Гунтрам, сегодня вечером ты возвращаешься со мной домой, и я больше не желаю спорить. Я сожалею, что тебя проинформировали таким бестактным образом, и что это сделала женщина, которая жаждет моего падения и твоей смерти из-за того, что у тебя есть титул, которого она лишилась из-за своей собственной злобы.

– Я до сих пор не услышал ваши извинения за участь, постигшую мою семью, – сказал я скорее себе, чем ему. У меня всё никак в голове не укладывалось то, что он не считает себя виноватым. Он всего лишь жалел, что попался!

– Тут не за что извиняться. Они играли и проиграли. Все они знали, что стоит на кону. Я лишь жалею о том, что причинил тебе боль, не рассказав о моих отношениях с этим человеком раньше. Я всегда был тебе верен и безоговорочно любил, несмотря на все испытания, через которые мы вместе прошли. Я назвал тебя своим Консортом в доказательство моей любви и верности – чего я никогда не делал для Роже. Ты сохранишь свой титул, и точка.

– Вы не можете требовать того, чего больше не существует. Я остаюсь только из-за детей. Однако, помня наши прошлые чувства друг к другу, я буду относиться к вам с уважением, подобающим их отцу. Но я больше не ваш Консорт.

– В таком случае мы договорились. Собери свои вещи. Через час поедем домой.

– Как скажете, сир, – тихо ответил я, борясь со слезами, наворачивающимися на глаза. Были ли это слезы ярости, отчаяния или ненависти, не знаю. Я встал из-за стола и пошел к двери. Выйдя из комнаты и закрыв за собой, я был вынужден привалиться к деревянному косяку – сил совсем не осталось, мне было трудно дышать.

– Проклятье, Конрад, все это очень плохо. Отпусти ты мальчика, Христа ради! Он ведь считает тебя виновным в смерти своего отца! Ты погубишь его! – услышал я умоляющий голос Фердинанда.

– Он согласился остаться. Я все еще могу вернуть его любовь – надежда умирает последней. А сейчас, думаю, самое время преподать урок моей дорогой мамочке и иллюминатам, которые воодушевили ее на эту авантюру. Пора некоторым людям узнать, что на самом деле стоит за концепцией небезызвестных нам CDO.*

– Никогда их не любил. Это будет что-то особенное – у многих они есть, – хихикнул Фердинанд.

– Это и должно стать чем-то особенным. Показательным.

Примечания переводчика

Иллюминаты – тайное немецкое оккультно-философское общество, возникшее в XVIII веке. Любимое пугало поклонников теории мирового заговора.

** CDO (Collateralized Debt Obligations) – «обеспеченные долговые обязательства», вид ценных бумаг. Имеют высокий риск для инвесторов. В том числе из-за обесценивания CDO начался ипотечный кризис в США в 2007 году, который потом перекинулся на Европу.

В романе идет 2006 год…

========== Часть третья. "Грифон". Глава 1 ==========

25 мая 2006 года

С тех пор, как я последний раз что-нибудь записывал, прошло некоторое время. Просто не было желания. Я чувствовал и до сих пор чувствую усталость, мне плохо. Я проклял тот день, когда согласился вернуться в дом Линторффа. Знаю, что на самом деле выбора не было, но мне не следовало соглашаться на «условия урегулирования», как он это называет. По мне, это медленная пытка. Приходится видеть ублюдка каждый день и держать лицо в присутствии Клауса и Карла.

Думаю, дети поняли, что что-то неладно. Им уже по два года, и они заметили, что их отец не торчит постоянно рядом с Гунтрамом, целуя и тормоша его. Больше нет. Надеюсь, они скоро забудут, как всё было раньше, и их жизнь пойдет своим чередом.

Когда Линторфф приходит в игровую комнату, я обычно нахожу какой-нибудь предлог сбежать до того, как он начнет осуществлять свои замыслы, в чем бы они ни состояли. Терпеть не могу его привычку подкрадываться к нам, когда мы играем. Вот я сижу с малышами на ковре, строю с ними башню из деревянных кубиков, они страшно довольны – и тут я поднимаю голову и вижу его, он смотрит на нас с тревожным и печальным выражением лица. Его мать была права. Он действительно жалок, если думает, верит, ждет, что я когда-нибудь вернусь в его постель.

Как и договаривались, мы не ссоримся и не ругаемся. Я игнорирую его и свожу к минимуму наше общение. Если мне чего-то надо, я спрашиваю у Фридриха, а Фридрих – у него. Полагаю, что если мы оба будем держать себя в руках, дети скоро привыкнут к мысли, что я – их наставник, а он – их отец, и между нами нет ничего, кроме профессиональных отношений. Они слишком маленькие и скоро всё забудут.

Я хотел переехать в свою мастерскую, подальше от роскошной мебели и ковров, но Фридрих не хочет и слышать об этом. Вместо этого меня устроили в пустовавшую комнату на втором этаже, рядом с детской. Няню из ночной смены, Лизетту, выселили в зону прислуги, снабдив радионяней. «Совершенно неуместно ей находиться поблизости от тебя», – раздраженно заявил Фридрих, до сих пор расстроенный новыми порядками.

Можно подумать, я ночью проберусь к ней в комнату, чтобы заняться сексом!

Моя новая спальня соединена со студией для рисования, это удобно, и она рядом с детской. Я услышу, если ночью малыши проснутся, но они спят крепко, как медведи зимой.

Большую часть времени я конфликтую с Фридрихом, который недоволен тем, что я порвал с его обожаемым боссом. А чего он ожидал? Что я немного поплачу, расколочу об стену какой-нибудь антиквариат и всё прощу? Фридрих постоянно твердит мне, что наши с Линторффом отношения не были инцестом – нельзя отрицать, что он знает каноническое право, но не в этом же дело – что мой отец умер добровольно, что это было неизбежно, поскольку он болел раком; что герцог по-настоящему любит меня и жить без меня не может; что письмо моего отца не оставляет никаких сомнений.

На следующее утро после того, как я вернулся от Фердинанда, Фридрих попытался выставить меня из кухни. Я рано встал и пошел на кухню завтракать с остальным персоналом, застав там Хайндрика, Милана и Ратко.

– Гунтрам, здесь для тебя не место. Если хочешь позавтракать, иди в столовую комнату. Ты член семьи Линторффов. Его Светлость присоединится к тебе после того, как закончит тренировку, – строго и величаво объявил Фридрих.

– Нет, не стоит. Я пойду к детям, – сухо сказал я.

Черт меня побери, если я когда-нибудь снова сяду за один стол с Линторффом!

– Эй, Гунтрам, не злись. Можешь позавтракать с нами. Ты же не ел ничего со вчерашнего дня, – вмешался Хайндрик, сделав лицо «наследника нефтяной империи Валленбергов». Он, может, и не Линторфф, но уж точно не «рабочий класс». Фридриху пришлось уняться.

– Спасибо, Хайндрик. Я уже не хочу есть, – сказал я и ушел с кухни.

Я разбудил детей и начал их одевать. Карл и Клаус удивились, что с ними вожусь я, а не няня, но были страшно довольны и не мешали. Ульрика, утренняя няня, пережила шок, застав меня за этим занятием.

Один из дворецких принес детям завтрак. Для них в игровой комнате специально поставили маленький стол – есть вместе со взрослыми им разрешат только в шесть лет. Вскоре появился Фридрих с моим завтраком.

– Герцог временно разрешает тебе есть с детьми, но ты не должен сидеть за одним столом с персоналом. Это не обсуждается.

– Мы с Армином уезжаем в университет в семь утра. Не буду же я будить детей так рано!

– Можешь завтракать с юным Линторффом в маленькой столовой. Если Его Светлость решит присоединиться к вам, ты остаешься в комнате и ведешь себя в соответствии со своим воспитанием и положением, – очень формально проинформировал меня Фридрих. Я бросил на него мрачный взгляд, но он продолжил говорить, не дав мне сказать все, что думаю. – Его Светлость на некоторое время освобождает тебя от светских обязанностей, – закончил он, заметно расстроенный последним обстоятельством.

– Это значит, что мне не придется присутствовать на его обедах и встречах? – с надеждой спросил я.

– Да, после того, как ты поешь с детьми, ты можешь оставаться в своих комнатах или присоединиться к остальным. Учитывая неудовлетворительное состояние здоровья, тебе простительно не присутствовать на формальных мероприятиях. Тебя заменит юный Линторфф.

Бедный Армин! Его дни, проводимые в компании игровой приставки, сочтены. Теперь ему придется сидеть на утомительных ужинах с динозаврами, молчать или говорить только о погоде или художественных выставках, и слушать, как хозяева Вселенной на свой вкус перекраивают финансовый мир! Но Армин хотел стать Грифоном. Значит, ему все это должно нравиться.

Армин был более чем недоволен новыми «порядками», о чем он мне и сказал в тот же вечер, вернувшись с Линторффом из банка.

– Гунтрам, неужели ты не можешь помириться с герцогом?! Представь себе, он велел мне одеться, как пингвин, и быть внизу в восемь! Дядя пригласил на ужин двух дряхлых стариков из Европейского Центрального Банка и какого-то парня из сталелитейной компании с их ведьмами! А мне всего двадцать два! – заныл Армин.

– Я начал в девятнадцать и до сих пор жив, как видишь, – сухо сказал я. Конечно, в том, что случилось, нет вины Армина, и он не виноват, что его дядя такой мудак, но имя Линторффа действует мне на нервы.

– Послушай, Гунтрам, вы оба легко можете покончить с этой ерундой. Перестань упрямиться, и он простит тебе всё на свете. Тебе просто надо покаяться. Он же практически ест у тебя с рук! – Армин решил сменить тактику: вместо нытья в ход пошли мольбы.

– Проблема в том, Армин, что это я не хочу его прощать. Для меня он умер.

На следующее утро после того, как я сюда вернулся, я снова стал ездить в университет с Армином и Миланом или Ратко. Похоже, что у меня снова испытательный срок – Хайндрик попросил Горана перевести его в личную службу герцога. Он заявил, что не хочет отвечать за меня, если мы с герцогом «разошлись во мнениях». Хороший эвфемизм! Хайндрик сказал, что ему хватило прошлого раза. Так что теперь меня охраняют адские гончие из Крайны, правда, не знаю, от кого.

Я на самом деле не понимаю, зачем мне охрана. Наши с Линторффом отношения закончились, и можно больше не бояться, что Репин или кто-нибудь из ассоциатов нападет на меня. Я вышел из игры. Журналисты или фанатики не смогут рассказать мне ничего нового об этом ублюдке, и, честно говоря, меня больше ничем не удивишь. Я не собираюсь разговаривать с ними или помогать им – я не предатель, и не оставлю Карла и Клауса без отца, даже если он такой урод. Я сам рос сиротой и прекрасно знаю, что такое одиночество, знаю, каково это, когда твои шансы быть поздравленным в день рождения или встретить Рождество с другими человеческими существами зависят от доброй воли чужих людей.

Нет, Милан и Ратко могут быть уверены, что я не сбегу и не сдам их. Еще есть вероятность, как я понял со слов Горана, что им поручено следить также и за тем, чтобы я не вступал в «неподходящие» контакты с другими студентами – например, не знакомился с девушками.

Как будто я сейчас могу думать о романтических отношениях! Я никогда не трахался в отместку – это вообще не мой стиль! Единственный, с кем я спал, это Линторфф, и хотя он у меня вызывает отвращение, должно пройти некоторое время, прежде чем я смогу хотя бы взглянуть на кого-то еще, и скорее всего, это будет женщина.

Второй конфликт произошел, когда лекции закончились, и я захотел вернуться домой, к малышам.

– Исключено. Ты, как обычно, едешь в банк, – рявкнул Ратко. Армин в это время юркнул в бронированный мерседес, на котором нас возили. – Горан никаких указаний об изменениях в распорядке не давал.

– Ноги моей там не будет, и тем более я не собираюсь обедать с ублю… герцогом! – горячо возразил я.

– Ты. Едешь. В банк. Все вопросы – к Горану, – чуть ли не по слогам сказал он мне, словно умственно отсталому. Я сел в машину, и он захлопнул за мной дверь.

Приехав в банк, я направился прямо в кабинет Горана.

– Я не желаю находиться в одной комнате с Линторффом! Для этого больше нет причин. Я хочу после университета возвращаться домой.

– Гунтрам, не осложняй мне жизнь. Тебе прекрасно известно, что это вопрос безопасности. Ты – компаньон очень богатого человека. Чтобы отправлять тебя в обед домой, мне придется каждый день делить команду телохранителей, а я этого не хочу. Приезжай сюда, ешь со мной и с ребятами – они тебе только рады будут – и, как обычно, уезжай домой в пять вместе с Strolch (Плут, больше известный как Армин). Тебе же надо заниматься, а в замке шумят дети. Почему бы тебе, как раньше, не пользоваться для занятий библиотекой банка? – спокойно сказал он.

– Мы – никто друг другу. Все закончено, и ты знаешь, почему!

– Герцог не побеспокоит тебя, это я могу обещать. К тому же, он все время либо у себя в кабинете, либо в отъезде.

– Он хочет контролировать каждый мой шаг! – рассерженно крикнул я.

– Он хочет защитить тебя. Я в этом уверен. Он любит и дорожит тобою.

– Значит, теперь ты на его стороне, да?

– Я ни на чьей стороне. Пары должны сами решать свои проблемы – посторонние тут не нужны. Я лишь сказал, что герцог был не прав: ему надо было рассказать тебе правду гораздо раньше и иметь дело с последствиями. Простишь ты его или нет, это тебе решать. Но я согласен с Его Светлостью, что тебе нужна охрана, к тому же его дети постоянно с тобой, они тоже мишени. Так что охранять тебя будут по той же схеме, как и раньше.

Теперь я обедаю с Гораном и иногда с Армином, если ему удается сбежать от дядюшки и Михаэль, Фердинанд или Моника отпускают его.

Я продолжаю интенсивно заниматься. Это помогает не думать. Когда я думаю, я начинаю сходить с ума. В следующем сентябре начнется последний курс моей магистратуры. Пора начинать писать дипломную работу. Хочу закончить ее как можно быстрее. Вряд ли мне удастся найти в Цюрихе работу, не имеющую отношения к Линторффу и его друзьям. Скорее всего, нет. Теоретически я должен был помогать Элизабетте в фонде, но я не могу это делать. Я вне игры. Этим может заниматься Сесилия или кто-нибудь из Линторффов, например, жена Альберта или его старшая дочь, которой сейчас девятнадцать; она изучает литературу в Париже.

Нужно найти работу, чтобы самому себя содержать. Мне тошно есть с его стола и одеваться, «как кукла в человеческий рост», у его портных. Я хочу это прекратить. Фридрих может сколько угодно ругаться, что «неприлично одеваться, как слуга», и так далее. Каждый раз, когда он произносит слово «неприлично», хочется спросить: а трахать племянника своего любовника, уничтожив всю его семью, это «прилично»?!

Возможно, Остерманн посодействует в продаже моих работ. Есть несколько картин, с которыми я готов расстаться. Еще рисунки – если он поможет выбрать что-нибудь подходящее, есть вероятность, что нам удастся часть из них продать. На крайний случай всегда есть E-bay.

Хайндрик был прав. Я должен продавать свои работы. Они только собирают пыль, а я смогу выручить за них деньги. Заведу отдельный счет, не имеющий отношения к тем, что Линторфф открыл на мое имя. Не желаю к ним притрагиваться.