Текст книги "Поцелуй меня (СИ)"

Автор книги: Prongs

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 75 страниц)

-Ну, хватит, Нил, правда, что это с тобой? Ведь тебе уже не больно, ведь не больно же? Нил помотал головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая слова Джека. -У меня тоже с первого раза не получилось.- Успокаивающе продолжал Джек.- Ни у кого не получается с первого раза. -Он больно ударился, но я смазала его синяки мазью, скоро всё пройдёт. Тут только Лили заметила целительницу, мадам Помфри, которая стояла чуть поодаль от Джека и Нила. -Спасибо, мадам Помфри.- Сказал Джек. Целительница кивнула, принимая благодарность. -Пойдём.- Джек встал с кровати и взял Нила за руку. Мальчик последовал за Джеком. -Привет.- Лили чуть улыбнулась.- Это, наверно, твой брат? -Привет, да, мой младший брат, Нил.- Джек тоже улыбнулся Лили, и подошёл к ней, ведя за руку братишку.- Знакомься, Нил, это Лили Эванс, моя… моя… знакомая. Нил опустил голову и отвернулся. Видимо, сейчас он был не настроен знакомиться, а, может, ему было стыдно за свои слёзы. -Сегодня у них был первый настоящий полёт на метле.- Тихо сказал Джек и немного подался вперёд, ближе к Лили, стараясь, чтобы Нил его не услышал.- И у него малость не получилось. Лили понимающе улыбнулась и погладила Нила по голове. Тот никак не отреагировал. -А что ты здесь делаешь?- Вдруг спохватился Джек. -Пришла за зельем от головной боли. Очень болит голова.- Ответила Эванс. -Понятно.- Джек чуть-чуть посторонился, дал Лили возможность подойти к целительнице. Не стоило и надеяться, что зелье окажется приятным на вкус. Горькое с каким-то странным послевкусием, оно, тем не менее, быстро сняло головную боль. Мир для Лили Эванс вдруг стал гораздо приятнее и милей, и с лёгкой улыбкой на губах она вышла в коридор. -Лили!- Кто-то позвал её по имени, и она оглянулась. В коридоре стоял Джек, один, без брата, и как-то смущённо ей улыбался. Лили вопросительно смотрела на Джека. Несмотря на то, что это он, позвал её, он уже несколько секунд стоял и молчал. -Ты что-то хотел сказать? -Да… то есть нет… то есть вообще-то хотел. -Ну, так говори. -Я подумал, мне очень нравится с тобой общаться… и тебе, надеюсь, со мной тоже?.. Лили кивнула и заметила, как Джек облегчённо вздохнул. -И, может, мы могли бы общаться не только на приёмах у Слизнорта, но и… В эту субботу поход в Хогсмид.- Тут Джек глубоко вздохнул и на одном дыхании выпалил.- Может, ты бы хотела пойти в Хогсмид со мной? Ах, вот почему он так волновался! Хотел её пригласить и не знал, согласится ли она. Но Лили согласилась. Сказала даже, что с удовольствием пойдёт с ним, отчего лицо Джека озарила счастливая улыбка. На этом они распрощались. Войдя в класс Трансфигурации, Лили огляделась, ища подруг. Карла и Мэри сидели на четвертой парте ряда у стены, Элизабет на пятой и последней парте того же ряда прямо за Карлой. Лили тут же сообразила, что для того, чтобы подойти к своему месту, ей непременно придётся пройти мимо того места, где сидит Поттер (его излюбленным местом в классе была четвёртая парта среднего ряда, где он всегда и сидел). Размышляя о том, что стоит ей пройти мимо, он обязательно скажет ей какой-нибудь дежурный и слегка отдающий пошлостью комплимент, Лили решила сделать круг и пройти мимо его соседа по парте – Блэка. Но это не помогло. Когда четвёртая парта уже осталась позади, Лили услышала громкий голос Поттера: -Эванс, ты что, меня боишься? Ох, этот вечно наглый, чересчур самоуверенный голос, точно такой же, как его обладатель, выводил Лили из себя. Круто развернувшись, она посмотрела на Поттера свысока, вздёрнув веснушчатый носик, и холодно проговорила: -Ещё чего, Поттер. Таких, как ты, я не боюсь. -Каких?- Незамедлительно последовал вопрос Поттера. Он, что, ждёт комплиментов? Как будто не знает, что, кроме, грубости, ничего больше не услышит. -Хвастливых задир.- Ответила Лили и отвернулась. Джеймс передёрнул плечами, делая вид, что слова Лили его ничуть не задели, но от Сириуса досада друга не могла укрыться. -А она та ещё гордячка.- Заметил он. Джеймс хмыкнул. -Сегодня я приглашу её в Хогсмид. -Думаешь, она согласится?- Неуверенно спросил Сириус.- Девчонки не любят, когда с ними вот так разговаривают. Джеймс не ответил. Он и так знал, что, скорей всего, никуда она с ним не пойдёт, по крайней мере, в эту субботу. Но почему-то не оставлял надежду и раз за разом приглашал Лили в Хогсмид. А, может, зря он это всё? Зря тратит время, зря приглашает её куда-то, зря делает комплименты и ночами напролёт представляет, как они будут гулять в сумерках и целоваться?.. Джеймс тряхнул головой. Сдаться? Ну уж нет. Пусть сдаются менее упёртые, а он будет продолжать за ней ухаживать и добьётся-таки своего… Когда-нибудь. Лили возвращалась вечером из библиотеки. Коридоры были почти пусты, но она всё же имела несчастье встретить Поттера. Он шёл навстречу ей, но поначалу, видимо, её не замечал и шёл по своим делам. Лили всей душой надеялась, что он её не заметит. Вот почему, если просишь, чтобы что-то не произошло в этот момент, то обязательно с тобой происходит? -О, Эванс.- Джеймс, шедший ближе к стене, тогда, когда Лили шла посредине коридора, круто поменял направление. -Поттер.- Процедила сквозь зубы Лили и закатила глаза. -Ты что, так не рада меня видеть?- Ухмыльнулся Джеймс. -Ну, как тебе сказать?.. -Слушай, пойдём в эту субботу в Хогсмид. Со мной.- Поттер опять улыбнулся, только ещё более нахально. «Вот бы стереть эту противную ухмылочку с его лица»- И, зная, как это сделать, Лили улыбнулась собственным мыслям. «О, да она мне улыбается. Неплохой знак». «Ага, он, верно, думает, что я улыбаюсь ему».- От этой мысли улыбка стала шире. «Она ещё больше улыбается. Видимо, и вправду, мне». -Нет. -Что, нет? -Я не пойду с тобой в Хогсмид. -Почему? -Я иду с другим человеком, и он гораздо более приятная компания для меня, нежели ты. В ночном небе, усыпанном звёздами, горела луна – белый, почти идеально круглый диск на синем небосводе. От его призрачного света комната серебрилась. Любой другой человек подивился бы такой красоте – синее небо без единого облачка, миллиарды светлых точечек – звёздочек и луна, прекрасное и огромное ночное светило. Любой другой человек, но не Римус. Полная луна наводила на него животный ужас, сердце начинало стучать в груди дико и яростно, предвкушая боль, страдание и бесконечный, непреодолимый страх. Но луна ещё не полная. Ещё нет. Но завтра… завтра полнолуние. Римус вздрогнул и съёжился, стоя у окна. Он был в комнате один, и это вдруг навело на мысль, что, как сейчас он один в этой спальне, так он будет один в жизни. Одинок, вечно одинок и несчастен. Он мог сколько угодно говорить, что привык к этой страшной мысли, но лгать самому себе… это уже совсем бессмысленно и глупо. К этой мысли невозможно привыкнуть, с ней невозможно смириться, её нельзя принять, как должное, никогда, ни за что. Римус тяжело вздохнул, и столько боли и щемящей сердце безысходности было во вздохе этого доброго, ни в чём не повинного юноши… Дверь тихо отворилась, и Римус услышал приближающиеся шаги. Он не стал оборачивать и вскоре почувствовал прикосновение – кто-то положил руку ему на плечо. Поразительно, сколько может сказать всего одно лишь прикосновение руки, гораздо больше слов. В этом прикосновении Римус почувствовал бесконечную заботу и искреннее, неподдельное сострадание. -Всё будет хорошо, Римус, слышишь?- Голос Сириуса был непривычно серьёзным.- Я, и Джеймс… и Питер – мы будем с тобой. Завтра. И всегда. Я обещаю. Глаза защипало от подступивших слёз, и Римус зажмурился, в сотый раз благодаря небо за своих друзей. ========== Полнолуние ========== Ночь. Тихая, спокойная, ночь. Необъятное синее небо усыпают миллиарды звёзд. Всего лишь несколько облаков, их даже нельзя назвать тучами, но вот как раз самое большое из них почти полностью закрыло собой ночную царицу – огромную луну. Нет ни дуновения холодного, осеннего ветра, от которого зашевелились бы голые ветки деревьев, которые застыли, словно подверженные заклятью оцепенения, никакого бы то ни было звука. Звенящая, буквально тошнотворная тишина, и сколько не напрягай слух – всё равно не услышишь ничего, кроме собственных мыслей. И что-то есть зловещее и тревожное в этой всеобъемлющей тишине, что-то, что заставляет чувствовать приближение неизвестной, неясной опасности, скрывающейся в темноте и избегающей света. Тишина и мнимый, обманчивый покой, покой, не сулящий ничего хорошего. Уж лучше пусть будет буря! Дикая, безудержная, яростная буря! Пусть бушует природная стихия, низвергая свой неистовый гнев на землю! Пусть почти безоблачное небо затянут тяжёлые тучи, пусть хлынет дождь, пусть кривая линия молнии расколет небо напополам, пусть грянет оглушающий гром, пускай! Что угодно! Что угодно, лишь бы разорвать эту проклятую тишину, чтобы не осталось от неё и следа и воспоминание о ней исчезло из памяти, как исчезает летом роса с восходом солнца. Пусть природная неразбериха приведёт обострённые до предела чувства в смятение, когда и радостно, и смешно, и хочется плакать, и смеяться, и отчаянный крик переходит в ликующий вопль, когда столько различных эмоций бушуют в груди, что совершенно невозможно понять, какое же из них наиболее сильно, какое властвует над вашим сердцем, когда мысли, как и чувства, отказываются подчиняться, но хорошо это или плохо – кто знает? Но нет, ничего этого не происходит, как ни проси, как ни умоляй. Всё та же неприятная человеческому слуху тишина, и ничего, ровным счётом ничего не изменилось. Хотя… Джеймс через плечо оглянулся на Римуса. Тот сидел на кровати, низко опустив голову. Рядом с ним с грустным лицом сидел Питер. Джеймс, конечно, не мог в полной мере ощутить ту боль, какую ощущал Римус как во время трансформации, так до и после (имеется в виду боль физическую и душевную, ибо трансформации причиняют телесную боль, но одному Богу известно, что испытывал Римус от сознания того, какая тяжкая судьба ему уготована и от того, как каждое полнолуние он покорно шёл с мадам Помфри в Визжащую хижину и там безропотно ждал восхода полной луны, чтобы вновь обратиться в зверя). Джеймс всё это прекрасно понимал, но, тем не менее, свято верил, что если он будет разделять с другом его страдания, то тому станет немного легче. Джеймс, тяжело, прерывисто выдохнул. Сердце разрывалось от безмерного сострадания к другу. Да, он сделал всё, что мог, но этого мало, мало! Римус всё так же страдает каждое полнолуние, превращаясь в волка, а он, Джеймс, смотрит на это и ничего, совсем ничего не может сделать! Джеймс сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. На свете нет ничего хуже бессилия, особенно если вы бессильны помочь тому, кто вам дорог. Джеймс отвернулся от Лунатика. Сохатый стоял у окна и почти неотрывно смотрел на луну, скрытую большим облаком. Джеймс ждал, когда луна полностью покажется, в комнату проникнет её неяркий свет, и начнётся… Он должен будет подать знак Сириусу, и тот примет свою анимагическую форму. То же самое сделают и Джеймс с Питером. Римус всегда просил их до начала трансформации сохранять человеческий облик. Они не знали, почему он их об этом просит, но и не спрашивали. Может, так ему было легче. Джеймс до боли в глазах вглядывался в ночное небо, и вот… -Сириус, давай! Бродяга отреагировал моментально: обратившись в огромного, черного пса, он, широко расставив лапы, загородил собой дверь (вдруг обезумевшему от боли и страха оборотню вздумается выбежать из комнаты, а там и вовсе из хижины). Обычно они шли гулять по территории лишь после того, как удостоверятся, что с Лунатиком всё в порядке: он более или менее спокоен и настроен к ним положительно. Питер, чуть вскрикнув, спрыгнул с кровати, бросился к дальней стене, на ходу превращаясь в крысу. Прежде чем превратиться, Джеймс последний раз бросил взгляд на того, кто очень скоро должен был на некоторое время лишиться своей человеческой сущности. На лице Лунатика изобразились страх и отчаяние, и Джеймс, не в силах выдержать этот взгляд, отвернулся и тут же превратился в большого оленя. Итак, приготовления окончены. Начинается, самое страшное – трансформация. За доли секунды лунный свет проник в тёмную комнату, и как только он достиг сидящего на кровати юноши, тот как-то неестественно изогнулся всем телом, изо рта у него вырвался жутковатый хрип. Олень у окна опустил голову: ну, не мог он, не мог смотреть на это! Можете считать его трусом, но, поверьте, смотреть на мучения близкого друга – такое не каждому под силу. Тем временем, Римус задрал голову наверх и, что есть силы, сжал зубы, чтобы не закричать. Его глаза больше не походили на человеческие: зрачки стали расширяться, взгляд быстро терял осмысленное выражение. Вскоре само его тело начало меняться, становясь больше, покрываясь густой шерстью, причём одежда рвалась на нём в клочья. Этот этап превращения был самым болезненным, и Римус не сдержался, закричал, и крик его перешёл в звериный вой. Он затрясся, как в горячке, и рухнул на пол. Дикий, нечеловеческий вопль стих, и лежащий на полу оборотень только тихо поскуливал, словно зверь, попавший в капкан. Чёрный пёс продолжал загораживать собой дверь – мало ли что, хотя ему отчаянно хотелось подойти к оборотню, лечь рядом, прижаться лохматым боком к его боку, даря несчастному успокаивающее тепло, но он не мог, он это очень хорошо знал. Он посмотрел на оленя, тот, будто прочтя мысли друга, медленно приблизился к Лунатику и, опустив голову, осторожно дотронулся мордой до его уха, словно проверяя, жив он или нет. Оборотень встрепенулся, страх после пережитого ужаса ещё не покинул его душу, и он был насторожен: не станет ли кто ещё причинять ему боль. Сохатый знал, что нельзя делать резких движений, поэтому он очень медленно, как только мог плавно опустился рядом с оборотнем и чуть склонил голову, словно бы в знак приветствия. Потом он уставился на волка своими большими, карими глазами, стараясь придать им как можно более доброжелательное и ласковое выражение. Несколько мгновений оборотень был напряжён – совсем немного времени прошло после ужасного превращения, но вскоре он понял, что существо рядом с ним не намерено причинять ему вред, а, главное, что это существо – зверь, как и он сам, а раз зверь, значит, друг, значит, ему можно довериться. Оборотень поднялся с пола и оглядел комнату, в которой он обнаружил ещё двух своих собратьев: большого пса и серую крысу. Это полнолуние, как и многие другие, обещало господам Мародёрам массу приключений, как, впрочем, всегда. Вскоре боль в теле оборотня прошла, его сердце перестало бешено, неистово колотиться, и он чувствовал себя вполне уютно в компании своих друзей. Бродяга наслаждался моментом, когда можно чувствовать себя властелином ночного Хогвартса, и Сохатый вроде бы тоже. Он старался не вспоминать искажённое мукой лицо Римуса перед самой трансформацией, главное, что сейчас ему хорошо. Сириус ещё немного поворочался в кровати и, наконец, оставшись лежать на спине, открыл глаза и уставился в потолок. В комнате царил полумрак, и он не знал точно, сколько времени. Кроме него, в комнате было ещё пятеро человек: Джеймс Поттер, Питер Петтигрю, Фрэнк Долгопупс, Брайан Томсон и Арчибальд Кроссмен. Сириус повернул голову и посмотрел на мирно сопевшего в своей кровати Питера. Бродяга прищурился, вглядываясь в лицо Петтигрю. Сириус откровенно не любил Хвоста, этого жалкого подхалима, который только и умел, что подлизываться и пресмыкаться. Сириус не раз говорил об этом Джеймсу, но тот только махал рукой, что, мол, может сделать плохого Питер? Сириус поморщился. Что-то в этом маленьком человечке со слезящимися глазками настораживало Бродягу, было в нём что-то неприятное, что-то гнусное и отталкивающее. И как только Джеймс его терпит? Ведь если бы не Поттер, Блэку и в голову бы не пришло общаться с Хвостом. Но как бы по-приятельски не относился к Питеру Джеймс, Сириус хоть и терпел Хвоста, но ни за что не стал бы проникаться к нему хотя бы долей дружеских чувств. -Бродяга, по-моему, ты слишком подозрительный, научись уже, наконец, доверять людям. Так сказал однажды Сириусу Джеймс, когда Бродяга вновь завёл разговор о Питере. -Я не подозрительный.- Ответил Сириус, понимая, что в этот самый момент обманывает самого себя.- Просто он мне не нравится, понимаешь, не нравится. Неужели ты совсем с моим мнением не считаешься? Такой вопрос поставил Джеймса в тупик. -Конечно, считаюсь. Просто в этот раз я с тобой не согласен. Такое бывает – мнения не совпадают. Сириус немного помолчал, а потом вдруг сказал: -Ты с ним общаешься только потому, что он тобой восхищается, и тебе это льстит! Джеймс высоко поднял брови. -Знаешь, это уже ни в какие рамки не лезет.