Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 55 страниц)

– Нет, Гермиона…

Долохов держит его челюсти, а Белла вливает густую, вязкую темно-зеленую жидкость ему в рот.

– Вот так, малыш, пей свое лекарство, – подвывает Белла.

Рон закрывает рот и задыхается. Вызывающий отвращение звук достигает моих ушей, когда жидкость вытекает на его подбородок и выливается через нос.

– Остановите это! – я кричу. – Оставьте его в покое! Он же задохнется!

– Ну, ну, – протягивает Люциус. – Он сильный мальчик, я уверен, он перенесет это.

Рон падает вперед, тяжело и глубоко дыша и кашляя, а отвратительная субстанция стекает по его подбородку.

Мне так жаль, Рон, мне так жаль…

– Вы готовы отвечать на наши вопросы, мисс Грейнджер?

Я не отвечаю. Я просто смотрю на Рона, как он лежит на полу, приводя свое дыхание в норму и стирая зелье с подбородка.

Невидимая сила поднимает мою голову, и я встречаюсь взглядом с человеком, которого я ненавижу больше всего на свете.

– Я хочу, чтобы вы мне… нам сказали, куда конкретно собирался Поттер, когда вы в последний раз его видели?

Ну почему? Почему это должно быть именно так? Почему нельзя по-другому?

– Молчи, Гермиона! – кричит Рон. – Не говори им ничего, слышишь?

Люциус ухмыляется.

– Незачем орать, Уизли.

– Заткнись, Малфой! – ревет Рон, слегка запинаясь и пытаясь встать на ноги.

– Как ты смеешь говорить с ним в таком тоне? – Беллатрикс в гневе поднимает свою палочку. – Ты – отвратительный маленький предатель крови, как смеешь ты… Круцио!

И камеру наполняют крики. Ужасные, кошмарные крики, от которых вот-вот лопнут барабанные перепонки. Рон корчится на полу и его крики разбивают мне сердце.

– ПРЕКРАТИТЕ! – я кричу. – ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИТЕ!

– Достаточно, Белла.

По команде Люциуса, Беллатрикс убирает палочку и Рон в бессилии падает на пол, тяжело дыша, а я не могу ему помочь, не могу.

Люциус смотрит на меня.

– Скажите нам то, что мы хотим услышать.

Я пытаюсь не паниковать и делаю глубокий вдох. Я не могу сорваться сейчас. Я должна рассуждать логически.

Хорошо. Если я откажусь отвечать, они будут вновь пытать Рона. А я не могу этого допустить, просто не могу.

Но если я им сообщу, куда намеревался отправиться Гарри, они смогут найти его, а если они его найдут, они его убьют, сомневаться не приходится. И тогда получается, что я не только обрекаю лучшего друга на верную смерть, но и ставлю под удар нашу победу в войне. Ведь Гарри – избранный.

Я смотрю, как Рон, шатаясь, поднимается на ноги.

– Не делай этого, Гермиона, – говорит он тихо. – Чтобы они не делали со мной, я справлюсь, не выдавай Гарри…

Его слова прерываются ударом в челюсть от Долохова.

– Тебя не спрашивали, ты, ничтожный маленький ублюдок!

– Оставь его.

Долохов подчиняется команде Люциуса и толкает Рона на пол. Я смотрю на своего друга, который, молча, кивает мне.

Как будто от этого мне станет легче.

– Подумайте об этом, мисс Грейнджер, – Люциус медленно идет ко мне. – Подумайте хорошенько. Вне сомнений, молодой Рональд уже достаточно натерпелся, – он подходит ко мне, наклоняясь, чтобы прошептать мне на ухо. – Если вы ответите на мой вопрос, мы освободим его от дальнейших страданий.

– Оставьте ее в покое! – Рон начинает кричать, но его вновь прерывает Долохов, ударом ноги в живот. Из моих глаз текут слезы, и я лихорадочно пытаюсь сообразить, что же делать.

Рон или Гарри?

Я должна выбирать между двумя лучшими друзьями.

– Вы хотите видеть его страдания? – Люциус шепчет мне на ухо, и как будто демон сидит у меня плече. – Потому что он будет страдать, – о, как он будет страдать! – если вы откажетесь говорить.

Я открываю глаза. Рон лежит на земле, держась за живот и тяжело дыша.

Это так сложно. Это самое сложенное из того, что мне когда-либо приходилось делать.

– Давай же, грязнокровка! – Беллатрикс орет от нетерпения. С конца ее палочки сыпятся искры.

Люциус хватает меня за подбородок и поворачивает мое лицо к себе.

– Вы дура, – бормочет он, так тихо, что остальные вряд ли слышат его. – Неужели вы не видите, что у вас есть возможность спасти жизнь тому, кого вы любите? – он поворачивает мою голову в сторону Рона. – Этот мальчик значит так много для вас, даже больше чем Поттер. Я видел это в ваших воспоминаниях. Вы можете спасти его, и так легко.

Я не знаю, что делать!

Рон смотрит на меня с горячей убежденностью во взгляде.

– Не волнуйся за меня, – шепчет он. – Я выдержу. Я смогу выдержать все, что приготовили для меня эти ублюдки.

Люциус теряет терпение. Он раздраженно вздыхает и идет по направлению к Рону.

– Ты помнишь, грязнокровка, то замечательное маленькое заклятие, что я наслал на тебя? Когда твоя кожа горела и покрывалась пузырями?

Мой желудок сворачивается от ужаса.

– Нет, пожалуйста, не надо…

Он не слышит меня. Он поворачивается к Беллатрикс.

– Как тебе?

Она ухмыляется своему зятю, едва ли не облизывая губы.

– Возможно, внутренняя сторона его руки… окажет больше влияния.

Люциус усмехается и направляет палочку на плечо Рона.

– Нет, – Беллатрикс вытягивает руку Рона, переворачивая ее и пробегаясь пальчиками по ее внутренней стороне. – Здесь кожа куда более чувствительная.

Рон в ужасе смотрит на нее.

– Ты всегда знаешь, что и как делать, Белла, – бормочет Люциус, проводя пальцем по ее щеке, от виска к подбородку. На ее щеках вспыхивает румянец, и она скалится прежде, чем повернуться к Долохову.

– Мне нужна твоя помощь, – ее просьба скорее похожа на приказ.

– Пожалуйста, пытайте меня, если вам нужно чтобы я заговорила, но не причиняйте боли ему, пожалуйста…

Они не слушают меня.

Беллатрикс и Долохов удерживают Рона, чтобы иметь возможность сорвать футболку с него. Его живот покрыт огромными, страшными синяками, почти черными, и лишь контуры у них фиолетовые, красные и желтые, как кошмарная палитра сумасшедшего художника.

– Отвалите от меня, вы, мерзкие…

Люциус затыкает Рона пощечиной.

Я не знаю, что делать, что мне делать?

– Пожалуйста, он же ничего не сделал, пожалуйста!

Люциус игнорирует меня и направляет палочку на внутреннюю сторону руки Рона – мягкая плоть, которая соприкасается с его телом.

– Молчи, Гермиона! – кричит Рон, но его слова тонут в общем фоне криков, когда его кожа начинает гореть под касаниями палочки. Этот звук, как удар в солнечное сплетение, у меня перехватывает дыхание. Крики Рона рвут меня на части и терзают мое сердце.

Я не могу это выносить, не могу.

– Прекратите, остановитесь! Я все скажу, я скажу!

Но они продолжают.

Люциус проводит палочкой вниз по руке, к ладони, оставляя горящий, пузырящийся, ярко-красный рубец. Лицо Рона искажено болью, и слезы текут по его щекам. Я не могу это терпеть. Я сделаю все, чтобы помочь ему.

Я скажу им все, что они хотят. Господи, помоги мне, но я скажу им все! Я скажу им, что Гарри планировал остаться в Норе на свадьбу Билл и Флер, а потом собирался отправиться в Годрикову Лощину, чтобы навестить могилы родителей.

– И куда же? – спрашивает Беллатрикс, повышая голос, чтобы перекричать Рона. Она удерживает Рона, пока он пытается вырваться из ее рук. – Куда он планирует отправиться?

Я несколько теряюсь, потому что понимаю, почему она так торопит меня. Под вопросом не только безопасность Гарри, под вопросом безопасность всего мира…

– Я не знаю.

Это правда. Технически, это правда. Я знаю, что он собирался делать, но не имею ни малейшего представления о том, куда ему придется отправиться, чтобы уничтожить хоркруксы.

Люциус убирает свою палочку, и Долохов отпускает его, чтобы изучить пергамент.

– Она говорит правду.

Я сдерживаю вздох облегчения, готовый сорваться у меня с губ. Значит, у этого пера есть недостаток. Оно не может распознать, что я что-то скрываю, если меня не спрашивают напрямую.

Спасибо тебе, Господи.

Но я опять сдала Гарри.

Все еще может обойтись. Он, скорее всего, не отправится в Годрикову Лощину прямо сейчас, и он определенно не будет возвращаться в Нору, так ведь? Все хорошо, все в порядке, хорошо, хорошо, хорошо…

– Антонин, держи его опять, – говорит Люциус, направляя палочку на вторую руку Рона.

– Что вы делаете? – спрашиваю я обреченно. – Я же сказала вам, куда отправляется Гарри. Что вы делаете?

Он поворачивается ко мне, слегка улыбаясь.

– А на что это похоже?

– Но я дала вам то, что вы хотели.

– Да, я знаю, – он ухмыляется. – Но этого требует мое чувство прекрасного. Не терплю ассиметрию.

Он надавливает своей палочкой на кожу Рона, на нежную, чувствительную кожу внутренней стороны его руки, повергая его в очередную пучину боли и криков.

– ОСТАНОВИТЕСЬ, – я кричу. – ЧТО ВЫ ЕЩЕ ХОТИТЕ ОТ МЕНЯ? ПРОСТО ОСТАНОВИТЕСЬ!

Но тщетно. Я могу лишь вопить и кричать сколько угодно, но я не могу остановить агонию своего друга.

Я не могу это вынести. Я закрываю глаза.

Но крики продолжаются, напоминая вой баньши, снова и снова, снова и сновасноваснова…

Тишина. Потом мокрые, булькающие звуки.

Я открываю глаза.

Рон лежит на полу, на его руках – огромные красные рубцы.

Я смотрю на Люциуса, и мой гнев находит, наконец, выход – я кричу.

– Почему вы не остановились? Какого черта вы все это делаете?

Люциус крутит палочку между пальцев, осматривая свою работу с садистским удовлетворением. Он не удостаивает меня ответом.

– Вы его исцелите? – я не знаю, зачем я спрашиваю. Я не знаю, почему я все еще жду от него человечности. – В прошлый раз вы меня вылечили.

Беллатрикс с изумлением смотрит на него.

– Чего ради, спрашивается, ты ее исцелял? Мы же все равно собираемся от нее избавиться потом…

Люциус поднимает руку, и она захлопывает свой рот, прищурив глаза. Люциус, нахмурившись, смотрит на нее некоторое время, а потом отвечает мне.

– Нет, я не буду излечивать его, иначе потом я не смогу простить себе секундного сострадания к Уизли.

– Вы УБЛЮДОК! – горячие слезы текут по моим щекам. – Вы просто больной, отвратительный ТРУС! Как вы можете творить подобное с семнадцатилетним мальчиком только потому, что вы ненавидите его отца? Вы сумасшедший, ЧЕРТ…

Огромный невидимый кулак бьет меня в лицо. Моя голова резко поворачивается вбок от удара.

Но на этот раз это не Люциус.

Беллатрикс приближается ко мне, ярость пылает на ее бледном лице.

– Ты дерзкая маленькая сука! – она плюет мне в лицо. Ее теплая слюна стекает по моей щеке. – Как ты смеешь так разговаривать с теми, кто выше тебя?

Луч оранжевого цвета из ее палочки врезается мне в живот, и на меня накатывают волны тошноты, снова и снова. Я брыкаюсь и извиваюсь, пытаясь избавиться от пут, удерживающих меня у стены, а волны поднимаются снова и снова из моего желудка, о нет, опять!

Меня тошнит. Рвотные массы выходят через рот и нос. Я пытаюсь дышать, но желчь попадает мне в горло, и я задыхаюсь.

Но вдруг я снова начинаю свободно дышать, и мой желудок успокаивается. Я вижу, как Рон повис на шее Беллатрикс, оттаскивая ее от меня.

– Не смей ее трогать, ты, сука…

Но у него не было никаких шансов. Долохов направляет свою палочку на Рона, и тот отлетает назад и впечатывается в стену.

– Ты, тупой маленький ублюдок! – рычит Долохов. – Как ты посмел поднять на нее свою руку? Да ты даже грязь с ее туфель слизывать не достоин, ты слышишь меня? Круцио!

Рон пронзительно кричит, вновь падая на пол. О, Боже, как долго это будет продолжаться?

– Нет! – кричу я. – Пожалуйста, остановитесь, пожалуйста!

– Достаточно, Антонин.

На секунду кажется что Долохов может ослушаться приказа Люциуса, но он поднимает свою палочку, и Рон перестает кричать, оставшись лежать скрючившись на полу, судорожно дергаясь и дрожа.

И я начинаю рыдать. Громкие, болезненные рыдания сотрясают мое тело.

Мелодичный смех слышен из другого конца комнаты.

– Неужели кто-то из вас двоих действительно думает, что хоть как-то контролирует ситуацию? – у Беллатрикс немного сбивается дыхание после борьбы с Роном, но ее глаза горят тем же лихорадочным блеском, что и раньше. – Неужели вы думаете одолеть нас? Сбежать от нас? – она снова заливисто смеется. – Вам следует распрощаться с этими глупыми предположениями. Мы все равно добьемся своего, и не важно, сколько это займет времени. Вам не уйти. И вам придется смириться с тем, что с нынешнего момента вы будете подчиняться нам. До тех пор, пока мы не решим избавиться от вас.

Хочется плакать, кричать, истекать кровью. Все что угодно, лишь бы не принимать ужасающую истину ее слов.

– Ты права, Белла, – Люциус поворачивается ко мне. – Будет мудро с вашей стороны прислушаться к этим словам.

Я закрываю глаза, желая отгородиться от всего. Но они с нами еще не закончили.

– Вы нам поведаете об Ордене, мисс Грейнджер?

Голос Люциуса вынуждает меня открыть глаза.

Как я могу дать им то, что они хотят, не подводя хороших, невинных людей под смертный приговор?

И как я могу выстоять, не причиняя Рону еще больше боли?

Я храню молчание и пытаюсь решить, что делать. Я чувствую, как реальность давит на мои плечи.

– Ты будешь отвечать, грязнокровка? – Люциус пристально наблюдает за мной.

Я смотрю на Рона, который дрожит на полу, его глаза закрыты, а по щекам текут слезы. Я перевожу взгляд с Люциуса на Беллатрикс, на Долохова, потом снова на Люциуса.

– Как вы спите по ночам?

Люциус улыбается покровительственной улыбкой.

– Как видите, очень хорошо.

Я открываю и закрываю свой рот несколько раз, как дурацкая золотая рыбка, пока Люциус вконец не теряет терпение.

– Мне жаль делать это, грязнокровка, – говорит он, впрочем, безо всякого сожаления в голосе. – Но я боюсь, ты не оставила мне выбора. У меня нет времени на раздумья.

Он поднимает палочку, но направляет ее не на Рона.

– Империо!

Мысли исчезли. Чувства тоже. О, как замечательно, прекрасно…

Тепло и светло. Меня освободили от стены. О, как это мило с вашей стороны! Вы же сделаете все что угодно ради меня, правда?

– И вы ведь окажете нам одолжение, не так ли?

Улыбка. Кивок. Все что угодно для вас.

– Тогда возьмите этот нож.

Нож. Свет в моей руке – совсем не тяжелый. Оставьте меня в этом состоянии навсегда, и я сделаю все что угодно, чтобы угодить вам, о, я обещаю, я…

Рука. Не узнаю. Не моя.

– Отрежьте большой палец.

Нет…

– Отрежьте большой палец.

Палец. Чей палец?

Так тепло, так уютно…

– Гермиона? Пожалуйста, Гермиона, борись, пожалуйста…

Теплая рука стирает вторгшийся голос

– Отрежьте большой палец.

Да, конечно.

Лезвие входит в плоть, но встречает сопротивление, вонзаю глубже…

Я сделаю все для этого голоса, все…

Кровь сочится из раны.

Все что угодно…

Тепло ускользает от меня, все вокруг наполняется криками, болью и кровью.

Не моя кровь. Не моя боль.

Не мои крики.

О…о боже, чертчертчерт!

Рон кричит. И укачивает свою руку. Свою окровавленную руку…

Я осматриваю себя.

Кровь. Кровь повсюду, липкая и темная на моих руках, на полу.

О, боже, господибожемой!

Палец – его палец – лежит на полу в луже крови. Отрезанный.

О, боже мой!

И крики. Мои крики и его. Слишком много шума и крови, – о, боже правый! – это просто ад.

Мы в аду. И это Люциус затащил нас сюда.

И я ломаюсь. Я выкрикиваю все, что знаю, об Ордене Феникса, о его членах, и его действиях. Я даю им имена, адреса, краткое досье на каждого из тех, кого я знаю и люблю, а также имена их друзей, членов семьи и даже случайных знакомых. Что угодно, лишь бы остановить мучения Рона.

Через некоторое время, когда я уже сказала им все и даже больше, Люциус протягивает ко мне свою руку.

– Достаточно.

Я делаю глубокий вдох, вытирая влажные губы.

Долохов смотрит на пергамент.

– Она сказала правду.

Люциус бросает короткую и холодную улыбку.

– Хорошо. Значит, мы можем двигаться дальше.

– Нет, погодите! – я ползу к Люциусу, забыв о гордости, которая впрочем, никогда ничего не значила. – Пожалуйста, верните его палец на место. Я знаю, что это возможно, пока прошло не слишком много времени. Я сделаю все что угодно, пожалуйста…

– Все, говоришь? – смеясь, спрашивает Долохов. Но Люциус быстро обрывает его.

– Пожалуйста, Антонин, не продолжай. – Он смотрит на меня, и я чувствую, как слезы обжигают мои глаза. Он слишком долго на меня смотрит.

Наконец, он движется от меня по направлению к Рону, который стонет и катается по полу.

– Подними его палец и приставь его на место.

Он обращается ко мне. У меня уходит секунда, чтобы понять это.

Но..о, я не могу прикоснутся к нему..

Я стискиваю зубы, подавляя тошноту, и поднимаю холодный, мясистый, неживой объект, которым является большой палец Рона, и приставляю его к зияющей ране на его руке, твердя про себя, как мантру, не смотри на кровь, нет никакой необходимости смотреть на кровь, не стоит смотреть на рваные края раны-

Я дрожу и плачу вместе с Роном. Люциус смотрит на меня и направляет палочку на рану. Теплый, золотистый свет вырывается из палочки, соединяя кожу и с легкостью сращивая плоть.

Рон неожиданно затихает, в изумлении глядя на палец, слезы на его лице высыхают.

Я наклоняюсь вперед и целую его в щеку, крепко держа его лицо в своих окровавленных руках.

– Прости меня, я не хотела, я не знала, я не понимала что делаю.

Он смотрит на меня, крепко обнимает меня свободной рукой, кивает мне, но глаза его пусты. Он ничего не говорит.

Знает ли он? Понимает ли он, что я действительно не осознавала, что я делаю, и что я никогда-никогда не смогу простить себя за это?

Мне так жаль.

Я слышу тихий смех Люциуса.

– Думаю, ты гордишься своим молодым человеком, грязнокровка, – он насмешливо улыбается. – Я надеюсь, что ты довольна хнычущим маленьким слизняком, который не может даже вынести пять минут боли, не крича как ребенок. Ты хорошо подобрала себе пару.

Рон встряхивает головой, его трясет от гнева.

– Хотел бы я посмотреть, как бы повел себя на нашем месте, ты, кусок дерьма!

Беллатрикс кидается к нему, но Люциус хватает ее за руку, не отводя от нас взгляда. И он усмехается.

– Я прошел через то же самое, если не больше, – говорит он тихо, и он все еще ухмыляется, но мне кажется, я видела тень, промелькнувшую в его глазах. – О да, вопреки расхожему мнению, мы не обращаемся с нашими пленниками хуже, чем вы обращаетесь с заключенными в Азкабане.

Нет, он… он лжет. Авроры бы никогда. Орден бы никогда такого не допустил.

Его насмешливая улыбка становится шире, по мере того как он изучает мою реакцию.

– Ты не веришь мне, грязнокровка? Что ж, позволь мне сказать тебе, что ты абсолютно не представляешь, что делают новые стражники Азкабана со своими заключенными в свободное время. Им же надо делать что-то, чтобы заключенные ощущали то же отчаяние и безнадежность, что и при дементорах.

– Вы врете, – я шепчу.

– Боюсь, что нет, – Долохов выходит вперед. – Я тоже там был, спасибо вам двоим и вашим маленьким друзьям. Я видел все это. Поверьте мне, то, что устраиваем вам мы, это просто поездка на пикник по сравнению с тем, что они делали со мной в первую ночь моего пребывания в тюрьме.

Но… они никогда не… не стали бы, ведь так?

Рон приходит в себя быстрее меня.

– Даже если так, это не оправдание! Что мы сделали вам, чтобы заслужить подобное?

– Неужели вам еще надо спрашивать? – Белла приподнимает бровь. – Посмотрите на себя, грязнокровка и предатель крови. Неужели нам еще нужно «оправдание», как ты это называешь?

– Даже если они обращались с вами так же плохо, как вы с нами, – Рон немного трясет, он игнорирует вопрос Беллатрикс, – вы это заслужили, за все, что вы сделали. Вы черт возьми заслужили это!

Люциус поворачивается к Долохову.

– После тебя, Антонин.

Долохов направляется к Рону, его палочка поднята, а на лице – пугающее голодное выражение.

– У тебя проблемы, парнишка.

* * *

Все… закончилось.

Это длилось часами, но теперь все кончено.

Люциус закрывает дверь за Беллатрикс и Долоховым, которые тащат Рона из камеры, и поворачивается ко мне с легкой улыбкой.

– Что ж, этот вечер определенно был… насыщенным, ты не находишь? Мы получили от тебя всю информацию, которую хотели. Как я и говорил, это заняло не так много времени, но теперь все закончилось. И я получил то, что хотел.

Я неподвижно сижу на полу, словно каменное изваяние. Я все еще чувствую запах крови, и, кажется, даже ощущаю ее вкус на языке.

Кровь. Кровь Рона все еще на моих руках.

Она въедается мне в кожу, как воспоминания въедаются в мой мозг…

Пожалуйста, остановитесь, пожалуйстапожалуйста прекратите….Расскажи нам о Дамблдоре, грязнокровка… умоляю, не трогайте его… тогда расскажи нам о Нимфадоре Тонкс… нет, подождите, вы же обещали не причинять ему боли… Я соврал, мисс Грейнджер…

Я тру свои руки, пытаясь соскрести кровь с ладоней. Она не смоется. Она никогда не смоется.

Скольких людей я обрекла на смерть этим вечером? Скольких предала?

– Скажи мне, моя маленькая храбрая грязнокровка, ты что-нибудь усвоила о мужестве сегодня?

За всю свою жизнь я ни разу не чувствовала такой слепой ярости. Она кипит во мне бурлящим потоком, поглощает меня целиком. Сотрясаясь от дрожи, я поднимаюсь на ноги, и крепко сжимаю зубы, потому что моя голова вот-вот взорвется.

– Идите на хрен, – три крепких маленьких слова вырываются из меня.

Он широко улыбается, наслаждаясь и впитывая мой гнев и мою боль. Он подходит ближе, оттесняя меня к стене.

– Не хочу быть слишком оптимистичным, но, кажется, ты, наконец, выучила правила повиновения. Сегодня ты с большей охотой подчинилась мне, нежели вчера. Это значит, что даже у тебя есть цена, хоть ты и не думала, что когда-нибудь придется торговаться.

Я больше не вынесу. Мне хочется изуродовать каждый дюйм его бледного, самодовольного лица. Я хочу глубоко вонзить в него нож, чтобы он истекал кровью и кричал в агонии.

Чтобы он почувствовал то, что чувствую я.

Он так близко, что у меня волосы встают дыбом, и ненависть, жгучая ненависть, волнами поднимается во мне.

– С трудом верится, что кто-то способен это сделать, – эта улыбка чеширского кота начинает меня раздражать. – И с кем? Со своим лучшим другом, с мальчишкой, которого ты любишь. Я уверен, это разобьет тебе сердце, но если бы ты только видела это выражение предательства на его лице, пока ты, улыбаясь, вонзала нож в его руку!

Гнев взрывается во мне, разрывая меня на миллион кусочков.

– Вы… Вы, больной, извращенец… Вы, Вы…

Я с трудом говорю.

Он хихикает.

Все. Его смех выводит меня из себя. Мой рука взлетает, и я сильно ударяю его ладонью по лицу.

Отпечаток моей руки остается на его бледной щеке, розовый, покрытый кровью, что была на моих руках.

Но мне уже все равно, и я ударяю его еще и еще. А затем начинаю молотить его в грудь кулаками, крича от гнева и боли, бессилия и чистой ненависти.

Он хватает мои запястья, отводя мои руки от себя. Его лицо еще сильнее бледнеет от гнева, и теперь кровь Рона и мой отпечаток стали еще ярче. Он поднимает руку и бьет меня по лицу наотмашь, раз, другой, третий, гораздо сильнее, чем его била я. Моя голова запрокидывается назад с каждым ударом, пока, наконец, я не падаю на пол, вся в слезах и криках боли.

– Вы заставили меня это сделать! Вы вынудили меня это сделать – я не хотела!

Он хватает меня за волосы и оттягивает голову назад, заставляя меня шипеть от боли.

– Как ты посмела? – шепчет он. – Как ты посмела поднять руку на меня?

– ПОЧЕМУ НЕТ? – в слезах кричу я. – Видит Бог, вы ранили меня! Почему я не могу ранить вас в ответ?

Он наставляет палочку на мое лицо, фыркая от гнева. Я пытаюсь отстраниться, стараясь не думать о том, что он собирается сделать.

Но ничего не происходит. Он лишь тихо смеется, проводя палочкой по моей щеке.

– О, посмотри на себя! Такая…слабая.

– Я не слабая.

– Ах, нет? – спрашивает он. – Вспомни, как быстро ты сказала мне все, что я хотел услышать. Немного боли, чуток страданий и ты запела, как птичка. Ты даже не можешь сопротивляться Империо. Разве это сила? Одному Богу известно, почему ты попала в Гриффиндор – факультет храбрецов.

Эти слова… они что-то задевают глубоко во мне, потому что, действительно… я не должна быть в Гриффиндоре. Я попала туда только потому, что хотела этого. Сортировочная Шляпа так и сказала:

Думаю, ты отлично приживешься в Равенкло. Какой ум, какие способности! Нет? Хочешь в Гриффиндор? Ну, что ж, если ты так уверена…

Люциус пристально смотрит мне в глаза, и я пытаюсь скрыть свои мысли. Я не позволю ему увидеть это, не позволю узнать…

Слишком поздно. Он вновь улыбается, и у меня все плывет перед глазами: его лицо становится разноцветным размытым пятном, на котором ярко проступает красный цвет, красный, как кровь, кровь, красная…

– Что, правда? – его голос возвращает меня из небытия, и я снова четко вижу его ухмыляющееся лицо. – Равенкло? Не удивительно, что ты так слаба. Этот факультет известен своими мозгами и интеллектом, но больше ничем.

– Я – грифиндорка! – говорю я. – Шляпа распределила меня туда, она бы не сделала этого, если бы я не принадлежала..

– Но она сделала, грязнокровка. Ты знаешь это. Она сделала это из-за абсурдного предположения, что наш выбор делает нас теми, кто мы есть. Думаю, пора развеять этот миф, и советую тебе спуститься с небес на землю. Есть вещи, которые ты не в силах изменить.

– Это ложь! – слова звучат неискренне. Я действительно им больше не верю.

Он внимательно смотрит на меня некоторое время, и в его взгляде нет злобы, только спокойствие.

– Ты действительно в это веришь? Драко рассказывал мне про твою дурацкую эскападу по защите прав эльфов. О, как мы смеялись над этой маленькой историей. Ты действительно надеешься изменить мир к лучшему, маленькая грязнокровка?

Я не отвечаю. Он и так уже много обо мне знает. Как будто он хочет знать обо мне все, вывернуть наизнанку всю мою душу.

Я не собираюсь открываться ему.

– Такие ли уж мы разные, ты и я? – он говорит тихим, спокойным голосом. – Мы оба хотим изменить мир. Я хочу избавить магический мир от магглов, и я иду на любые меры для достижения своей цели. Ты – ты хочешь, чтобы магическое сообщество освободило эльфов. Ты надеешься, что это сделает мир лучше? Как далеко ты готова зайти, чтобы достичь своей цели?

Он опять проникает в мой разум. Я чувствую, как невидимая рука перебирает мои мысли.

О, мне уже все равно. Ну что будет, если он узнает? Ничего уже не имеет значения, после того, что я сотворила с Роном…

– О, не думал, что ты так жестока! – Он радостно смеется. – И какая же ты все-таки маленькая лицемерка. Смела читать мне нотации насчет моего безжалостного поведения, а сама оставляла домашним эльфам одежду! – Он неодобрительно смотрит на меня. – Домашние эльфы не хотят свободы. И ты знала это, но решила силой заставить их.

– Но им нужна свобода! – говорю я обреченно. – Им промыли мозги такие тираны как вы, заставив думать, что им и так хорошо. Каждое существо имеет право быть свободным, они поймут это рано или поздно.

Но мои слова – что о стенку горох. Люциус не слышит меня. Он пристально смотрит мне в глаза и хмурится.

– Оказывается, мы не такие уж и разные. Мы оба готовы действовать с особой жестокостью, чтобы достичь своих целей. Единственная разница в том, что я готов это признать.

Боюсь, что с меня хватит. Слезы текут из глаз, когда я, наконец, сдаюсь.

– Я не такая как вы! Я не такая!

Я кричу сквозь рыдания. Я ненавижу себя за это, пытаюсь остановиться, но просто не могу.

– Да, ты права, – он отпускает меня, и я падаю на пол. – Мы абсолютно разные. Я бы никогда не ударил в грязь лицом перед своим врагом. Это позор. Я, возможно, смог бы тебя уважать, если бы ты не была такой слабой.

Он разворачивается и покидает комнату, осторожно закрывая за собой дверь. Он оставляет меня одну рыдать, скрючившись на полу в луже крови моего самого лучшего друга, и дрожать от боли и жалости к самой себе.