Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц)

– Что в ней такого? – Голос Беллатрикс доносится до меня, словно издалека. – Она же просто девчонка. Мерзкая грязнокровка. Что у нее есть, чего нет у меня?

Еще несколько мгновений тишины.

– Уходи, Беллатрикс. Убирайся. Ты уже достаточно сегодня натворила.

Внезапно она срывается на крик. Я очень хочу открыть глаза, чтобы посмотреть на них, но вокруг с каждой минутой становится все темнее и темнее.

– НУ, ДА, Я ВЕДЬ НЕ МОГУ ПРИЧИНИТЬ ВРЕД ТВОЕЙ ДРАГОЦЕННОЙ ГРЯЗНОЙ ПОДСТИЛКЕ! – Вопит она. – Ты так жалок! Трахаешь грязнокровку, только потому что она такая слабая и беспомощная. Я еще могла бы понять, если бы она была чистокровной, или, на худой конец, полукровкой, но ты не можешь бросить меня ради недочеловека, грязного животного! Ты не посмеешь так поступить со мной!

Смутно, но я вижу, как она берет его за руку, в которой он держит палочку, и указывает ею на меня.

– Оглуши ее, Люциус, – неистово шепчет она. – Просто оглуши и оставь умирать. И все твои проблемы разом решатся. Темный Лорд будет думать, что она сама убила себя, а ты избавишься от этой заразы, что отравляет тебя. Сделай это. Другого выхода нет.

Она отпускает его руку, но палочка Люциуса все еще направлена на меня. Он думает. Решает, избавиться, наконец-то, от обузы, или нет?

Расфокусированным взглядом смотрю на него, но не могу разглядеть черты его лица. Но так ли мне это необходимо – видеть его лицо, когда он будет произносить заклинание, что убьет меня?

Он поднимает палочку выше, поворачиваясь к Беллатрикс.

– Ты просишь о невозможном, – его голос звенит от ярости. – Круцио!

Душераздирающие крики наполняют комнату, крики жертвы, бьющейся в мучительной агонии. Беллатрикс все же познала на себе всю силу своего любимого заклинания. Люциус наказывает ее. И всё ради меня.

Крики обрываются, и следует звук глухого удара, как будто кто-то падает на пол.

Стараюсь увидеть, но не могу. Темнота окончательно поглотила меня, и всё вокруг утратило смысл. Сознание плывет…

Шаркающий звук доносится, словно издалека, будто кого-то тащат по полу, а затем я слышу, как открывается дверь, и Беллатрикс вышвыривают за порог прежде, чем дверь вновь закрывается.

– Коллопортус!

Мгновения тишины растягиваются в минуты, а потом их нарушают осторожные шаги. Люциус подходит ближе и склоняется надо мной.

Теплая ладонь касается щеки.

– Грязнокровка?

Его голос. Люциус. Пытаюсь ухватиться за него, но он все время ускользает, как песок сквозь пальцы…

– Грязнокровка, ты меня слышишь?

Он переплетает свои пальцы с моими, и я инстинктивно сжимаю крепче его руку.

– Поговори со мной, грязнокровка. Ты должна держаться. Просто держись, не уходи.

Он хочет, чтобы я жила. Несмотря ни на что, я нужна ему живой…

Но хочу ли я жить? Хочу ли я и дальше продолжать жить в мире ненависти, предубеждений и страха?

Слова даются мне с трудом.

– Зачем? Почему вы хотите, чтобы я жила?

Он колеблется несколько секунд, но потом крепче сжимает мою руку.

– Ты знаешь почему, грязнокровка.

О, да, знаю. Вот он – момент истины. Это странно, ненормально и нелогично, но в эти минуты я, как никогда, знаю, что происходит. Я поняла это намного раньше него.

Но, неужели, этого достаточно, чтобы я хотела жить?

– Родители, – через силу шепчу я. – Я увижу родителей…

Люциус поднимает меня на ноги, слегка встряхивая и прижимая к себе так крепко…

– Держись, – неистово шепчет он. – Я призову зелье, которое поможет тебе исцелиться, мне лишь нужно, чтобы ты смогла его выпить.

– Я не хочу, – слабо выдыхаю ему в грудь. – Не хочу…

Он еще сильнее стискивает меня в объятьях, вжимаясь в меня так, что мы практически становимся единым целым. Я чувствую его тело, его запах. Пытаюсь отстраниться, но вокруг так темно.

– Я ничего не вижу! – Всхлипываю в отчаянии. – Пожалуйста, не отпускай меня!

И он не отпускает. Моя голова покоится на его плече. Его руки дрожат.

– Держись, Гермиона. Мне нужно, чтобы ты держалась.

Гермиона…

Гермиона.

Моё имя. Он вновь назвал меня по имени. И я могла бы ухватиться за него, чтобы окончательно не поддаться тьме. Оно, словно доказательство того, что я еще существую, что я еще жива. Если бы только того, что Люциус видит во мне человека, было достаточно, чтобы спасти меня. Это не так уж и мало. Но уже поздно. Мое имя из его уст значит для меня всё. Не просто грязнокровка, а Гермиона…

Мир гаснет. Я проваливаюсь в спасительное небытие.

Глава 26. Первородный грех.*

И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. Ветхий Завет, Книга Бытие, глава 3.

Если бы я только могла догнать их… Мне так необходимо вновь увидеть их лица…

Облизываю губы. Сухие. Как наждачная бумага.

Девочка заливисто хохочет, и мальчишеский смех вторит ей. Ну, почему они так быстро удаляются?! Я не могу их разглядеть…

Чувствую крепкое пожатие чьей-то ладони. Чужие пальцы до боли впиваются в кожу, наверняка, оставляя синяки…

Я почти догнала их. И уже могу различить длинные, вьющиеся, рыжие локоны маленькой девочки, но вот другие дети… никак не могу их увидеть…

Кто-то осторожно заправляет мне за ухо выбившуюся прядку волос.

Помоги мне. Молю тебя, помоги. Верни меня обратно.

– Грязнокровка?

Его голос. Обволакивает меня, сковывая железными цепями и выдергивая из моего видения. Я почти прихожу в сознание. Мне бы только последовать за этим голосом, зовущим меня, и тогда, возможно, я смогла бы…

Он крепче сжимает мою ладонь.

– Ты очнулась?

– Ммм, – глухой короткий стон дается мне с огромным трудом.

Чуть приоткрываю глаза, и свет проникает сквозь все еще сомкнутые ресницы, рассеивая мрак, в котором я была. Тусклый золотистый свет.

Потихоньку открываю глаза еще шире. Взгляд натыкается на крошечное светящееся пятнышко. Пламя свечи. Свечи, стоящей на прикроватной тумбочке.

– Грязнокровка?

Поворачиваю голову, встречаясь взглядом с ним. Он, как обычно, бледен и сосредоточен, но что-то в нем изменилось. Непроницаемая маска подернута дымкой беспокойства.

Он глубоко вдыхает и поспешно выдыхает, когда наши взгляды встречаются.

Слабо вздыхаю и чуть повожу плечами. Я лежу на чем-то теплом и мягком…

Моя кровать. И он сидит на краю, почти обнимая меня и ни на секунду не отрывая взгляда от моего лица.

Аккуратно шевелю пальцами, пытаясь расцепить наши руки, но он крепко держит мою ладонь.

Я жива. Одному Богу известно как, но я еще жива! И пусть я уже было думала, что вся моя кровь, до последней капли, осталась там, на холодном полу, но все же я еще здесь. Лежу на кровати и зачарованно смотрю ему в глаза, чувствуя тепло его ладони и длинные пальцы, переплетенные с моими.

– Как ты себя чувствуешь? – Его голос почти спокоен, а выражение лица почти бесстрастно. Почти.

Вновь облизываю губы.

– Устала, – в горле пересохло так, что я с трудом выдавливаю из себя звуки, еще больше раздражая и без того саднящие связки.

– Это нормально, – он сдержанно кивает. – Я влил в тебя Кровевосстанавливающее Зелье уже после того, как ты потеряла сознание, поэтому мне пришлось применить некоторую силу, чтобы ты все-таки его проглотила.

На мгновение впадаю в ступор. Он сухо озвучивает факты, но я живо вспоминаю…

Несколько секунд, кажущихся мне вечностью, он молча смотрит на меня, а затем отпускает мою руку и поспешно поднимается.

– Я должен идти, – все так же тихо произносит он. – Нужно кое с чем разобраться. Но сначала…

Он тянется к тумбочке. Прослеживаю его движение и замечаю кубок, наполненный голубой жидкостью. Я только однажды видела подобное. Люциус протягивает мне кубок, и я, приняв его без лишних вопросов, делаю большой глоток. Кошмарное головокружение в момент проходит, силы постепенно возвращаются ко мне.

Вновь кивнув, он забирает у меня кубок. Выражение его лица… ну, странное – это совсем не то слово, которым можно описать то, что я вижу. Наверное, это самое необычное, незнакомое мне и даже чуждое ему выражение, потому что я не могу понять его, ведь я никогда еще не видела Люциуса таким.

– Тебе нужно будет выпить еще несколько порций зелья для полного восстановления. Я хочу, чтобы к моему возвращению ты допила то, что осталось, – и снова на пару мгновений он задерживает на мне этот странный взгляд, а потом разворачивается и подходит к двери.

– Люциус, – шепчу ему вслед.

Он замирает, ухватившись за дверную ручку, и поворачивается ко мне. Черт! Почему он так странно смотрит на меня?

И что мне ему сказать? Как выразить весь круговорот мыслей, роящихся в голове и не желающих выстраиваться в логическую цепочку? Как передать все, что я сейчас к нему чувствую?

– Спасибо, – больше я ни на что не способна. Это едва слышный шепот, но, тем не менее, я сказала это вслух.

Кажется, что он никак не отреагировал на мои слова, но я замечаю, как он напрягся и замер, будто шокированный тем, что я только что сказала.

Он хочет что-то сказать, но так и не решается. Отвернувшись, он открывает дверь и выскальзывает в коридор, бесшумно прикрывая ее за собой.

Какое-то время не свожу глаз с закрытой двери, а потом упираюсь взглядом в потолок и часто-часто моргаю, пытаясь увидеть его в тусклом свете. Но, конечно же, я ничего не вижу.

Он спас меня. Снова.

Ирония сложившейся ситуации буквально выбивает почву из-под ног – я стольким обязана человеку, который разрушил мою жизнь, уничтожив все хорошее, что в ней было.

Прошлой ночью, я думала, что умру. Лежа в кромешной тьме в луже собственной крови, я действительно была уверена, что это конец. Но он ответил на мои молитвы и пришел за мной, и вырвал из лап смерти. Снова.

А потом… он обнимал меня, думая, что я умираю, и умолял держаться. Ради него и ради себя самой. И когда я спросила его, почему, почему он так хочет, чтобы я осталась жива…

– Ты знаешь, почему, грязнокровка.

И, да, я знаю. Глупо было спрашивать его об этом.

Тянусь за кубком и делаю еще один глоток зелья. Силы возвращаются ко мне.

* * *

Сижу на кровати с идеально вытянутой, напряженной спиной, вцепившись в край матраца так, что аж костяшки пальцев побелели.

Его нет уже целую вечность. По крайней мере, мне хватило времени, чтобы допить зелье до конца и даже принять ванну.

Ну, мне хотя бы дали возможность прийти в себя и восстановить силы. Правда, некоторая слабость еще присутствует, но голова больше не кружится, и я в состоянии твердо стоять на ногах.

И я хочу, чтобы он вернулся. Мне нужно увидеть его. Необходимо узнать.

А, ты точно хочешь знать?

Вздыхаю и, поднявшись с кровати, подхожу к трюмо. Аккуратно опустившись на стул, поднимаю взгляд на свое отражение.

Это не мое лицо. Волосы стали длиннее, пусть и не намного, и выглядят еще более непослушными, чем прежде. И их цвет тоже изменился – теперь он стал темнее, но, возможно, это от того, что я уже несколько месяцев не была на солнце.

И я такая бледная. Да, я и раньше была чуть бледновата, но на щеках всегда играл румянец. Однако, теперь его нет и в помине. Цвет лица может с достоинством посоревноваться в оттенке с белым платьем, что надето на мне. Я похожа на привидение. Призрак одинокой замерзшей девочки.

Опускаю глаза на запястья – две тонкие белые линии пересекают выступающие вены под почти прозрачной кожей. Они останутся здесь навечно как напоминание о Люциусе Малфое, и том, чего он мне чуть было не стоил.

Продолжаю изучать свое отражение.

Глаза… с ними произошли наибольшие метаморфозы. Раньше я особо не обращала на них внимание. Они были просто карие. Я бы даже сказала, скучные и неинтересные. Ничего особенного. Но, пробыв в плену у Люциуса столько времени, я поняла, что глаза человека могут многое рассказать о нем. Доказательство тому – мои собственные глаза. Отныне больше никогда они не будут взирать на мир с той детской непосредственностью, что сияла в них прежде. Они навсегда утратили те чистоту и невинность, с которыми смотришь вокруг и веришь, что все еще может измениться к лучшему. Глаза – зеркало души. А моя душа теперь осквернена и запачкана теми ужасами, через которые я прошла. Я больше не делю мир на черное и белое. Остались только серые тона. Миллионы оттенков серого.

Серые глаза. Совсем как у него.

Дверь со скрипом открывается.

Непроизвольно царапаю ногтями поверхность стола.

Тишину прорезает щелчок запираемой двери.

За спиной раздаются тихие шаги, но я не оборачиваюсь. Смотрю прямо в глаза своему отражению, не смея поднять взгляд и посмотреть, что же происходит за моей спиной.

Потому что я уже знаю, что это он. Кто же еще это может быть?

Теплая ладонь ложится на мое обнаженное плечо, и в зеркале отражаются длинные бледные пальцы, сжимающие его. Кожа к коже.

Изо всех сил стараюсь дышать ровно. Ему всегда была нужна лишь моя реакция на его действия.

Но, кто я такая, чтобы, после всего, что он сделал для меня, отказать ему в том, чего он так жаждет?

Например, после того, как он убил твоих родителей? Или после того, как пытал тебя чуть ли не до смерти? А, может, после того, как едва не убил тебя? Определись, Гермиона.

Звенящая тишина давит на нас. Тепло его руки должно успокаивать меня, но вместо этого, оно вызывает то необъяснимое чувство, что Люциус пробудил во мне, – словно внутри меня огромная, зияющая пустота. И невыносимая, неизлечимая боль.

Наконец, он разбивает ужасающе тяжелую тишину:

– Как ты? – Тихо спрашивает он.

– Лучше, – отвечаю я.

Он сжимает мое плечо с силой, и его пальцы слегка белеют, а потом убирает руку.

Я едва не подаюсь вперед, но мне удается остаться в прежнем положении.

Несмело поднимаю глаза, вылавливая в тусклом свете его отражение – он бледнее, чем обычно, – прежде, чем он отворачивается и отходит в другой конец комнаты.

Поворачиваюсь к нему лицом, сцепив руки на коленях.

Он стоит у моей кровати, глядя на нее, нахмурившись.

Боже, ну, что еще? Не мог же он прийти ко мне только, чтобы проверить, заправила ли я кровать.

Поднимаюсь со стула, нервно теребя вырез платья, – для успокоения.

– Что с Беллатрикс? – Осторожно спрашиваю я, прощупывая безопасную почву.

Все еще хмурясь, он поднимает глаза на меня.

– Она… в порядке, – шепчет он.

– В порядке? – Тоже шепотом переспрашиваю его.

Он утвердительно кивает.

– Я с ней разобрался, – хладнокровно кидает он. – Она ничего не помнит о событиях последних двадцати четырех часов. Я стер все ее воспоминания о том, что она пыталась с тобой сделать.

С облегчением вздыхаю. Если она не помнит последние сутки, то она и не вспомнит о том, что видела меня у комнаты Люциуса…

Но… я все еще в опасности. И кажется, что теперь так будет всегда.

– А Драко? – Решаюсь и на этот вопрос.

– Я не тронул его, – глухо произносит он. – Он ведь всего лишь мальчишка. Я достаточно хорошо знаю своего сына, он никогда не действует, не заручившись поддержкой других. Но на всякий случай я предупредил его, что если он еще хоть раз причинит тебе вред, или напомнит своей тетке о ее проступке, он перестанет быть моим сыном.

От холодной решимости в его взгляде у меня кровь стынет в жилах.

– Но, он же ваш сын.

И снова, глядя ему в глаза, я невольно сравниваю их с ледяными серыми озерами.

– И он им останется ровно до тех пор, пока не решит бросит мне вызов.

Драко… он всегда с такой гордостью говорит о своем отце. Так пытается стать похожим на него, и даже превзойти его, чтобы тот тоже гордился им. И все же этого недостаточно.

Мне даже немного жаль его.

– Сдается мне, ты жалеешь его, – с ноткой возмущения в голосе произносит Люциус, усмехаясь.

Бинго!

Он слишком хорошо меня знает.

Удивленно открываю рот.

Он безрадостно смеется и медленно направляется в мою сторону.

– Не надо. Ему не стоило этого делать, – он замолкает, изучающе глядя на меня.

Меня пугает этот взгляд. Я чувствую себя беззащитной, и это нервирует.

Он делает еще пару шагов ко мне.

– И все-таки, ты сама виновата в том, что он совершил, – шепчет он, и в его глазах зажигается опасный огонек. – До твоего появления в нашей жизни, он никогда не перечил мне. И я никогда…

Он останавливается в нескольких сантиметрах от меня.

Слишком близко. Снова. От его близости мне нечем дышать, мысли путаются, и я полностью подавлена.

– Ты так странно действуешь на людей, грязнокровка, – едва слышно произносит он. – Мне интересно, почему?

Он касается ладонью моего лица. И у меня перехватывает дыхание, когда его пальцы зарываются мне в волосы.

Слегка отклоняю голову назад. Ничего не могу поделать. Глаза сами собой закрываются, но в следующий миг я заставляю себя открыть их, и прямо встретить его взгляд. То, что я вижу, до смерти пугает меня.

Мы не просто слишком близки сейчас, наши тела почти соприкасаются. Почти. И все же, пока что еще нет.

Люциус тяжело дышит.

Он наклоняется ко мне, глядя из-под полуопущенных век, и внутренний голос вопит остановись, прекрати, не надо но я молчу. Я не могу произнести ни слова.

Он закрывает глаза и судорожно вздыхает, а потом отдергивает руку от моего лица.

Так ничего и не сказав, он отходит от меня на безопасное расстояние.

Не свожу с него глаз, пытаясь взять себя в руки. В глаза бросается вышивка серебряной нитью на его мантии.

Как символично. Он никогда не упускает случая показать свое благосостояние и превосходство и делает это с огромным удовольствием.

На свете нет людей, более непохожих, чем мы с ним. Я бы никогда и не подумала выставлять напоказ свое богатство, как это делает он, равно как и не могла бы пытать людей, ради достижения желанной цели. Или убивать невинных. Или ненавидеть кого-то просто за то, кем он родился.

Чистокровный сноб с кучей предубеждений и наивная грязнокровка. Как так получилось, что судьба столкнула нас?

Не знаю, как, но он уже стал частью меня. Ублюдок. С точно такой же силой, с какой я ненавижу его, он уверенно и неуклонно проникает в мое сердце.

И мне уже никогда не забыть его. Как бы я ни старалась.

Медленно приближаюсь к нему. Да, я все еще боюсь его, но мне нужны ответы…

Смотрю на него, но он, кажется, не замечает меня, либо делает вид, что не замечает. Равнодушная маска, отрешенный взгляд. Он не может позволить себе зайти еще дальше.

Нерешительно поднимаю руку, больше всего на свете сейчас желая дотронуться до него, пробиться сквозь эту ледяную стену, что он выстроил вокруг себя.

Осторожно провожу ладонью по его лицу. На секунду он прикрывает глаза, но тут же открывает их, грубо хватая меня за руку и убирая ее от своего лица, но, несмотря на этот жест, мы только оказываемся еще ближе друг к другу. Он смотрит на меня, и его глаза полыхают ненавистью.

– Сколько раз я говорил не трогать меня?! – Шипит он, поднимая палочку.

– Чего ты боишься, Люциус? – Мой голос дрожит.

Его глаза метают молнии.

– Нет, – шепчет он, – я не допущу этого, – он направляет на меня палочку. – Круцио!

Это больно. В тысячу раз БОЛЬНЕЕ, чем когда-либо. Ножи, иглы, огонь и кислота – ничто в сравнении с этими ощущениями! Словно от меня медленно отщипывают небольшие кусочки плоти, вытягивают нити вен, раздражают нервные окончания… и взгляд серых глаз лишь обостряет все чувства, затягивая в огненный вихрь и ядовитый омут…

Наконец, все заканчивается. Прижимаюсь лбом к холодному полу, тело все еще сотрясают отголоски боли.

Твердая рука ложится на плечо, и меня переворачивают на спину, а следом его пальцы смыкаются на моем горле, приподнимая меня так, что наши лица оказываются в опасной близости. Я могу разглядеть каждую морщинку на его бледном, безжалостном лице. Он прожигает меня взглядом, его зрачки расширены так, что почти не видно радужки.

Другой рукой он проводит по моей щеке.

– Господи, как такое случилось? – Шепчет он.

На его лице появляется выражение почти животной ярости, отвращения и ненависти…

Вот только… кто сказал, что эти чувства направлены на меня?

– Я не хотела, чтобы так вышло, – с горечью произношу я. – Не хотела.

Его губы сжимаются в тонкую линию, пару секунд он медлит, а затем отпускает меня.

– Вставай! – Приказывает он, выпрямляясь.

С легкой дрожью в коленях подчиняюсь ему. Боже, сколько же в его глазах НЕНАВИСТИ!

– Жалкая, слабая, вульгарная и бесполезная маггла, – он чеканит каждое слово. – Ты – самое отвратительное существо на земле.

Крепко стискиваю зубы, глаза щиплет от подступивших слез. Ведь я до сих пор помню слова, что он сказал мне прошлой ночью. Слова, что значили для меня всё. Они и сейчас значат не меньше. Потому что это единственная крупица правды в мире порока и лжи, и ненависти, в котором я погрязла навечно.

Ты знаешь, почему, грязнокровка.

Закусив губу, отворачиваюсь, пока не расплакалась перед ним, как ребенок.

Наступившая тишина грозится поглотить нас, утащить на самое дно, и я почти рада, когда Люциус решает нарушить ее. Ровно до того момента, когда осознаю смысл его слов.

– Белла была права, – жестко бросает он. – Тебе нечего мне предложить.

Его слова ранят.

Когда дело касается его, все вокруг теряет привычный смысл. Это страшно, сложно и… Господи, как я хочу, чтобы он снова меня ненавидел! Хочу вернуться к тому, что было, когда он только похитил меня, когда видел во мне лишь бесполезную, раздражающую грязнокровку, с которой он имеет несчастье возиться. Когда наши чувства сводились только к взаимной неприязни. Мне ненавистно то чувство доверия, которое я невольно к нему испытываю, и меня раздражает то, какую боль причиняет мне его презрение и безразличие. Если бы я только могла ненавидеть его так, как раньше, всего этого не было бы.

– Но, тогда, – продолжает он, – если в тебе нет ничего особенного, почему я столько сделал ради тебя? Убивал, терпел пытки, потерял друзей и соратников… всё ради тебя.

Он зарывается пальцами в мои волосы, медленно проводя рукой вдоль шеи и спускаясь к плечу…

Перестаю дышать, мысленно моля его…

– Как бы я хотел никогда не встречать тебя, – его шепот обжигает шею, а его руки ложатся мне на талию, задерживаясь там на несколько мгновений. – Помню, как еще совсем недавно, услышав в разговоре с кем-нибудь твое имя, я с трудом вспоминал, кто ты такая. Для меня ты была всего лишь подружкой Поттера, грязнокровкой и выскочкой. Ни больше, ни меньше.

Его руки опускаются чуть ниже, на бедра, и я непроизвольно напрягаюсь, потому что где-то глубоко внутри зарождается новое для меня ощущение.

Он невесело усмехается.

– Иногда я так хочу вернуться в то время, – шепчет он мне на ухо.

Он прижимается ко мне сзади, до синяков впиваясь пальцами в мои бедра. Его горячее, тяжелое дыхание обжигает плечо, и он продолжает вжиматься в меня. Ближе. Сильнее. И чуть пониже спины я явственно чувствую…

Нет. Нет. Этому не бывать.

Закрыв глаза, беру его ладони в свои, чувствуя, как дрожат его руки, и отвожу их от себя, подаваясь вперед, подальше от него.

Вновь наступает звенящая тишина. Не решаюсь повернуться к нему, иначе он сразу все поймет, как только увидит лихорадочный румянец на моем лице и блуждающий взгляд. Моя капитуляция будет безоговорочной, а его победа – неоспоримой.

– Пытаешься игнорировать меня, грязнокровка? – Мрачно усмехается он. – Да когда это у тебя получалось?

Нервно сглатываю. Он чертовски прав, мерзавец. Я никогда не могла и никогда не смогу игнорировать его. Ох, я бы продала душу Дьяволу за такую возможность…

Никогда. Он всегда где-то поблизости, как тень. Он – везде. Всегда.

Он обходит меня, – пола его мантии оборачивается вокруг моих ног, – и жестко берет меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. Он безжалостен, и беспощадный костер полыхает на дне его глаз.

Его глаза. Это худшее из всего, что есть в нем, потому что, когда я смотрю в них, то могу видеть все его пороки и темные мысли.

– Ты ненавидишь меня? – Спрашивает он.

И какого ответа он ждет? Любой, так или иначе, загонит меня в угол.

– Да, – и это чистейшая правда.

Он улыбается, и от этой улыбки мне становится не по себе.

– Я так и думал. После всего, что я сделал с тобой, в этом нет ничего удивительного, – он наклоняется, и наши лица оказываются в паре сантиметров друг от друга. Улыбка не сходит с его лица. – Я заставлял тебя истекать кровью, кричать и плакать. Ты просто не можешь испытывать ко мне что-то, кроме ненависти.

Мои глаза вновь наполняются слезами, а его – темнеют.

Он отпускает меня и отворачивается, лишая возможности разгадать выражение его лица.

Неправда. Так не должно было быть. Если ему действительно не все равно… если в нем осталось еще хоть что-то человеческое…

– У вас был выбор, – слова слетают с губ прежде, чем я успеваю осознать их смысл.

Но, тем не менее, я продолжаю:

– Вы не обязаны были делать это, – голос дрожит. – Вы могли отказаться, когда Волдеморт отдал приказ пытать меня. Кроме того, вы часто делали это и без прямого на то приказа. Вы причиняли мне боль, чтобы приучить меня к мысли, что я ниже вас. Неужели, это так удивительно, что теперь я ненавижу вас.

На его лице появляется ледяная маска, а глаза загораются яростным огнем. Точно так же он выглядел, когда я вонзила в него нож.

– Ах, ты, сучка. Думаешь, я не желал другого? Думаешь, я…

Он замолкает на полуслове и в два шага преодолевает расстояние между нами, вцепляясь мне в горло, сжимая пальцами шею и толкая меня назад, впечатывая в стену.

– Что ты делаешь? – Шепчет он. – Что ты со мной делаешь?

Его хватка ослабевает.

Я вздрагиваю, и он выгибает бровь.

Его руки спускаются ниже. Одна накрывает грудь, другая – крепко обхватывает талию, притягивая ближе к нему. Я забываю, как дышать, потому что он проталкивает колено между моих ног.

Отталкиваю его руки, пытаясь убежать. Я не могу допустить этого. Не могу позволить ему зайти так далеко. Это против правил. Это нарушение всех законов его мира, в котором он с таким рвением приучал меня жить. Мира, частью которого я так хотела быть до тех пор, пока он не ворвался в мою жизнь.

Но он намного сильнее, и крепко держит меня. Он всегда был сильнее.

– Пустите, – с трудом выговариваю я.

В ответ он лишь прижимает меня к себе, и кажется, что невозможно уже быть еще ближе. Его лицо… равнодушное, ненавистное, дьявольское…

– Прошлой ночью я думал, что ты умрешь, – понизив голос, произносит он. – И я очень надеялся, что этого не случится, потому что, если бы ты умерла, я бы никогда…

Он замолкает. А я не могу вздохнуть. Никто и никогда еще не был так близко ко мне. Никогда. Я задыхаюсь от его близости.

Он наклоняется ниже, прижимая меня к стене, и желудок ухает куда-то вниз. Упираюсь ладонями ему в грудь, чувствуя под пальцами мягкую ткань мантии.

Я вся дрожу в его руках.

– Ты сама виновата в этом, Гермиона, – больше он ничего не говорит. Да и надо ли? Он назвал меня по имени, и этого более чем достаточно. Четыре крошечных слога, сорвавшихся с его губ тихим шепотом.

Сама виновата?! Да я же ничего не сделала!

Но в следующий миг все мысли разом улетучиваются из головы. Как в замедленной съемке я наблюдаю, как он наклоняется ко мне, и почва уходит у меня из-под ног, и я падаю, проваливаюсь в бездну, парю среди звезд в ночном небе и камнем срываюсь вниз к твердой поверхности земли, и все это за те доли секунды, пока его лицо приближается к моему. Я готова разбиться, разлететься на миллионы частиц и умереть…

Его губы касаются моих, и перед глазами все плывет и кружится в бешеном вихре. Исчезло всё, кроме Люциуса Малфоя, прижимающего меня к стене, и его горячих губ. Если я закрою глаза, то это будет настоящий поцелуй… а я не хочу! Но в этом есть что-то такое, чему я не могу противиться. Закрываю глаза и…

Мои губы приоткрываются.

Его тоже.

Это… так разительно отличается от поцелуев с Виктором, или Кормаком, или Роном… Боже! Я не могу так поступить с Роном!

Он хватает меня за запястья, поднимая руки вверх и прижимая их к стене над головой, и переплетает наши пальцы. Коленом раздвигает мои ноги, и я не могу сдержать короткого стона, когда поцелуй становится глубже, жестче…

Господи, помоги мне!

Внизу живота затягивается тугой узел, и я понимаю, как это все неправильно. Он ненавидит меня, а я больше всего на свете ненавижу его. Это должно было произойти с Роном, а не с Люциусом Малфоем, единственным человеком, которого я до смерти ненавижу. Почему я допускаю это? Почему не пинаюсь и не кричу, и не чувствую омерзения? Мне должно быть противно!

Но хуже всего то, что мне вовсе не противно.

Краска стыда приливает к щекам, когда он принимается раздевать меня. Он отпускает мои руки, чтобы облегчить себе задачу, и прерывает поцелуй, медленно стягивая платье с плеч, попутно помогая мне высвободить руки из рукавов. Ткань сбирается на талии, и теперь моя грудь полностью открыта его взгляду. Со стыда краснею до корней волос и тянусь прикрыться, но он перехватывает мои руки и прижимает их к стене по обе стороны от моей головы. Мне остается только наблюдать, как его бездонные серые глаза пожирают меня, лишая последних остатков гордости.

Его дыхание учащается, и, когда он вновь поднимает на меня взгляд, его глаза широко распахнуты, а зрачки расширены.

– Вы не можете, – еле слышно шепчу я.

– Не могу, – выдыхает он и обнимает меня за талию, притягивая к себе и вновь целуя. Грубо, жестко, глубоко, прижимаясь ко мне всем телом. Боже, я не могу. Я не готова…

Он чуть отстраняется, делая шаг назад, и ноги перестают держать меня. Медленно съезжаю вниз по стене, но он подхватывает меня на руки и несет к… Господи! Несет к…

Он бережно кладет меня на кровать. Я вижу только его лицо, наполовину скрытое в тени. Он склоняется надо мной, блуждая по телу взглядом. Словно странник в пустыне, набредший на оазис, пьет и никак не может утолить жажду, так и Люциус, – смотрит и не может поверить, что это не сон.

Он проводит рукой от талии вверх, к груди, накрывая ее ладонью и задевая большим пальцем сосок.

– Пожалуйста… – с мольбой в голосе шепчу я.

Он наклоняется ближе.

– Чего ты хочешь?

Чего я хочу? Господи Иисусе, я понятия не имею, чего хочу. И никогда не знала. Хочу, чтобы он умер. Хочу, чтобы он страдал. Хочу, чтобы он спас меня. Хочу, чтобы обнял и не отпускал никогда.

Он поглаживает сосок, внимательно глядя на меня.

– Отвечай, – шепчет он.

– Я хочу, чтобы вы прекратили, – в отчаянии выдыхаю я, изо всех сил пытаясь не обращать внимание на сладкую дрожь внизу живота.

Я думала, он рассмеется, но он даже не улыбается.

– Если бы ты по-настоящему хотела этого, – он наклоняется еще ниже, – ты бы сказала об этом в самом начале, – и он снова целует меня.

И… Боже мой, спаси и сохрани! Я отвечаю ему…

Я должна остановиться сейчас, иначе потом дороги назад уже не будет.

А разве уже не поздно?

Судорожно сглатываю, по крупицам собирая остатки смелости.