Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 55 страниц)

Он похож на беспомощного щенка, который ищет хозяина, безжалостно бросившего его.

Откуда-то из глубины моей души поднимаются слезы сочувствия.

А вот Люциусу незнакомы сочувствие и жалость. Он напряженно смотрит на сына.

– Иногда я задаюсь вопросом, а научил ли я тебя вообще хоть чему-нибудь, Драко? Конечно же к настоящему времени ты должен был четко выучить, что ни в коем случае нельзя опускать палочку перед противником, – выпаливает он и молниеносно взмахивает палочкой в сторону сына. – Ступефай!

Что… какого?

Шокированное выражение так и не сходит с лица Драко, пока он заваливается назад, ударяясь об пол – уже без сознания.

Пораженно наблюдаю, как Люциус с облегчением подходит к своему сыну – своему родному сыну! – и направляет на того палочку.

– Обливиэйт!

Ресницы Драко трепещут, он на мгновение открывает глаза, и в этот миг… воспоминания навсегда покидают его.

Глава 37. Любовь

Джульетта:

Уходишь ты?

Но ведь еще не рассвело.

То звонкий соловей,

не жаворонок был,

Что пением смутил

твой слух пугливый.

Он здесь всю ночь

поет на дереве граната.

Поверь мне, милый,

то был соловей.

Ромео:

То жаворонок был,

предвестник утра.

Не соловей.

Светильник ночи

сгорел дотла.

В горах родился день

И тянется на цыпочках

к вершинам.

Мне надо удалиться,

чтобы жить,

Или остаться и

проститься с жизнью.

– У. Шекспир, Ромео и Джульетта (пер. – *цитаты взяты из советской озвучки фильма Франко Дзеффирелли)

Наклонившись, Люциус дотрагивается до распростертого перед ним тела.

Это… все кажется таким нереальным. Ничего из происходящего не походит на правду. Такое чувство, что я наблюдаю все со стороны, будто смотрю фильм или читаю книгу.

Я даже не чувствую облегчения – лишь небольшое недомогание. Я полностью выдохлась. Так бывает после серьезной драки с сильным соперником.

И в каком-то смысле, я только что пережила подобную.

Люциус оборачивается, протягивая мне руку, а другой подхватывая сына.

– Давай, – тихо произносит он. – Нужно поскорее убираться отсюда.

Молча протягиваю руку, переплетая наши пальцы; он вытаскивает порт-ключ, и в следующее мгновение мы уже просачиваемся сквозь пространство, втроем…

И оказываемся в моей комнате.

Люциус сбрасывает мою руку, крепко держа сына.

– Я верну его в его постель, – произносит он. – Если он очнется где-нибудь в другом месте, это вызовет у него ненужные подозрения. – Он смотрит мне прямо в глаза. – Я быстро вернусь, и мы поговорим.

Он растворяется в воздухе, унося с собой своего сына.

Моргнув, глубоко вздыхаю.

Медленно подхожу к кровати и опускаюсь на нее, чувствуя, как каждый мускул в теле вопит от напряжения.

Главное – не забывать дышать.

Цепляюсь пальцами за край матраса – так, что почти больно.

Не знаю, что думать. Понятия не имею, что чувствовать.

Голову заполонили воспоминания о последних событиях, не оставив места ничему более.

Храбрая, умная, сильная…

Что эти слова значат для… нас?

Как это называть? Как я могу все еще использовать термин «трахаться»? После всего…

«Трахаться» означает отсутствие эмоций и чувств. «Трахаться» подразумевает грязные проулки и дешевые мотели. Простой, примитивный секс – вот что это значит.

Это слово больше не подходит.

Но тогда какое? Как назвать то, что между нами?

Легкий отрывистый звук дает мне понять, что Люциус вернулся.

Поспешно встаю, по привычке оправляя платье.

– Он… с ним все хорошо? – поколебавшись, интересуюсь я.

Он мрачно усмехается и кивает.

– А как же. Он очнется в своей кровати, и когда это случится, всё, что произошло с ним сегодня, останется в прошлом, словно этого и не было. Это не идеальный выход, но это нужно было сделать.

Это нужно было сделать. Нужно было лишить его сына воспоминаний. Именно этим ужасным, преступным, малодушным путем нам необходимо было пойти…

– Ты не должен был стирать ему память, – качая головой, шепчу я.

Он удивленно приподнимает бровь.

– А что еще, по-твоему, я должен был сделать? Предлагаешь двигаться дальше, позволяя все большему количеству людей узнавать о нас?

Его глаза вспыхивают темным, и мне это не нравится. Совсем не нравится. Я уже видела его таким раньше.

– Я был готов отпустить Уизли, – произносит он. – Его гриффиндорское благородство и нелепая уверенность в том, что он любит тебя, будут держать его рот на замке. Но мой сын…

Он умолкает, собираясь с духом.

– Он очень несдержан и неосмотрителен, – продолжает он. – Я отлично знаю его: Драко никогда не умел держать рот на замке. Если бы я оставил ему его воспоминания, то завтра к полудню об этом знало бы полмира.

И… Боже, как бы я ни ненавидела Драко, я не могу оставить это просто так.

– Он любит тебя! – возмущение бурлит во мне, но, возможно, я все же перегибаю палку – сейчас не время для сантиментов: на кону наши жизни. – Он бы никому не сказал, я уверена.

Его губы кривятся в усмешке, пока он обдумывает мои слова.

– Может быть, – произносит он наконец. – Но его длинный язык когда-нибудь накликал бы на нас беду. Подумай сама, он даже не смог удержать в тайне особое задание, что дал ему Темный Лорд – убийство Дамблдора.

Тяжело вздыхаю. Думаю, он прав, но… Господи, это слишком жестоко!

– Мы просто не можем себе позволить, чтобы он знал об этом, особенно, когда Беллатрикс подозревает нас, – продолжает он. – А теперь еще выяснилось, что и Темный Лорд, учуяв неладное, приставил к нам шпиона.

Он отворачивается, глядя в пространство невидящим взглядом, погруженный в свои мысли.

– Я знал: он что-то подозревает, – бормочет он себе под нос. – Иначе и быть не могло, ведь Антонин ему все уши прожужжал, сгорая от ревности и зависти. А уж когда я сохранил тебе жизнь, да еще и последовал за тобой во время заварушки в доме Уизли…

Хмурясь, он задумчиво почесывает лоб, а затем поднимает на меня взгляд.

– Что ты сказала ему, когда вы с ним ужинали?

– Что? – непонимающе переспрашиваю я.

Он не закатывает глаза, не отпускает язвительных замечаний в ответ на мое замешательство, как он обычно всегда делал. Ситуация слишком серьезна, чтобы отвлекаться на мелочи.

– Когда он пригласил тебя на ужин, сразу после смерти Антонина, – он стремительно подходит ко мне, – ты сказала что-нибудь, что могло бы дать ему повод подозревать…

– Нет! – ни секунды не задумываясь, отвечаю я, способность мыслить возвращается. – Я ничего такого не говорила, мы уже проходили это.

Какое-то время он изучает мое лицо, но не решается применить легилименцию.

– С чего бы тебе лгать? – задает он вопрос самому себе, после чего отворачивается и принимается ходить взад-вперед по комнате.

Наблюдаю за его быстрыми и резкими движениями. Он определенно не знает, что делать. И я тоже. Черт, мы вляпались…

– Что будем делать? – мой голос дрожит.

Его взгляд… почти дикий. Сейчас он так не похож на того мужчину, которого я знаю. Люциус Малфой, которого я знала, ничего не боялся, кроме разве что самого себя.

Лишь однажды я видела его таким, как сейчас, – в ту ночь, когда мы вместе убили Долохова.

– Не знаю, – хрипло шепчет он. – Есть какие-нибудь предложения?

Открываю и закрываю рот – должно быть, глупо выгляжу! – но не произношу ни слова. Я понятия не имею, что делать…

Он качает головой и мрачно смеется.

– Нет, конечно же, ты не знаешь, – выпаливает он, – потому что мы ничего не можем сделать.

Он направляется ко мне, и я невольно отступаю назад, потому что этот опасный огонек в его глазах пугает меня; кто знает, на что способен Люциус, когда боится?

– Подозрения моего сына и свояченицы и так уже довольно тревожный звонок, – страх в его голосе пугает меня. – Но если нас подозревает Эйвери… да поможет нам Бог. У этого человека нет ни привязанностей, ни семьи, ни скелетов в шкафу – ничего. Для него долг превыше всего, и сейчас его долгом является выяснить, что происходит между тобой и мной.

Спиной упираюсь в каменную стену.

– Все еще может устаканиться! Он не уверен пока… – еще бы в моем голосе не было столько отчаяния.

Неожиданно он хватает меня за горло, прижимая к стене, и в глазах его вспыхивает безумие.

– Пока! – шипит он. – Вот ключевое слово – ПОКА! Ради бога, да он, возможно, уже знает почти все! Ты не могла не заметить: он собирает информацию по крупицам – слово там, взгляд здесь… он видел и слышал всё…

– Тогда почему ты ничего не предпринял? – огрызаюсь я. – Если все это время ты знал, почему ничего не сделал, чтобы остановить это?

Он сильнее сжимает мою шею.

– И что я мог сделать? – он подавлен. – Если бы я выказал недовольство Эйвери или Темному Лорду касательно всего, это было бы то же самое, как если бы я открыто признался во всем. А исчезновение Эйвери повлекло бы за собой ненужные проблемы, которых и так хватало после подозрительного дезертирства Долохова. Нам чертовски повезло, что это сошло нам с рук, но если бы пропал Эйвери… – он сильнее стискивает пальцы на моем горле, пока я не начинаю задыхаться. – Так как я должен был действовать? – шепотом заключает он.

С нарастающей паникой всматриваюсь в его лицо, горло судорожно сокращается: я едва могу дышать, и… Боже, с нами все кончено, мы – покойники.

Его дыхание успокаивается, он отпускает меня, и сумасшедший блеск в его глазах постепенно сходит на нет.

Потираю саднящее горло. Он смотрит на меня, и на секунду его губы сжимаются в тонкую линию.

– Я думал, что смогу держать это в секрете, что смогу защитить нас обоих, – произносит он. – Но события сегодняшнего вечера наглядно продемонстрировали мне, насколько легко ему будет узнать правду. Если уж кто-то вроде моего сына смог сделать это, то опытному Пожирателю смерти ничего не будет стоить…

Несколько раз глубоко вздыхаю, приводя себя в чувство.

– Он не знает… – начинаю я, но он обрывает мои слова.

– Не сейчас, так потом, – в его голосе больше нет ни резкости, ни ярости. Он говорит с каким-то… почти умиротворенно и непреклонно. – И как только он узнает, пойдет прямиком к Темному Лорду. И вот тогда с нами будет покончено.

Меня начинает трясти.

– Ты уверен? – шепотом спрашиваю его.

Он ухмыляется, но в его глазах нет веселья.

– Абсолютно. Я лично избавился от стольких предателей крови… Как только Пожиратель смерти становился предателем крови, оба устранялись.

Вздрагиваю. Господи, почему? За что?

– Так не должно быть! – касаюсь ладонью его лица. Он пристально смотрит на меня, и от его взгляда кружится голова. – Почему мы не можем просто… сбежать?

А вот теперь он смотрит на меня так, словно я только что сказала, что Земля – квадратная, а небо – зеленое.

Но меня уже ничто не остановит.

– Ты и я. Почему бы нам просто не уйти? – голос надламывается. – Мы могли бы покинуть это место и уехать… куда угодно. Куда-нибудь, где никто не скажет нам, что это неправильно. Куда-нибудь, где мы сможем быть вместе, не стыдясь…

Закрыв глаза, он качает головой, как будто ему невыносимо слушать то, что я говорю.

– Ты просишь о невозможном, – напряженно произносит он.

Он открывает глаза и, сомкнув пальцы на моем запястье, убирает от лица мою руку, а затем отворачивается…

Ну уж нет, на этот раз он выслушает меня.

Хватаю его за плечи, разворачивая к себе: на его лице смешались злость и мука.

– Неужели так неправильно, что я хочу быть с тобой? – порывисто шепчу я. – Господь свидетель, это должно быть неправильно после всего, что ты сделал мне. Но я хочу, Люциус!

На минуту замираю, осознавая свои слова и понимая, что это правда. Боже, помоги мне – помоги нам обоим! – но это сущая правда.

Он напрягается, пытаясь справиться с ураганом эмоций, охватывающих его.

Но он ничего не говорит, поэтому я продолжаю.

– Это все, чего я хочу, – слова с трудом продираются через горло. – А когда ты жаждешь чего-то столь сильно, то всегда есть возможность достичь этого, не так ли?

Он вырывается из моих полуобъятий и отходит на несколько шагов, выглядя при этом, как загнанный зверь.

– Ты просишь о том, чего я даже при всем желании не могу тебе дать! – кричит он. – Ты всегда хотела того, чего я дать не могу! Сначала моей жалости, затем – защиты, потом – заботы. И ты всегда добивалась своего… но теперь ты хочешь, чтобы я отказался от всего, ради чего живу?

– Я не прошу тебя жертвовать жизнью! – мне больно. – Я просто прошу оставить все в прошлом и начать заново, Люциус!

– Заново? – скептически переспрашивает он, а затем смеется – громко, раскатисто и… с невыносимой горечью. – И как ты себе это представляешь? В течение нескольких недель после побега по нашему следу будут идти мои сподвижники, и они убьют нас в конечном счете. Я не смогу защитить тебя от гнева Темного Лорда.

Резко сглатываю.

– Орден защитит нас…

– Орден! – рычит он. – О да, твои всемогущие друзья. Скажи мне, грязнокровка, где был Орден, когда умирал Дамблдор? Где был Орден, когда я похитил тебя?

– У них столько же сил, сколько и у Пожирателей смерти! – горячо бросаю я. – Они смогли бы помочь нам, я уверена.

Он улыбается так, словно мои слова забавляют его.

– Слабо верится, что они станут помогать мне после того, как я положил жизнь на то, чтобы уничтожить их. И особенно, когда они узнают, что между нами происходит.

Мне нечем крыть. Он всецело прав. Если даже нам удастся сбежать, и мы подадимся в Орден, они скажут, что мой разум был поврежден в результате месяцев заключения, и поэтому я так привязана к Люциусу; и тогда его арестуют за изнасилование, если не что-то похлеще…

Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, пока я, наконец, не озвучиваю мысль, за которую все еще продолжаю цепляться.

– Надежда еще есть, – шепчу я.

Он качает головой, и на его лице появляется странное, обиженное выражение.

– Да пошла ты вместе со своими проклятыми идеалами, – бормочет он, отворачиваясь от меня. – Я думал, что вытравил из тебя эту дрянь еще давным-давно.

Он опирается на стену, лишая меня возможности видеть его лицо, читать его выражения… о, почему он не может открыться мне?

– Все кончено, грязнокровка.

Что?

Я…

Мы оба молчим, и тишина такая, что ее, кажется, можно пощупать.

Ледяная волна поднимается откуда-то изнутри.

– Ч-что? – запинаясь, переспрашиваю я.

Он глубоко вздыхает и вновь поворачивается ко мне, черты его лица напряжены – оно словно высечено из камня, – он не может позволить своим эмоциям выйти наружу.

Я слишком хорошо его знаю.

– Если Эйвери действительно прислали шпионить за нами, то это всего лишь вопрос времени, когда нас раскроют, – и, несмотря на его попытку скрыть этот факт, я все же вижу в его глазах вспышку подлинных эмоций. – Мы должны закончить все прежде, чем это произойдет – в таком случае ему просто нечего будет раскрывать.

.

Мир рушится вокруг меня, но я не могу вымолвить ни слова.

Сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу, пытаясь не выйти из себя.

– Я… я не понимаю, – никогда еще мне не было так трудно говорить.

Он стискивает челюсти. Он всегда так делает, когда хочет взять себя в руки. Но что бы он ни делал, его глаза всегда скажут мне, что на самом деле творится у него в душе.

– Понимаешь, – я едва слышу это в его выдохе. – Ты поняла это гораздо раньше меня. Мы должны закончить это, грязнокровка. Это единственный выход.

Закрываю глаза, захлебываясь болью. Разве это не то, чего я так хотела все это время?

Да как я вообще могла хотеть этого?

С трудом открываю глаза, заставляя себя посмотреть в лицо мужчине, который в одночасье разорвал наши сердца в клочья.

Он настроен решительно.

Между нами слишком большое расстояние… слишком… нужно подойти ближе…

Шаг вперед, и еще один, но Люциус все еще стоит на прежнем месте, хотя и выглядит так, словно изо всех сил заставляет себя не шевелиться.

– Собираешься бросить меня, после всего, что было? – дрожащим шепотом спрашиваю его. – После всего, через что мы прошли друг ради друга? После того, как ты рисковал всем, чтобы поймать меня вновь в Норе, и после того, как убил Долохова из-за меня… все это было напрасно?

Протягиваю к нему руку, но что-то останавливает меня, и я так и не решаюсь дотронуться до него.

– Из-за тебя я потеряла все! – едва слышу свой собственный голос. – Ты не имеешь права говорить мне это. Ты разрушил мою жизнь из-за своего эгоизма и слабости, а теперь собираешься сдаться без борьбы!

Он отрицательно качает головой, и в его глазах я вижу боль.

– Ты должна понять, – шепчет он. – Если Эйвери узнает о нас, он незамедлительно скажет Темному Лорду, и тогда… – он умолкает на мгновение, собираясь с духом. – Мы оба тотчас же будем покойниками, и скорее всего сам Темный Лорд окажет нам такую честь.

– Но я не понимаю! Ты столько раз говорил мне, что не боишься смерти. Если это все еще так, тогда в чем дело, чего ты боишься?

Внезапно он хватает меня за волосы и рывком притягивает к себе; я вскрикиваю от боли, но чувствую сквозь слои одежды его тело так близко, и у меня перехватывает дыхание. Ничто больше не имеет значения… я чувствую его…

Его дыхание опаляет мое лицо.

Взяв себя в руки, он ослабляет хватку, но все еще прижимает меня к себе, с отчаянием глядя мне в глаза.

– Это единственный выход, как ты не понимаешь?

Он не отвечает на мой вопрос, но ему и не нужно. Теперь я знаю, что он боится потерять. Не стоило и спрашивать.

На несколько секунд он приближает свое лицо к моему – достаточно близко, чтобы поцеловать, – и я надеюсь, что именно это он сейчас и сделает, потому что, возможно, это заставит его остаться…

Но он стискивает зубы и отстраняется.

– Ты умрешь, если я не сделаю этого, – шепчет он. – И я не хочу быть тому свидетелем.

– Я в любом случае умру! – задыхаясь, бросаю я, кладя руки ему на плечи. – Только сегодня Эйвери сказал, что мистер и миссис Уизли бунтуют против вас, и вскоре я вам больше не понадоблюсь!

Он несколько раз глубоко вздыхает, успокаиваясь.

– И это значит, что даже мне будет трудно сохранить тебе жизнь, – он говорит так тихо, что я не могу понять: дрожит его голос или нет. – Господь свидетель, Темный Лорд может запросто приказать мне убить тебя, чтобы испытать меня на верность. Но если я буду держаться от тебя подальше, тогда, может быть, он забудет о тебе и оставит в покое.

Сердце бешено колотится о грудную клетку.

– Ты бы сделал это? – стискиваю пальцами его плечи. – Если бы он приказал тебе убить меня, ты бы сделал это?

Он вздрагивает.

– Конечно, нет, – ни сомнений, ни колебаний, лишь холодная уверенность в голосе.

– Трус, – шепчу я.

Он почти усмехается.

– Разве не этого ты хотела, грязнокровка? – шепчет он. – Снова и снова ты пыталась положить всему конец, но я не позволял. Ты никогда не хотела, чтобы я приближался к тебе.

Я чуть ли не смеюсь истерически.

– Это вовсе не облегчает того, как жестоко ты поступаешь со мной сейчас, Люциус! – в моем голосе звенит ярость. – Ты и сам знаешь, что я не могла прекратить это. Да, я хотела, чтобы все закончилось, но ничего не могла сделать!

Тянусь к нему и беру его лицо в свои ладони, заставляя посмотреть мне в глаза: серые и холодные, они затягивают меня, и я погружаюсь глубже, растворяясь в них без остатка, почти сходя с ума от отчаяния, и в этот момент слышу отголосок мыслей, которые никак не могут принадлежать мне.

Мне жаль, мне так жаль. Я не хочу делать этого…

Голос пропадает так же внезапно, как и появился.

Молча прихожу в себя.

Жаль, что я не владею легилименцией и не могу использовать ее, когда меня не вынуждают проявлять что-то наподобие стихийной магии. Я бы все отдала, чтобы узнать, о чем он думает.

Но сейчас мне достаточно и того, что я услышала. Он не хочет уходить. И я знаю об этом.

Приподнимаюсь на цыпочки и касаюсь его губ своими, обнимая его за плечи, и на мгновение стена, что он пытался выстроить, падает: он расслабляется, подаваясь навстречу, углубляет поцелуй – глубже, жестче! – и обнимает меня за талию, прижимая к себе…

Все кончается внезапно. И мне становится так холодно и одиноко.

– Нет, – он не смотрит на меня, и в его голосе смешались горечь и боль. – Черт возьми, ты просто обязана позволить мне сделать это.

Он стремительно подходит к двери и поворачивается ко мне.

Меня начинает трясти: надвигающаяся агония совсем близко. Когда он покинет комнату, все будет кончено, и тогда… Боже, что тогда? Что останется мне, когда он уйдет?

Он не умрет. Ты все еще будешь видеть его каждый день.

Но это не то же самое. Я не хочу просто видеть его. Я хочу быть с ним каждую секунду.

Он с такой силой сжимает дверную ручку, что его пальцы белеют.

Да и сам он – сплошное белое полотно. Лицо, будто застывшая маска с зияющими черными дырами глазниц.

– Я делаю тебе больно, но это ради твоего же блага, – бросает он дрожащим голосом. – Ты должна забыть все, как будто ничего не было. Мы оба должны забыть.

Но… но как я могу обещать это? Он прекрасно знает, что я скорее забуду собственное имя, чем все, что было.

И судя по его взгляду, он чувствует то же самое.

Глубоко вздыхаю, все внутри скручивает от подступающей боли.

– Ради нашего блага, Люциус? – едва слышный шепот – на большее я не способна.

Молча он долго всматривается в меня.

Это кошмарное молчание хуже всего, хуже всех пыток, которые я пережила, потому что тогда я хотя бы знала, что боль когда-нибудь закончится.

– Когда-нибудь ты поймешь, – напряженно произносит он, и в следующее мгновение, развернувшись, выходит из комнаты, хлопая дверью так, что мне кажется, покачнулась даже комната.

Смотрю прямо перед собой, закрытая дверь плывет перед глазами.

С минуту вслушиваюсь в оглушающую тишину, надеясь – нет, молясь! – чтобы он вернулся, чтобы не смог уйти, чтобы не разбивал мое сердце…

Кажется, прошла вечность, наполненная невыносимой надеждой, – и вот я слышу удаляющиеся шаги. Подальше от меня, и еще дальше, от всего, что когда-либо было между нами.

Мир вокруг покачнулся, и я резко то ли вздыхаю, то ли всхлипываю, пытаясь проглотить слезы.

Голова кружится.

Холодно.

Слезы… бурлящим потоком поднимаются во мне, грозя поглотить меня, уничтожить, утопить в боли и страданиях…

– Я люблю тебя, – шепот срывается с губ.

Но тишина и пустота комнаты поглощают эти слова.

Его нет. Действительно… он просто… ушел.

Рыдания рвутся наружу, сжигая меня изнутри, и, совершенно ни о чем не думая, я бегу в ванную, зажимая рот рукой, потому что желудок нестерпимо ноет и крутит, как будто я на одной из тех сумасшедших каруселей в парке аттракционов, после которых вворачивает наизнанку. Босые ступни касаются холодного пола, пока я так отчаянно пытаюсь убежать от своих чувств.

Не могу дышать.

Не могу ясно мыслить.

В голове бьется одна мысль: «Он ушел». Все кончено. Больше никогда… он бросил меня…

И я люблю его. Боже, помоги мне, но я люблю его!

Врываюсь в ванную и едва успеваю добраться до унитаза, как меня выворачивает.