Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 55 страниц)

Глава 39. Пагуба

Предчувствует душа моя, что волей звезд туманных и далеких, началом несказанных бедствий будет ночное это празднество, оно конец ускорит ненавистной жизни, что теплится в груди моей, послав мне безвременную злую смерть. Но тот, кто держит руль моей судьбы, уж поднял парус! – Уильям Шекспир, Ромео и Джульетта (цитата из советской озвучки культового фильма Франко Дзефирелли)

Никто не должен узнать. Никто и никогда не должен узнать.

Я полагала, ты не собираешься даже думать об этом.

Ох, если бы все прошло только потому, что я не думаю об этом… Если бы я могла спрятаться под одеялом и терпеливо ждать утра, как тогда, когда я была маленькой девочкой и боялась темноты…

Если бы, если бы… «Никогда не говори «если бы», – так поучал меня папа.

Не стоит думать об этом. Если я не буду напоминать об этом даже себе, то никто и не догадается.

Не будь дурой. Они все равно узнают рано или поздно. Видишь ли, это станет чертовски заметно.

Нет, если… если я умру раньше.

Так теперь ты хочешь умереть? После всего, через что прошла?

Я не это имела в виду. Но… ладно, в конце концов это когда-нибудь произойдет, не так ли? Люциус должен будет убить меня, чтобы доказать свою преданность Волдеморту. Ну и не только для этого, но факт в том, что ему придется это сделать.

Ты же знаешь, он не будет. Не сможет. Он уже говорил об этом.

Так на что же тогда он надеется? Что я вдруг стану абсолютно незаметной, все разом забудут о моем существовании и оставят в покое?

Боже мой… наверное, именно на это он и надеется.

Что ж, вряд ли это кончится добром. Скоро ты станешь слишком заметной.

И что же мне делать? Я не смогу скрывать это вечно.

Но и сказать ему… тоже не могу.

Может, притормозишь и подумаешь о том, что это, возможно, единственная вещь, которая может тебя спасти?

Спасти меня? Что-то не верится. Нет, он никогда не узнает. Да он убьет меня!

Он же говорил, что не убил бы тебя, если бы Волдеморт приказал ему. Так что же изменилось теперь?

Просто… из-за этого! Наверное, самый страшный его кошмар все-таки стал явью.

И пусть даже он не убьет меня сам, если узнает… нас обоих убьют, когда правда всплывет.

И что будешь делать? Ждать, пока они не узнают все раньше него? Он – твой единственный шанс на спасение.

Но как же он сможет нас вытащить? Он ни за что не покинет ряды армии Волдеморта, это совершенно точно. Так как же он собирается спасти нас на этот раз?

Он спасет тебя, Гермиона. Он всегда тебя спасает.

Но… с чего бы ему спасать меня, когда он узнает, что случилось?

Потому что ты единственная, кто когда-либо что-то для него значил.

Неправда. То, во что он верит, – для него весь мир.

И он отказался от всего этого ради тебя.

* * *

Медленно обхожу стол, разливая вино в кубки и не поднимая глаз на тех, кому прислуживаю.

Уже насмотрелась, когда час назад мы с Роном вдвоем обслуживали их. Хватит! Если взгляну на них, они точно догадаются – у меня все на лице написано.

Украдкой бросаю взгляд на Рона, разливающего вино напротив. Он уже не злится так сильно, как в прошлый раз, когда мы изображали домовых эльфов на званом обеде Пожирателей смерти. Я бы даже сказала, он безразличен ко всему. Он устал бороться. Вся его ярость – это лишь напускное, чтобы справиться со всем, что происходит.

И это моя вина. Я виновата в том, что он сдался: он возлагал на меня такие надежды, а я его предала.

Опускаю голову, подавляя гложущее чувство вины.

Наполняю кубки. Один, второй, третий, четвертый, пятый…

Сердце пропускает удар, когда возле очередного кубка я вижу бледную ладонь с узкими длинными пальцами.

Задержав дыхание, осторожно наливаю вино.

Дыши. Дыши и не смотри на него.

Несмотря на дрожащие руки, мне удается не пролить ни капли.

Но я чувствую на себе взгляд: он наблюдает за мной.

По спине бегут мурашки, и, дабы отвлечься, я отворачиваюсь.

Эйвери сидит неподалеку от Люциуса и наблюдает, как тот не сводит с меня глаз…

Вдруг он переводит свои блекло-голубые глаза на меня.

Поспешно опускаю голову и перехожу к следующему кубку.

Но боковым зрением я вижу, что Люциус все еще смотрит на меня.

Отвернись, бога ради! Все смотрят на нас, все знают, нам ничего не удастся скрыть.

Минуту спустя мы с Роном встречаемся в конце стола и, обменявшись взглядами, возвращаемся к своей скамье у стены, где в тени нас никто не видит.

Какое-то время мы сидим в тишине, что не так уж и неловко, учитывая наши отношения в последнее время.

Что ж… может, это только мне так кажется. Может, Рону и не по себе находиться со мной в абсолютной тишине, но мне – нет. Если быть откровенной, я молчу, потому что у меня сил нет о чем-то болтать. Я так устала.

Ну, это неудивительно. Говорят, такое бывает…

– Как ты думаешь, когда все это закончится? – Больше всего на свете хочу заставить свои мысли замолчать.

Он грустно вздыхает.

– Скоро. Надеюсь. До рассвета-то они должны убраться восвояси, разве нет?

– Почему? – спрашиваю его, нахмурившись.

– Ну… – он смотрит на меня, – лодка. Она нужна им, чтобы переплыть озеро, так?

– Разве нельзя сделать это после рассвета?

Он отрицательно качает головой.

– Она появляется только ночью. Я думал, ты знаешь.

– Нет, – рассеянно отвечаю я. – Почему только ночью?

– Не знаю, – он задумчиво почесывает нос. – Я просто слышал, как Беллатрикс говорила об этом Долохову давным-давно, – внезапно его озаряет. – Должно быть, это для большей защиты. Лодку ведь труднее увидеть в темноте.

Обдумываю его слова и киваю. В них есть смысл, и потом… с чего бы Рону лгать мне? И кроме того, теперь понятно, почему я пересекала озеро только ночами и никогда не видела солнца. Я больше никогда не увижу солнце. Разве что только во сне.

– Забавно думать об этом, ты не находишь? – бормочет он, глядя на людей, сидящих за столом. – Думать о том, что они скоро поедут домой. У них же, наверное, у всех есть нормальная жизнь, помимо того, что они делают для Сама-Знаешь-Кого. Дом, семья, работа…

Он замолкает.

Тяжело думать об этом, но поток мыслей уже не остановить. Люди, с которым мы сражаемся, те, кто творит ужасные вещи во имя своего повелителя и по его приказам… у них могут быть вполне обычные жизни.

Оглядываю стол, пытаясь не задерживать взгляда на Люциусе. Боковым зрением вижу его светлые волосы, но не буду смотреть на него, не стану, не буду…

Глаза отказываются подчиняться мне, и я невольно начинаю его разглядывать.

Он все еще смотрит на меня. Макнейр сидит рядом с ним и что-то оживленно рассказывает, но он, кажется, совсем не слушает.

Как сказать ему? Знаю, что не должна молчать, но… с чего начать? Правда его уничтожит.

Уничтожит его, как он уничтожил тебя.

Провожу рукой по животу.

Люциус продолжает смотреть на меня со странной смесью жажды, голода и ненависти в глазах, и… Боже, это так опасно! Любой, едва взглянув на нас, сразу все поймет. Да у нас на лицах все написано.

Перевожу взгляд на Эйвери, который тоже пристально смотрит на меня, но в его глазах я ничего не могу прочесть – они пустые, словно он вообще смотрит сквозь меня, но это не так, и на губах его играет легкая усмешка.

От его вида кровь стынет в жилах, и я поспешно отдергиваю руку от живота.

– Ты в порядке, Гермиона?

Рон оказывается моей спасительной соломинкой: поворачиваюсь к нему лицом.

– Что такое? – шепчет он.

– Ничего, – голос дрожит. – Ничего.

Несколько секунд он смотрит на меня, а затем вновь поворачивается к столу.

– Беллатрикс выглядит не слишком радостной, – произносит он. – Взгляни на нее. Ставлю пять галлеонов, она собирается что-то выкинуть.

Проследив за его взглядом, вижу, что Беллатрикс смотрит то на Люциуса, то на меня, и в ее глазах полыхает ярость. Резко опускаю голову, чтобы не давать ей лишний повод для подозрений…

Лишний повод? Скоро у нее будет реальный повод подозревать.

О господи, что же делать?

– Скука! – каркает Беллатрикс, и наступает гробовая тишина.

– Иисусе, – тяжело выдыхает Рон, но мне почему-то не смешно: кто знает, что придет в голову этой чокнутой.

Окидываю взглядом стол: Драко хитро улыбается своей тете, Люциус наконец отвернулся от меня и обратил внимание на поднявшуюся со своего места и энергично вышагивающую по комнате Беллатрикс.

– Нашей компании для тебя недостаточно, Белла? – улыбнувшись, Эйвери отпивает из кубка. – Прости. Впредь будем из кожи вон лезть, чтобы тебе было весело…

– Ой, прекрати, – отмахивается она от него. – Я никогда не говорила, что с вами скучно, просто подумала, что было бы неплохо, если бы нас как-то развлекали во время ужина.

Ее взгляд останавливается на мне, и меня охватывает ужас.

Нет… нет…

Что ей нужно? Вопли боли от заклятия Круциатус во время вечерней трапезы?

Но она произносит вовсе не то, что я ожидаю услышать.

– Хочу музыки.

Нервный смешок проносится по комнате, и женщина, которой я не знаю, произносит:

– Ну, мы всегда можем поколдовать для тебя, коли желаешь…

– О, ради бога, – лениво тянет Люциус. – Мы что, должны потакать всем твоим капризам? Ты так эгоистична и избалована, что требуешь прервать ужин и развлекать тебя?

Невольно усмехаюсь.

Ошибка. Она вновь смотрит на меня, но на этот раз ее взгляд намного жестче.

Улыбка моментально сходит с лица, и меня пробивает озноб. В панике смотрю на Люциуса, но он не обращает на меня внимания, а взирает на Беллатрикс с такой ненавистью во взгляде, словно придушил бы ее, будь они наедине.

Только она не замечает этого.

– Думаю, грязнокровка могла бы спеть для нас.

Меня прошибает холодный пот. Что… почему?

– Какого черта? – хмуро бросает Люциус.

Она резко оборачивается к нему.

– А почему бы и нет, Люциус? Почему? Уверена, у нее ангельский голосок.

Едва слышное хихиканье проносится по комнате, но большего поощрения Беллатрикс и не нужно. Она подходит ко мне, пошатываясь от выпитого за ужином вина, и грубо хватает за руку, поднимая меня на ноги.

– Оставь ее, – Рон тоже поднимается на ноги, но я качаю головой, безмолвно умоляя его не вмешиваться: не хочу, чтобы он снова пострадал из-за меня.

– Заткнись, Уизли. Или хочешь, чтобы я наложила на нее Круцио? – угрожающе шипит она. – Как знать, возможно, это будет более интересным зрелищем.

Рон моментально теряет весь запал, яростно сверкая глазами, а Беллатрикс победно скалится.

– Ну? – истерически выкрикивает она.

Рон сжимает кулаки и опускается обратно на скамью.

– Ха! – каркает ведьма, и меня передергивает, а она уже тащит меня в центр комнаты. Замираю на месте, когда она отпускает меня, и чувствую, как перед глазами встает пелена, а в голове шумит. Боже, нет, мне плохо…

Глубоко вздыхаю, и зрение становится чуть четче.

В оцепенении смотрю на людей сидящих передо мной. Многих я не узнаю. Мужчины и женщины разных возрастов. Некоторые вполне привлекательны, кто-то – ничем не примечателен, а иные – откровенно уродливы. У одного мужчины столько шрамов, что кажется, у него только один глаз и половина носа. А у одной из женщин настолько широкие брови, что невольно задаешься вопросом, как она еще может что-то видеть. Рядом с ней женщина с такой бледной кожей, ярко-красными губами и белоснежными зубами, что у меня мелькает мысль: она вампир…

А вот и знакомые лица: Макнейр, Крэбб, Гойл и Нотт. Драко, чей взгляд горит в предвкушении моего унижения. Эйвери, как всегда, спокоен и холоден, не упускает ничего из виду. И Люциус… Люциус…

Прищурившись, он невозмутимо смотрит то на меня, то на Беллатрикс, но я прекрасно вижу, что он в ярости. И эта ярость направлена на нее…

Беллатрикс с грохотом садится на свой стул, улыбаясь, как сумасшедшая.

– Так, – начинает она, изогнув бровь и садистски ухмыляясь, – и чего ты ждешь? Пой!

Господи, этого не может быть. Я не могу сделать это, только не в присутствии всех этих людей.

С трудом сглатываю, губы дрожат.

– Пожалуйста, я не могу…

Она сцепляет руки в замок.

– О, какая скромность! Но ты, кажется, меня не поняла, – стальные нотки появляются в ее голосе. – Я хочу развлечься, поэтому ты споешь для нас. Я всегда получаю то, что хочу…

– Беллатрикс, – обрывает ее Люциус, и его голос звенит сталью, – не так уж сильно тебе нужно это развлечение. Оставь грязнокровку в покое.

Прищурившись, она пропускает его слова мимо ушей.

– Пой, я сказала! Пой! – она ударяет кулаком по столу.

Украдкой смотрю на Люциуса: он хмуро взирает на Беллатрикс и, кажется, вот-вот начнет кричать на нее. Не могу этого допустить, иначе подозрения только усилятся. Господи, как же хочется провалиться сквозь землю.

Несмотря на жгучее унижение, в голове всплывают строки одной песни, которую мне пела мама, когда я была маленькой, и слова которой я при некой доле везения могла бы вспомнить.

– Есть г-город на свете, где м-много прелестниц…*

Кто-то засмеялся.

Запнувшись, опускаю голову, и по щеке стекает слеза стыда.

– Хватит, – резко бросает Люциус.

– Ой, да ладно тебе, – вмешивается незнакомый мне мужчина.

Сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, в голове вновь шумит. Боже, мне нехорошо, перед глазами все плывет…

– Не нахожу ничего веселого в публичном унижении, – отвечает Люциус. – Все, чего вы добьетесь, это сомнительное веселье для себя и страдания – для нее. В этом нет необходимости.

– Я смотрю, ты запел по-другому, Люциус, – огрызается Беллатрикс.

Иисусе, да заткнись ты! Заткнись!

Головокружение становится невыносимым, и я закрываю лицо руками и потираю глаза, чтобы прийти в себя, но комната все еще расплывается.

– О, вы только посмотрите на нее! – язвительно произносит Беллатрикс. – Прости, если расстроила тебя, бедненькая грязнокровочка.

– Да замолчи уже, Белла! – повышает голос Люциус. – Ты как ребенок, ей-богу!

Я едва понимаю его слова. Едва понимаю, что происходит вокруг. Мне вдруг становится так легко, в голове пустота, а ноги будто ватные…

Словно издалека доносится скрип ножек отодвигаемого стула.

– Грязнокровка?

Голос Люциуса – последнее, что я слышу перед тем, как потерять сознание.

* * *

– …просто оставь ее. Она упала в обморок, но с ней все будет нормально…

– Нет, спасибо. Спускайся вниз, я скоро к вам вернусь.

Кромешная темнота. И голоса…

А еще… тепло. И лежу я на чем-то мягком…

– Думаешь, я оставлю тебя наедине с ней? Не смеши меня…

– Бога ради… ты что, еще недостаточно сегодня натворила? Убирайся и постарайся не превратить вечер в еще бОльшую клоунаду, когда спустишься вниз!

Комкаю в руках ткань под собой: мое покрывало.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? – выплевывает она.

– Как хочу, так и разговариваю, – в тон ей отвечает он. – Ты хуже пиявки!

Воцаряется тишина.

В голове туман. И тупая, пульсирующая боль…

– У нас гости, Люциус, – шипит он. – Предлагаешь мне спуститься вниз и сообщить, что ты остался с ней наверху? Уверена, это будет очень занимательно, если не сказать – крайне интересно…

– Прекрасно, – взрывается он. – Иди! Но если посмеешь распространять эту грязную ложь среди наших друзей, тогда у меня состоится весьма интересный разговор с женой о том, что у меня была связь с тобой, – он угрожающе растягивает слова. – Ты ведь помнишь мою жену, Беллатрикс? Кажется, вы пару раз встречались.

Какое-то время я слышу только ее тяжелое дыхание.

Хочется открыть глаза, но я сдерживаюсь.

– Ну и развлекайся со своей грязнокровной шлюхой! – разъяренно бросает она и, развернувшись, покидает комнату, громко хлопнув дверью.

Облизываю пересохшие губы, все еще не открывая глаз. Он… он здесь, наедине со мной впервые за столь долгое время, и мне не хочется разрушать этот момент.

Матрас рядом со мной прогибается, и я чувствую прикосновение к своей щеке (его прикосновение); Люциус заправляет мне за ухо локон волос.

Заставляю себя дышать ровно, и это очень нелегко, потому что сердце бьется со скоростью тысяча ударов в минуту.

Пытаюсь мыслить связно сквозь туман в голове.

Что-то он не слишком старается держаться от тебя подальше.

Я все еще не хочу открывать глаза. Как только он убедится, что со мной все хорошо, он тут же уйдет, я уверена в этом.

А если все же старается? Разве ты не хочешь, чтобы вы оба были в безопасности?

Кого я обманываю? Мы больше никогда не будем в безопасности.

Он берет меня за руку, переплетая пальцы с моими. Крепко. Большим пальцем вырисовывая замысловатые узоры на моей коже.

Скажи ему.

Не могу.

Он заслуживает хотя бы знать.

Он не заслуживает ничего! Он – бессердечное чудовище.

Но ты все равно полюбила его.

В мысли врывается его голос – такой тихий, что я едва слышу его…

– Ты об этом пыталась мне сказать, грязнокровка?

Сердце заходится от страха, но… он же не может иметь в виду… это. Он не знает об этом пока что, хвала Господу.

Тогда что он имеет в виду?

О чем я пыталась ему сказать? Одному Богу известно, что это может быть; есть столько всего, о чем я неоднократно хотела ему поведать.

Замираю, ожидая его пояснений.

Но он молчит. В конце концов, он же думает, что я без сознания.

Ох, это так глупо. Пора прекращать притворяться. Он должен уйти; если задержится здесь, вызовет ненужные подозрения, и после всего, что мы пережили, идти на такой риск неразумно.

Очень медленно, часто моргая, открываю глаза.

Он немедленно склоняется надо мной, вглядываясь в мое лицо, и он настолько близко, что почти приходится скосить глаза.

– Люциус? – шепчу я.

Он так крепко сжимает мою руку, будто хочет ее оторвать.

– Я здесь, грязнокровка.

Я готова расплакаться, услышав эти три слова. Два самых желанных слова вкупе с одним – самым ненавистным. Не в этом ли весь он?

На какое-то время мы замираем: одной рукой он сжимает мою ладонь, а другой – гладит по щеке. Никто из нас не говорит ни слова и, возможно, даже не думает. Мы просто смотрим друг на друга.

Сердце колотится так сильно, что почти больно. Возможно… возможно, это именно тот момент…

Но Люциус внезапно разрушает магию, и я даже благодарна ему за это.

– Можешь сесть? – тихо спрашивает он.

Киваю и приподнимаюсь на кровати. Голова немного кружится, но он крепко держит меня, и вскоре все проходит.

Прищурившись, он изучающе разглядывает меня.

– Что с тобой случилось внизу? – спрашивает он наконец.

Скажи ему.

Как?

Судорожно сглатываю.

– Не знаю. Внезапно почувствовала головокружение и… это последнее, что я помню.

Он вопросительно приподнимает бровь.

Наскоро соображаю, что придумать в оправдание; нельзя, чтобы он узнал. Не сейчас.

– Раньше, когда я была маленькой, у меня иногда случались приступы усталости. Ничего страшного, правда…

Боже, почему я такая трусиха?

Его бровь выгибается еще сильнее. Он ни на гран не поверил моим словам.

– Если ты плохо себя чувствуешь, я должен об этом знать, – абсолютно спокойным голосом поясняет он. – Я помогу тебе, но сначала скажи мне, что с тобой.

Плохо себя чувствую? Я могла бы громко засмеяться…

Могла бы.

Скажи ему.

Знаю, я должна сказать. Он должен знать. Только он может защитить меня. Больше никто.

Глубоко вздыхаю, уже готовая было выложить правду, но он меня опережает.

– Тебе надо больше есть, – говорит он, и на прикроватном столике появляется поднос с едой: большая чашка мясного бульона, кусок хлеба, яблоко и плитка шоколада.

Он пристально смотрит на меня.

– Ты недостаточно ела в последнее время. – Он тяжело вздыхает. – Я не очень… хорошо о тебе заботился. Если твое недомогание из-за меня, то поверь, я не хотел этого.

Еще несколько секунд мы молча смотрим друг на друга.

– Тебе лучше вернуться вниз, – смотрю ему прямо в глаза. – Не стоит находиться здесь дольше необходимого, это вызовет еще больше подозрений.

У него дергается щека.

– Сначала я должен убедиться, что с тобой все будет хорошо.

Слезы жгут глаза. Сжимаю губы. Он снова рискует всем ради меня.

О, почему мы должны быть заперты здесь? Почему не можем быть свободны, оба? Это то, чего я хочу, и чего хочет он… в глубине души.

Скажи ему.

– Я правда стою этого? – шепчу я. – Я же просто грязнокровка, Люциус. Ты никогда не устаешь твердить мне это. Как я действительно могу стоить таких неприятностей?

Глубоко вздыхая, он сжимает губы в тонкую линию.

– Это просто ужин, – бормочет он. – Подождет.

Всего несколько слов, но они сказали мне всё, что я хотела знать.

Губы кривятся в горькой усмешке.

– Ну а твоя репутация? Тоже подождет, Люциус? – мой голос пронизан страхом. – А долг, убеждения… отодвинешь это на второй план из-за меня?

Он сильно хмурится.

– К чему ты клонишь? – очень-очень тихо спрашивает он.

Прикусываю губу.

Надо сказать ему. Я должна. Только это может меня спасти. Он и так сильно рисковал этим вечером… на какой риск он пойдет, чтобы спасти меня, когда узнает?

Но как сказать ему? С чего начать?

Неплохо будет для начала открыть рот и произнести пару слов.

Он убьет меня.

Ты все равно умрешь – от его рук или от чьих-то еще, – когда они узнают обо всем. Тебе нечего терять, но в случае выигрыша ты получишь ВСЁ.

Скажи ему.

– Я… я…

Он хмурится еще сильнее, и застывшим взглядом смотрит на меня. На какой-то миг мне кажется, что я вижу ужас в его глазах.

– Что, грязнокровка? – я едва слышу его шепот.

Скажи ему.

У меня перехватывает дыхание, и я всем сердцем молюсь Богу, в которого перестала верить уже давно.

– Я беременна.

* – вольный перевод старой ирландской песенки Cockles & Mussels

Есть город на свете,

Где много прелестниц,

Но Молли Мэллоун на весь Дублин одна.

И в утренней неге

Толкает телегу,

В ней мидии, устрицы

Свежи совсем!

Тут свежие устрицы, мидии тоже.

Скорей покупайте,

Вкусней не найдешь!

На ярмарке рыбой

Торгует, но видно,

Такая судьба уготована ей.

Мать Молли когда-то

По улочкам града

Бродила с лотком,

Полным устриц живых.

Бедняжка простыла,

От жара в могилу

Слегла, но никто не заметил, увы.

И темною ночью,

Едва сомкнешь очи,

Как слышишь: телега скрипит по двору.