Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 55 страниц)

Клянусь, я больше никогда не буду жаловаться на свою внешность.

Но это еще не конец.

Мои волосы… продолжают меняться. Их цвет. Вместо мышиного коричневого, они отливают золотисто-каштановым цветом и мягкими кольцами ложатся мне на плечи, струясь каскадом и блестящими волнами.

И… есть что-то еще. В самих чертах моего лица.

Изменение незначительно, но, в то же время, весьма заметное. Лицо приобретает утонченность. Глаза распахиваются чуть шире, а ресницы становятся длинными, как у Дюймовочки. Румянец возвращается на скулы, а губы теперь пухлые и нежно-розовые.

Я выгляжу… прекрасно. Я едва могу описать это. Я все еще я, но выгляжу по-другому. По сравнению с этим мое преображение на Святочном балу просто каламбур.

Все мои изъяны исчезли без следа, будто кто-то стер их ластиком и взамен нарисовал привлекательные детали.

– Смотри, что мы можем сделать для тебя, – дыхание Люциуса коснулось моих волос. Его голос звучал… странно. – Кому нужна любовь, когда у него есть такая внешность? Солидные мужчины будут падать к твоим ногам. Из-за такой красоты вспыхивали войны. Твоя внешность может принести тебе власть и богатство, какие тебе даже и не снились.

Я смотрю на него. На его лице играет легкая улыбка.

– Любовь не идет ни в какое сравнение с тем, что мы предлагаем тебе, – шепчет он.

Я вновь смотрю в зеркало на свое прекрасное и совершенное лицо, и подавляю желание захихикать. Я и сама не знаю, почему?

Поднимаю взгляд на Люциуса, и вижу взгляд, который никогда не видела прежде. Это не ненависть или презрение. Ничего похожего на то, что я видела, когда он пытал меня. Его веки опущены, он смотрит прямо мне в лицо, и на мгновение едва заметная улыбка касается его губ.

Это… странно.

Заклинание, удерживающее меня у стены, ослабевает, и я почти падаю на пол, но тут же восстанавливаю равновесие.

Люциус встает прямо передо мной и смотрит мне в глаза.

– Давайте договоримся, мисс Грэйнджер, – он изящно приподнимает бровь. – Вы все нам расскажете в обмен на внешность, которую имеете сейчас.

Я сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться вслух над этим "предложением". Если он думает, что я сдам Гарри в обмен на красоту, тогда он совсем не разбирается в людях.

Я еще раз бросаю взгляд на свое привлекательное отражение, мысленно прощаясь с ним.

– Нет, – твердо говорю я.

Едва я произнесла это, как мой прежний облик вернулся ко мне.

По крайней мере, мои волосы и зубы нормальные.

Я вижу, что Люциус пристально смотрит на меня.

– Дура, – шепчет он так, что только я могу слышать его.

– С меня хватит! – внезапно кричит Беллатрикс. Я вздрагиваю, разрывая зрительный контакт Люциусом. Я почти забыла, что она и Долохов все еще здесь.

Она подлетает к нам с яростным выражением лица и хватает меня за волосы, вытаскивая в центр комнаты. Кожу головы нестерпимо жжет, я падаю на колени.

Какого черта? Еще секунду назад она смеялась надо мной, а сейчас…

Она тянет меня за волосы, и с нотками истерики говорит мне на ухо:

– Почему? А? Я спрашиваю, почему? – ее голос срывается на визг. – Почему ты не говоришь? Что ты выигрываешь от своего упрямого молчания? Почему бы тебе не делать так, как тебе говорят?

Я слышу, как Люциус отвечает за меня.

– Она неспособна на это, Белла…

– Неправда! – обрывает она его. Она сильнее хватает меня за волосы, еще чуть-чуть и она вырвет мне клок. Сильная боль вынуждает меня ответить, хотя я знаю, что сделаю только хуже.

– Я… простите, но я не скажу вам, где Гарри.

– СКАЖЕШЬ! – кричит она мне прямо в ухо: кажется, барабанная перепонка сейчас лопнет. – Я НЕ СОБИРАЮСЬ МИРИТЬСЯ С ТАКИМ… УПРЯМСТВОМ И НЕПОВИНОВЕНИЕМ! МЕНЯ ТОШНИТ УЖЕ ОТ ТЕБЯ, ТЫ СЛЫШИШЬ?

Я чувствую ее рваное дыхание на своей щеке. И теперь точно знаю – Гарри был прав, когда говорил, что эта женщина абсолютно сумасшедшая.

Она поднимает палочку…

– КРУЦИО!

О, Господи, только не это! Я не выдержу. Такое чувство, будто с меня сдирают кожу, а кости охвачены огнем, словно через меня пропускают ток и режут лезвиями…

Белла прерывает заклинание, но все еще держит меня за волосы.

– Скажи! НЕМЕДЛЕННО ГОВОРИ, ГДЕ ОН!

Пот выступил на моем лице. Я чувствую его соленый вкус на губах.

Скажи ей, Гермиона.

НЕТ!

Я не скажу. Я не предам Гарри.

Беллатрикс Лестрейндж выпрямляется и снова накладывает на меня Круцио.

А потом еще.

И еще.

И опять, и вновь, еще раз.

Это никогда не кончится, НИКОГДА! Боль и агония, агония и боль, я не смогу пережить это…

Бесконечная пытка. Пытаюсь считать, но жгучая боль затмевает все.

Погружаюсь в темноту. Тянусь к ней. Теряю сознание, но все еще чувствую боль. Сквозь темноту. Слышу какой-то звук и свое собственное сердцебиение. Больше ничего. Я словно плыву в вакууме, окутанная болью.

Господи-Боже, почему она не прекратит? Почему? ПОЧЕМУ?

– Круцио! КРУЦИО!

Глухие звуки ударов ног о каменный пол и чьи-то неразборчивые крики – бессмысленные, ничего не значащие крики агонии. Мои собственные.

Я больше не могу, НЕ МОГУ!

Крик, дрожь, судороги и корчи… кажется, я умираю, снова и снова…

Лезвия, ножи, пилы.

Огонь, кислота, лед.

Плоть. Кость. Кровь.

Ясейчасумру Плеватьнавсе Нетничегохуже… чем… это…

Заклятие вновь отпускает. Я жду в забытьи.

Но боль не возвращается. Я постепенно прихожу в себя, темнота отступает.

Открываю глаза, но ничего не вижу. Приподнимаюсь, опираясь на локти, желудок крутит так, словно там идет атомная война. Я приподнимаюсь еще выше, и меня выворачивает наизнанку.

Дрожь сотрясает меня, пока я смотрю на лужу собственной рвоты. Как во мне могло оказаться так много, если в последние дни я очень мало ела? Лужица достигла моих рук, а кусочки еды застряли в волосах.

Но ни один из них даже не пикнул от отвращения, как я ожидала. Люциус просто направил свою палочку на лужу – и все исчезло.

Вполне вероятно, что он уже делал это раньше.

Я поднимаю взгляд на его лицо, больше всего на свете желая увидеть в его глазах хоть каплю сочувствия.

Но, нет. Пустота. Пустые серые глаза.

– Так ты будешь говорить? – спрашивает он.

Я хочу. Господи, помоги мне, но я хочу все им рассказать.

Но не могу!

Я молчу, из последних сил борясь с инстинктом самосохранения. Лишь бы не сказать им ничего.

Я плотнее сжимаю губы. Молчать, молчать, молчать!

Он пристально смотрит на меня тяжелым взглядом.

– Говори, сучка! – кричит Беллатрикс. Я слегка поворачиваю голову и вижу, что Долохов буквально держит ее.

Вновь поворачиваюсь к Люциусу.

– Только не говори мне, что хочешь еще раз испытать боль, грязнокровка, – очень тихо потягивает он. – Мы не отступим, пока не узнаем все, что нам нужно. Ты прекрасно это знаешь. Какой смысл и дальше упрямиться?

Сделай это, скажи им!

Ни за что!

Некоторое время Люциус смотрит на меня выжидающе, а потом направляет на меня свою палочку.

– Круцио!

Ужасающей силы волна боли пронизывает мое тело, как будто я лежу на битом стекле, впивающемся в мое истерзанное тело; и оно проникает до самых костей, оставляя на коже глубокие порезы, заставляя меня истекать кровью. Боже милостивый, я больше не могу!

– НЕТ! – стоит мне закричать, как боль уходит.

Я смотрю на Люциуса, на его лице ни единой эмоции, будто маска. И я знаю, что это значит. Я не смогу и дальше терпеть пытки. Просто не вынесу. Я достигла предела своих возможностей.

– Скажи мне.

Он произносит это без тени сомнений относительно моего решения. Он прекрасно знает, что выиграл. Снова.

– Он собирается в Нору, – шепчу я, а по щеке катится слеза, – дом Рона. Он гостит у Уизли.

Я больше не могу говорить. Слезы душат меня, я ничего не вижу. Но все это уже неважно. Дело сделано. Я предала Гарри.

Трусиха.

ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ!

Долохов подходит к пергаменту.

– Она говорит правду.

Я охватываю голову руками и начинаю раскачиваться вперед-назад, больше всего на свете желая абстрагироваться от всего вокруг. Хочу, чтобы все исчезло.

– Прекрати хныкать, – протягивает Люциус. – Теперь все закончилось, не так ли?

Я хочу умереть.

Беллатрикс издает короткий триумфальный смешок.

Я пытаюсь подняться, но падаю на четвереньки, стоит только встать на ноги.

Почему я не смогла быть сильной? Почему не смогла перенести все пытки?

Они могли бы убить тебя, Гермиона.

Плевать! Я должна была позволить им сделать это!

Трусиха. Слабая, безвольная, жалкая…

Голова раскалывается от боли.

Я хочу домой. Хочу к своей семье, в свою кровать, и чтобы события последних часов-дней забылись, как страшный сон.

Хочу очнуться от этого кошмара.

Я слышу голос Люциуса.

– Мы должны сейчас же доложить об этом Темному Лорду, – он обращается к Беллатрикс и Долохову. – Если он будет действовать стремительно, то сможет схватить Поттера в доме Уизли.

Они не знают, где находится Нора. Это хорошо. Они не смогут найти их…

Я без сил падаю на пол.

– Отличная работа, грязнокровка, – смеется Люциус.

Но я уже вижу перед собой спасительный мрак забытья. Теперь вокруг меня лишь тишина и темнота.

Глава 5. Жестокая надежда

Глаза, как зеркало души, и голос твой – потусторонний.

Ты не храбрец, и ты совсем один,

Словно служивый пес, чей господин,

Связав его, не отпускает прочь.

И так всегда; молитвами тут не помочь. Анна Секстон, Ангелы любви (перевод – kama155)

Жаркое солнце, безоблачное небо… лето. Лужайка возле Хогвартса заполнена отдыхающими студентами. Иду медленно, будто плыву в воздухе, меня никто не видит, а даже если бы и видели, то вряд ли бы узнали, потому что эти лица мне не знакомы. Хотя, нет, кажется, я узнаю кое-кого – я вижу Джинни у озера.

Нет, это не Джинни. Она похожа на нее – такие же рыжие волосы, милое личико с лукавыми искорками в глазах, – но нос чуть длиннее и волосы волнистые. И она моложе, скорее всего, ей не больше четырнадцати лет…

Она снимает туфли и опускает ноги в озеро.

– Осторожнее. Кальмар может схватить тебя, – произносит сидящий рядом рыжеволосый мальчик, не поднимая головы от книги.

Девочка лишь озорно улыбается ему через плечо.

– Не будь занудой.

Мальчик тоже улыбается, но все еще не отрывается от чтения «Введения в Высшую Трансфигурацию».

Я тоже когда-то читала эту книгу…

– Только ты можешь учиться за день до окончания учебного года, – девочка возводит глаза к небу. Карие. Больше и темнее, чем у Джинни…

Он все еще не поднимает глаз на свою собеседницу.

– То, что тебя совсем не интересуют С.О.В. и Ж.А.Б.А. не значит, что и других это тоже не волнует.

Она раздраженно отбрасывает назад свои волосы.

– Можно и поинтереснее провести время, чем за чтением учебников, – она кокетливо улыбается проходящим мимо шестикурсникам, один из них свистит, завидев ее.

– Эй, оставь нашу сестру в покое!

Этот без тени злобы и недовольства крик исходит не от рыжего мальчика. Это кричит тот, кто сидит прямо за ним. Тоже мальчик, но я не могу его разглядеть…

Картинка угасает. Темнота. Тишина.

И шепот.

«Твои дети».

Холодно. Чувствую спиной ледяной холод…

Мои дети. Какими они будут, или какими они могли бы быть?

Бисеринки пота катятся по лицу.

Открываю глаза. Сюда не проникает солнечный свет.

Мой язык, кажется, присох к нёбу. Во рту горький привкус застоявшейся рвоты.

Я сажусь, и движение вверх тут же отдает в голову. Больно. Пульсирующая боль в затылке.

Зарываюсь руками в волосы, крепко обхватив голову, чтобы не думать о своем сне. Я не могу позволить себе тщетно надеяться и фантазировать о своем будущем.

Надежда – штука жестокая. Заставляет тебя верить, что все будет хорошо, стоит только приложить достаточные усилия. Я верила в это.

И уже не уверена, что верю сейчас. Я больше не знаю, во что верить.

– Должно быть, у тебя очень чистая совесть. Ты спала, как младенец.

Этот голос. Я поворачиваюсь и вижу Люциуса, стоящего у противоположной стены камеры. Он ухмыляется.

Ухмыляется.

– Я уже было начал думать, что ты никогда не проснешься.

Интересно, он бы почувствовал хоть малейший укол вины, если бы я не проснулась?

Нет. В последний раз, когда он меня видел, он пытал меня безо всякого сожаления или угрызений совести.

Инстинктивно я хватаю локон своих волос, чтобы убедиться, что они все еще на месте. Слава Богу, это так.

Легче сконцентрироваться на этом, чем на боли. Но я не буду больше вспоминать об этом.

– Ты сегодня не очень разговорчивая, грязнокровка, – потягивает он. – Какой прогресс за последние несколько дней. До сего момента, мне казалось, что тебе просто не терпится поговорить.

Поговорить. Конечно, я только и делала, что говорила. Глупая, слабая. Ничтожество. Я сказала им все, что они хотели услышать.

Чувствую себя отвратительно. Мне нужно искупление. Я так виновата перед друзьями.

Как я могла? Им грозит смертельная опасность. Рону, Гарри, всем Уизли. И все из-за моей дурацкой слабости и отсутствия стойкости и воли.

Все будет хорошо. Ты ведь не выдала им местоположение Норы.

Надежда. Огоньком тлеет в груди. И вновь я повторяю, словно мантру, слова, сохраняющие мой рассудок: "Все хорошо… с тобой все прекрасно… ты выберешься… "

Люциус направляет палочку на пол возле меня, и тут же появляются маленький ломоть хлеба и кубок с водой.

– Пожалуйста, ешь.

Я тянусь к еде, мой здравый смысл и чувство голода пересиливают гордость. Я быстро расправляюсь с хлебом. До последней крошки. И в мгновение ока выпиваю всю воду. Но я все еще голодна так, что готова разрыдаться в любой момент.

Когда я заканчиваю, я поднимаю глаза на Люциуса. Его усмешка становится еще шире. Я молчу.

– Ты что, правда не собираешься со мной разговаривать? – в конце концов, спрашивает он. – Какое разочарование. Мне так нравились наши беседы…

– Вы что-то хотите? – устало спрашиваю я.

Его улыбка дрогнула, когда я отказалась играть по его правилам.

Я наслаждаюсь этим. Это та небольшая частица власти, которую я имею над ним. Я могу разозлить его. И если бы меня не кормили вообще, я могла бы продержаться только на одной его ярости.

– Темный Лорд попросил меня привести тебя в Большой Зал.

Кажется, я перестала дышать. Весь воздух вышел из легких, и я не могу сделать вдох. Я надеялась, что больше никогда не увижу Волдеморта.

– Зачем? – спрашиваю я, заставляя его говорить, чтобы потянуть время и отложить момент, когда придется предстать перед этим ужасным чудовищем. – Зачем он хочет видеть меня? Он же говорил, что у него нет времени возиться со мной…

– О, пожалуйста, не льсти себе, – он издает смешок. – Встреча проводится не ради тебя. Он просто хочет, чтобы ты была свидетельницей его возвращения, которое произойдет очень скоро, если все пойдет по плану.

– Его возвращения? – мой желудок сворачивается.

– Хм, – он делает вид, что заинтересованно рассматривает свои ногти, а затем полирует их о свою мантию, показывая полное безразличие к ситуации. – Его возвращения из дома Уизли.

Что?

Внутри все сжимается. Пытаюсь говорить, но не могу. Я в шоке.

Он улыбается и больше не притворяется безразличным.

– Когда Лорд узнал, что Поттер гостит у Уизли, он решил нанести им визит.

Его голос полон садистского удовлетворения. Это подстегивает меня говорить. Глупые, бессмысленные и ничего не значащие слова. Но они способны удержать меня от окончательного погружения в бездну вины.

– Как… как он узнал, где они живут?

– Дорогая моя девочка, я думал, что вы более смышленая, – он издает короткий смешок. – Вы и вправду думали, что за последние два года мы даже не пытались выяснить, где проживают лучшие друзья Гарри Поттера? Как наивно. Хотя, признаться, вас отыскать было легче, чем Уизли. Ох, уж эти маггловские телефонные справочники…

Я не понимаю…

– Если вы все время знали, где живут Уизли, то почему не трогали их?

Он с раздражением возводит глаза к потолку.

– А вы подумайте. Используйте свой исключительный ум.

Я подавляю свое возмущение и пытаюсь думать логически.

– Вы хотели оставить их в живых на случай, если вам понадобится использовать их, чтобы добраться до Гарри.

Люциус расплывается в улыбке.

– Отлично. – Эта злорадная ухмылка настолько широкая, что я невольно удивляюсь, как она еще не расколола его лицо надвое. – Должен признать, что это редкость – встретить кого-то вроде вас… с неплохими умственными способностями.

– Представьте себе, не все магглорожденные глупые…

– О, существует слишком много доказательств обратному, – его усмешка гаснет. – Достаточно посмотреть на маггловский мир, чтобы понять, как же все-таки они безгранично глупы. Они деградируют благодаря своим нелепым технологическим достижениям, все время раздвигая границы познаний и никогда не принимая некоторые вещи такими, каковы они есть на самом деле. Люди так уверены в том, что прогресс пойдет им только на пользу…

– Но вы не можете остановить прогресс! – резко прерываю его я. – Все меняется – это единственный и естественный путь эволюции.

Он поднимает палочку, и острая боль стегает меня по щеке. Я подавляю гнев, готовый вырваться наружу.

– Они все слабоумные, – продолжает он, полностью меня игнорируя. – Не ценят культуру и насмехаются над образованностью. Кто бы мог вообразить, что такие моральные уроды, как вы, вторгнутся в наш мир.

Хоть я и хочу ответить ему, но держу рот на замке, чтобы не провоцировать его еще больше. Возможно, с моей стороны это проявление трусости, но я просто так устала от боли.

Он усмехается, как если бы мое послушное поведение вызывало у него лишь презрение, но продолжает:

– Но я пришел не для того, чтобы обсуждать магглов. И, да, мы оставили эту жалкую семейку в живых, чтобы потом использовать их в войне с Поттером. Мы шли на определенный риск, но думаю, он оправдался, не так ли?

Я не отвечаю. Просто глубоко дышу, пытаясь утихомирить бешено бьющееся сердце, готовое вот-вот выскочить из груди.

– Но и Темному Лорду свойственно милосердие. Он подумал, что, возможно… вам было бы приятно увидеть своего друга в последний раз, перед тем, как его казнят. Вы ненадолго воссоединитесь с Поттером, когда он вернется с Темным Лордом, а потом парщивца, наконец-то, уничтожат раз и навсегда, – он деловито покашливает. – Вам позволят попрощаться с ним.

Я чувствую, как слезы бешеным потоком поднимаются из глубин моего естества, огнем обжигая веки. Я не могу вздохнуть, будто вся тяжесть мира вмиг навалилась на меня. Я задыхаюсь.

Я – причина гибели Гарри. Я убиваю его.

Жгучие слезы тонкими ручейками текут по моим щекам.

А как же Рон, и Джинни, и все остальные? Что же будет с ними?

А ты сама как думаешь?

– Почему? – слова даются с трудом. – Почему он позволил мне попрощаться с Гарри?

Люциус изящно пожимает плечами.

– Это была моя идея, и он со мной согласился.

Я хмурюсь.

– Что же заставило вас подумать, что я хотела бы видеть, как мой лучший друг будет убит?

– О, вы недооцениваете меня. Я ни на миг и не предполагал, что вы хотите это видеть. – Его губы чуть кривятся в усмешке – он походит на кота, объевшегося сметаны. – Именно поэтому и предложил.

– Да что с вами такое? – Слова срываются с губ прежде, чем я успеваю остановить их. Я поднимаюсь с пола, чтобы быть с ним на одном уровне. – Как вы можете… как можете так поступать с другим человеком? Вы больной… вам доставляет удовольствие видеть страдания…

Перед глазами все плывет, комната кружится, и я слегка пошатываюсь. Пытаюсь сохранить равновесие, но предметы скачут туда-сюда…голова кружится…

Грубые пальцы на моей руке удерживают меня от падения, приводя в сознание. Я опираюсь на чужую руку, пока моя голова вновь не обретает ясность.

– Вам не стоит так волноваться.

Поднимаю глаза и вижу, что он насмешливо улыбается.

– А вам не стоило меня провоцировать, – выплевываю я.

Люциус презрительно кривит рот и опускает глаза вниз, с отвращением разглядывая меня с ног до головы.

В этот момент я осознаю, что все еще обнажена.

Выворачиваюсь из его рук и оседаю на пол, подтягивая колени как можно ближе к груди, чтобы укрыться от его взгляда. Сердце с силой бьется о ребра – боже, какое унижение.

Он смотрит на меня сверху вниз, несколько мгновений мне кажется, что он собирается накричать на меня.

Но он смеется. Низкий, безжалостный и мучительный смех. Он насмехается.

– Странно, что вы пытаетесь прикрыть себя. Вы действительно думаете, что меня интересует ваше тело?

Я заливаюсь краской стыда и унижения и ничего не могу с этим поделать.

– Не хочу разочаровывать вас, мисс Грэйнджер, – с презрительной ухмылкой говорит Люциус, – но, боюсь, вам сегодня не везет. Я не трогаю грязнокровок.

Мне не везет?

– Вы самонадеянный, заносчивый…

– О, пожалуйста! – Он поднимает руку вверх. – Давайте без оскорблений.

Он бросает к моим ногам красный тряпичный сверток, который он держал в руках.

– Буду премного благодарен, если вы оденете это.

Я разворачиваю материю и вздрагиваю. Это мантия из грубой шерсти кроваво-красного цвета.

– Где моя одежда?

Не знаю, почему я спрашиваю об этом. Та одежда была грязной, а эта хотя бы чистая.

Но… та, по крайней мере, была моей.

– Маггловская одежда здесь не приветствуется, – он презрительно улыбается. – Вы будете носить то, что в большей степени подобает ситуации.

– Ну, да, конечно, – бормочу я. – Ведь моя одежда так не подходит для темницы.

Мускул дрогнул на его лице, выдавая вспышку эмоции. Это в равной степени могли быть как огонек улыбки, так и пламя ярости.

Как бы мне хотелось знать, о чем он думает. Жаль, что у меня нет ни малейшего предположения насчет его мыслей.

– Не дерзи, – тихо произносит он. – Ты знаешь, как я не люблю это.

Значит, злость. Так оно и есть.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга в тишине. Его глаза пристально, будто изучая, смотрят в мои, а я пытаюсь ни о чем не думать. Если он применит Легиллименцию, я не собираюсь выдавать ему свои мысли без какой-либо борьбы.

Я не знаю, почему он так смотрит. Но этот тяжелый, изучающий взгляд заставляет меня думать, что Люциус прощупывает мои мысли.

Жаль, что я не знаю наверняка.

– Вы будете одеваться? – в конце концов, спрашивает он. – Полагаю, вы не хотите и дальше выставлять свое тело напоказ.

Я подавляю яростный крик, грозящий вырваться наружу, и произношу уже спокойным, хладнокровным голосом.

– Я буду счастлива одеться, если вы отвернетесь.

И что, неужели, я жду от него участия? Я, должно быть, идиотка.

Он издает смешок в ответ на мою просьбу.

– Нет.

Мне следовало предвидеть это.

– Почему?

Он высокомерно вздернул подбородок.

– Грязнокровка не вправе указывать мне, что делать.

Я почти готова кричать от разочарования. Меня тошнит от этих скользких игр, в которые мы с ним играем! Они всегда проходят по одному сценарию: мой отказ, боль, вынужденное подчинение, короткая передышка…

А потом еще больше боли.

Я так устала вновь и вновь проходить через это. И я не хочу лишний раз напрашиваться.

Я надеваю мантию через голову. Она очень тяжелая и сразу прилипает к потной коже, царапая мое тело.

Но теперь я хотя бы снова одета. Вернулось чувство достоинства и хоть какое-то самообладание. И я благодарна за это.

Люциус холодно кивает мне.

– Это ведь было не сложно, да?

Я поднимаюсь, способная вновь смотреть ему в лицо без смущения и замешательства. Да. Мы с ним на равных, и он не убедит меня в обратном.

– А обувь? – спрашиваю я.

Он вновь усмехается.

– Не злоупотребляйте моей добротой, мисс Грэйнджер.

Добротой?

Он щелкает пальцами, как будто я его комнатная собачка.

Пойдемте, – воодушевленно говорит он. – Скоро прибудет Темный лорд. Мы же не хотим заставлять его ждать.

– О, нет, как мы можем нарушить планы Волдеморта?

Язык мой – враг мой. Это только выведет его из себя. И зачем я сказала это?

Его лицо потемнело от гнева.

– Как ты смеешь называть Темного Лорда по имени?

– А почему бы и нет? – Теперь мне уже все равно, разозлю я его или нет. Слова слетают с губ так быстро, что я не успеваю задуматься об их последствиях. – Это просто имя. И не моя вина, что вы настолько трусливы, что не можете заставить себя произнести его.

Вот теперь он в ярости. Эту эмоцию я могу определить безошибочно, потому что именно тогда можно заметить, что его глаза больше не холодны, как лед, – там плещется тепло. Яростный огонь.

Я слишком поздно поняла, что перегнула палку. Снова.

– Трус, – шепчет он, не отрывая от меня взгляда. – Ты предпочитаешь думать обо мне так? Почему? Неужели так ты чувствуешь свое превосходство? Ты тешишь себя мыслью, что я в еще большей степени трус, чем ты, после того, как ты предала своих друзей, почти не раздумывая. Я прав?

– Нет, – чувствую, как лицо заливает краска, – я сдала своих друзей, потому что у меня не было выбора. Я хотя бы пыталась сохранить честь. А вы… что такого честного и благородного в пытках? Когда кто-то находится в полной вашей власти. Для того, чтобы истязать тех, кто не может ответить вам, особая храбрость не нужна. Это не то, что встретиться лицом к лицу с равным противником.

Он внимательно смотрит на меня.

– Ты говоришь о том, чего не понимаешь, – от его голоса у меня мурашки по спине побежали. – Ответь, ты когда-нибудь заставляла кого-нибудь прислуживать тебе против его воли? Ты когда-нибудь делала людям настолько больно, что они молили тебя даровать им смерть? Ты когда-нибудь убивала?

– Конечно, нет…

– Вот именно, – удовлетворенно произносит он. – Ты рассуждаешь о храбрости и трусости, но ты никогда не узнаешь, что значит настоящее мужество и отвага. Сражаться с противником – это не храбрость. Любое дикое животное поступает так же – это всего лишь один из основных инстинктов, и ничего боле.

– Это не так, – запинаясь, говорю я. – Я могла бы делать так, как вы скажете, – это было бы намного проще. Но я не стану, иначе мои принципы ничего не стоят.

– И поэтому ты терпишь боль, перед тем как сдаться и предать своих друзей, – он широко ухмыляется. – Это не настоящая храбрость, потому что тебя вынудили сделать это. В результате ведь все равно одно и то же.

– В таком случае, что же такое «подлинная» отвага? – Я выплевываю слова прямо в его самодовольное лицо. – Убивать невинных, беззащитных людей? Заставлять их делать ужасные вещи только потому, что у самого кишка тонка? Пытать и истязать подростков за то, что они грязнокровки?

Он впивается в меня тяжелым взглядом, какое-то время не говоря ни слова.

– Нет. Настоящее мужество – значит абстрагироваться от всего и стремиться к своей цели и идеалам, чего бы это ни стоило. Я должен совершать поступки, которые общество считает неприятными, возможно даже ужасными, дабы служить своему делу, рискуя стать изгоем в своем мире, забывая о моральных принципах и рассуждениях о том, что такое хорошо и что такое плохо. И все ради того, чтобы достичь поставленной цели. Вот это и есть настоящее мужество и отвага.

На какое-то мгновение я теряю дар речи. Слова вертятся на языке, но я не могу найти те, что смогли бы в достаточно полной мере выразить мои мысли.

Наконец, я обретаю способность говорить.

– Вам не обязательно делать все это. Есть и другие способы…

– Правда? – прерывает меня Люциус. – Другие способы искоренить таких паразитов, как ты? Боюсь, что все же нет. По некоторым причинам в наше время люди приравнивают это к убийству.

– Естественно! Мы же не паразиты! Мы – люди, такие же, как вы!

– Ну, раз ты так настаиваешь, грязнокровка, – он приподнимает бровь.

– То, что вы делаете, это не храбрость. Если бы вы не были таким трусом, то отреклись бы от своего господина. Отказались бы совершать все эти злодеяния во имя Темного Лорда.

– А почему я должен отрекаться от него? – спрашивает Люциус. – Ты глубоко заблуждаешься, полагая, что мои поступки доставляют мне дискомфорт, и я мучаюсь угрызениями совести. Так вот, мисс Грэйнджер, у меня с этим нет абсолютно никаких проблем. Что бы я не должен был совершить, я делаю это в силу неких причин, и я готов зайти так далеко, как того требует положение, и неважно какой ценой.

– Но почему? – в полнейшем отчаянии спрашиваю я.

– Потому что цель оправдывает средства! – он повышает голос.

Странно, но я вспоминаю ту ночь, когда он похитил меня.

– Вы уже говорили это раньше, – я очень внимательно смотрю на него, пытаясь увидеть его реакцию. – Интересно, вы и вправду верите в это?

– У меня нет времени на пустые разговоры! – отрывисто проговорил он.

Кажется, это становится слишком личным для него.

Он грубо хватает меня за руку и тащит из камеры. Я не сопротивляюсь, следуя за ним по коридору – я слишком устала, истощена и сбита с толку его поведением.

* * *

Мы стоим перед огромными каменными дверями в просторную залу. Моя кожа горит в том месте, где он держит меня. Мы не обмолвились и словом с тех пор, как покинули мою камеру, но тот короткий разговор все еще вертится у меня в голове.

И как бы сильно я ни старалась, я не могу понять Люциуса Малфоя.

Может, ты приложишь больше усилий?

С какой стати? Почему я должна стараться понять его мотивы?

Я не могу.

Или не будешь?

Из-за двери доносятся громкие голоса.

Неужели, Волдеморт уже вернулся?

Хоть бы все пошло не так. Хоть бы они потерпели неудачу. Пожалуйста. Пусть все будет хорошо…

Я поднимаю глаза на Люциуса, он хмурится перед тем, как толкнуть дверь и впихнуть меня в комнату.

В зале много людей в черных мантиях. Почти все выглядят так, будто побывали в бою. Воздух вибрирует от их яростных криков – они о чем-то оживленно спорят.

Что-то просто обязано было пойти не так!

Единственный, кто не говорит ни слова – Волдеморт. Он стоит посреди залы с выражением нечеловеческой ярости и ненависти на отвратительно безобразном лице.

Я невольно вздрагиваю, когда смотрю на него, мое тело содрогается от ужаса. На мгновение Люциус опускает взгляд на меня, будто чувствует, как я дрожу.

А что он чувствует, когда смотрит на своего господина? Он с детства видел это лицо и уже привык, или же научился со временем скрывать свой страх?

Волдеморт подносит руки к вискам, а затем поднимает голову и кричит:

– ТИШИНА!

Этот крик леденит душу.

Тотчас же все Пожиратели Смерти замолкают. Стук моего сердца отдается в ушах.

Волдеморт не спешит продолжать, мертвая тишина повисла в комнате.

Их жизни зависят от настроения этого человека. Как они могут так жить?

Теперь ты должна делать то же самое. У тебя нет другого выбора.

– Вы все жалкие, бесполезные людишки! – выкрикивает он, оглядывая своих слуг, которые вздрагивают от его крика. – Мало того, что вы подвели меня, так теперь еще и оскорбляете тем, что сваливаете вину друг на друга. Как вы смеете вести себя так в моем присутствии?

Во мне вспыхивает надежда. Должно быть, что-то пошло не так! Иначе, почему они себя так ведут?

Волдеморт поворачивается к нам.

– Ну, не стой, как истукан! – шипит он Люциусу. – Веди ее сюда!

Люциус хватает меня за руку и тащит к Волдеморту.

– Мой лорд, – спрашивает Люциус, едва мы подходим к этому чудовищу, – все прошло по плану?

– Нет, – коротко бросает Волдеморт, – нам удалось проникнуть в дом Уизли, но Поттера там не было.