Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 55 страниц)

Глава 36. Грехи отцов

Разве ближних вам не жаль,

Если их гнетет печаль?

Зная ближнего мученья,

Кто не ищет облегченья?

Можно ль, видя слез ручьи,

Не прибавить к ним свои?

И кого из вас не тронет,

Если сын ваш тяжко стонет??

– Уильям Блейк «О скорби ближнего» (пер. – С.Я. Маршак)

Тише, дитя, темнота поднимается из морской пучины,

Чтобы убаюкать тебя,

Дитя, темнота поднимается из морской пучины,

Чтобы убаюкать тебя.

Простодушный сын, создавать твоё понимание мира – мне,

Ты всегда будешь знать, что твой отец негодяй,

И ты не будешь понимать причину своей печали

И будешь продолжать следовать подлым советам.

Верность, верность, верность, верность,

Верность, верность, верный лишь мне. —

Heather Dale, Mordred’s Lullaby

Такое ощущение, словно я нахожусь в камере смертника и сквозь зарешеченное маленькое окошко могу увидеть, как вяжут петлю и устанавливают помост. А еще мне кажется, что это моя последняя ночь на земле.

Но все, что я могу делать, это ждать. Ждать смерти, потому что я исчерпала весь жизненный лимит.

Хотя я еще могу надеяться, что казнь отложат. По меньшей мере, на вечность.

Подтягиваю колени к подбородку, сидя на полу, и крепче прижимаю ухо к двери: я жду, когда Люциус вернется домой, как собака, ожидающая возвращения хозяина. Да, вот так низко я пала, спасибо тебе, Боже.

Как он отреагирует, когда узнает, что тут произошло?

Что он сделает?

А Драко… Господи, на что мне надеяться с его стороны?

Возможно… если он все еще любит своего отца, тогда, может быть…

Нет, я не должна ни на что надеяться, иначе рискую разочароваться; я хорошо запомнила этот урок.

Кроме того, Драко действительно сын своего отца, и для него предатель крови – это предатель крови, и неважно, семья это или нет. Предатель крови должен быть наказан!

Приближающиеся шаги снаружи. Мой погребальный звон.

Наш погребальный звон…

Сердце гулко бьется где-то в горле от страха, и я поспешно поднимаюсь на ноги, пятясь от двери, когда она открывается.

Это он. Слава Богу, это он. Не Драко, не Эйвери и не Волдеморт, или кто-нибудь другой, кого я ожидала… кто-то, кому Драко мог уже рассказать о том, что узнал.

Нет, это Люциус. Единственный человек, которого я хочу… мне необходимо… видеть сейчас.

Он само спокойствие, пока закрывает за собой дверь, такой хладнокровный и собранный, да, он определенно еще не знает, что случилось.

Когда он видит меня, его брови вопросительно ползут вверх.

– Что случилось? – требовательно спрашивает он.

Открываю рот и тут же закрываю его, дыша слишком часто и неровно. С нами все кончено. Мы покойники, а он, совершенно очевидно, еще не в курсе, и мне выпало сомнительное счастье просветить его…

Он возводит глаза к потолку и вздыхает.

– Если собираешься выговаривать мне за то, что я, возможно, сегодня натворил…

– Люциус, – задыхаясь, бросаю я, едва способная продолжать. – Люциус, Драко он… он знает!

Мир на секунду перестал вертеться.

Он стремительно бледнеет, но быстро берет себя в руки и, ухмыляясь, качает головой.

Какого… как у него получается выглядеть так беспечно, словно ему все равно? Черт!

– У меня сегодня нет настроения усмирять твою паранойю, грязнокровка, – тянет он. – Ты думала, что моя жена знает, но это было не так. Ты думала…

Он умолкает на мгновение, но по его лицу ничего нельзя прочесть.

– Ты думала, Эйвери знает…

Он вновь осекается, и я знаю почему: и ему, и мне прекрасно известно, что Эйвери подозревает нас, если не что-то похуже, и его подозрения представляют для нас наибольшую опасность…

Ну, может, и нет: недавние события как-то оттеснили Эйвери на второй план.

Люциус в раздражении качает головой.

– Твои неуправляемые страхи начинают выводить меня из себя, и я не желаю разбираться с ними…

– Это не паранойя! – цепляюсь за отворот его мантии, отчаянно пытаясь донести до него правду. – Он докопался до всего, Люциус. Он заставил меня рассказать обо всем, и я не представляю, что он собирается делать, но он точно не будет сидеть сложа руки! Он сам сказал, что мне не избежать расплаты за то, что я сделала.

Все краски разом сходят с его лица. Он долго и напряженно всматривается в меня, силясь понять мои слова, потому что просто отказывается верить им.

Медленно, безумно медленно я расцепляю пальцы, стискивающие его мантию, и начинаю глубоко дышать, чтобы взять себя в руки.

– Ты… ты серьезно? – побелевшими губами шепчет он.

Утвердительно киваю, глаза щиплет от слез – мне так страшно.

Он поспешно сглатывает и сильно хмурится. За время нашего с ним знакомства я всего пару раз видела подобный неконтролируемый страх в глубине его бездонных глаз.

На мгновение он отворачивается, проводя рукой по затылку, но затем вновь поворачивается ко мне.

– Ради бога, почему ты не могла держать рот на замке? – ожесточенно спрашивает он.

– Я пыталась! – поспешно выпаливаю я, слезы потоком струятся по щекам. – Клянусь, пыталась. Но он напоил меня Веритасерумом, у меня не было шансов!

Он матерится сквозь зубы, а потом со всей силы впечатывает кулак в дверной косяк, громко рыча.

И снова тишина. Он стоит, прислонившись к двери, и рвано дышит.

Мое глухо стучащее сердце перекрывает звук его дыхания.

Он поднимает голову: на бледном лице застыла вымученная маска хладнокровия.

– Я еще не виделся с ним, – бормочет он, вытаскивая из кармана порт-ключ, – да и Белла вела себя вполне обычно; не похоже, что он рассказал ей, – он пристально смотрит на меня. – Я скоро вернусь.

– Куда ты? – истерически выкрикиваю я.

– Найти сына, – коротко бросает он, активируя порт-ключ. – Южная Башня.

Смотрю на то место, где он был всего лишь две, три, четыре секунды назад, а затем, встряхнув головой, пытаюсь привести в порядок мысли, нарезая круги по комнате.

Он присмотрит за тобой. Он разберется с этим.

Но как? Как разберется? Это одна из худших вещей, что могла с нами приключиться!

Разве ты не доверяешь ему?

Я…

Я запуталась.

Когда-то я бы сказала, что нет, абсолютно не доверяю. Я бы никогда, никогда в своей жизни не стала доверять человеку, убившему моих родителей, человеку, который носит маску, чтобы никто не смог узнать, каков он на самом деле, человеку, который пытал меня снова и снова…

Но… не знаю почему, но теперь я безоговорочно верю ему. Я не могу иначе – только не теперь, когда знаю его настолько хорошо, и когда он стал частью меня.

Тогда верь ему.

Внезапно он возвращается, и одного взгляда на мрачное выражение его лица хватает, чтобы понять: он не нашел Драко.

– Его нет в комнате, – низким голосом рычит он. – Мы должны найти его, надо обыскать дом.

– Мы? – поколебавшись, спрашиваю я.

Он смотрит на меня потемневшими глазами, и я не могу понять их выражения – что-то среднее между страхом и яростью.

– Если Драко кому-то рассказал о нас – наши жизни в опасности, – произносит он. – И я не оставлю тебя на милость тому, кто может прийти за тобой, в конце концов, я хоть смогу защитить тебя в случае чего.

И, несмотря на страх и безотлагательность нашего дела, я чувствую, как мое сердце вздрагивает: он хочет защитить меня и ради этого согласен рисковать своей жизнью.

Соберись, Гермиона. Сейчас не время.

Открыв дверь, он пропускает меня вперед, а потом нагибается и вытаскивает из-за ремня ботинка нож.

Желудок сдавливает спазм. Это тот самый нож, которым он ранил меня тогда.

Выпрямившись, он бросает:

– Следуй за мной, – на его лице застыло выражение суровой решимости.

Со вздохом собираю оставшиеся силы в кулак и покидаю комнату, следуя за Люциусом в темноту коридора.

Дверь с тихим щелчком закрывается у меня за спиной.

Он кивает, губы сжаты в тонкую линию. В тусклом свете наполовину угасших свечей его лицо выглядит странным, будто чужим: жуткие грязно-серые тени придают ему испуганный вид. Нет, конечно же, я и раньше несколько раз видела его страх, но именно в эту минуту и в этом свете… мне кажется, что я никогда не знала его с этой стороны.

Развернувшись, он направляется по коридору. Очень медленно.

– Не отставай, – не оборачиваясь, шепчет он.

Он даже не предостерегает меня на тот случай, если мне вздумается бежать, потому что нам обоим хорошо известно: при таком раскладе мы лишь напрасно потеряем драгоценное время. Я в любом случае не смогу сбежать отсюда, и чем быстрее мы найдем Драко, тем больше у нас шансов остаться в живых.

Мы, крадучись, преодолеваем коридор за коридором, не пропуская ни одного уголка. Факелы на стенах освещают наш путь и отбрасывают грязно-синие тени на каменные стены.

Боковым зрением вижу, как эти тени танцуют на стенах, и от каждого их движения моя душа трусливо уходит в пятки.

Больше всего на свете сейчас я хочу взять его за руку, это успокоило бы меня. Но нельзя. А так хочется, даже несмотря на то, что он возненавидел бы меня за слабость. Вот только обе его руки уже заняты: пальцы одной крепко сжимают палочку, в другой уютно расположилась рукоять ножа…

Он действительно пустит одно из орудий в ход против своего сына?

Повернув за угол, мы предстаем перед очередным длинным коридором. Слава богу, он пуст, но мы все равно движемся очень и очень медленно, постоянно оглядываясь по сторонам.

От страха волосы у меня встают дыбом.

– Драко? – едва слышно шепчет Люциус.

Долгая зловещая тишина служит нам ответом.

И тогда мы продолжаем путь, коридор за коридором, вверх по лестнице и вновь коридоры…

И все они пусты, лишь гробовая тишина и мрак сопровождают нас, составляя компанию танцующим теням и ледяному воздуху.

– Драко? – шепот Люциуса просачивается сквозь плотную тишину.

Нет ответа.

– Что, если его здесь нет? – потирая озябшие руки, тихо спрашиваю я. – Что, если он уже…

– Тихо! – осаждает он меня, не повышая, однако, голоса.

Сжав губы, заталкиваю поглубже нарастающую панику. Я должна справиться со страхом. Я же была гриффиндоркой в Хогвартсе, а это значит, что, невзирая на множество неудач, я все же обязана попытаться оправдать репутацию факультета.

– Я не злюсь на тебя, Драко, – обращается Люциус к темноте. – Выходи, и мы поговорим.

Лезвие ножа сверкает голубым в пламени свечей.

Молчание в ответ.

Мы поднимаемся на еще один лестничный пролет, и еще один, исследуем коридор за коридором, и каждый раз в ответ на зов Люциуса – тишина.

Боже, я не выдержу… нервы натянуты до предела, и я даже почти чувствую, как они колеблются от страха, а я дрожу от холода, и эта тишина давит на меня, оглушая сильнее, чем сотни криков…

Краем глаза замечаю какое-то движение.

Замираю на месте, оборачиваясь, и впиваюсь взглядом туда, где я только что видела… клянусь, я видела…

Ничего. Только тени насмешливо танцуют на стене.

– Драко? – шепчу я.

– Бога ради, тише! – шипит Люциус, и в его голосе проскальзывают злость и страх. – Если он не отвечает мне, то тем более не ответит и тебе.

Бросив мучительный взгляд на то… туда, где ничего нет, я поворачиваюсь и вновь следую за Люциусом.

Наконец мы подходим к двери – огромной деревянной двери, – и почему-то она кажется мне знакомой, вот только я никак не могу вспомнить…

И когда Люциус, направив палочку на дверь и прошептав заклинание, открывает ее, я понимаю, где видела ее.

Она ведет на балкон; тот самый, который я помню так, словно это было вчера.

Чувствую, как напряжен Люциус: он тоже помнит…

Но сейчас не время предаваться воспоминаниям.

– Драко? – шепчет он. Его голос разносится по всей пещере и отражается от стен. – Ты там?

Долгое время нам отвечает лишь эхо, но едва Люциус поворачивается, чтобы уйти…

– Я здесь, отец.

Люциус судорожно вздыхает.

Ледяные пальцы с силой сжимают мое сердце.

Драко выходит, становясь в дверном проеме, но его лицо спрятано в тени.

– Смотрю, ты привел с собой грязнокровку, – полунасмешливым тоном произносит он, делая шаг вперед, в коридор, и его лицо теперь освещено; на нем ясно читается ярость. – Как мило. Ты всегда знал, что значит быть радушным хозяином, и как обращаться с гостями …

– Давай не будем играть в игры, Драко, – строго обрывает его Люциус. – Тебе прекрасно известно, почему я здесь. Так почему бы не высказать все, что накипело?

Ноздри Драко раздуваются в гневе, и у меня сводит желудок. Мне совсем не хочется слышать то, что он, возможно, собирается сказать. Не желаю видеть, как еще один человек будет уничтожен из-за того, что делаем мы с Люциусом.

Ведь сначала больно было только мне. Потом и Люциусу. А теперь вот Рон и Драко…

Пальцы Драко сжимаются вокруг волшебной палочки.

– Ты лгал мне, – выплевывает он, и его щеки вспыхивают.

Он пытается взять себя в руки.

– Ты не подчинился мне, Драко, – Люциус зол. – Я предупреждал, чтобы ты не трогал грязнокровку впредь…

– Иначе я перестану быть твоим сыном? – Драко тоже начинает терять над собой контроль. – Да, я помню. Вряд ли я вообще когда-нибудь смогу забыть эти слова. Знаешь, каково это, когда для твоего отца жизнь какой-то грязнокровки дороже, чем ты?

Любому другому отцу было бы больно от этих слов. Другой отец немедленно опустил бы палочку, заключил сына в объятия и сказал, что любит его больше всего на свете…

Все, что получает Драко от Люциуса, – холодный, безжалостный взгляд, и поэтому он продолжает чуть дрожащим голосом:

– Только сегодня утром ты говорил мне, что я должен повзрослеть, и я это сделал, – что-то, напоминающее гордость, мелькает в его голосе. – Я решил выяснить раз и навсегда, не ошибся ли в своих подозрениях. Оказалось – не ошибся, – почти ликующе подводит он итог. – Ты лжец и лицемер, и все это время ты трахал грязнокровку за спиной моей матери…

– Экспеллиар…

– Протего! – палочка Драко скользит в руке, но он удерживает ее и отражает заклинание отца. Они стоят, держа друг друга на прицеле. Отец и сын…

Сердце бьется так быстро, что вот-вот выпрыгнет из груди.

Две пары таких похожих глаз взирают друг на друга с одинаковой холодной жестокостью.

– Не слышу твоих отрицаний, отец, – шепчет Драко.

– Какой в них толк? – губы Люциуса сжимаются в тонкую линию. – Ты уже знаешь правду, и я не собираюсь оскорблять твои умственные способности, доказывая обратное.

Сказать, что я удивлена, значит – ничего не сказать. Почему он даже не попытался замести следы, как он всегда делает? Он же великий стратег, и может с легкостью придумать что угодно.

Он ведь не рассчитывает на то, что Драко сохранит наш секрет так же, как сделал Рон?

Но он же доверился Рону.

Это другое. Рон любит… любил меня, а я люблю его. Драко… Драко всегда получал от отца лишь равнодушное снисхождение.

– Ты кому-нибудь сказал о том, что узнал? – тихо спрашивает Люциус, и меня удивляет, как ему удается сохранять хладнокровие.

Все внутри сковывает льдом, пока я жду ответа, но…

– Нет, – угрюмо кидает Драко. – Пока нет.

Люциус почти неслышно выдыхает с облегчением.

Я снова обретаю способность дышать. По крайней мере, никто больше не в курсе, и у нас еще есть надежда.

– Скажи, отец, – со злостью в голосе начинает Драко, его палочка колеблется в непослушных пальцах. – Я хочу знать одну вещь: все, что ты мне втолковывал на протяжении моей жизни о чистоте крови… это было одной большой ложью?

– Конечно, нет, – осторожно отвечает Люциус.

– Тогда почему для тебя это ничего не значит? – хрипло выплевывает Драко. – Все, что ты говорил о предателях крови и грязнокровках, о долге чистокровных, – какое значение это имеет теперь, когда ты трахаешь первую попавшуюся грязнокровку?

Драко зашел слишком далеко: Люциус поднимает палочку выше, и Драко повторяет этот жест.

– Следи за своим языком, – бросает Люциус.

Драко стискивает зубы, глаза мятежно поблескивают.

Люциус глубоко вздыхает.

– Это не было ложью, Драко, – начинает он. – Это все еще правда, и то, что ты узнал, ничего не меняет.

– Хочешь сказать, она отличается от других грязнокровных отбросов? – грубо и насмешливо спрашивает Драко.

Но Люциус не реагирует на провокацию.

– Я никогда не говорил этого, – шепчет он. – Она не изменила моего отношения к таким, как она.

И пусть я знаю, что это не совсем правда, но все же это больно, словно жгучая кислота разъедает душу изнутри. И я задаюсь вопросом: неужели он до сих пор, после всего, что было между нами, твердит себе о… как он может?

– От этого не легче! – кричит Драко. – Я имею в виду… она же… она моя ровесница! – чаша его терпения лопнула. – Одного со мной возраста, черт побери! Как ты можешь даже…

Люциус напряжен, и его лицо белеет, а у Драко, который продолжает яростно кричать, наоборот, загораются два ярко-розовых пятна на скулах.

– Ты всегда был неравнодушен к девочкам, годящимся тебе в дочери? – вне всякого сомнения, ярость говорит в нем. – Ты и Панси тоже хотел трахнуть, когда я приглашал ее к нам на ужин?

– Ну что ты? – насмешливо, выдыхает Люциус, на мгновение в его глазах вспыхивает злоба, когда он понимает, что одержал очередную победу над сыном. – О, уверяю тебя, она была для меня неприкосновенна.

Глаза Драко полыхают яростью. В то время как мне хочется рассмеяться, но это так глупо, учитывая сложившиеся обстоятельства, и все же…

Веселье разом улетучивается, когда я вижу ледяной, полный ненависти взгляд Драко…

– Дело не в этом! Я учился с Грэйнджер в одной школе. Она… ей всего восемнадцать, бога ради! Почему ты не мог найти себе грязнокровку своего возраста?

На секунду задумываюсь о том, как должно быть дико для Драко знать, что его отец спит с той, кого он знает с одиннадцати лет.

Лицо Люциуса до сих пор напоминает застывшую маску, но по его глазам я читаю, насколько он зол.

– Это что, действительно облегчило бы ситуацию? – спокойным тоном спрашивает он.

Не думаю, что Драко знает, как ответить на этот вопрос. Он беззвучно шевелит губами какое-то время, будто бы хочет что-то сказать, но не уверен в своих словах.

Что за игру ведет Люциус? Почему не пытается отвертеться от всего?

Доверься ему. Он вытащит тебя из этого.

– Она первая? – тон Драко ясно дает понять, что он не желает знать ответ. – Я имею в виду, первая грязнокровка?

Брови Люциуса взмывают вверх, как будто вопрос чем-то оскорбил его.

– Да, – бросает он. – Конечно.

«О, какая честь,» – с горечью думаю я.

Кажется, этого для Драко недостаточно.

– Моя мать знает? – еще один вопрос.

Люциус раздраженно качает головой.

– Конечно же нет. Ты правда думаешь, что я так унизил бы ее, позволив узнать, что ее муж и…

Он резко останавливается, оставляя слова невысказанными, потому что для него все еще настолько отвратительно происходящее, что он даже не решается произнести это вслух. Черт, огромное спасибо, Люциус.

– Разве ты еще недостаточно унизил ее? – шипит Драко, пристально глядя на отца. – Тот факт, что она не знает, не отменяет того, что происходит.

Люциус крепче сжимает палочку, а Драко в ответ чуть выше поднимает свою.

О, прошу, не причиняй ему боль. Он нужен мне…

Оба бледны, словно призраки.

– Я просто… не понимаю! – шепчет Драко. – Ты знаешь, что будет с тобой, если правда всплывет?

Люциус одаривает Драко ледяным взглядом.

– Ты слишком много на себя берешь, – бросает он. – И, кажется, забыл, что я являюсь Пожирателем смерти намного дольше тебя.

Прищурившись, он смотрит на сына, и я понимаю, что даже после всего случившегося его высокомерие и надменность не позволят уязвить его гордость.

– Не читай мне нотаций касательно жизни в мире, о котором я знаю гораздо больше, чем ты, Драко, – ядовито шипит Люциус. – Конечно же, я знаю, что будет со мной, если о нас узнают.

Драко недоверчиво скалится.

– Почему ты подвергаешь себя такой опасности из-за нее? – непонимающе произносит он. – Как она в действительности может стоить всех этих неприятностей? В ней же нет ничего такого. Она мерзкая, раздражающая выскочка…

– А еще она храбрая, умная и сильная.

Тишина накрывает нас.

С недоверием смотрю на Люциуса, приоткрыв от удивления рот.

Он чуть хмурится, словно сам не может поверить в то, что сказал.

Я могла бы начать танцевать от радости, если бы не ужас сложившейся ситуации. Он сказал… произнес это, признал – или почти признал, – что я вовсе не ошибка природы, не бесполезная, никчемная грязнокровка. В его глазах я храбрая, умная, сильная…

Драко же выглядит так, словно только что проглотил пуд соли.

– О, – выдыхает он. – Понимаю. Поэтому она так дорога тебе, да?

Костяшки пальцев Люциуса белеют, когда он сильнее сжимает палочку.

Драко на мгновение бросает взгляд на палочку отца, но затем вновь смотрит тому прямо в глаза и продолжает:

– Совсем скоро вас раскроют, отец, ты знаешь об этом? – шепотом спрашивает он.

Люциус выглядит поразительно невозмутимым и спокойным. Как ему это удается? Внутри все сжимается так, что кажется, в любую минуту меня может стошнить.

– Боюсь, ты меня недооцениваешь, – натянуто отвечает он. – Я знаю, что делаю, и как обезопасить нас…

– Знаешь? – ухмыляется Драко, явно издеваясь над отцом; раньше он бы себе ни за что не позволил этого. – Что ж, полагаю, скоро ты узнаешь, что вовсе не в такой уж и безопасности, как думаешь.

Ужас охватывает меня, не давая даже вздохнуть. Поднимаю взгляд на Люциуса: его лицо мертвенно бледное.

– Что ты имеешь в виду? – он едва шевелит губами.

Драко нервно усмехается.

– Ну же, – он пытается подражать отцу, растягивая слова, но не слишком в этом преуспевает. – Только не говори мне, что ты не думал, что же все-таки здесь делает Эйвери.

На какое-то время дыхание Люциуса замирает.

А я от страха перестаю соображать. Единственная мысль, бьющаяся в голове: «Эйвери знает, Эйвери знает…»

– Ты уверен? – уточняет Люциус.

– Абсолютно, – торжествующе отвечает Драко. – Тетя Белла проговорилась мне недавно, что Эйвери сам похвастался о своей важной миссии, якобы Темный Лорд приказал ему следить за тобой и твоими отношениями с… с ней, – последнее слово он выплевывает с отвращением. – И если она тебе небезразлична, то это всего лишь вопрос времени, когда вас поймают. Ты поставишь свою жизнь под удар ради грязнокровки?

Дерьмо. Вот черт, я так и знала! Я знала, что Эйвери догадывается, и я говорила об этом Люциусу… о боже, почему он не слушал меня?

Что же нам делать?

Не думая о последствиях, поворачиваюсь к Люциусу и хватаю его за руку: он очень бледен, на лице застыли страх и какая-то странная покорность, будто он признает свое поражение. Он продолжает смотреть на сына.

– Он ведь не может знать, Люциус, – скороговоркой бормочу я. – Он подозревает, и мы знали об этом, но он не может быть уверен…

– ЗАТКНИСЬ, ГРЭЙНДЖЕР! – кричит Драко, и я на автомате оборачиваюсь к нему: на его подбородке висит тонкая нить слюны. – Держи свой грязный рот на замке, хотя бы раз в жизни! И как ты смеешь вешаться на моего отца да еще и у меня на глазах? Круц…

– Протего! – Люциус оказывается быстрее.

Не задумываясь ни на минуту, протягиваю руку и с благодарностью сжимаю ладонь Люциуса в своей.

Драко, несомненно, видит это, и, бросив на нас взгляд прищуренных глаз, разом как-то сникает.

– Ты учишься, Драко, – ледяным тоном произносит Люциус. – И с каждым разом у тебя получается все лучше. Ты почти застал меня врасплох.

Глаза Драко блестят.

– Ну, мне знакомо это чувство, – бормочет он.

Мы с Люциусом наблюдаем, как Драко глубоко дышит, вздрагивая всем телом, но не отводит глаз от лица своего отца.

Я вынимаю ладонь из руки Люциуса.

– Знаешь, каково это, когда все твои ценности уничтожены, растоптаны тем, кто сам же когда-то прививал их тебе? – шепчет он. – Можешь представить, как я себя чувствую? Ты предал меня, папа.

Люциус глубоко втягивает воздух через нос.

– Если ты так себя чувствуешь, то это не моя вина, – отвечает он. – Ты слишком многого ждал от других, Драко. Я неоднократно говорил тебе не делать этого. Ты давно должен был понять, что в этом мире никому нельзя доверять, и ни на кого нельзя полагаться, потому что все так или иначе предадут тебя в конце, пусть и не всегда по своей воле.

Меня сковывает холод, но это ничто в сравнении с тем, что чувствует сейчас Драко: он явно в таком отчаянии.

Почему Люциус никак не может понять, что Драко любит его? Или, если он знает об этом, почему не может проявить хоть чуточку участия и привязанности, даже если это будет ложью?

В конце концов, мы верим в то, во что хотим верить. И неважно, что это не всегда оказывается правдой.

Драко с трудом сглатывает, в уголках его глаз скапливаются слезы, он весь покрывается некрасивым румянцем от унижения.

– Почему, что бы я ни делал, этого всегда было недостаточно, чтобы угодить тебе? – его голос дрожит, он отчаянно пытается скрыть боль и страдание в нем. Я знаю, он годами хотел задать этот вопрос.

Люциус смотрит на него с застывшим выражением лица.

– Что ты пытаешься сказать?

Драко глубоко вздыхает, очевидно, пытаясь успокоиться.

Хочу провалиться сквозь землю; меня не должно быть здесь. Именно в этот момент меня здесь быть не должно.

– Я всегда, всю свою жизнь старался оправдать твои ожидания, заставить тебя гордиться мной! – его голос дрожит, несмотря на все попытки Драко совладать с ним. – Но этого всегда было мало, всегда. А теперь я узнаю, что все это было зря!

Люциус возводит глаза к потолку.

– Давай, отчитай меня за ошибку с грязнокровкой, Драко, если считаешь нужным, – тянет он. – Но не смей хныкать и плакаться мне в жилетку, я этого не потерплю.

Драко выглядит так, словно отец только что ударил его.

Невольно мне становится его жаль. Если бы Люциус просто… ох, даже не знаю, возможно, обнял Драко, или что-то в этом роде, или просто сказал, как любит его, тогда, может быть, Драко не чувствовал себя столь разочарованным в собственном отце.

Но он получает лишь холодный взгляд, чуть выгнутую бровь и внимательный взгляд сузившихся глаз.

Он на мгновение сжимает губы, борясь с собой, а затем не выдерживает и…

– Можешь представить, каково расти в твоей тени? Мне всегда говорили, что однажды я пойду по твоим стопам. Ты сам раз за разом повторял, что когда Темный Лорд вернется к власти, я буду служить ему так же, как служишь ты. Ты стал твердить мне это, едва я начал говорить!

Как всегда, не успев обдумать свои действия, выступаю вперед и произношу то, чего, видимо, не следовало бы.

– Драко, это вовсе не обязательно! – с отчаянием в голосе шепчу я; нельзя дать кому-нибудь услышать нас. – Твоему отцу уже поздно раскаиваться, но ты – другое дело. Ты еще можешь стать лучше, чем он!

Драко поворачивается ко мне, глядя с абсолютной ненавистью; не просто с яростью, но чистейшей, совершенно четкой ненавистью…

Но он не переводит на меня палочку – она все еще направлена на его отца.

Чувствую, как Люциус подходит ко мне, становясь у меня за спиной, его палочка по-прежнему указывает на Драко, и тот, видя действия отца, прищуривается.

– Лучше? – огрызается он. – Таким, как ты, ты это имеешь в виду? Ты такая… охренеть какая благочестивая, Грэйнджер. Да кто ты такая, чтобы читать мне лекции о том, что правильно, а что – нет, после того, что ты сделала моей матери?

Захлопываю рот, заливаясь краской унижения, потому что он прав. Больше я не имею права говорить о высокой морали. И не только из-за того, что сделала Нарциссе. Нас с Люциусом связывает еще один темный, порочный секрет: я стала убийцей, чтобы спасти ему жизнь.

Драко бросает на меня вызывающий взгляд, а затем вновь оборачивается к Люциусу. Я никогда раньше этого не замечала, но его глаза почти столь же выразительны, как и у его отца.

– Почему я должен хранить это в секрете? – шепчет он.

Люциус чуть приподнимает голову, и я знаю, что Драко ступает по минному полю: Люциус пытается обуздать свой нрав, я вижу это.

– Полагаешь, ты сможешь иначе? – спокойно спрашивает он.

Страх на лице Драко медленно сменяется холодной, отчетливой яростью.

– Ты сам говорил – и не раз! – что преданность чистокровным традициям превыше семейных уз, – он не дышит, и я не совсем уверена: от страха это или от злости. – Вне всякого сомнения ты тогда говорил о тете Андромеде и ее… отделении от семьи, но… почему бы тогда не применить это правило и к тебе?

Боже. Он правда собирается сделать это. Он правда собирается приговорить меня и своего отца в отместку за годы пренебрежения со стороны Люциуса.

Меня сотрясает дрожь. И я даже не могу просить Люциуса обнять меня, чтобы успокоиться, – это только усугубит ситуацию.

Люциус настроен решительно и выглядит беспристрастным; в конце концов, не он ли мастер скрывать свои эмоции?

– Если хочешь рассказать Темному Лорду о том, что узнал, я не буду останавливать тебя.

Ради бога, неужели он даже не попытается ему помешать?

О… нет. Я знаю, что он делает: заставляет Драко раскрыть карты. Какой же он все-таки великий стратег! Его сын никогда не сможет сравниться с ним.

Поэтому голос Люциуса такой спокойный и ровный, в то время как Драко постоянно срывается.

Драко колеблется, палочка дрожит в его руке, и Люциус использует его нерешительность.

– Но ты должен понять, что как только расскажешь все Темному Лорду, у тебя больше не будет отца, – шепчет он. – Моя жизнь и жизнь грязнокровки оборвется в одночасье, и Темный Лорд сам произнесет Непростительное заклинание.

И без того бледное, лицо Драко становится белее мрамора, но он берет себя в руки.

– Знаю! – шипит он. – Я не дурак!

– Разве я когда-нибудь считал тебя дураком?

Он отвечает слишком поспешно – это едва уловимо, и невозможно заметить, если не знаешь Люциуса так хорошо, как я.

Но… как-то он сказал мне, что не боится смерти, что есть вещи гораздо страшнее ее, и из него был бы никудышный Пожиратель смерти, если бы он боялся умереть…

Так почему сейчас его это так беспокоит?

Потому что на этот раз не только его жизнь на кону, не так ли?

Но… это же значит…

Пораскинь мозгами. Если бы ты умерла, что бы ему осталось? Ты уже лишила его всего.

Палочка Драко, кажется, чуточку опустилась.

– Я должен сказать ему, – с отчаянием в голосе шепчет он. – Ты бы сделал то же самое, если бы мы поменялись местами.

Воздух просто застревает в сдавленных ужасом легких. О, нет, я не хочу умирать… я не хочу, чтобы он умер…

Люциус ничем не выдает своих настоящих эмоций, его лицо подобно застывшей маске.

Драко опускает палочку ниже, и еще ниже, пока наконец рука не повисает безвольно вдоль тела, едва удерживая ее в бессильных пальцах.

– Но… но я ведь не могу приговорить собственного отца… смог бы я?

Слезы катятся по его щекам. Мне кажется, будто я стала свидетельницей чего-то неподобающего: Драко Малфой не плачет. А если и плачет, то уж точно не хочет, чтобы грязнокровка, разрушившая его жизнь, видела это.

На лице Люциуса не дрогнул ни единый мускул за все это время, но в глазах четко читается презрение.

Драко сглатывает слезы, и когда начинает говорить, его голос ломается.

– Я просто… я не могу, – он делает шаг вперед, к своему отцу, его глаза блестят от слез. – Я не смог бы так поступить с тобой. Я готов на все ради тебя, папа, я все сделаю, ты же знаешь!