Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

Боже, я даже не знаю его имени, а ведь он станет моим палачом.

– Даже я был шокирован его неосторожностью, – он делает взмах рукой. – Помнишь случай, когда я обронил, что ему рано или поздно придется убить грязнокровку? Его реакция была несколько… странной, сбивающей с толку…

– Что? – Драко хмурится. – Вы уверены, что я был там?

Шестеренки в моей голове начинают крутиться с бешеной скоростью. Я помню тот вечер, но важно не то, что произошло там, а то, что случилось после.

– Только не говори, что не помнишь, – продолжает Эйвери, и тут Люциус не выдерживает.

– Прекрати, – угрожающе шепчет он, но тот лишь улыбается, вряд ли он теперь станет плясать под дудку Люциуса.

И эта улыбка на его лице – такая… снисходительная.

– О, Люциус, ты ведь не?.. – удивленно спрашивает он.

– Что? – не выдерживает Драко.

Улыбка Эйвери становится какой-то заговорщицкой.

– А мне все было интересно, зачем тем вечером вы двое его искали, – почти безразлично произносит он. – Но я правда не думал, что ты зайдешь так далеко, – и он улыбается еще шире, нанося последний удар. – Стереть память собственному сыну!

Господи, он видел нас? Видел, когда мы искали Драко?

Драко бледнеет, а Люциус убийственным взглядом взирает на Эйвери.

– Ты просто неописуемый ублюдок, – цедит он.

Эйвери стоит все с той же чертовой улыбочкой на лице.

– Так… секунду, – Драко смотрит на отца так, словно видит его впервые в жизни. – Выходит, я знал? Он это имеет в виду?

– Ну, я не знаю, с чего там все началось и чем закончилось, – начинает Эйвери, – но это очень странно, что ты не помнишь тот вечер. Если мне не изменяет память, выражение твоего лица говорило само за себя, и ты вряд ли смог бы забыть это.

Моргнув, Драко прикладывает руку ко лбу.

– Я не помню, – с отчаянием в голосе отвечает он. – Но… если вы говорите, что видели их…

Он опускает руку, и я вижу в его глазах столько ярости, когда он смотрит на отца. Но того, похоже, это не заботит.

– Это происходит не в первый раз, да? – бормочет Драко.

У меня перехватывает дыхание. Я знаю, что он имеет в виду, хотя и не подозревала, что Люциус рассказал сыну о том, как заколдовал его тетю, дабы она забыла ту ночь, когда чуть не убила меня, перерезав мне вены.

Но тогда еще Люциус не врал ему, убеждая, что не спит со мной.

– Как ты мог? – шепчет Драко, так и не получив ответа от отца.

Люциус плотнее сжимает губы.

– Как я мог что? – ожесточенно переспрашивает он. – Как я мог спать с грязнокровкой, или как я мог стереть твои воспоминания об этом?

– Ты знаешь, о чем я! – шипит Драко. – Конечно же я не прыгал от счастья, когда узнал о… о ней, – он выплевывает последнее слово. – Но господи, неужели ты мне не доверяешь?

– Нет, – Люциус хмурится. – Откровенно говоря, я был бы полным дураком, если бы доверял тебе.

– Я. ТВОЙ. СЫН! – теряя над собой контроль, кричит Драко.

– Боже, да замолчи уже, – срывается Люциус. – Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что сожалею о том, что стер тебе память? Так вот, не жди раскаяний или извинений, Драко. Я ни капли не жалею о том, что сделал, потому что ты не оставил мне выбора. Если бы я позволил тебе помнить, то поставил бы ее под удар. Я не мог этого допустить.

Лицо Драко становится пепельно-серым.

– Ты выбрал ее вместо меня? – недоумевает он.

Люциус тяжело вздыхает.

– Надеешься сыграть на моих отцовских чувствах? Не получится. Даже несмотря на то, что я нахожусь сейчас в клетке в ожидании смертного приговора, ты не получишь от меня ни любви, ни тепла, – он качает головой. – Неужели ты хочешь любви предателя крови? У тебя что, совсем нет гордости?

Драко выглядит так, словно его ударили, поэтому за него отвечает Эйвери.

– Ну и лицемер же ты, Люциус, – начинает он. – Читаешь сыну лекцию о достоинстве. Интересно, все твои отпрыски получат такие же поучительные наставления?

– Вы о чем? – Драко шумно сглатывает, а Люциус кидает на Эйвери полный ненависти взгляд.

– Она беременна, Драко, – Эйвери кивает в мою сторону.

Закрываю глаза, сгорая от стыда.

Не могу смотреть на Драко. Не могу…

Нет.

Я должна.

Открываю глаза.

Он выглядит не очень: тяжело сглотнув, стонет, словно от боли.

– У тебя скоро будет братик или сестренка, – улыбается Эйвери. – Разве это не прекрасно? Ты должен гордиться тем, что совсем скоро грязь разбавит кровь Малфоев.

Драко глубоко дышит, будто его вот-вот стошнит. Люциус бросает на Эйвери недобрый взгляд, а затем поворачивается, но не к сыну – ко мне.

Понуро качаю головой. Он мрачно и горько улыбается мне.

– Беременна? – с большим трудом Драко дается это слово.

Люциус молча смотрит на сына тяжелым взглядом, в котором нет ни намека на нежность.

– От тебя? – он практически не осознает смысла происходящего.

Повисает пауза. Драко беззвучно шевелит губами, полностью дезориентированный обрушившимися на него фактами. Я же пытаюсь стереть с лица краску унижения.

– Почему? – наконец произносит он. – Ты женат на такой красивой, потрясающей женщине. Почему… почему она?

Люциус поджимает губы и отворачивается от сына. Теперь он смотрит на меня.

– Должен признать, Люциус, я согласен с Драко в этом вопросе, – тянет Эйвери. – Что, черт возьми, может тебе предложить эта девчонка? Она… вряд ли она твой тип, не так ли?

– Я не обязан отчитываться перед тобой, – не глядя на Эйвери, рычит Люциус, но тот лишь улыбается.

– Ой, да ладно тебе, мне просто интересно, что тебя в ней привлекло. Потому что, если честно, глядя на нее, не могу сказать, что она стоила всех неприятностей.

Оба – Люциус и Эйвери – пристально смотрят на меня.

– Хотя… возможно, я понимаю. Такая… молодая, – голос Эйвери убаюкивает, словно колыбельная. – Такая… беспомощная.

Его слова, как змеи, кольцами вьются вокруг меня и Люциуса; мы смотрим друг на друга так, будто стоит отвести взгляд, и они задушат нас без сожалений.

– Должно быть, для тебя было невыносимо оставаться в стороне, – продолжает Эйвери. – Это ведь такое искушение – знать, что она спит за соседней дверью. Одна. Достаточно молодая и наивная, чтобы пробудить в тебе желание.

Нервно сглатываю. Не зная того, он почти в точности повторил последние слова Долохова.

– Все было не так, – сверкая глазами, отвечает Люциус.

– Нет? – нарочито удивленно вопрошает Эйвери.

– Прекратите, – вмешивается Драко. Его лицо приобрело землистый оттенок, и вряд ли это моя заслуга.

– Ох, Драко, разве ты не понимаешь, – воодушевленно шепчет Эйвери, – сама по себе она ничем не примечательна, но… посмотри в ее глаза.

Я вздрагиваю, потому что совсем не ожидала такого поворота.

Драко смотрит на меня.

– А что с ними? – едва шевеля губами, интересуется он.

– Оставь это, Эйвери, – огрызается Люциус. – Ты получил, что хотел, а теперь оставь это.

– Говорят, глаза – зеркало души, – Эйвери игнорирует Люциуса. – И ее глаза очень… выразительны. Можно надеть какую угодно маску, Драко, но глаза никогда не лгут. После всего, через что она прошла, неудивительно, что в ее глазах такая глубина. В них отражаются вековые страдания.

Он тепло улыбается мне.

– Может быть, ее глаза смогут пролить свет на вопрос, почему ты захотел ее, Люциус, – продолжает он. – Наверное, это подобно афродизиаку – знать, как силен ее страх перед тобой. Ты мог видеть в ее глазах все ее страхи, и большинство их было связано непосредственно с тобой.

Тишина почти осязаема. Я не отрываю глаз от Люциуса. Никогда не думала, что мой взгляд оказывает на него подобное воздействие, меня занимали лишь мысли о том, какую власть имеет надо мной его взгляд.

Я так хочу поговорить с ним. Хочу сказать ему о своих чувствах и хочу узнать о его. Услышать о ненависти, о власти и о том, как нужна ему.

Но мы не сможем поговорить. Уже никогда. Потому что они не оставят нас в покое.

Машинально поднимаю руку, но тут же опускаю.

И он кивает, потому что понимает меня без слов.

Внезапно все вокруг озаряется красным, и Эйвери с Драко склоняют головы, но не Люциус.

Высокая фигура в черном медленно откидывает капюшон, снимает плащ и передает его Беллатрикс, которая стоит подле с хищной ухмылкой на лице.

Меня передергивает, и это почти физически больно. Я так надеялась, что никогда больше его не увижу.

– Так… – шипит Волдеморт, переводя свои красные, бездонные глаза с меня на Люциуса, безрадостная улыбка растягивает его рот. – Так…

Его взгляд задерживается на мне, а затем он с отвращением качает головой и поворачивается к Люциусу.

– Так это и есть то дитя, что сделало из тебя предателя, Люциус? – Риторический вопрос. Ответ ему не нужен.

Люциус молча смотрит на него. Со злостью. Потому что теперь хозяин стал его врагом.

Наше внимание привлекает надрывный кашель.

Все поворачиваются, чтобы посмотреть на Рона, который приходит в себя.

Волдеморт посмеивается.

– Рад, что ты присоединился к нам, Рональд.

Рон поднимает голову, и ужас плещется в его глазах: он впервые видит Волдеморта, не считая той ночи, когда его похитили.

Он глубоко вздыхает, потирая гудящую голову, и когда, наконец, приходит в себя, Волдеморт снова заговаривает.

– Должен признать, картина была бы неполной, не будь здесь всех участников этого трагического фарса.

Рон судорожно вздыхает.

– Вот что я вам скажу, – уверенно начинает он. – Почему бы для начала не прекратить ломать комедию? Никому не интересно слушать пространные монологи.

Беллатрикс резко поднимает палочку, но Волдеморт жестом останавливает ее. Он улыбается, но в глазах нет ни намека на человечность.

– Раньше нам не удавалось поболтать. – От его голоса меня пробирает до костей. – Да меня это и не волнует, если честно. Едва ли твоя компания стоит моего времени.

Рон краснеет, но Волдеморту нет до этого дела.

– В любом случае, это не важно, потому что ты совсем скоро покинешь нас, – шипит он. – Твои родители позаботились об этом.

Рон вскидывается.

– Что это значит? – дрожащим голосом спрашивает он.

Волдеморт ухмыляется.

– Кажется, они совсем тебя не ценят, мальчик мой, – растягивая слова, поясняет он. – Они уже не раз отказывались выполнять мои поручения. И теперь пришло время доказать, что я всегда выполняю свои угрозы и мои желания нельзя игнорировать.

Нет. Только не это. Только не он…

Рон стремительно бледнеет, но Волдеморт не придает этому значения. Прищурившись, он смотрит на Люциуса.

– Но я здесь не для того, чтобы говорить с тобой, Рональд, – лениво произносит он. – Я здесь по более личным делам.

Люциус наблюдает за ним сквозь решетку. Его взгляд… абсолютно нечитаемый. Это вызов или страх?

Или и то, и другое?

– Люциус Малфой, – тянет Волдеморт. – Такой… приверженец общей идее. Гордый, безжалостный, знающий свое дело и… целомудренный.

Он умолкает. Люциус глубоко дышит.

– Люциус Малфой, как ты меня разочаровал.

Люциус задирает подбородок.

– Вы забыли, мой лорд, что несмотря на мои ошибки, я никогда не предавал вас. То, что я сделал, касается только меня и гряз… и ее – несколько мгновений он молчит. – Я не сделал ничего, что могло бы навредить вам или вашим целям…

Волдеморт почти с грустью качает головой.

– Ох, Люциус, ты только глубже копаешь себе могилу, – он медленно растягивает слова. – Ты оскорбляешь меня, надеясь на жалость только потому, что твои действия не затронули меня напрямую. Ты полагаешь, у меня напрочь отсутствуют принципы?

На секунду Люциус встречается со мной глазами, и я понимаю, что мы – покойники. Его глаза абсолютно пусты. Он не знает, как вытащить нас отсюда.

– Пожалуйста! – не думая о последствиях, выкрикиваю я. – Прошу вас, умоляю… выслушайте его, пожалуйста…

Волдеморт поворачивается ко мне, улыбаясь.

– Моя дорогая Гермиона, с чего бы тебе просить за него, за того, кто так обращался с тобой?

За его спиной усмехается Беллатрикс, а Драко лихорадочно шарит взглядом по комнате.

Глубоко вздыхаю. Я должна попытаться.

– Прошу, – с отчаянием повторяю я. – Неужели за всю свою жизнь вы ни разу не чувствовали к кому-либо…

Умолкаю, потому что вспыхнувшая в его глазах радость дает мне понять: нет смысла пытаться достучаться до него.

Он издает грудной смешок.

– Ох, Люциус, что же ты наделал? – он явно забавляется. – Я бы тебе поаплодировал, будь она чистокровной. Какой изящный гений! Право же, не зря ты поднялся до таких высот в наших рядах. Признаю, никогда не думал, что ты столь искусен в садизме. Какой восхитительной психологической пыткой это должно быть для нее! Полюбить убийцу собственных родителей.

Это как обухом по голове. Меня тошнит, и голова кружится. Я вся трясусь.

Люциус долго вглядывается в меня, а затем поворачивается к своему хозяину.

– Как вы помните, вы не оставили мне выбора, мой лорд, – его голос дрожит от ненависти.

– Ой, только не надо сваливать всю вину на меня, – ледяным тоном отвечает Волдеморт. – Я был бы весьма счастлив, если бы умерла она. И именно ты настоял на том, чтобы оставить ее в живых, и неважно какой ценой. Мне тогда было интересно, почему. Но теперь стало ясно, что все это время ты ставил свои собственные желания превыше идей и целей, которым ты – исходя из твоих же слов, – незабвенно предан.

Повисает тишина, и в комнате становится невыносимо душно.

– Что скажешь в свою защиту?

Люциус пытается взять себя в руки.

– За себя я ничего не скажу, – произносит он наконец, высоко держа голову. – Я знаю, что не заслуживаю пощады. Но… но я прошу оставить ее в покое.

Волдеморт улыбается, а Люциус твердо продолжает, забывая о гордости:

– Пожалуйста… За все годы моей преданной службы…

– Преданной службы? – выплевывает Беллатрикс. – О да, ты выказывал просто величайшую преданность в последние месяцы.

Люциус даже не смотрит на нее.

– Несмотря на то, что я… связался с грязнокровкой… я никогда не отказывался от вас, мой лорд. Я безропотно выполнял все ваши приказы, с радостью выполнял любую работу, что вы мне поручали, и не просил ничего взамен, но сейчас я прошу вас, умоляю…

Он переводит дух и глубоко вздыхает. Улыбка Волдеморта становится все шире и шире, а в глазах загорается интерес.

– Пожалуйста, – шепчет Люциус, – отпустите её.

Эйвери и Беллатрикс посмеиваются, а Волдеморт стоит с таким видом, словно жалеет его.

– Я понимаю, что прошу слишком многого, – поспешно добавляет Люциус. – Но если не можете отпустить, хотя бы сохраните ей жизнь, пусть и в качестве пленницы.

Мне не на что надеяться, я знаю, что ответит Волдеморт, и смиренно жду его вердикта.

– Слишком поздно, Люциус, – почти обыденно/буднично констатирует он.

У Люциуса дергается щека.

– Господин…

– Слишком поздно, – повторяет Волдеморт. – Если ты хотел защитить ее и оградить от опасности, тебе следовало держать себя в руках. Ты должен был понять, что единственное, что спасет ее от полного уничтожения – быть подальше от тебя.

Улыбаясь, он поворачивается ко мне, но обращается к Люциусу.

– Если бы ты беспокоился о ее безопасности, то держался бы от нее на расстоянии. Но, в конце концов, ты всегда был эгоистом.

Отворачиваюсь от него, переводя взгляд на Люциуса – самого эгоистичного человека из всех, кого я знаю.

Волдеморт наблюдает, как до нас постепенно доходит смысл его слов.

После всего, через что мы прошли, нам больше нечего сказать. Поэтому мы молчим.

– Ты правда думал, что сможешь держать это в секрете? От меня? – интересуется он. – В то время как ты был столь неосмотрителен, что каждый в этом доме знал о вас или подозревал с тех самых пор, как вы перебрались сюда, если не раньше. Я лично заметил странности в твоем поведении уже через неделю после ее похищения.

Неожиданно. Как я не заметила с самого начала, что Люциус что-то ко мне испытывает? Сейчас все кажется настолько очевидным. Я должна была понять по тому, как неистово он враждовал с Роном. Все было ясно как божий день… но я просто не хотела замечать. Я затолкала свои подозрения поглубже в подсознание, позволяя им вырываться на свободу лишь в самых жутких своих кошмарах.

До тех пор, пока реальность не вытеснила эти кошмары, и я совсем не позабыла, что значит хорошо высыпаться и видеть приятные сны.

– Я так надеялся, что ошибаюсь, – кажется, его монолог будет длиться вечность. – Я не хотел верить, что один из моих преданных последователей не сможет устоять и пойдет на измену перед столь… незначительным искушением.

Он умолкает на мгновение, чтобы я осознала брошенное им оскорбление. Он правда думает, что меня это заденет? Только не после того, что я пережила.

– Когда я дал тебе шанс убить ее, а ты предпочел оставить ее в живых, я понял, что ты ступил на скользкую дорожку…

– Можно сказать, мой лорд? – вмешивается Беллатрикс.

– Коли желаешь, – Волдеморт машет рукой.

Она улыбается, ее дыхание становится чаще и глубже.

– Тогда я тоже начала его подозревать, – запальчиво произносит она, спотыкаясь почти на каждом слове, что делает ее речь практически бессмысленной. – Я знала, что-то происходит, потому что тем вечером он вернулся с ней… он принес ее домой на руках, вы знали об этом?

Эйвери недовольно хмурится, глядя на Беллатрикс, а Волдеморт посмеивается.

– Да, знал, – констатирует он.

– А потом, – не успевая по-человечески дышать, – еще этот эпизод в доме Уизли. Дьявол, да даже мой племянник начал понимать, что происходит!

Драко краснеет и поворачивается к ней.

– На что ты намекаешь? – резко спрашивает он.

Но на него никто не обращает внимания.

– Действительно, – Волдеморт поворачивается к Люциусу. – События того вечера… пролили свет на происходящее. Но знаешь, что окончательно выдало тебя, Люциус? Присутствие здесь грязнокровки.

Все поворачиваются в мою сторону, и у меня перехватывает дыхание. Не могла же я… господи, как же я выдала нас?

Волдеморт улыбается, не отрывая взгляд от Люциуса. Очевидно, дело в нем, а не во мне.

– Полагаю, ты помнишь, как я допрашивал ее?

Паника завладевает мной, и я в отчаянии смотрю на Люциуса. Он пристально смотрит на меня в ответ. И в его взгляде ярость.

– Я ничего не сказала, Люциус, я не…

– Ах, – ухмыляясь, восклицает Волдеморт. – «Люциус». Вот именно. «Люциус». Ты называла его так и раньше, не только когда обращалась к нему. Когда я спрашивал тебя о нем, ты называла его по имени, и это навело меня на мысль, что вы, возможно, слишком близки. Ну право же, какой заключенный будет столь фамильярно обращаться к своему похитителю.

Напряженно хмурюсь. Не припоминаю, чтобы я такое говорила, но… но вполне вероятно. Я так привыкла называть его по имени, что не обращала на это внимание.

Наверное, это единственный раз, когда я жалею, что не слизеринка. Слизеринцы не настолько глупы, чтобы выставлять чувства напоказ.

Люциус качает головой.

– Мне так жаль, – одними губами шепчу я.

– Это не твоя вина, – шепчет он в ответ.

И я не верю ему. Не думаю, что он сам себе верит. Но он знает, что уже слишком поздно что-то менять. Он выглядит смирившимся. Сделанного не воротишь, кому как не ему это знать.

Мое внимание отвлекает Волдеморт: подняв палочку, он направляется ко мне.

– Это был последний раз, когда мы разговаривали, не так ли? – ему не нужен ответ. – Тогда ты не ответила прямо ни на один вопрос, связанный с Люциусом. Ты отвечала так осторожно, так продуманно. Тебе все могло сойти с рук, если бы не эта грубая ошибка.

Повисает пауза.

– Мне нужны ответы, Гермиона, – лаконично бросает он. – И на этот раз я их получу.

Кожа Люциуса становится белее мела.

– Смотри на меня, а не на него, – приказывает Волдеморт.

Машинально поворачиваюсь к нему, и тут же жалею об этом – он направляет на меня палочку.

– Я хочу всю историю, от начала и до конца. Легилименс!

Заклинание, от которого я не знаю, как защититься, овладевает мной, проникает в мысли, выставляя напоказ самые сокровенные воспоминания и тайны моей души…

…вот я прячусь под раковиной в туалете для девочек, пока Рон и Гарри сражаются с троллем…

…недавно научившаяся ходить малышка смотрит на меня из зеркала, ее кудри сплетены в тугие косички и перевязаны красной лентой…

…крики, слезы, кровь. Люциус бьет меня кулаком в лицо, и в тот же миг его отбрасывает назад силой, кипящей в моих венах…

Рон целует меня. Боже, наконец-то он… но тут дверь резко распахивается, и на пороге появляется Люциус. Господи, почему он никак не оставит меня в покое…

…рука, ласкающая меня, и горячий шепот: «Неужели это так плохо – касаться тебя?»

…огромная змея с ярко-желтыми глазами следует за мной по коридору, но сейчас не время, я должна рассказать Гарри про трубы…

– Ты моя. Навсегда. И больше ничья.

…Рон опять просит меня сделать его домашнее задание. – Я люблю тебя, Гермиона, – и я заливаюсь краской. Интересно, он заметил?..

…он бросает меня. Нет. Не сметь! Я же умру без него. Он уходит…

Я не могу быть беременной. Это невозможно. Меня опять тошнит…

…я порезала палец, ох, сколько же крови, и так больно… но папа целует мой пальчик и говорит, что я хорошая девочка и не должна плакать…

– Конечно же, я выучила все наши учебники наизусть. Я думаю, этого достаточно…

– Я люблю тебя, Люциус. Я ненавижу тебя всем сердцем, но господь свидетель… я люблю тебя… я… я не могу… не знаю, почему, но я так тебя люблю…

– Я причинил тебе столько боли. Прости меня. Я… я не хотел…

Заклятие в мгновение ока отпускает мой разум.

И тут же возникает чувство, словно меня затопила огромная ледяная волна, на несколько секунд перекрыв все звуки.

Сижу на полу на коленях, едва дыша. Мелькающие картинки прожитой жизни – слишком изматывающее зрелище.

– Мне следовало сделать это раньше, вместо того чтобы использовать Веритасерум, – голос Волдеморта слышится мне будто издалека. – Тогда я смог бы выяснить гораздо больше.

Не успев взять себя в руки, замечаю, как сквозь прутья решетки ко мне тянутся длинные пальцы.

Машинально отступаю назад, пока не упираюсь спиной в каменную стену. Но даже теперь он все еще может дотянуться до меня… коснуться…

Смотрю на него, съежившись под его взглядом.

– И вот к чему это привело, – его безгубый рот растягивается в подобие улыбки. – Знаешь, мне не совсем понятно, почему ты решила оставить это… эту мерзость жить и расти в тебе? Ты могла бы выжить, если бы не это.

Его костлявые пальцы впиваются мне в живот.

Пытаюсь вывернуться, но отступать уже некуда.

Бросаю взгляд на Люциуса: он наблюдает за действиями Волдеморта, сжимая и разжимая кулаки.

– Полукровка-Малфой, – пальцы Темного Лорда сильнее впиваются в меня. – Вот это парадокс.

От ощущения, будто он наткнулся на что-то внутри меня, тошнит и кружится голова. Не хочу, чтобы он касался моего ребенка… эта мразь не имеет права его касаться… это неправильно…

– Убери от нее руки!

Это не Люциус. Рон.

Улыбаясь, Волдеморт убирает от меня руку. Слава богу!

С улыбкой он смотрит на тяжело дышащего Рона.

– О, Рональд Уизли, – насмешливо приветствует он. – Признаться, я почти забыл, что ты тоже здесь. Но, – он недобро улыбается, – ты уже должен был привыкнуть. В конце концов, не ты ли в этой истории остался за бортом?

Рон моментально краснеет, глаза яростно сверкают. Мне становится до боли обидно за него.

Волдеморт тихонько посмеивается.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – обманчиво елейным голосом продолжает он. – Ты полюбил ее первым, задолго до того, как Люциус Малфой узнал о существовании Гермионы Грэйнджер. Ты влюбился в нее в тот момент, когда она указала тебе на грязный нос в купе Хогвартс-экспресса.

Рон еще пуще заливается краской от столь наглого вмешательства в его разум, но Волдеморт притворяется, что не замечает.

– Скажи мне, Рональд, ты хотел бы увидеть его агонию? – подобно змею-искусителю соблазняет он. – Хотел бы, чтобы человек, отнявший у тебя любовь всей твоей жизни, сгорал от невыносимой боли?

Тяжело сглатываю, переводя взгляд с Рона, который глубоко дышит, глядя на Волдеморта, на Люциуса, который не отрывает от меня глаз.

– Ответь, – требует этот ублюдок, – и ответь честно. Ты осудил бы меня, если бы я стал пытать его? Если бы применил к нему Круциатус, прямо здесь и сейчас? Ты захотел бы сказать мне «спасибо», несмотря даже на то, что его крики разбили бы ей сердце?

Повисает пауза, Рон не мигая смотрит на Волдеморта, но молчит.

– Ну и? – поторапливает Волдеморт.

Рон все еще молчит.

И тогда Темный Лорд поворачивается к Люциусу и направляет на него палочку.

– Круцио!

Люциус скрючивается на полу, выгибаясь и изворачиваясь. И он кричит. Дико, нечеловечески. Кровь приливает к лицу, делая его почти кроваво-красным…

Мне трудно дышать. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что меня вот-вот стошнит от нереальности происходящего. Господи…

– ПРЕКРАТИТЕ! – я даже не успеваю как следует обдумать последствия. У меня просто вырывается.

Волдеморт взмахивает палочкой, и крики прекращаются.

Смаргиваю набежавшие слезы.

Люциус поднимает голову и смотрит прямо на меня. Только на меня. Его глаза похожи на два мертвых камня, а из угла рта стекает капля крови.

– Мне так жаль, – одними губами произношу я.

И это странно. Я не знаю, почему мне жаль его. Он испытал лишь десятую долю того, через что не раз проходила я по его вине.

Но мне жаль. Я убиваю его. И одно я знаю наверняка: он предпочтет умереть сам, чем убьет меня.

Он кивает, соглашаясь с любым моим решением.

Перевожу взгляд на Рона: он смотрит в пол, а не на меня, напряженно сжав губы и не двигаясь.

– Вот что я тебе скажу, – обращается Волдеморт к Люциусу. – Никогда не думал, что ты можешь опуститься до уровня Долохова.

Кровь в жилах в одно мгновение превращается в лед.

Люциус поднимает взгляд на своего повелителя.

– Ты говорил, что презираешь его. Хотя, кто не презирал? Ему нравились магглы. Он не пропускал ни одной юбки, вот и этот экземпляр он тоже не обошел вниманием, – он кивает в мою сторону и запускает в Люциуса режущим заклятием: на его щеке тотчас же появляется свежий порез.

Люциус шипит от боли, но ничего не говорит.

– Что ж, получается, ты совсем как Антонин? Не в состоянии совладать со своими низменными желаниями?

Взмахнув палочкой, он посылает зеленый луч заклятия в Люциуса, и тот кричит, заламывая руки и выгибаясь на полу. А затем заклятие спадает.

– У тебя так мало выдержки? – презрительно бросает Волдеморт.

Люциус сплевывает сгусток крови.

– Могу вас заверить: выдержки у меня побольше, чем у него, – отвечает он.

Волдеморт обнажает зубы в подобии улыбки.

– Но ему, в конце концов, удалось держаться подальше от нее, – он небрежно машет в мою сторону. – А вот ты… не смог, да? По крайней мере, в Антонине осталась капля порядочности, некое понимание, что значит обязанность…

– Черта с два! – все поворачиваются ко мне, но меня несет на волнах безудержной ярости. – Порядочность? У Долохова? Боже, если бы вы только знали… Да я всегда была настороже, прислушивалась, не он ли там, за дверью, пришел ко мне под покровом ночи! Одному богу известно, что он мог сделать, если бы не…

Язык мой – враг мой.

Нет. Господи, ну что я за тупица?!

Волдеморт с любопытством смотрит на меня.

– Если бы не что? – переспрашивает он.

С ужасом смотрю на него, пытаясь придумать выход из тупиковой ситуации.

– Прошу, мой лорд, не наказывайте ее за глупость, – произносит Люциус, посылая мне туманный взгляд.

– В смысле? – бросает Волдеморт.

– Месяцы заключения сказались на ее разуме, вот и все, – ровно отвечает Люциус. – Иногда она говорит вещи, смысла которых не понимает. Не думаю, что она осознает, что говорит…

Это звучит неубедительно, но, думаю, попытаться стоило.

– Нет, – глядя на меня тянет Волдеморт, – не принижай ее способностей. Она исключительно умна для своего возраста. Ты сам неоднократно говорил мне это, разве не так?

Люциус взглядом велит мне молчать, а Волдеморт сверлит меня глазами.

– Если бы не что, Гермиона?

Молчу. Не хочу затягивать петли на наших шеях еще туже.

– Хорошо, – он скучающе закатывает глаза, – наверное, тебе нужен некий стимул. Эйвери?

– Мой лорд, – незамедлительно откликается тот.

– Прошу, – Волдеморт делает взмах в мою сторону.

Кивнув, Эйвери поднимает палочку.

– Мой лорд, в этом нет необходимости, – бросает Люциус.

– Хочешь объясниться за нее? – подозрительно прищуривается Волдеморт.

– Да, – неестественно спокойно продолжает Люциус. – Антонин был немного… настойчив в своих желаниях. Я всячески препятствовал тому, чтобы он пятнал свою чистую кровь…

Беллатрикс фыркает, и Люциус на мгновение умолкает.

– Дабы оградить его от этого, я напомнил ему о его обязанностях, поэтому и вошел в ее комнату.

Эйвери насмешливо смотрит на Люциуса.

– И это все, что побудило тебя войти? – растягивая слова, произносит он. – Чувство долга?

Люциус игнорирует его укол, глядя на нахмурившегося при этих словах Волдеморта.

– Это случилось незадолго до его бегства?

Внутри все леденеет.

– Может, это из-за Люциуса у него так упала самооценка, – подначивает Беллатрикс. – Помнится, он постоянно жаловался, что его недооценивают, и меня всегда интересовало, откуда у него этот комплекс.

Сцепляю и расцепляю пальцы. Все будет хорошо.

А впрочем, какая разница?

Волдеморт пропускает слова Беллатрикс мимо ушей: его взгляд прожигает меня насквозь.

– Все было именно так, Гермиона? – вкрадчиво интересуется он.

И прежде чем я успеваю отвести глаза, его разум врывается в мой, не зря его называют сильнейшим легилиментом в мире.

– Почему я не вижу твоих воспоминаний об этом? – он хмурится еще сильнее. – Почему твои мысли какие-то… пустые, когда дело касается отъезда Долохова?

Открываю и закрываю рот, словно рыба, выброшенная на берег, и судорожно думаю, что сказать…

Как объяснить отсутствие этих воспоминаний об «отъезде» Долохова? Они больше не в моей голове, а на полке в комнате Люциуса.

Волдеморт как-то странно улыбается и вздыхает.

– Что ж, полагаю, мне не удастся заставить тебя говорить, – бесцветным тоном заключает он. – Возможно, тебе нужен… толчок.

Он делает знак Эйвери, и тот направляет палочку на Люциуса.

– Нет! – выкрикиваю я.

– Нет? – Волдеморт вопросительно приподнимает бровь.

– Он… – слова даются мне с трудом. – Люциус… ему не нравилось отношение Долохова ко мне, поэтому он… заставил его уехать. Он сказал, что убьет его, если тот вернется…

Понимаю, это бесполезно, потому что он подходит ко мне, глядя прямо в глаза.

– Лжешь.

Он делает знак Эйвери.

– Круцио!

Люциус кричит от боли, и у меня разрывается сердце. Боже, когда же это закончится…

Он не хотел бы, чтобы я рассказала. Не хотел бы…

С другой стороны, он уже через столько заставил меня пройти, что на этот раз я должна бы оставаться глухой к его крикам…

Вот только я не могу абстрагироваться от его боли, когда он так кричит, потому что одни его крики причиняют мне страдания, не говоря уже об агонии, исказившей его лицо.

Нет, я не могу.

– ПРОШУ ВАС, НЕ НАДО! – выкрикиваю я. – Я… я все вам расскажу, клянусь!

– Правда, Гермиона? – Волдеморт поворачивается ко мне, а позади него протяжно стонет от боли Люциус. – Или ты снова мне лжешь?