Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 55 страниц)

Глава 43. Доказательство

«…он совсем не собирался любить ее. Но вспоминать об этом было поздно. Он уже перешагнул через пропасть, разделяющую их, и все, что оставалось позади, съежилось и рассыпалось прахом.» – Дэвид Герберт Лоуренс, «Дочь барышника» (пер. Л. Ильинская)

«Тот факт, что Я всегда любил,

Доказывать пристало:

Хоть в прошлом вам моей любви,

Видать, недоставало.» – Эмили Дикинсон, «Доказательство» (пер. Виталий Карпов)

«Нет, казнь – не милость! Небеса мои —

Там, где Джульетта. Каждый пёс, иль кошка,

Иль мышь презренная, любая тварь

Здесь может жить в раю – Джульетту видеть;

Один Ромео – нет!» – У.Шекспир, «Ромео и Джульетта» (пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник)

«Не верь, что солнце ясно,

Что звезды – рой огней,

Что правда лгать не властна,

Но верь любви моей.» – У. Шекспир, «Гамлет» (пер. М.Лозинский)

– Гермиона, ты ужасно выглядишь, – ошеломленно шепчет Рон, размыкая объятия, едва Эйвери оставляет нас наедине.

Качаю головой. Я так измотана – уже двое суток без сна.

– Ничего, – неуклюже бормочу в ответ, больше всего на свете желая, чтобы на этом все и закончилось.

И пусть я трусиха, но у меня просто духу не хватит рассказать ему; это его убьет.

Он все равно, в конце концов, узнает правду.

Он осторожно приподнимает мой подбородок, внимательно изучая лицо.

– Все хорошо? – шепчет он. – Ты порядочно напугала меня вчера. Что случилось?

Что случилось? Ах да, я же потеряла сознание! Как-то запамятовала… все, что происходило после, подернуто дымкой.

– Я просто… это был всего лишь обморок, – невнятно бормочу в ответ. – Я уже и забыла об этом.

Непрошеные слезы жгут глаза. Как глупо. Какого… почему я плачу? Ни к чему хорошему это не приведет.

– Что случилось? – он осторожно берет меня за руку. – Это… это как-то связано с ним?

Его взгляд ожесточается, когда он замечает мою реакцию на его слова.

– Прошлой ночью, да? – скорее утвердительно, нежели вопросительно произносит он. – Я так и знал. Когда он вернулся вниз после того, как проводил тебя в комнату, то был просто в бешенстве. Единожды он заговорил – если это можно так назвать, – когда начал орать на кого-то, кто пытался его о чем-то спросить. Что между вами произошло? Я думал, все кончено.

Я расскажу ему. В конце концов, он все равно узнает.

– О, Рон, – я всхлипываю и, зажав рот ладонью, продолжаю, – все плохо. Хуже, чем можно было вообразить.

Он хватает меня за руки, пристально глядя в глаза.

– Слушай, – поспешно выдыхает он. – Что бы ни случилось, мы вместе пройдем через это, обещаю. Что произошло? Он сделал тебе больно?

Качаю головой, тяжело дыша. Боже, хватит ли у меня сил?

Должна ли я?..

– Ты возненавидишь меня за это.

Он подозрительно прищуривается, но качает головой, словно отряхиваясь от мыслей.

– Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Гермиона, – твердо произносит он. – А теперь скажи мне, в чем дело? Что такого ужасного произошло, о чем ты не решаешься мне сказать?

Глубоко вздыхаю, хватаясь за возможность счастливого будущего с Роном, и тут же отпускаю эту мысль, понимая, что это невозможно.

– Рон, я беременна.

Тишина.

Он смотрит поверх моей головы абсолютно пустым взглядом.

И когда выпускает мои руки из своих, мне внезапно становится холодно.

У него такое выражение лица, словно его вот-вот стошнит.

– Что… что? – заикаясь, выплевывает он.

Вот и все. Конец. Всему. Господи, все кончено…

– Ты слышал, – с несчастным видом шепчу я.

Он – бледный, почти зеленый – отводит взгляд, шаря глазами по полу, будто на нем лежит решение всех проблем.

– О боже, – шепчет он.

Закусив губу, чувствую, как по щекам катятся слезы.

– Прости, Рон, – продолжаю я. – Я бы все отдала, лишь бы не говорить тебе этого, но… но я должна была.

Он кивает, но я сомневаюсь, что он вообще слышал мои слова, потому что он выглядит таким потерянным. Покинутым всеми. Брошенным и одиноким.

– И… ребенок его, да? – натянуто произносит он.

– Да, – возможно, чуть резче, чем хотелось, отвечаю я. – Чей же еще?

Он беззвучно открывает и закрывает рот, а затем вновь качает головой.

– Мне жаль, – шепчу я, и мне правда очень жаль, что все так обернулось.

– Нет, я вовсе не имел в виду… просто, знаешь, Эйвери и Драко все время ошиваются рядом и… они могли причинить тебе вред, и я…

Возможно, ему было бы гораздо легче принять, что это ребенок насильника, а не того, кого я выбрала сама.

– Он… – глубокий вдох, – он знает?

Господи, это так… унизительно. Хочется провалиться сквозь землю.

– Да, знает, – бормочу в ответ с несчастным видом.

Рон поднимает взгляд к потолку и выглядит так, словно старается взять себя в руки.

– И что он сказал? – едва слышный шепот.

Не успеваю вовремя подавить усмешку.

– Уверена, ты и сам догадываешься, – с горечью отвечаю я. – Он был не в восторге.

Рон издает что-то вроде истерического смешка.

– Да уж, – бросает он. – Теперь понятно, почему он вчера так злился… спорю на что угодно, ты сказала ему вчера, да?

– Да.

Он прикусывает нижнюю губу – так сильно, что проступает кровь.

– Так… – заметно, что слова даются ему нелегко. Его синие глаза сверкают неистовым пламенем. – Ты… ты собираешься избавиться от ребенка, или что? – прямо интересуется он.

Ох, это одна из самых сложных вещей. Как сказать ему, что я собираюсь сохранить то, что окончательно уничтожит все былое между нами?

– Н-нет, – выдавливаю я. – Он… он хотел, чтобы я это сделала, даже дал мне специальное зелье, но я… – глубоко вздыхаю. – Я не смогла. Наверное, надо было, но я… просто не смогла.

– Почему?..

Он хмурится, пытаясь подобрать еще слова, но лишь сжимает губы и качает головой.

И я даже рада этой секундной передышке, потому что не могу ответить на его вопрос.

– Вот… вот сволочь, – выплевывает он. – Больной извращенец, ублюдок! Он… тебе же всего восемнадцать! Господи…

Стою на месте, заламывая руки.

– Знаю, Рон, но это…

Он не слушает, меряя шагами комнату взад-вперед и бурча под нос, обращаясь то ли ко мне, то ли к себе.

– Грязный, мерзкий… ровесница его сына… а его жена… о боже!

Внезапно он яростно вскрикивает, резко оборачивается и пинает мой столик, вряд ли замечая, как опасно при этом дребезжит зеркало.

– Да я, блядь, УБЬЮ ЕГО! – взрывается он, выпуская накопившиеся злость и ненависть. – Ублюдок! Убью! Этот ребенок… Господи, это должен был быть…

Он закрывает лицо руками, не в силах продолжать дальше, и рвано дышит.

Внутри все обрывается: я знаю, что он хотел сказать. Знаю, потому что сама не единожды говорила себе это.

– Да, должен был, – с горечью произношу я. – Но… что сделано – то сделано.

Тишина поглощает мои бесполезные, никчемные оправдания. Он молча поворачивается ко мне, не поднимая глаз от пола.

– Хотела бы я, чтобы ребенок был твоим, Рон, – мой голос дрожит. – Правда. Но это невозможно…

– А может и возможно…

Непонимающе хмурюсь.

Он поднимает голову: жесткая линия подбородка и плотно сжатые губы – весь его вид говорит о решительности.

– Что ты имеешь в виду? – мне кажется, я знаю, о чем он. Признаться, я просто пытаюсь выиграть время и разобраться, как реагировать на то, что он собирается предложить.

Он делает шаг вперед.

– Они уже… им же известно, что… все уверены, что мы небезразличны друг другу, в определенном смысле. Все, кроме… него, – он краснеет, но все равно продолжает. – Возможно…

Пройдясь по комнате туда-сюда, он поворачивается и обращается ко мне, снова глядя в пол.

– Знаю, мы можем никогда и не выбраться отсюда, – бормочет он. – Но если у нас получится, я не против… я был бы рад притвориться…

Остановившись, он смотрит на меня – глаза блестят – и в момент оказывается подле, крепко сжимая мои ладони в своих.

– Ты разрешишь мне оберегать тебя, Гермиона? Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, можно я буду заботиться о тебе?

Смотрю на него, едва осознавая, какой беспорядок творится у меня в голове.

– Не думаю, что мы выберемся… – начинаю я, но он качает головой.

– Даже если нет, я все еще мог бы помочь, – решительно говорит он. – Я мог бы… я мог бы сказать, что это мой ребенок.

Качаю головой, и слова так и рвутся наружу.

– Они убьют тебя за… порождение полукровок, Рон…

– Ну, это вряд ли, – уверенно отвечает он. – Я им нужен. И я – не ослушавшийся Пожиратель Смерти, которого можно показательно казнить. Зачем бы им убивать меня, когда я нужен им, чтобы держать на коротком поводке моих родителей или чтобы добраться до Гарри?

Я… боже мой, я не знаю, что и думать!

– Но что будет, когда он родится? – я в отчаянии. – Если у него будут светлые волосы и бледная кожа? Они не дураки, и сразу поймут, что к чему…

– Девять месяцев – долгий срок, Гермиона, – его глаза горят почти… возбужденно. – Мы вполне можем быть свободны к тому времени. И если это случится…

Он крепче сжимает мои руки.

– Обещаю, что не оставлю тебя, – слегка запинаясь, продолжает он. – Я знаю, что не так умен, как ты, и скорее всего никогда не стану богатым. Но я… я люблю тебя.

Сердце грохочет, когда я смотрю в его горящие, сияющие глаза.

– Если ты захочешь, я буду любить тебя до конца своей жизни, – говорит он. – Притворюсь, что это мой ребенок. Даже если мы останемся здесь, я буду настаивать на этом. Мы могли бы сказать, что мы… ну, понимаешь… что нас оставили наедине…

Он переводит дыхание.

– А если мы выберемся… я буду воспитывать этого ребенка, как своего, если ты будешь не против. Ты никогда не услышишь пересудов за спиной о том, кто его отец. Мы скажем, что он мой, и ребенок никогда не узнает правды.

От удивления у меня отваливается челюсть.

– Ты… ты правда пошел бы на это? – слова даются нелегко. – Воспитал бы ребенка Пожирателя Смерти как своего?

Он колеблется сотую долю секунды, но кивает с твердой уверенностью.

– Чтобы быть с тобой, я пойду на что угодно. Все, чего я всегда хотел, это быть с тобой. И если ты только позволишь мне, если мы выберемся отсюда, я до конца жизни буду о тебе заботиться.

Он падает на колени, сжимая мои ладони.

– Если мы станем свободны… – он чуть колеблется. – Гермиона, ты выйдешь за меня?

Смотрю на него, не зная, что сказать. Ни единой мысли в голове.

Я мечтала об этом моменте несчетное количество раз. Глупо хихикала в подушку, лежа после отбоя в женской спальне Гриффиндора, и вспоминала, как он улыбался мне или смотрел в мою сторону, и думала о том, что было бы, сделай он мне когда-нибудь предложение.

Но девичьи грезы об ужине при свечах и кольце с бриллиантом были безжалостно уничтожены Люциусом Малфоем. И сейчас я неожиданно понимаю, что происходит то, о чем я никогда бы и не подумала: я действительно сомневаюсь, принимать предложение Рона или нет.

Но… а какой еще у меня есть выход?

Я люблю его. Правда, люблю. Он добрый, смелый, хороший. Он – моя опора. Он никогда не причинит мне боли.

Но он не Люциус.

Люциус никогда не стал бы… никогда не предложил бы мне такое, даже если бы захотел.

Ко всему прочему, если мы сбежим, нужно будет куда-то идти, ведь родители мертвы, и мне необходимкто-то, кто позаботится обо мне и… и о ребенке. Я слишком молода, чтобы растить его в одиночку. Может, будь я постарше…

И я… я люблю его. Правда.

Так же сильно, как любишь Люциуса?

Рон поглядывает на меня с беспокойством.

Падаю на колени подле него, отказываясь даже думать о том, что собираюсь сделать, и ласково касаюсь его щеки.

– Да, я выйду за тебя.

Он с облегчением выдыхает, и мы обнимаем друг друга. Всхлипываю, чувствуя тепло его рук, и совершенно не знаю, что и думать.

– Выйду, – шепчу я.

Дверь открывается.

Смотрю поверх плеча Рона на Люциуса, хмуро взирающего на нас. Все тот же взгляд, которым он всегда смотрел на нас, когда мы с Роном были вместе; тот самый, что и тогда, когда Рона только схватили, и мы изо всех сил обнимали друг друга, а Люциус подсматривал.

Ревность. Безудержная ревность.

Но вопреки вполне ожидаемой вспышке ярости, он выглядит почти… не знаю. Он напряженно сглатывает, глядя на нас с…

С обреченностью.

Рон тоже поднимает голову, и мы оба вскакиваем на ноги, но, видимо, по разным причинам.

– Ты! – шипит Рон, моментально краснея от ярости. – Убирайся вон, ублюдок…

– Молчи и слушай, – перебивает его Люциус.

Меня шокирует вовсе не его хладнокровие; в конце концов, Люциус и Рон далеко не друзья-приятели. Нет, меня вводит в ступор… его ледяной, равнодушный тон. Таким же тоном он отдает приказы, когда есть четкий план, которого стоит придерживаться.

Что на этот раз?

Мне вовсе не хочется знать.

Пытаюсь поймать его взгляд, но он неотрывно смотрит прямо на Рона.

– У меня никакого желания терпеть твою компанию, Уизли, – его тон – острый как бритва – сочится нетерпением. – Но в виду того, что сказанное мною коснется и тебя, ты можешь остаться.

Рон насмешливо фыркает.

– И с чего это ты решил, что мне интересны твои слова? Почему я должен слушать извращенца, заделавшего ребенка школьнице, почти вдвое моложе него?

Мускул на лице Люциуса дергается, но он борется с собой, буравя Рона ледяным взглядом.

– Я бы напрасно польстил себе, если бы хоть на минуту решил, что тебе крайне интересно то, что я скажу.

Он умолкает, и на мгновение его взгляд падает на меня, но вновь возвращается к Рону.

Почему он отказывается на меня смотреть?

– Полагаю, ты уже знаешь о… о нашей проблеме, – сдержанно замечает он.

– Проблеме? – Рон кривит рот. – Малфой, ты заделал ребенка подростку, – это чуть больше, чем проблема…

– Как бы там ни было, – нетерпеливо перебивает его Люциус, – это уже случилось, так что сейчас нужно решить, что делать дальше, и как можно быстрее.

Он переводит дух, и на миг мне кажется, что он вот-вот посмотрит в мою сторону, но я опять ошибаюсь. Он принимается ходить взад-вперед по комнате, глядя куда угодно, только не на меня.

Холод сковывает меня: я начинаю догадываться, чем это закончится, и я не… я не знаю…

– Если она не примет абортивное зелье, тогда она не сможет остаться здесь. Все в этом доме уже подозревают, что между нами что-то происходит, и Темный Лорд не исключение. Когда они узнают о ее состоянии, они казнят меня за предательство.

Он прекращает наворачивать круги, вперив взгляд в стену слева от меня.

– Но перед этим они убьют её, – очень тихо продолжает он. – Об этом и так уже ходят разговоры, потому что от нее мало пользы. Мятежные настроения твоих родителей убедили их, что ты принесешь больше пользы как в поимке Поттера, так и в качестве гарантии лояльности твоих родных.

Он колеблется пару мгновений и, глубоко вздохнув, продолжает.

– Но дело не только в этом. Они непременно захотят устроить показательную казнь, сделав из меня предателя, – он резко сглатывает. – И получат истинное наслаждение от этого. Ну и, конечно же, ее убийству добавит красок предварительное избавление от нерожденного полукровки.

Невольно вздрагиваю.

Качая головой, Люциус вновь поворачивается к Рону, который теперь так же бледен, как и он сам.

– Но, к счастью, это можно предотвратить, – тихо произносит Люциус, – и, кажется, сама судьба благоволит нам.

Почему он не смотрит на меня?

– Думаю, ты помнишь ночь, когда сюда привезли твою сестру, – тянет он; в глазах мелькает злоба.

Рон моментально заливается краской.

– Да, – бросает он сквозь зубы.

Люциус не заостряет на этом внимание: сейчас совсем не время.

– Хорошо. Тогда ты, должно быть, помнишь, что сюда ее приволокла Беллатрикс. Она схватила ее в Хогсмиде, аппарировала к озеру и, они вдвоем переправились через него.

– Я, конечно, извиняюсь, но как это относится к… ау!

Люциус направляет палочку на Рона, и тот вскрикивает от боли, хватаясь за руку и вздрагивая.

– Это важно, потому что ее похищение – ключ к вашему побегу.

Мы оба – и Рон, и я – раскрываем рты от удивления.

– Нашему побегу? – с недоверием уточняет Рон.

Ох… «вашему». Не «нашему».

Он не пойдет со мной.

Люциус утвердительно кивает, и лицо у него такое, словно он проглотил лимон.

– Да, вашему, – тихо произносит он. – Полагаю, единственный выход – сообщить Ордену о вашем местонахождении и удостовериться, что они придут за вами в означенное время. Например, в конце недели, мы с Беллатрикс как раз будем в отъезде: у Темного Лорда есть для нас задание, так что на несколько дней этот дом станет существенно уязвимее.

Я остаюсь немой, как рыба. Впрочем, Рон тоже. Только сдается мне, причины у нас абсолютно разные.

Пытаюсь распутать клубок мыслей, вертящихся в голове, но терплю неудачу за неудачей. Поэтому я говорю лишь о том, что в данный момент имеет наибольшее значение, и ко всему прочему, это сейчас единственная безопасная тема.

– Но разве Волдеморт не станет интересоваться, как Орден узнал, где мы? – тихо выговариваю я.

– Риск есть, но мы можем себе это позволить. Вот поэтому похищение Джиневры столь важно. Как только Рон окажется дома, Джиневра может сообщить, что она рассказала об этом месте моей племяннице – Нимфадоре, и та узнала в нем фамильный дом Блэков. Джиневра ведь дружит с Нимфадорой, не так ли?

Стараясь не думать, откуда он знает об этом, киваю, хотя он так и не смотрит в мою сторону. А вот Рон хмурится, глядя на Люциуса.

– Почему же они не пришли за нами раньше? – спрашивает он. – Если Джинни могла рассказать родителям, где нас держат, почему они не пошли в Орден, чтобы вместе вызволить нас?

Люциус усмехается.

– Ты что, действительно не понимаешь? – тянет он. – Даже после того, как старого дурака Дамблдора убил его самый преданный сторонник, до тебя никак не дойдет, что доверять свою жизнь нельзя никому? Да даже твои идиоты родители осознали это и научились никому не верить. Им известно, что в Ордене полно наших шпионов, и стоит только информации о твоем местонахождении всплыть, как тебя убьют раньше, чем будет снаряжена спасательная группа. Кроме того, они вряд ли точно знают, где находится этот дом, ведь Джиневра помнит лишь лес, озеро и пещеру. Да мы, может быть, вообще не в Англии! Они опасаются за твою жизнь, поэтому и держат эти крохи информации при себе.

Пару секунд стоит тишина, затем я поворачиваюсь к Рону и ободряюще улыбаюсь.

– Вот видишь, – шепчу я, – они волнуются за тебе, идиот!

Рон невольно ухмыляется, а Люциус хмуро смотрит на него.

– Правда, – кивает он и мимолетно скользит по мне взглядом, и наши с Роном улыбки гаснут.

Но он быстро отводит взгляд: видимо, не может смотреть на меня дольше пары секунд.

– Я проинформирую Орден сегодня же вечером, – сухо и деловито произносит он. – Отлучусь на часок, не вызывая подозрений. Эйвери обмолвился минут пять назад, что на закате собирается к Темному Лорду. Он не уточнял, зачем, но, думаю, остаток вечера будет весьма занят. Ну а Беллатрикс вызвали еще на рассвете, и она до сих пор у Лорда, так что до ночи ее можно не ждать.

Внутри пустота. Пытаюсь переварить все, но не могу.

– Я точно знаю, кто из Ордена шпионит на Лорда, а кто предан вашей стороне, – продолжает Люциус все так же деловито. – Вернее, почти уверен.

– Тонкс! – осеняет меня.

Рон поворачивается ко мне, а Люциус хмуро смотрит в пол.

– И Андромеда, – шепчу я, стараясь не показывать, насколько мне больно. – Они…

– … единственные члены Ордена, кто способен пересечь озеро, – заканчивает за меня Люциус. – Я знаю. Они – первые в моем списке наряду с Уизли, этим оборотнем Люпином, Грозным Глазом и Шеклболтом. У них достаточно сил, чтобы справиться с Эйвери и моим сыном и вытащить вас отсюда.

– Не понимаю! – нетерпеливо восклицает Рон. – Почему ты даешь нам обоим уйти? Ты мне не друг, да и я вовсе не…

– Шевели мозгами хоть немного! – шипит Люциус. – Заставь свои две извилины работать в нужном направлении! Грязнокровка не сможет переплыть озеро, если ее не будет сопровождать кто-то из рода Блэков или чистокровный волшебник. И если в один прекрасный день она исчезнет, Темный Лорд поймет, что ей помог кто-то из нас. И кто же это? Я, мой сын или Беллатрикс? Кого из нас он будет подозревать больше остальных, учитывая, что он уже подозревает что-то между нею и мной?

Не просто подозревает, а уже знает, скорее всего…

Что?

Мысль возникла буквально из ниоткуда, и тут же ускользнула, словно вода сквозь пальцы…

Что это было?

Впрочем, не имеет значения. Вряд ли это так важно.

– И если Орден нагрянет сюда, Андромеда и ее дочь смогут помочь им переплыть озеро, – продолжает Люциус. – Ну, и вполне естественно, что они должны будут спасти вас двоих, нежели одну грязнокровку. Если сбежит только она, подозрения только усилятся.

Глубоко вздыхая, он все же поднимает на меня глаза, и мир вокруг перестает существовать, когда я встречаю его глубокий взгляд. Две души, потерявшиеся в океане вечности.

– Я не поступил бы так, будь у меня выбор, – шепчет он. – Но выбор сейчас – непозволительная роскошь. Вы двое должны сбежать… вместе.

Последнее слово он цедит сквозь плотно сжатые губы: оно дается ему с большим трудом.

Что ж, выходит, он все-таки научился заботиться о ком-то. И он наконец-то осознал: когда кто-то тебе небезразличен, ты не можешь позволить себе быть эгоистом…

Но ведь нечто подобное уже было: он хотел держаться от меня подальше, по крайней мере, пытался.

Кажется, я все же научила его кое-чему.

Пару мгновений Рон внимательно смотрит на Люциуса, а затем качает головой, печально улыбаясь.

– Что, вот так это и закончится, а, Малфой? – ему трудно скрыть злорадство в голосе. – Какую прелестную яму ты вырыл сам себе; отказавшись от всего, что было тебе дорого, ради Гермионы, сейчас ты вынужден отпустить и ее, – его глаза блестят. – Интересно, с чем ты останешься, когда все закончится?

Мускул на щеке Люциуса дергается, руки сжимаются в кулаки, но Рона это не останавливает, потому что он не знает Люциуса так, как знаю я.

– Ты ведь знаешь, кто ты, да? – произносит он. – Слабак. Слабый, лицемерный предатель крови. Жаль, что ты не способен быть сильным, когда это действительно необходимо…

успеваю заметить срыв Люциуса еще до того, как он делает выпад.

– Люциус, нет!

Поздно. Он грубо толкает Рона к стене и хватает за горло.

Подлетаю к ним.

– Ради бога, прекрати! – беру Люциуса за руку, пытаясь удержать, но он не обращает на меня внимания, слишком занятый разборкой с Роном.

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! – шипит он с ненавистью. – На случай если ты подзабыл, ты у меня в долгу, Уизли. Я отпускаю тебя, хотя больше всего на свете хочу, чтобы ты гнил здесь вечно…

– Но тогда Гермионе придется уйти одной, – издевательски скалится Рон. – А этого ни в коем случае нельзя допустить, не так ли? Ты же не можешь дать своему драгоценному Лорду лишний повод для подозрений.

Костяшки пальцев Люциуса белеют.

– Да что ты об этом знаешь, глупый мальчишка?

Рон усмехается.

– Может, и ничего. Но я не собираюсь притворяться, будто понимаю, как твои больные убеждения и слепая преданность красноглазому психопату могут быть важнее Гермионы. Да, Малфой, признаю, я довольно невежественен в этом вопросе.

Люциус замахивается кулаком, и я перехватываю его руку в последний момент перед ударом.

– Не надо! – шепчу я. – Пожалуйста.

Он смеривает меня взглядом, а затем резко опускает руку, рыча сквозь стиснутые зубы и отступая от Рона.

Тот, по инерции шагнув вперед, потирает шею и надрывно кашляет, но в глазах горит триумф.

– Ты неудачник, Малфой, – выдыхает он, злобно поглядывая на Люциуса. – Ты пустил псу под хвост единственное, что, как тебе казалось, ты никогда не предашь – безудержную преданность драгоценным чистокровным традициям.

На мгновение лицо Люциуса ожесточается, и кажется, что он снова собирается ударить Рона, но вместо этого его губы кривятся в усмешке.

– Может, так оно и есть, – его голос скользит по комнате. – Вот только я здесь не единственный неудачник.

Он умолкает, и Рон напрягается, встречая ледяной взгляд Люциуса. Подаюсь вперед, готовясь встать между ними, если они снова надумают драться.

– О чем ты? – спрашивает Рон.

Люциус убийственно скалится.

– Ты думал, вы с грязнокровкой будете жить долго и счастливо в любви и согласии, – он медленно растягивает каждое слово, вкладывая в них как можно больше презрения. – И все же ты потерял ее.

Он медлит прежде чем продолжить, и когда он вновь заговаривает, по лицу пробегает тень.

– Ты проиграл ее мне.

Смотрю на него в замешательстве, но Рон не замечает перемены в его тоне, а лишь бледнеет.

– Ой ли? Только не рановато ли трубить о победе? – горячо выдает он. – Ты отсылаешь Гермиону прочь, и никогда больше не увидишь ее. Единственное, что дорого тебе в этом мире, ты собираешься вычеркнуть из своей жизни навсегда.

На миг все внутри замирает, меня словно ударили в солнечное сплетение. И, судя по лицу Люциуса, он испытывает то же самое.

– Она мне безразлична, – произносит он, и если бы я не знала его так хорошо, мне бы показалось, что его тон абсолютно равнодушен.

– Не вешай мне лапшу на уши! – перебивает его Рон. – Было бы тебе на нее плевать, ты бы не пошел против всего, во что верил, ради нее…

Люциус замахивается для удара, и я вскрикиваю, зажимая рот рукой, зная что сейчас будет, но тут его взгляд падает на меня, и он разжимает кулак и лишь хватает Рона за грудки.

– Хватит, – выдыхает он. – Ты сейчас же вернешься в свою комнату, Уизли, и если в тебе осталась хоть капля инстинкта самосохранения, ты не будешь попадаться мне на глаза до самого побега. Одному Богу известно, как я жажду увидеть тебя подальше отсюда.

Он вытаскивает из кармана порт-ключ, и оба исчезают в мгновение ока, растворяясь в красноватой дымке…

Но за пару мгновений до этого Рон успевает повернуться ко мне, незаметно для Люциуса, и прошептать одними губами:

– Я люблю тебя.

И они исчезают.

Застыв, смотрю в пространство перед собой.

После всего, что было, он все еще любит меня.

Конечно, любит. Ты всегда это знала.

Обнимаю себя руками.

Что ж, вот, значит, что: мы с Роном уедем и будем, наконец, свободны…

Тогда почему мысль о свободе рвет сердце на части?

Такое бывало раньше, я помню: в Норе – как раз перед тем, как я осознала, насколько небезразлична Люциусу…

Ну, не то чтобы он испытывал ко мне какие-либо теплые чувства, нет, он просто хотел меня так сильно, что ослушался приказа Волдеморта, лишь бы не дать мне уйти. Тогда еще он ненавидел меня за то, на что я его толкаю.

И когда же он начал испытывать что-то ко мне?

Не знаю.

А Рон… вот он-то всегда любил меня. И теперь у меня есть просто железное тому доказательство: он все еще хочет быть со мной, растить ребенка человека, которого ненавидит всеми фибрами души. И все ради меня. После всего, что я сделала, он любит меня… сильнее, чем когда-либо сможет любить Люциус.

Осознание этого причиняет неимоверную боль, но… это ведь правда, не так ли? Если бы он любил меня так же сильно, как Рон, то был бы рад бросить все и сбежать со мной, чтобы вместе растить нашего ребенка.

Но он не сделает этого, поэтому мы с Роном поженимся, как я и мечтала когда-то. Будем жить в деревне, заведем общих детей – после рождения ребенка Люциуса. Найдем работу, наши дети будут ходить в школу, и мы всей семьей будем ездить каждую неделю за покупками, по очереди выполнять домашние обязанности. Я буду методично, изо дня в день жить нормальной жизнью, пытаясь забыть…

А Люциус останется здесь, продолжая прислуживать Волдеморту.

И я никогда больше егоне увижу.

Зажимаю рот рукой, сдерживая рыдания.

Я не буду плакать, нет. Это бессмысленно. Есть только один выход, и мы ничего не можем с этим поделать.

Если только ты не избавишься от ребенка.

Но… я не могу.

Можешь.

Но это же мой единственный шанс на спасение. Если я избавлюсь от него, тогда Люциусу незачем будет устраивать мой побег, я останусь здесь, и ему придется в конце концов убить меня…

Но разве не лучше будет провести с ним еще несколько месяцев, чем потом всю оставшуюся жизнь быть без него?

Скрипнув, дверь открывается, а затем тихо закрывается.

Оборачиваюсь и вижу его. Он стоит передо мной, глядя тяжело и напряженно.

Гнетущая тишина становится невыносимой.

И я решаю ее нарушить.

– Кажется, твое заветное желание наконец сбудется, – произношу я ледяным тоном.

– Что? – прищуривается он.

С горечью выдыхаю.

– К концу недели ты освободишься от меня, – шепчу я. – Я больше не причиню тебе неудобств, и тебе не придется снова меня видеть. Разве не этого ты всегда хотел, Люциус?

Какое-то время он смотрит на меня – бледный, собранный; мне кажется, он пытается держать себя в руках. Он должен…

– Когда-то хотел, грязнокровка, – не сводя глаз c моего лица, отвечает он.

Открыто встречаю его взгляд.

– Если ты не хочешь, чтобы я ушла, и не хочешь пойти со мной, тогда чего ты хочешь?

Его лицо словно высечено из мрамора, а шепот – чуть громче шелеста ветра.

– Я хочу… хочу, чтобы ты осталась здесь со мной.

– И что? – мне безумно трудно выдерживать ледяной тон. – Если бы я сделала, как ты хотел, и избавилась от ребенка, что стало бы с нами? Хочешь, чтобы мы состарились вместе в этой тюрьме, да?

Меня колотит в истерике, и я глубоко дышу, пытаясь успокоиться.

Он хмурится, его глаза темнеют, и он раздраженно качает головой.

– Не будь смешной, – отрывисто бросает он. – Ты прекрасно знаешь: это не то, чего я хочу.

– Если не пойдешь со мной, то так и будет! – огрызаюсь я, из последних сил сдерживая слезы. – И в любом случае тебе придется убить меня, потому что и Беллатрикс, и Эйвери сказали, что Волдеморт хочет…

– Я не убью тебя! – обрывает меня он.

Сердце пропускает пару ударов.

Люциус выглядит несколько потерянно – всего пару мгновений – и отводит взгляд в угол комнаты.

– Я никогда бы так не поступил, – произносит он. – Ты была бы здесь, со мной, и я бы… – он колеблется так, будто ему очень неприятна какая-то идея. – Я бы проследил за тем, чтобы… с тобой хорошо обращались.

– Кто? Ты? – удивленно смотрю на него.

Его взгляд твердеет.

– Неужели это звучит настолько смешно? – ледяным тоном осведомляется он. – В последние месяцы я только и делал, что присматривал за тобой. Где и с кем бы я ни находился, в моих мыслях ты всегда была на первом месте. Все, о чем я думаю, это ты! Только ты…

Резко повысив голос, он так же быстро свел его к шепоту.

Скорбь разрывает мне душу.

Внутренности скручивает стальным жгутом. Так больно…

– И где бы ты держал меня? – начинаю я, запинаясь и заикаясь от горечи. – Что делал бы с грязнокровкой, которая никому, кроме тебя не нужна? Запер бы у себя в башне, как миссис Рочестер?

– Кого? – нетерпеливо спрашивает он.

– Это из маггловской литературы, тупица…

Глубоко вздыхаю, стараясь успокоиться.

– Нас раскроют, – шепчу я. – И ты это знаешь. Господи, да Волдеморт уже подозревает! Не поэтому ли ты порвал со мной? Это было не мое решение…

– …единственное, которое я должен был принять! – вспыхивает он. – Я не хотел! Что угодно… да я лучше бы отрезал себе руку, чем… Ты и представить не можешь, чего стоил мне этот выбор!