Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 55 страниц)

Не дожидаясь ответа, он поворачивается и выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь.

Повисает тишина.

Дрожа, бросаю взгляд на Эйвери и Драко. Все бессмысленно. Чувствую себя такой опустошенной и потерянной…

Едва частицы паззла складываются вместе, и приходит понимание, как меня начинает трясти от страха.

Драко смотрит на меня с подозрением и ненавистью так, словно хочет увидеть, как я страдаю, медленно и мучительно агонизируя, за то, что сделала. Он знал, что я небезразлична его отцу, но сейчас ему еще раз напомнили об этом, и его, без сомнения, это бесит.

А вот Эйвери холодно улыбается, глядя на меня. Заговорщицки. Как будто у нас с ним есть тайна, одна на двоих.

Что ж, в каком-то смысле так оно и есть.

Я вздрагиваю. Он знает…

Боже.

– Разве у тебя нет работы, грязнокровка? – бесстрастно спрашивает он.

Опускаю голову, потому что у меня нет выбора, и поспешно принимаюсь мести пол, пытаясь утихомирить вихрь лихорадочных мыслей, мечущихся в голове.

* * *

Сижу на кровати, подтянув колени к груди и положив на них подбородок, рассматриваю комнату, но на самом деле ничего не вижу перед собой.

Его не будет допоздна. Откуда я знаю? Он всегда задерживается, когда у него дела по поручению Волдеморта.

И когда он придет, на его руках будет кровь невинных детей.

Должно быть, он уже закончил к этому времени… свою работу, служащую ох-каким-высочайшим идеалам посредством убийств и пыток.

Меня тошнит от одной мысли об этом. Как будто я съела сахарную вату, гамбургер, хот-дог, запила все это молочным коктейлем и отправилась кататься на карусели.

Как он может? Как?

Он чудовище, ты прекрасно об этом знаешь. Всегда знала.

А Эйвери… Господи, ума не приложу, что о нем и думать.

Он знает. Либо догадывается… и сегодня Люциус укрепил его подозрения…

Нет, конечно же, он ничем не выдал, что спит со мной, но одно совершенно ясно: я ему небезразлична. Об этом знает даже Волдеморт, не так ли? Он сам мне сказал, когда я ужинала с ним давным-давно.

Хочу, чтобы Люциус поскорее вернулся. Мне нужно поговорить с ним об этом, подумать и решить, что делать с Эйвери. Хочу, чтобы он вернулся домой…

И на его руках будет кровь детей…

Дверь со скрипом открывается.

Поднимаю голову, непонимающе хмурясь: что-то он рано.

Наверное, задание было слишком легким, если он так быстро закончил.

Я убью его за то, что он сделал сегодня. Пусть катится ко всем чертям, но он не дотронется до меня после того, что сделал…

Проклятья уже готовы сорваться с губ, вот только… на пороге вовсе не он.

Драко.

Сердце пропускает удар.

Он входит в комнату, плотно запирая за собой дверь.

Его взгляд впивается в меня.

Смотрю на него в замешательстве.

Прищурившись, он вглядывается в мое лицо. Выражение его лица точно такое же, как у его отца, когда тот решительно настроен сделать что-то.

Боже, что ему надо?

Вскакиваю с кровати, становясь перед ним. Не знаю, почему он здесь, он не пугает меня так, как Люциус, но все же я побаиваюсь его.

Хотя меня не так пугает сам Драко Малфой, как его подозрения.

Тереблю пальцами подол платья, моля Бога, чтобы Драко не заметил, насколько я нервничаю.

Я не боюсь его. Я решительно против того, чтобы испытывать страх перед мальчишкой, богатеньким папенькиным сыночком, возомнившим себя царем горы.

Мне просто страшно оттого, что он может узнать.

– Что… – слова даются с трудом, комом застряв в горле. – Что ты здесь делаешь?

Его рот кривится в усмешке. Когда-то это выдавало лишь его недовольство и раздражение, но он так изменился. Теперь выражение его лица напоминает мне горькую улыбку, что я так часто вижу на лице Люциуса.

– Думаю, правильнее спросить, что ты делаешь здесь? Или, – уголки его губ опускаются, – я бы даже сказал, что ты все еще делаешь здесь?

Побелевшими пальцами он сжимает палочку, нацеленную пока что в пол.

Я должна перестать трястись. Должна успокоиться.

Его лицо искажает гримаса отвращения.

– Почему, почему в то время как ты должна была давно выйти из игры, ты все еще здесь? – едва слышным шепотом шипит он.

Судорожно сглатываю, пока он медленно приближается. Не вплотную, но все же… ближе.

Достаточно близко.

Невольно отмечаю его пронизывающий взгляд. Почти как у его отца. Он пристально смотрит на меня, действительно слишком похожий на своего отца. В их родстве невозможно усомниться.

Только вот его взгляд все равно отличается от тех, какими одаривал меня Люциус: пристальный, но такой непохожий.

– Ты так просто не… исчезнешь, – низким голосом произносит он. – А ведь уже должна была. Столько раз я был уверен, что ты уйдешь из нашей жизни навсегда, оставишь в покое. Ночь в доме Уизли и та, после праздничного ужина. Но каждый раз…

Он сует руку в карман, и я слышу стеклянное позвякивание.

Дрожь охватывает меня. Нет, нет, нет, этого не может быть…

Он не может… у него не может быть этого, нет! У меня не будет никаких шансов.

Боже, прошу, помоги мне!

Заговори его. Ради Бога, продолжать развязывать ему язык.

– Я и сама не знаю почему, – начинаю я, но он обрывает меня на полуслове.

– О, зато я прекрасно знаю, – резко бросает он. – Мой отец всегда был рядом, чтобы спасти тебя. Присматривал за тобой, потому что ты слишком слаба, чтобы позаботиться о себе самостоятельно, – отвращение на его лице застывает уродливой гримасой. – Следил, чтобы ты ни на секунду не ускользала из его поля зрения.

Господи Боже, это ужасно. Нужно выбираться из этого дерьма. Срочно!

– Это его обязанность. Я нужна Волдеморту живой…

– Черта с два! – чаша его терпения переполнена. – Плевал он на тебя, ты сама слышала, что сказал Эйвери этим утром. Не делай из меня дурака. Семь лет ты только этим и занималась, но теперь…

Он глубоко вздыхает, беря себя в руки.

А вот я от страха забываю, как дышать.

Прищурившись, он смотрит на меня – так, словно что-то для себя решает, и это вызывает у него отвращение и неприязнь.

– Скажи-ка мне, Грэйнджер, – ядовито шепчет он. – Мы знаем друг друга уже сколько… семь лет? Думаю, ты можешь быть со мной откровенна.

Пауза.

Мое сердце перестает биться, клянусь.

Это пытка. Чистейшая психологическая пытка.

– Скажи мне… – он шумно сглатывает, и у меня начинает кружиться голова и тошнота подбирается к горлу.

Господи, прекрати это, умоляю…

Но… нет. Я не имею права просить Его о помощи. Я больше не верю в Него, почему я постоянно об этом забываю?

Наверное, некоторые вещи не так просто забыть.

Драко куксится так, словно вопрос, который он собирается задать, вызовет у него дикую тошноту.

– Ты всегда хотела трахнуть моего отца?

Открываю рот, но из него не вылетает ни единого звука. Ну, что я могу сказать, если тогда между мной и Люциусом действительно ничего не было?

Кроме того… я не… я никогда не хотела этого. Никогда не думала о Люциусе в… в этом плане. Я имею в виду, что… черт, он же отец Драко! Не говоря уже о том, что совсем не в моем вкусе.

– Видишь ли, у меня было время подумать, – продолжает он, не дождавшись моего ответа. – И я вспомнил обо всех случаях, когда вы с ним пересекались до твоего появления здесь: «Флориш и Блоттс», когда нам было по двенадцать лет, и та стычка в Министерстве. Но, конечно же, я не мог упустить из виду и тот раз, перед четвертым курсом… совместная ложа на Чемпионате мира по квиддичу, помнишь?

Рефлекторно сглатываю – в горле пересохло, – и киваю. Нет смысла отрицать это. Мы оба знаем, что это правда.

Он тоже кивает и продолжает:

– Ты… ты пялилась на него, – почти шепчет он. – Я все видел и еще подумал, как это странно. И он тоже смотрел на тебя, не так ли?

Мое дыхание учащается, потому что даже не представляю, как доказать ему, что он неправ. С другой стороны, все именно так и было, мы перебрасывались взглядами, но… но тогда все было иначе.

По крайней мере с моей стороны, но я почти со стопроцентной уверенностью могу сказать то же самое про Люциуса. Мне было четырнадцать, Бога ради! Я же была еще ребенком.

– И ты… – ему с большим трудом дается каждое слово, и выглядит он так, словно должен проглотить что-то редкостно отвратительное. – Ты краснела под его взглядами, я и это заметил, как видишь. Я видел вас.

Точно так же я краснею сейчас, невольно сгорая от стыда, как когда-то, когда один взгляд Люциуса Малфоя заставлял меня чувствовать себя мерзкой, ничтожной грязнокровкой, недостойной дышать с ним одним воздухом…

Но теперь это неважно. Главное – договориться с Драко.

– Все было совсем не так, – вкладываю в каждое слово столько искренности и мольбы. – Мне просто было стыдно, потому что он знал, что я грязнокровка, и ему было противно находиться со мной рядом. Клянусь, Драко, больше ничего… ничего не было.

Дыши. Просто дыши. Все еще может обойтись.

Как?

Не сводя с меня прищуренных глаз, он подходит ко мне так близко, что мог бы коснуться, если бы захотел…

Я почти готова расплакаться и даже дышать не могу от страха, а еще очень хочу, чтобы он ушел. Но он, кажется, сейчас взорвется от переполняющих его эмоций, что годами, словно рак, пожирали его изнутри, но так просто он с этим не расстанется, я знаю.

– Понимаешь, я не знаю, верить тебе или нет, – бормочет он, пытаясь сохранить голос ровным, но у него не выходит. – Можешь клясться и обещать все что душе угодно, но как я могу быть уверен, что ты говоришь мне правду?

У меня перехватывает дыхание, и я бросаю отчаянный взгляд поверх его плеча на дверь, ища пути отступления. Дверь заперта на замок, Люциуса нет в доме… о Господи… о Боже…

Перевожу взгляд на Драко, безмолвно умоляя его, глаза застилают слезы, а внутри разрастается зияющая дыра первобытного страха.

– Пожалуйста, Драко, – шепчу я.

Он все еще с ненавистью смотрит на меня, замерев на месте. Все слишком далеко зашло, чтобы он смог невольно почувствовать ко мне жалость.

– Если ты не делала ничего плохого, то тебе нечего бояться, – его голос до жути… спокоен.

И с этими словами он вытаскивает из кармана мантии маленький стеклянный пузырек.

Я словно разлетаюсь на миллион осколков. Глупая, я знаю, но инстинкты сильнее меня: срываюсь с места и бегу сама не зная куда, но он слишком быстр, и, кроме того, стоит слишком близко ко мне. Чувствую, как его руки обвиваются вокруг моей талии в железной хватке…

Сопротивляюсь, борюсь изо всех сил, но я уже в его руках, и он прижимает меня к себе так крепко, что мне трудно дышать. Звук открывающейся крышки заставляет меня вновь молить его о пощаде, но все мои «пожалуйста» и «нет» разбиваются о глухую стену. Он слишком далеко зашел…

Он хватает меня за волосы, чтобы я запрокинула голову, кричу от боли и чувствую холодные капли на языке. Первая, вторая, третья, четвертая. Безвкусные холодные капли, о Господи… нет, прошу тебя, не дай этому случиться…

Поздно.

Что же теперь делать?

Он отпускает меня, и я падаю на колени, заходясь диким кашлем. Колени больно ударяются о пол, но меня это не волнует, я продолжаю с надрывом кашлять – до тех пор, пока слезы не выступают на глазах, я будто бы хочу выплюнуть свои легкие, кашляя, задыхаясь. Боже, помоги мне! Вот дерьмо! Черт бы его побрал…

Может быть… возможно, если я и дальше буду кашлять…

Но я уже чувствую, как кашель потихоньку стихает. Беру себя в руки и пытаюсь удержать его, заставить себя… это больно, очень больно, горло дерет и в груди все горит.

– Видишь, я – сын своего отца, грязнокровка, – дрожащим голосом шепчет он. – Может, он так и не думает, но иногда я могу быть столь же беспощадным, как и он, когда обстоятельства того требуют. Или, вернее, когда мне это нужно.

Господи, я должна вытащить из себя эту дрянь!

Ни о чем не думая, засовываю два пальца в рот, проталкивая их глубже, вызывая у себя рвотные позывы, потому что просто обязана избавиться от этой штуки в моем организме немедленно…

Внезапно Драко одной рукой хватает меня за волосы, оттягивая мою голову назад, а второй – с силой стискивает мое запястье, убирая руку подальше от моего рта. Я сопротивляюсь, Господь свидетель, но он слишком силен. Я как-то и забыла, что все эти годы он становился мужчиной, для меня он всегда был маленьким папенькиным сыночком.

– Нет, Грэйнджер, – шипит он, его глаза полыхают яростью. – Я слишком долго ждал и теперь хочу узнать правду. Я больше не могу оставаться в неведении, все слишком далеко зашло.

Всхлипываю от отчаяния.

– Пожалуйста, Драко, прошу… – заикаясь, произношу я, но без толку. Пощечина обжигает лицо. Каков отец – таков и сын.

– Заткнись и отвечай на вопросы! – сквозь зубы цедит он. – Скажи, мой отец трахал тебя?

Всхлипываю, держа рот на замке, но правда бурлит в груди, поднимаясь выше, к горлу, заполоняя рот и прорываясь сквозь стиснутые зубы, как будто меня сейчас стошнит. Ей-богу я предпочла бы, чтобы меня стошнило, чем рассказать ужасную правду, рвущуюся на свободу.

– Да.

Тишина. Закрываю глаза, не в силах терпеть эту пытку.

Какое-то время ничего не происходит, но он так вцепился мне в волосы, что на мгновение мне кажется: он собирается снять с меня скальп.

Боже!

Что же я наделала?

Его хватка слабеет наконец-то, и я опускаюсь на пол, всхлипывая и подвывая.

Внутри такая пустота. Мне ничто не подвластно. Я словно отделена от тела, нет, не так… я словно пустое тело, без души…

Я… не знаю… не могу остановить это, не могу противиться…

Открываю рот, чтобы сказать хоть что-то в опровержение, но не получается: слова застревают в глотке, заставляя меня задыхаться, пока я не отказываюсь от этого порыва.

Боже! Господибожегосподи…

– Ты… – он спотыкается, его голос – едва слышный шепот. – Ты… и он…

О нет. Как я могла? Почему я не в состоянии прекратить это, почему?

Медленно, очень медленно я поднимаю голову.

Он не смотрит на меня. Пустым взглядом он уставился в пол.

На его лице выражение крайнего ужаса, в эту минуту он вновь стал похож на маленького мальчика, который вдруг узнал, что все, во что он верил, ложь: Санта-Клаус, пасхальный кролик, зубная фея, Бог…

Все это исчезло, улетучилось в одно мгновение, оставив его одного в темноте.

Но помимо отчаяния я ясно вижу и ярость, и ненависть. Ненависть ко мне, той, что сделала из его отца лжеца, и ненависть к лжецу, которым оказался его отец.

– Я подозревал… – больше похоже, что он говорит сам с собой. – Но… и он…

Он глубоко вздыхает, все еще глядя в пол.

– Моя… моя мама, она говорила, что он не стал бы…

Его мать. Нарцисса? Он говорил с ней о том, что, по его мнению, здесь может происходить?

Нет, не может, а происходило, потому что он знал. О Господи.

Он перестает бормотать и отворачивается от меня, чтобы я не могла видеть его лица, и я надеюсь, что это все, что этого достаточно, и ситуация не усугубится…

Хотя куда уж хуже! Люциус и я… я приговорила нас к смерти. Господи Иисусе… Гребаный свет!

– Сколько раз? – он так и не поворачивается ко мне, и его голос звучит приглушенно и тихо, но все же я слышу вопрос.

Борюсь с собой, но правда, словно кислота, разъедает себе путь наружу, и это чертовски больно. Я даже не осознаю того момента, когда ответ срывается с губ.

– Не знаю, – шепотом. Я не хочу говорить, но ничего не могу поделать. – Много раз. Я не считала.

Сворачиваюсь клубочком на полу, утопая в унизительном чувстве и тихонько всхлипывая. Боже, все кончено. Я и Люциус… я убила нас обоих. Если Драко знает, то, вероятнее всего, это действительно конец. Или нет?

Что-то хрустнуло, и, мне кажется, Драко подошел ближе.

Но у меня нет сил взглянуть на него. Стыд не позволяет мне…

– Это началось еще до моего приезда сюда? – его голос заметно дрожит.

– Нет, – качаю головой, не поднимая ее от пола. Не буду смотреть на него.

Тишина какое-то время окутывает нас, но затем ее пронзает мой крик боли: кожа горит, словно от ожогов кислоты.

– Проклятье! Посмотри на меня, грязнокровка! – шипит он.

Он не оставил мне выбора, поднимаю голову, хотя это очень трудно: такое чувство, будто все мое тело – единый цельный монолит из… скажем, свинца. Мне трудно даже дышать.

Его палочка направлена на меня, и я понимаю, что никогда еще он не был так поразительно похож на свою тетю: щеки горят алым, рот искривлен в гримасе какой-то сумасшедшей ненависти и злобы.

Впервые я по-настоящему боюсь Драко Малфоя.

Он глубоко вздыхает.

– Так… тогда как долго это продолжается? – его голос наполнен яростью. – Вы с ним трахались той ночью, после праздничного ужина? Поэтому я нашел тебя возле дверей в его комнату?

– Нет, – бесцветным голосом шепчу я. Веритасерум вытягивает из меня правду с легкостью. – Нет, той ночью ничего не было.

– Так когда? – он вновь направляет на меня палочку, хотя и знает, что в этом нет необходимости. Под действием Веритасерума я и так беззащитна. – Когда это началось?

Господи, помоги мне. Стараюсь удержать слова в себе, чем бы это для меня ни обернулось. Он ведь уже знает все, что ему нужно знать.

Я правда должна попытаться не дать ситуации стать еще хуже?

Я же не могумолчать. Зелье не позволит мне. Слова сами срываются с языка.

Министерство действительно абсолютно легально применяет это зелье на допросах?

– В ночь, когда ты и Беллатрикс перерезали мне вены, – слезы против воли потекли по щекам. – После того, как он спас меня от вас… сразу после этого.

Его лицо искажает гримаса яростной ненависти. Ненависть, ненависть, ненависть. Ко всему миру и к тому, что этот мир повернулся к нему спиной.

Но еще я вижу в его глазах горечь от осознания того факта, что он буквально собственными руками толкнул отца на связь с грязнокровкой… и это знание убивает его.

Он, словно загнанный зверь, принимается ходить из угла в угол.

– Ты… ты грязнокровка, – натянуто произносит он. – Мерзкая, грязная… всю мою жизнь он твердил мне… грязь под ногами… отбросы…

Молча смотрю на него. Не могу думать. Совсем. Ничто не имеет смысла: страх и ужас заполонили все мое существо, и я не в состоянии размышлять и анализировать.

Я только знаю, что это конец. Я все разрушила.

– Я знал… знал, что-то происходит, – бормочет он, нарезая круги по комнате. – Но он пообещал… он поклялся мне, что ничего… и я думал…

На мгновение он прячет лицо в ладонях, надавливая пальцами на глаза, затем делает глубокий вдох и наконец поворачивается ко мне: жесткое выражение лица не сулит мне ничего хорошего.

– Кто дал тебе право, Грэйнджер? – его глаза яростно горят. – Как ты посмела? Он женат на моей матери!

– Я знаю! – склизкий стыд затапливает меня. – Знаю. Я никогда не забывала об этом, Драко.

Он заходится мрачным хохотом.

– О, ну конечно, – издевательски бросает он. – Наверное, для тебя так ужасно нести груз вины за это! Бедняжка, мне правда очень тебя жаль!

Он глубоко и рвано дышит, и вдруг поднимает палочку, направляя ее на меня.

– Круцио!

Невидимые ножи и лезвия вспарывают кожу и мышцы, скрежетом проходя по костям, а кровь вскипает, обращаясь в кислоту, и легкие… вырываются из груди. БОЛЬНО! Никогда еще мне не было так больно…

Я продолжаю кричать даже когда он отменяет заклинание, кричать, вздрагивая и всхлипывая на полу.

Вот и все. Все кончено. Драко стала известна самая жуткая вещь из всех, что он мог узнать о своем отце, и теперь остается лишь вопросом времени, когда он расскажет все своей тете или Эйвери, а может, даже и самому Волдеморту…

Лед, по которому мы с Люциусом ходили, в конце концов треснул и надломился, и нам остается лишь падать.

– Потаскуха, – шепчет Драко, его голос дрожит от ненависти. – Ты… грязная шлюха.

Хлесткие слова бьют сильнее плети, меня охватывает жгучий стыд.

Поднимаю на него взгляд, все еще дрожа всем телом от пробегающих по позвоночнику отголосков заклятия.

Драко Малфой всегда ненавидел меня, на этот счет я никогда не сомневалась. С самой первой нашей встречи он ненавидел меня. Ненавидел за то, что я опережала его в учебе, а уж тот факт, что я грязнокровка, сделал его ненависть безоговорочной и навсегда укрепил в нем это чувство.

Но такую ненависть в его глазах я вижу впервые. Он почти на грани и готов убить меня в любой момент, разорвать на части голыми руками, а потом равнодушно смотреть, как я истекаю кровью, медленно умирая, за все, что сделала с ним, с его отцом и их семьей.

Его глаза мечут молнии.

– Тебе это просто так с рук не сойдет, Грэйнджер, – шепчет он и замирает, такой бледный и… испуганный.

Но берет себя в руки и поворачивается, чтобы выйти из комнаты.

– Стой! – почти кричу ему вслед. Зачем? Что мне сказать или сделать, чтобы исправить все, навсегда стереть из памяти то, что произошло?

Он медленно разворачивается, впиваясь в меня взглядом, полным ненависти.

– Что? – грубо спрашивает он. – Хочешь попытаться провернуть со мной такой же трюк, как и с моим отцом? Предложить себя? Не выйдет! – он потерял человеческий облик, захлебнувшись гневом и ненавистью.

Меня невольно передергивает от его слов, и он презрительно ухмыляется, видя это.

– Со мной такое не пройдет, грязнокровка. Я не такой слабак, как он!

Слабак. Никогда не думала, что настанет день, когда Драко Малфой назовет своего отца слабаком…

Это твоя вина, Гермиона. Разве ты не горда собой?

Может быть, в какой-то степени и горда. На протяжении всех лет в Хогвартсе меня бесило, как Драко может не замечать, каков на самом деле его отец…

Но сейчас я чувствую только стыд. Я разрушила его иллюзорный мирок, который был для него лучшим местом во всей вселенной, почти такой же, какой был когда-то и у меня – там жила надежда, что мир может измениться к лучшему, и что в каждом человеке есть частица добра, нужно лишь приглядеться внимательнее.

Люциус уничтожил мой мир, а теперь я уничтожила мир его сына.

Не ведаю, что сделать, чтобы облегчить ситуацию. Я не могу сражаться сейчас с Драко – у меня нет палочки, – и что бы я ни сказала, это не заставит его притвориться, будто ничего не было…

Что же делать?

Он смотрит на меня и ждет, что я скажу, но его лицо напряжено, и я понимаю: он не собирается слушать…

Я должна попытаться.

– Он не хотел, Драко, – шепчу я, заливаясь краской унижения. – Он ненавидит себя за то, что делает, правда. Ты должен поверить мне.

Он знает, что я не лгу. Веритасерум все еще действует.

Он морщится в ответ на мои слова, но быстро берет себя в руки, и вот – его лицо непроницаемо. Вне всяких сомнений, этот приемчик он позаимствовал у Люциуса.

Даже теперь, узнав, что его отец – самый большой в мире лицемер, Драко все еще хочет походить на него.

Ну, должна сказать, он весьма преуспевает в этом, с каждым днем становясь больше похожим на своего отца: то, как он сжимает зубы, как на его скулах играют желваки, как он выгибает брови – он определенно на верном пути и совсем скоро станет наконец тем, кем так мечтал быть с самого детства.

Ему больно, и вряд ли я способна представить, насколько. Какая ирония: он только что узнал, что его отец, его идол, человек, которому он всю жизнь старался подражать и соответствовать, именно сейчас – когда у Драко стало получаться быть похожим на своего кумира, – решил поставить на кон все, что имел, ради одной из тех, кого он презирал всю свою жизнь, ради грязнокровки.

Глубоко вздыхаю.

– Можешь ненавидеть его за то, что он сделал, Драко, но он все еще твой отец, – отчаяние в голосе становится слишком очевидным. – Если Волдеморт узнает об этом, у него не будет никаких шансов.

Глаза Драко становятся шире, и в них мелькает страх. Кажется, он хочет что-то сказать, но молчит.

И в его глазах безысходность: ведь он понимает, что призвав Люциуса к ответу, подпишет тому смертный приговор.

В конечном счете он берет себя в руки и презрительно плюет мне под ноги.

Бросив на меня взгляд, полный обжигающей ненависти и неприкрытого отвращения, он разворачивается и выходит из комнаты, громко хлопая дверью.

И на этот раз он не забывает запереть ее.