Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 55 страниц)

– Не сомневаюсь, ты всегда открыто ненавидела, – его голос впивается в меня сотнями игл, вызывая во мне отвращение и боль. – Мой сын, Темный Лорд, Северус Снейп – ты никогда не скрывала, что ненавидишь их. Но сомневаюсь, что ты знала, что значит настоящая ненависть до тех пор, пока я не похитил тебя. Скажи, теперь ты знаешь, что это такое?

– Да, – открываю глаза и смотрю на него. – Да, теперь я знаю, что такое ненависть. Но я хочу, чтобы вы знали кое-что – за все время, проведенное здесь, единственным моим утешение была мысль о вашей смерти. И поверьте мне на слово, когда вы умрете, вся моя ненависть умрет вместе с вами.

Он тихо смеется, протягивая руку, чтобы заправить мне за ухо пропитанный кровью локон волос.

– Так ты хочешь увидеть, как я умру. Я не виню тебя за это, после того, что я сделал. Но скажи мне, ты хочешь исполнить приговор сама, моя маленькая грязнокровка? Ты это подразумеваешь?

С трудом сглатываю ком в горле, а Люциус лишь посмеивается.

– Я как-то не думаю, что у тебя получится. Кишка тонка.

Это ты так думаешь.

Он направляет палочку в сторону туалетного столика, призывая флакон с исцеляющим зельем, ловит его в воздухе и отвинчивает крышку – и все это, не прерывая зрительного контакта со мной.

Я не двигаюсь, пока он смазывает свежие раны на моем лице. Раны, которые сам и нанес.

Это смешно, не говоря уже о том, как это несправедливо. Он думает, что может просто стереть из моей памяти все, что сделал со мной, только потому, что залечивает мои раны? А как быть с теми, что в душе, в сердце? Смогут ли и они когда-нибудь исцелиться?

Он осторожно проводит пальцем по царапине на скуле, нанося на нее прохладную мазь. Кончики пальцев медленно скользят по коже.

Вглядываюсь в его лицо, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию. Ничего. Он полностью закрыт от меня, взгляд – непроницаем.

Не понимаю. Почему он просто не вылечит меня заклинаниями? Так было бы быстрее.

У меня много ран, и не только на лице. Есть еще порезы и синяки на руках, плечах, груди. Их он тоже залечивает. Закатывает рукава платья, накладывая мазь на следы, оставленные от заклинания, похожего на удары хлыста, на ожоги, оставленные его палочкой и неизвестным мне заклинанием, на порезы, которые он собственноручно нанес мне ножом.

Я знаю, что должна ненавидеть это. Должна кричать и злиться на такое откровенное лицемерие, очередную игру, которую он затеял, на то, что он в очередной раз показывает, что у него надо мной неограниченная власть, потому что сейчас только от него зависит, заживут мои раны или нет.

Но я почему-то не чувствую ненависти. Как я могу ненавидеть то, что избавляет меня от боли?

Закрываю глаза. Я так устала. Хочу спать.

Но не могу не обращать внимание на его прикосновения.

Слезы жгут глаза. Почему? Не знаю. Только чувствую, как в груди сворачивается тугой узел, и с каждым прикосновением Люциуса он затягивается сильнее и сильнее, пока я не перестаю дышать.

Каждый раз, когда Люциус так прикасается ко мне, он будто прикасается к моей душе.

Он кладет руку мне на шею.

Открываю глаза, ком в горле не дает мне вздохнуть. Он смотрит мне в глаза.

Моргаю, и одинокая слезинка катится по щеке, оставляя мокрую дорожку до самого подбородка, а потом капелька падает на палец Люциуса.

Он отдергивает руку, словно обжёгшись.

– Успокойся.

Поспешно вытираю предательские соленые капельки с лица.

Он насмешливо улыбается.

– Тебе когда-нибудь надоест плакать? Вначале это было забавно, но, если честно, теперь это начинает раздражать.

Делаю глубокий вдох.

– Не беспокойтесь, Люциус, – смотрю прямо ему в глаза. – Вы больше никогда не увидите моих слез, обещаю.

Он выжидает с минуту, а потом усмехается.

– Никогда? Даже завтра, когда ты увидишь, как умрет твой лучший друг?

Страх сжимает сердце стальными тисками, окуная меня в ледяную воду.

– Он не придет к Уизли, – отчасти я говорю это самой себе. – Орден не позволит ему. Он знает, что это ловушка, и не попадется на удочку…

– Но он также знает, что случится с тобой, если он не подчинится нам, – улыбается он. – Он придет. На кону слишком много.

– В том числе и его жизнь, – стараюсь говорить ровно.

– Или жизнь лучшего друга. Занимательная дилемма, не так ли? Особенно для храброго и благородного гриффиндорца, – он скалится. – Ты правда думаешь, что кто-то столь благородный пожертвует жизнью друга, чтобы спасти свою шкуру?

Сжимаю губы. Не собираюсь слушать его. Если послушаю, то все будет так, как он сказал.

Как будто это уже не так!

– Знаешь, странно, но я должен за многое поблагодарить тебя, – его голос сочится ядом, как и его улыбка. – Спасибо за то, что теперь у нас есть Рон Уизли, и за то, что его семейка согласилась выполнять наши приказы. Ты снабдила нас информацией об Ордене, а теперь ты еще и ценная приманка.

Хочу, чтобы он замолчал. Если не заткнется, то я снова расплачусь, а я не могу допустить этого.

С улыбкой он проводит пальцем по моей щеке.

– И благодаря моей работе с тобой, я вновь стал правой рукой Темного Лорда. Я у тебя в долгу, грязнокровка. Ты дала мне… все.

Как он может говорить так?

На этот раз я не дам ему выиграть.

– Нет, – шепотом говорю я. – Не все.

Улыбка исчезает с его лица, он встает и отходит от кровати, не отрывая от меня взгляда.

– Нокс!

Комната погружается в темноту.

Нет, не надо! Не хочу оставаться в темноте… наедине с вами!

Слышу какой-то потрескивающий звук, а потом вдруг появляется маленький огонек света.

Люциус ставит свечу на прикроватную тумбочку.

– Тебе нужно поспать, – бормочет он, но не собирается уходить. Просто стоит и смотрит на меня.

Несколько секунд смотрю на него в ответ, а потом вздыхаю. Я слишком устала, чтобы спорить. Поворачиваюсь на бок, подтягивая колени к груди. И мне плевать на одеяло – я вконец измучена, чтобы сделать лишнее движение и укрыться. Не хочу спать под его пристальным надзором. Может быть, если я притворюсь, что сплю, он уйдет. Да… так я и сделаю…

Закрою глаза…

…только…

ненадолго…

* * *

Темнота. Тишина. Тупая боль в руках и ногах.

Что-то горит. Я чувствую запах…

Свеча. Должно быть, это она.

Но, я же сплю…

Потягиваюсь, выгибаясь в спине.

Поворачиваю голову набок и открываю глаза.

Дыхание замирает на губах, а глаза расширяются.

Я не знала, что он все еще здесь.

Он замирает и прищуривается.

Но… я могла бы поклясться, что он… наблюдал за мной, и его взгляд был таким странным.

Не может быть. Нет. Наверное, прошло несколько часов с тех пор, как я уснула. Свеча почти догорела.

Смотрю ему в глаза, но выражение его лица не меняется. Все тот же застывший напряженный взгляд.

Мои глаза медленно закрываются, усталость овладевает мной. Наверное, я просто сплю. Скорее всего, это только сон…

Я вновь проваливаюсь в темноту.

Глава 14. Запутанные переговоры

ЭСТРАГОН: Будет лучше, если мы расстранемся.

ВЛАДИМИР: Ты постоянно это говоришь, и ты постоянно приползаешь обратно.

ЭСТРАГОН: Лучше всего будет тебе убить меня, как и остальных.

ВЛАДИМИР: Каких остальных? (Пауза) Каких остальных?

ЭСТРАГОН: Как миллионы остальных.

– Сэмюэль Беккет, «В ожидании Годо»

Правила игры таковы – игроки по очереди делают свои ходы. Нельзя раскрывать свои карты вашему оппоненту. Если вы решили поднять ставки, вы не можете ставить больше, чем вы можете заплатить.

Медленно просыпаюсь, приходя в себя после ночных кошмаров, наполненных болью и кровью.

Даже во сне я не могу скрыться от Люциуса. Он всегда рядом, как тень. Преследует меня в кошмарах и наяву.

Закрываю лицо заледеневшими руками, пытаясь отогнать этот кошмар. До тех пор, пока я вновь не засну.

По спине пробегает холодок. Что-то не так. Открываю глаза и озираюсь по сторонам в поисках причины моего беспокойства. Судорожно вздыхаю, когда понимаю, что я в комнате не одна.

Долохов осторожно ставит большую серебряную чашу на столик. Наши взгляды встречаются, он улыбается.

Я съеживаюсь от страха и подтягиваю повыше одеяло, закутываясь в него и вжимаясь в спинку кровати.

Он ухмыляется.

– Не дергайся. Сегодня у меня слишком много дел, так что, к сожалению, на тебя у меня нет времени.

Он облизывает губы.

Меня тошнит уже от того, что я дышу с ним одним воздухом.

Перевожу взгляд на серебряную чашу.

– Это Омут памяти, грязнокровка, – снисходительно поясняет он.

– Я знаю, – огрызаюсь в ответ. – Но что он делает у меня в комнате?

От его улыбки мне становится не по себе. Это в сто раз хуже, чем когда Люциус улыбается, потому что… по крайней мере, Люциус…

Я знаю его.

– Вчера вечером я нашел это в спальне Люциуса. О, нет, я не шпионил, – он машет рукой, видя скептическое выражение моего лица. – Вовсе, нет. Я только хотел одолжить деньжат. У Люциуса всегда водятся галлеоны, так что я подумал, он не заметит пропажи парочки-другой монет.

Я подавляю недоверчивую ухмылку.

– В общем, я нашел это, – он кивает на Омут памяти, – и решил по-быстрому взглянуть. И что же я там увидел? Ты случаем не знаешь, зачем Люциусу хранить воспоминания, касающиеся только тебя? Можешь не отвечать. Хотя я отлично понимаю его. Будь я на его месте, я бы не хотел встретиться с Темным Лордом – величайшим легиллиментом! – с такими воспоминаниями в моей голове.

Воспоминаниями? Люциус хранит воспоминания… обо мне?

– Я решил, что тебе будет полезно заглянуть в них, чтобы понять, насколько важна ты для своего похитителя, – он снова улыбается. – И видя, что Темный Лорд не верит мне насчет отношения Люциуса к тебе, я подумал, что мог бы слегка форсировать события, забавы ради.

О чем он, черт побери, говорит?!

Он вытаскивает волшебную палочку.

– Если честно, то было бы забавно совершить вояж по его воспоминаниям вместе с тобой, – лениво потягивает он. – Но, как я уже сказал, у меня много дел и совершенно нет времени.

Страх накатывает на меня ледяным цунами, когда Долохов направляет на меня палочку.

– Я заранее извиняюсь за то, что сейчас сделаю, – с издевкой в голосе произносит он. – Но я не могу позволить Люциусу узнать, что я рылся у него в вещах. Ему это вряд ли понравится. Все-таки лучше, если он будет думать, что ты сама нашла Омут памяти.

Что он имеет в виду?

– Счастливого просмотра, грязнокровка, – он достает из кармана порт-ключ, а потом делает взмах палочкой в мою сторону. – Обливиэйт!

* * *

Медленно просыпаюсь, приходя в себя после ночных кошмаров, наполненных болью и кровью.

Даже во сне я не могу скрыться от Люциуса. Он всегда рядом, как тень. Преследует меня в кошмарах и наяву.

Закрываю лицо заледеневшими руками, пытаясь отогнать этот кошмар. До тех пор, пока я вновь не засну.

По спине пробегает холодок. Что-то не так. Открываю глаза и озираюсь по сторонам в поисках причины моего беспокойства.

Ничего. Наверное, показалось.

Свеча на столе догорела, но те, что висят на стенах, все еще освещают комнату, отбрасывая тусклый золотистый свет.

Люциус ушел. Если только он вновь не шпионит за мной под мантией-невидимкой.

Но… нет. Я же была с Роном, когда он так поступил. И зачем ему мантия, если я одна?

И поэтому он смотрел, как ты спишь, прошлой ночью?

Дрожь пробегает по телу, и я уверяю себя, что это от холода.

Но тревожные мысли не отпускают.

Может быть, это действительно был только сон… кошмар.

Встряхиваю головой. Идиотизм какой-то. Я точно спала.

Вздыхаю.

Интересно, который час?

Время. Меня охватывает тревога.

Что если Гарри уже пришел к Уизли? Что если он уже мертв? Что если прямо в эту минуту он стоит лицом к лицу с Волдемортом, на стороне которого теперь Молли и Артур, которых Гарри любил, как собственных родителей? А вдруг он видит только зеленый луч, стремительно приближающийся к нему…

Соскакиваю с кровати и продвигаюсь к двери, в спешке наступая на подол своего платья.

Я могу остановить их! Я должна! Господи, почему я не попыталась сделать это прошлой ночью? Почему была так зациклена на боли и жалости к себе, что даже не попыталась предотвратить это? Я такая стерва, сука, какой свет не видывал! Как я могла позволить этому случиться?

С силой толкаю дверь и яростно колочу ни в чем не повинную деревянную поверхность.

Но что я могу сделать? Кого хочу позвать?

Запрокидываю голову назад и набираю в грудь побольше воздуха, а потом выкрикиваю, молотя кулаками дверь: «Люциус! Люциус!»

Тишина в ответ. В отчаянии я зову остальных:

– Беллатрикс! Долохов! Люциус!

Прижимаю ухо к двери в надежде услышать шаги или хотя бы их крики и проклятья в мой адрес.

Ничего. Только тишина.

Кричу от злости и пинаю дверь, – большой палец на ноге пронзает боль, – а потом, отвернувшись, прислоняюсь спиной к двери, беспомощно глядя в пустоту комнаты.

Глупая. Неужели, действительно веришь, что они спасли бы Гарри только потому, что ты их попросила об этом?

Желудок крутит так, будто я спускаюсь на скоростном лифте.

Некоторое время я стою, не двигаясь, безучастно глядя перед собой.

Все будет хорошо. Орден не пустит его в Нору, а даже если и так, то они пойдут с ним. А уж Орден-то сможет победить, так уже было раньше. Плюс ко всему, Уизли не дадут убить Гарри. Он был им почти как сын все эти годы, так с чего им желать ему смерти?

Эта мысль греет душу. Я не могу думать иначе. Я должна доверять им, потому что если не буду, то…

Минутку.

Это что… Омут Памяти?

Не может быть! Что он делает в моей комнате?

Осторожно подхожу к серебряной чаше, стоящей на моем туалетном столике, заглядывая в нее.

Это действительно Омут Памяти. Прозрачные пучки и нити свиваются в причудливые узоры внутри чаши.

Но чьи это воспоминания? И какого черта они делают в моей комнате?

Нервно озираюсь по сторонам.

Может быть, Люциус здесь под плащом-невидимкой. Возможно, он по каким-то причинам хочет, чтобы я заглянула в Омут, и сейчас наблюдает за мной.

Но с чего бы ему так поступать?

– Перестаньте прятаться, вы, жалкий трус, – в ярости шепчу я.

Нет ответа.

Поворачиваюсь к Омуту, нерешительно заглядывая внутрь, всматриваясь в серебристые спиралевидные нити чужих мыслей. Не соображая, что делаю, я протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев дымчатой субстанции.

Меня затягивает в Омут, и я будто падаю в водоворот, вращаясь среди этих призрачных вихрей. Глубже, глубже…

Пока не касаюсь ногами каменного пола в комнате.

Она почти как моя, но обстановка в ней богаче: кровать с балдахином, стены увешаны гобеленами.

Думаю, это другая комната в этом же доме. Странно… здесь уютно, почти как дома. Если вообще можно когда-нибудь назвать это место домом.

Секунду спустя в воздухе появляются две фигуры. Это Люциус, поддерживающий под руку Долохова, который сейчас без сознания.

Это воспоминание о той ночи? Ночи, когда Люциус стал моим спасителем из той черной непроглядной тьмы, в которую превратилась моя жизнь?

Люциус отпускает Долохова, презрительно и с отвращением глядя на него, а потом достает палочку.

– Иннервейт!

Долохов медленно открывает глаза и садится, постанывая от боли и хватаясь за голову.

– Поднимайся, Антонин, – Люциус растягивает слова. – Хоть раз в жизни прояви чувство собственного достоинства.

Долохов неуверенно встает, ехидно посмеиваясь.

– Достоинства, Люциус? – Он отряхивает пыль с мантии. – Интересно, это достоинство толкнуло тебя на защиту этой потаскушки?

Люциус грубо хватает его за отворот мантии и тащит через всю комнату, толкая его спиной к стене и сдавливая его горло. О, теперь Долохов выглядит испуганным. Он с ужасом смотрит на кончик палочки Люциуса, направленной ему в лицо. Сейчас на лице этого ублюдка написан тот же самый страх, что владел мной в ту ночь. О, да!

– Это не игра, – шепчет Люциус. – Она – грязнокровка. Кусок маггловской грязи. Была бы она ведьмой, тогда был бы другой разговор, но тебе известно, что грязнокровок нельзя трогать.

Лицо Долохова искажается яростью.

– Конечно, я знаю это, Люциус, – шипит он. – Не ты ли множество раз напоминал мне об этом? Удивительно, как это одни правила распространяются только на тебя, а другие – на всех остальных. Что бы сказал Темный Лорд о Люциусе Малфое, рьяном защитнике чистокровных обычаев, заигрывающем с грязной маггловской девкой?

Люциус глубоко вздыхает, черты его лица напряжены, и он бледнеет, пытаясь побороть злость.

– До тех пор, пока ты обещаешь мне впредь не высказывать таких омерзительных предположений, я буду делать вид, что не заметил оскорбления.

Долохов просто улыбается.

– Я почти попал в яблочко, Люциус? – Он практически выплевывает каждое слово.

– Предупреждаю тебя, Антонин…

– Нам всем это уже известно. Мы обсуждали это с Беллатрикс. Ей противно. Противно от того, что ты привязался к сучке. Какого хрена ты трахаешь грязнокровку, когда у тебя есть такая красавица-жена и Беллатрикс? Ты что, хочешь запачкать…

Люциус бьет Долохова кулаком в лицо, тот вскрикивает, хватаясь за нос, и скулит от боли, по его пальцам течет алая кровь.

– Постыдился бы, Антонин, – ледяным тоном произносит Люциус. – Это тебе присущи все эти извращения, и не смей обвинять меня в том же. Она такая грязная, что до нее даже дотрагиваться страшно, и я бы никогда так не поступил.

Последние слова Люциуса тонут в нарастающем гуле, обволакивающем меня, комната исчезает, сменяясь другой, и теперь я узнаю обстановку. Приглушенный красный свет заставляет меня задыхаться от воспоминаний об этом ужасном подземелье.

И я в ярости кричу на Люциуса, размахивая руками.

– А на кого вы предлагаете мне его потратить? На кого-то вроде вас? Вы это имеете в виду?

Желудок ухнул куда-то вниз.

Боже, я… действительно сказала это?

С ужасом смотрю, как Люциус прикладывает пальцы к моим губам.

– Тихо, моя маленькая грязнокровка.

Он притягивает меня к себе, вжимаясь бедрами в мои. Я дрожу в его руках и закрываю глаза, когда он приближает лицо к моему, достаточно близко, чтобы…

В этот момент он с силой дергает меня за волосы так, что моя голова больно ударяется о каменную стену. Я вздрагиваю, потому что отлично помню, как это было больно.

– Как ты посмела даже предположить, что я когда-либо рассматривал такой поворот событий? Ты правда думала, что я буду марать руки о грязнокровку, а особенно о тебя… тебя! Ради Бога, да ты только посмотри на себя! Я скорее прыгну со скалы, чем коснусь такой мерзости, как ты. Тебе ясно?

Картинка расплывается перед глазами, и я вновь будто проваливаюсь в дымчатую воронку, проплывая сквозь тьму и туман воспоминаний Люциуса.

Потому что это именно они, его воспоминания, ведь только он один мог видеть то, что тогда происходило.

Одному Богу известно, как Омут Памяти Люциуса оказался в моей комнате. Он специально сам его принес, чтобы я увидела его воспоминания?

Если так, то я не вижу в этом никакого смысла. Почему он хочет, чтобы я увидела эти воспоминания?

А вдруг, нет. Вдруг… не знаю, может, Омут оказался здесь по ошибке или что-то в этом роде.

Не будь идиоткой, Гермиона. Он далеко не дурак.

Но тогда это значит…

Туман рассеивается, и я оказываюсь в другой комнате, намного большей, чем у Долохова, и роскошней.

На этот раз в комнате кто-то есть. И этот кто-то – Беллатрикс, сидящая на краю огромной кровати с балдахином. Она напряжена, как струна, спина идеально прямая, а пальцы вцепились в матрас.

Она смотрит прямо перед собой, ее черные глаза устремлены в пустоту, губы сжаты так плотно, что кожа вокруг них побелела.

Дверь распахивается, и Беллатрикс вскакивает, словно только этого и ждала. Теперь она лицом к лицу с Люциусом, влетевшим в комнату. И он, очевидно, крайне зол. Хотя, неизвестно, кто из них в большей ярости.

– Где ты был? – Шипит она.

Люциус вздыхает, запирая дверь и даже не глядя на нее.

– Грязнокровка, – бросает он, и черты ее лица напрягаются. – Она… возникли проблемы. Пришлось задержаться.

– Я вообще не понимаю, почему ты должен проводить с ней все время! – Она повышает голос. – С допросами покончено уже несколько дней назад. Почему ты все еще так много времени находишься рядом с ней?

Люциус смотрит на нее предостерегающе, но не срывается. Не сейчас. Он подходит к столу и смотрит на хрустальный бокал с темно-красной жидкостью.

– Что это за вино? – Спрашивает он.

– Какая разница! – Она срывается на крик. – Знаешь, когда я вернулась от Темного Лорда? Несколько часов назад. И когда я вернулась, ты сказал, что придешь ко мне через полчаса.

– Мне очень жаль, – с преувеличенным спокойствием отвечает Люциус. – Но я не думал, что с ней будет так сложно.

– Почему ты проводишь с ней столько времени? – Теперь она уже почти визжит. – Чем тебя так привлекает жалкая маггловская сучка, что ты все свободное время торчишь с ней?!

– Белла, успокойся.

– Нет! Как я могу быть спокойна, когда ты так намеренно унижаешь меня?

– Никто не унижает тебя…

– Ненавижу тебя! – Она хватает бокал и швыряет его в стену. Он разлетается на сотни маленьких осколков, осыпаясь дождем на пол.

– О, ради Бога! – Люциус повышает голос. Беллатрикс бросается на него, пытаясь оцарапать его лицо, но он вовремя хватает ее за запястья, в каких-то миллиметрах от себя.

– Я тебя знаю, – шипит она. – Если ты до сих пор не заполучил ее, тогда это очень скоро произойдет. Ты слишком горд и не можешь смириться с тем, что есть что-то в этом мире, чего ты не можешь заполучить!

Он заносит руку, будто для удара. Если бы на ее месте была я, он бы не задумываясь ударил меня. Но спустя несколько секунд он опускает руку, его лицо покраснело в попытке совладать с собой.

– Да, я гордый, – тихо произносит он. – Но я не сумасшедший.

И снова меня окутывает туман, скрывая дальнейшие события, и я плыву сквозь дымку…

Она… она не в себе! Ей нужна помощь. И серьезная.

Я усмехаюсь, представляя Беллатрикс Лестрейндж на кушетке в кабинете психоаналитика. Если кому-то и требуется интенсивная терапия, то только ей.

Проплываю сквозь туман, и вновь оказываюсь в своей комнате в этой тюрьме, которую они называют домом.

Но я все еще в Омуте, потому что теперь вижу себя, спящую на кровати в том же самом белом платье с кровавыми пятнами, которое на мне сейчас. Мерцающее пламя свечи, стоящей на прикроватном столике, отбрасывает жуткие тени через всю комнату.

И… он тоже здесь. Смотрит на меня, пока я сплю. А я-то думала, что мне это приснилось!

Но я не сплю. И доказательство тому у меня прямо перед глазами, словно какое-то абсурдное реалити-шоу по кабельному.

Я лежу на боку, свернувшись калачиком, а Люциус прислонился к стене и смотрит на меня из-под опущенных ресниц, и тут я…

Другая «я» потягивается, выгибаясь в спине. А потом судорожно вздыхает сквозь приоткрытые губы.

Внутри все сжимается от этого зрелища. Бросаю взгляд на Люциуса, его бровь приподнимается в удивлении.

А затем Гермиона на кровати открывает глаза и смотрит прямо на него, и черты его лица тут же напрягаются.

Теперь я получила подтверждение тому, что я не спала, и мне не привиделось его лицо. Отныне я точно знаю, что он смотрел на меня, когда я… спала.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Лед сковывает сердце, потому что голос не принадлежит воспоминанию, в котором я нахожусь.

Разворачиваюсь, чтобы встретиться лицом к лицу с Люциусом. Теперь в комнате два Люциуса и две Гермионы. Один Люциус внимательно смотрит на ту Гермиону, что лежит на кровати, другой же… впивается взглядом в меня, и его лицо побледнело от ярости.

Бросаюсь в сторону, чтобы убежать, но он слишком быстро реагирует. В два широких шага он настигает меня и хватает за волосы, – так сильно, что мне кажется, будто он сейчас вырвет их с корнем. А потом он тянет меня сквозь туманную дымку.

Мы оказываемся в моей комнате, не той, что в Омуте. Сильный удар коленями о деревянный пол подтверждает, что теперь мы больше не в воспоминаниях.

Люциус грубо поднимает меня и тащит через комнату, впечатывая в стену, его пальцы больно сжимают мое горло. Бешеная ярость в его глазах приводит меня в ужас.

– Как ты посмела? – Он с силой бьет меня по щеке. – Мерзкая грязнокровка, как ты посмела?

– Простите, – в отчаянии шепчу я. – Я, правда, сожалею! Я не знала, что это ваши воспоминания!

– Не знала? – Шипит он. – А чьими же еще они могли быть? Ты украла Омут из моей комнаты, воровка! И не говори, что ты не знала, что это принадлежит мне, когда взяла его!

– Я… проснулась, и он уже был здесь, клянусь! – Сама знаю, как смехотворно это звучит. Так с чего бы ему верить в такое дурацкое объяснение, даже если это правда? – Я не брала его!

– Лгунья! Как он здесь оказался? Я ни разу не выносил его из комнаты!

– Я НЕ БРАЛА ЕГО! – Как мне все надоело. – Как бы я это сделала? Вы же сами заперли меня перед уходом!

Он хватает меня за волосы, притягивая ближе, настолько, что я вижу каждую черточку его лица, искаженного яростью.

А потом направляет на меня палочку.

– Ну, что бы ты не увидела в Омуте, ты не вспомнишь об этом, – ему с трудом удается держать себя в руках. – Будь уверена.

Я знаю, что он собирается сделать. Мне хватает секунды, чтобы понять.

– Нет! – Бросаю я. – Вы не сотрете мне память, трус!

– НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТРУСОМ! – Кричит он.

– ОТЛИЧНО! – Теперь уже я срываюсь на крик. – Вперед, стирайте мне память! Полагаю, после того, что я видела, вам именно так и нужно поступить, трус! Я видела, что вы ругались со своими друзьями из-за меня, видела, как вы смотрите на меня, когда я сплю…

– КРУЦИО!

Боже, НЕТ! Не могу … снова это ощущение, будто все тело охвачено пламенем, и чьи-то когти разрывают кожу. Огромный монстр пожирает меня живьем, и это будет длиться вечно. Вокруг больше нет ничего, кроме невыносимой боли! Меня бросает то в жар, то в холод, нервы накалены до предела, причем, в самом что ни на есть прямом смысле, я чувствую это. Острые иглы впиваются в кожу, прорываясь глубже через мышцы к костям. Пожалуйста, пожалуйста остановитесь! Я сгораю, превращаюсь в пепел, ХВАТИТ! Это никогда не кончится, кровь кипит, мозг плавится, нервы дробятся от боли. Боже, пожалуйста, позволь мне умереть, даруй мне смерть и избавление, ПОЖАЛУЙСТА. Дай мне умереть!

Обессилено лежу на полу, в ушах ревет. Это мое сердцебиение.

Все до сих пор болит. Одно только воспоминание о пережитой боли заставляет болезненно вздрагивать.

Я хочу вздохнуть…

Это больно.

Он никогда еще не заходил так далеко. Никогда не позволял заклинанию длиться так долго.

Люциус берет меня за подбородок, заставляя поднять голову и взглянуть на него.

Открываю глаза. Он все еще очень зол.

Но мне уже все равно. Он может стереть мне память, я больше не хочу сопротивляться ему. Я сделаю все, что угодно, лишь бы больше не испытывать боли.

– Давайте, – едва слышно шепчу я. – Сотрите мне память, мне все равно, просто сделайте это.

Он сжимает зубы и встает, а потом бьет ногой меня по ребрам. Я сгибаюсь, крича от боли, слезы текут по щекам.

– Вставай, мерзкое отродье!

– Не могу, – мой голос надрывается от слез, я изнурена и мне так больно.

Мои глаза все еще плотно закрыты, в комнате повисла тишина.

Наконец, Люциус решается заговорить.

– Как он к тебе попал?

Качаю головой, хотя вряд ли это что-то изменит.

– Это не я, – слабо выдыхаю я. – Клянусь, я проснулась, а он уже стоял на моем столике.

– И ты ждешь, что я поверю в это?

Открываю глаза.

– Как я могла взять его? Подумайте сами, я же была заперта здесь.

Он окидывает меня пренебрежительным взглядом, его рот кривится от отвращения.

– Может быть, ты сговорилась с Антонином, – тихо произносит он. – Предложила ему себя в обмен на ответную услугу.

С таким же успехом он мог бы ударить меня.

Я сажусь на полу. Меня трясет от возмущения и ярости.

– Как вы можете так говорить? Даже просто предположить… побойтесь Бога!

Он с неприязнью смотрит на меня.

– Возможно, ты осознала, что тебе нечего предложить, но есть один способ… каким женщина всегда может отблагодарить мужчину.

Кожа покрывается мурашками.

– Ублюдок, – шепотом произношу я. Ненавижу его! Я думала, он лучше меня знает.

Люциус делает шаг ко мне и хватает меня за волосы, рывком поднимая на ноги и толкая к стене. Слезы жгут глаза, панический ужас сковывает сердце.

– Пожалуйста… – умоляюще шепчу я.

Но он приставляет палочку к моей шее.

Странно, как предмет может обладать такой властью. Сейчас это просто дерево. Холодное, безжизненное дерево, вот и все. Действительно, глупо бояться его.

Ну, да, как же.

– Что ты видела? – Тихо спрашивает он, пристально глядя мне в глаза.

Что я видела? Видела, что Беллатрикс и Долохов ненавидят его из-за меня. Видела, как он заставил меня думать, что он может изнасиловать меня. Видела, как он смотрит на меня, пока я сплю.

– Ничего особенного, – бормочу я.

Расстояние между нашими лицами не более нескольких сантиметров.

Он может видеть то, что видела я? Он знает, что я видела?

Люциус делает шаг назад и бьет меня по лицу со всего размаху. Моя голова запрокидывается назад, и я сползаю по стене на пол.

– Будь ты проклята! – Диким тоном шепчет он. – Черт возьми, будь ты проклята!

Он разворачивается и, подозвав заклинанием Омут, исчезает в мгновение ока. Я сворачиваюсь калачиком на полу и жду, когда дрожь утихнет. Волны боли все еще сотрясают меня или это просто отголоски воспоминаний?

Закрываю глаза, пытаясь отгородиться от внешнего мира.

Я тебя знаю. Ты слишком горд и не можешь смириться с тем, что есть что-то в этом мире, чего ты не можешь заполучить!

Вспоминаю слова Беллатрикс, и вздрагиваю, когда до меня доходит тот смысл, что они несли.

Поежившись, обнимаю себя за плечи.

Что, если… что, если все, что она сказала, не было таким уж нелепым?

Раньше я не подумала бы об этом. Я бы подумала, что она просто ревнивая сучка, и строит мне козни, потому что ревнует Люциуса ко мне. Правда, непонятно, по каким причинам.

Но сейчас… после того, что я видела… он наблюдал за мной, пока я спала…

Я… это невыносимо! Не знаю, что и думать!

Но он ведь не стал бы. Я грязнокровка, и он никогда не захотел бы… он столько раз говорил, что не сделал бы этого.

Его презрение и ненависть стали в каком-то смысле моим щитом. Не могу позволить им исчезнуть. Не могу!

Так, ты хочешь, чтобы он ненавидел тебя? Не беспокойся. Он точно ненавидит тебя больше всего на свете.

Свистящий звук.

Распахиваю глаза.

Он вернулся. По-прежнему в неописуемой ярости.

– Поднимайся!

С трудом карабкаюсь по полу, и спустя некоторое время поднимаюсь на ноги, оказываясь лицом к лицу с Люциусом.

– Я согласен закрыть глаза на то, что ты сделала, – с деланным спокойствием говорит он. – И мы никогда больше не вспомним об этом, ясно?

Я благодарно киваю, не обращая внимание на зарождающееся возмущение.

Его глаза сужаются.

– В любом случае, в свете недавних событий, несколько воспоминаний едва ли много значат.

Судорожно сглатываю.

– Недавних событий?

Он невесело усмехается.

Сердце уходит в пятки.

– Гарри?

Усмешка сменяется презрительной ухмылкой, и Люциус закатывает глаза.

– Он жив, если ты об этом. Жив и… свободен.