Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 55 страниц)

Глава 21. Наша тайна

«… я был на пути к спасению, по крайней мере – в глазах общества, пока снова вас не увидел! – Воскликнул он, ласково встряхивая ее за плечо, словно ребенка. – Зачем же вы меня искушали? Я был тверд, как может быть тверд мужчина, пока не увидел снова этих глаз, этого рта… Клянусь, со времени Евы не было такого соблазнительного рта! – Он понизил голос, черные глаза жарко сверкнули. – Вы искусительница, Тэсс, вы чародейка из Вавилона… я не мог устоять, как только увидел вас снова». Томас Харди «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» (пер. – А.Кривцова. М., «Правда», 1983)

Ты с ней рядом, ты с нее не сводишь глаз.

Пусть она молчит сейчас, но она так прекрасна.

И в твоих мечтах уже горит на губах твой нежный поцелуй.

Из м/ф «Русалочка»

Внимание – тревога! Это не учения. Повторяю, это не учения.

Боже мой.

О, Боже!

Вскрикиваю и тут же прижимаю ладонь ко рту в тщетной попытке заглушить истерические рыдания, не отрывая взгляда от мертвого тела, лежащего на полу.

О, Господи, о, господи, божебожебожебоже…

Кто-то хватает меня за плечи и разворачивает, лицо Люциуса мелькает перед взором, а в следующую секунду тяжелая рука со всей силы бьет меня по щеке. Раз. Два. Опять. И еще раз.

– Заткнись, тупая грязнокровка! – Яростно шипит он. – Заткнись и успокойся!

Я не могу успокоиться! Осознание того, что мы только что сделали, лавиной обрушивается на меня.

– Мы убили его! – Смысл собственных слов не сразу доходит до меня, но, как только это происходит, ужас сковывает все внутри, и я едва могу дышать. – Мы убили его! Мы убийцы!

Еще одна пощечина обжигает лицо, Люциус хватает меня за плечо и снова встряхивает. Ярость и ужас – тот же самый, что сейчас бежит по моим венам! – искажают его побледневшее лицо.

– Ты не убивала его! Это я сделал! – Шепчет он. – И он сам напросился. Ему не стоило приходить сюда. Он знал, что это запрещено.

– Но я помогла вам! – Моя речь перемежается всхлипами. Что мы наделали? Убийца убийца убийца. – Я напала на него, и он не мог защищаться…

– Ты предпочла бы, чтобы он добился своего? – С ожесточением в голосе спрашивает Люциус, встряхивая меня после каждого слова. – Ты хотела бы, чтобы я умер вместо него, оставив тебя в полной его власти?

Подавившись воздухом, выдавливаю, качая головой:

– Нет.

Кивнув, он отпускает меня и подходит к распростертому на полу телу. В лице Люциуса ни кровинки – он до смерти напуган. Я никогда не видела его настолько бледным и испуганным.

– Надо действовать быстро, – бормочет он, подходя к двери. – Жди здесь. Я сейчас.

– Что? – В этом тоненьком писке едва можно признать вопрос. – Куда вы?

– Я должен проверить, слышали ли нас мой сын или золовка?

– Стойте! – Почти теряя разум, кричу ему вслед. – Не оставляйте меня одну… с ним!

– Не веди себя как ребенок, – повернувшись ко мне, с презрением бросает он. – Мертвец ничего тебе не сделает, если только его не превратить в инфернала. Нечего бояться. Просто дождись моего возвращения, и постарайся не шуметь.

Люциус выходит за дверь, тихонько прикрывая ее за собой.

Сижу неподвижно, подтянув колени к груди. Но эта поза ничуть не успокаивает меня. Да и не заслуживают убийцы покоя!

Не отрываясь, смотрю на тело и от страха боюсь даже моргнуть. Мы же… мы… о, Боже.

Его глаза все еще открыты.

Широко открытые и остекленевшие они смотрят на меня с осуждением. Обвиняют меня в том, что я убила его. Возможно, это всего лишь игра воображения, но мне кажется, что он почти… ухмыляется. Да, это определенно шалят разыгравшиеся нервы, но – я могла бы поклясться! – он смеется надо мной, наслаждаясь тем, что, умирая, он получил доказательства своей правоты касательно наших с Люциусом отношений.

Я не могу больше. Не могу смотреть в эти глаза.

Но и не смотреть я тоже не могу. Я словно попала в плен этого застывшего взгляда.

Подползаю к телу почти на грани обморока. Протягиваю руку, но не смею коснуться. Наверное, это глупо, ведь это всего лишь мертвое тело, но я не могу… не могу дотронуться до него, только не когда я…

Только не тогда, когда я виновата в его смерти.

Это была самозащита. И вообще, это не ты запустила в него проклятьем.

Но я бросилась ему на спину, отвлекая от схватки с Люциусом.

Так, что, получается, ты предпочла бы, чтобы Люциус оказался на его месте?

Нет!

Хм, не так давно ты говорила, что твое самое заветное желание – видеть, как он умрет.

Но… но я…

Ну уж нет, не собираюсь вести диалоги с самой собой! Я еще в своем уме, надеюсь.

Собираюсь с силами и, дотянувшись, опускаю Долохову веки. Он все еще теплый, хотя я ожидала обратного.

Теперь он больше не смотрит на меня обвиняющее. Отползаю от него как можно дальше.

Но закрытые глаза не меняют того, что я убила его. Люциус и я… мы вместе убили его.

Еще одна вещь, которую я никогда не прощу Люциусу. Он сделал из меня убийцу.

Но… не он заставил меня напасть на Долохова сзади. Я сама приняла это решение.

У меня не было выбора!

Неправда. У тебя он был.

Долгое, мучительное ожидание, пока дверь, наконец, не открывается, и не входит Люциус. Прикрыв дверь, он с неприязнью смотрит на безжизненное тело Долохова.

Я уже не смотрю на труп, сейчас все мое внимание приковано к Люциусу, который неотрывно смотрит на Долохова. Он так спокоен и бесстрастен. Этот человек был его другом и соратником, а он вот так просто убил его.

Что я должна сказать в эту минуту?

Спасибо, что спасли мне жизнь.

Как вы могли убить его?

Разве вы ничуть не сожалеете?

Пожалуйста, скажите, что я не помогала вам. Скажите, что я не убийца.

Обнимите меня, пожалуйста, и скажите, что все будет хорошо.

– Что нам делать? – Вот что, в конце концов, спрашиваю я.

Он окидывает меня холодным, напряженным взглядом.

– Делать? – Бесстрастно переспрашивает он.

Глубоко вздыхаю.

– Да, что нам делать с этим? – Дрожащим голосом тихо спрашиваю его. – Вы собираетесь рассказать Волдеморту, что тут произошло?

Люциус молча смотрит на меня так, будто только сейчас действительно увидел меня – оценивающе, словно решая для себя, стою ли я всего, что он делает.

– Ты на самом деле такая дура, или только прикидываешься? – Произносит он. – Думаешь, я вот так просто пойду к Волдеморту и покаюсь, что убил одного из его преданных слуг?

Судорожно сглатываю, качая головой. Он усмехается и вновь поворачивается к телу Долохова.

– Нет, – тихо шепчет он, в большей степени самому себе, нежели мне. – Нет, сказать Темному Лорду, что я убил Антонина ради мерзкой магглы… это самоубийство.

Мерзкая маггла. Слова жалят меня; ранят прямо в сердце.

– Но, если я солгу Темному Лорду, и правда всплывет, моя жизнь оборвется в мгновение ока, – продолжает бормотать он, все еще глядя на мертвое тело.

Боже. Люциус… Волдеморт убьет его, когда узнает обо всем.

Почему тебя это волнует?

Медленно подхожу к нему, не отрывая взгляда от его лица. Такое бледное и напряженное. Никогда не видела его настолько испуганным.

Так непривычно видеть выражение страха на его лице, тем более в такой степени. Сейчас он более чем когда-либо похож на живого человека.

Наконец, я рядом. Он поднимает на меня взгляд и скалится.

– Итак, какие будут предложения? – Его голос вибрирует на грани насмешки. – Неужели у самой умной ученицы Хогвартса нет никакого плана, как бы нам выпутаться из этого дерьма?

Отступаю назад. Одна из тех вещей, что всегда до смерти пугали меня в нем, это… его хладнокровие, даже когда он пытал меня. Но теперь в его глазах плещется ужас, и Люциус, кажется, на грани помешательства.

Он хватает меня за запястье, одним рывком притягивая к себе, и пристально смотрит на меня сверху вниз, и от этого взгляда меня потряхивает.

Он медленно проводит волшебной палочкой по моей щеке, и я задерживаю дыхание. Сумасшествие в его глазах сходит на нет, но он все еще бледен. И кто знает, на что может толкнуть человека страх перед Волдемортом?

Хочу, чтобы он отпустил меня. Я точно знаю, что он винит меня во всем случившемся. И он в каком-то смысле прав. Из-за меня он оказался втянутым во все это.

– Что мешает мне обвинить тебя в его смерти? – От удивления приоткрываю рот, а он с усмешкой смотрит на меня. – Что может помешать мне сказать темному Лорду, что ты каким-то образом стащила у Долохова палочку и применила магию против него?

Молча, смотрю ему в глаза, он слегка прищуривается, и я понимаю, что он больше не играет со мной. Он на полном серьезе обдумывает такой вариант.

– Это могло бы решить… всё, – шепчет он. – Он все равно не убьет тебя, ты еще представляешь для него ценность, как пленница. И наши жизни были бы в безопасности.

Кончик его палочки скользит вверх-вниз по моей щеке, он прожигает меня своим взглядом, и я тщательно подбираю слова:

– Если вы это сделаете, – дрожащим голосом говорю ему, – не надейтесь, что я не потащу вас за собой. Я расскажу ему, что это вы убили Долохова, но также я расскажу ему, почему вы это сделали…

Он бьет меня по лицу. Хочу дотронуться до горящей щеки, но он перехватывает мою руку.

– За тобой должок, – шепчет он. – Я спас тебя сегодня. А мог бы просто уйти и позволить Долохову делать все, что ему хочется.

Голова вот-вот взорвется от противоречивых мыслей, но я храню молчание, не решаясь высказать их.

– К тому же, – он вновь проводит палочкой по моей щеке, – я могу воспользоваться заклинанием изменения памяти. Одно простенькое заклинание, и ты твердо уверуешь в то, что сама убила его, – он смеется, глядя в мои расширившиеся глаза. – О, да, поверь мне, за свою жизнь я неплохо научился заметать следы. Нужно всего лишь убедиться, что все концы в воду, чтобы не дай Бог кто-нибудь случайно не потянул за ниточку и не распутал этот клубочек.

– Вы не посмеете, – шепчу я.

– Еще как посмею, – вкрадчиво отвечает он.

Я не могу сдержать возмущение, злость и… разочарование в нем, поэтому, мелко дрожа от ярости, выдаю:

– Что ж, тогда вперед, трус, – каждое слово сочится ядом. – Заставьте меня поверить, что я убила его. Но сначала ответьте мне на один вопрос, почему вы пытали меня забавы ради, но вам настолько противна мысль о том, что Долохов может прикоснуться ко мне, что вы предпочли убить его прежде, чем он зашел слишком далеко?

Улыбка исчезает с его лица, а губы сжимаются в тонкую линию.

– Ты знаешь, почему, – очень тихо произносит он. – Чистокровный…

– Маг не должен прикасаться к грязнокровке? – С сомнением ухмыляюсь. – Вы все еще в это верите? Да, Долохов был самой последней сволочью, но он, по крайней мере, был честен. А вот вы, Люциус… даже не можете быть честным с самим собой.

Его пальцы сжимают мое горло, перекрывая кислород. Судорожно пытаюсь вздохнуть, глядя в его побледневшее от ярости лицо.

– Не смей думать, что знаешь обо мне всё, – со злостью шепчет он.

В голове зашумело – он слишком сильно сжимает шею.

Я знаю вас лучше кого-либо, и вам это известно. Также как и вы знаете меня лучше всех…

Он усмехается и отпускает меня. Слегка наклоняюсь, массируя шею. Какое-то время он смотрит на меня, а потом вновь поворачивается к телу Долохова.

– Ну, – тихо начинает он, – вижу, тебе не по вкусу идея свалить всю вину на тебя. И что ты можешь предложить?

Он смотрит на меня, и тут до меня доходит, что он спрашивает меня. Он действительно спрашивает у меня, что нам делать.

В таком случае, он, должно быть, и вправду в полном отчаянии.

– Я не знаю, – качаю головой.

Люциус горько улыбается.

– Я так и думал, – и снова его взгляд обращается к мертвому телу на полу. И вдруг я замечаю что-то в его лице, что-то совсем не похожее ни на холодную ярость, ни на страх.

Прослеживаю его взгляд. Глаза Долохова закрыты, но он выглядит таким живым. Его лицо все еще полно красок, и он злорадствует, посмеивается, обвиняет нас, даже будучи уже мертвым…

Господи Иисусе. Боже, помоги мне.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, я беру Люциуса за руку. Его длинные пальцы переплетаются с моими, и этот жест слегка успокаивает меня, как если бы это смогло защитить меня от ужасной опасности, нависшей над нами.

Какое-то время мы напряженно смотрим на тело, и я ощущаю, как нас обволакивает тьма, приходит осознание чудовищности нашего преступления.

Я убийца.

Если Ад существует, то я окажусь именно там.

Но я ведь уже в Аду.

Сейчас.

Почему бы мне не позволить Волдеморту верить, что это я сделала? Каким бы ни было наказание, вряд ли оно будет хуже того, через что я уже прошла.

На что я готова пойти ради Люциуса?

Да ладно, Гермиона. Ты не обязана делать это. Должен быть другой выход.

Проходит еще несколько мучительных мгновений, и мой мозг начинает лихорадочно работать.

– Спрячьте тело, – шепотом произношу я.

– Что? – Он поворачивается ко мне.

Смотрю прямо ему в глаза.

– Спрячьте тело, – повторяю так же шепотом. – Нужно как-то избавиться от него. Скажите Волдеморту, что Долохов сбежал, что этим вечером он говорил вам и Беллатрикс, что его тошнит от образа жизни Пожирателя Смерти и он безумно устал от всего. Вы ведь можете изменить память Беллатрикс, чтобы она подтвердила вашу историю.

Он внимательно смотрит на меня, ни один мускул не дрогнул на его лице. Но в его холодных глазах я вижу отражение проносящихся в его голове мыслей.

Наконец, он холодно кивает.

– Да, – тихо произносит он. – Хорошо.

Он отпускает мою руку и подходит к телу, замешкавшись на мгновение, а потом направляет палочку на мертвеца. С кончика палочки, извиваясь, срываются веревки, опутывая тело Долохова, связывая его.

Люциус задумчиво смотрит на него.

– Озеро, – шепчет он.

– Что?

– Я брошу его в озеро, – спокойно отвечает он. – Существа, обитающие в нем, позаботятся о теле, – он поворачивается в мою сторону. – Мне понадобится твоя кровь.

– Зачем? – На автомате делаю шаг назад.

– У тебя такая короткая память? – Ухмыляется он. – Уже забыла, как существа отреагировали на тебя? Если я добавлю несколько капель маггловской крови в воду, они почувствуют ее и утащат его на дно. Никто никогда его не найдет, – он протягивает мне руку. – Дай руку.

Я колеблюсь лишь секунду, а потом протягиваю ему ладонь. Он подводит меня к телу Долохова и заклинанием делает глубокий надрез на моей руке. Я даже не вскрикиваю от боли, а просто смотрю, как кровь струится из раны – какой контраст голубой жилки и красной дорожки! – и капельками падает на труп. Всё ради Люциуса. Всё, лишь бы спасти ему жизнь.

Пролить кровь за него. Лгать ради него. Убить за него.

Только сегодня.

Когда крови становится достаточно, Люциус с помощью магии затягивает рану, а потом отпускает меня, направляя палочку на тело.

– Локомотор Мортис!

Оно поднимается в воздух, словно огромная, жуткая кукла.

И эта кукла скалится в ухмылке.

Я вздрагиваю. Люциус поворачивается ко мне.

– Я вернусь, как только избавлюсь от тела, – спокойным голосом говорит он. – Нам еще нужно будет поговорить..

Киваю в ответ. Он смотрит на меня пару секунд, а затем идет к двери, тело Долохова плывет за ним в воздухе в подобие нелепой тени.

– Что вы будете делать, если Беллатрикс или Драко увидят вас? – Все еще дрожа, спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне.

– Тебе, как никому другому, должно быть известно, насколько полезны могут быть заклинания, стирающие память.

– Вы бы смогли стереть память собственному сыну? – Хмуро смотрю на него.

На его лице расцветает циничная ухмылка.

– Я способен на кое-что и похуже, грязнокровка, ты же знаешь, – шепчет он, заклинанием открывая дверь. Оба – Люциус и парящий в воздухе труп – покидают комнату. Дверь бесшумно закрывается за ними.

* * *

Когда он, наконец, возвращается, я вдруг понимаю, что чувствую то, чего никогда не чувствовала прежде – благодарность за то, что он вернулся. Звенящая тишина и пустота комнаты давили на меня. Каждая тень в мерцающем свете свечи казалась мне фигурой Долохова, вернувшейся с того света ради мести.

– Его нет? – Дрожащим голосом спрашиваю я.

Бровь Люциуса чуть приподнимается, словно я спросила что-то забавное и нелепое.

– Наивное дитя, – шепчет он.

Вздыхаю, не зная, как реагировать на это замечание.

Он встряхивает головой.

– Да, грязнокровка, его нет, – он растягивает слова в присущей только ему одному манере. – Твари утащили его на дно, как я и предсказывал.

Снова вздыхаю, но на этот раз – с облегчением.

Долохова больше нет. И я никогда не услышу его гнусных замечаний и грязных намеков. И не буду опасаться его появления в моей комнате…

Но это не меняет того факта, что я – убийца.

Отбрасываю эту мысль и даю себе зарок никогда больше не думать об этом.

– И что теперь? – Пытаюсь сохранить тон ровным.

Люциус задумчиво смотрит на меня.

– Теперь я подправлю Беллатрикс память, как ты и предложила, и скажу Темному Лорду, что Долохов решил покинуть наши ряды, а моя дорогая золовка подтвердит мои слова.

Паника накрывает меня, когда внезапная мысль, о которой я не подумала раньше, приходит в голову.

– А если он применит к вам легиллименцию? Он узнает, что вы солгали ему, и что тогда?

Он натянуто улыбается.

– Я предвидел и это, – снисходительно отвечает он. – Кажется, я все же гораздо сообразительнее тебя. Поэтому у меня есть это.

Он вытаскивает из кармана мантии маленький стеклянный сосуд с плотной пробкой, которую он тут же вынимает, а затем касается кончиком палочки своего виска.

Сияющая серебристая нить воспоминания медленно тянется за палочкой от виска к сосуду, заполняя его. Зачарованно наблюдаю за тем, как серебристая дымка вьется внутри прозрачного сосуда, подобно маленькому вихрю в стеклянной клетке.

Поднимаю глаза на Люциуса, и он не отводит взгляд.

– Твоя очередь, грязнокровка.

Я подскакиваю.

– Что?

Он в раздражении возводит глаза к потолку.

– Я должен забрать твое воспоминание об этой ночи на случай, если Темному Лорду приспичит покопаться в твоей голове. Как мы уже выяснили, у тебя никудышные способности в окклюменции.

– Но… – я не совсем знаю, что сказать. Не могу привести ни одного веского аргумента против. Единственный выход – позволить ему сделать это. – Я буду помнить всё или это сродни стиранию памяти?

– Нет. Я мог бы вообще стереть твои воспоминания, но поскольку тебе эта идея не по душе, я предлагаю компромисс.

Он хватает меня за руку, притягивая к себе, жестко и безжалостно сжимая мое запястье.

– Я хочу, чтобы ты напрягла память и подумала о том, что сегодня случилось, до мельчайших деталей, – шепчет он, касаясь палочкой моего виска. Я чувствую холодок, исходящий от полированного дерева. – Никаких посторонних мыслей. Только сегодняшний вечер.

Мгновение смотрю на него, а потом закрываю глаза, вспоминая события сегодняшнего вечера: как Долохов пришел ко мне, как я уже потеряла всякую надежду на спасение, и то, как Люциус – мой мучитель, мой защитник, мой спаситель, – убил Долохова, когда я отвлекла последнего. Боже, я сейчас сойду с ума…

Я даже не чувствую касание палочки. Открываю глаза и вижу, как он добавляет еще одну дымчато-серую ниточку к той, что уже плещется в сосуде, а затем плотно закупоривает пробку, и наши с Люциусом воспоминания переплетаются.

И… какой в этом смысл? Как я могу…

– Ну? – Отрывисто спрашивает он.

– Я не чувствую никаких изменений, – мой голос слегка подрагивает в замешательстве. – Я все еще ясно помню, что произошло сегодня.

Он кивает со снисходительной улыбкой.

– Так и должно быть, – произносит он. – Такая процедура не удаляет полностью воспоминание из сознания, но делает его недоступным даже для самого продвинутого легиллимента. До тех пор, пока в руках лорда не окажется сосуд с этими воспоминаниями, наша тайна в безопасности.

Наша тайна?

О, Господи.

Он прячет стеклянный сосуд где-то в складках мантии.

Вот оно что.

Теперь все обретает смысл. Вот почему он сливал все воспоминания обо мне в Омут…

Боже, я почти забыла.

– Это был он, – шепчу я. – Он принес ваш Омут Памяти ко мне в комнату.

Он хмурится.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал мне об этом сегодня. Теперь вы знаете, что я не крала его у вас, как я и говорила.

Его рот перекашивает ухмылка, но он отворачивается прежде, чем я получаю возможность понять выражение его лица.

Черт бы его побрал. В этот момент я, как никогда, хочу видеть его лицо.

Он горько усмехается, но все еще стоит спиной ко мне.

– Каким глупцом был Антонин, – тихо произносит он. – Интересно, чего он пытался этим добиться? Почему желал зайти так далеко, пасть так низко, ради такой ерунды?

Ерунды?

О, премного благодарствую.

Не осознавая ни своих действий, ни возможных последствий, я медленно приближаюсь к нему, ступая босыми ногами по холодному полу. Не знаю зачем, но я должна увидеть его лицо. Должна знать, о чем он думает. Знать, что он так же сбит с толку и одинок, как и я.

Обхожу его спереди и останавливаюсь, осторожно заглядывая ему в глаза. Его лицо будто вырезано изо льда, а взгляд застывший, словно он смотрит сквозь меня, погруженный в свои мысли. Люциус Малфой, убийца, чудовище, бессердечный ублюдок. Как все эти качества так тщательно скрываются под этой холодной и натянутой маской, которую он носит изо дня в день? Такое чувство, что помимо маски Пожирателя Смерти, есть и другая, таящая под собой настоящего человека.

Из чего сделан этот человек, с которым я застряла здесь?

Хрусталь и лед. Яд и серебро.

Плоть.

Поднимаю руку, колеблясь сотую долю секунды, и осторожно касаюсь пальцами его щеки, ощущая тепло.

Тепло. Жизнь.

Он хватает меня за руку и уже более осмысленно смотрит на меня, отводя ее подальше от своего лица.

– Какого черта ты делаешь? – Шипит он.

– Я…

Я не знаю, что сказать.

Мне нечего сказать.

Что я делала? Зачем так хотела… прикоснуться к нему?

Его пальцы больно впиваются в кожу на моем запястье, а холодный взгляд изучает мое лицо. Злость в его глазах сменяется сосредоточенностью. Он так пристально изучает меня, словно во мне есть ответы на все вопросы, так интересующие его.

Дрожь невольно проходит по телу от глубины его взгляда. Никто и никогда не смотрел на меня так проникновенно, словно он раздевает меня, шаг за шагом обнажая душу.

Я уже увидела похожий взгляд раньше. Не такой глубины, но близко к тому.

Это должно прекратиться сейчас же. Этот взгляд… опасен.

Выворачиваю руку из его цепкой хватки. Он вопросительно выгибает бровь и улыбается одними уголками губ.

– Странно, что Антонин был готов рискнуть всем, лишь бы обладать тобой, – улыбка исчезает с его лица. Он слишком близко, и от этой близости я не могу собраться с мыслями и едва могу дышать. – Репутация… долг… ничто для него не имело значения. Он отдал жизнь в попытке забрать тебя у меня, сделать тебя своей.

Он наклоняет ближе, еще ближе. Не смею пошевелиться, но слегка поднимаю голову, глядя как его лицо приближается достаточно, чтобы… чтобы…

Он вздыхает и отворачивается от меня, чуть отодвигаясь.

Вдох. Медленно и как можно спокойнее.

Не знаю, я просто… не знаю.

– Ты ведь всего лишь грязнокровка, – шепчет он, не оборачиваясь. – Обыкновенная, ничтожная, дерзкая грязнокровка.

Пытаюсь сохранять спокойствие, когда он вновь поворачивается ко мне, и не показывать, как сильно его слова ранят меня.

Но… что-то подсказывает мне, что его слова предназначаются не мне.

Он так странно смотрит. Я тону в его глазах, они словно высасывают из меня душу. Совсем как дементоры.

Как поцелуй дементора.

Люциус снова приближается ко мне, но не касается. А я не смею сдвинуться с места.

– Что в тебе такого особенного? – Он обходит вокруг меня, заходя со спины. Теперь я не могу видеть его, но знаю, что он близко. Чувствую, что он стоит прямо за моей спиной. Его дыхание щекочет затылок.

Я должна бы отодвинуться, шагнуть вперед, подальше от него. Но что-то удерживает меня. Я не могу пошевелиться. Все, что имеет значение в эту минуту, это его горячее дыхание на моих волосах.

Он подходит еще ближе, и вот теперь я чувствую его. Он касается меня всем телом. Я забываю, как дышать, когда его пальцы нежно проводят по щеке, убийственно медленно, лаская.

– Неужели это так плохо, просто прикасаться к тебе? – Шепот ласкает слух. Он прочерчивает дорожку пальцами по шее, спускаясь всё ниже, а затем снова вверх. Прикосновения настолько легкие, что я едва их ощущаю.

Пусть он прекратит. Я не хочу больше подобных игр, это нечестно. Только не после того, что случилось сегодня, не после того, от чего он совсем недавно спас меня.

А кто говорит, что это игра?

Кто сказал, что это вообще когда-либо было игрой?

И все же, однажды это была именно игра, и, кажется, он начинает проигрывать.

Его рука движется ниже, еще ниже, замирая на груди, и у меня такое чувство, что он касается обнаженной кожи.

Задерживаю дыхание. Он тоже.

– Ты запретна для меня, – шепчет он, сжимая мою грудь в своей ладони. Закусываю губу. – Почему? Как может быть таким недоступным то, что я держу в руках? Что находится в полной моей власти.

И что мне ответить?

Он хочет, чтобы я ответила на этот вопрос?

Он опускает руку ниже, слегка касаясь живота, и дальше, еще ниже.

По телу пробегает дрожь. Дыхание Люциуса слишком тяжелое.

Что он… я хочу, чтобы он…

Чтобы он ушел. Скрылся с глаз и оставил меня одну, потому что я не могу… просто не смогу вынести это. Все слишком запуталось. Хочу вернуться в то время, когда его чувства ограничивались лишь жгучей ненавистью и отвращением, и я тоже ненавидела его всеми фибрами души.

Тогда все было намного проще.

– Ты никогда не будешь принадлежать никому, кроме меня, – горячо шепчет он мне на ухо. – Ты моя и больше ничья, Гермиона.

Гермиона. Он снова назвал меня по имени. Второй раз за все время нашего с ним общения, но это причиняет такую боль. Как нож в сердце. Мое имя на его губах рвет душу на части.

Его рука движется дальше.

Нет. Я… я не могу…

Тогда попроси его остановиться.

Но…

Ты бы попросила, если бы хотела.

Конечно же, я… я…

Пальцы спускаются ниже, ниже и… он касается меня… там.

Едва ощутимое давление сквозь одежду.

Но сладкая дрожь, как электрический ток, пробегает по телу, и я… я…

Люциус резко выдыхает. Закрываю глаза, благодаря небеса за то, что я сейчас не вижу его лица.

Внезапно он отдергивает руку, возвращаясь назад… вверх.

Я снова способна дышать.

Он проводит ладонью по животу, а затем она замирает на моей талии, и он сильнее прижимается ко мне, хоть мне и казалось, что ближе уже быть не может.

Открываю глаза.

Он разворачивает меня лицом к нему. Я вынуждена смотреть на него, даже против воли. Не желаю знать…

Но должна.

Вторая рука ложится на мою талию. Я не хочу знать…

Но должна.

Глаза в глаза. Его рот приоткрывается, Люциус наклоняется ближе, ближе, и я не могу дышать. Не могу! И думать тоже невозможно, когда он так близко, слишком близко, и я закрываю глаза, потому что он медленно, но неуклонно сокращает расстояние между нами. Ближе, еще ближе…

Его губы касаются моих. Мимолетное движение, но оно лишает меня почвы под ногами. Острое, как бритва, наслаждение, бьет по измученным нервам, я будто падаю с отвесной скалы, желудок скручивает, мысли вихрем проносятся в голове, и ни одной четкой…

Он резко отстраняется.

Открываю глаза, встречаясь с его затуманенным взглядом.

– Этому не бывать, – шепчет он, молниеносно отталкивая меня. Я оступаюсь и падаю на пол, больно ударяясь бедром и ладонями. Поднимаю на него глаза, он смотрит на меня, и черты его лица внезапно искажаются бешенством и неприязнью.

– Никогда, – в голосе только злая решимость.

Он разворачивается, задевая меня полой мантии, и подходит к двери, оборачиваясь на пороге и с бесстрастным выражением лица одаривая меня прощальным взглядом. Секунду спустя я слышу щелчок запираемой двери. Я снова одна.