Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 55 страниц)

– Подумайте, мисс Грэйнджер, – голос Люциуса. – Эта информация ничто в сравнении с той, что Вы нам так любезно предоставили вчера. Вы ведь даже не знаете этих людей. Какое Вам дело до того, что мы о них узнаем?

Нет. Не позволяй им одержать победу, непозволяйимпобедить…

Грудь сдавило…

– Просто скажите «да», если хотите помочь нам, – говорит Люциус, и я слышу его будто издалека. – Мы сразу же остановимся, если Вы хотите…

Еще одна волна боли, сломанные ребра задевают легкие и сердце. У меня кружится голова, а к горлу подкатывает тошнота… Я кричу и бьюсь в агонии, грудь будто разрывается… Почему я все еще нахожусь в сознании?

Все мысли исчезают. Остается только боль. Боль. Кнутом скользящая по ребрам и дробящая кости. Ничто не стоит этого, ничтоничтоничто…

Я открываю рот…

И все прекращается.

Острые болезненные спазмы еще сотрясают мое тело, но их интенсивность с каждым разом все меньше и меньше.

В голове постепенно проясняется. Теперь я чувствую не только свое тело, но и холодный пол подо мной. Темнота отступает.

Я медленно открываю глаза.

Почему они остановились?

Я перевожу взгляд наверх, дрожа всем телом, и понимаю, что теперь нас в камере четверо.

Дверь открыта. Темноволосая женщина лениво прислоняется к дверному косяку, на ее изможденном и красивом лице застыла улыбка.

– Веселимся? – спрашивает она. Ее голос наполнен садистским удовлетворением. Она входит в комнату и захлопывает за собой дверь, запирая ее заклинанием.

Долохов делает шаг назад, глядя на нее с каким-то благоговением. Зато Люциус встречает ее властный взгляд, как равный, он лишь улыбается ей.

– Ты опоздала, – в его голосе нет и намека на упрек.

Она пожимает плечами, все с той же дьявольской улыбкой.

– Кое-что подвернулось. По дороге сюда мы с Рудольфусом случайно повстречали семью магглов. Они выгуливали свою собачку, – она медленно облизывает губы. – Боюсь, это было сильнее нас.

Я с трудом сглатываю.

Долохов посмеивается. Люциус же приподнимает брови, глядя на нее, продолжая улыбаться такой же безумной улыбкой.

– Ну, конечно. Только стоит помнить, что делу – время, потехе – час, Белла.

Она усмехается своему шурину, а потом переводит взгляд на меня. Не знаю как – одному Богу это известно! – я выдерживаю ее взгляд. В ее глазах коварство, власть и могущество.

– Не слишком успешное начало, – с издевкой произносит она. – На ней всего лишь царапины. Она заговорила?

– Пока нет, но скоро обязательно заговорит, – отвечает Люциус, глядя на меня. – Она ведь раскололась вчера, и достаточно быстро, скажу я вам.

Внутри меня поднимается такая волна злости, что я не успеваю остановить себя.

– Вы чуть ли не клещами вытягивали из меня каждое слово, и Вы знаете это…

Он быстро направил на меня свою палочку, и я прикусила язык, прежде чем я сумела сказать что-то еще.

– Ты будешь говорить, когда тебе скажут, – произносит Люциус, а я содрогаюсь от боли. Злобный, высокомерный, мстительный ублюдок.

– Она слишком гордая, и только Богу известно, почему, – его голос сочится насмешкой, а сам он ухмыляется мне. Он говорит с Беллатрикс, но слова предназначаются мне. – Можно подумать, что маггла лишь отчасти смущена присутствием таких чистокровных, как мы.

– Я не маггла… – начинаю было я, но Люциус заставляет меня опять прикусить язык. Зубы больно впиваются в плоть, я чувствую во рту вкус крови.

Беллатрикс зловеще посмеивается.

– Ну, тогда, для начала, тебе нужно сломить ее дух, – ее глаза сверкают от возбуждения. – Физическая боль – прекрасный инструмент, мне ли не знать? Нет ничего более эффективного, чтобы быстро сбить с девчонки спесь.

Она – зло. Извращенное. Абсолютная и законченная психопатка.

– И, конечно же, – безжалостно продолжила она, – так будет веселее!

Долохов смеется. Противный, грубый и резкий звук. Люциус слегка улыбается и говорит ей, кивая на меня:

– Приступай.

Я смотрю на него, ужас сковывает грудь, не давая вздохнуть, и, кажется, что сердце сейчас остановится.

Но он только шире улыбается, когда читает эти эмоции на моем лице.

– Давай, Белла, – он растягивает слова, будто забавляется. – Покажи нам, как надо действовать.

Не могу поверить! Если он хочет причинить мне боль, то почему не сделает это сам?

– Трус, – шепчу я.

Он видит меня, в то время как другие – нет. Улыбка мгновенно исчезает с его лица, когда он читает по моим губам.

Беллатрикс подходит ко мне, наклоняется и заглядывает мне в лицо. Я выдерживаю ее безумный взгляд, стараясь выглядеть безразличной.

– Ты, кажется, вспотела, – с презрением говорит она. – Здесь слишком жарко для тебя? Я почему-то думала, что эта камера находится на северной стороне.

Она обратила на это внимание? Мне так жарко, мои волосы прилипли к влажной шее.

– Наверное, на тебе слишком много одежды.

Нет. О, Боже мой, нет!

Я застываю. Паника охватывает меня.

Я смотрю на Люциуса, ожидая, что он остановит Беллу, как ранее остановил Долохова. Но, нет, он молчит. И, чуть нахмурившись, смотрит на Беллатрикс.

Она выпрямляется.

– Вставай, грязнокровка, – приказывает она. – Это невежливо, сидеть в присутствии тех, кто выше тебя.

Она так похожа на Люциуса. Может быть, он женился не на той из сестер Блэк? Господи, какой дьявольский союз тогда бы был!

– Как вы думаете, почему я до сих пор на полу? – тихо произношу я. – Я не вижу здесь никого, кто «выше» меня.

Она продолжает улыбаться, глядя на меня.

– Боже мой, – с притворным сочувствием в голосе говорит она. – У девочки, оказывается, были соображения по поводу ее положения. А, впрочем, неважно, я найду способ это исправить.

Она направляет на меня свою палочку.

Я вздрагиваю, потому что по спине проходит волна боли. Потом еще. И еще.

И опять.

И с каждым разом становится все больнее и больнее.

Вставай, Гермиона. Оно того не стоит.

Я заставляю себя подняться на ноги. Я едва могу стоять, но боль ушла.

Я смотрю на них. Беллатрикс победно улыбается. Долохов смеется надо мной. Лицо же Люциуса словно застывшая маска.

– Она, конечно, упрямая, – говорит Беллатрикс. – Но, если ее раздеть, то справиться с ней будет проще, – она поворачивается к зятю. – Хочешь сам это сделать, Люциус?

Он кривит рот в отвращении.

– Уволь, Белла. Я только полчаса назад поел.

От этих слов по-настоящему больно. Они – как пощечина. Не знаю почему, но мне это неприятно. Он так старается заставить меня почувствовать себя настоящим дерьмом.

– Как хочешь, – Беллатрикс пожимает плечами, поворачиваясь к Долохову. – Антонин? Я знаю, тебе это… нравится. Ты можешь это сделать.

Долохов подходит ко мне, ликующе потирая руки. Я буквально чувствую, как мой желудок сворачивается. Я отшатываюсь назад, но он лишь посмеивается, наслаждаясь этой игрой.

Отойди от меня, не трогай меня, я не хочу, чтобы…

Я спиной наталкиваюсь на стену. Вжимаюсь в камень, а Пожиратель Смерти стоит передо мной так близко, что я чувствую его зловонное дыхание. От этого хочется блевать.

– Я собираюсь сполна насладиться этим, – он практически облизывает губы в предвкушении.

Я не дам ему сделать это!

Не позволю им!

Его рука проникает под мою футболку и ложится на мой живот. Все мои мышцы невольно напрягаются. Я не выдерживаю. И пинаю…

Он отскакивает назад, издавая громкий рев, и хватается за пах. Беллатрикс визжит от смеха. Я смотрю на Люциуса, чтобы увидеть его реакцию на «неповиновение» с моей стороны.

Уголки его губ едва заметно приподнимаются, как будто он подавляет желание рассмеяться.

– Ах ты, маленькая сучка! – ревет Долохов, прерывая их чрезвычайно веселую реакцию. Он делает движение в мою сторону, но Люциус хватает его за руку, прежде чем тот успевает дотянуться до меня.

– Ну-ну, Антонин, не принимай это близко к сердцу, – успокаивающе говорит он. – Ты должен понять ее. В конце концов, какая уважающая себя женщина позволила бы тебе приблизиться к себе без должной оплаты?

Беллатрикс усмехается, пока Долохов краснеет от негодования.

Она направляет на меня свою палочку, и я падаю на пол. Я пытаюсь пошевелиться… но мышцы слабые и вялые.

Это, определенно, то же самое заклинание, которое Люциус наложил на меня в лесу.

Ненавижу. Больше чем заклинание связывания, потому что сейчас мое тело все еще может двигаться, если кто-нибудь захочет этого. Они могут повернуть и положить меня так, как им удобно, и у меня не будет выбора, кроме как подчиниться.

Я падаю на бок. Думаю, это гораздо лучше, чем упасть на спину. По крайней мере, так я хоть могу видеть всю камеру.

Я смотрю на Люциуса, отчаянно желая, чтобы он предпринял что-нибудь, что угодно, чтобы помочь мне. Но он даже не смотрит на меня. Куда угодно, но только не на меня.

Трус.

Это единственная мысль, что утешает и успокаивает меня.

– Продолжай, Антонин, – бесстрастно говорит Белла. – Теперь она не будет сопротивляться, можешь быть уверен в этом.

– Это действительно так необходимо, Белла? – спрашивает Люциус, глядя на нее с выражением крайнего неодобрения. – Мы выше этого. Она же маггла, в конце концов…

– Ты сказал, что она слишком гордая, – бросает она. – А какой наилучший способ сломить гордость? Как ты сказал, она всего лишь маггла. Это делает ее чуть лучше животного. А животному не нужна одежда. Логично?

Он не отвечает, но согласно кивает.

Этот кивок – еще один пункт к моему списку причин ненавидеть его.

Я внутренне содрогаюсь, когда Долохов склоняется надо мной, мучительно медленно избавляя меня от каждого предмета одежды. По коже побежали мурашки, и… нет, нет, НЕТ! Этого не может случиться. Я хочу к маме и папе. Я не могу позволить им увидеть меня голой, они не могут, нет…

Люциус не смотрит на меня.

Я же не отрываю от него взгляда. Хотя, я делаю это в большей степени для того, чтобы отвлечься, чем по каким-то иным причинам.

Я так сильно его ненавижу. Я цепляюсь за это чувство, чтобы сохранить рассудок.

Смотри на меня, трус!

Хлопья засохшей крови сыпятся на меня, когда мою футболку снимают через голову. Стоп, не надо. Пожалуйста, прекратите!

Я бы молила их, если бы могла говорить.

Он снимает с меня грязные джинсы. Медленно, сантиметр за сантиметром, обнажая мои ноги.

Когда я думала о том, что неплохо было бы переодеться, я вовсе не это имела в виду.

Люциус все еще не смотрит на меня. Его взгляд блуждает где-то на полпути ко мне.

Смотри на меня. Смотри на то, что ты не хочешь прекратить.

Настала очередь моего нижнего белья, и дыхание Долохова учащается. Меня могло бы вырвать, если бы было чем.

Я смотрю на Люциуса, слезы текут по щекам от унижения. Он ведь не посмотрит на меня. А почему нет?

Почему?

СМОТРИ НА МЕНЯ!

«ТРУС!» – кричу я про себя, вложив всю ненависть в это маленькое слово.

Его лицо омрачается. Он ведь слышит, о чем я думаю. Отлично. Тогда, возможно, он сможет почувствовать всю силу моей ненависти и злости.

Холодная, липкая рука ложится на мои ребра, а я даже не могу вздрогнуть. Боже, как это низко! Неужели Долохову недостаточно того, что ему позволили раздеть меня?!

Но едва он коснулся меня, как тут же отдернул руку, словно обжегшись.

– Я позволил тебе смотреть на нее, но ты не можешь ее трогать, – Люциус направил палочку на Долохова. – Она грязнокровка, помни это. Попытайся сохранить хоть какое-то достоинство.

– О, да ладно, – умоляюще начал Долохов, но Беллатрикс оборвала его.

– Нет, Антонин, таких, как она, трогать нельзя. Сам знаешь.

Если бы я могла, то задрожала бы.

Долохов неохотно отходит от меня, и я чувствую, как мое тело сотрясает дрожь. Знакомое ощущение – значит, я снова могу двигаться. Я сажусь так быстро, как только могу, прижимая колени к груди в попытке прикрыться.

Я смотрю на них. Снизу – вверх. Долохов плотоядно смотрит на меня. Беллатрикс злорадно улыбается. Выражение лица Люциуса невозможно прочесть.

Мне жаль, что я не владею Легиллименцией, как он. Я бы все отдала, лишь бы узнать, о чем он думает. Я никогда еще не встречала настолько сложного и скрытного человека.

– Итак, – Беллатрикс поворачивается к Люциусу, – что нам нужно узнать у нее в первую очередь?

– Какие отношения у Поттера с его родственниками, – бросает он будничным тоном. – Пока что она нам ничего не сказала. Она утверждает, что он никогда не упоминал о них.

– А то! – она ухмыляется, глядя на меня. – Какие методы вы уже использовали, чтобы заставить ее говорить?

– Антонин применил одно заклинание, – безразлично говорит Люциус. – Но, похоже, оно не возымело должного действия.

Не возымело должного действия? Я бы посмотрела на него после пяти минут под этим заклинанием. Я бы сама его наложила. А потом смотрела, как ублюдок кричит и корчится в агонии. О, да!

– А, его любимое! – ухмыляется Беллатрикс, поворачиваясь к Долохову. – Я, конечно, восхищаюсь им, Антонин, но все же, иногда стоит менять тактику…

– А зачем, если и так срабатывает? – Я слышу обиду в его голосе. – Она бы заговорила, если бы ты нас не прервала.

– Да, я тоже так думаю, – Люциус переводит взгляд на Беллатрикс. – Но, все же, согласен с тобой Белла. Разнообразие придает вкус жизни.

Беллатрикс улыбается, глядя на меня, а я сжимаюсь от ужаса.

– Люциус, думаю, у тебя получится лучше, чем у Антонина, – она кивает в мою сторону. – Покажи мне свои излюбленные приемы. Я могла бы перенять у тебя парочку. Для улучшения собственной техники, так сказать.

Господь всемогущий! Я что, лабораторная крыса?

Люциус смотрит на меня. Выражение его лица словно маска, его невозможно прочитать.

Неужели он сделает это? Я думала, что может быть после всего, что я ему вчера сказала, он не сможет больше причинить мне боль…

Я ошибалась. Он спокойно подходит ко мне, поигрывая волшебной палочкой.

Я сворачиваюсь клубком у стены, пытаясь прикрыть свое тело от его взгляда. Но в любом случае, его это не интересует.

Он стоит надо мной, прижав кончик палочки к своему подбородку и глядя на меня с таким выражением лица, будто он никак не может решить, какое заклинание использовать на мне в первую очередь.

Как я могла допустить мысль, что я достучалась до него? Как я могла быть настолько глупой, чтобы поверить в то, что Люциус Малфой – человек, который убивал и пытал бесчетное количество раз без каких-либо угрызений совести – вдруг пожалеет грязнокровку?

Он медленно опускает палочку, направляя ее кончик мне в лицо. Некоторое время ничего не происходит, и я задаюсь вопросом, действительно ли он собирается наложить на меня заклятие? Я вся дрожу. Пот струится по спине. Я жду и гадаю…

До тех пор, пока мои глаза не начинает жечь.

Нет. Не может быть…

Я поспешно потираю глаза, но от этого становится только хуже. Я продолжаю тереть, в то время как жжение усиливается, и к нему прибавляется ощущение, будто сотни маленьких игл впиваются мне в глаза.

Я все еще могу видеть! Вокруг все плывет, но я все еще вижу. Я сильно тру глаза, и чувствую влагу… слезы или… что-то другое.

Я вытираю влагу с глаз и убираю пальцы от лица. Они покрыты кровью.

Нет, это неправда! Я кричу от шока и ужаса, а еще от боли, потому что глаза невыносимо жжет, и течет кровь. Боже, почему я все еще могу видеть? Я чувствую, как кровавые слезы катятся по лицу, и словно кто-то царапает глаза, пытаясь вырвать их из глазниц. Я понимаю, что больше так не могу. Это не должно продолжаться, ведь я могу ослепнуть…

– Он ненавидит их! – Я кричу. – Он их терпеть не может… и даже не живет теперь с ними!

Несколько мгновений ничего не происходит.

Но затем жжение в глазах прекращается.

Я тяжело дышу, вытирая кровь с лица. Я чувствую под пальцами теплую, вязкую, сладковато-приторно пахнущую влагу, покрывающую мое лицо. Когда я открываю глаза, мое зрение вновь четкое и ясное.

Я удивляюсь сама себе: как я могу сначала биться в агонии, а в следующий момент чувствовать себя прекрасно?

Это магия.

Но сейчас, магия уже не кажется мне такой замечательной, как раньше.

Они обмениваются взглядами, и я замечаю, что они разочарованы.

Господи, что я им сказала?

Все хорошо. Они не могут этим воспользоваться. Никто не пострадает. Все хорошо. Все просто прекрасно. Хорошо, хорошо, хорошо.

Я громко повторяю про себя это, как мантру, дабы заглушить все остальные мысли… о том, что я слабое, отвратительное и жалкое…

Все хорошо. Все просто прекрасно. Хорошо, хорошо, хорошо.

Долохов проверяет пергамент, прежде чем повернуться к остальным. Они выжидающе смотрят на него с мрачным выражением лица.

– Она говорит правду.

На лицах Люциуса и Беллатрикс появляется выражение недовольства.

– Черт, – выдыхает Беллатрикс.

– Да неважно, – говорит Люциус, – вчера она назвала достаточное количество людей, которых он может использовать вместо бесполезных теперь уже магглов. Когда ему кто-нибудь понадобится, у него будет достаточно широкий выбор. Да, ему придется вычеркнуть родственничков из списка, но вряд ли это имеет для него значение.

Все трое одновременно поворачиваются ко мне. Я теснее прижимаю колени к груди.

– До сих пор Вы хорошо справлялись, мисс Грейнджэр, – произносит Люциус спокойным и почти приятным голосом. – Возможно, Вы начинаете понимать, что в это мире нет ни морали, ни принципов – только бессмысленные идеи, за которые цепляются одни идиоты.

Я глубоко вздыхаю. Я не позволю ему одержать еще одну победу надо мной. Он уже получил достаточно.

– Боюсь, я все же не понимаю, – мой голос дрожит, хоть я и пытаюсь сохранить его ровным. – Наверное, мне нужен другой учитель. Или, может быть, Вам стоит подкорректировать свои методы, сэр.

Я жду невидимой пощечины, но ничего нет. Они просто стоят, улыбаясь друг другу.

– О, а она храбрая малышка, да? – говорит Белла.

– Ты не знаешь ее так, как знаю я, Белла, – Люциус смотрит на меня и улыбается. – Она просто делает вид, что ничего не боится. Но видела бы ты ее вчера после нескольких порций пыток. Я заставил ее хныкать и реветь, словно она маленькая несмышленая девчонка.

Мое терпение лопается, как мыльный пузырь.

– Я не маленькая девочка! – Я кричу, яростно ударяя кулаком в стену. – И я не ребенок! Мне семнадцать лет! Я такая же взрослая, как и все вы!

Возникает долгая пауза, затем Беллатрикс начинает тихонько хихикать, и вскоре они уже вовсю смеются надо мной. Они аплодируют мне. Хлопают медленно и размеренно, словно насмехаются над моими словами.

Я не могу выносить это. Терпеть не могу, когда они высмеивают меня!

– Замолчите! – Выкрикиваю я. Хочу встать, чтобы быть с ними лицом к лицу, но желание спрятать от их глаз свое обнаженное тело сильнее чувства гордости. – Немедленно ЗАТКНИТЕСЬ!

Хлопки стихают, смех и улыбки гаснут, уступая место скептическим ухмылкам на их лицах.

– Наверное, ей нужно еще несколько уроков уважения, Люциус, – произносит Долохов. – Кажется, ей есть еще чему поучиться.

Они пристально смотрят на меня, пока я глубоко дышу, пытаясь взять себя в руки.

– А давайте-ка зададим еще вопрос, – с вызовом предлагает Беллатрикс. – Но такой, на который она не сможет ответить без сопротивления. Покажем ей, как быстро она расколется под нашим давлением. Уверена, ее заносчивость как ветром сдует.

Люциус улыбается.

– Мне нравится эта идея, Белла. И я даже знаю, о чем ее можно спросить. Как тебе известно, Темный Лорд никогда не мог причинить вред мальчику, пока тот жил в доме своей тетушки. Но, как сказала грязнокровка, Поттер больше там не живет. Если бы мы могли узнать его местоположение сейчас, тогда Темный Лорд смог бы найти его, не беспокоясь о защите, которую наложила на мальчика его мать.

О… Боже.

Господи, что я наделала?

Я и не предполагала, к чему может привести то, что я расскажу им о семье Гарри.

Нет. Это уже неважно. Потому что я не собираюсь рассказывать им. Ни за что! Даже если они устроят для меня ад на Земле.

Люциус поворачивается ко мне.

– Где Гарри Поттер, грязнокровка?

Я смотрю на него. Я не могу ответить на этот вопрос. Одно дело подвергнуть своих друзей опасности, что я и сделала вчера, выдав их имена, но совсем другое фактически поставить под удар одного их них. Кроме того, если я расскажу все, это подвергнет опасности не только Гарри, но и Рона, а также остальных Уизли, и кого-нибудь еще, кто мог остаться в Норе на свадьбу.

Они смотрят на меня в ожидании ответа, но я смотрю только на Люциуса. Он знает, что я не сдамся без борьбы. Теперь-то он должен это знать. Но он ждет моего ответа, и легкая улыбка играет на его лице.

Он наслаждается этим. Ему нравится заставлять меня выдавать информацию, которую я так отчаянно пытаюсь держать при себе. Он терпеть не может мое "неповиновение", но то, как я сгибаюсь и подчиняюсь в итоге, доставляет ему огромное удовольствие.

Прежде чем ответить, я задираю голову вверх настолько, насколько мне позволяет мое положение.

– Я не скажу Вам, – эти слова в большей степени предназначаются Люциусу, чем всем им. Наша личная с ним битва, я только сейчас это понимаю. Она началась, когда он появился в моей комнате. – Вы знаете, что я не скажу. Более того, я не могу сказать. Так что ответа на этот вопрос Вы от меня не дождетесь.

Все трое продолжают улыбаться, но улыбка Люциуса шире, ведь он много раз играл со мной в эту игру. Ему это нравится.

– Посмотрим, – тихо бросает он. – Я склонен думать, что ты все расскажешь, и очень скоро.

Нет. Никогда. Никогда, никогда, никогда…

– Мы используем Круциатус? – спрашивает Долохов, закатывая рукава.

– Нет, – отвечает Люциус. – Пока нет. Для начала, думаю, мы можем чуть-чуть поэкспериментировать.

Поэкспериментировать?

Я напрягаюсь, но без особого энтузиазма.

Как долго это еще будет продолжаться? Сколько же времени пройдет, прежде чем тебе надоест играть в эту игру, Гермиона??

Я отбрасываю эту мысль, пресекая ее на корню, и пытаюсь сконцентрироваться на том, что Люциус собирается со мной сделать.

Но он удивляет меня. Вместо того, что бы направить на меня волшебную палочку, он делает легкий взмах ею, и в его руке появляется маленькое, резное серебрянное ручное зеркальце.

Какого..?

Долохов и Беллатрикс с любопытством взирают на Люциуса, пока он склоняется ко мне. Я сильнее прижимаю колени к груди. Я смотрю на свои колени – мимоходом отмечая, что они все в синяках, – но главное – не смотреть на него.

– Ты сломаешься в конце концов, и ты знаешь это, – шепчет он мне. – Все ломаются.

Я не обращаю на него внимания, он протягивает мне зеркало.

– Посмотрите на себя, мисс Грэйнджер.

Я вижу свое бледное, словно восковое лицо, капилляры белков полопались, а под глазами залегли фиолетовые тени. М-да, раньше я выглядела лучше. Кровь и грязь были размазаны по лицу, а мои вьющиеся волосы теперь не торчали в разные стороны, а наоборот, висели сосульками, покрытые потом и грязью.

– Я полагаю, Вам никогда не нравилась Ваша внешность, не так ли? – голос Люциуса холоден и суров. – Должен сказать, что не осуждаю Вас. Вы действительно не красавица.

Слова ударили меня подобно пощечине. Я никогда не была довольна своей внешностью. Но как-то раньше не замечала того, что вижу в зеркале. А теперь он откровенно сказал мне об этом. Он находит меня отвратительно безобразной.

Почему тебя так волнует, что он думает о твоей внешности?

Мне все равно! Пусть подавится своим проклятым высоким положением в обществе и своим высокомерием, и дорогими шмотками, и… и…

Мое лицо.

Оно меняется.

Мои… мои зубы. Мои передние зубы растут! Они становятся все длиннее и длиннее, и не успеваю я оглянуться, как становлюсь похожей на бобра.

Я всхлипываю, и в этот момент чувствую, как дрожь пробежала от висков к затылку. Я инстинктивно провожу рукой по голове, и мои волосы осыпаются сквозь пальцы на пол.

Я всхлипываю вновь, хватаясь за затылок, но коричневые локоны остаются у меня в руках. Несколько секунд – и я абсолютно лысая.

Вот и все. Я не выдерживаю. Я захлебываюсь рыданиями. Закрываю глаза руками, не в силах больше видеть свое отражение.

Я слышу, как он встает и отходит от меня. Я съеживаюсь у стены, держась за свою лысую голову и всхлипывая сквозь свои новые зубы.

Беллатрикс смеется.

Что она видит здесь смешного?

– Бесподобно! – она едва может говорить от смеха. – О, Боже, я сейчас умру от смеха!

Теперь я действительно плачу. Я издаю вопль, в который вкладываю всю свою боль и унижение и ненависть, сильнее сжимая голову.

– Мисс Грэйнджер, – Люциусу приходится кричать, чтобы я услышала его сквозь собственные рыдания и смех Беллатрикс, – Вам не обязательно оставаться в таком виде. Стоит Вам только сказать то, что мне… нам нужно, как я тут же верну Вашу внешность. Одно Ваше слово.

– Неуфели? – с трудом выговариваю я: зубы очень мешают. – Думаетсе, меня сволнует моя внефность…

Я попыталась это произнести. Но, очевидно, не преуспела в этом. Каждое слово давалось мне очень сложно, потому что из-за передних зубов я сильно шепелявила, а рот обильно наполнялся слюной.

Я слышу, как Беллатрикс и Долохов визжат от смеха. На глаза наворачивается новый поток слез, и я обхватываю себя за голову, качаясь из стороны в сторону, и всхлипываю: мощные, наполненные болью судорожные и прерывистые вздохи, сотрясают все мое существо.

Я чудовище!

– О, это уже слишком! – говорит Беллатрикс, едва сдерживая смех. – Ты и раньше не была красавицей, но, Господи, сейчас ты выглядишь просто отвратительно.

Я ненавижу ее. НЕНАВИЖУ!

– Остафь меня ф покое, ты бессердечная сука! – кричу я.

Некоторое время, я все еще держу руками голову, пытаясь подавить рыдания, и не сразу понимаю, что они прекратили смеяться.

Я поднимаю на них глаза. Они улыбаются.

– Думаешь, ты храбрая? – Спрашивает Люциус, ухмыляясь. – Думаешь, ты сильная? Но я не верю в это. Ты – фальшивка! Я вижу страх и боль, застывшие на твоем отвратительном лице. Как долго ты собираешься продолжать этот фарс?

– Это я – бессердечная сука?! – улыбаясь, вопрошает Беллатрикс, и ее глаза недобро сверкают. – О, поверь мне, я еще даже не начала. Сейчас, девочка моя, ты узнаешь, насколько бессердечной я могу быть.

Она медленно поднимает палочку.

– Круцио!

О, милостивый Боже, это хуже. Это гораздо хуже! Тупая, всепоглощающая и ослепляющая боль. Я сейчас умру…

Боль уходит. Я падаю на бок, тихо поскуливая.

– Не хочешь продолжить, Антонин?

– О, нет, пожалуйста!

Но они не слышат меня. Они слишком увлечены собой.

Низкий голос Долохова прорезал тишину.

– Круцио!

Аааааааааааах, нееееееет! Я не могу выдержать это. Но и боль остановить тоже не могу! Жгучие слезы текут из глаз. Что я наделала? Что я натворила?

Боль уходит. Я не прекращаю дрожать и хныкать, хотя мои отвратительные зубы очень мешают.

Голос Люциуса прорывается сквозь мои рыдания.

– Вы что, лучше всех, и все веселье должно достаться вам?

О, нет, да что с ним такое?

– Круцио!

Нет, НЕТ! Больно, настолько больно, что я едва могу дышать, думать и существовать… непрекращающаяся агония, обжигающая словно огонь; бушующее пламя и острые когти зверя – всё это должно закончиться. Уйти! Дать мне умереть…

– ДАЙ МНЕ УМЕРЕТЬ!

Все заканчивается, стоит мне только прокричать эти слова. Наконец-то, все закончилось.

Я сворачиваюсь клубочком, продолжая дрожать. Дрожь отдается болью во всем теле.

Дыши. Дыши. Я должна дышать. Вдох. Выдох. Медленно. Вдох… Выдох…

Я даже не могу открыть глаз.

Скажи им, Гермиона. Ты долго не протянешь.

Нет! Протяну!

Я должна.

Должна!

– Говорите, мисс Грэйнджер, – голос Люциуса едва доходит до меня. – Скажите нам, и Вы сможете прекратить свои страдания. Решение за Вами.

– Вы и раньше так говорили, – шепчу я. – Но это не закончилось. Это никогда не закончится.

Возникает долгая пауза, во время которой я судорожно пытаюсь восстановить дыхание. Пот течет по моей обнаженной спине.

– Ну, если Вы хотите, мы можем продолжить. – Кажется, Люциус подошел ближе. – Но я не советую Вам провоцировать нас на это. Вы не выглядите достаточно сильной, чтобы перенести пытки.

Я продолжаю лежать на полу. Выплевываю ответ, вкладывая в него всю свою ярость и боль.

– Я не скажу вам ничего, – почти шепчу, но уверена, они слышат. – Я уже сказала достаточно. Я не выдам своих друзей. Я предпочту умереть, вы должны понимать это.

И вновь длинная пауза, и плотная тишина.

Может быть, они остановятся. Поймут, что на этот раз я не заговорю, как бы жестоко они меня ни пытали.

Вдруг я чувствую, как меня заклинанием ставят на ноги, вырывая из призрачного убежища на полу. Холодный и беспощадный воздух касается моего тела. Все трое смотрят на меня, а затем я оказываюсь прижатой к стене позади меня. От удара у меня ощущение, будто мои кости раздроблены, и я вся в синяках. Я пытаюсь отодвинуться от стены, но что-то невидимое удерживает меня.

О, Господи, я же голая!

Но я прижата к стене так, что, как бы ни изворачивалась, они все равно могли видеть всё. Перед ними лысый, зубастый и окровавленный уродец.

– Почему бы тебе не сказать нам? – подает голос Беллатрикс. Улыбка, наконец-то, сошла с ее лица. Думаю, ей не нравится, когда что-то идет не так, как она задумала. – Почему? Это заставляет тебя чувствовать себя сильнее? Могущественнее? Что-то вроде того, как если бы отчасти контролировала ситуацию?

– Полагаю, она делает это для себя, – говорит Люциус, обращаясь к Беллатрикс, но его взгляд не отрывается от моего лица. – Если она продолжает сопротивляться, то может убеждать себя, что она единственная здесь правильная и хорошая. Это помогает ей противостоять нам, несмотря на то, что она точно знает, – когда-нибудь конец наступит.

– Дело не в моей самоуверенности! – скептически бросаю я. – Я делаю это, чтобы защитить тех, кого я люблю! Как вы не понимаете?

Глупый вопрос.

Люциус усмехается.

– Любовь переоценивают, мисс Грэйнджер. Она определенно не стоит того, чтобы умирать за нее. Со временем Вы поймете это.

Я не понимаю его. Как будто он говорит на другом языке.

– Разве Вы не любите свою жену или сына? – я решительно задаю вопрос, несмотря на то, что когда я последний раз упомянула Драко, то получила пинок. – Вы бы умерли за них, если бы оказались в такой ситуации?

Я не знаю, чего пытаюсь достигнуть. Возможно, хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым.

Я должна была знать его лучше. Он отворачивается от меня, переводя взгляд на Беллатрикс.

– Наверное, нам нужно сменить направление.

– О чем ты? – спрашивает Долохов.

– Я говорю, что, если она не отвечает на жестокость, тогда, возможно, откликнется на доброту.

Он подходит ко мне и, достав зеркальце из кармана мантии, держит его передо мной. Я в ужасе от своего отражения и не могу сдержать слез.

Но затем мое лицо вновь меняется. Зубы… о, слава Богу, они постепенно становятся прежнего размера. Я всхлипываю с облегчением, наблюдая, как мое лицо становится почти нормальным.

В это же время мои волосы вновь отрастают. Лысина почти исчезла, уступив место каштановым кудрям. Я провожу рукой по волосам, чтобы проверить, не мерещится ли мне это в зеркале. Нет, все на месте! Боже, это прекрасно! Длинные, вьющиеся и непослушные волосы…