Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 55 страниц)

Глава 18. Треугольник.

– Нелли, я и есть Хитклиф! Он всегда, всегда в моих мыслях: не как радость и не как некто, за кого я радуюсь больше, чем за самое себя, – а как все мое существо. – Эмили Бронте, Грозовой перевал. (Пер. Н.Вольпин. М., «Правда», 1988.)

Гермиона Джейн Грэйнджер, ж, возраст: 17

Симптомы:

А) глубокая депрессия

Б) повышенная тревожность

В) маниакальный синдром

РЕКОМЕНДОВАН ПОСТЕЛЬНЫЙ РЕЖИМ. ВРЕМЕННОЕ ОГРАНИЧЕНИЕ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ ПО ДОМУ. КРУГЛОСУТОЧНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ.

* * *

Дрожа, я сворачиваюсь клубочком, повернувшись на бок так, чтобы раненое плечо не касалось жесткого, холодного пола, но это мало помогает, потому что все тело охвачено жгучей болью от его яростных ударов…

Разум и душа тоже пропитаны болью.

Зарываюсь пальцами в волосы, больше всего на свете желая, чтобы все вокруг исчезло, растворилось, оставив меня умирать в кромешной тьме.

Хочу к маме.

А еще хочется плакать, но я лишь вздрагиваю и судорожно вздыхаю. Я не буду плакать. Моя боль останется со мной. Не доставлю ему удовольствия лицезреть, в каком я отчаянии.

Да и вряд ли он услышит мой плач?

Я больше не знаю, во что верить.

Может, это очередная его игра. Уже не в первый раз он хочет запутать меня.

Но… нет. Он бы не стал заходить так далеко, если бы хотел просто поразвлечься.

И не стал бы так выходить из себя. Он никогда не был таким. Он даже не воспользовался волшебной палочкой.

Но тогда выходит, что…

Мне необходимо верить, что все это игра, даже если на самом деле, это не так. Иначе, вывод, который напрашивается… в это просто невозможно поверить.

Ну, хорошо. Вполне возможно. Я, может быть, и не слишком хорошенькая в плане внешности и в два раза моложе него, но ведь он всегда получал то, что хочет. Вообще-то, не то что он действительно хочет меня, но, как сказала Беллатрикс, ему невыносимо думать, что в этом мире есть кто-то, чье существование всецело зависит от него, но он не может позволить себе завладеть им во всех аспектах.

Нет, в это как раз таки верится.

Но это слишком невероятно.

И хуже всего то, что завтра он накажет меня за свой поступок.

А, может, и нет… Вдруг, ему настолько противно случившееся, и он настолько зол, что предпочтет притвориться, что ничего не было.

Что это только плод моего воображения.

Выжившая из ума грязнокровка.

Постанывая и вздрагивая от боли в плече, сажусь, подтягивая колени к груди.

Почему здесь так темно? Почему, даже когда я одна, я не могу выбросить из головы образы бесконечных пыток и унижений? Я думала, что давно перестала бояться темноты.

Но, попав в плен, я стала бояться всего.

Почему я не сбежала от него, когда у меня была такая возможность?

Почему его желания и поступки теперь не только управляют моей жизнью, но и занимают все мои мысли?

Я задыхаюсь. Мои собственные мысли и эмоции лишают меня воздуха. Я все глубже окунаюсь в них. Они погубят меня.

Я ненавижу Люциуса за его власть надо мной, за то, что обращается со мной так, словно я его собственность, за то, что его тень все время маячит у меня за спиной. Мне больно думать о нем, но забыть о его существовании я не могу. Я все время думаю о нем. Всегда…

Ненавижу его всей душой!

Еще не все потеряно, Гермиона. Выход есть. Ты можешь уйти от него.

Все мысли улетучиваются из головы, вытесненные одной единственной – я еще могу стать свободной.

Наощупь ползу по полу, шаря рукой в поисках того, что поможет мне.

Я быстро нахожу то, что ищу. Осколки разбитого стекла. Острые, неровные, такие опасные. Их нельзя использовать в качестве оружия, да я и не собираюсь. Но они отлично подходят для того, что я хочу сделать.

Я поднимаю один осколок, проводя пальцем по острой, словно лезвие, стороне. Резкая боль заставляет меня вздрогнуть, и я чувствую, как кровь капает с раненого пальца.

Однажды Люциус на деле показал мне, что вены нужно резать вдоль, а не поперек – так больше шансов на «удачный» исход. Когда он порезал мои руки, я думала, поток крови никогда не остановится.

Если я сделаю так сейчас, никто не сможет остановить меня, никто не поможет и никто и ничто больше не будет удерживать меня в этом аду.

Я хочу выбраться отсюда. Сейчас же!

Я могу сделать это. И он не остановит меня, потому что будет уже слишком поздно. Он придет, а я буду мертва. Интересно, будет ли он сожалеть? Будет ли винить себя, когда найдет на полу мое безжизненное тело, лежащее в луже крови, с остекленевшими глазами и окровавленным осколком зеркала в руке?

Скорей всего, нет.

Подношу осколок к запястью, чувствуя его прохладу. Чуть посильнее нажать, и острые края порвут тонкую кожу. Я буду истекать кровью и плакать, но еще – я буду свободна.

И увижу маму и папу.

Глубоко вздыхаю и медленно веду стекло вдоль запястья. Но стоит продвинуться на полсантиметра, как в голове, будто вой сирены…

Рон.

Я не могу оставить Рона. Не могу так поступить с ним. Я нужна ему здесь, и не могу бросить его сейчас.

Я не такая эгоистка, как Люциус.

Черт!

Сжимаю зубы от злости и швыряю осколок куда подальше. Он с громким стуком ударяется о пол, раскалываясь на части.

Сегодня я разбила уже два зеркала.

Усаживаюсь поудобнее, прислоняясь лбом к коленям.

Люциус хочет, чтобы я была жива. Он может сколько угодно отрицать сей факт, но, если бы он правда так жаждал от меня избавиться, то убил бы, когда Волдеморт предоставил ему выбор. Если бы он не хотел, чтобы я была рядом, если бы ему было плевать, что со мной, он дал бы мне уйти тогда, в Норе, вместо того, чтобы, рискуя своим положением, – а, возможно, и жизнью! – вернуть меня обратно.

Если убьешь себя, то всё его старания пойдут прахом. И ты выиграешь эту войну.

Но я не зайду так далеко, даже назло ему. Он не стоит того.

Разве?

Подползаю к кровати, забираюсь на нее и укутываюсь в одеяло с головой. Я выжата, как лимон, поэтому быстро проваливаюсь в сон.

* * *

«…ты – моя. Разумом, душой… и телом. Все это принадлежит мне, и я могу делать с тобой всё, что хочу…»

Я не вижу его лица в темноте, но чувствую, как он улыбается.

– Итак, грязнокровка, к чему мы пришли?

Резко просыпаюсь, вздрагивая всем телом.

Ничего. Просто сон. Кошмар.

Но какими бы ужасными ни были мои кошмары, они не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит наяву.

Свечи тускло мерцают, освещая комнату.

Откуда этот свет? Уже день? Интересно, свечи зажигаются сами, когда восходит солнце? Или кто-то зажег их, пока я спала?

Да, здесь точно кто-то был, потому что мой туалетный столик стоит цел и невредим, а на зеркале нет ни единой трещины. И я не сомневаюсь в личности посетителя. Он убрал весь беспорядок, который сам же и учинил, пока я мучилась кошмарами, главная роль в которых отводится ему.

Ублюдок. Неужели он, правда, думает, что сможет взять и стереть из моей памяти пережитые ужасы так же просто, как избавился от следов своего гнева?

А с чего бы ему тогда после каждого избиения лечить тебя?

Шатаясь от усталости, встаю и иду в ванную. Хочу смыть с себя события последних часов, но особенно хочу избавиться от воспоминаний о его прикосновениях.

Каждый раз, когда он дотрагивается до меня, он будто сдирает с меня кожу, обнажая плоть.

И я не чувствую отвращения. Если бы на его месте был Долохов, все было бы проще, но Люциус…

Я в смятении, и меня рвет на части от страха и ненависти. Я так его ненавижу. Кто дал ему право обращаться со мной, как с его личной вещью, обвинять меня в своих грязных поступках? Ему легче свалить всё на меня.

Но за этим кроется что-то большее. Это как незаживающая рана, пустота, которую невозможно заполнить.

Моя душа – только моя, а не очередная его игрушка.

Вылезаю из ванны и облачаюсь в платье простого покроя, одно из тех, что висят у меня в шкафу: высокий вырез, длинная юбка и длинные рукава, черное. Расчесываю мокрые волосы, промокая их полотенцем, а потом легонько наношу заживляющее зелье на свежие синяки и порезы. Я избавляюсь от следов прошедшей ночи.

И лишь мои воспоминания навсегда останутся со мной.

* * *

Кажется, прошло совсем немного времени с тех пор, как кто-то в последний раз стоял в дверях моей комнаты.

Резко разворачиваюсь, в защитном жесте обнимая себя за плечи и гадая, что же ему еще понадобилось после всего, что случилось…

Но это не он.

Долохов стоит на пороге, насмешливо и омерзительно улыбаясь.

– Кое-кто хочет видеть тебя, – говорит он, проходя в комнату и таща кого-то за руку.

Я с облегчением выдыхаю, когда вижу, кого он привел.

Рон. Рон Уизли. Единственный хороший человек в этом хаосе. Он так рад меня видеть, а меня переполняют вина и любовь к нему. Сердце уходит в пятки. Как я могла даже помыслить о самоубийстве, о том, чтобы бросить его одного?

Он молчит и не смеет улыбнуться. Я тоже. В несколько широких шагов мы сокращаем расстояние между нами и крепко обнимаемся. Он почти приподнимает меня над полом, заключая в кольцо своих рук.

– Он весь день доставал меня, – насмешливо продолжает Долохов, и я едва улавливаю его слова. Кладу голову Рону на плечо, вдыхая такой родной запах. – Все никак не хотел верить, что ты не сбежала или не была убита прошлой ночью. Теперь ты доволен, Уизли? Твоя подружка вернулась, – он противно смеется. – О, да, Люциус приложил к этому руку, не так ли, грязнокровка?

Объятья Рона становятся еще крепче.

Нет. Рон, не слушай его, пожалуйста, не слушай.

Слишком поздно. Рон отстраняется от меня и поворачивается к двери, нахмурившись, и пристально смотрит на Долохова. Сумасшедшая мысль проносится в сознании – мы с Роном можем попытаться вдвоем одолеть Пожирателя, – но потом взгляд цепляется за палочку, которую тот крепко сжимает в руке.

Магия – вот что правит бал в этой тюрьме.

Что-то мелькает в сознании, но я не успеваю понять, что именно.

– И что это значит? – Спрашивает Рон.

С тревогой перевожу взгляд с одного на другого, отчаянно желая, чтобы Рон не узнал…

Но Долохов не был бы собой, если бы так просто оставил это. Он смотрит на нас, противно, злобно ухмыляясь, потому что, конечно же, ему вся эта ситуация безумно нравится. Он, наверняка, чуть не описался от радости, когда узнал, что Люциус устроил в Норе.

– Но ты, конечно же, не знаешь, да? Ты не знаешь, почему она не сбежала прошлой ночью, и почему она все еще здесь, а не Поттер…

– Прекратите! – Кричу я. – Хватит!

Жалящая боль обжигает лицо. Хватаюсь за щеку, чувствуя, как слезы подступают к глазам, и, наблюдая, как Долохов вскидывает палочку.

Несмотря на то, что он обращается к Рону, он по-прежнему смотрит на меня. Каждое его слово предназначается мне.

– Вчера Поттер пришел не один, – тихо продолжает Долохов, с улыбкой глядя на меня. – Он привел на хвосте половину Ордена, – он подходит к нам и обходит меня. Рон тщательно следит за каждым его движением, а я не поднимаю взгляд от пола. – И когда все вокруг пришло в движение, и Пожиратели смерти вступили в схватку с членами ордена, каждый из нас знал, что главная цель – Мальчик-Который-Выжил. А что сделал Люциус?

Долохов подходит еще ближе ко мне. Я все еще не могу поднять глаза и посмотреть на него. Если я не буду реагировать, то, возможно, он отвяжется.

Но он наклоняется ко мне и шепчет:

– Вместо того, чтобы бежать за Поттером, он все силы бросил на поимку грязнокровки, – он посмеивается. – И, позволь сказать, этим поступком он значительно уронил себя в глазах Темного Лорда.

– Но почему? – Непонимающе спрашивает Рон. – Зачем ему это? Это бессмысленно.

Долохов отворачивается от меня и, все так же посмеиваясь, идет к двери. Я решаюсь посмотреть на него, когда он замирает на пороге, глядя на нас с пугающей злорадной ухмылкой.

– Я должен произнести это вслух, Уизли? – Он растягивает слова почти как Люциус.

Слезы все-таки скатываются по моим щекам. Дверь захлопывается за ним, оставляя нас наедине с Роном.

Опускаю глаза и неотрывно смотрю на свои ступни, пытаясь унять предательские слезы. Чувство вины охватывает меня, хотя я не сделала ничего плохого. Всё Люциус, это он…

– Гермиона?

Смотрю на него из-под упавших на глаза волос. У него такой вид, будто худшие его кошмары вот-вот станут реальностью.

– Ты не собираешься рассказать мне, что здесь, черт возьми, происходит?

Я слышу боль в его голосе, и это убивает меня. Протягиваю руку, но он отталкивает ее. Это словно удар под дых.

– Ничего, – с жаром отвечаю я. – Правда. Ты же знаешь, что за тип Долохов, ему ничего не стоит…

– Это правда? – Тихо спрашивает он, его глаза потемнели от страха. – Малфой побежал за тобой, хотя ему и было приказано поймать Гарри?

Я не могу лгать ему. Но у меня нет ни одного достойного объяснения. Тем более, он всегда может спросить у Беллатрикс, как обстояли дела. А уж она-то будет только счастлива подтвердить слова Долохова.

Боже, как я ненавижу эту парочку! Какого черта они так поступают? Почему просто не могут поверить, что между мной и Люциусом ничего нет?

Потому что это не совсем правда.

Хочется провалиться сквозь землю или умереть.

– Да, – едва слышно шепчу я.

Его лицо становится белее мела.

– Почему?

– Я не знаю! – Я почти говорю правду. – Я не знаю, что творится у него в голове.

Несколько раз он глубоко вздыхает, как будто набирается смелости перед тем, как спросить.

– Он пытался что-то с тобой сделать? Мне нужно знать, Гермиона, потому что я убью его, если он…

Сделал ли он что-то со мной? Всё, и в то же время – ничего. Какой ответ я должна выбрать?

– Ничего! – Люциус вновь заставил меня лгать. – Он никогда не посмел бы. Я ведь магглорожденная, помнишь? Знаешь, что он сказал мне вчера? Что я едва ли могу считаться человеком. Стал бы он пытаться что-то сделать с тем, к кому относится с таким пренебрежением?

Ненавижу себя за эту ложь, но реакция Рона стоит того. Он немного успокаивается, но все еще зол.

– Он не имеет права так с тобой разговаривать.

– Знаю, но что есть, то есть, – кажется, истерика не за горами. Я долго сдерживалась, но сейчас меня распирает от эмоций. – И это никогда не закончится. Никогда. Каждый день он приходит ко мне, чтобы в очередной раз унизить меня и причинить мне как можно больше страданий. Я думала, что прошла через все, но потом… мои родители..

Сердце сжимает боль. Каждый раз, когда я думаю о них, мне хочется умереть.

Рон крепко обнимает меня, и я кладу голову ему на плечо, не сдерживая больше слез.

Он отстраняется и смотрит на меня. Его глаза такие яркие и чистые, насыщенный голубой цвет, не то, что мрачный и пронизывающий взгляд Люциуса. Глядя в них, я не чувствую страха, наоборот, я чувствую себя в безопасности.

– Мы отомстим, Гермиона, обещаю тебе, – с полной уверенностью говорит он. – Как только мы выберемся отсюда, мы заставим его заплатить за то, что он сделал.

Что я могу сказать? Я только киваю, в глубине души зная, что все надежды тщетны. Даже если мы сможем сбежать, – в чем я сильно сомневаюсь, – я не смогу отомстить, как бы мне того ни хотелось. У меня уже был шанс, и я упустила его.

– Я так волновался, – поколебавшись, произносит Рон. – Я не знал, что с тобой. Они мне ничего не говорили.

– Но Долохов же сказал тебе, что я здесь.

– Да, но я не мог верить ему. Я думал, он врет, чтобы заткнуть меня. Я так и не научился понимать, когда они лгут, мы не ведем задушевных бесед, – в его голосе проскальзывает горечь. – Они только приносят мне еду и иногда выводят погулять в сад.

– Здесь есть сад? – Недоверчиво спрашиваю я.

– Да, – он немного смущен. – За домом. Ну, не совсем сад. Это странно. Мы внутри пещеры, так что… – он качает головой. – Но ты и сама, наверное, была там!

– Нет, – тихо говорю я. – Я всего лишь однажды покидала дом, когда была нужна им кое для чего.

– Боже, Гермиона, – он шокирован. – Чем же ты занимаешься все время?

– Я жду… жду его, – с усмешкой отвечаю правду, ведь всё рано или поздно всплывает на поверхность. – Он приходит каждый день, чтобы помучить меня. И уже не имеет значения, делает он это ради собственного удовольствия или же это часть его «обязанностей». Каждый день он здесь, пытает меня.

Рон краснеет от возмущения и злости.

– Что он с тобой делает?

Я не могу быть полностью откровенной, поэтому опускаю некоторые детали. Ради Рона. Но, тем не менее, мои объяснения весьма далеки от правды.

– Он избивает меня, – шепотом говорю я. – Или практикует на мне заклятия, вымещая злость. Хотя чаще всего я сама провоцирую его, – в голосе вновь появляются истерические нотки. – Я никогда не могу удержать рот на замке и вовремя заткнуться, позволив ему позлорадствовать, и расплачиваюсь за последствия до тех пор, пока он не почувствует, что я сломлена, и он в очередной раз одержал победу. Если бы я только могла промолчать…

– Но ты не должна, – Рона аж трясет от ярости. – Почему ты позволяешь ему? Сопротивляйся!

– Да потому что у него надо мной абсолютная власть! – Прохожусь по комнате, заламывая руки. – Он контролирует все мое существование. Каждый миг моей жизни крутится вокруг него. Мне остается лишь делать так, как он приказывает.

– Продолжай борьбу! – Рон встряхивает меня за плечи. – Он не Господь Бог, Гермиона!

– С таким же успехом он мог бы им быть! – Сбрасываю его руки и отворачиваюсь к стене. – Ты не понимаешь! Однажды он сказал, что мне никогда не сбежать от него, и он прав, потому что даже если я сбегу отсюда, то все равно никогда не смогу забыть его! Он будет преследовать меня в кошмарах до конца моих дней. Я никогда не избавлюсь от страха перед ним. Никогда не буду свободна, никогда…

Он резко разворачивает меня к себе, крепко держа за талию и настойчиво глядя мне в глаза, а затем порывисто проводит ладонью по моей щеке.

– Я клянусь, что мы сбежим отсюда, – жестко произносит он. – И когда это случится, клянусь, что буду защищать тебя, заботится о тебе. Я…

Дверь с грохотом распахивается. Резко поворачиваю голову и чувствую, как желудок скручивает спиралью – на пороге стоит Люциус.

Воспоминания о прошлой ночи нахлынули на меня, и краска стыда заливает лицо.

Он замирает, когда его взгляд натыкается на нас, когда он видит руку Рона на моей талии и другую – на моем лице. Выражение его лица напряженное, будто каменная маска.

Инстинктивно делаю шаг назад, Рон отпускает меня, но Люциус и не смотрит на него. Все его внимание приковано ко мне, и на лице ледяная ухмылка.

– Как… трогательно, – злорадно потягивает он. – Или лучше будет сказать «как отвратительно». Уизли, я, конечно, знаю, что твоя семейка – низший сорт отбросов, но это не извиняет тебя, чистокровного мага. Марать руки о грязнокровку…

Он направляет палочку на Рона, и тот отлетает к стене позади него. Рон громко вскрикивает, ударившись о выступающий камень. От этого крика у меня разрывается сердце.

– Мы не… Люциус, прекратите! – Подлетаю к нему, чтобы опустить его руку с палочкой, но он хватает меня за горло свободной рукой, а его палочка все еще нацелена на Рона. Задыхаюсь от нехватки воздуха, и когда встречаю его взгляд, вижу в нем чистейшую, ничем не замутненную ненависть.

– Никогда не смей называть меня так! – Яростно шепчет он, сжимая пальцы на моей шее. Пытаюсь ухватить хоть малейший глоток воздуха, но он наглухо перекрыл дыхательные пути. С отвращением он усмехается и отпускает меня. Ноги подгибаются, и я падаю на пол, судорожно ловя ртом воздух.

Он отходит от меня, но я не решаюсь взглянуть на него, потому что боюсь того, что могу там увидеть.

– А ты, Уизли, пойдешь со мной. Ты вообще не должен был быть здесь, – отстраненно наблюдаю за ногами Люциуса, он подходит к Рону. – Жди меня, грязнокровка. И если ты не поднимешься и не соберешься к тому времени… ну, думаю, ты сама знаешь, что будет.

Дверь открывается.

– Гермиона, мне жаль… – голос Рона повисает в тишине.

Дверь захлопывается.

Только теперь я решаюсь поднять голову. Волосы упали на лицо, и я смотрю сквозь просветы прядей.

Они ушли.

Вздрагиваю и закрываю глаза, слезы снова катятся по щекам.

Я больше не могу их сдерживать. За всю свою жизнь я ни разу не была так сбита с толку.

Какое он имеет право так злиться на меня?

У него есть все права…

Нет, нету! Я не принадлежу ему!

Если он пытается таким образом что-то сказать, то на ум сразу приходит прошлая ночь… но нет. Это же против правил.

Чьих правил?

Его, моих… это одно и то же, разве нет?

Я думала, ты сказала, что не принадлежишь ему.

Дверь снова открывается. Что-то он быстро в этот раз.

– Кажется, я приказал тебе встать к моему возвращению!

По позвоночнику словно проходит электрический разряд. Сжимаю зубы и пытаюсь встать, но лодыжку пронзает боль, и я вновь падаю…

Он хватает меня за волосы и тащит вверх, а потом прижимает к стене. Его пальцы впиваются мне в горло, и теперь я вынуждена смотреть на него. Он не оставил мне выбора. Перед глазами все расплывается из-за слез, но я все равно вижу его полный ярости и неприязни взгляд.

– Простите, – шепчу я. Его лицо искажает злобная ухмылка.

– Есть столько вещей, за которые ты должна просить прощения, грязнокровка, – он растягивает слова в своей излюбленной манере. – Например, за то, что ты родилась. Или за то, что ты считаешь себя ведьмой. За свое неповиновение, презрение, гордость, надуманную «храбрость»… – он делает эффектную паузу. – Стоит быть немного более конкретной, ты не против? Так за что именно ты извиняешься сейчас?

Ну, уж нет. Я в эти игры больше не играю.

Я тону в глубине его глаз, они словно гипнотизируют меня. Он проникает в мои мысли, вытаскивая наружу истину.

– О, ты думаешь, что должна извиниться за свое поведение с Уизли? – Он откровенно смеется. – Ну, да, я вижу, как сильно ты хочешь извиниться за это. Ты же отлично знаешь, как я отношусь к тому, что чистокровный может связаться с грязнокровкой. Но, если ты хочешь извиниться за то, что ваша милая сценка вывела меня из себя, то не утруждайся.

– Но мы ничего не делали…

Лицо обжигает резкая боль, и я прикладываю руку к месту пореза. Но он отталкивает ее и касается теплой ладонью моей щеки. Все так же улыбаясь, он проводит пальцем вдоль раны.

– Меня не интересуют ваши отношения, – тихо произносит он.

Он проводит рукой по щеке, большим пальцем очерчивая контур моих губ. Я вздрагиваю от этого жеста, и его это забавляет.

Он собирается переступить черту.

Но я не буду плакать.

– Видишь ли, грязнокровка, ты принадлежишь мне, – все так же тихо продолжает он. – И ты прекрасно это знаешь. Я вижу истину в твоем беззащитном взгляде, – он опускает руку вниз, чтобы взять меня за запястье и крепко прижать его к стене. – Также ты отлично знаешь, что мне не составило труда подчинить тебя себе – ты сама весьма охотно поддалась моей воле.

Одно легкое движение палочки – и руку обжигает точно такая же боль, как и ранее – скулу. Я опять готова разрыдаться.

С презрительной ухмылкой он наклоняется ближе ко мне.

– Чары Уизли не идут ни в какое сравнение с моей властью над тобой, сама знаешь. Жалкое и даже забавное зрелище – то, как ты невольно позволяешь себе зависеть от меня.

Еще одна царапина пересекает ладонь, перекрещиваясь с первой. Одинокая слеза стекает по щеке. Со смешком он отпускает мое запястье, делая шаг назад. Сползаю вниз вдоль стены в полном отчаянии. Ненавижу его, ненавижу весь мир, ненавижу себя.

– Кажется, ты хочешь что-то сказать, грязнокровка.

Поднимаю на него взгляд и говорю единственные слова, вертящиеся на языке:

– Я ненавижу вас, – шепотом.

– Конечно, ненавидишь, – усмехается он. – Иначе и быть не может. Разве ты уже не помнишь мои слова о том, что ненависть гораздо сильнее слепого обожания?

Его глаза темнеют.

– Сдается мне, зря я так противился заданию, когда встал вопрос о твоем похищении, – в удивлении смотрю на него. – Что? Ты думала, я сам напросился? Должен тебя разочаровать, меня не прельщала мысль, что придется возиться с заносчивым, противным маленьким книжным червем с полным отсутствием какого-либо уважения к моему высокому положению в обществе.

Эти слова причиняют боль. Но я храню молчание. Вопрос, который я хочу задать, по меньшей мере, неприятный.

– Но, как видишь, Лорд настоял на своем, – продолжает Люциус. – И теперь я даже благодарен ему за это. Работать с тобой – сплошное… веселье.

Он склоняется ко мне и берет меня за подбородок.

– Разве тебе не нравится, как мы проводим время? Могу поспорить, что теперь ты и представить не можешь, что бы делала без меня.

Это невыносимо. Потому что он прав.

Но это все так неправильно! Он все поворачивает так, будто я… словно я жажду его в своей жизни, но ведь я не хочу! Нет!

Он злобно скалится.

– Я жду ответа, грязнокровка.

Я молча продолжаю смотреть на него. Не буду отвечать. Не буду не буду не буду.

– Так ты настолько упряма, что не можешь признать это, хоть и знаешь, что это правда, но, в то же время, у тебя хватает совести отталкивать от себя Уизли? – Он смеется и окидывает меня взглядом. В его глазах столько противоречивых эмоций. – Может быть, преподать тебе еще пару уроков «чести», грязнокровка?

О, нет.

Он отходит от меня и направляется к двери. Но, взявшись за ручку, он поворачивается ко мне.

– Ты же помнишь, что мой сын хотел навестить тебя?

Меня охватывает ужас. О, нет, только не Драко, я не переживу…

– Вы не посмеете! – Шепчу я.

– Отчего же, – он улыбается. – Запросто. Но мне не чуждо сострадание, грязнокровка.

Не могу поверить в то, что он только что сказал.

– Даю тебе час на подготовку. Навыки моего сына в заклинаниях не так отточены, как мои, но я буду присутствовать и направлять его, так что тебе понадобиться время, чтобы настроиться.

Он поворачивается, чтобы уйти.

– Почему вы не можете сами сделать это? – Я совсем не думаю о последствиях своих слов.

Он вновь поворачивается ко мне с усмешкой.

– А ты хочешь, чтобы это был я?

Я захлопываю рот. Люциус смеется.

– Один час, – повторяет он, прежде чем закрыть за собой дверь.