Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 55 страниц)

– Не могу?! – меня трясет от ярости. – Да уж явно не больше, чем мне! Сегодня ты разбил мне сердце, Люциус. Твое тоже разбилось? Не думаю – у тебя ведь нет сердца!

Он подходит ко мне, его глаза мечут молнии, но что бы он ни собирался сказать, слова замирают на губах. Ему требуется время, чтобы взять себя в руки и начать говорить.

– Я сделал это, чтобы спасти тебя, – его голос полон невообразимой горечи. – Как ты не можешь понять?

Сжимаю зубы, сдерживая дрожь.

– Есть столько всего, чего я не понимаю, – шепчу я. – Много вещей… Разве не ты говорил мне, насколько я невежественна?

Судорожно вздохнув, продолжаю.

– Почему ты так меня ненавидишь? – спокойно спрашиваю его.

– Что? – он с недоумением смотрит на меня.

С трудом заставляю себя говорить.

– Почему я тебе так отвратительна? – рыдания все же прорываются сквозь напускное спокойствие. – Что со мной не так, из-за чего ты делаешь это с нами, вместо того, чтобы быть вместе?

Не знаю, возможно, мне это только чудится, но он вздрагивает при этих словах.

– Я понимаю, что тебе больно, – шепчет он. – Прости. Ты должна мне верить: время, когда я наслаждался твоей болью, давно прошло.

Его слова трогают меня, но я понимаю, насколько это все неправильно. Я помню слова, что он сказал мне давным-давно, слова, из-за которых у меня были кошмары, и за которые я впоследствии цеплялась, как за соломинку.

– Однажды ты сказал, что скорее умрешь, чем отпустишь меня. Помнишь, или твоя память настолько избирательна, что ты предпочитаешь забыть о том, что тебе невыгодно?

Я попала в яблочко. Его глаза сверкают яростно, зло, отчаянно…

– Господи, да как ты не можешь понять? Пока ты не появилась в моей жизни, я готов был умереть за свои убеждения. И сделал бы это с радостью! Но теперь…

Он отворачивается, бормоча ругательства, и ударяет кулаком в дверь, вымещая на ней свою ярость.

– Я не понимаю, – сделав несколько глубоких вдохов, продолжает он. – Я не… я не хочу умирать за тебя, потому что иначе я никогда больше тебя не увижу. Я хочу большего… хочу жить для тебя.

Я… боже мой, невыносимо слышать это. Я готова вот-вот взорваться или самовоспламениться. Во мне все кипит и бурлит, и…

Он глубоко вздыхает, закрыв глаза.

– Не говори со мной так, – в его голосе боль, но глаза горят ненавистью. – Я не вынесу этого. Знаешь, что со мной станет, когда ты уедешь? И последнее, что я буду помнить о тебе, эти слова…

В мгновение ока он оказывается передо мной, медленно протягивает руку и проводит кончиками пальцев по моему лицу, от виска к подбородку.

Его взгляд способен спалить меня заживо.

– Ты не представляешь, каково это – жить без тебя, – едва слышным шепотом произносит он.

У меня перехватывает дыхание, и я касаюсь его лица, ощущая тепло его кожи, легкую щетину, и он закрывает глаза, не в силах противостоять раздирающим его чувствам.

– Необязательно, чтобы так было, – шепчу я. – Ты ведь знаешь, что можешь пойти со мной.

Он качает головой, морщась, словно от невыносимой боли, и отворачивается от меня.

– Не могу, – выдавливает он. – Мы оба умрем, как ты не понимаешь? И…

Он колеблется.

– И… ребенок. Наш… – он глубоко вздыхает и резко выдыхает. – Наш ребенок. Ты говоришь, что пожертвуешь всем, лишь бы сохранить его, но все же ставишь под удар его жизнь, прося меня пойти с вами. Они убьют и нас, и нашего ребенка.

Комкаю пальцами подол юбки, но не собираюсь сдаваться. Ни за что! Потому что он сказал: «…наш ребенок». Не твой, но наш.

– Если я тебе небезразлична… – нерешительно начинаю я, буквально выталкивая из себя слова. – Если ты… если бы ты любил меня, ты был бы готов к риску, – судорожно вздыхаю и продолжаю. – Я готова. Так почему же ты не готов?

Он сжимает зубы и качает головой.

– Любовь? – низким голосом произносит он. – Любовь. Помню, как ты пыталась рассказать мне о любви. Какие слова ты использовала? Неудержимая, невыносимая и ужасная? Я часто задавался вопросом, почему ты так отчаянно борешься за то, что причиняет такую боль?

Во мне поднимается злость.

– Ну, тебе никогда не понять, – горько заключаю я.

Какое-то время он смотрит на меня с нечитаемым выражением.

– Я никогда не знал, как… – тихо начинает он. – Никогда…

– Ты и не пытался! – горячо шепчу я. – Не говори о том, что ты на это не способен, ведь ты ни разу не пытался!

– Дело не в том, что я не пытался любить! – кричит он в ответ. – С тех пор, как ты появилась в моей жизни, я пытаюсь просто не лю…

Он резко умолкает.

Тишина давит на нас мертвым грузом.

Смотрю на него, дыша поверхностно и неровно.

Он бледен, смертельно бледен, и его дыхание столь же прерывисто, как и мое.

Молчу, не решаясь говорить.

Голова трещит… в мыслях смешалось столько всего, чего я никак не могу понять и осознать, – это как вечность, существование Бога, черные дыры и прочие вещи, неподвластные человеческому сознанию.

И сердце… Боже, так больно.

Он на минуту закрывает глаза рукой, и я рада этому, потому что не знаю, как дальше выдержать его взгляд и не сойти с ума.

Мои мысли меня убивают.

Сглатываю ком в горле.

– Если бы у нас было время… – нерешительно начинаю я.

Он убирает руку от лица, медленно приближаясь ко мне.

– Оно есть у нас сейчас, – шепчет он, беря меня за руку.

– Что ты делаешь?

– Увидишь, – отвечает он, доставая из кармана порт-ключ. – Сад.

Мы словно переносимся в другой мир – туда, где у нас есть время на любовь.

Глава 44. Эдем

«Пусть схватят, пусть убьют –

Останусь я, коль этого ты хочешь…

Остаться легче мне, уйти – нет воли.

Пусть смерть – Джульетта хочет так!»*

– Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта» (*советская озвучка фильма Франко Дзефирелли)

«В последний раз спою тебе, а потом нам действительно нужно будет идти.

Ты была единственной правильной вещью, из всего, что я сделал». – Snow Patrol, Run

«Райский сад навек потерян…

Правда ль розы там пышней,

Чем в других садах? И тень,

Опустившаяся ночью,

Ярче звезд на небе? Впрочем,

Вряд ли кто-то точно знает,

О чем Ева вспоминает,

Почему грустит о Рае…» – Кристина Россетти, «Запоздалые мысли» (пер. – kama155)

Первое, что я чувствую, – трава.

Приподнимаю подол платья – совсем чуть-чуть – и разглядываю свои босые ступни, утопающие в прохладной зелени.

Щекотно…

Закрыв глаза, наслаждаюсь моментом.

– Грязнокровка? – он берет меня за руку.

Улыбаюсь, задыхаясь от переполняющих меня эмоций.

– Не думала, что когда-нибудь вновь почувствую траву под ногами, – в носу защипало от слез.

Он приподнимает мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и даже не видя, – мои глаза плотно закрыты, – я все равно чувствую, как он наклоняется ко мне, ближе и ближе; дыхание перехватывает, когда его губы касаются моей скулы, но он лишь целует меня в лоб и резко отстраняется.

По телу пробегает дрожь, Люциус отступает.

Открываю глаза и оглядываюсь вокруг, пытаясь приспособиться к темноте.

Пораженно вздыхаю, не в силах сдержаться. Никогда не видела подобной…

Красоты?

Это правда красиво?

Определенно, но также… слишком нереально. Это сложно объяснить, это нечто, во что сложно поверить… мы не совсем на открытом воздухе, и все же…

Не могу удержаться, чтобы не посмотреть вверх: хочется увидеть звезды и луну на иссиня-черном полотне неба. Ничего. Пустая чернота. Как мы с Роном и думали, мы находимся где-то под землей.

А как же свет, лунный свет – откуда он?

Он как будто исходит от развалин. Рон был прав… они напоминают маггловские старые развалины, но только из сияющего камня, чтобы хоть немного освещать это мрачное место.

Вздрагиваю, чувствуя легкое дуновение ветра, подхватывающего пожухлые листья со скамьи. Завороженно наблюдаю их танец в воздухе, пока спустя, кажется, целую вечность они не ложатся у наших ног.

Листья. Трава. Ветер. Ощущения, что я и не надеялась больше пережить.

Это слишком. В горле застрял ком, и я с трудом выговариваю:

– О, боже.

Мимолетный порыв ветра, звяканье колокольчиков, а затем…

Тишина.

Твое молчание – золото…

У меня перехватывает дыхание, и сердце сбивается с ритма.

Что это было?

Пытаюсь… ухватить…

Ничего… так о чем я думала?

Шорох листвы позади – Люциус подходит ближе.

– Что такое? – шепчет он.

Качаю головой, стряхивая наваждение.

– Ничего.

В немой тишине всматриваюсь в окружающую меня красоту, пытаясь разгадать этот спрятанный от всего мира рай.

– Когда здесь появился этот сад? – спрашиваю, не глядя на него.

Небольшая пауза.

– Не думаю, что кто-то из ныне живущих знает, – шепотом отвечает он. – Семейные легенды гласят, что сад появился здесь гораздо раньше, чем был возведен дом; некий сгусток магической энергии наполнял эту пещеру задолго до того, как Блэки основали свою династию, не говоря уже о строительстве дома.

Ветер играет листвой деревьев, и мне кажется, что я слышу звон колокольчиков, сливающийся с шелестом ветра.

– А ты что думаешь? – от вечерней прохлады по коже бегут мурашки.

Он задумчиво вздыхает.

– Это очень древняя магия. Сомнений нет. Только вот насколько она древняя, я не могу сказать, увы.

Древняя магия. Я слышала о ней: совсем не та, что мы изучали в Хогвартсе, – слишком сложная для школьной программы, – гораздо мощнее и запутаннее. Магия… старше, чем мир, старше, чем само время. Магия, способная воздействовать на мысли и материю, способная чувствовать и созидать.

Встряхиваю головой: нельзя терять бдительность.

– Не слишком ли это рискованно – то, что ты привел меня сюда? – спрашиваю его. – Рон рассказывал, что и его раньше сюда приводили, значит, другим тоже известно про это место. Что, если нас увидят здесь?

– Не увидят, – поспешно отвечает он. – Сюда можно попасть лишь с помощью порт-ключа, а их всего два: один принадлежит Нарциссе, но она одолжила его мне, пока я живу здесь, а второй – Беллатрикс, но она сейчас далеко, и не сможет вернуться до заката.

Молча оглядываюсь, пытаясь найти выход. Нет, Люциус не привел бы меня сюда, если бы существовала хоть малейшая возможность быть пойманными.

Он переступает с ноги на ногу, глядя на меня потемневшими глазами.

– Значит, у нас есть время? – шепчу я.

Он подходит ко мне и принимается играть с выбившимся локоном, глядя мне в глаза.

– Предостаточно, – так же шепотом отвечает он.

Но я больше не попадусь на крючок. Я все еще хочу знать кое-что.

– Почему ты не приводил меня сюда раньше?

Он хмурится.

– Поначалу просто не хотел, – начинает он. – Не хотел радовать тебя, когда мы только оказались здесь. Но когда все начало… меняться, я не хотел, чтобы ты видела… И только когда понял, что могу тебя потерять, я внезапно захотел, чтобы ты узнала, как много для меня значишь.

Печально улыбаюсь. Я знаю его. Слишком хорошо. Лучше, чем когда-то хотела…

– Какой же ты лжец, Люциус Малфой, – выдыхаю я.

Он стискивает зубы, убирая руку от моих волос.

– Я не стал бы врать тебе, грязнокровка, – резко заявляет он. – Я бы никогда…

– О, да, ты бы никогда мне не соврал, – у меня лопается терпение. – Так же, как ты не врал о том, что стер мне память.

Он вздрагивает, а я грустно улыбаюсь.

– Никогда бы не солгал, – отворачиваясь, продолжаю я. – Даже эти слова – ложь. Ты лжешь сейчас так же, как лгал себе о том, что я для тебя значу. Так же, как лгал мне – снова и снова – о том, почему мы не можем быть вместе.

Осмеливаюсь взглянуть на него.

– Это была не ложь, – с яростью опровергает он. – Скажи, что ты не грязнокровка. Нет, послушай меня, – он не дает мне отвернуться. – Скажи, что твоя кровь чиста, как и моя. И я женат.

Вздрагиваю. Хотела бы я никогда не вспоминать о его прекрасной жене, которая обходилась со мной вежливо и учтиво, в то время как у меня была интрижка с ее мужем.

– Я не позволяла тебе входить в мою жизнь, ты сам ворвался в нее, ломая и круша все на своем пути, – выворачиваю, наконец, лицо из его цепких пальцев. – Предпочитаешь забыть об этом, Люциус?

Теперь моя очередь быть жестокой, и, судя по выражению его лица, я весьма преуспела.

Какое-то время он молчит.

– В этом все дело? – с горечью произносит он, едва шевеля губами. – Хочешь сказать, что во всем виноват только я?

Выжидаю, прежде чем ответить.

– Не всегда, ты и сам это знаешь. Когда ты ушел от меня, все, чего я хотела, – чтобы ты остался. Но не смей отрицать, что не ты начал все это. Ты пришел ко мне и вовлек в отношения, к которым я совсем не была готова.

– Я не знал, что еще делать! – шипит он, обуреваемый яростью. – Ты и представить не можешь, какая это пытка – знать, что ты так близко, полностью…

Он умолкает.

– Виноват не только я один, – заканчивает он.

– Не смей обвинять меня, – стойко выдерживаю его взгляд. – Как у тебя язык поворачивается? Мне было семнадцать, я была ребенком. А ты… взрослый мужчина, женатый; твой сын – мой ровесник. Боже! Вот уж тебе точно должно было быть известно, во что это выльется.

– И чего бы ты хотела? – недобро усмехается он. – Чтобы я плясал вокруг тебя, как этот недоумок Уизли? Это не про меня, грязнокровка. Я просто беру то, что хочу.

– Ну конечно, – с грустью улыбаюсь. – Чего еще ожидать от Малфоя? Амбициозный, безжалостный, испорченный… как и твой сын!

– А ты грубая, неучтивая, с завышенным самомнением – типичная грязнокровка! – отбивает он.

– А чего ты хотел? – он вывел меня из себя. – Похитил меня, убил родителей… господи! Ты пытал меня, и вовсе не ради информации – тебе это доставляло удовольствие!

Он вздрагивает – не желает вспоминать то время, – но будь я проклята, если позволю ему забыть об этом!

– Ты просто не мог оставить меня в покое, да? Не мог смириться, что во мне осталось еще чувство собственного достоинства, и решил смыть последние остатки моей кровью. Ты преследовал меня…

Умолкаю, не в силах продолжать. Мне так больно. И это уже не только моральная боль, но разрушительная физическая агония… нет, я не могу подобрать определение этому чувству.

И, судя по его взгляду, он испытывает то же самое.

– Только не говори, что это была полностью моя инициатива, – холодно замечает он. – Не делай вид, что не нарывалась. Меньше всего на свете я хотел того, что между нами произошло!

– Тогда почему ты не оставил меня в покое? – вспыхиваю в ответ. – Почему? Почему не позволил мне быть с Роном? Почему вторгся в мою жизнь, уничтожив те крохи света и радости, что еще теплились?

Он молчит.

– Коли уж мы решили говорить начистоту… почему бы тебе не сказать, зачем ты сначала просила меня уйти, а когда я сделал это, умоляла вернуться? – его слова сочатся ядом. – Я же разрушил твою жизнь, так почему ты столь болезненно восприняла мой уход?

Сглатываю ком, подкативший к горлу. Черта с два я буду плакать…

В ночь, когда он похитил меня, я поклялась, что он никогда не увидит моих слез, что я буду сильной. Тогда я еще не знала, что значит быть по-настоящему сильной. Не знала, чего в действительности нужно бояться.

– Не знаю, – шепотом выдыхаю я, чувствуя, как слезятся глаза. – Но… я не вынесла бы жизни без тебя. И я не понимала этого, пока не потеряла тебя. Не понимала, как сильно тебя люблю.

Слова повисают в воздухе. Он смотрит на меня так, будто отлично знает, о чем я говорю. И это причиняет ему неописуемую боль.

Не могу больше сдерживать слезы.

– Я люблю тебя, Люциус, – слова даются так легко, словно в мире нет ничего проще. – И ненавижу, боже, как же сильно я тебя ненавижу, но… наряду с ненавистью, я… я люблю тебя…

Мгновение – и он уже обнимает меня. Не знаю, кто из нас сделал первый шаг, но это уже не важно, потому что он прижимает меня к себе так крепко, что я не могу дышать. Мы как будто слились воедино, и нас уже невозможно разделить; он целует меня, собирая губами соленые слезы на моем лице, в то время как меня сотрясают рыдания, и больше всего на свете мне хочется умереть в его объятиях, ведь смерть куда лучше этой невыносимой агонии.

– Ты не можешь остаться с Уизли, – с отчаянием в голосе шепчет он.

– Если я все равно не смогу быть с тобой, то почему должна отвергать Рона? – беру его лицо в ладони. – Кроме того, если я не буду с ним, то возникнет вопрос, кто же отец ребенка. И когда до Волдеморта дойдут слухи, он убьет тебя. Да я лучше умру, чем позволю этому случиться.

Он порывисто вздыхает.

– Нет, – в голосе отчаяние. – Нет, нет…

Мы опускаемся на траву: ногам щекотно и прохладно, потому что платье задирается выше колен. Он смотрит на меня… нет, не смотрит. Впитывает. Поглощает взглядом…

Господи, может ли он все еще ненавидеть меня? Возможно, не так, как раньше, но… после всего, что я сделала, через что заставила его пройти?.. Может ли он ненавидеть меня за то, что причиняю ему такую боль, о существовании которой он и не подозревал?

Он целует меня, сминая губы, прокусывая их до крови, а я обнимаю его, прижимая сильнее, и в голове бьется мысль, что я никогда… никогда не отпущу его, и мне все равно, ненавидит он меня или нет. Он мой. И это наш последний раз…

Он проводит рукой вдоль моего тела, подхватывает подол, задирая его выше, почти до талии. Прикосновения его рук выжигают узоры на обнаженной коже, запускаю руки под его рубашку, изнывая от желания почувствовать тепло его тела, и…

– Люциус?

Мы оба замираем.

Бешеное дыхание чуть утихает, и мы смотрим друг другу в глаза.

Провожу ладонью по его щеке и зарываюсь пальцами в волосы.

– Ты любишь меня? – шепчу я.

Он молчит. Проходит несколько минут, он не произносит ни слова, но и этого достаточно.

Его молчание – ответ, который мне нужен.

На этот раз все происходит медленно. Осознание того, что все это в последний раз, затопило нас. Мы будто пытаемся плыть против течения, но бурлящий поток воды изо всех сил хочет нам помешать.

Он медленно чертит пальцами дорожку по внутренней стороне моего бедра – вверх, – и у меня мурашки бегут по телу, а внутри все сжимается в тугой узел. Его взгляд обжигает; он наблюдает за мной, пока его пальцы… двигаются мучительно медленно.

Кажется, теперь я понимаю, почему средневековые мученики по собственному желанию шли на костер, дабы их непорочные тела обратились в пепел.

Я хочу, чтобы он сжег меня заживо.

Другой рукой он начинает расстегивать ремень на своих брюках, и я слышу звяканье пряжки, когда ему это удается. Все это время он не спускает с меня глаз, словно я могу раствориться в воздухе, если он хоть на миг отвернется.

Хочу остаться с ним навсегда. Хочу плыть с ним по течению вечности, в забвении, и чтобы никого больше не существовало, кроме нас двоих. Отныне и навсегда. Аминь.

Знакомое тянущее ощущение внизу живота, когда он входит в меня. Обнимаю его крепче, разводя ноги шире, и он проникает еще глубже…

Хочется подняться высоко в небо и спустить Бога, в которого я больше не верю, на грешную землю, чтобы он собственными глазами увидел то, что я сделала. Чтобы он увидел, что стало с Люциусом Малфоем. «Смотри! – закричала бы я. – Смотри, что я сотворила!»

Одна его рука все еще находится между нашими телами – там, внизу, – и я задыхаюсь от ошеломляющих ощущений, которые дарят его прикосновения. Другой рукой он нежно проводит по моей шее, и я запрокидываю голову.

Я хочу вдохнуть его душу.

Я и не сознавала, что плачу, пока он не начал вытирать слезы с моего лица.

– Почему ты плачешь? – его движения замедляются.

Поднимаю на него взгляд, судорожно вздыхая.

– Почему? – настойчиво повторяет он.

– Не знаю, – открыто смотрю ему в глаза. – Просто… скоро все будет кончено… я больше никогда тебя не увижу.

Он резко выдыхает, и на миг мне кажется, что он не собирается отвечать.

– Не надо, – шепчет он. – Прошу… не плачь…

Люциус очерчивает пальцем контур моих губ и стонет, когда я неосознанно прикусываю его, впиваясь зубами все сильнее, тогда как движения его пальцев между моих ног ускоряется. Кровь кипит и бурлит, я будто взрываюсь, распадаюсь на атомы, перед глазами пляшут фейерверки. Спустя несколько минут Люциус громко стонет, выгибая спину, а затем…

Тишина.

Приподнимаюсь и нежно целую его в шею – туда, где бешено бьется пульс.

Он тоже приподнимается и ложится рядом. Молча поправляю платье, задравшееся почти до груди.

Наконец он нарушает тишину.

– Я хочу пойти с тобой, грязнокровка, – шепчет он.

Его слова – ядовитый мед. И я только что проглотила большущую порцию… ни с чем несравнимая сладость вкупе с неотвратимой смертью, что эта сладость сулит…

Рон. Я согласилась стать его женой.

Но Люциус…

Боже, больше всего на свете я хочу, чтобы он был со мной. Жизнь без него бессмысленна.

Переплетаю наши пальцы, глядя не на него, а на темный потолок, теряясь в этой черноте.

Я хочу знать. Мне это нужно. Очень.

– Ты любишь меня, Люциус?

Воцаряется тишина. Я не надеялась на мгновенный ответ, но это гнетущее молчание невыносимо затягивается, и мы оба даже перестаем дышать: ни единый звук, шорох, шелест не тревожит эту тишину.

Неужели мне действительно нужно знать ответ?

Разве я уже его не знаю?

Разве он уже не ответил мне на этот вопрос давным-давно? Я никогда не забуду эти слова…

Держись… почему ты так этого хочешь?.. ты знаешь, почему, грязнокровка.

Он все же отвечает едва слышным шепотом.

– Да.

Молнии не сверкают. Мир не рушится. Все по-прежнему, но у меня земля уходит из-под ног. Чувство, охватившее меня, в миллионы раз ярче и чище, чем радость от решенной, наконец, сложной задачки.

Я победила. После всего, через что я прошла, я все-таки победила.

Если бы я сейчас умерла, то ушла бы из мира счастливой, потому что ураган эмоций, что я испытываю, заставляет меня смеяться и плакать одновременно, и внутри меня все же сверкают молнии и рушится мир. Он меня любит…

Черная пелена. Так внезапно.

Ничто не предвещало… я падаю в эту черноту…

Твое молчание – золото, Гермиона.

Что, почему…

Картинки, мелькающие с космической скоростью. Как статические помехи на телевизоре.

Ты не идешь мне навстречу, так что я вынужден применить силу. Предупреждаю, я не люблю плохие манеры, особенно от такого примитивного существа, как ты.

Эйвери. Спокойный. Заинтересованный. Собранный.

… плохие манеры, особенно…

Невыразительная, пустая маска с выгнутой дугой бровью… ничего нельзя прочесть…

Все так быстро уплывает, что я никак не могу ухватиться…

Не делай из меня дурака… не лги мне…

Когда это было?

Не лги…

Чернота.

Не…

Глаза жжет от напряжения, пытаюсь увидеть… что?

Не будешь ли ты так любезна назвать мне его имя?

Кто

Не будешь ли ты так любезна…

Что

Не будешь ли ты…

– Грязнокровка?

Я должна увидеть…

Не будешь ли…

Он берет меня за плечи и встряхивает, словно куклу.

– Гермиона? Ответь же, ради бога!

Мое имя. Мое имя!

Люциус назвал меня по имени. Он произнес мое имя вслух и он любит меня…

Но Эйвери тоже называл меня по имени.

Не проси о помощи, Гермиона. Никто – ни я, ни Бог, ни даже Люциус – теперь не спасет тебя.

Открываю было рот, но Эйвери стремительно делает шаг назад и, направив на меня палочку, произносит:

– Обливиэйт!

Давлюсь воздухом и резко открываю глаза: лунный свет льется в сад, окутывая нас своей дымкой, меня всю трясет.

Люциус обнимает меня.

– Что такое? Что случилось?

Мое зрение еще размыто: его лицо – овальное, бледное пятно. Пытаюсь ответить, но страх душит меня, сдавливая внутренности железными тисками.

– Боже, спаси и сохрани.

Эйвери что-то сделал. И он не хотел, чтобы я об этом помнила…

– О господи боже мой…

Люциус встряхивает меня сильнее.

– Что случилось? Отвечай! – в его голосе сквозит паника.

Несколько раз моргаю, восстанавливая фокус зрения, и тяжело дышу.

Он выглядит напряженным. Испуганным.

Сглатываю, мысленно выстраивая из этих странных сигналов подсознания логическую цепочку.

– Эйвери, – голос дрожит и срывается. – Я помню… но я не могу…

– О чем ты? – хмурится он.

Делаю глубокий вдох и продолжаю.

– Думаю… думаю, Эйвери стер мне память, – выпаливаю на одном дыхании. – Но я не знаю, какие воспоминания он уничтожил… я видела только что… я видела…

Закрываю глаза, устало качая головой.

– Не помню! Не могу… пытаюсь, но не получается. Я лишь помню, как он произнес: «Обливиэйт»…

Люциус цедит проклятия, и, открыв глаза, я вижу, что он отвернулся. Он думает. И думает лихорадочно.

Очередной порыв ветра потревожил листву деревьев, но на этот раз ветер принес с собой ледяной холод, а шелест листьев звучит как никогда зловеще. Наш маленький райский уголок разрушен Эйвери, который, подобно мерзкой змее, опутывает нас своими кольцами.

– Что собираешься делать? – тихо спрашиваю Люциуса.

Он бледнее обычного. От страха…

Протянув руку, беру его за отворот рубашки. Вздрогнув, он судорожно вздыхает и притягивает меня к себе, крепко обнимая.

– Я что-нибудь придумаю, – шепчет он. – Обещаю. Не беспокойся. Верь мне.

Прячу лицо у него на груди.

– Я верю тебе, – шепчу в ответ.