Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 55 страниц)

Глава 22. Верь мне

«Да, меня страшит вовсе не сама опасность, а то, что она за собою влечет: чувство ужаса».

Эдгар Алан По, «Падение дома Ашеров»

"Я готова сгореть за тебя

Чувствовать боль ради тебя

Я возьму нож и всажу его в свое

страдающее сердце

И разорву его на части

Я солгу ради тебя

Буду воровать ради тебя

Буду ползать на четвереньках,

пока ты не увидишь

Что ты такой же, как и я"

Garbage, #1 Crush

Макбет: (глядя на свои руки) Печальный вид.

Леди Макбет: Сказать: печальный вид – нелепо.

Макбет: Там один расхохотался

Во сне, другой вскричал: "Убийцы!" Оба

Они проснулись. Я стоял и слушал.

Они прочли молитву и опять

Забылись сном.

Леди Макбет: Там их ночует двое.

Макбет: Один вскричал: "Помилуй Бог!", другой

Вскричал: "Аминь", как будто видел эти

Палаческие руки. Я не мог сказать: "Аминь",

когда они сказали: "Помилуй Бог!"

Леди Макбет: Не вдумывайся в это.

Макбет: Что помешало мне сказать: "Аминь"?

Я жаждал помолиться, но "аминь"

Застряло в горле.

Леди Макбет: Так об этом думать

Нельзя; иначе – мы сойдем с ума.

Уильям Шекспир, «Макбет» (пер. – М. Лозинского)

Мышцы словно одревенели, но я все равно поднимаюсь с пола, глядя на закрытую дверь и жалея, что не могу видеть сквозь стены. Мне так хочется видеть его сейчас!

Тишину нарушает приглушенный звук, – удар в стену, – а потом я слышу только удаляющиеся шаги.

Теперь я наедине с тишиной.

Ошеломленно глядя в пустоту, касаюсь губ.

Покрасневшие и разбухшие, хотя он лишь на короткое мгновение коснулся их.

Все плывет перед глазами, я словно в тумане. Ничто не имеет смысла.

Двигаюсь на автомате, медленно подхожу к кровати и забираюсь на нее. Сон еще долго не спешит принимать меня в свои объятия, но, в конце концов, тревожные мысли и напряжение покидают меня, оставляя на милость спасительной темноты.

Мечтаю о небытии. О тьме и столь притягательной пустоте.

* * *

Но ничто не длится вечно.

Я просыпаюсь, стряхивая с себя покров сна и оказываясь в холодной реальности.

Открываю глаза, и момент блаженного неведенья тут же испаряется, в памяти оживают воспоминания. Я хочу все забыть. Убийство Долохова, прикосновения Люциуса и этот мимолетный поцелуй.

– Просыпайся. Нам нужно поговорить.

Он. Его голос… ледяной тон, отрывистая речь. Я бы даже сказала, деловой настрой.

Сажусь в кровати. Он стоит у стены напротив меня, скрестив руки на груди, лицо – бесстрастная маска. Да, ничего личного.

Встаю с кровати, но, запутавшись в покрывале, падаю, больно ударяясь коленями. Он раздраженно произносит:

– Вижу, ты до сих пор не растеряла своей неуклюжести, – беспощадный голос с протяжными интонациями. – Некоторые вещи не меняются. Поднимайся.

Как он может… как ему удается оставаться таким хладнокровным после того, что случилось прошлой ночью? Как он может обращаться со мной, словно с момента моего похищения ничего не изменилось? Когда все настолько запуталось, что уже потеряло всякий смысл. Зачем он так?

Поднимаюсь на ноги. Он смотрит на меня так бесстрастно и спокойно, будто я его коллега из Министерства, а не пленница.

– Я пришел просветить тебя относительно нашего… положения, – он выделяет последнее слово, но лицо по-прежнему ничего не выражает. – Я говорил с Темным Лордом, и сообщил ему про… побег Антонина. Неприятно признавать, но я должен поблагодарить тебя.

– За что? – Ничего не понимаю.

– Изменить Беллатрикс память было твоей идеей, и это сработало. Если бы ее там не было, и она не подтвердила бы мои слова, то мне пришлось бы туго. Но на мое счастье Антонин в последнее время действительно вел себя несколько вызывающе, ему не нравилось, что Белла и я имеем больше привилегий, и он выражал недовольство Темному Лорду как раз перед своей смертью.

Смертью. Вот так просто. Смерть. Не убийство. Смерть.

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Неужели, ему все равно?

Он – Пожиратель Смерти. Он – зло, и не достоин называться человеком. Конечно, ему все равно.

– У него нет оснований подозревать тебя, – продолжает Люциус. – И я надеюсь, ему не придет в голову спрашивать тебя об этом. Мы в безопасности, грязнокровка. Ты в безопасности.

И что?

Разве я в безопасности? Как-то не заметила. Вся ситуация напоминает мне игру Дженга, в которую мы с папой часто играли раньше, – одно неловкое движение, и вся конструкция вмиг рушится.

– Вы так думаете? Рада за вас! – Почему-то мне очень хочется вложить в слова всю свою ярость, но перед тем, как продолжить, я глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться. – Простите мой цинизм, но лично я не уверена, что он не собирается копать дальше.

Люциус слегка приподнимает бровь.

– Что ж, можно подстраховаться и стереть тебе память, хочешь? Я с удовольствием сделаю это.

Вновь глубоко вздыхаю, и на секунду меня посещает крамольная мысль, что это не такая уж и плохая идея.

Но тогда… я не буду помнить того, что случилось после. Он этого добивается?

– Нет, – выдыхаю я.

Он горько усмехается.

– Я так и знал, поэтому и не стал сразу стирать тебе память. Это вопрос доверия, согласна?

Доверие.

Я не могу верить ему. Иногда.

В большинстве случаев.

Нет, все же никогда.

– Он не сможет увидеть воспоминание с помощью легиллименции, – спокойно говорит он. – А если он спросит, то все будет в порядке ровно до тех пор, пока ты держишь рот на замке. Поверь мне на слово, я мастерски отточил искусство извлекать опасные воспоминания.

Он резко замолкает, и я догадываюсь, почему. Его навыки в этом были бы не такими выдающимися, если бы ему не пришлось скрывать от Волдеморта то, что происходит между нами.

Что бы ни происходило между нами.

– Вы действительно думаете, что нас не раскроют?

– А у нас есть выбор? – Кисло спрашивает он. – Я уверен, что он поверил моей версии, так что, кажется, удача на нашей стороне. Антонин всегда жаловался на недостаток авторитета, и это сыграло нам на руку. Какая ирония.

– Не надо, – тихо прерываю его.

– Что? – Он вопросительно выгибает бровь.

– Он мертв. Не стоит насмехаться над мертвыми.

Он немного изумлен и хмурится.

– Но если он мертв, значит, его здесь нет, и он не может слышать нас, так?

Так и подмывает спросить, неужели, он совсем не сожалеет о том, что сделал?

Но не могу. Потому что уже знаю ответ. Для Малфоев не существует слова «раскаяние».

Да, конечно, Долохов не заслуживает уважения. Но все же…

– И что теперь? – Нужно хоть как-то нарушить гнетущую тишину.

– Мы будем держать все в тайне, – откровенный приказ. – И не обмолвимся об этом ни единой живой душе. Скоро прибудет человек, который заменит Долохова, и все потечет своим чередом, как будто ничего не было, разве что, тебе больше не придется быть все время начеку.

Да неужели?

– Разве вы совсем не чувствуете себя виноватым? Хоть чуточку? – С надеждой спрашиваю его. – Мы убили человека, Люциус. Мы убийцы!

Он направляет на меня палочку, и щеку обжигает удар хлыста. Провожу пальцем по царапине, в глазах стоят слезы. Но не боль заставляет меня плакать.

– Я всегда был убийцей, грязнокровка, если ты не забыла.

Нет, конечно, я не забыла. Я каждый божий день помню об этом.

– Как вы можете спокойно спать? – Шепотом спрашиваю его. – Неужели, к вам во снах не являются призраки убитых вами людей?

– Нет, – скучающе отвечает он. – Иначе, какой из меня Пожиратель Смерти?

Я и не ожидала от него иного. Даже когда он убил моих родителей, хотя тогда казалось… он вел себя так, словно вот-вот начнет сожалеть о том, что сделал.

Я почти поверила, что он мог бы раскаяться.

– Но ведь Долохов был вашим другом, – пора все прояснить раз и навсегда.

Он медлит с ответом.

– Когда-то он им был, – тихо произносит он. – Но он перестал быть моим другом, когда решил пойти против моих предостережений и замарать руки о грязнокровку. Я не желаю иметь ничего общего с тем, чьи моральные устои столь… распущенны и непостоянны.

Все нормальные люди с малых лет знают, что есть хорошо, а что – плохо. И они понимают разницу между добродетелью и эгоистичным обывательством.

Но только не Люциус Малфой. Это не его политика.

– Кто заменит Долохова? – Меняю тему разговора.

– Думаю, Эйвери, – в его голосе почти уверенность. – Он мой старинный друг. Не такой импульсивный, как Антонин, наоборот, спокойный, очень исполнительный и ревностно относится к своим обязанностям.

Нервно сглатываю комок в горле. Холодно. Нас разделяет огромное расстояние, и не похоже, что он собирается сокращать его. Чувствую себя уязвимой и брошенной.

– А Драко? – Спрашиваю его.

Люциус слегка хмурится.

– Драко останется здесь на некоторое время. Недавно Министерство нагрянуло в поместье, разыскивая его, поэтому ему будет безопаснее оставаться здесь.

– А ваша жена? – С напускным безразличием спрашиваю его, хотя слова даются мне с трудом.

– Что ты имеешь в виду? – Он хмурится.

– Она тоже останется здесь? – Все еще стараюсь удержать на лице безразличную маску.

Некоторое время он смотрит на меня, в его глазах лед.

– Не думаю, – в конечном счете, произносит он. – Кто-то же должен вернуться в мэнор, дабы удостовериться, что никто из Министерства снова не устроит обыск дома в мое отсутствие. Она не Пожиратель Смерти, так что они не тронут ее.

– Не слишком ли это оптимистично? Она ведь замужем за Пожирателем Смерти, и у нее подрастает сын, который тоже примкнул к Темному Лорду.

Почему ты так хочешь, чтобы она была здесь?

Не знаю… возможно, ее присутствие будет напоминать ему… поможет ему держать дистанцию.

– Почему тебя так волнует ее безопасность? – Ледяным тоном спрашивает он. – Ты ведь даже не знаешь ее.

– А я-то думала, что по-настоящему заботливый муж хочет быть уверенным, что его жене ничего не угрожает.

Боль обжигает лицо – еще одна царапина. Он медленно двигается на меня, направляя палочку мне в грудь.

– Не провоцируй меня, грязнокровка. Я не в настроении терпеть твои язвительные насмешки.

– Я буду делать то, что захочу! – С шипением выдаю в ответ. Чаша терпения лопнула. – Думаете, можете вот так запросто приходить сюда и называть меня грязнокровкой, вести себя холодно и отстраненно, когда прошлой ночью вы…

Сильный удар в живот заставляет меня согнуться пополам, хватаясь за ребра и резко выдыхая.

Он хватает меня за волосы и буквально впечатывает в стену, и мне кажется, будто через меня пропустили электрический ток. Он прижимает меня к стене, грубо сдавливая пальцами плечо.

– Никогда не смей больше разговаривать со мной в таком тоне, – со злостью в голосе рычит он.

Вздрагиваю и киваю. Молча. Какое-то время он пристально смотрит мне в глаза, – черты его лица искажены яростью и неприязнью, – а потом он резко разворачивается, отпуская меня, и вылетает из комнаты, сильно хлопнув напоследок дверью.

* * *

– Как ты думаешь, что случилось с Долоховым?

Вопрос Рона застает меня врасплох, и я замираю на секунду, но быстро беру себя в руки и возвращаюсь к полировке серебряного подсвечника.

В последнее время я сама не своя. Все делаю на автомате: просыпаюсь, работаю, ем, принимаю ванну, сплю. И опять по кругу – просыпаюсь, работаю, ем, принимаю ванну, сплю…

Мне нужно как-то отвлечься от мыслей о том, что я сделала.

Но более всего я должна попытаться не переживать так сильно из-за того, что Люциус меня избегает.

– Не знаю, – стараюсь звучать равнодушно. – Он ведь сбежал, разве нет? Об этом говорили Люциус и Беллатрикс.

– Да, я тоже слышал, – он задумчиво хмурится. – Но тебе не кажется это странным? Я имею в виду, как он смог переплыть озеро без помощи кого-то из рода Блэков? Лодка же появляется только по их зову, нет?

Мир словно обрушился на меня, похоронив под своими останками. Почему мы об этом не подумали? Какие же мы идиоты.

Стараюсь успокоиться и на ходу выдумываю объяснение.

– Ну, эти твари в воде охотятся только на магглов и грязнокровок, – внезапно понимаю, что говорю слишком быстро и слишком несвязно, и с усилием замедляю темп речи. – Подозреваю, что он просто переплыл озеро, и они не причинили ему вреда, – он ведь чистокровный.

Кажется, время остановилось, пока я ждала, когда Рон обдумает сказанное. Наконец, он пожимает плечами и возвращается к работе.

– Я как-то не рассматривал такой вариант, – бросает он, и я стараюсь как можно тише выдохнуть с облегчением.

Некоторое время мы работаем в полной тишине. Я усердно протираю серебряные подсвечники, отгоняя непрошенные мысли. Я не буду думать об этом.

– Гермиона? – Рон немного колеблется. – А ты думала о… ну, сегодня я видел Малфоя, он читал газету, и дата на ней была… сейчас Октябрь.

– Боже, – удивленно выдыхаю. Значит, мы здесь уже несколько…месяцев.

– Да, но… так ты думала о… – Рон глубоко вздыхает, как перед погружением под воду. – Это значит, что тебе уже исполнилось восемнадцать. Твой день рождения был в прошлом месяце.

Подсвечник выскальзывает у меня из рук.

– Гермиона?

Я всхлипываю.

– Прости, Гермиона.

Он обнимает меня, и в его объятьях я даю волю слезам. Как же так? Мне исполнилось восемнадцать лет, а я даже не заметила этого. Мой первый день рождения как пленницы. Мой первый день рождения как сироты.

Возможно, это вообще мой последний день рождения. Уверена, что до следующего я просто не доживу.

Скрип. Поднимаю голову и смотрю поверх плеча Рона.

На пороге стоит Люциус. Он смотрит на нас, как я всхлипываю в объятьях Рона. Холодный взгляд, кажется, пронизывает меня до глубины души. Спустя несколько секунд Люциус разворачивается и, молча, выходит из комнаты.

* * *

Наверное, лучше вообще ничего не говорить, если я не могу справиться со своими эмоциями. По крайней мере, в таком случае мне не удастся нечаянно сказать что-то обвиняющее.

Поэтому я молчу, стараясь говорить лишь тогда, когда в этом есть необходимость.

Но когда я остаюсь одна, мысли лихорадочно мечутся в голове, причиняя нестерпимые мучения. Я с трудом могу спать, потому что они все время здесь, во мне. Убийца убийца убийца.

Тяжкий груз вины никогда не покинет меня. Он, как нарыв, как язва, гниет и разлагается, отравляя душу, сердце, мысли.

Но лучше уж целенаправленно думать о том, что я совершила, чем позволить мыслям течь в свободном направлении. Если я спущу все на самотек, тогда они возродят воспоминания, о которых я не хочу думать.

Руки Люциуса на моем теле. Его губы на моих.

Эти мысли гораздо опаснее и более разрушительные, чем другие – о Долохове. Люциус собственными руками пытал меня почти до смерти. Этими же руками он убил моих родителей.

И прикосновения именно этих рук я невольно вспоминаю каждый раз, когда засыпаю.

* * *

– Проснись! Проснись!

Что-то острое полоснуло по щеке, вырывая меня из объятий сна.

Что… что? Я же только что заснула. Прошло не больше пяти минут.

Перед глазами пляшут размытые тени. Несколько раз моргаю, и зрение обретает четкость.

Слабая пощечина обжигает лицо, и я поспешно сажусь в кровати, чувствуя небольшое головокружение.

Железная хватка смыкается вокруг запястья, и меня буквально выдергивают из кровати. От неожиданности я спотыкаюсь, когда встаю на пол, но мне удается удержать равновесие.

В следующий миг меня уже никто не держит.

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на того, кто так жестко разбудил меня, хотя я и так уже знаю, кто это.

У него такое странное выражение лица, даже, я бы сказала, напряженное, и он хмурится.

Да, я узнаю этот взгляд. Он напуган.

– Что происходит? – Кажется, сердце вот-вот выскочит из груди.

Он не отвечает.

– Надень это, – и он протягивает мне темно-синий сверток.

Беру ткань из его рук и машинально прижимаю к груди.

– Пожалуйста… – обрываю себя на полуслове, потому что мне трудно вновь просить его об этом. – Разве я не могу переодеться в одиночестве?

– Нет, – с бесстрастием отвечает он. – Поторопись! Вряд ли ты понимаешь срочность ситуации. Живо одевайся, и тогда я не стану напоминать тебе о чудесной силе убеждения Круцио.

От его взгляда кровь стынет в жилах, и поэтому я резко отворачиваюсь.

Сбрасываю с себя ночную рубашку и быстро одеваю платье, чувствуя спиной его пронзительный взгляд. Несмотря на глубочайшее унижение, от которого хочется провалиться сквозь землю, я стараюсь не заострять на этом внимание.

Дрожащими пальцами затягиваю потуже шнуровку впереди платья, и только тогда вновь поворачиваюсь к Люциусу.

– Отлично, – тихо произносит он, но не подходит ближе. Думаю, он собирается сохранять дистанцию какое-то время. – А теперь слушай внимательно. Темный Лорд хочет видеть тебя.

Меня сковывает льдом.

– Это из-за Долохова? – От страха я едва шевелю языком.

– Не знаю, – он морщится, как от боли, и в его глазах плещется страх. – Он, кажется, поверил моей сказке о побеге Долохова, когда я впервые говорил с ним. Тем более, Белла подтвердила мои слова. Но он недавно прибыл откуда-то с ней и сказал, что желает отужинать с тобой. Еще он сказал, что у тебя есть полчаса, чтобы привести себя в надлежащий вид. Он не сказал, почему, а у меня не было желания давить на него, выспрашивая причины – это сулило бы еще большие проблемы.

Меня начинает трясти. Ужинать с… Волдемортом?

– Я лучше буду есть стекло, чем ужинать в его обществе, – вряд ли я сейчас понимаю, что говорю.

Люциус невольно улыбается.

– Согласен, но, думаю, у тебя нет выбора, – и вот на его лице вновь непроницаемое напряженное выражение. – Ты ничего ему не скажешь, поняла? Трюк с легиллименцией не пройдет, сама знаешь, из-за чего. Поэтому, если он все-таки пригласил тебя, чтобы расспросить об исчезновении Антонина, то… чтобы он с тобой ни делал, ты должна молчать. И постарайся не смотреть ему в глаза.

Киваю в ответ.

– А если он применит веритасерум? – Дрожащим голосом задаю мучающий меня вопрос.

Он снисходительно улыбается.

– Я и это предвидел. Вот, – он протягивает мне маленький пузырек. – Здесь антидот к сыворотке правды. Пей.

Не осознавая своих действий, одним махом выпиваю жидкость и отдаю ему пустой сосуд.

Доверие непросто заслужить, да? Когда-то ты бы предпочла умереть, чем принять что-то от него.

К черту такие мысли!

Мы смотрим друг на друга, не в силах произнести ни слова.

Он так смотрит на меня, словно пытается что-то понять… но я не знаю что.

И мне нечего сказать. Я хочу поговорить с ним о том, что случилось после убийства Долохова, но от одной только мысли об этом по коже бегут мурашки. К тому же, более чем очевидно, что он не в настроении говорить на эту тему. Последний раз, когда я упомянула события того вечера, он… не хочу даже вспоминать.

И поэтому я молчу. Еще одна тайна, которую я должна схоронить как можно глубже в себе.

– Вы пойдете со мной? – Тихо спрашиваю я. – Я не хочу идти одна.

– Нет, – холодно отрезает он, мускул на его лице дергается. – Темный Лорд четко дал понять, что лишние свидетели ни к чему. Если я попрошу присоединиться к вам, это только вызовет ненужные подозрения.

Сердце бешено стучит, с силой ударяясь о ребра. Мне страшно. Люциус долго смотрит на меня.

– Тебе нечего бояться, пока ты способна контролировать свой разум и пока держишь рот на замке, – он подходит ко мне, и на мгновение мне кажется, что он хочет взять меня за руку, но в последний момент, его рука поднимается чуть выше, хватая меня за предплечье. – Пошли, он ждет тебя внизу, и нам лучше не испытывать его терпение.

* * *

Слишком быстро мы достигаем дверей в столовую.

Поднимаю взгляд на Люциуса. Жесткий взгляд, напряженная маска.

Боже… я хочу, чтобы он пошел со мной. Что будет, если Волдеморт узнает, что мы сделали?

– Помни, что я сказал, – шепчет Люциус перед тем, как постучать в массивные двери.

– Войдите, – пронзительный, холодный и такой знакомый голос.

Люциус открывает дверь и, придерживая меня за локоть, тихонько подталкивает внутрь.

Стоящий в центре комнаты огромный стол пустует, если не считать Омута памяти на краю него. За столом в массивном резном кресле сидит темная фигура в черной мантии, чье лицо скрыто капюшоном.

Пальцы Люциуса на короткое мгновение касаются моих. Поднимаю на него глаза, но он, как ни в чем не бывало, смотрит прямо перед собой. Он очень бледен.

– Веди ее сюда, – я вздрагиваю от этого ледяного тона.

Люциус кладет руку мне на поясницу и подталкивает вперед, пока я не оказываюсь у стола.

Из-под черной мантии появляется бледная костлявая рука – Волдеморт делает взмах рукой.

– Оставь нас.

Люциус сухо кивает и, развернувшись, покидает комнату, даже не взглянув на меня.

Дверь захлопывается.

Огромная зала погружается в холод и мрак.

Тонкая, словно паучьи лапки, белесая рука тянется и снимает капюшон мантии. Направляю все силы на то, чтобы никак не реагировать на мрачную ухмылку на этом ужасном лице.

– Ну, добрый вечер, мисс Грэйнджер, – в этом металлическом скрежете с трудом можно различить слова. – И как мы себя чувствуем сегодня?

Так. Нет ничего страшного в том, что я отвечу на вопрос.

– Нормально, – сухо бросаю я. Он улыбается еще шире.

– Рад слышать. Ох, прошу извинить мои манеры, – жестом он указывает на небольшой деревянный стул напротив себя. – Пожалуйста, присаживайтесь.

Делаю глубокий вдох и прохожу вперед. Не могу дать ему повод причинить мне боль. Мне понадобятся вся моя сила и мужество, чтобы выдержать это.

Сажусь напротив него, сцепляя руки в замок на коленях, и неотрывно смотрю на них.

– Не хотите ли поесть?

Поднимаю взгляд, на столе оказывается множество блюд.

Но я смотрю на него. Улыбаясь, он смотрит на меня, словно чего-то ждет.

Принимаюсь за еду. Потому что знаю, малейшее колебание вызовет у него подозрения, что я боюсь веритасерума, а мне нужно, чтобы он думал, что я не опасаюсь этого.

Наполняю тарелку едой. Вилка в дрожащих руках порхает над блюдами. Разрезаю еду, рву ее на куски и нервно глотаю, не чувствуя вкуса. И запиваю чем-то похожим на воду – даже запах, как у воды! – но я уверена, что это веритасерум.

Но все хорошо. Я доверяю Люциусу.

Не то чтобы он пекся обо мне, он просто не хочет, чтобы Волдеморт узнал о том, что он сделал с Долоховым.

Нет. Я не доверяю ему.

Волдеморт наблюдает, как я машинально, почти не пережевывая, глотаю пищу, словно пытаясь убедить его, что я ничего не боюсь. Мне нечего бояться, я ничего не сделала, и мне нечего скрывать, нечего, нечего, и нечего бояться.

– Остановись.

Мгновенно реагирую, медленно опуская нож и вилку. Поднимаю взгляд на него, стараясь не смотреть ему в глаза.

Он улыбается.

– Лучше?

Я должна ответить ему. Он думает, что я приняла веритасерум, и ждет ответа.

– Да, – бесцветным голосом произношу я. Он кивает.

– Хорошо, – он не отрывает от меня взгляда, и мне стоит огромных трудов не задрожать. Я не должна показывать ему, что до смерти боюсь его. – Не стану отрицать, мисс Грэйнджер, у меня имелись скрытые мотивы поужинать с вами сегодня.

Он… он снова ждет ответа?

– Я догадывалась, – бросаю я.

– Вы весьма прямолинейны, Гермиона, – с улыбкой произносит он. Ненавижу, как он называет меня по имени. – Мне это по душе. Это значит, мы сможем сотрудничать.

Коротко киваю.

Красные глаза-щелочки изучающе скользят по мне, но я пока не чувствую, что он применяет легиллименцию.

– Вы вздрогнули, – он констатирует факт, – когда я назвал вас по имени, – тут же поясняет он. – Почему?

Глубоко вдыхаю. Теперь я точно уверена, что ему нужен ответ.

– Никто больше не обращается ко мне по имени, – я говорю чистую правду. – Грязнокровка, маггла, но никогда Гермиона.

Он удивленно приподнимает брови – или же, скорее, некое их подобие.

– Что, совсем никто не зовет тебя Гермионой? – Тихим голосом спрашивает он. – Даже Люциус?

Сердце пропускает удар. Смотрю ему прямо в глаза и моргаю, на всякий случай.

– Нет. Никогда.

Улыбка гаснет на его лице. Меня начинает трясти, но я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие.

– Хочешь знать, зачем я позвал тебя сюда? – Он снова задает вопрос.

Так. Думай. Как бы я ответила, если бы приняла сыворотку правды?

– Только, если вы не собираетесь снова пытать меня, – шепчу я.

Он заклинанием переносит Омут памяти с конца стола поближе к нам.

– Не хотела бы прогуляться по воспоминаниям?

– И что я там увижу? – Нерешительно осмеливаюсь спросить его.

Его безгубый рот растягивается в улыбке.

– Коснись Омута, и ты узнаешь ответ на свой вопрос, – в мгновение ока улыбка сползает с его лица. – Я подожду тебя здесь.

Подаюсь вперед, глядя на него. У меня нет выбора. Я вижу это в его глазах.

Наклоняюсь еще ближе и, поколебавшись, протягиваю руку, нерешительно дотрагиваясь кончиками пальцев до серебристой дымки.

Меня затягивает в омут призрачного тумана. Это воспоминания Волдеморта, и я чувствую, будто погружаюсь в болото. Одному Богу известно, сколько всего это чудовище повидало на своем веку. Я не должна быть здесь. Действительно не должна…

Внезапно перед глазами предстает помещение, в котором я уже давно не была.

Я уже и забыла, каким ужасным было это место. От одного присутствия здесь меня бросает в дрожь.

Это воспоминание. Только и всего. Просто картинка. Сосредоточься. Ты здесь не просто так.

Волдеморт сидит на большом троне, спинка которого украшена вырезанной из камня змеей. Рядом с ним еще около десяти Пожирателей Смерти, и все они без масок. Люциус тоже здесь, и Беллатрикс с Драко и Нарциссой Малфой. Но я не вижу Долохова. К счастью, кажется, его нет.

– Итак, всем нам понятно, что это должен быть не мальчишка Уизли, – нахмурив белесые брови, произносит Волдеморт. – Слишком рискованно. Его дом под магической защитой, а в связи со свадьбой одного из Уизли она наверняка усилится да и большая часть Ордена будет присутствовать на празднестве. У нас не хватит людей, зато грязнокровка Грэйнджер – отличный вариант.

Он замолкает и обводит взглядом собравшихся. Люциус откровенно скучает. Драко, наоборот, воодушевлен, как никогда, бледные щеки раскраснелись от мысли о моем надвигающемся похищении.

– Тем более, ее некому будет защитить, кроме нее в доме больше не будет волшебников, – продолжает Волдеморт. – Один Пожиратель Смерти с легкостью справится с ней и доставит сюда. Вопрос только в том, кто это будет?

Люциус переводит взгляд на Драко, который уже открыл было рот, но внезапно передумал, и его лицо слегка краснеет. Волдеморт это замечает, и его губы трогает зловещая улыбка.

– Драко, кажется, тебя это заинтересовало.

Глаза Драко загораются в предвкушении, но тут в разговор вмешивается Нарцисса.

– Прошу простить меня, милорд, но я бы предпочла, чтобы кто-то другой позаботился о девчонке. Мой сын еще слишком молод…

– Я не ребенок, мама! – Шипит Драко, заливаясь краской, потому что в толпе Пожирателей раздаются смешки.

– Хорошо, Нарцисса. Кто я такой, чтобы идти против желания матери? – Произносит Волдеморт. – И я понимаю твою точку зрения. Драко действительно слишком юн для этого задания. Из девчонки нужно будет пытками вытаскивать информацию, а для этого больше подойдет человек… с опытом. Тем более Драко давно знаком с Грэйнджер, поэтому не исключено, что он не сможет приложить достаточно усилий в выпытывании того, что нам нужно. Здесь требуется абсолютное хладнокровие и голый расчет.

Драко открывает было рот, но Люциус кладет руку ему на плечо, призывая сына к молчанию. Тот с обидой смотрит на мать, но она не отрывает взгляда от Волдеморта.

Темный Лорд переводит взгляд на Люциуса, который уже отпустил сына и вновь стоит со скучающим видом. И будь я проклята, если в его взгляде не горит желание, чтобы это собрание поскорее закончилось.

– Люциус? – С улыбкой обращается лорд к одному из своих слуг.

– Да, мой лорд? – Бесстрастно отвечает Малфой-старший.

Волдеморт улыбается еще шире, словно ему в голову только что пришла гениальная идея.

– Я хочу, чтобы ты доставил ко мне Гермиону Грэйнджер в ближайшие двадцать четыре часа. И она должна быть жива и в достаточно здравом уме, чтобы ответить на мои вопросы. Я запрещаю тебе наносить ей слишком большой вред. Все ясно?

Брови Люциуса взлетают вверх, выдавая его удивление, но он лишь кивает.

– Да, мой господин, я сделаю все, что в моих силах, и приведу девчонку.

Перед глазами плывет туман, и меня крутит в вихре серебристой дымки. Когда все проясняется, я оказываюсь в другой комнате – она очень похожа на ту, в которой я только что была, но немного меньше.

Люциус стоит на пороге, а Волдеморт сидит в большом кресле у камина.

– Как тебе грязнокровка? – Спрашивает Темный Лорд.

– Заносчивая, дерзкая и утомительная до безобразия, – усмехается Люциус.

Волдеморт тоже смеется.

– Так что, совсем никаких положительных моментов?

– Только один – ее очень легко сломить. Я уверен, что мне не потребуется много времени, чтобы узнать у нее всё, что нам нужно.

– Хорошо, – произносит Волдеморт. – Но не останавливайся, пока не вытрясешь из нее все.

– Конечно, милорд. Всегда приятно ставить на место зазнавшуюся грязнокровку. И клянусь Мерлином, этой девчонке определенно нужно знать свое место…

Картинка вновь сменяется другой – я опять в большом зале.

Но на этот раз я тоже здесь, я имею в виду воспоминание. И другая я сейчас укачивает Рона в объятьях, мы сидим на полу, окруженные Пожирателями Смерти.

Лицо Рона раскраснелось, и на нем кровавые подтеки, но он смотрит на Люциуса снизу вверх с такой ненавистью.

– Если он умрет… если он умрет, клянусь, я…

– Что? – Обрывает его Люциус. – Что ты можешь сделать, глупый мальчишка?

Я не смотрю на Рона и себя; на то, как он встает, пошатываясь и спотыкаясь, а я поддерживаю его, не давая упасть. Нет. Мой взгляд прикован к Люциусу, который смотрит на Рона с откровенной ненавистью и смеется. Зловещий издевательский смех Волдеморта эхом вторит ему.

Люциус ненавидел Рона уже тогда, когда тот был похищен. И тогда я не понимала, почему.

– ЗАМОЛЧИТЕ! – Кричит Рон. – Если мой отец умрет, я порву вас на куски, клянусь…

– Не смей говорить без разрешения, – Люциус поднимает палочку. – Круцио!

Нет. Сейчас не время сходить с ума. Все ведь уже позади. С Роном все хорошо, и это лишь воспоминание.

– ОН НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ, – другая я бьется на грани истерики, а Люциус спокойно наблюдает за тем, как Рон катается по полу, содрогаясь от боли. – ПРЕКРАТИТЕ! НЕ НАДО!

– Хватит! – Приказывает Волдеморт.

– Как прикажете, мой лорд.

Другая я бросается утешать Рона, Волдеморт поворачивается к Люциусу.

– Если кому и позволено наказывать мальчишку за его длинный язык в моем присутствии, то это только мне, Люциус.

– Простите, милорд. Я просто больше не мог терпеть его наглость.

– Хммм, – Волдеморт, нахмурившись, смотрит на Люциуса, и в этот миг обстановка снова меняется. Впрочем, комнаты почти все похожи друг на друга. Вот и сейчас я оказываюсь в полутемной комнате, но другой меня здесь уже нет.

Волдеморт сидит в большом кресле с задумчивым выражением лица, и – о, Боже! – мое сердце уходит в пятки. Долохов стоит перед ним, монотонно рассказывая:

– Он все время проводит с ней, каждую свободную минуту. Я говорю вам, что-то тут не чисто. Он закончил допрашивать ее несколько дней назад, но все еще продолжает настаивать на их встречах, говоря, что просто хочет научить ее повиновению, но…