Текст книги "Eden (ЛП)"

Автор книги: obsessmuch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

– Если данная перспектива для тебя омерзительна, то можешь и не бежать со мной, – с горечью в голосе шепчу я. – Но ты мог хотя бы скрыться сам…

– Что? И оставить тебя с Уизли? – он мрачно усмехается. – Не сомневаюсь, что если он сбежит отсюда, то найдет тебя. Мальчишка думает, что безмерно тебя любит и сделает что угодно, лишь бы быть с тобой, даже растить ребенка Пожирателя смерти.

Ненависть за оскорбление Рона подталкивает меня.

– И все же это больше, чем можешь сделать ты! – свирепо бросаю в ответ. – Оскорбляй и унижай Рона сколько хочешь, но очевидно, что он беспокоится обо мне больше, чем ты! Ты даже не хочешь растить своего собственного ребенка!

Он вздрагивает, будто я ударила его, но я не обращаю на это внимания.

– Если ты не освободишь меня, тебе придется меня убить, – произношу я почти спокойно. – Ведь именно к этому все идет, Люциус: либо ты освободишь меня и оставишь позади прежнюю жизнь, либо ты должен будешь убить меня. Господь свидетель, я много натерпелась и не в состоянии больше переживать из-за этого, я так больше не могу!

Подхожу к нему и беру за руку – ту, в которой он держит палочку; и замечаю, как его пальцы неосознанно стискивают ее крепче. Глядя ему прямо в глаза, направляю палочку себе в грудь – туда, где гулко трепыхается мое измученное сердце.

– Ну, давай же! – мой голос звучит на удивление уверенно и спокойно, наверное, потому что мне действительно настолько все осточертело, что хочется покончить со всем здесь и сейчас. – Сделай это! Покончи со всем, что было между нами, оставь это позади и двигайся дальше. Соблазни какую-нибудь миленькую чистокровную ведьмочку и забудь о грязнокровке, как о страшном сне. Убей меня, и твои вина и ненависть умрут вместе со мной. Чего ты ждешь? Сделай это!

Неожиданно я умолкаю, потому что его лицо… он выглядит так, словно действительно собирается убить меня, словно вот-вот произнесет Непростительное и покончит со всем, освободит нас обоих…

Я замерла – от страха или от облегчения?

Сердце тяжело стучит в груди, я смотрю в глаза Люциуса так долго, что почти кружится голова от его внимательного взгляда, проникающего глубоко в душу. Он всегда был слишком глубоко…

С диким рычанием он отводит палочку в сторону, и я не знаю, на кого он больше зол: на себя или на меня.

– Ты же знаешь, я не могу это сделать! – шипит он. – Как у тебя язык поворачивается предлагать такое? И ты серьезно думаешь, что я смогу когда-нибудь забыть тебя?

У меня перехватывает дыхание; эти слова придают мне сил.

– Тогда почему ты не хочешь бежать со мной? – в моем голосе звенит отчаяние. – Почему не оставишь все в прошлом, ведь твоя прежняя жизнь больше не имеет смысла, не после того, как ты сам убедился, что эти твои чистокровные убеждения выеденного яйца не стоят? Да как ты не поймешь… оставь все страдания, и боль, и смерть, и идем со мной!

Его усмешка, кажется, заключает в себе все несчастья мира.

– Но как? – выдыхает он. – Эта жизнь – все, что я знаю. Как я могу все бросить, когда всю жизнь боролся именно за это? Я живу и дышу этим с тех пор, как научился говорить.

– А как насчет того, что могло быть у нас, Люциус? – слезы щиплют глаза. – Как насчет нашего дома, ребенка, любви, которые могли бы у нас быть?

Боже, неужели я действительно это сказала?

Какое-то время он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а затем, стиснув зубы, отворачивается, бормоча проклятья.

– Черт побери, зачем тебе нужно все усложнять?

Его слова бьют по больному, и я ненавижу себя за то, что люблю его, но далеко не так, как он ненавидит себя за все, что происходит…

Мог бы он… может быть, когда-нибудь…

Смог бы он когда-нибудь полюбить меня?

– Я видела его, Люциус, – не раздумывая ни секунды, начинаю говорить. – Совсем недавно. У меня было видение.

Его плечи напрягаются.

– Кого? – ровным тоном спрашивает он.

Призываю на помощь все силы, потому что сейчас я собираюсь разыграть последний оставшийся козырь.

– Твоего сына, – крошечный шаг в его сторону. – Нашего сына. Я видела во сне, что он учится в Хогвартсе. Ему было около шестнадцати на вид.

Он захлебывается воздухом, а потом качает головой.

– Прорицание! – презрительно бросает он. – Самая бесполезная наука. Сколько волшебников напрасно положили свои жизни на алтарь неисполненных пророчеств… даже сам Темный Лорд…

Он осекается, потому что, подойдя к нему, я беру его руку и кладу на свой живот.

Его пальцы чуть напрягаются, но он не убирает ладонь, и я чувствую тепло его руки сквозь ткань платья.

Не оборачиваясь, он судорожно вздыхает, и мне жаль, что я не вижу его лица, пока его рука лежит поверх его нерожденного ребенка. Мне остается только догадываться…

– Он очень похож на тебя, – мягко шепчу я. – У него твои волосы, твое телосложение, и такая же светлая кожа, а еще у него твои черты лица, даже изгиб рта в точности, как у тебя. Он – точная копия тебя, за исключением одного…

Качая головой, он сдавливает пальцами мой живот – так, что я даже чувствую, как его ногти впиваются в кожу, несмотря на платье.

– Это ничего не значит для меня, – четко выговаривает он. – У меня уже есть сын, если ты забыла.

Еще один шажок – и я привстаю на цыпочки, кладя руки ему на плечи.

– У твоего сына твои глаза, Люциус, – шепчу я. – Но этот ребенок и мой тоже, поэтому у него мои глаза.

Я задела… за живое. Вне всяких сомнений. Я понимаю это по тому, как он замирает при этих словах; но внезапно он убирает руку от моего живота и отходит подальше, отказываясь на меня смотреть.

– Я не… – начинает он, и я слышу отчаяние в его голосе.

Он проводит рукой по волосам.

– Нет, – резко бросает он. – Нет.

Он вылетает из комнаты, громко хлопнув дверью.

Несколько секунд тупо смотрю на закрытую дверь, рыдания застревают в горле.

Я почти готова вознести молитву, но я перестала верить в Бога, когда Он покинул меня.

Извините, абонент больше недоступен.

Часто моргая, опускаюсь на колени и хватаюсь за живот, а затем сворачиваюсь клубочком на полу, обнимая себя – будто защищаясь.

Мама? Ты слышишь меня? Что мне делать?

Пару раз я уже делала так: разговаривала с мамой и папой, убеждая себя, что они слышат, что они присматривают за мной …

Но как говорить с ней о таком? Даже если бы она могла слышать меня, как я могу спрашивать, правильно ли поступаю, оставив ребенка, чей отец убил ее, пока она спала, и ей снились пропавшая любимая дочь и всякие ужасы, которые, вероятно, со мной случились?

Закрыв глаза, уже не сдерживаю слез. Все чувства и эмоции, что я пережила с момента похищения, копившиеся во мне долгое время, прорываются наружу, и я захлебываюсь рыданиями, едва успевая делать маленькие вдохи. И с каждым всхлипом и воем я словно отпускаю свои страх, боль, желание, ненависть, любовь… и отчаяние.

– Мама, – я задыхаюсь. – Мама, прошу тебя!

Господи, как я хочу, чтобы она вернулась хотя бы на минуту! Увидеть ее, почувствовать ее объятия и услышать, что все будет хорошо, она защитит меня, и плохой человек не причинит мне больше вреда, и я могу спать спокойно, потому что это был просто ночной кошмар…

– Если хочешь, чтобы твоя мама тебя услышала, говори громче.

Рыдания моментально прекращаются.

Я не слышала, как он вошел.

Медленно приподнимаюсь с пола и обращаю расфокусированный взгляд на темную фигуру, стоящую перед закрытой дверью.

Это не Люциус.

Это Эйвери.

Глава 42. Правда

«Знать, где искать информацию, и как ее использовать – вот залог успеха», – Альберт Эйнштейн

Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды, и да поможет мне Бог.

Смотрю на него в оцепенении, стук сердца отдается в ушах: тудум-тудум-тудум…

Что ему нужно? Зачем он здесь?

Ничего. Скорее всего, ничего важного. Успокойся.

Успокоиться? Успокоиться?! Господи…

Он ничего не знает. Не знает, что что-то изменилось. Успокойся.

Да. Он не знает. Пока…

Сфокусируйся на дыхании: вдох – выдох. Тудум-тудум-тудум…

– Почему ты плачешь? – его голос мелодичен, словно где-то играет музыкальная шкатулка.

– Потому что скучаю по маме, – огрызаюсь в ответ. – Вряд ли такой, как вы, сможет понять меня.

Он удивленно приподнимает брови.

– О, прошу, не делай насчет меня поспешных выводов, – мягко продолжает он. – Я тоже скучал по маме, когда она умерла.

Неверяще прищуриваюсь, но он лишь улыбается.

– Полагаю, в тех кругах, где ты вращалась, бытовало мнение, что у Пожирателей Смерти нет родителей, что они поднимаются из преисподней, – порочные, бездушные убийцы…

– Конечно, нет! – с негодованием восклицаю я. – Мы не настолько глупы…

– Ни в коем случае не хотел оскорбить вас, – слишком вежливо произносит он. – Но ты, вероятно, со мной согласишься, что жизнь становится намного проще, если не задумываться о том, что даже самый заклятый твой враг когда-то был окружен материнской заботой и любовью.

Крепче стискиваю зубы.

– Мы не особо об этом и думали…

– Ну конечно, – вкрадчиво отвечает он. – Иначе возникло бы слишком много неудобств, связанных с тем, что, оказывается, и нам не чужды человеческие эмоции.

Ублюдок, да мне известны все чувства, что испытывает Люциус. Потому что я вызвала их.

Язык чешется сказать это вслух, но я смотрю на него молча.

– Да, у меня была мама, как и у Беллатрикс, и у Темного Лорда, – он выдерживает небольшую паузу. – И у Драко. Ты ведь видела его маму? Очаровательная женщина, должен заметить.

Липкий страх сковывает все внутри, и я пытаюсь не поддаваться.

Только не сейчас.

Я не могу потерять контроль.

Прикусываю щеку в попытке взять себя в руки.

Он делает шаг вперед. Один шаг. Не больше.

– Даже у Люциуса была мама, – как бы между прочим бросает он, делая вид, что хочет рассмотреть меня поближе.

Моргнув, сжимаю кулаки, пряча их в складках платья.

– Но речь не об этом, – делаю вдох, предчувствуя неладное. – Я спрашивал, почему ты плакала?

Качая головой, повторяю:

– Я же сказала, что скучаю по маме! Да вы сами признались, что, когда ваша мама умерла…

– Я скучал, но не плакал, – обрывает он меня. – Что толку? Ее все равно не вернуть.

Он сочувственно улыбается.

– Но не волнуйся, Гермиона, – медово-бархатным голосом продолжает он. – Я понимаю, что твое поведение вполне естественно, учитывая обстоятельства.

Я действительно не хочу, чтобы он называл меня Гермионой. Грязнокровка было бы куда уместнее.

– Кроме того, – добавляет он, – беременность обычно является причиной частой смены настроения. Наверное, поэтому тебе трудно держать свои эмоции под контролем.

О… о господи.

Ком подкатил к горлу, перекрыв кислород, и я не в состоянии сделать даже крошечный вдох.

О боже.

Нет. Нет. Нет.

В голове вовсю надрывается протяжное оглушительное нет, заглушая сердцебиение, которое, кажется, окончательно парализовано страхом.

А он лишь улыбается, и это ужасно.

Глотнув побольше воздуха, с отчаянием выдыхаю:

– Я не понимаю, о чем вы говорите…

– Ох, думаю, понимаешь. Я неплохо научился читать знаки за годы жизни; в конце концов, у меня трое детей. И да, у меня есть жена, – улыбаясь, отвечает он на незаданный вопрос. – В это так трудно поверить? У твоего похитителя тоже есть жена, но, полагаю, это принять сложнее после того, что он сделал с тобой.

Иисусе! Господи, дай мне умереть сейчас же.

Все еще может обойтись. Может… станет…

– На чем я остановился? Когда моя жена ждала ребенка, она вела себя точно так же, как ты сейчас, – охотно продолжает он. – Она чересчур оберегала свой живот, постоянно прикрывая его, и ты делаешь точно так же, я видел это. А частые обмороки? Ну, она реже теряла сознание, но я понимаю, что твои условия куда хуже, так что…

В голове ни единой мысли. Пустота. В отчаянии осматриваюсь вокруг: дверь, Эйвери, ванная… Боже, мне не уйти.

Но даже если бы я могла сбежать… он уже знает.

Не раздумывая, поворачиваюсь и бегу в ванную; может, удастся запереться там и дождаться, пока не придет Люциус, чтобы в очередной раз спасти меня. Я почти у двери, еще чуть-чуть…

Невидимая сила тянет меня назад, и я врезаюсь спиной в стену и вскрикиваю от боли, ударившись головой. Пробую пошевелиться, но я словно прикована к стене. Господи, что же делать?

Эйвери встает передо мной, не касаясь, не приближаясь, а просто пристально глядя на меня с блуждающей улыбкой.

– Отпустите меня! – истерично выкрикиваю я. – Вы не имеете права!

– О, а я-то думал, у нас милая беседа, – спокойно поизносит он. – Правда, Гермиона, я рад за тебя. Дети – это то, ради чего стоит жить…

– Я не беременна! – шиплю я. – Не знаю, откуда вы взяли всю эту чепуху, но вы точно ошибаетесь!

Он смотрит мне прямо в глаза, и я не успеваю опомниться, как чувствую чужое проникновение в свой разум… о боже…

– Беременна, – мне кажется, я слышу металл в его голосе. – Не делай из меня идиота, Гермиона. И не лги мне. Я этого не люблю.

Этого хватает, чтобы заткнуть меня. Закрываю глаза; он не знает, кто отец ребенка, и разрази меня гром, если я помогу ему докопаться до истины.

Внезапно мои глаза открываются против воли – эта сволочь использовала какое-то заклинание. Наши взгляды встречаются, и у меня нет иного выхода, кроме как смотреть на него в упор…

Люциус никогда не заставлял меня держать глаза открытыми. Даже он не смог пересечь эту черту.

– Оставьте меня, прошу вас, ради бога…

– Силенцио!

Теперь я не могу даже говорить. Замечательно!

– Ты не идешь мне навстречу, так что я вынужден применить силу, – шепчет он. – Предупреждаю, я не люблю плохие манеры, особенно от такого примитивного существа, как ты.

Закусив губу, чувствую на языке кровь.

Он это видит, но ему все равно.

– Сейчас я хочу знать, чей это ребенок? – тянет он. – Насколько я знаю, кандидатов не так уж и много. Так кому же оказана эта… честь?

Нет. Нет. Господибожемой НЕТ!

Стараюсь думать о чем-то другом, о чем угодно, но только не о Люциусе. Не буду, не буду, не буду…

– Естественно, не мой, – на выдохе констатирует он, посмеиваясь, и… «Его смех звучит довольно приятно», – невольно отмечаю я. – Даже если бы дело было не в твоей грязной крови, я все равно считал бы, что овчинка выделки не стоит. Уж прости, дорогая, но ты далеко не красавица, сама знаешь.

Люциус когда-то сказал то же самое…

Нет. Не думать о нем. Наши жизни зависят от этого.

Он кривит рот в садистском оскале.

Хотела бы я закрыть сейчас глаза, потому что… их действительно начинает щипать от слез.

Изогнув одну бровь, он склоняет голову набок, словно обдумывая что-то, как будто он еще не знает точно, что происходит, и до чего он вот-вот докопается, ублюдок, сволочь, мерзавец…

– Конечно, это может быть Драко, – резюмирует он. – Вы ведь учились вместе, да? Скажи, могло быть такое, что среди учебников и пергаментов зародился роман? Интересно, что его отец думает по этому поводу? Единственный сын и наследник спутался с грязнокровкой!

Чувствую, как пылает лицо. Он знает. Уже знает… так зачем издевается надо мной?

Кроме того… Драко? Меня мутит от одной только мысли об этом.

Эйвери копается у меня в голове и наконец – видимо, найдя ответ, – усмехается.

– Нет, не думаю, – мягко произносит он. – И почему-то я склонен думать: у Драко кишка тонка, чтобы взять тебя силой. Ну и еще, сомневаюсь, что он вообще когда-либо хотел тебя. Слышала бы ты, что он о тебе говорит, Гермиона…

Глаза жжет, но Эйвери не дает мне передышки. Как выпутаться из этого? С нами все кончено – с Люциусом, и со мной, – без сомнений. Ни семейных уз, ни скелетов в шкафу – как Люциус и говорил, – так что у Эйвери нет никаких причин замалчивать нашу тайну.

– Итак, кто же у нас остается? – издевательски тянет он, и в его глазах загорается тот же мрачный огонек, что я видела лишь однажды – в тот ужасный день, когда он приказал Рону изнасиловать сестру.

Я не в силах больше сдерживать слезы, и, судя по его лицу, он наслаждается моим состоянием.

– Ну-ну, не надо плакать, – вполголоса произносит он, и мне хочется закричать на него, умолять, чтобы он позволил мне моргнуть хотя бы разок, но я не могу. Не могу даже взгляд отвести.

Он достает из кармана носовой платок и аккуратно вытирает мои слезы.

Хочется отшатнуться, но я не могу пошевелиться.

Он улыбается.

– Слезами горю не поможешь, Гермиона, – из чьих-то других уст эти слова звучали бы почти дружелюбно. – Уверен, молодой Рональд Уизли будет прекрасным отцом. В конце концов, у него для этого вполне подходящий характер: хорошее чувство юмора, терпение… да, он определенно будет хорош.

Чуть не давлюсь воздухом от удивления. Рон… он правда верит, что отец – Рон?

Сомневаюсь. Но… тогда, почему…

– О, – он приподнимает брови. – Твои мысли сейчас немного… пошли рябью, – его ледяной взгляд впивается в меня. – Ты хочешь, чтобы это был ребенок Уизли, но это не так, да?

Он выдыхает как-то… с недоверием. Но я не совсем уверена в этом, потому что не знаю его.

– Странно, – шепчет он. – Ребенок должен быть его – вот что я слышу в твоих мыслях. Но есть кое-что еще… ясно, как божий день, что отец не Уизли.

Он снова улыбается, только на этот раз… на этот раз его улыбка настоящая, а глаза больше не пусты: в них светится неподдельная радость.

– Фините! – указывая на меня палочкой, произносит он. Я не падаю на пол, мои глаза все еще открыты, так что, наверное, я могу говорить, вот только… что сказать?

– Так, если ребенок не мой, не Драко и не Уизли, тогда чей же? – протягивает он, улыбаясь и пристально глядя мне в глаза. – Не потрудишься ли назвать мне его имя?

Смотрю на него с отчаянием, не в силах думать ни о чем и ни о ком, кроме Люциуса. Он раскрыт, он унижен, он мертв…

Господи, позволь мне увидеть, как Люциус Малфой страдает, как он кричит, моля о пощаде. Позволь мне увидеть его смерть…

Я и не предполагала, о чем в действительности мечтала еще совсем недавно.

Эйвери усмехается, и, закрыв глаза, я падаю на пол, все вокруг плывет. Меня тошнит, о господи, я же вот-вот умру! Боже, помоги нам…

Он хватает меня за подбородок, впиваясь ногтями в кожу, и заставляет смотреть на него.

И от одного взгляда на него меня передергивает от ужаса.

Столь дикий, неописуемый триумф я видела много раз в глазах других людей. Его лицо буквально ожило. Это невыразительное, холодное лицо сияет, потому что он, наконец, нашел то, ради чего его сюда прислали. Эйвери – человек долга, так однажды сказал мне Люциус. И теперь его долг выполнен, а сам он выглядит так, словно получил ключи от рая.

– Скажи его имя! – резко бросает он.

Не могу… нет. Все кончено. Это конец. Нам конец. Боже праведный, отныне и во веки веков. Аминь. Все кончено.

Качаю головой, шаря взглядом по комнате.

Он вздыхает и на выдохе прикрывает глаза, словно гора упала у него с плеч, а когда вновь открывает глаза, в них прежние спокойствие и отрешенность; ничего невозможно прочесть.

– Твое молчание – дороже золота, Гермиона.

Не раздумывая ни секунды, хватаю его за мантию.

– Прошу вас, ради бога…

Он выхватывает материю у меня из рук, с удивлением глядя на меня.

– Зачем, почему? – мягко спрашивает он. – Что я сделал, кроме того, как постарался узнать тебя получше?

С улыбкой он склоняется надо мной, и я обреченно смотрю, как он тянет ко мне руку, чтобы стереть пальцем мокрую дорожку со щеки. Вздрогнув от его прикосновения, откидываю голову назад и чувствую, как глаза вновь наполняются слезами.

С тихим вздохом он вновь понимается на ноги.

– Ты – странное создание, Гермиона, – шепчет он. – Я наблюдал за тобой с тех пор, как прибыл сюда, пытался разгадать тебя. Признаться, я частенько думал, что ты… самая обыкновенная: девчонка с простыми чертами лица, достаточно глупая, чтобы выпить наше вино и устроить спектакль.

Касаюсь висков кончиками пальцев, стараясь не слушать.

– Также меня часто посещала мысль, что Темный Лорд ошибся, – продолжает он. – Что у Люциуса Малфоя – гордого, безжалостного аристократа Люциуса Малфоя – могло быть общего с нескладной, неуклюжей, глупой грязнокровкой? Чего он мог хотеть от нее?

Поднимаю на него глаза, чувствуя, во мне как закипает гнев.

Он же смотрит на меня так снисходительно, будто я едва ли ему интересна.

– Но у меня было задание, – в его голосе различимы нотки гордости и самодовольства. – И, кажется, я был неправ, ставя под сомнения догадки Темного Лорда, не так ли?

Перевожу взгляд на палочку в его руке, когда он опять наклоняется ко мне. Ох, если бы я только могла дотянуться до нее, тогда… вполне возможно…

– Темный Лорд всегда знает, Гермиона, – его ледяная улыбка вот-вот лишит меня рассудка.

Выбрасываю руку вперед, хватая его запястье, но в тот же миг свободной рукой он бьет меня по лицу. Боже, это больно, и у меня идет кровь… всхлипывая, хватаюсь за нос, не переставая плакать, пока Эйвери выпрямляется, покачивая головой в притворном сочувствии.

– Возможно, ты могла застать врасплох Люциуса, грязнокровка, – бросает он. – Но со мной такое не пройдет.

Потерянно смотрю, как он направляет на меня палочку, и невольно вскрикиваю, когда боль в сломанной переносице растворяется и исчезает.

Опускаю руки. Он улыбается.

Я все еще сижу на полу, подтянув колени к подбородку, и трясусь всем телом. Вот и все. Игра окончена. Мы умрем, Люциус и я. Оба.

Бесспорно.

– Как приятно, когда дело сделано, – не отводя от меня глаз, изрекает он. – Жаль, конечно, что Люциус, кажется, забыл, какой ценой в нашем мире дается чувство гордости. Какое несчастье, что ему пришлось… настолько окунуться в свои обязанности.

– Пожалуйста, – шепчу я, не зная, что еще сделать.

– Не проси о помощи, Гермиона, – качая головой, произносит он, и я даже слышу ложные извиняющиеся интонации в его голосе. – Никто – ни я, ни Бог, ни даже Люциус – теперь не спасет тебя.

Открываю было рот, но Эйвери стремительно делает шаг назад и, направив на меня палочку, произносит:

– Обливиэйт!

В оцепенении смотрю на него, стук сердца отдается в ушах: тудум-тудум-тудум…

Что ему нужно? Зачем он здесь?

Ничего. Скорее всего, ничего важного. Успокойся.

Успокоиться? Успокоиться?! Господи…

Он ничего не знает. Не знает, что что-то изменилось. Успокойся.

Да. Он не знает. Пока…

Сфокусируйся на дыхании: вдох – выдох. Тудум-тудум-тудум…

– Почему ты плачешь? – его голос мелодичен, словно где-то играет музыкальная шкатулка.

– Потому что скучаю по маме, – огрызаюсь в ответ. – Вряд ли такой, как вы, сможет понять меня.

Он улыбается, словно старой доброй шутке, но его глаза… в них как будто…

Чему он улыбается?

– Нет, уверен, ты не стала бы, – бормочет он, а затем приподнимает бровь, словно решив что-то для себя. – А визит молодого мистера Уизли поднял бы тебе настроение? Он в последнее время часто выведывает у меня о твоем самочувствии. Думаю, ему будет очень приятно лично убедиться, что с тобой все хорошо.

Прищурившись, внимательно изучаю его.

– Это все, ради чего вы пришли? Задать мне вопрос, ответ на который вам уже известен? Я ни за что не упущу шанса повидаться с Роном.

– Соблюдаю этикет, – чересчур вежливо отзывается он. – Я, конечно, мог бы притащить его сюда без предупреждения, но вдруг ты оказалась бы занята… чем-то другим.

Заливаюсь краской, чувствуя, как учащенно забилось сердце.

Все хорошо. Он не знает. Пусть намекает, сколько влезет, но он не знает.

– Так, – он вопросительно выгибает брови, глядя на меня, – ты была бы не против повидаться с другом?

– Да, пожалуйста, – смотрю на него с мольбой.

– Чудесно, – он удовлетворенно улыбается и поворачивается к двери. – Рассвет уже наступил, и скоро Уизли надо вставать и приступать к работе, но я постараюсь привести его побыстрее.

Открыв дверь, он медлит, вновь поворачиваясь ко мне.

Кажется, прошли годы, пока он изучающе разглядывает меня, и у меня мурашки бегут по коже от этого взгляда. Что… что ему?..

Едва заметная улыбка касается его губ, и он усмехается; Улыбка касается его губ, и он усмехается – едва заметно.

– Что за удивительное дитя, – бросает он, прежде чем покинуть комнату.

Невидящим взглядом смотрю на закрытую дверь.

Что это было?

Дрожащими руками обхватываю живот. Мой малыш. Ребенок Люциуса.

Наше спасение.