Текст книги "Свежий ветер (СИ)"

Автор книги: LockNRoll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 65 страниц)

«Что-то случилось с Кайденом, – подумала я, – что-то плохое, и она боится сказать мне».

Скорее всего, он мертв.

– Трейнор? – произнесла я, тяжело сглотнув и пытаясь усмирить паранойю.

– Коммандер, – поздоровалась девушка, стараясь, чтобы ее голос звучал тепло, но ее брови по-прежнему взволнованно хмурились. – Э… простите, я знаю, вы только что вернулись, но…

«Говори же», – мысленно подогнала я ее.

– … один из жителей колонии хочет поговорить с вами.

Я удивленно посмотрела на нее, не понимая, какого черта она вообще пришла ко мне с этим. И, разумеется, теперь я ощутила себя полной идиоткой из-за того, что немедленно предположила худшее, из-за того, что ждала, когда что-то пойдет наперекосяк после нескольких великолепных дней – ведь именно так и происходило всю мою жизнь.

– Ну, так скажи ему, что я занята, – пожала я плечами, наслаждаясь скрипом кожаной куртки. – Я не могу встречаться с каждым, кому захочется моего внимания.

– Я знаю, – быстро заверила меня Саманта, – так я и поступаю обычно, но на этот раз… Она прилетела сюда, в лагерь, на одном из челноков – район, в котором она жила, мы эвакуировали одним из первых, и… э…

– Трейнор, – безэмоционально произнесла я, желая поскорее закончить с ней и двинуться дальше.

– Она говорит, что она – ваша мать, – протараторила девушка. Мне показалось, что мое лицо онемело, ноги налились свинцом, а дыхание перехватило. – Вот почему… вот почему я пришла к вам.

– Это чушь, – взяв себя в руки, проговорила я, стараясь побороть внезапно нахлынувшую тошноту. – Моя мать мертва. Умерла, когда я была ребенком, а это просто какая-то женщина, надеющаяся обманом добиться каких-то своих целей. Скажи ей, что она больная на голову стерва, раз пытается добраться до меня таким образом.

– Ну… – Трейнор облизнула губы и принялась теребить пальцы, словно ощущала себя крайне неуютно. Глядя на нее, и я начала чувствовать беспокойство, пожалев, что пренебрегла завтраком. – Дело в том, что я не уверена в этом. В том, что она мертва. Я знаю, что в вашем личном деле не указано ни одного живого родственника, но… она настаивала и не желала уходить, так что я велела отвести ее в главное здание и попросила СУЗИ провести сканирование ее ДНК, чтобы установить личность, и… Кажется, это действительно она. Вероятно, она. Ваша мать. То есть это может быть случайность или ошибка, в конце концов, способы повлиять на результат теста существуют, но… я решила все же сообщить вам на всякий случай. Я не сказала больше никому. Никто, кроме меня, не в курсе.

Глубоко вздохнув, я заставила себя выглядеть спокойной и незаинтересованной.

– И где она сейчас? В главном здании?

– Да, – кивнула Саманта, наконец-то немного расслабившись, – она в комнате для допросов – мне показалось, это самый уединенный уголок. Охрана ждет наших распоряжений – либо моего, либо вашего, и они не знают, в чем дело. Женщина сказала, что ее зовут Изабель Харпер, и анализ ДНК подтвердил это, хотя помимо имени на нее практически нет никакой информации. Вы знаете ее?

– Нет, – солгала я, пряча руки в карманы, чтобы Саманта не заметила, как они дрожат, – не знаю.

Я так давно не слышала этого имени. Судя по всему, она снова стала пользоваться той же фамилией, которую передала мне – той, которую я писала в школьных тетрадях, когда все же приходила туда, с грязными волосами в грязной одежде, придумывая оправдания и учась лгать, чтобы скрыть бесчисленные пороки моей матери. Когда это имя произнесла Трейнор – невинно, по незнанию – давно позабытые воспоминания вдруг всплыли на поверхность, причиняя буквально физическую боль.

Верность – довольно странная штука для ребенка. Ты так мало понимаешь жизнь. Ты жаждешь любви, цепляешься за то, что имеешь, говоришь себе, что это стоит по крайней мере чего-то, потому что слишком юн, чтобы принять простую и разрушительную истину: это отравляет, разрушает тебя изнутри. Позже, оглядываясь назад, ты спрашиваешь себя, какого черта не сбежал, как только научился ходить, почему думал, что кто-то достоен твоей любви или твоих слез, когда все, что ты получал взамен – это боль?

Хотя, может быть, дело лишь во мне.

– Если хотите, – осторожно продолжила Трейнор, – я могу спровадить ее – это нетрудно. Я просто… подумала, что вы должны знать.

Я расправила плечи. С одной стороны, мне хотелось позабыть это имя и никогда, никогда не видеть ее, притвориться, что она не существует; с другой стороны, мне было тридцать два года, и те дни остались далеко позади. Я многого добилась и по крайней мере могла показать ей, что сделала, бросить это ей в лицо и потребовать, чтобы она признала мои достижения.

Она моя мать. Наверняка она любила меня… когда-то.

Я даже не знала, она ли это на самом деле. Может быть, моя мать действительно мертва, а это всего лишь самозванка.

– Все нормально, – проговорила я. – Я встречусь с ней и выясню, какого черта она выдает себя за мертвую женщину. Но никому больше не говори – я не хочу, чтобы они подумали… ты понимаешь.

Трейнор поспешно кивнула, и я вдруг поняла, что она куда умнее, чем кажется на первый взгляд, и наверняка не поверила ни единому моему слову. Стиснув зубы от унижения, я последовала за ней на улицу и до расположенного неподалеку здания. Каждый солдат, мимо которого мы проходили, салютовал мне, и я отвечала кратким кивком, находя странное утешение в воспоминании о моих наградах, вышитых на воротнике куртки. Подобное отношение ко мне позволило вернуть утраченное самообладание, и я вошла в здание, как коммандер Альянса и агент N7, а не отчаянная и напуганная маленькая девочка, которой когда-то была. Ничто не могло повредить мне на поле боя, и уж тем более ничто не повредит мне здесь.

Уже находясь перед дверью в комнату для допросов, я на мгновение остановилась. Я намеревалась поглубже запрятать свои чувства, войти с невероятно важным видом и вести себя точно так же, как и на любом другом совещании с раздражающим меня индивидом; показать ей, что я сумела встать на ноги после всего, что она сделала. Но сбоку от двери я заметила экран, который подсоединялся к камере, висевшей под потолком находящегося передо мной помещения, и… не знаю, почему просто не зашла. Может быть, я искала оправдание, чтобы хоть чуть-чуть отложить эту встречу. Бессознательно я убрала руку с ручки двери и нажала на кнопку внизу экрана, включая его.

Я едва не задохнулась от нахлынувших на меня эмоций, когда в глядящей в объектив камеры женщине на самом деле узнала свою мать. Она до сих пор была красивой с ее гривой волнистых черных волос и точеными чертами, однако для меня ее лицо ассоциировалось только с криками, бьющейся посудой, стуком в стены от соседей и захлопывающимися дверьми; я помнила ее рыдающей посреди ночи и несущей бред в полузабытьи с затуманенными наркотиками глазами. Глядя на нее сейчас, равно как и тогда, вы бы никогда не поверили, что она настолько бессердечна, настолько безумна.

Горло перехватило, внутри поднималось незнакомое жгущее чувство.

Я помнила, как укутывала ее в одеяло, когда ей не удавалось добраться до кровати. Мне казалось, что это заставит ее любить меня так же, как я любила ее.

Я думала, что если буду любить ее достаточно сильно, все снова станет так, как было, пока я не подросла.

Тогда с нами жил мужчина. Я знала, что он не мой отец, потому что его кожа была темно-коричневой, почти черной, и он относился ко мне по-доброму. Он играл со мной, будто я была его родной дочерью, но это не продлилось долго. Мать пристрастилась к наркотикам, и ей уже невозможно было помочь. Она также более не заслуживала доверия, не до конца, не в нашем городе, где дозу можно было достать за каждым углом, и всякий раз она находила новое оправдание. Я помнила, как однажды он крикнул, что не верит ей, и как она орала в ответ и в слепой ярости бросала в него все, что подворачивалось под руку. В конце концов он оставил попытки что-либо исправить, перестал приходить, и наша жизнь круто изменилась к худшему.

Руки тряслись, и я ничего не могла с этим поделать. Как завороженная, я продолжала смотреть на экран, в то время как она отвернулась от камеры и отошла к противоположной стене крохотной комнаты.

Однажды, с настолько расширенными зрачками, что они затмевали радужку, она сказала, что он ушел из-за меня, что он ненавидел меня, и что она тоже ненавидит меня за то, что я все испортила. Она сказала, что жалеет, что родила меня, что я сломала ей жизнь. И я поверила ей. Может быть, я до сих пор верила в это. Но тогда, как и все дети, я была невероятно привязана к ней. Я цеплялась за напрасную надежду, что если только стараться на самом деле сильно, мама снова полюбит меня. Но все только снова стало хуже.

Глядя на ее размытое из-за низкого качества съемки лицо, на ее темные глаза, я вдруг осознала, что не смогу с этим справиться. Не сейчас. Возможно, никогда. Я так привыкла лгать, не думать об этом, а теперь прошлое настигло меня, сбивая с ног, как цунами, и пусть я не могла убежать от образов в своей голове, я, черт возьми, с легкостью убегу от нее. Я отступила назад, отвернулась от экрана и двинулась по коридору прочь, позабыв обо всех своих медалях и невероятных достижениях.

************

Кайден

Я решил, что Шепард очень занята. Или же еще не вернулась, хотя женщина, ответственная за радиопереговоры в лагере, и доложила, что наш отряд был последним. Это объяснило бы, почему она не ответила ни на одно из моих кратких сообщений, посланных ей на инструметрон, и почему я не смог разглядеть ее обычно легко различимую броню, обводя взглядом лагерь, как только покинул челнок, доставивший нас к «Нормандии».

Распустив команду, которую мы с Джеймсом вели через самые горячие точки недавних боевых действий, я поднялся на борт корабля, провел дебрифинг, переоделся в форму и убрал на место оружие и броню. Я проделал все это не торопясь, но Джена так и не появилась. Это показалось мне странным. Сегодня мы добились невероятного успеха при минимальных потерях, и я ожидал, что, даже если она и не устроила парадный обход лагеря, Шепард по крайней мере будет на виду. Активировав инструметрон, я удостоверился, что не пропустил ее ответ.

В боевом командном пункте я обнаружил Саманту Трейнор, яростно стучавшую по клавиатуре, не поднимая головы и будто намеренно стараясь избежать моего взгляда. Пытаясь ничем не выдать своего интереса, я спросил, не знает ли она, где коммандер, и Трейнор довольно напряженным голосом ответила, что нет. Даже если бы отслеживание перемещений командира в любое время дня и ночи и не входило в ее обязанности, я бы все равно понял, что она солгала. Но почему?

– Она вообще возвращалась на «Нормандию»? – спросил я снова.

– Да, примерно час назад, но затем ее вызвали на какое-то важное дело. – Саманта беспомощно пожала плечами, будто давая мне понять, что волноваться совершенно не о чем, и что она хотела бы закончить этот разговор. Если бы я все еще являлся лейтенантом, я бы выполнил ее желание, но теперь, будучи старшим по званию на этом корабле, не собирался так просто сдаваться.

– Что за важное дело? – с нажимом уточнил я.

– Э… какое-то дело, связанное с ее статусом Спектра, вероятно. – Трейнор словно просила меня поверить в ее объяснение. Она была отличным специалистом, но не зря, несмотря на свой ум, не являлась агентом. Ввести кого-то в заблуждение было просто невыполнимой задачей для нее, и факт, что ей пришлось лгать, тревожил меня.

– Я тоже Спектр, Трейнор, – сухо заметил я. – И я не люблю, когда мне врут.

– Я… – она принялась нервно тереть руки, – о, Боже… просто… я не должна говорить вам. Это ее личное дело.

– Личное, – недоверчиво повторил я. Эта колония располагалась где-то на краю галактики, и все, кого Шепард знала, были либо мертвы, либо находились на борту этого корабля, либо служили в других военных подразделениях. Какие личные дела могли у нее возникнуть?

– Точно, – кивнула Трейнор решительно, словно победа в этом поединке осталась за ней, – личное.

– Трейнор, она не выходит на связь и не отвечает на сообщения, – сказал я тихо, хотя никого, кроме нас, в помещении не было. – Если что-то случилось, вы обязаны мне сообщить.

Саманта неуверенно нахмурилась.

– Я… мне жаль, – произнесла она, глядя на меня так, будто делала что-то ужасное и понимала это. – Я обещала никому ничего не рассказывать. Она… она попросила меня об этом…

– Специалист Трейнор, – неожиданно донесся до нас голос СУЗИ из инструметрона Саманты, – судя по показателям биодатчика, Шепард испытывает сильный стресс. В данный момент ей не грозит никакая опасность, но майор Аленко, вероятно, смог бы помочь. Я рекомендую посвятить его в подробности вопреки желанию коммандера.

Трейнор с сомнением посмотрела на инструметрон, очевидно взвешивая все за и против.

– Если она спросит, – сказала девушка наконец, – я вам ничего не говорила, ладно?

– Конечно, – кивнул я.

– Во время операции на борт поднялась гражданская женщина и потребовала встречи с коммандером. Когда же я попыталась ее спровадить, она заявила, что является… э… она утверждала, что является матерью Шепард. Сканирование ДНК с некоторой долей вероятности подтвердило ее слова.

Я похолодел. Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не этого.

Трейнор продолжила:

– Коммандер отправилась на базу, чтобы встретиться с этой женщиной, и… ну, это было примерно полчаса назад, и я больше не видела ее. Я… не знаю, что делать, сказать по правде.

Я не находил ничего удивительного в том, что Джена никогда не говорила о своем детстве. Все, что я знал о ее матери и их взаимоотношениях – это то, что эта женщина была наркоманкой, жестокой и не особо внимательной к своему ребенку, и что Джена сбежала из дома еще до того, как ей исполнилось десять. Мне до сих пор было сложно поверить в это – не потому что я сомневался в истинности этой информации, а потому что… все это представлялось мне какой-то страшной сказкой. Такие вещи происходят с другими людьми, а не с женщиной, которую я знал и любил – самой сильной, яростной и неукротимой личностью, что я когда-либо встречал. Джена говорила, что не рассказывает об этом не только потому, что не любит вспоминать те дни, но и потому, что не желает, чтобы другие воспринимали ее как жертву, хотя именно это слово казалось мне идеально подходящим.

Ее детство, все, через что ей пришлось пройти… были невообразимыми. Конечно, благодаря этому Джена стала той, кем являлась – спасителем галактики, но отчасти я считал, что оно не стоило того. А теперь женщина, когда-то превратившая жизнь Джены в ад, вернулась, но зачем? Почему именно сейчас? Все это не имело никакого смысла.

Я должен был найти ее.

– Ладно, – спокойно произнес я. – Я пойду. Не говорите больше никому – что бы там ни происходило, я разберусь сам. Просто приглядывайте за всем, пока мы не вернемся.

– Так точно, – сказала Трейнор, с очевидным облегчением перекладывая проблему на мои плечи. – Спасибо.

Не задумываясь над тем, что собираюсь делать, я шел к лагерю так быстро и целеустремленно, словно сильно опаздывал. СУЗИ дала мне координаты, используя датчик Шепард, и теперь я пробирался по узкому коридору, двери из которого вели в комнаты для допроса и для совещаний. Я заметил, что один из экранов включен и, взглянув на него, увидел ее. Не Джену, но кого-то, очень на нее похожего – невероятное ощущение. Черты ее лица были нечеткими, но, зная о ее родстве с Шепард, я счел сходство весьма существенным. У этой женщины были те же темные волосы, прямые брови и гордая, вызывающая манера держаться, но впалые щеки, пустые глаза и никакого намека на огонь, горящий внутри Джены. Значит, это правда.

Глядя на нее, я ощущал растущее внутри противоречие: с одной стороны, эта женщина была способна на такие вещи, от которых меня начинало мутить, но с другой – благодаря ей Джена пришла в этот темный и одинокий мир. Глянув на маркер на карте, я обнаружил, что сама Джена ушла недалеко. Отойдя от двери с работающим экраном, я двинулся дальше и вскоре добрался до помещения, в котором находилась Шепард. Она заперла дверь, но не особо усердно, так что у меня ушло всего тридцать секунд, чтобы взломать код. Комната оказалась каким-то офисом, и, войдя, я сразу же увидел ее – она стояла перед узким окном и, вцепившись в раму и чуть перегнувшись через подоконник, делала один за другим тяжелые судорожные вдохи, все ее тело было напряжено до предела.

– Джена, – позвал я, и она удивленно обернулась, будто даже не слышала, как я вошел. Она открыла рот, очевидно собираясь что-то сказать, но вместо этого сжала губы и нервно посмотрела на меня, ожидая объяснений. Я видел, как она снова и снова стискивает кулаки, а затем опять расслабляет пальцы.

– СУЗИ сообщила мне о… – я не сумел сказал «о твоей матери». Каким-то образом это казалось неправильным, учитывая, что сделала эта женщина. – Ну, ты поняла.

– Я не могу встретиться с ней, – быстро произнесла Джена, и ее голос звучал хрипло. – Не могу, не могу смотреть на нее. Я знаю, что прошло больше двадцати лет, но… то, что она… Я не могу снова смотреть на нее. Я просто… я…

Я видел, как паника поднимается в ней. Приблизившись в несколько шагов, я заключил ее в объятия, и она уткнулась лицом мне в плечо. Ее пальцы впились мне в спину, а на шее я ощущал ее горячее учащенное дыхание.

– Все в порядке, – прошептал я, не будучи уверенным в истинности своих же слов. – Все будет хорошо.

Я провел ладонью по ее затылку, касаясь пальцами коротких волосков, и нашел наконец две чувствительные точки за ее ушами. Осторожно массируя их, я почувствовал, как расслабились мышцы ее рук, хотя она и продолжала цепляться за меня.

– Ничего не в порядке, – так же тихо возразила она. – Это… я не знаю, что это. Мне бы следовало послать ее к черту, однако я не могу даже встретиться с ней лицом к лицу. Но если я не сделаю этого, то… то буду просто знать, что она жива и располагает сведениями обо мне, и… о, боже, я просто…

– Тебе известно, почему она здесь? Она говорила что-нибудь о том, почему оказалась здесь именно сейчас?

Не разрывая объятий, Джена отрицательно покачала головой.

– Я понятия не имею, – пробормотала она. – Может быть, она здесь живет, может быть, она узнала меня спустя все эти годы. Я, черт побери, не знаю. Я не знаю, чего она хочет, и… – Джена замолчала и отступила назад, проведя руками по волосам. – Я имею в виду… Я уверена, что из этого не выйдет ничего хорошего. Она делает это не потому, что раскаивается в своих поступках, нет. Она никогда не была добра ко мне просто так – таким образом она либо заглаживала свою вину, либо старалась заставить меня что-то сделать.

Я смотрел на нее, видя боль в ее ярких глазах, и не знал, в моих ли силах помочь. Порой лучшее, что ты можешь предпринять – это молчать и слушать.

– И знаешь, – продолжила Джена немного погодя, – я пыталась убедить себя, что, возможно, она и в самом деле сожалела, в самом деле хотела загладить свою вину, но как только эта мысль приходит мне в голову, я вспоминаю, что, когда другие дети сидели на уроках в школе, я пыталась не дать ей умереть от передозировки, а ей было совершенно наплевать. Она здесь не потому, что когда-то заботилась обо мне – это никогда не было правдой, не по-настоящему, не так, как полагается заботиться о собственном ребенке. Она… с ней было что-то не так. Но тогда… тогда я просто не знала об этом.

Джена сосредоточилась на своих руках, снова и снова растирая старый шрам на ладони, словно таким образом могла стереть и стоящую за ним историю. Вместо того чтобы разнять ее руки, я накрыл их своими, успокаивая, но недостаточно, чтобы унять дрожь.

– Что заставило тебя уйти? – неуверенно спросил я, надеясь, что она посмотрит мне в глаза. – Что случилось?

Даже задавая эти вопросы, я понимал, что вовсе не хочу слышать ответ. Я не хотел знать, что могло быть хуже того, через что Джена прошла в юности. Я не хотел, чтобы воображение рисовало в уме эту картину, не хотел, чтобы она произносила это вслух, тем самым подтвердив мои опасения. Она никогда прежде не говорила о том, о чем рассказывала сейчас.

– Я… я не уходила, – сказала она тихо, стыдливо, одним своим голосом разбивая мне сердце. – Я убегала и прежде, но всегда возвращалась. Я полагала, что даже если она и ненавидит меня, то все равно нуждается во мне, понимаешь? А потом… я не помню, что произошло. Не в деталях. Она везла меня в школу, не знаю, почему, и… должно быть, у нее случился какой-то нервный срыв, потому что она вдруг начала кричать на меня. Она говорила ужасные вещи, а я… я помню, что пыталась заставить ее остановиться, хотя бы притормозить, но она… черт, я не знаю, о чем она думала.

Джена стиснула зубы, ее губы превратились в тонкую бледную линию, будто она не хотела запачкать окружающий нас воздух этими словами.

– Джена, – произнес я, нежно поглаживая ее запястье, – что она сделала?

– Она вытолкнула меня, – ответила она просто и подняла голову, встречаясь со мной взглядом, будто призывая попробовать объяснить это. – Она пихнула меня вбок, а потом резко повернула. Замок на двери был сломан, так что я просто… вывалилась из машины и покатилась по дороге, а когда сумела подняться, увидела, что она даже не остановилась. И… я больше никогда не видела ее. Мне было восемь, Кайден. Восемь. Насколько чокнутым нужно быть, чтобы так поступить с ребенком? Да она могла убить меня, и ее совершенно это не волновало! Вероятно, она подумала что-то вроде «Одной проблемой меньше» и забыла обо мне.

Мне казалось, я видел, как это произошло, ее глазами. Джена смотрела на меня – бледная, обессиленная, поверженная, и когда она заговорила снова, ее голос звучал смиренно, словно она ничего другого и не ожидала.

– Так что… нет, – произнесла она, – я не уходила. Это она вышвырнула меня.

– Я… – я запнулся. Руки сводило от ярости. Я тоже вырос на Земле. Когда ей было восемь, мне было десять, и я на самом деле наслаждался жизнью. Я не знал, что такие вещи могут происходить, тем более с кем-то, кто младше меня, с кем-то, кого я однажды полюблю. Прежде, когда Джена упоминала свое прошлое, она пожимала плечами и говорила, что такие, как она, становятся сильными, проходя огонь, воду и медные трубы, а не наслаждаясь комфортом. Но я не знал, не думал, что реальность окажется настолько… уродливой. – Это просто… ужасно.

– Я ведь говорила тебе, не так ли? – резко бросила она и, выдернув свои руки из моих, скрестила их на груди, словно вдруг готовясь защищаться. – Я говорила тебе, что она была ненормальной. Так что… я просто решила, что она умерла. Так было проще. Но теперь… – Джена беспомощно пожала плечами.

– Теперь она вернулась, – медленно закончил за нее я, – и ты не уверена, что лучше: встретиться с ней или продолжать верить в ее смерть.

Джена закусила нижнюю губу и кивнула.

– Я понятия не имею, как мне следует поступить. Я не хочу ее видеть, не хочу, чтобы она знала о том, что я жива, но она знает, и она здесь… Я не уверена, что смогу просто проигнорировать это.

– Чего ты боишься? – спросил я и, заметив, что Джена собирается запротестовать, быстро продолжил: – Джена, ты была ребенком. Это нормально, что ты боялась ее, даже что ты до сих пор боишься ее. Подобные вещи так просто не забываются, и неважно, что это нелогично и не имеет смысла.

– Я… – Джена тяжело вздохнула, – я не знаю, чего боюсь. Кажется, что всего. Всего того, что я пережила из-за нее. Боюсь, что она докажет мою правоту, боюсь снова оказаться лицом к лицу с теми чувствами. Я не знаю… не знаю. – Она измученно посмотрела на меня, очевидно, не в состоянии решиться на что-либо. – Что мне делать?

В обычной ситуации на подобный вопрос я бы ответил, что это должно быть ее решение, и что никто не примет его за нее, но в этот раз все было иначе. Сейчас я смотрел на нее, вспоминая о том, кто она, что пережила, и что еще ожидает ее впереди, и ясный ответ сформировался в моей голове.

– Я думаю… тебе следует встретиться с ней. По крайней мере, один раз. Вовсе не обязательно это будет радостное воссоединение, ты даже не обязана вести себя вежливо с ней. Теперь ты самая властная женщина в галактике, и она не сможет игнорировать это и уж точно не отнимет этого у тебя. Я считаю, тебе надо с ней встретиться, просто для того, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать, что, несмотря на то, что она сделала, несмотря ни на что, ты выжила и преуспела, и сейчас ты сильнее, чем когда-либо прежде. Я думаю… я думаю, тебе нужно сделать именно это.

Джена медленно кивнула, будто хотела согласиться, но что-то внутри мешало ей.

– Я просто… я не знаю, в чем дело, но не могу избавиться от мысли, что я сама во всем виновата, что я сделала что-то не то, что что-то не так со мной. – Я уже открыл рот, собираясь возразить, но она подняла руку, прося меня выслушать. – Я знаю, что это бред, я была лишь ребенком, но это знание не меняет того, как я чувствую. Я никогда… я так и не смогла справиться со всем этим. Я просто запретила себе думать об этом, потому что не хотела признавать, что все это случилось на самом деле. Но это мое прошлое. И видя ее теперь, я снова вспомнила, как начинала свою жизнь. Как мусор. И как бы сильно я ни старалась, как бы далеко ни бежала, я не могу сбежать от этого.

– Но… – я понятия не имел, что сказать. – Ты… ты намного выше всего этого, Джена. Ты выше всего, что с тобой случилось, и это целиком твоя заслуга. Несмотря ни на что, ты все еще здесь, все еще жива. Черт, сегодня мы спасли целую колонию от полного уничтожения, и все это благодаря тебе. Ты не можешь забывать об этом. Что бы ни случилось с тобой в прошлом, ты не можешь забывать о том, кем являешься сейчас, двадцать лет спустя – ты сильная, могущественная и чертовски самоуверенная. Ты никому не позволяешь становиться у тебя на пути или указывать, что тебе делать. И… есть еще кое-что. Помимо всего прочего, ты добра. Мир никогда не был добр к тебе, но ты готова делиться теплом. В тебе так много сострадания, и пусть ты стараешься спрятать эту свою сторону, я все равно вижу ее. И ты, Джена, ты можешь сделать это.

Я заключил в ладони ее лицо, приподнимая его, заставляя ее посмотреть на меня, хотя и знал, что увижу в ее глазах: боль, желание отринуть все, сказанное мною, и вновь спрятаться в свою раковину. Но я не собирался позволять этому произойти.

– Ты решаешь, чему случиться, – сказал я медленно, стараясь донести до нее свои мысли. – Ты управляешь своей жизнью. Чего ты хочешь?

Джена закрыла глаза, и ее лицо приобрело практически умиротворенное выражение.

– Я хочу… запаковать ту комнату в силовое поле и отправить на ближайшую звезду, чтобы мне никогда больше не пришлось смотреть на нее, думать о ней, – сказала она печально и открыла глаза, и я понял, что это была холодная истина безо всяких прикрас. – Но поскольку я не могу этого сделать, я… я просто не хочу, чтобы она была в моей жизни – вот и все, в чем я уверена. Я не хочу что-то исправлять, не хочу даже пытаться. Она не достойна этого. А я… – Джена судорожно вздохнула, очевидно придя к какому-то решению, – я заслуживаю лучшего.

– Конечно, заслуживаешь, – подтвердил я, запуская пальцы в ее волосы, и, притянув ее ближе, поцеловал в висок. – Ты не обязана включать ее в свою жизнь, не должна даже встречаться с ней после сегодняшнего дня.

– Но ты все равно считаешь, что мне следует поговорить с ней, – прошептала она, но теперь ее голос звучал гораздо увереннее.

– Да. Даже если ты просто войдешь в то помещение и велишь ей убираться к черту. Ты должна сама убедиться, что она больше не может причинить тебе боль.

– Ты… прав, – Джена горько усмехнулась и, отступив, снова провела пальцами по волосам. – Я знаю, что ты прав. Ты, черт возьми, всегда прав.

Она вздохнула и со всей искренностью, на которую только была способна, посмотрела мне в глаза. И на это мгновение она была не всеми покинутым, несчастным ребенком, не хладнокровной коммандос. Она была просто Дженой – прекрасной, упрямой, добросердечной, сводящей с ума и невероятной женщиной, которую я полюбил.

А в следующий момент она шагнула ко мне, притянула мое лицо к своему и страстно поцеловала.

– Спасибо, – прошептала она, касаясь губами моих губ. – Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – ответил я, вдыхая ее запах и снова поражаясь тому, как череда бед и несчастий длиною в жизнь привела ее ко мне, в мои объятия в этот самый момент.

Я открыл дверь, и Джена глубоко вздохнула, позволяя кислороду наполнить все ее тело, отчего она вдруг показалась выше, сильнее, окутываясь узнаваемой аурой, присущей только коммандеру Шепард. Голосом, не терпящим возражений, она велела мне ждать ее на «Нормандии» и уверенно направилась к комнате для допросов.

************

Шепард

На пути к кораблю я ощущала необычную легкость, как будто сняла тяжелую броню после долгой миссии – казалось, еще чуть-чуть, и я воспарю над землей. Странное чувство. Я не сделала ничего особенного, но шагая к «Нормандии», чувствовала себя так, словно вышла из тюрьмы.

Я увиделась со своей матерью. Я распахнула дверь с самоуверенностью победителя, которым и являлась, и ожидала, что, глянув на нее, преисполнюсь гнева, захочу наорать на нее, обвинить в том, что она была порождением зла, но вместо этого я смотрела на седину в ее волосах, глубокие морщины на лице и ощущала лишь жалость. Ее темные пустые глаза свидетельствовали о тяжелой жизни, полной мучений, причиненных, как ею самой, так и другими. Неосознанно я заметила, что их цвет лишь немногим темнее моих.

Мы поговорили, но на этот раз все шло по-моему. Я больше не была ее сиделкой, я даже не была ее дочерью, я являлась самостоятельной женщиной, и я заслужила, чтобы с моим мнением считались. Конечно же, она попыталась добиться моего расположения, делала вид, что не совершила ничего дурного, не заставляла меня уйти, но я видела старые следы на внутренней стороне ее локтей и слышала ложь в ее голосе, когда она убеждала, что искала меня. Ее слова ничего не значили для меня.

Я слушала ее и чувствовала жалость. Жалость и отвращение от того, что когда-то была привязана к ней. Всю жизнь я верила, что виновата в том, какой ненормальной она была. Мне казалось, что я была самым плохим в мире ребенком, потому что всей моей любви к ней оказалось недостаточно. Но это не имело ко мне никакого отношения. Она всегда была такой, а мое появление только вытащило все это на поверхность.

Она твердила, что ни в чем не виновата: ни в том, что сейчас ей некуда было податься, ни в том, как прошла ее жизнь, ни в том, что она сотворила со мной. За последние двадцать лет все, что она сделала – это убедила себя в собственной невиновности. Жертва обстоятельств, жестокого города, породившего нас обеих. Возможно, отчасти это являлось истиной, но мне было все равно.