Текст книги "Свежий ветер (СИ)"

Автор книги: LockNRoll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 65 страниц)

Слухи поползли с самого утра. Как только маршрут корабля был изменен таким образом, чтобы включить в себя краткую остановку на космической станции Ковасси, все дружно предположили, что последним дополнением к экипажу “Нормандии” окажется коммандер Шепард – герой Скайллианского блица и первая женщина, ставшая агентом N7. Даже то, что она находилась на Ковасси, само по себе являлось слухом, однако это не помешало членам команды высказывать всевозможные предположения относительно того, зачем Альянс выбрал ее для простого испытательного полета. Я видел ее в новостях шестью годами ранее, – теперь уже восемью годами – когда Шепард получала Звезду Земли, но в остальном она держалась в тени, и в ее файле не было практически ничего, к чему я мог бы получить доступ с моим уровнем допуска.

На видео Джена всегда выглядела возбужденной, словно ей с трудом удавалось оставаться на месте перед камерами, и ее постановочные фото – голова ровно, нейтральное выражение лица – были такими же. Но существовали и другие фотографии – например, та, которую я держал в руках сейчас – одна из серии любительских снимков, сделанных незадолго до нашей высадки на Иден Прайм. На том из них, что привлек мое внимание с первого взгляда, Шепард проверяла свое оружие и случайно посмотрела в объектив камеры – опасная ухмылка, которую я так хорошо знал теперь, застыла на ее лице. Даже несмотря на то, что Джена была одета в броню с эмблемой N7, она не походила на военного. Она выглядела, как наемница: ее темные волосы были выбриты по бокам, а осветленные пряди оставленной по центру полосы напоминали полотно пилы. Ее высокие скулы, точеные, в чем-то кошачьи, черты лица и темные глаза сделали бы ее откровенно красивой, если бы не постоянно нахмуренные брови и скривленные полные губы.

Помнится, впервые увидев это фото, я подумал, что нет ничего удивительного в том, что люди боятся ее. Сейчас же, глядя на то же самое лицо, я не мог думать ни о чем другом, кроме того, как словно облака расступались над ее головой, стоило ей лишь улыбнуться, и как это дарило мне чувство, будто бы мы разделяли какую-то личную шутку, которую не дано понять никому другому. Я до сих пор помнил то удивительное ощущение, пронзившее мое тело, когда она впервые рассмеялась над чем-то, сказанным мной; тогда я заметил форму ее глаз, овал лица, изгиб губ, и меня поразила мысль о том, насколько чертовски красивой она была. Я все еще помнил каждую мелочь долгого, медленного пути, в конце которого я осознал, что люблю эту женщину, бывшую моим командиром.

Но, располагая лишь информацией из ее файла, невозможно было узнать всего этого. После изучения ее досье она представала перед вами, как длинный список очень высоких достижений.

Чтобы просто получить приглашение в N-училище, не говоря уже о достижении звания N7, вы должны были быть хороши, и все прекрасно знали, насколько хороша Шепард. Примерно за год до Иден Прайма я служил на корабле вместе с человеком, только что вернувшимся с задания, разворачивавшегося так плохо, что вызвали ее. Он рассказывал мне о том, как она буквально летала по полю боя и, практически не замедляясь, убивала всех на своем пути, нанося эффективные жестокие удары, которые никто не смог бы повторить. Шепард обладала жаждой сражения, данной лишь немногим, и ее поистине пугающая репутация смягчалась лишь тем, что она отчитывалась перед всеми уважаемым капитаном Андерсоном. Ее даже называли его протеже, что неудивительно: Шепард стала раскрываться, лишь попав под его командование; это он превратил ее из неукротимой силы природы в элитного бойца. Я пролистал файл дальше в поисках оценки ее способностей, составленной за несколько лет до того, как она была выбрана Спектром. Среди прочего я обнаружил там следующие записи: «Меткость и владение оружием безупречны от природы», «Шепард превосходит остальных во всех областях», «Один из величайших военных активов человечества», «Представлена к немедленному повышению». Да, даже тогда все знали, насколько она хороша.

Я помню, как Джокер без умолку болтал обо всем, что он о ней слышал – о том, что кто-то считал ее холодной стервой, кто-то был обязан ей своей жизнью, а многие просто говорили, что она одна подтверждала все немыслимые, фантастические россказни о бойцах N7. Кроме, как замечал Джокер, слуха о том, что они пьют кровь своих жертв, чтобы заполучить их силу – это все же оказалось только слухом.

Я просмотрел информацию, которую “Цербер” собрал на первый полет “Нормандии”; у них имелись досье на всех нас – гораздо более подробные, чем мне бы того хотелось – а также детальное описание миссии на Иден Прайм и событий, ей непосредственно предшествующих.

«Полученная от разведывательной службы информация позволяет предположить, что присутствие Шепард на борту “Нормандии” было ее личной услугой капитану Андерсону [см. список известных союзников], ради которой она прервала отпуск на берегу на Кавасси, пробыв там всего два дня [прим. отпуск был рекомендован ее командующим офицером в связи с тем, что Шепард находилась на действительной службе в течение шести месяцев подряд]. Из того, что изначально Шепард не располагала информацией о настоящей цели миссии, следует, что Андерсон имеет на нее огромное влияние. Рекомендуется по возможности ограничить их контакты».

Этого я не знал. Неудивительно, что поначалу она была такой резкой – отправиться в отпуск по приказу – это одно дело, но прервать отдых, лишь только начав привыкать к нему – это должно было быть ужасно. Я очень хорошо помню, как первый раз встретил Джену: на ее лице застыло усталое, раздраженное выражение, словно ее разбудили посреди ночи ради чего-то совершенно идиотского, что с легкостью могло бы подождать до утра.

Она оказалась ниже, чем я предполагал – ниже меня на добрых полголовы, однако я был не настолько глуп, чтобы считать, что эта разница в росте помешает ей голыми руками вырвать мой имплантат и повалить меня на землю даже раньше, чем я сумел бы воспользоваться своей биотикой.

Я полагал, что Шепард окажется такой же, как и остальные бойцы N7, с которыми мне доводилось работать ранее – превосходно знающей свое дело, жестокой и совершенно не приемлющей ошибок – так что я изо всех сил старался показать себя человеком профессиональным и следующим протоколу – кем-то, кто будет уважать ее авторитет. А затем, уже выходя из рубки вместе с Андерсоном, после того, как тот представил ее как нашего нового старпома, она обернулась и бросила мне:

– И не называйте меня «мэм», лейтенант, – это звучит странно.

Стоило ей лишь оказаться вне пределов слышимости, как Джокер разразился хохотом. Он тоже перешел на работу к “Церберу” вслед за ней. Когда я узнал об этом, то испытал противоречивые чувства: с одной стороны этот поступок привел меня в бешенство, и все же его мотивы не показались мне такими уж непостижимыми. Не так просто было оставаться в Альянсе пилоту, угробившему коммандера Шепард. Хотя, как оказалось, в этом-то он был не виноват.

Но в то же самое время меня не покидало стойкое ощущение того, что они словно устроили вечеринку, на которую меня не то что не пригласили, но о которой даже не сочли нужным сообщить. Джена умела говорить так, что создавалось впечатление, как будто вы одни в целом мире, и нет никого, с кем бы ей хотелось быть, кроме тебя. На службе она держалась так холодно и отстраненно, но стоило ей снять эту маску, как я ощущал себя самым счастливым человеком на свете – словно то, что она позволила мне или кому-то другому узнать ее с этой стороны, было огромной честью.

Поэтому когда я увидел ее снова после такого долгого перерыва, стоящую плечом к плечу с Гаррусом и чертовым церберовским биотиком, ведущую себя, как ни в чем не бывало, я почувствовал себя так, будто мне отвесили пощечину. Мне показалось, она вернулась с того света лишь для того, чтобы лично дать мне понять, что все, что я думал о ней или о нас, являлось ложью, иллюзией, а я был глупцом, поверившим, будто великую коммандер Шепард когда-либо волновало хоть что-то, не говоря уже обо мне.

Я знал так мало о том, что она делала с “Цербером”, но еще меньше я знал о том, почему.

Это все началось на Иден Прайм.

Я окинул взглядом остальные присланные мне файлы, все еще лежащие на столе. Мы только что прошли через ретранслятор в Солнечной системе, и до прибытия в Ванкувер оставалось добрых шесть часов по времени Цитадели. У меня было время, чтобы попытаться узнать интересующие меня ответы.

========== Оглядываясь назад ==========

Шепард

Земля. Я ненавидела Землю.

Уродливая сырая перенаселенная планета, о которой у меня не сохранилось ни единого хорошего воспоминания. Происходящее со мной сейчас определенно не станет исключением. Глядя в окно своей крохотной комнатки, я видела лишь туман, высокие серые здания и дождь.

Они построили корабль, на котором я облетела полгалактики, но так и не смогли придумать, как взять под контроль этот чертов дождь.

Я не была здесь… сколько? тринадцать лет? Если включить в это время два года, потерянных в церберовской лаборатории, получалось, что я не ступала на поверхность родной планеты почти полжизни. И не скучала по ней ни капельки.

Весь мой опыт свидетельствовал о том, что Земля была местом, где процветала жадность, где сильные эксплуатировали слабых, заходя в своей жестокости так далеко, что бедняки всю жизнь кочевали от одного рабовладельца к другому, даже не мечтая о лучшей жизни. Огромное, вселяющее трепет здание Альянса, в котором я сейчас находилась, казалось мне гигантским средним пальцем, возвышающимся над всеми этими несчастными, пытающимися выжить день за днем на глазах равнодушных власть предержащих. Они утверждали, что Земля – яркий пример экспансии человечества, тогда как в действительности, после того, как все ресурсы и средний класс населения перебрались в отдаленные колонии, на Цитадель, куда угодно, на этой планете остались лишь те, кто был слишком беден, чтобы позволить себе билет, и те, кто был столь богат, что вся Земля являлась их игровой площадкой. Не мне судить их – я и сама убралась отсюда при первой же возможности, и я никогда не оглядывалась назад… до этого момента.

А теперь меня снова заперли здесь. Только на этот раз снаружи кольцом толпились репортеры в надежде хоть мельком увидеть героя, умудрившегося так облажаться.

Поделом им. Я никогда не была героем, я всего лишь чертовски меткий стрелок, которому повезло в жизни. Сейчас же меня затянуло в центр политического шторма, батарианцы требовали голову коммандера Шепард, а Альянс оставался глух к моим мольбам. Вглядываясь в пятерку крохотных чернильных воробьев, пересекавших внутреннюю сторону моего запястья, я спрашивала себя, как меня угораздило снова оказаться здесь после всего того, что я сделала.

Дойдя до кровати в углу и подхватив лежащий на столе планшет, я завалилась на простыни и, щелкнув маленьким выключателем сбоку, поморщилась от залившего экран яркого света.

Так как меня лишили звания «до выяснения обстоятельств», то и доступа к файлам Альянса у меня не было. Они забрали даже мои гребаные жетоны. У меня не осталось ничего, кроме этого планшета, однако перед тем, как мы посадили «Нормандию СР-2» посреди штаб-квартиры Альянса, и я сдалась, СУЗИ успела скопировать на него часть базы данных «Цербера». Вспомнив об этом, я довольно ухмыльнулась: выйдя из корабля, я обнаружила несколько лазерных точек, танцующих у меня промеж глаз, но прежде чем у меня появился шанс объяснить, что мое появление добровольно, сержант с мозгами в голове скомандовал отбой. Он объяснил своим подчиненным, что я – коммандер Шепард, и если бы я не желала сотрудничать, то несколько солдат однозначно не смогли бы меня заставить.

Мне сказали, что будут держать меня в охраняемом помещении в штаб-квартире Альянса – разумеется, не как заключенного, но как гостью – до тех пор, пока не соберут достаточно материалов, чтобы устроить суд, где я смогла бы ответить за свои преступления, совершенные в батарианском космическом пространстве. Вся процедура могла занять месяцы, но этого времени у нас не было.

И сейчас, лежа на кровати в своей камере – ох, простите, комнате – с верным планшетом в руке, я пыталась понять, как же из работавшего в одиночку бойца спецназа, известного своим умением выполнять невозможное, я превратилась в церберовского оперативника, ответственного за убийство сотен тысяч гражданских. Я вообще с трудом представляла себе это число.

Я не знала, как дошло до этого, зато точно знала, когда все это началось.

Это случилось не тогда, когда я порвала с «Красными», начала службу в Альянсе, получила первую медаль, а потом «Звезду Земли», даже не тогда, когда повстречалась с Андерсоном. Точкой отсчета стала миссия на Иден Прайме и протеанский маяк, лишивший меня возможности повернуть назад.

И Кейден.

От одного лишь упоминания его имени мне казалось, что ледяные пальцы сдавливали горло, и что-то сжималось внутри до тех пор, пока голова не начинала кружиться от противоречивых эмоций. «Это нечестно, – думала я, – ведь у него была фора в два года, чтобы суметь оставить позади то, что случилось между нами. Держу пари, он не сидел без дела, оплакивая меня».

Мои пальцы порхали над экраном маленького прибора, пролистывая фотографии, видеозаписи, старые отчеты до тех пор, пока я не нашла тот из них, который относился к самой первой миссии, изменившей все. Сначала я увидела имена: Шепард, Аленко, Уильямс, Дженкинс (погиб в бою).

Я провела на борту всего несколько дней и уже успела потерять солдата. Он был слишком энергичным, слишком молодым, а я замешкалась на долю секунды.

На моих глазах погибло множество бойцов, но большинство из них не были ни в моем взводе, ни под моим командованием, а даже если и были, то, по крайней мере, им приходилось участвовать в боях и раньше, и случившееся стало результатом их собственных ошибок. Дженкинс же являлся одним из самых зеленых новичков, каких мне только доводилось видеть со времен тренировочной базы. Ему нечего было делать среди членов группы высадки, но мы шли практически вслепую – я и понятия не имела, что ожидает нас впереди. Он просто хотел защитить свой дом. Глупо. Мне не следовало позволять ему идти с нами.

Этот момент навсегда запечатлелся в моей памяти: увидев, как он упал, я на некоторое время отвлеклась, уничтожив оставшихся дронов, а затем потратила еще несколько мгновений, целясь в сторону деревьев в поисках других возможных источников опасности. Следующее, что я помню – это Кейден, склонившийся над телом Дженкинса и сообщающий мне, что он мертв. Моя первая потеря члена экипажа «Нормандии». В течение нескольких долгих тяжелых мгновений лейтенант смотрел на меня, безмолвно спрашивая, что делать, и внезапно моя уверенность в себе, мое самомнение и даже большой жирный логотип N7 на груди показались мне совершенно бессмысленными, потому что я ничего не могла сделать.

Однако я колебалась лишь доли секунды, а затем, взяв себя в руки, связалась с «Нормандией» и, обрисовав сложившуюся ситуацию, дала команду оставить тело на месте до тех пор, пока у нас не появится возможность забрать его. Кейден кивнул, очевидно, удовлетворенный моим решением, и мы двинулись дальше, но мне все никак не удавалось выкинуть из головы образ пустых глаз Дженкинса, безучастно глядящих с его большого глупого лица. Это не должно было волновать меня.

Я слышала сплетни и знала, что люди думали обо мне, еще даже до того, как стала Спектром. Мне было известно, что в некоторых кругах меня считали едва ли не легендой – это никогда меня не заботило, потому что я на самом деле была лучше, чем кто-либо из тех, с кем мне доводилось работать, по крайней мере, лучше в том, что я делала. Еще до того, как Андерсон подтвердил это, я знала, что если когда-нибудь встанет вопрос о выборе Спектра из числа людей, то я буду одним из самых вероятных кандидатов. Я точно знала, насколько хороша.

Но оступаясь, я остро чувствовала это. В такие моменты мне казалось, что страховочная сетка подо мной исчезала, особенно, если приведшее к плачевным последствиям решение принадлежало мне. Мои подчиненные всегда смотрели на меня, ожидая приказа, объяснения – чего угодно, что уняло бы их тревогу и уверило в том, что да, все находилось под контролем. Именно таким взглядом одарил меня Кейден, словно говоря, что, еще не зная меня, он мне уже доверял.

Однако я не была каким-то сверхчеловеком – по крайней мере, тогда. Я лишь хорошо выполняла свою работу и всегда действовала в одиночку. Чем быстрее я получала очередной ранг, тем очевиднее для меня становилось, что уверенность, исходившая от старших по званию, не давалась им свыше как приложение к медалям на груди. С годами они лишь учились все лучше и лучше изображать ее – просто сжимать зубы и продолжать делать свое дело, ожидая того же и от других.

Я с непоколебимой твердостью встречала орды врагов, стоящие между мной и моей целью, я убивала без жалости и сомнений, не паниковала даже тогда, когда до взрыва обезвреживаемой мною бомбы оставались считанные секунды. Но я не могла спокойно смотреть на гибель члена моего отряда и не думать о том, что облажалась. Тот факт, что миссия на Иден Прайме была моим шансом доказать, что я достойна стать Спектром, лишь все усложнял.

Наконец-то меня заметили и оценили за выдающиеся способности, но что, если только этого было недостаточно?

Что, если я была недостаточно хороша?

Интересно, когда это начало беспокоить меня? Прежде я за собой такого не замечала. Кроме того, дальше становилось лишь хуже.

Иногда мне все еще слышался голос Эшли – то, как он надломился в тот момент, когда она поняла, что умрет, когда сказала мне, что ни о чем не жалеет. Жуткая тишина на другом конце линии связи была мне ответом, а я все кричала и кричала, приказывая ей явиться на условленное место встречи. Я была так уверена, что сумею спасти их обоих, если только потороплюсь.

Мое «знакомство» с маяком тоже не прошло бесследно. Правда позже мне рассказывали, что куда страшнее для Аленко и Уильямс оказалось ожидание прибытия «Нормандии», проведенное в гаданиях очнусь ли я когда-нибудь или нет.

Поразительно, сколько всего происходит вокруг тебя, когда ты находишься без сознания. Сгибая и разгибая пальцы правой руки, я удивлялась тому, как одновременно она была моей и совершенно чужой. «Цербер» проделал отличную работу – узнать о том, что в костяшки моих пальцев теперь добавлен металл, можно было, лишь оказавшись на принимающей стороне моего удара, способного раздробить челюсть.

Я пролистала свой отчет по той миссии, написанный сухим безэмоциональным языком. Со стороны казалось, что я и в самом деле знала, о чем писала, но это неправда – я едва помнила, что вообще произошло.

Я помнила, как оттолкнула Кейдена, хотя и до сих пор не понимала, почему сделала это. Он мог бы стать человеком, активировавшим маяк. Артефакт мог бы уничтожить его разум, или же это ему пришлось бы спасать галактику, руководствуясь лишь картинками в голове. Но я приняла удар на себя, и не было больше ничего, кроме тупой пульсирующей боли в голове, ставшей невероятно острой, стоило мне только открыть глаза и увидеть ослепительно яркий свет медицинского отсека.

************

Свет причинял боль, разливающуюся по всему телу. Я зажмурилась, стараясь избежать удара по нервным окончаниям, но слишком поздно – болезненный укол пронзил основание черепа, заставив поморщиться. Неподалеку от меня что-то шевелилось, и два тихих голоса разговаривали о чем-то, но я никак не могла разобрать слова.

Перед моими закрытыми глазами проносились какие-то изображения, картины, которых я не узнавала, но каким-то образом они казались мне… знакомыми, словно окончание сна. Весьма неприятного сна.

Разговор стих, однако гул работающих двигателей корабля оставался достаточно громким. Я не могла вспомнить, что это был за корабль, и что вообще случилось, однако отсутствие наручников на запястьях внушало оптимизм.

Постепенно гул отступил на задний план, пульсирующая боль притупилась и в голове немного прояснилось. Я снова открыла глаза и на этот раз увидела полузнакомое лицо доктора; ее рука с пустым шприцом замерла у капельницы. Проследив за тем, куда тянулась пластиковая трубочка, я обнаружила иглу, воткнутую в мою руку.

В сопровождении скрежета статики неясные картины вновь промчались перед глазами, и к горлу подступила волна тошноты. Возможно, все дело было лишь в капельнице.

Я повернула голову туда, где свет казался мне менее ярким, и встретилась взглядом с темными, цвета виски, глазами под широкими, беспокойно нахмуренными бровями. «Удалой идеальный солдат Альянса», всплыло в памяти. Биотик. Аленко. Мгновенно я вспомнила, что случилось, и поняла, где нахожусь. Рот лейтенанта приоткрылся, будто он собирался что-то сказать, однако так и не произнес ни слова.

– Коммандер? – позвала доктор. Ее звали Чаквас, теперь я вспомнила имя. Повернувшись к ней, я попыталась приподняться, опираясь на локти и игнорируя пульсирующую боль, которая переместилась в область между глаз. – Вы заставили нас поволноваться. Как самочувствие?

Несколько мгновений я наблюдала за тем, как прозрачная жидкость по пластиковой трубочке текла в мою вену; согревающая смесь болеутоляющего и стимуляторов расслабляла.

– Дерьмово, – хрипло ответила я. Все-таки сев, я потерла лоб свободной рукой. – Как долго я была в отключке?

– Более пятнадцати часов, – сообщила доктор Чаквас спокойно. В удивлении я резко повернула голову, и боль сразу же усилилась, оставаясь, однако, терпимой.

– Пятнадцать часов? Какого черта произошло?

– Это была моя вина, – быстро ответил Аленко, словно он репетировал эти слова. – Я подошел слишком близко, у маяка оказалось нечто вроде… защитного механизма – какое-то силовое поле. Вам пришлось… э… оттолкнуть меня. А затем вы и сами попались.

Маяк. Маяк я помнила. Как помнила и то, что толкнула лейтенанта на землю, а затем с приливом адреналина пришло понимание, что меня тащит сила слишком могущественная, чтобы ей сопротивляться. Я всегда спасала чужие задницы.

Видение снова вспыхнуло перед глазами, отозвавшись уколом боли. Мне казалось, что теперь в моей голове хранилась коробка с сотнями таких картинок, которые боролись друг с другом за возможность вырваться на свободу, но, всплыв на поверхность, начинали беспорядочно метаться. Это ощущение было… тревожным.

– Все произошло очень быстро, – сказала я наконец, потирая лоб и стараясь не глядеть на окружающий меня яркий свет. – У нас не было никакой информации об этой штуковине, мы не могли знать, что произойдет.

Подняв глаза на Аленко, я заметила покидающую его лицо облегченную улыбку. Он думал, я устрою ему выволочку за случившееся? Конечно, я злилась, что мне пришлось принять на себя удар, вызванный его действиями, однако его вины в том, что ему и в голову не пришло, что мертвый артефакт может направить чертов захватывающий луч на подошедшего слишком близко, определенно не было. Кроме того, лейтенанта никак нельзя было назвать безрассудным, так что я решила оставить это и спросила:

– Мы знаем, что этот маяк сделал?

Он отрицательно покачал головой.

– Мы не уверены даже в том, что именно Аленко его активировал, – ответила за него Чаквас, – не говоря уже о том, что он сделал с вами. – С этими словами, доктор взяла маленький фонарик и приподняла мой подбородок. Свет, направленный в глаза, обжигал; в ослепительной белизне я снова видела картинки, которые мой разум был не в состоянии понять, и от осознания этого внутренности сжались в тревожном предчувствии. Следя за движением моих глаз, доктор продолжила: – Пока вы находились в бессознательном состоянии, я провела несколько тестов и обнаружила довольно необычную мозговую активность. Если бы сейчас вы не были в порядке, – свет фонарика наконец-то потух, и я зажмурилась, – я бы сказала, что мы имеем дело с серьезной психологической травмой.

При этих словах я едва не рассмеялась. Мысль о том, что после всего виденного мной я вообще могу быть травмирована, показалась мне смехотворной.

– Я также обнаружила признаки активных сновидений или галлюцинаций, – продолжала Чаквас. – Вы помните что-нибудь в этом роде? Вполне возможно, что маяк пытался передать какую-то информацию – мы ведь так и не узнали о его назначении.

– Может быть… – начала я, остро осознавая, насколько глупо буду выглядеть, если окажется, что мои видения – лишь результат мигрени и кошмарного сна. – Какие-то изображения периодически мелькают в голове. Одни и те же снова и снова, словно кинокадры.

– Изображения чего? – спросил Аленко; его низкий голос не резал мой обостренный головной болью слух, чего нельзя было сказать о голосе доктора Чаквас. – Что-то связанное с маяком? Протеане?

– Понятия не имею, однако могу точно сказать, что ни одно из них нельзя назвать приятным. Я вижу… смерть, руины городов, но ничего не узнаю. Кажется, ничто не имеет смысла, словно зашифрованный сигнал. Хотя, возможно, это сообщение просто предназначалось не для меня. – Неожиданно мне в голову пришла мысль, которой я не замедлила поделиться: – Если эти картинки – результат воздействия маяка, то, может быть, это Сарен активировал его для себя – под свой турианский мозг, и поэтому я ничего не могу понять. Ну, или что-то в этом роде.

Почувствовав себя глупо из-за того, что придаю столько значения какому-то видению, я безразлично пожала плечами и добавила:

– Черт, я не знаю, как это идиотская штуковина работает. Мы хотя бы подняли ее на борт?

– Вы, должно быть, не помните, – начал Аленко. – Маяк продержал вас в воздухе несколько секунд, а потом просто… взорвался.

– Взорвался, – повторила я безэмоционально.

– Да. Рванула верхушка, прихватив с собой и полмаяка, так что сейчас он по нашим оценкам практически бесполезен. Но мы все равно забрали то, что от него осталось.

– Чудно, – пробормотала я, закипая от ярости. По крайней мере, обширная травма головы давала мне предлог не церемониться. – Результаты моего первого дня на корабле: мертвый Спектр и взорванный к чертям бесценный артефакт. Что дальше?

Чаквас собралась что-то ответить, но в этот момент открылась дверь, и я услышала приближение знакомых шагов.

– Капитан Андерсон, здравствуйте, – поприветствовала его доктор.

Насколько это вообще было возможно, я постаралась принять более подобающее для беседы со старшим по званию положение, однако мой желудок выбрал именно этот момент, чтобы громко заурчать от голода. Решив, что если и существует на свете командующий офицер, которого не волнует, отдаю я ему честь или нет, то это Андерсон, я успокоилась.

– Ну и как себя чувствует наш старпом? – поинтересовался капитан обыденным голосом, хотя от моего внимания не ускользнуло то, как его глаза осмотрели все эти машины, подсчитывающие каждый мой вдох, каждый удар сердца на случай, если вдруг что-то пойдет не так.

– Похоже, что ей удалось отделаться небольшой головной болью, – ответила Чаквас. – Ей очень повезло.

– Небольшой? – пробормотала я с возмущением, потирая болезненную точку, вновь сместившуюся к основанию черепа.

– Рад слышать, – произнес капитан, а затем повернулся ко мне. – Шепард, мне нужно с тобой поговорить, причем еще до того, как мы прибудем на Цитадель.

Поведя рукой, я показала, что в ближайшее время точно никуда не денусь, и Чаквас послушно направилась к двери в свой кабинет. Четко отсалютовав, Аленко тоже покинул медицинский отсек, бросив на меня напоследок взгляд через плечо.

«Я найду его позже», – решила я, с проворством, пришедшим с практикой, вынув иглу капельницы из руки. Судя по виду лейтенанта, ему не помешает еще раз обсудить случившееся.

Я рассказала Андерсону то, что утаила от остальных двоих – все, что смогла поведать о картинках, вспыхивающих в моем разуме. Я знала, что он поверит мне – капитан всегда давал мне возможность доказать свои слова, объяснить свои действия. Он первым выделил меня из толпы и сказал, что я особенная, так что лучше бы мне вести себя соответственно и использовать свои способности должным образом. Я была настроена провести предписанный мне срок, словно наказанный ребенок, упрямо не признающий своей вины. Именно он сделал так, что это время не прошло впустую. Он являлся причиной того, что я все еще служила Альянсу – уже спустя год после того, как могла бы уйти. Многое изменилось за минувшие десять лет.

– Что ты думаешь об отряде, с которым была на поверхности? – спросил он наконец, после того, как я отчиталась настолько подробно, насколько могла.

– Уильямс хороша, сэр, – начала я, стараясь быть объективной и учесть то, что весь ее взвод уничтожили на ее глазах. – Если мы собираемся продолжить эту миссию, думаю, вам стоит оставить сержанта на борту. Ей и возвращаться-то некуда.

Андерсон задумчиво кивнул.

– А что насчет Аленко?

– Хорошо исполняет приказы, наблюдателен, сохраняет холодную голову в сложных ситуациях, неплохой солдат, – сказала я и вспомнила, как он взял под контроль все свои эмоции, стоило нам лишь двинуться дальше, оставив тело Дженкинса позади. – Надежный. И… возможно, я просто не привыкла работать с биотиками, сэр, но он держит свою силу на коротком поводке. Он использовал ровно столько энергии, сколько было нужно, чтобы получить необходимый результат, даже когда мы оставались без укрытия. – Это показалось мне странным. Если бы я обладала способностью искривлять пространство силой мысли, я бы использовала для этого любую возможность и наслаждалась бы подобной властью, однако Аленко не походил на человека, находящего упоение в хаосе. – Он хорош, но… кажется, будто он боится пользоваться своей биотикой. Это так их нынче обучают?

– Он L2, – произнес Андерсон таким тоном, словно поделился со мной трагичным секретом. – Их имплантаты обладают большей разрушительной силой, но нестабильны – возможно, его тревожат последствия, а может быть, дело в головных болях. Если хочешь, я заменю его на кого-нибудь более подходящего, как только мы прибудем к месту назначения.

– Да нет, – отмахнулась я. Это было необдуманное решение, однако я привыкла доверять своим инстинктам. – Оставьте его. Лучше иметь кого-то, кому требуется чуть больше времени, чтобы начать, чем кого-то, кто не знает, как остановиться. У него есть потенциал.

************

Все, что я говорила тогда, отражало мои мысли. Помню, как думала, что любого человека, способного оплакать павшего на глазах друга и вернуться в строй в течение нескольких секунд, я хотела бы видеть в числе своих соратников. Казалось, что чем выше ты взбираешься по лестнице рангов бойцов N, тем все более сумасшедшими становятся окружающие тебя люди. Полубезумные наемники, считающие убийство своего рода развлечением или же полагающие, что слабые не заслуживают спасения; бойцы с зачерствевшими сердцами, которым даже в голову не придет помочь павшему товарищу. Мне нравилось работать в одиночку, но это не означало, что я когда-либо хотела стать похожей на них. Так просто было бы вернуться к старым привычкам, превратиться в одну из тех, кого я ненавидела в «Красных».