Текст книги "Fallout: Equestria (ЛП)"

Автор книги: Kkat

сообщить о нарушении

Текущая страница: 117 (всего у книги 119 страниц)

– Ты ворвалась в святилище Найтмэр Мун! – сказала она ледяным голосом. — Даю тебе единственный шанс. Уходи. Так быстро, как тебя могут унести твои маленькие ножки.

Шокированная, я начала пятиться назад, пока не наступила копытом на грудную клетку одного из скелетов. Споткнувшись о него и кувыркнувшись назад через голову, я неуклюже приземлилась прямо напротив гниющего трупа неизвестного пегаса.

Найтмэр Мун.

Или, как я быстро сообразила, охранная система, спроектированная для её имитации.

Рэйнбоу Дэш создала Шэдоуболтов. Логично предположить, что она могла придерживаться схожих принципов и при создании внутренней охранной системы для величайшего проекта своего Министерства.

Я поднялась на копыта и, твёрдо стоя на холодном полу, с вызовом посмотрела на экраны, заполненные Найтмэр Мун.

– Я... я не собираюсь возвращаться, – объявила я.

– Ты не пройдёшь! – настаивала Найтмэр Мун. – И я убью тебя, если ты попытаешься. Возвращайся сейчас же, пока я ещё настолько щедра, чтобы дать тебе шанс!

И как именно я должна была это сделать? Она собиралась убрать щит, чтобы выпустить меня?

По левому экрану пробежали помехи, искажая правое крыло Найтмэр Мун.

Это не имело значения.

Я отвернулась от трёх экранов, осматривая комнату пристальным взглядом. Я не могла вскрыть облачный замок. Но возможно, мне и не нужно было делать это. Ведь ключ от него мог находиться где-то в комнате.

– Что ты делаешь? – требовательно спросила Найтмэр Мун.

Игнорирую тебя, подумала маленькая пони у меня в голове, когда я начала обыскивать комнату. Облачный замок, вероятно, подразумевал наличие облачного ключа. Мне нужно было найти его, пока сохраняется заклинание и пока я могу поднять его своими копытами или зубами.

На обледеневшем потолке, скользнув в стороны, открылись панели. Потолочные турели выдвинулись вниз, угрожая, но пока не целясь в меня.

– Прекрати это! – воскликнул образ Найтмэр Мун. – Другого пути внутрь нет. Не трать своё время.

Я ничего не могла с собой поделать. Моя мордочка расплылась в улыбке.

– Э, нет, он здесь, – ответила я. – Знаешь, почему я так уверена? Потому что это заставляет тебя нервничать.

Изображение на правом экране на миг исказилось помехами.

Минутку. Охранные программы не могут нервничать.

Я обернулась к экранам с широко распахнутыми глазами.

– Последний шанс, – предупредило меня лицо Найтмэр Мун, полное праведного гнева. – Уходи!

– Нет. Я останусь, – вызывающе ответила я. – Потому что под угрозой жизни хороших пони. Потому что зло, атакующее невинных, должно быть остановлено. Потому что Эквестрия заслуживает солнца...

Я шагнула к экранам, наблюдая, как волна искажения деформирует изображение Найтмэр Мун.

– Я остаюсь, потому что это моя судьба.

Я топнула ногой, хладнокровно глядя на мерцающего злобного чёрного аликорна. Заглядывая в эти драконьи глаза, словно пытаясь проникнуть взглядом за экраны, увидеть, что скрывается за фасадом.

Я набрала полную грудь воздуха и выпалила:

– И потому что ты не Найтмэр Мун.

Экраны мигнули, и изображение Найтмэр Мун исчезло, сменившись гораздо более добрым образом.

– Судьба – это то, что создаешь ты сама, – поведала мне Селестия.

Я сказала себе, что это всего лишь ещё одна подпрограмма охранной системы. Это не могла быть настоящая Селестия. Добрая Богиня преодолела смерть, вознесясь на небеса. Даже сейчас Она смотрела сверху на всех пони Эквестрии. Слушала наши молитвы. Она не могла быть... этим.

Это было не то, во что я верила.

– Прекрати эти игры, – я сплюнула в раздражении.

– Убирайся! – велел мне образ Селестии, расправив белые пернатые крылья на левый и правый экраны как демонстрацию королевского величия. – Это место не для тебя.

Я покачала головой.

– Как?

– Так же, как пришла.

Я открыла рот от удивления. Она… не знала?

– Ты разве не заметила? – до чего же бестолковая система безопасности. – Спайк прислал меня сюда. Извини, конечно, но у меня нету ещё одного дракона с собой.

Селестия на экране выглядела очень удивлённой, её губы беззвучно прошептали имя Спайка.

– Ты сожгла себя заживо? – мягким голосом спросила аликорн. Большие, лавандового цвета глаза уставились на меня с экрана.

– Кроме того он не просто послал меня, он… – Стоп, что?

Медленно, нехотя, я спросила:

– Вы ведь принцесса Селестия, да?

– Да, моя маленькая пони, – ответило величавое изображение аликорна. Полоска помех поползла по центральному экрану. – А кто... – Аликорн прервалась, чтобы в первый раз нормально осмотреть меня. – Постой. Я, кажется, знаю тебя.

– Знаете меня? – повторила я с чувством, будто земля стала уходить из-под копыт. – С чего это вы должны знать меня?

– Я наблюдаю… за столькими пони, – призналось изображение Селестии. – Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме. Но лишь до тех пор, пока это не становится совсем невыносимым...

Тюрьме? Это... О Богини.

Верила ли я вообще в происходящее? В то, что говорила с Самой Селестией? В то, что Богиня... Принцесса... была как-то заперта здесь? Почему ещё она должна была относиться к этому как к тюрьме? Но это значило...

– …но я помню, как наблюдала за тобой, – прервала мои размышления Селестия. Её слова звучали нежно, по-матерински, но в то же время тон её голоса давал понять, что я говорю с Принцессой. – Ты – Литлпип, королева красочных ругательств. Я права?

Чего?.. УУУу! Селестия знала меня... ЗА ЭТО?! Мне захотелось спрятаться. Но во всей вселенной не хватило бы места, чтобы зарыться достаточно глубоко.

– Та пони на радио говорила много хорошего о тебе, – продолжила Селестия. Упоминание о моих приукрашенных подвигах только ещё больше смутило меня.

Ну конечно же она слышала всё, что говорила Хомэйдж, да и все диджеи Пон3 до неё. Они, в конце концов, пользовались башнями П.О.П. для трансляции. Как минимум, использовали экстренную линию передач Твайлайт Спаркл. Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме.

– Ты не такая, как те пони, что стремились пробиться сквозь щит до тебя. Ты не совершала тех ужасных поступков, которые совершали они, пытаясь попасть сюда…

Я вздрогнула, сердечко маленькой пони в моей голове сжалось, когда я представила, что чувствовала Селестия, видя аликорна, который носил на своей шее череп Её Сестры, подобно какому-то талисману.

– Теперь Луна покоится с миром, – быстро сказала я, желая поскорее забыть неприятные воспоминания. – Я сожгла её останки и убила монстра, который осквернил их.

Из моих уст эти слова звучали просто жалко, но во взгляде Селестии была видна благодарность, которую я не заслужила. Я поклонилась ей, только чтобы не смотреть прямо в эти лавандовые глаза.

– Поднимись, моя маленькая пони, – мягко сказала Селестия. – Я не заслуживаю такого уважения. – Меня потрясли её слова, полные печали. – На моей совести столько смертей, что никто не должен оказывать мне таких почестей. Скорее, это я должна склониться пред тобой.

– Что? Это не так! – Я вскочила рывком. Я была удивлена, и, как ни странно, рассержена. – Всё произошедшее – это не ваша вина! Война, мегазаклинания... все те ужасы, что постигли нас в ваше отсутствие... Это не ваша вина!

Селестия взглянула на меня с грустью. В её прекрасном голосе теперь были слышны слёзы, которые она уже не могла скрыть.

– Но это так, моя маленькая пони, – мягко настояла она. – Именно я выбрала место для школы Луны. Из трёх участков земли, в равной степени пригодных для постройки этой школы, я выбрала именно Каньон Полумесяца. Просто потому, что сочла название забавным и мне захотелось увидеть лицо своей сестры, когда она услышит о том, что я собираюсь отправить её студентов на луну…

И теперь я увидела слёзы в глазах Селестии, искажённые помехами на центральном мониторе.

– Те дети оказались там и погибли из-за моей шутки!

Я... Я и представить не могла...

Мои нервы покрыло льдом. Мои глаза горели. Я чувствовала тепло слёз, струйкой текущих по моей правой щеке. Я плакала о моей богине.

– И это ещё не всё, – продолжила Селестия. – Когда зебры начали атаковать, мы с Луной вместе держали щит, давая нашим подданным время, чтобы спрятаться в стойлах, в то время как Облако убивало нас. Нам пришлось работать посменно – сперва одна держала щит, а другая пыталась хоть как-то подлечить первую, а затем, когда другая просто отдыхала...

Самопожертвование.

– Но моя сестра, – голос Селестии уже дрожал, – была моложе. Слабее. И не имело значения, что я делала, я не смогла уберечь её от смерти прямо в моих объятьях. – Слёзы текли с её дрожащих лавандовых глаз. – Я держала Луну до тех пор, пока её тело не стало остывать...

О Богини... Богиня. Луна, сжалься над своей Сестрой.

– И затем, убитая горем, я улетела. Я покинула мёртвый Кантерлот, позволила щиту пасть, тем самым дав отравленной Облаком воде затопить нижние города.

Я горестно вспомнила, что Эпплснэк погиб в следующие за этим секунды. Он не заметил, как улетела Селестия, но его можно понять, ведь тогда на него мчалась огромная розовая волна.

И как будто её признания были недостаточно ужасны, Селестия продолжила:

– Я... Я была ослеплена горем, поражена смертью своей сестры. Но когда я пролетала над Белохвостой чащей, я увидела мегазаклинания зебр, три ракеты, нацеленные на Кантерлот. Зебрам было недостаточно просто убить Луну; они хотели уничтожить город, который стал её могилой. Сровнять всю гору с землёй. Стереть мою сестру даже из памяти.

Я вспомнила слова Стилхувза: Уже после апокалипсиса до меня дошли слухи о том, что после падения щита зебры произвели запуск мегазаклинаний, дабы окончательно разрушить город. Но даже если это и правда, то те ракеты своей цели не достигли.

Белохвостая чаща.

Я уже слышала это название. Кейдж отзывался о ней как о самом отравленном месте во всей Эквестрии.

– И что же вы сделали? – робко пропищала я.

– Я уничтожила их, – произнесла Селестия срывающимся голосом. – Моё горе превратилось в ярость, и я буквально разовала их на кусочки. Стёрла в порошок, пролетая мимо.

Неплохо, неплохо, отозвалась маленькая пони в моей голове, яростно топая.

Теперь в её голосе слышалось только сожаление.

– Ветра развеяли токсины и радиацию, которые содержались в том в оружии, по всей Белохвостой чаще. Они превратили некогда прекрасный лес в ужасное место, отравили все водоёмы и деревья на своём пути. До самого Понивилля.

Слушая Селестию, я вспомнила свои первые минуты на Пустоши. Вспомнила ферму «Сладкое Яблоко». Там всё было заражено настолько, что, казалось, сама земля заставляла мой ПипБак щёлкать.

– Когда моя ярость… – простонала Селестия. – Когда она покинула меня, я почувствовала себя так, будто с меня живьём содрали мою плоть, вырвали моё сердце. Моя душа была истерзана. И… мне было страшно. – Выражение на лице Селестии нельзя было передать словами. – Я умирала и была ужасно напугана.

Мне захотелось обнять её. Уткнуться мордочкой в её королевскую белоснежную шёрстку и разрыдаться. За неё. За Луну. За всё.

– Мне нужно было тогда умереть, – произнесла Селестия. – По крайней мере, я была бы вместе с Луной сейчас. Но я выжила. Я была эгоистичной и жила так долго, что смерть стала казаться мне чем-то неестественным, пугающим. Став жертвой своего малодушия, я оказалась заперта здесь…

Здесь. Проект Одного Пегаса.

– Это не малодушие, – ответила я серьёзным тоном. – Это… нормально. – Мысль о том, что Богиня может быть так близка к обычным пони, вызвала во мне бурю противоречивых эмоций. – Смерть страшит всех нас. Это совершенно естественно, это неотъемлемая часть бытия пони. – Потом, подумав секунду, добавила: – Это неотъемлемая часть вообще жизни.

Селестия, похоже, была благодарна мне за эту попытку.

– …и в качестве награды я получила пожизненное заключение здесь. Это место стало моей тюрьмой, моим чистилищем. Отсюда я могла лишь наблюдать за жертвами моих грехов, но не могла ничего сделать, чтобы помочь им. – Она перевела взгляд на кости, которые лежали позади меня. – Я сделала всё, что могла, чтобы никто из живущих пони не стал мной. И чтобы не пустить сюда тех, кто обосновался здесь поблизости.

Я открыла рот. Попыталась что-нибудь сказать, возразить, найти способ утешить Её. Она слушала меня лишь мгновение, прежде чем вежливо прервать меня. Зимний вестибюль заполнил голос, который я услышала месяцы назад.

«Алло? Есть тут кто-нибудь?» – спросил давно умерший жеребец голосом, тяжёлым от смирения. Он уже не ждал помощи, которой, как я знала, он никогда так и не получил. – «Я вёл свою семью к Стойлу около „Сладкого яблока“, когда на нас напали рейдеры. Выжили только я и мой сын. Мы добрались до Стойла, но оно по-прежнему закрыто. Внутрь не попасть. Мой сын съел одно из яблок с тех чёртовых яблонь возле Стойла, и теперь сильно болен. Так болен, что не может даже двигаться. Мы забрались в цистерну рядом со старым памятником. У нас кончаются медикаменты и еда. Пожалуйста, если кто-нибудь слышат нас, помогите... Повторяю.»

Я была поражена призраком того осознания, которое испытала, когда впервые услышала это. Безымянный отец, к моменту записи сообщения он уже потерял всякую надежду; он делал это просто потому, что должен был.

Селестия слушала это сообщение, вещавшее о смерти жеребёнка от ядов, которые она же и распространила над Белохвостой чащей, повторяющееся снова и снова, кто знает сколько лет. Пока я не пришла и не выключила передатчик.

Я заплакала.

И Селестия вместе со мной.

– Ты не чета тем, что снаружи, – повторила она, когда моё решение закончить мою миссию отвергло горе и я наконец-то начала вытирать слёзы.

Я поняла, что она имеет в виду Анклав. Мне показалось немного странным, что она не узнала меня сначала. И было похоже, что принцесса не знала ни о битве, бушующей снаружи, ни о цели моего появления.

Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме. Но лишь до тех пор, пока это не становится совсем невыносимым.

– Селестия, – вежливо спросила я. – Когда вы перестали наблюдать?

Её ответ не должен был меня удивить.

Город Дружбы.

Это был самый мрачный час Эквестрийской Пустоши. Если бы я наблюдала без возможности помочь, наверняка я тоже перестала бы смотреть.

Пару минут минут ушло на рассказ о том, что же Селестия пропустила.

– Но что… произошло с вами? – осторожно спросила я, пытаясь подготовить себя к любому ответу, каким бы он ни был. Мне нужно было это знать, хотя я уже не была уверена, смогу ли вынести ещё больше той боли, которую причиняли мне её слова. – Как вы оказались тут?

Моим первым предположением было, что Селестия сама заняла капсулу центрального узла. Но если так, то почему за всё то время, которое она провела в нём, она не сделала то, что намеревалась сделать я? И почему тогда системы Министерства Крутости сообщили о том, что Центральный Узел был пуст?

– Я сама пришла сюда, – сказала мне Селестия. – Моё тело умирало, но я знала, что мэйнфрейм «Крестоносец» сможет продлить мою жизнь. Поэтому я пришла сюда. – Она выглядела так, словно сама не одобряла свой поступок. – Я надеялась, что взяв под контроль это место, я смогу помочь моим маленьким пони и загладить этим хотя бы часть своей вины. Но когда я загрузила себя в Мэйнфрейм, я поняла, что оказалась в ловушке. Беспомощная. Под моим контролем оказались лишь несколько систем безопасности и всё. Я могла только слушать и наблюдать.

Загрузила?

Я прикоснулась копытами к щекам, ахнув.

Только не надо никакой «скачать-твой-мозг» ерунды, – объясняла Рэйнбоу Дэш когда-то Луне. – Я отключила всю эту фигню. Я хочу, чтобы над погодой Эквестрии работала живая пони, а не какая-то машина, думающая, что она пони.

– Рэйнбоу Дэш... Эплблум... – еле выговорила я. – Селестия... они отключили систему загрузки разума от управления. Так было спроектировано. – Я знала это, но считала, что они полностью убрали эту функцию из мэйнфрейма «Крестоносец», а не оставили рабочей, но неполной.

Спайк однажды спросил меня: Ты когда-нибудь слышала старую поговорку – «Дорога в ад устлана благими намерениями»? Если у их истории была бы мораль, то именно так она бы и звучала.

– Я уже знаю, – мрачно сказала Селестия. Она совершила ошибку. Простую ошибку с ошеломляюще трагичными последствиями, которую, однако, можно понять

Это была история падения Эквестрии в миниатюре. В моей голове вспыли слова диджея Пон3: Великая истина Пустоши заключается в том, что здесь нет пони без греха, что каждый совершил что-то, о чём теперь сожалеет.

Во мне заговорила моя разумная часть. Если это произошло на самом деле, то я говорила не с самой Селестией. Это была лишь программа, иллюзия воспоминаний. Загружая себя в мэйнфрейм «Крестоносец», ты не помещаешь самого себя в компьютер. Он просто делает слепок твоих мозгов. Если только не…

Я вспомнила Старейшину Коттэдж Чиза с его дьявольскими намерениями. Он действительно собирался жить вечно, не только загрузив своё сознание в мэйнфрэйм, но ещё и перенеся свою душу в саму машину, тем самым сделав её сосудом души.

Я посмотрела на Селестию, и от осознания ужасности произошедшего с ней мои глаза округлились, а в голове прозвучали слова Рэрити:

Я даже просила Спайка сжечь её. Добилась лишь того, что она отослалась принцессе Селестии.

Принцесса Селестия была, пусть и недолго, под влиянием Чёрной Книги.

– Вы... – я уставилась на неё с глазами, полными ужаса.

– Да, – с сожалением подтвердила Селестия, которой и так был понятен вопрос. – Заклинания были настолько простыми для изучения, что я выучила их, едва открыв страницы. Не могла же я даже глазком в книгу не заглянуть?

Я почувствовала озноб.

– Когда живешь целую вечность, скука становится недругом, – объясняла она. – По-своему таким же опасным для меня, как и Дискорд. Особенно, когда я была одна.

Селестия вздохнула.

– В течение последующих столетий после того, как я изгнала Найтмэр Мун, я начала изучать всё, что могла о загадочных, секретных и запретных вещах. Я даже познала некоторые любопытные аспекты алхимии зебр и магии драконов – пара фокусов, которые пони вроде Меня может исполнить. Позднее я даже основала школу, в которой обучали всему тому, что я узнала, и что было безопасно.

Магия драконов? Уж не ей ли Она пользовалась, чтобы отсылать свитки обратно Спайку? Я не удержалась и спросила.

– Да, – ответила она мне, одарив при этом ностальгической улыбкой. – Я узнала её от драконицы, которую ты сейчас знаешь как Мышь. – Она продолжила: – Тайны Чёрной Книги были соблазном, сыгравшем на многовековой привычке.

Не удивительно, что щит центрального узла П.О.П. был таким неуязвимым. Не удивительно, что он простоял так долго. Его поддерживала душа Селестии.

И тут мне в голову пришла ещё одна одна мысль: выходит, что всё, конец. Обратной дороги не будет, и из П.О.П. мне уже не выбраться. Не то чтобы я это вообще планировала, ведь я всё равно не могла уйти, пока ещё существовала угроза со стороны Анклава. Нет смысла в конце войны, если завтра она разгорится вновь. Тем не менее, свыкнуться с тем, что я буду навсегда заключена внутри комплекса, было очень сложно.

Но всё-таки я была готова к этому. Пусть я больше не увижу своих друзей, пусть пегасы заклеймят меня врагом рода пегасьего, это того стоило. Вернуть солнце в Эквестрию... Остановить Анклав...

...блин, да это бы уже стоило того, если бы помогло Сильвер Белл увидеть настоящую радугу.

Я устремилась в сторону маленькой двери. Единственным, о чём я сейчас сожалела, было то, что я больше не увижу Хомэйдж, не смогу обнять её в последний раз.

Я остановилась, оглянувшись на экраны.

– Я могу увидеть их? – спросила я. – Моих друзей? Отсюда?

– Конечно, моя маленькая пони.

Мое сердце ёкнуло, а маленькая пони в моей голове запрыгала на месте в нетерпении. Мои первым порывом было спросить о Хомэйдж. Но у меня был друг, о чьей судьбе я беспокоилась намного сильнее.

– Селестия, умоляю, – взмолилась я. – Покажите мне Дитзи Ду. Покажите, что случилось с ней. Я должна знать, что с ней всё хорошо.

Принцесса Селестия исчезла с экранов, Её изображение сменилось сценами битвы за Филлидельфию. Каждый монитор показывал то, что записывалось башнями П.О.П., причём на двух из них демонстрировалась запись недавних событий, а на третьем велась трансляция в реальном времени.

Я наблюдала, как Дитзи Ду, подобно золотисто-зелёному огоньку надежды, вылетела из Филлидельфийского кратера и поднялась ввысь, скрываясь в облаках. Одновременно я наблюдала, как она вернулась, расчищая своим сверхзвуковым радиоактивным ударом небо над Филлидельфией, чтобы лучи Селестии Один могли ударить по ней. Я наблюдала, как она падала. И я была вне себя от счастья, когда Лаенхарт поймал её.

А на центральном экране я могла видеть Дитзи Ду, прямо сейчас стоящую на перевёрнутой колеснице и взирающую своими чудными глазами на море восставших пони-рабов со своей доской в зубах, на которой было начертано:

Путь к свободе и маффинам.

Позади неё в стене зиял огромный провал, обломки этой же стены создавали подобие моста через токсичный ров. Возле этого импровизированного прохода к свободе стоял Лаенхарт, окружённый десятком мёртвых, изувеченных Розовым Облаком, монстроподобных обитателей рва, рядом с его копытами сидела весьма довольная собою белая полевая мышь.

– Хвала Селестии! – сказала я, не подумав.

Затем, краснея, я попросила:

– Покажите мне Ксенит.

Изображение на экранах сменилось. Я наблюдала проникновение моей подруги-зебры в Филлидельфию до самой её встречи со Стерн. Я видела бой, начавшийся на крыше Министерства Морали и закончившийся на остроконечной крыше на дальнем конце города.

Я смотрела, как прямо сейчас окровавленная и почти без сознания Ксенит лежала в пещере, образовавшейся из обломков, а её дочь, доктор Глифмарка, занималась её ранами. Позади них небо вдруг озарилось ярким светом, и концентрированный солнечный луч ударил с небес, испепеляя анклавовский бомбардировщик.

Селестия Один работала! Это дало мне надежду на то, что все мои друзья живы и здоровы.

– Не могли бы вы показать мне Реджи, пожалуйста? И Лайфблума?

Экраны стали показывать сцену расчистки грифонами Гауды неба над Тенпони, изредка перемежая их сценами с занятым Обществом Сумерек. (Селестия даже как-то могла показать саму камеру мегазаклинаний!) Экран по левое копыто показывал Гауду и Реджи, летевших к крыше Тенпони и поддерживавших между собой раненую Блэквинг.

– Если я стану Арбитром Нового Кантерлота, – произнесла Гауда, обращаясь к раненой грифине, – я сочту за честь сделать тебя своим советником.

– А ты не думала, что тебе стоит выбрать пони на эту должность? – отозвалась Блэквинг. – А то создастся впечатление, будто Эквестрией одни грифоны правят.

Тут я поняла, что там кое-кого не хватает.

Повернувшись к остальным мониторам, я стала просматривать битву с самого начала. С острой болью в сердце я наблюдала за Бучер, понимая, что той не суждено выжить. И ахнула, когда Реджи, получив удар хвостом, устремилась камнем вниз, но когда несколькими минутами позже она взмыла ввысь, по пути испепелив нескольких бойцов Анклава, я издала радостный клич.

– Хм. А кого ты предлагаешь? – спросила Гауда на левом мониторе, когда тройка выживших приблизилась к верхушке башни. Какой-то пони выбежал на крышу, чтобы поприветствовать их.

Я услышала голос Реджины:

– Лайфблума?

– Достаточно, – махнув копытом, сказала я. Пережившие битву поправятся, но всё же мы понесли потери. Я заранее знала, что без смертей с нашей стороны не обойдётся, но от этого было не легче. Нам просто повезло, что всё прошло относительно гладко. – Покажете мне Вельвет Ремеди?

На центральном экране показалась прекрасная угольно-чёрная единорожка, которая пела в микрофон, прикреплённый к наушникам на её голове. Сейчас она находилась под щитом, который удерживали несколько аликорнов. Под этим куполом были аккуратно расположены раненые солдаты Анклава. Вельвет помогала всем, кто нуждался в лечении. И не важно, враг это был ей, или же друг. Я наблюдала, как фиолетовый аликорн телепортировался под щит, неся на себе ещё одного сражённого пегаса. Единорожка вновь, прервав песню, ринулась на помощь раненому бойцу.

Боковые мониторы теперь показали, что Вельвет Ремеди добралась до центра вещания, не ранив и не убив при этом ни одного пони.

Я никогда не чувствовала такой гордости. И радости.

Но до сих пор мои колени дрожали, а нервы, казалось, были напряжены до предела. Пересилив себя, я робко попросила:

– Селестия, пожалуйста… покажите мне Хомэйдж.

В этот раз, когда загорелся экран, я не увидела ничего, кроме пустоши. А затем на соседних мониторах появилась Селестия. В её взгляде была нежность.

Я увидела лишь чёрный дым, поднимающийся от земли. Камера увеличила изображение. Среди скал я заметила небольшую пещеру, едва ли большую обычного грота. Но всё же я смогла разглядеть внутри неё ветхие опорные балки и беспорядочно разбросанную мебель, которая была как будто сделана для очень маленьких пони. Недалеко от входа в пещеру была прибита деревянная табличка с надписью, явно сделанной жеребёнком.

КАМНЕГРАД.

Кобылкам вход воспрещён!

Через почти прямоугольное окно я увидела очень грязную, очень измождённую Хомэйдж с грязной, спутавшейся гривой, свернувшуюся калачиком среди нескольких пустых банок двухсотлетней томатной пасты. Она пряталась.

Я не могла пошевелиться. Не могла даже вздохнуть.

Затем, невозможно, но Хомэйдж пошевелилась. Она посмотрела на меня. Прямо в камеру, которая была высоко на башне так далеко, что она просто не могла видеть её.

Её рот приоткрылся, и она произнесла одними губами: "Я люблю тебя, Литлпип".

Я разрыдалась вновь.

– Хомэйдж пользовалась этими башнями очень долго, – объяснила мне Селестия. – Она знает их как никто другой. – И каким-то чудесный образом моя Хомэйдж… кобыла, которая видела призраков, находила космические бластеры и даже водила знакомство со странными пони, живущими в синих будках... могла чувствовать, когда кто-то за ней наблюдает.

Мой рог засветился, и, поднеся себя к монитору, я коснулась его копытами в обречённой на провал попытке стать хотя бы чуточку ближе к Хомэйдж.

– Я сделала это, – сказала я ей. – Я сожгла себя заживо, но я в порядке.

– Она тебя не слышит, – напомнила мне Селестия.

Я опустила копыта, всё ещё паря напротив экрана, упиваясь видом кобылы, которую любила.

Глядя на это, Селестия произнесла:

– Я могу отправить тебя назад.

Портал из драконьего пламени осветил комнату позади меня изумрудно-зелёным светом.

– Назад к Спайку. Ты сможешь провести эту ночь с ней.

– Что? – Я с глухим стуком шлёпнулась на пол. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Зелёный огонь за моей спиной, как объяснила Селестия, был подобен тому, который она использовала, чтобы отправлять письма Спайку. Стоит мне ещё раз сгореть заживо, и Спайк буквально изрыгнёт меня живой и невредимой. Это было бы неописуемо больно, но... эффективно. И немного тошнотворно.

– Теперь, когда ты знаешь, как попасть сюда через огонь дракона, ты можешь вернуться к своим друзьям и любимой, – предложила мне Селестия. – Ты можешь уйти, чтобы помочь им в их борьбе, и прислать кого-нибудь другого вместо себя. Ты сделала достаточно.

Изображение Хомэйдж смигнуло, уступая место образу Селестии, взирающей на меня своим добрым и заботливым взглядом.

– Ты заслуживаешь счастья.

Я оказалась перед нелёгким выбором: маленькая дверь, ведущая вглубь П.О.П., или ещё одна смерть в пламени дракона, которая единственная могла воссоединить меня с друзьями.

Даже этого было слишком много.

– Я не могу! – почти плача, сказала я ей. – Мы никогда не сможем добраться сюда снова. Анклав слишком силён. Они перегруппируются... и если мы не победим сегодня, они не дадут нам второго шанса.

– Магия пламени Спайка не имеет границ, Литлпип, – ответила Селестия. – Тебе не нужно будет проделывать этот путь снова.

Я покачалась на своих копытах. Это было правдой. А я так желала снова быть с Хомэйдж. С моими друзьями. Мне не хотелось, чтобы та жизнь, которую я успела полюбить, несмотря на всю боль и ужас, окончилась здесь.

Это естественно, вторила моим мыслям моя маленькая пони.

Я вспомнила свой разговор с Вельвет Ремеди двумя днями ранее. Как я могла просить кого-либо другого пожертвовать тем, чем я не могла бы пожертвовать сама?

Особенно, добавила моя маленькая пони, если нужно будет попросить умереть вместо тебя. Пусть даже временно

– Все, кого я знаю... – по крайней мере из тех, кому я могла доверить подобное, – ...все они тоже заслуживают счастья. Так же, как и я, или даже больше.

Я посмотрела на монитор, на котором Хомэйдж шептала мне слова любви, и задумалась, а что бы сказала она по этому поводу. Я не смогла сдержать смех, когда представила, что она, вероятно, поинтересовалась бы, не пялилась ли я на бёдра Селестии.

Селестия удивлённо подняла бровь, когда я начала хихикать.

Я сдавленно смеялась, потому что знала, что именно сказала бы Хомэйдж, если бы могла видеть меня сейчас. Она бы не стала умолять меня шагнуть в этот огонь, не просила бы вернуться к ней, пожертвовав кем-то другим.

Но и уговаривать меня остаться здесь она не почувствовала бы необходимости. Всё, что она хотела сказать мне по этому поводу, она уже сказала прошлой ночью. Она доверила мне принятие правильного решения. Не было необходимости возвращаться к этому вопросу снова.

– Ты смеёшься?

Я кивнула, не в состоянии подавить хихикание.

– Просто я знаю, что, будь Хомэйдж здесь, она, вероятно, сказала бы мне: "Не делай с Богиней ничего особо неприличного, пока я не пойму, как сделать это втроём".

Селестия сделала большие глаза. Когда до меня дошло, ЧТО я только что сказала и КОМУ, моё лицо буквально взорвалось пламенным румянцем. Но у Селестии было такое выражение лица, что я не смогла сдержаться и захохотала в голос.

– У тебя очень... занятная подруга, – только и смогла сказать Селестия.

Ушла пара секунд на то, чтобы прийти в себя и вытереть слёзы уже совсем иного рода. Я знала, что я должна была сделать. Там, по другую сторону щита, Спайк всё ещё думал, что убил меня. Я просто не могла себе представить, каково ему может быть сейчас или что ему придётся сказать моим друзьям, когда те к нему вернутся. И я не могла это так оставить.

Сконцентрировавшись, я подняла планшет и стала искать чернила. Не нашла. Тогда я разбила копытом бутылку из-под Сарсапарели и порезалась её осколком, чтобы добыть толику крови (немного больно, но с сожжением заживо ни в какое сравнение не шло), и стала писать им письмо:

Дорогой Спайк,

Я жива.

Я внутри с Селестией.

Спасибо тебе. Мне очень, очень, очень жаль. Пожалуйста, прости меня когда-нибудь.

Литлпип

P.S: Это ОЧЕНЬ больно.

Не сказав ни слова, я отправила письмо обратно через портал.