Текст книги "Вернуться в сказку (СИ)"

Автор книги: Hioshidzuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 103 страниц)

Наверное, уже минут пятнадцать Анна смотрелась в зеркало. Теперь она могла себе это позволить. Могла выбирать из этого огромного множества платьев то, которое ей нравилось больше всего… Графиня одёргивает себя – они с Ютой сейчас поедут на похороны. А это означает, что следует думать совсем не о нарядах. Георгу была дорога эта Алесия. Значит, следует приехать и отстоять всю церемонию, не сказав ни слова. В конце концов, эта девушка умерла, а значит, точно не является теперь соперницей Анны. Стоит отнестись к ней снисходительнее. Как и к маленьким слабостям мужа. Глупая гордость ничего не стоит. Через неё можно переступить. Куда легче, чем потом пытаться ужиться с совершенно чужим и озлобленным против неё человеком… Анна смотрит на своё отражение в зеркале. Что же… Она достаточно красива в этом чёрном платье. Пожалуй, куда более красива, чем людям пристало быть на похоронах. Что же… Она же должна хоть как-то отомстить этой Хайнтс. Пусть таким способом. Анну уже мало что волновало в этом плане. Она появится там – среди всех собравшихся на прощальную службу Алесии Хайнтс – и будет такой, какой её учили. Покорной. Кроткой. Беспрекословной. Но гордой. Теперь она уже больше не скромная девица Истнорд, а графиня Хоффман, жена одного из самых известных и влиятельных людей в королевстве.

Юта показывается в дверном проёме. Милая девочка. Анна в который раз думает, что ей сильно повезло с этим ребёнком. Она совсем не такая, какой, наверное, была бы сама графиня, попади она в такую же ситуацию.

– Джек просил передать вам, что карета подана, – произносит девочка тихо.

Графине только и остаётся кивнуть. Всё-таки, что за странный ребёнок… Надо как-нибудь осторожно поинтересоваться у Георга, где он её подобрал. Впрочем, сейчас она выглядела точно так же, как выглядели дочери многих богатых людей – аккуратно причёсанная, в дорогом бархатном платьице. Разве что глаза выдавали в этой девочке сироту, ребёнка, которому досталось меньше заботы и любви, чем должно было достаться.

Сколько проходит времени, прежде чем они с Ютой оказываются в нужном месте? Не более часа, пожалуй. Кажется, на церемонии должен появиться Леон… Анне так хочется повидать его снова. Георг не запрещал ей видеться с братом, конечно, нет, но ей постоянно казалось, что не правильно, странно… Да что уж там… Пусть её муж, граф Хоффман, не является слишком ревнивым человеком, но ей самой не слишком удобно чувствовать себя вечно виноватой.

В так называемом прощальном зале, действительно, оказался Леон. Правда. Анне так и не удалось подойти к нему и поговорить. Брат не видел её. Или делал вид, что не видел. Юта чувствовала себя в данной обстановке весьма неуютно и… Анна с ужасом отметила, что к ним слишком близко подошёл Рой Данл, тот самый, за которого её отец пытался её выдать. Сколько там было неудачных женихов? Наверное, пять или шесть. Рой стоял прямо перед ней, а ещё ей казалось, что она мельком увидела Джона. Того самого Джона Сендлера, отец которого спустил Леона с лестницы.

Юте оказалось очень интересно думать над именем ребёнка. Будущего ребёнка Анны и Георга. Девочка скорее побыстрее увидеть братика или сестрёнку. Что же… Оказалось, что Юта – наименьшая из проблем в браке с Хоффманом. Она была послушной и аккуратной, никогда никому не возражала и не устраивала скандалов. Что ещё нужно было новоиспечённой графине? Дэвид… Неужели, отца Георга действительно звали так? Анна и не знала. Её муж ни разу не упомянул его в разговоре с ней. Может быть, он умер и графу тяжело о нём вспоминать?

– Дорогие дамы, – улыбнулся товарищ Роя, – не согласитесь ли вы провести с нами вечер?

Юта поспешно сделала шаг назад и спряталась за спиной Анны. Графиня с раздражением посмотрела на Роя, а потом на его друга. Взгляд последнего кажется ей достаточно знакомым. Кажется, она могла где-то его видеть, но… До чего же противным и мерзким казался этот человечек со всеми его ужимками и гримасами.

Юта дрожащей рукой схватилась за руку Анны, и той подумалось, что стоит поскорее убраться отсюда. И подальше. Или позвать Георга. Уж он то точно знает, как усмирить этих двоих господ… Вот бы как-нибудь отвязаться от этих господ… Анна всегда помнила Роя несдержанным, грубым и тогда очень радовалась неудаче с помолвкой.

– Благодарю вас, милостивый государь, за приглашение, но я, пожалуй, откажусь! – ответила Анна, толкая Юту к своему отцу. – До скорых встреч.

Друг Роя больно схватил графиню за руку. Вывернуться, как-то отстраниться девушке не удалось, и она вдруг почувствовала себя даже более беспомощной, чем тогда, когда обвинили молодую королеву…

***

Теодор Траонт не знает, что заставляет его приходить к дочери снова и снова, пытаясь как-то наладить отношения. Впрочем… Они не были плохими! Мария не пыталась его убить, не кричала при виде него, не убегала, не пряталась. Напротив – улыбалась, смеялась, была готова заговорить… Девушка, кажется, не считала его таким уж плохим человеком, не ненавидела его, как обязательно бы делала Кассандра. Почему? Траонт находил в девочке больше сходства с ним самим, с Джулией Траонт, с этим мальчишкой-королём Альфонсом, нежели с матерью. Теодора до сих пор в дрожь бросает от одного упоминания о Кассандре. Эта девчонка когда-то интересовала его, привлекала, но сейчас… Сейчас он всем сердцем презирал её.

Но себя он презирал куда больше…

Мария лежала на диване, одетая в странного вида одежду, которая, видимо, соответствовала земным представлениям о моде и красоте, лежала среди всех этих сумок, книг, вещей и спала. Наверняка, ей было неудобно… Сам Теодор никогда не мог выспаться на диване – постоянно затекали спина и шея. Сейчас ему даже хочется растормошить эту девчонку… Траонту почему-то вспоминается, с какой нежностью его сестра Джулия переносила маленького Седрика, в очередной раз заснувшего над книжками в материнской библиотеке, в его комнату.

Граф хочет подойти к ней и подложить под её голову подушку, но случайно наступает на что-то лежащее на полу. Хруст заставил вельможу поморщиться. Стоило хорошенько всыпать этому глупому мальчишке, которого Хоффман приставил к Марии! А если бы принцесса наступила босой ногой на эту вещь? Что тогда?

Девушка вздрагивает и потягивается на диване. И Теодор чувствует себя последним мерзавцем и дураком из-за того, что разбудил её. Всё-таки – она совсем ещё ребёнок. Ребёнок, который когда-то, возможно, так нуждался в нём – в Теодоре Траонте. Который не приходил. Не приходил, строя какие-то глупые планы… Или, может, и к лучшему, что Мария не привязалась к нему, что считает его чужим человеком? Барон манипулировал всеми, кто имел какие-либо чувства и эмоции. Теодор уже умудрился попасть в его ловушку.

– Мердоф? – сонно спрашивает девушка. – Что случилось? Чего-то не нашёл?

Граф снова вздрагивает. Подумать только – его снова застали врасплох. Почему-то в последнее время такое происходит всё чаще и чаще. Интересно, это почему? Неужели, он стареет? Он смотрит на ещё спящую принцессу и думает, что, наверное, Джулия, была права тогда, когда говорила Теодору о том, как важны в жизни дети… Граф тогда усмехался, а его сестрица пожимала плечами и говорила, что годам к сорока он это осознает, и ему самому очень захочется обзавестись тихой семейной жизнью, камином, тёплым пледом и, главное, удобной библиотекой… Про себя Теодор тогда подумал – что, всё-таки, в тихой семейной жизни его сестра находила наиболее важным? Ребёнка или библиотеку? По тому, как она носилась с Седриком и со своими книгами, граф мог заключить, что, в принципе, для неё важны были два этих компонента.

Девушка привстаёт на диване и потягивается. Как же странно она, всё-таки, выглядит во всей этой одежде! В странного вида потрёпанной серой куртке, тёмно-синих не менее потёртых и потрёпанных брюках из какой-то совершенно странной ткани, взъерошенная… За то время, что она провела в Осмальлерде, её волосы немного отрасли, и это кажется ещё более странным…

А Джулия, вероятно, была права… Теодору совсем недавно исполнился сорок один год, и он чувствовал то, в существовании чего так долго пыталась его убедить сестра. Правда, возможно, это было уже слишком поздно. Отцовские чувства должны были появиться у него хоть чуточку раньше! Хотя бы года два-три назад! Тогда, быть может, он бы ещё сумел что-то исправить. Впрочем, может, стоит попытаться и в том случае, который ему достался?

– О, это вы господин Траонт? – совершенно искренне удивляется Мария. – Я не думала, что вы зайдёте. Что же вы стоите? Проходите!

Теодор чувствует себя неловко наедине с дочерью. А имел ли он, вообще, право её так называть? Быть может, девушке совсем не хотелось бы этого. Нужно было появиться в её жизни хоть чуть-чуть пораньше, нужно было сделать что-то не так, как он делал… Почему? Ну почему Джулия не могла его вытащить за шиворот на Землю и заставить быть нормальным человеком? Неужели, ей было так трудно это сделать?

Теодор одёргивает себя. Не стоит мыслить, как обиженный ребёнок. Это совершенно не поможет ему, даже наоборот – лишь усугубит его положение. Да и как это возможно сказать в своё оправдание, что тебя просто не заставили это делать? Невозможно! Да и глупо…

– Я хочу извиниться.

Граф Траонт сам не ожидал от себя этих слов. Они, наверное, были и правильными и неправильными одновременно… Такими глупыми, такими неловкими, что самому становилось тошно. Стоило придумать что-то другое! Что-то менее банальное! Что-то, чему Мария бы поверила…

– Знаешь… Я ведь ждала тебя, долго ждала там – на Земле… – зачем-то произносит девушка задумчиво. – Плакала, кричала, звала, пыталась выведать у матери твой адрес…

Она усмехается, и Теодору становится не по себе. Он, вообще, чувствует себя жутко неловко рядом с дочерью. Но почему же она смеётся? Вдруг до графа доходит смысл сказанного ею, и он бледнеет. Ну почему он оказался так глуп, что не стал слушать Джулию, постоянно говорившую ему, что он должен, хотя бы для достижения своих планов, быть рядом с Кассандрой и хоть как-то участвовать в воспитании дочери… Он бы смог. Раз уж он столько может выдерживать этих старых чопорных придворных, он смог бы выдержать и Кассандру. Точно смог бы… И этим он, пожалуй, помог бы Марии…

Траонту хочется хоть как-то оправдаться в её глазах, но он совершенно не представляет, как это можно сделать.

– Мне, правда, очень жаль! Мария! Я…

Девушка обрывает его. Она, кажется, совсем не хочет слушать какие-либо извинения. Почему? Разве не виноват был Теодор Траонт? И разве люди, когда их незаслуженно обидели, не жаждут услышать извинений? Ведь он – незаслуженно обидел её. Она была всего лишь ребёнком, которому не доставало внимания. Каким и он сам был когда-то…

Мария не кажется ни обиженной, ни потрясённой, ни радостной – она совершенно спокойна. И графу становится жутко от этого спокойствия. Он просто в панике от этого! Было бы проще, если бы девушка кричала, пыталась его ударить, рыдала, ненавидела, но… хотя бы не оставалось такой равнодушной…

– Я знаю. Я прекрасно всё понимаю и, знаешь… мне не совсем не хочется разбить тебе нос…

Теодор не знает, что можно ответить. Совсем не знает. Разбить нос – как… по детски? Пожалуй, он давно не слышал таких глупых фраз… Теперь в речи было всё больше фальши, лжи, что становилось совсем противно. А Мария… Она совершенно не вписывалась во всю эту придворную жизнь, даже её друг вписывался больше.

Она была непосредственной, словно ребёнок. Говорила всё, что ей вздумается, и одевалась так, как хотелось именно ей. Теодору отчего-то хотелось наладить с ней отношения. Возможно, будь на её месте её сестрёнка, мать или та же Хельга, граф бы тоже оставался совершенно равнодушен.

– Честно! – улыбается принцесса. Ещё год назад я бы пыталась тебя избить и орала бы на всю улицу, как сильно я тебя ненавижу, что ты испортил мою жизнь…

В горле снова застревают эти совершенно ненужные извинения. Он прекрасно понимает, что это всё излишне. Извинения должны были хоть как-то помочь ему совладать сейчас с собой, не поддасться на соблазн вскочить и убежать, буквально горя от стыда. Извинения должны были помочь ему чувствовать себя почти так же, как он чувствовал себя в светском обществе – там всё состояло из поклонов и извинений.

В горле снова застывают извинения, которые он так долго подбирал для этого разговора. Граф снова не знает, что ответить. Мария, кажется, в любом случае не захочет его слушать. Он ей – совершенно чужой человек. Глупо пытаться изображать из себя отца или благодетеля.

– У меня была хорошая жизнь. На самом деле. У меня был человек, которого я могла бы назвать папой, был почти что родной брат… Если бы ты пришёл тогда или остался… всё было бы куда хуже.

От этих слов почему-то становится больно. Но разве раньше Теодор не был равнодушен ко всем, кто пытался быть ему близким? Были разве что Джулия и Седрик, к которым он относился чуть более тепло. Мать графа Траонта умерла достаточно рано, и Джулия взяла на себя его воспитание. Так почему же теперь он так хотел хоть как-то быть близким Марии, этой девочке, дочке Кассандры? Потому что она напоминала ему себя? Или здесь крылась другая причина?

Если бы ему год назад кто-то сказал, что он так захочет добиться чьего-то расположения, граф обязательно поднял бы этого человека на смех. Чтобы он – Теодор Траонт – добивался чьего-то расположения? Да что за бред? Нет, он, конечно, мог пытаться уладить хоть как-то отношения со старшей сестрой, которая постоянно пыталась над ним подшутить, или со своим племянником, милым, в принципе, мальчиком, который, пожалуй, слишком сильно зависел от своей матери, но чтобы пытаться стать близким совершенно чужому раньше человеку…

– Я хочу сказать тебе огромное спасибо за то, что ты не пришёл, – произносит девушка вдруг, вставая с дивана и подходя к окну, в котором виден завод Георга Хоффмана.

Комментарий к II. Глава двадцать пятая. Тринадцатый обрывок смерти.

Unreal – Проклятье мёртвых роз

========== II. Глава двадцать шестая. Трактат жизни. ==========

Элиза ждёт, летите к ней, одиннадцать диких лебедей

Сквозь ночь и день, сквозь свет и тень

Летите к ней, летите к ней!

Лучом зари пронзив восток на волны кровь пролил восход

Элиза ждёт, летите к ней

Любовь сильнее всех смертей!

Застыла времени река, растаял замок в облаках…

Колдунья имя назвала,

Крапива руки беспощадно обожгла…

Упали слёзы на алтарь, смолою чёрной стал янтарь

Сковал обет навек уста

На сердце камень, как могильная плита

Элиза ждёт, летите к ней, одиннадцать принцев-лебедей

Сквозь ночь и день, сквозь свет и тень

Летите к ней, летите к ней!

Лучом зари пронзив восток на волны кровь пролил восход

Элиза ждёт, летите к ней -

Любовь сильнее всех смертей!

Ударит колокол в набат и стены церкви задрожат

На площадь люди поспешат,

И от невесты принц стыдливо спрячет взгляд…

Она не смотрит на него и всё кружит веретено

Узор судьбы сплетён давно…

Свой тяжкий труд она закончит всё равно!

Элиза ждёт, летите к ней, одиннадцать белых лебедей

Сквозь ночь и день, сквозь свет и тень

Летите к ней, летите к ней!

Лучом зари пронзив восток на волны кровь пролил восход,

Элиза ждёт, летите к ней -

Любовь сильнее всех смертей!

И грянул с неба гром, как приговор принцессе…

Лишь только свет коснётся скал и братья птицами вновь став

Рванутся ввысь, под облака – ночь перед казнью коротка…

Элиза ждёт, летите к ней, одиннадцать братьев-лебедей

Сквозь ночь и день, сквозь свет и тень

Летите к ней, летите к ней!

Лучом зари пронзив восток на волны кровь пролил восход

Элиза ждёт, летите к ней -

Любовь сильнее всех смертей!*

В дымке величия не видно ничего. Обычно не видно. Быть может, кто-то, всё же, может бороться с этим. Но обычно… Иллюзия власти над кем-то, нужности кому-то заставляет человека забыть всё остальное, те принципы, те цели, которыми он раньше жил и которым поклонялся. В золотом роскошном аду невозможно вдохнуть воздуха полной грудью, иногда кажется, что даже небольшой глоток сделать невозможно. Воздух среди этой всей золотой мишуры кажется тяжёлым. Все эти церемонии, весь этот этикет, все эти многочисленные правила давили на человека, заставляли его чувствовать себя несвободным и несчастным. Все эти огромные дворцы, роскошные театры, мраморные храмы с позолоченными шпилями создавали у людей непосвящённых чувство некой сказочности и смотрели с упрёком на тех, кто знал обо всём, что происходит за стенами этих шедевров. Происходило там, как оказалось, очень много чего. Много чего такого, чего никому не хотелось знать – тем более тем людям, которые были каким-то образом связаны со всеми этими интригами. Из эпицентра тех событий хотелось поскорее сбежать. Альфонсу тоже хотелось сбежать. Сбежать домой – на Землю. Но при этом каждый раз он чувствовал, что не может отказаться от этого золотого ада, не сможет жить без той власти, обладателем которой он стал. Он каждый раз упрекал себя за эту жадность, но ничего не мог с собой поделать. Когда этот порок стал мучить его? Точно, что не сразу после того, как Малус притащил Брауна сюда, не сразу после коронации… Прошло какое-то время… Уже после Альфонс стал чувствовать, что находится во власти этого порока, уже после он стал ощущать, что изменился, изменился где-то глубоко внутри, а потом стал осознавать, что эти изменения вовсе не были хорошими, напротив, они должны были постепенно превратить его в такое же чудовище, какими являлись предыдущие короли Орандора. Это пугало Ала. Он никогда не был таким, пока Мария ещё была рядом. Он никогда не был таким, пока отец был рядом. Что же происходило? Что происходило с его душой сейчас? Неужели, всё это было из-за той разрушительной силы власти, о которой так часто все говорили? Неужели, дело было именно в ней? Браун никогда раньше не верил в «эти бредни», как он сам их называл, а теперь стал верить. Не только в это. Во многое, что раньше он считал лишь суевериями, пережитками прошлого. Быть может, это мир на него так влиял? Говорят, если сменить место жительства, будешь невольно подстраиваться под то место, куда переехал. Раньше король никогда не думал о том, что это возможно. Мало ли бредовых суеверий сочиняют? Да и не только суеверий. Разве мог Альфонс несколько месяцев назад хотя бы думать без усмешки о том, что во Вселенной существует не только Земля, не только Солнечная система, не только Млечный путь и другие галактики, но ещё и нечто другое – совершенно необычное, вроде Осмальлерда? Разве мог парень не усмехаться при виде книг Марии о других мирах? Разве она сама могла не усмехаться, когда мечтала попасть в один из тех миров? Да разве кто-либо другой – мог? Ал давно уже не думал об отце. О том, что с ним сейчас. Давно не думал о школе, о своих друзьях, которые были так дороги. Что происходило с ним? Может, дело было в том, кто именно добыл ему эту власть? В Малусе? Вполне возможно. Нет, скорее всего, так оно и было. Как же это могло быть иначе? Разве не из-за этого демона весь мир Альфонса Брауна покатился к… в бездну? Разве не произошли с ним все эти тридцать три несчастья после того, как он встретил маленькую девочку, демонёнка, дочку Малуса и какой-то земной женщины? Разве не после этого всё полетело в бездну? И зачем он тогда только помог этим двоим? Неужели, не мог пройти мимо, как проходили мимо все нормальные люди? Неужели, ему было так необходимо помогать тем существам? Наверное, это действительно было необходимо… Мария всегда шутила, что Ал когда-нибудь пропадёт со своей добротой, говорила, что парню стоит меньше жить для других и больше, наконец, думать о себе самом… Наверное, принцесса была права. Сколько всего могло бы не произойти, если бы Альфонс просто прошёл мимо, как делают все остальные люди? Разве он сам не был бы более счастлив в этом случае? Разве нельзя было всё делать по-другому? Разве нельзя было просто всё бросить и сбежать? Сбежать обратно на Землю, к отцу, в родную квартирку, к друзьям и обычной, нормальной жизни… Ала не покидало желание сделать это с того самого дня, как он оказался на троне Орандора.

Альфонс с каждым днём чувствовал себя всё более другим, непохожим на самого себя. Каждую ночь молодой король просыпался от тревожащих его кошмаров, вскакивал с постели и не мог больше заснуть… Ему постоянно виделось чьё-то лицо, отражающееся в зеркале, долго парень не мог понять – кому именно оно принадлежало. А потом стало ещё страшнее. Ведь это было его лицо. Его лицо, поражённое какой-то неизвестной ему болезнью и искажённое в страшной гримасе. Он видел белые и гноящиеся пятна на своём лице, видел горящие бешенством глаза и не мог понять, как это существо, даже не человек, могло являться им… Нет! Это был просто глупый кошмар, который ни за что на свете не исполнится! Правда, ведь?

Теодор вернулся в Орандор вчера вечером. Передал королю какую-то записку и ушёл, сказав, что хочет немного отдохнуть перед приездом послов из королевства, с дочерью правителя которого Траонт хочет Ала. Записка, которую передал министр королю, была от Марии. От его Марии. Она писала, что у неё всё хорошо, что она теперь в королевстве, которое является родным графу Георгу Хоффману, что он поможет ей в материальном плане, писала, что очень рада за Альфонса, что всегда говорила, что из него получится неплохой государственный деятель, что будет рада как-нибудь навестить его… Ал не знал – вздохнуть ли ему с облегчением от того факта, что его подруга была жива и здорова, или разозлиться на неё за то, что она скрыла этот факт. Впрочем, то, что Мария была жива, его радовало. Она была для него тем небольшим лучиком надежды, что всегда вытягивал его из любых передряг…

Так же оказалось, что Теодор Траонт заперся у себя в покоях и никак не соглашался пускать короля к себе. На что он только не ссылался! На плохое самочувствие, на какие-то очень личные обстоятельства, даже на плохое настроение, на важную работу, от завершения которой зависела судьба Орандора… В конце концов, Ал пожал плечами и ушёл. Ещё не хватало поссориться с первым министром – единственным человеком в этом королевстве, который, кажется, был не против кандидатуры Брауна на троне и активно ему помогал укрепиться на этом месте.

Леонард очнулся тоже не так давно, весь дрожал от ужаса и шептал о том, что во дворце кто-то за ним следит. Нет, Ал всегда предполагал, что в королевском дворце обязательно обнаружатся какие-нибудь шпионы, целью которых является какая-нибудь очередная сплетня или интрига, почти всегда предполагал, что в королевском дворце обязательно обнаружится так же и кто-то, кто захочет убить короля или приближённого к королю, но… Раньше это не слишком волновало его. Раньше он не был королём, его это ни в коем случае не касалось. Да он скорее бы поверил в то, что он сам оказался бы таким шпионом. Не королём. Это Мария всегда думала, что Альфонсу подойдёт что-то этакое. С чем сам парень, разумеется, никогда не соглашался.

Кто бы мог подумать, что эта противная девчонка снова окажется права?!

Король одёргивает себя. Раньше он никогда не называл её так… Раньше он, вообще, был совсем другим. Менее раздражительным, менее злым, менее скупым… Он всегда был достаточно щедрым. Чего бы не потребовалось Марии, Розе, Бэсси – он всегда предоставлял им это. Он был куда лучше. Ал постоянно чувствует упрёк себе во всём, что только его окружает. Этот упрёк видится ему в каждом человеке, что проходит мимо него за день, в почти каждом предмете – в каждой вазе, так неудачно расположившейся около двери, в каждом подсвечнике, так неудачно оказавшемся на столе… Этот упрёк появляется словно из ниоткуда, терзал его… Нужно было как можно скорее успокоиться, перестать нервничать по пустякам. В конце концов, теперь он король, и только от него зависит, что будет дальше с королевством Орандор. Глупое название… Кто его, вообще, придумал?! Ал раздражался всё больше и больше, и уже сам плохо понимал – из чего проистекало его раздражение.

– Что со мной происходит? – спросил Ал своё отражение в зеркале. – Вот объясни мне – что со мной такое?

На этот вопрос так давно хочется найти ответ… Поскорее бы его найти… Поскорее бы сообразить, как власть влияла на него и что с этим делать! Была бы где-нибудь по близости Мария, она бы обязательно что-нибудь придумала. Хоть что-нибудь… Пусть это не сильно бы помогло юному монарху, но хотя бы отвлекло его от пагубных мыслей и желаний, сделав хоть чуточку лучшим королём, чем он в данный момент являлся. Он готов был спрашивать это у каждой вещи, что его окружало, разумеется, не ожидая ответа, но не был готов обратиться к кому-либо из людей, живущих здесь. Ни одному человеку он больше не мог довериться полностью.

Отражение, как и следовало ожидать, ему не отвечало.

Это молчание почему-то казалось новому королю чем-то похожим на приговор. Он уже довольно давно ощущал себя неуютно. Впрочем… Нет, теперь он уже почти успел привыкнуть ко дворцу, к шикарной спальне, к постоянным советам, делам, к режиму, к непонятной еде на столе, он ведь даже не знал, с какой стороны к ней притрагиваться, к этикету… Это уже не стало таким необычным и непонятным. Уже не удивляли молодого монарха ни роскошные камзолы, ни великосветские разговоры… Теперь он сам был частью этого мира. Частью мира с балами, танцами, изысканной музыкой… Возможно, это было не так плохо, как ему казалось сначала… Возможно, это было и не так уж плохо – жить в богатом доме, в довольствии. Возможно, это было даже хорошо – чувствовать себя достаточно нужным и важным в жизни других людей.

После исчезновения Марии стало тошно, невыносимо тошно ото всего, что окружало Альфонса Брауна. Нестерпимо хотелось что-то делать, действовать, но руки неизменно опускались, порой он не мог заставить себя даже подняться с постели. Нет, разумеется, Теодор присылал слуг и Альфонс отправлялся на очередное собрание, но… Он не привык долго валяться без дела, а тут… После того, как Мария пропала, силы будто покинули его, будто бы именно она вселяла их в него. Каждый раз, когда Ал пытался что-то сделать, перед его глазами вставало улыбающееся лицо Марии Фаррел, самого странного человека, которого он встречал на Земле. После Бэсси, разумеется. Каждый раз он думал о том, чтобы сказала или сделала она и… сразу же сдавался. Она была тем человеком без которого он раньше и не представлял своей жизни. Человеком, с которых он лет с пяти или шести практически никогда не расставался. Максимум, на пару часов… А тут… Он очень привык к Марии и почти ничего не мог сделать, не зная, что с ней в этот момент всё в порядке. Теперь он знал… Она была жива, здорова и работала на того странного графа Хоффмана, который так не понравился Альфонсу в их первую встречу. Нужно было отдать этому человеку должное – именно он спас их обоих. Хотя после того, как набросился на него Ал, мог бы точно не спасать Брауна. Марию можно было вывести и одну. Это было бы даже наиболее правильно, реально, выгодно… Но Хоффман спас их обоих от ужасной смерти – либо под ногами революционеров в тот день, либо от казни на следующий – и не потребовал, кажется, ничего взамен. Альфонс видел ранее подобных графу людей и мог с уверенностью сказать, что такие люди ничего не делают просто так. Неужели, он знал, что потом всё получится именно так? Неужели, исчезновение Марии и воцарение Ала – его рук дело?

После гибели Алесии стало нестерпимо горько. Просто горько, смерть Алесии, вообще, казалось, не вызвала у короля почти никаких эмоций. Кроме горечи. Он вспоминал её улыбку, её глаза, её руки… Становилось почти больно от того, что ещё один человек покинул его, что ушёл, но… Альфонс, пожалуй, всегда понимал, что примерно так всё и закончится – её смертью в каком-нибудь грязном переулке. Он, пожалуй, всегда знал, что именно так всё закончится, что он не будет иметь возможности даже побывать на похоронах – насколько он знал от Теодора, такое было бы возможно только в том случае, если бы было объявлено о помолвке между Альфонсом Брауном и Алесией Хайнтс. Конечно же, ни о какой помолвке не могло быть и речи. Траонт был куда более опытным во всех этих придворных дрязгах, он куда лучше понимал, что можно делать, будучи королём, а что нельзя. Пожалуй, ещё лучше бы с ролью советника короля справилась сестра Теодора – Джулия. Джулия Траонт – самая необыкновенная и самая сильная женщина, которую Ал видел за всю свою жизнь. Но она ещё в день коронации Альфонса заметила, что не хочет занимать должности в правительстве.

Ал вряд ли мог понять – почему именно герцогиня так решила. Впрочем, он никогда и не пытался с ней спорить – понимал, что в споре она скорее всего сможет его обойти. Она была куда более умна, начитана, образована… В последнее время, правда, Альфонс и сам стал куда больше читать, возможно, потому что иных развлечений у него попросту не было. В королевской библиотеке было много чего. И пусть приключенческие романы уже закончились… его затянуло чтение. Впрочем, он почти ожидал этого – всё-таки, не могли же пройти бесследно те двенадцать или тринадцать лет, сколько они с Марией Фаррел были знакомы. А в королевском дворце почти нечем было заняться в свободное от приёмов и советов время. Не было ровным счётом ничего из тех вещей, которыми занимался Альфонс в обычное время. Да, конечно, Леонард пытался научить нового короля стрелять из лука, но пока это было, во-первых, куда менее интересно, нежели чтение книг, чем-то похожих на земные, а, во-вторых, это занятие не слишком хорошо ему удавалось.

А в тот день, когда Леонарду внезапно стало плохо, король почувствовал страх, какого, пожалуй, не испытывал ни разу в жизни. Впрочем, за время жизни во дворце все страхи Альфонса как-то обострились. Пожалуй, никогда в жизни он не чувствовал себя настолько востребованным и одновременно настолько ненужным. А болезнь Леонарда, его ужас, его слова о том, что кто-то следит за Кошендблатом – это всё лишь подстёгивало ту неуверенность, что была присуща молодому монарху.

– Ваше Величество! – окликают его.

Голос кажется королю незнакомым. Он оборачивается к источнику звука. Перед ним стоит Кая. Побледневшая, исхудавшая Кая. Её почти невозможно узнать. Эти ужасные синяки под глазами, почти пожелтевшая кожа… Кажется, в тот день, когда она находилась под заклятьем Паула, решившего сбежать, произошло ещё что-то. Альфонс видел это в её глазах. Нужно сказать, он давно считал, что Джулия, Мария, Теодор, почти все, кто его окружали, сильно недооценивали его. Всегда считали его намного глупее. Да, конечно, он не был так начитан и образован, как они, не увлекался науками, живописью, музыкой, литературой… Но ведь это не означало, что в людях он разбирается хуже?