Текст книги "Вернуться в сказку (СИ)"

Автор книги: Hioshidzuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 103 страниц)

После того приступа, Альфонс почти ни разу не разговаривал с Леонардом. Нет, он, конечно же, приходил к нему, когда тот был без сознания, пару раз – после того, как Лео очнулся, но… Все считали, что у Кошендблата переутомление, что ему не стоит слишком долго разговаривать с кем-либо… Все считали, что Леонарду нужно просто отдохнуть, побыть в одиночестве, но Алу думалось, что это не так, что его другу, напротив, ни на минуту не стоит оставаться в одиночестве.

Вероятно, отец Лео считал точно так же. Он хоть и не поверил в то, что с его сыном произошло что-то серьёзное, написал королю, что считает необходимым как можно скорее отправить своего ребёнка в Академию, где с лекарями дело обстоит чуть лучше, чем в Орандоре. Ал очень сильно надеется на это. По правде говоря, парень не думал, что всё будет именно так. Он постоянно замечает, что в последнее время стал другим… Молодому королю казалось, что с его души срывают всё ненужное, отдирают ненужные качества, цели, желания вместе с мясом и кровью, оставляя лишь скелет – то, каким он является на самом деле. И это было почти физически больно. Он постоянно видел лица в зеркале… Своё – изуродованное неведанной болезнью. Марии – зло усмехающееся, с глазами, зрачки которых были алыми. Розы – обожжённое, с чёрными провалами вместо глаз. Того человека, кажется, графа Хоффмана – исковерканное болью и отчаянием. Алесии – с глубокими порезами на щеках и вырезанными глазами. Леонарда – бледное, мёртвенно-бледное. Каи – смотрящей на него с укором. Они все укоряли его. Ему было почти физически больно смотреть на них… Он совершенно не понимал, что ему стоит делать. Королями готовятся становиться с рождения. А Альфонс никогда не думал даже о руководящей должности. Он оказался в совершенно чужом ему мире. Без единой подсказки. Один. Совсем один. Ничего не понимающий. Брошенный. Совершенно не соображающий. А ждали от него слишком многого…

В который раз ему думалось, что будь на его месте кто-то другой, он обязательно справился бы лучше. Обязательно бы понял, что делать, как действовать… Тот же Леонард – он всё понимал, он справился бы со всем этим, если бы оказался на месте Ала. Но королём стал Альфонс Браун – простой мальчишка с Земли, который даже фэнтези литературой, да и вообще, этим жанром никогда не увлекался. Он никогда не думал, что быть королём – так трудно… Труднее, чем быть кем-то другим.

Но нужно было справляться. Нужно было пересилить себя.

Не было больше рядом Марии, готовой придумать всё, что угодно. Будь рядом она, он бы не чувствовал себя так… Нет… Он отчего-то до безумия не хотел, чтобы Фаррел сейчас оказалась рядом… Пришлось бы делиться, – шептал ему внутренний голос постоянно, – если бы рядом была Мария, обязательно пришлось бы делиться с ней этими властью, богатством… Делиться не хотелось совершенно…

Альфонс никогда не считал себя жадным – отец всегда собственным примером показывал, что нужно уметь уступать, дарить, отдавать, жертвовать. Но сейчас словно воспитание сползало с него, как и все те личностные качества, которые он приобрёл, общаясь с Марией, следя за Розой, пытаясь сладить с Бесси, как и то, что он получил в тех драках, в которых участвовал, в разговорах с учителями, взрослыми – со всеми, кто его всегда окружал на Земле.

Его принципы рушились так же легко, как рушатся карточные домики. Он оставался наедине с тем чудовищем, которым являлся он сам. Раньше Альфонсу казалось, что он ценит человеческую жизнь, а теперь он всё чаще замечал, что готов пожертвовать этой самой жизнью одного человека для достижения того результата, который был нужен, что готов пожертвовать жизнью – да и не одной, – чтобы сохранить то благополучие, которое было и которого было так мало. Власть сдирала с него всё ненужное. Сдирала принципы, чувства, привязанности… Власть коверкала его душу. Меняла его полностью. Заставляла чувствовать себя полностью и всегда уязвимым. Заставляла чувствовать себя ответственным за большую часть того, что происходит в королевстве. Заставляла постоянно находиться в напряжении. Ни на секунду не отвлекаться от мыслей, что в безопасности ты теперь никогда не сможешь быть… Мария когда-то обронила фразу, когда они спорили о королевской власти, что с королей корону обычно снимают вместе с головой… А Альфонс видел, как казнили несчастного Генриха…

Корона обрекала его на одиночество, на невозможность управлять своей собственной судьбой и жизнью. Корона отбирала обычные радости, заменяя их радостью обладания. Забирала почти всё и дарила ничтожную малость, в которой Алу в ближайшее время стоит увидеть все блага вселенной. Иначе его жизнь в королевстве Орандор станет просто невыносимой, тяжкой из-за того бремени, которое на него легло благодаря вмешательству Малуса. Кто его, вообще, просил?! Ах, да… Сам Альфонс… Но парню почему-то казалось, что просил он нечто другое, но, очевидно, с демонами нужно было держать ухо востро и формулировать «заказ» чётче – он ведь хотел только найти Марию и убедиться, что с ней всё хорошо, а для этого, как ему казалось, нужно было пробраться в королевский дворец Орандора. Ему казалось, что это – решение той проблемы, которая возникла. Казалось, что Мария где-то в подземельях дворца. Что чуть-чуть – и он поможет ей. Не помог. Та, как всегда, давно уже справилась без него. С Алесией всё вышло по-другому. Она не спаслась. Она была не такой, как Фаррел… Она не вышла сухой из воды, как постоянно делала Мария. Она была уже мертва.

Герцог Кошендблат обещался приехать в этот день, и он приехал. А это означало только одно – Леонард скоро уедет в эту свою проклятую Академию и оставит Ала наедине с теми мрачными мыслями, которые то и дело лезли в голову. Наедине с зеркалами, в которых он то и дело видел искажённые, ужасные лица, каждое из которых было ему укором. Наедине с интриганами-придворными, которые всё всегда видели и слышали, а потом распускали по всему дворцу самые разные сплетни. Наедине с государственными делами, большую часть которых Ал банально не мог понять. Он не мог понять ни законов против контрабандистов, ни закона против необученных магов. Всё это казалось ему странным, ненужным, но отменить эти законы король пока не осмеливался. На Земле, в конце концов, тоже были законы для борьбы с контрабандой. Наверное, они действительно были нужны, и отменять их довольно глупо.

Томас Кошендблат прибыл ровно двадцать минут назад, об этом Альфонсу уже доложил Джим – слуга, которого Теодор Траонт привёз из своего поместья. Почему-то молодому королю от этого хочется засмеяться. В последнее время смех то и дело рвётся из его груди. Алу всё время хочется смеяться. Хохотать. И каждый раз после этого становится так паршиво…

– Герцог и герцогиня Кошендблат просят аудиенции! – гордо объявляет Майкл, тоже, кажется, слуга господина Траонта.

Теодор стоит рядом, недовольным сонным взглядом окидывая всех присутствующих. Кажется, ночное срочное собрание, которое вдруг взбрело в голову провести Альфонсу Брауну, ему не слишком понравилось… Что, впрочем, было весьма объяснимо. Ал уже сам не понимал, зачем ему посреди ночи понадобилось созвать всех министров в тронный зал. Но почему-то ночью он проснулся именно из-за этой мысли, быстро вскочил с кровати, приказал растормошить сонного Теодора Траонта, который, Браун чувствовал это, ближайшую неделю будет чувствовать себя разбитым и потому ненавидеть нового короля.

– Пусть войдут! – говорит Ал, и Майкл открывает двери, впуская герцога и герцогиню в зал.

Герцог идёт чуть быстрее герцогини. Та едва может поспевать за мужем. Родители Леонарда, впрочем, выглядят примерно так, как Альфонс себе их и представлял – высокий и жилистый герцог с каким-то звериным оскалом вместо улыбки, с густой копной рыжих, тронутых чуть заметной проседью, жёстких волос, очень смуглым, почти бронзовым, лицом, которое пересекал тонкий светлый шрам, и серыми тусклыми, но очень цепкими и зоркими глазами и бледная, тоненькая невысокая герцогиня, очевидно, крайне болезненная и потому крайне бледная, с тусклыми русыми волосами и синими яркими глазами, цеплявшаяся за руку своего мужа и с мольбой смотревшая на короля. Одеты они были – и мужчина и женщина – хорошо, хоть и весьма просто. Вероятно, красный и бордовый цвета были цветами рода Кошендблатов, видимо, поэтому в эти цвета постоянно облачались и Леонард с Хельгой, и их родители.

Герцог здоровается с королём, спрашивает его о здоровье, самочувствии… Ещё пару назад Альфонс постоянно дёргался от этого – раньше о таком его спрашивали разве что отец да Мария, как ни крути, самые родные и близкие ему люди, а теперь это было лишь частью дворцового этикета, обязательного для всех людей «высшего общества», к которому Ал невольно оказался причастен.

– Боюсь, моему сыну нужно закончить образование, Ваше Величество, – говорит герцог, после, ставшего уже привычным, обмена любезностями. – Ему стоит немедленно отправляться в Академию.

Теодор Траонт зевает и облокачивается на трон, из-за чего королю хочется толкнуть его локтём. Тема новоиспечённому герцогу – кажется, до воцарения Альфонса, Траонт был всего лишь графом – совершенно не интересна. Он принимал активное участие в управлении королевством, но всё, что было связано хоть в какой-то с воспитанием, образованием и его племянником, не менее активно игнорировал, если можно было так сказать.

Алу постоянно думается о том, что, всё-таки, Мария в большей мере была на него похожа – своим равнодушием ко всему, что её не касалось или было ей даже в малой степени неприятно, своим показным презрением ко всему, что касалось в случае Теодора к Седрику, а в случае Марии – к Розе. Всё-таки, подруга Альфонса была похожа на отца в большей мере, чем этого хотелось им обоим.

– В Академию? – спрашивает король изумлённо. – Что там такое? Я знаю, что племянник моего советника учился там, но, Ваша Светлость, я до сих пор не понимаю, что это за учебное заведение.

Да. Именно так. Стоит хоть что-то узнать об этом. Кроме самого названия, хотя оно, наверняка, тоже было другим – Академией это учебное заведение скорее всего называли в разговорах. Это было сокращение. И Алу хотелось побольше узнать об этом. Невозможно управлять чем-то, не зная, откуда другие черпают знания. Невозможно что-либо делать, не зная толком практически ничего. Об Академии часто упоминали Седрик, Хельга, Леонард, даже тот же Теодор, но первые трое не понимали – или делали вид, что не понимали – вопроса, когда Ал спрашивал их об этом, а последний просто не хотел ничего говорить. Кроме вечного «место, в которое никто не хочет попасть». Это Ал примерно и сам понимал – на Земле он тоже ненавидел школу, хотя бы потому, что это было ужасно муторно и скучно, так что, ничего нового Теодор Траонт ему не открывал. А до Джулии сейчас было слишком далеко. Да и общаться с ней лишний раз Ал, ко своему стыду, несколько побаивался.

Томас Кошендблат был единственным шансом узнать про Академию получше. Он явно не был настолько дурно расположен к данному учебному заведению, как был Теодор Траонт, и он не был настолько глуп, чтобы не понять, что король явился сюда из другого мира и ему нужны некоторые объяснения на счёт того королевства, которое ему по милости Малуса, этого рыжего демонического герцога, торжественно вручили, звучно хлопнув большими крыльями и улыбнувшись во весь рот.

– На данный момент – это единственное магическое учебное заведение, Ваше Величество! – говорит мужчина неохотно. – Я слышал, герцогиня Траонт хочет открыть что-то подобное для десятка-другого девочек-сироток, и я полностью её в этом поддерживаю, но на данный момент основание подобного учебного комплекса просто невозможно, во всяком случае, в нашем королевстве. И Лео нужно очень стараться, чтобы закончить Академию. На данный момент он – один из немногих представителей орандорской знати, кто получает настолько хорошее образование.

Да, пожалуй, герцог оправдал все ожидания молодого монарха на свой счёт. Он, действительно, сказал хотя бы что-то основное. Хотя бы про то, что это единственное возможное образование для магов. И достаточно дорогое. Ладно, это было хоть что-то. Нужно, пожалуй, помочь герцогине устроить что-то такое подобное. Это было бы весьма полезно. Всё-таки, земная система образования была на порядок лучше. Пусть, возможно, они получали там не настолько хорошие и обширные знания, как это случалось в Академии, но оно хоть было более-менее доступно для всех. Ну и для особенно жаждущих знаний были всякие там курсы и, в конце концов, интернет.

– Да… К тому же, ему нужно поправить здоровье! – начинает причитать герцогиня. – С Лео не так давно случился приступ. И ему надо скорее уехать в Академию!

«Поправить здоровье» и «школа» в понимании Ала были противоположными понятиями. Обычно он потом за лето еле-еле успевал восстанавливаться после очередного нервного срыва, связанного с экзаменами, к которым он, Альфонс Браун, постоянно оказывался не готов. Слова герцогини Кошендблат кажутся молодому королю очень странными, и он думает, к кому можно обратиться, чтобы ему разъяснили этот вопрос.

Герцог и герцогиня Кошендблат, разумеется, вопрос понять не смогут. Это видно только по выражению их лиц, так что, вряд ли умной мыслью будет обратиться к ним. Альфонс осторожно переводит взгляд на Теодора Траонта, который, кажется, почти уснул, облокотившись на спинку трона. Когда король осторожно пихает его локтём, герцог просыпается, непонимающе смотрит на молодого монарха, потом на Томаса Кошендблата, который вздыхает, закатывает глаза и, наконец, показывает Траонту что-то жестом. Потом Теодор вздыхает тоже, шепчет что-то про «вот, опять началось» и, наконец, возвращается к своему изначальному положению – опирается на спинку трона.

– В Академии он сможет больше времени проводить на свежем воздухе, – сонно шепчет Алу Теодор Траонт. – Там было почти здорово… Если бы не эти гадкие учителя…

Гадкие учителя… Как же это было королю знакомо… Пожалуй, не только Мария имела схожие черты характера с Теодором. Он никогда не любил учиться. Хотя бы потому, что вся система образования была в корне неправильной, но об этом, учитывая то, что теперь творилось в Орандоре, можно было даже не говорить. Ну и ещё, потому что Мария всегда училась лучше, и это было весьма обидно. Ал никогда не считал справедливым тот факт, что девочка понимала большую часть школьной программы в то время, как он почти ничего из этой же самой программы не понимал. Хотя оценки у него, всё же, были при этом весьма неплохими.

Впрочем, Альфонс был даже рад, что ему в этой Академии учиться не придётся. Разумеется, выучить историю и законы – хотя бы собственного королевства – ему придётся, но это будет в индивидуальном порядке, а не сидя за партой в душном классе, полном самых разных детей. То, что в Академии уроки преподаются примерно так же, как и на Земле, Ал почти что не сомневался. Был уже сентябрь. И примерно в это время как раз и начинался учебный год. И здесь тоже. Впрочем, у Брауна, что ни говори, «рабочее время», как он раньше называл школу, началось куда раньше. Благодаря всё тому же Малусу, которого Ал теперь едва мог вспомнить в цензурных выражениях.

– Бог с ним – со свежим воздухом! – громогласно объявляет герцог Кошендблат, услышавший эту фразу Траонта. – Леонард – пятнадцатый из моих сыновей. Если он не получит стоящего образования – ему абсолютно ничего не достанется. Образование – единственное, что я могу ему оставить.

Герцогиня тут же бледнеет ещё больше, вопросительно смотрит на мужа. В её глазах застывают слёзы. Герцог тут же чуть заметно морщится. Ал смотрит на них внимательно – всё-таки, нужно примерно понять, как ведут себя здесь знатные люди. Теперь он тоже из их круга и должен вести себя соответствующе. Кажется, так как-то сказала Джулия своему брату во время своего последнего визита?

– Но, Том! – робко возражает жена герцога. В её голосе появляются просящие, заискивающие нотки. – Неужели тебя совершенно не волнует здоровье нашего…

Томас недовольно хмурится. Кажется, слова жены его порядочно разозлили, но он пытается сдерживать эмоции – очевидно, он, всё же, весьма эмоциональный человек – и вести себя так, как «надлежит вести себя знатному лорду», если цитировать Теодора Траонта, который вести себя так категорически не хотел.

–Я тебя очень прошу, Леокардия, – обрывает её герцог резко, хоть и сдержанно, – не нужно этого сейчас.

Женщина тут же замолкает, глядит на мужа почти обиженно, со слезами на глазах, которые вот-вот норовят вырваться наружу. Алу даже жаль её. Его отец никогда так не обращался с его матерью, как бы Альфонсу ни не нравились их отношения между собой. Его мать не боялась мужа, это Браун помнил точно. Она сама любила ругаться. Выводила Джошуа из себя своими криками и беспричинными часто капризами. Леокардия Кошендблат же мужа боялась. Быть может, дело было в том, что она родила ему столько детей, которые, очевидно, герцогу были не так уж и нужны.

Томас Кошендблат на некоторое время замолкает. Смотрит напряжённо. Почти волком. Переводит дыхание. Кажется. Их отношения не такие уж и хорошие. Альфонсу почему-то вдруг вспоминается Жан, этот паренёк, который теперь по пятам следовал за Джулией и провожал её влюблёнными глазами. Джулия Траонт была ужасной и прекрасной женщиной одновременно – величественной, красивой, властной, богатой. Ал на месте Жана никогда не подступился бы к ней. Герцогиня Траонт, как и Мария, сильно подавляла окружающих её людей, заставляла их чувствовать рядом с собой неуютно. Алу было неприятно чувствовать себя вечно подчинённым, но он почему-то всегда молчал, не лез. Что Мария, что Джулия – они, очевидно, не умели жить и общаться иначе, не подчиняя и не подавляя личность того, кто с ними осмеливался общаться. Обе они были слишком яркими и сильными, и поэтому практически каждый, кто становился с ними рядом, казался лишь бледной тенью, а не самостоятельным человеком.

Должно быть, именно поэтому Теодор так старался лишний раз не попадаться сестре на глаза.

Но отношения Джулии и Жана, всё же, при всём их различии, можно было назвать счастливыми. Они были людьми из разных кругов, но, кажется, искренне любили друг друга… Во всяком случае, Жан любил герцогиню, а та тоже пыталась любить. Хотя бы так, как она умела. А Томас и Леокардия Кошендблат казались совершенно несовместимы. Жена была лишь бледной тенью собственного мужа, которая не имела даже права голоса.

– Прошу простить мою жену, – говорит герцог, обращаясь к королю, – она порой слишком беспокоится понапрасну, но не судите её строго, умоляю вас, она, всё же, мать, а матери всегда волнуются слишком сильно.

За эти слова хочется ударить его чем-то тяжёлым, но король, всё же, сдерживается. Хотя бы под взглядом окончательно проснувшегося Теодора. «Не стоит портить отношения с лучшими и, главное, влиятельнейшими и богатейшими людьми королевства, это может стоить слишком дорого» – кажется, именно так всегда шептал Траонт, когда молодой король чувствовал, что едва может сдерживаться, чтобы не обозвать или, хуже того, не ударить какого-нибудь старика-министра.

– Да, конечно! – говорит Альфонс, стараясь сохранять на лице вежливую улыбку. – Я это понимаю. Быть может, герцогине нужно принести стакан воды?

Герцогиня непонимающе смотрит на короля, и тому становится как-то неудобно. Он ничего не знал в этом чужом для него мире. То, что было бы правильным на Земле, здесь не должно было происходить ни за что на свете. То, чего не следовало бы делать на Земле, здесь считалось обязательным для исполнения.

Это совершенно сбивало с толку.

– Ей это не нужно, благодарю вас! – отвечает герцог. – Благодарю вас за беспокойство, Ваше Величество, но это всё абсолютно не имеет смысла.

За этим следует неловкое молчание. Король просто не понимает, что ему говорить – он до сих пор ещё не привык к здешним правилам и обычаям, все они кажутся для него чужими и непонятными. Кое-какие правила местного этикета совпадали с правилами этикета на Земле, и Альфонс хватался за них, как утопающий хватается за соломинку. Но таких правил было не слишком-то много, а Алу слишком нужно было как-то жить в этом мире. И жить настолько близко к образу жизни людей, здесь обитавших, насколько это только было возможно с его происхождением.

– Я не совсем понял, что произошло с Леонардом, – говорит король просто для того, чтобы сказать хоть что-то. – Вы можете объяснить, что это был за приступ?

Герцогиня тихо ахает, ещё более тихо всхлипывает и хватает мужа за рукав своими тоненькими цепкими пальчиками. Тот снова морщится, устало смотрит на жену, но других признаков недовольства пока не выказывает. Думает над вопросом, заданным королём. Герцогиня что-то шепчет ему на ухо, но он почти не слушает, полагаясь целиком только на свои мысли.

– Нет, – резко говорит герцог после минуты раздумья. – Я не помню, чтобы с Леонардом когда-то случалось что-то подобное прежде.

Его жена кивает и что-то начинает неразборчиво лепетать, отчего Томас снова хмурится, снова недовольно выдыхает, но больше не произносит ни слова. Его бронзовое от загара лицо с пересекающим его шрамом отчего-то кажется Алу неестественным, неправильным. Так и хочется спросить, но… Будет ли это правильно с точки зрения этикета – такой, весьма личный вопрос? Раньше Альфонс мог говорить всё, что угодно, не опасаясь, что это прозвучит как-то не так. А теперь… Теперь всей его жизнью руководили правила этикета, которые для короля были обязательны. Всей его жизнью руководили правила. Нет, наверняка, правила руководят жизнью всех людей – что на Земле, что в Осмальлерде, – но жизнью короля и всех, кто имел хоть какое-то отношение к королевскому двору, руководило куда большее количество этих самых правил, законов, норм.

Он был уполномочен распоряжаться жизнями тысяч и сотен тысяч людей. Имел право вмешиваться в жизнь каждого своего подданного, контролировать её – кажется, Орандор жил по понятиям абсолютизма, и власть короля почти ничем не была ограничена, – а его частная, личная жизнь подчинялась своду правил и законов. Ему подчинялись все в этом королевстве. И его же жизнь была расписана по минутам, если не по секундам – приёмы, жалобы, парады, новые и старые законы, попытки распознать их эффективность, попытки поднять Орандор на более высокий, хороший уровень…

Ал не имел права даже присесть или встать лишний раз не по расписанию. Посещение казарм, мастерских алхимиков, ознакомление с разными законотворческими проектами, с новыми изобретениями, обязанность объезжать периодически подвластные ему территории, чтобы знать, как там ведутся дела… Всё это было обязательно, и парень прекрасно это понимал.

Королевство было куда важнее его желаний и мыслей.

Жена Томаса Кошендблата и не думает отпускать из своих цепких тонких пальчиков его рукав. Во второй своей руке она держит чётки, но не с крестом, какие держала тётя Ала, а с каким-то драгоценным камнем, возможно, изумрудом или нефритом, Альфонс никогда не был силён в драгоценных камнях, огранённым в форме ромба.

– Никогда не случалось! – подтверждает слова мужа герцогиня. – У него, конечно, слабенькое здоровье, но такого никогда не было!

Слабенькое здоровье… Интересно – как у Седрика или на самом деле? У Седрика вот была слишком нервная и заботливая мама, что, конечно, было хорошо, но… Не в таком виде, как это получилось у Траонтов. Джулия слишком уж нервничала. А сказать ей какое-либо замечание на этот счёт все боялись. Впрочем, её, наверное, можно было понять – Теодор как-то упоминал, что первый ребёнок герцогини умер от какой-то болезни, о которой Ал толком не знал. Наверное, стоило простить ведьме некоторые её странности хотя бы потому, что Альфонс никогда не сможет узнать – какой она была до смерти своего первого сына.

Герцогине Кошендблат тоже не хочется ничего говорить. Её искренне жаль. Ал уже давно понял, что жизнь всяких герцогов и графов во много раз труднее той жизни, которой он жил до этого. Леокардии Кошендблат хочется только посочувствовать. Возможно, герцог был не таким уж и плохим мужем – среди министров Альфонс увидел и куда худшее отношение к собственным женщинам. Но Леокардия всё равно была лишь слабой, забитой всеми женщиной, которую нельзя было не пожалеть.

– Да… Небось, нарвался он по глупости на кого-нибудь особенно магически сильного и образованного… – бормочет Теодор себе под нос. – Как бы не оказаться вскоре на его – Лео – похоронах…

Женщина начинает всхлипывать, а Ал думает о том, что неплохо было бы как-нибудь объяснить Траонту, что человеческие чувства тоже нужно иногда учитывать. Во всяком случае, если это как-то относится к жизни чьего-то ребёнка. Теодор на несколько секунд замолкает, потом ойкает себе под нос. Альфонсу думается, что стоит как можно скорее встретиться с графом Хоффманом – тем самым, который спас его и Марию в тот день, когда свергли короля Генриха. Конечно, друг Хоффмана, кажется, Бейнот, обвинял именно Ала в смерти Алесии, но… Это было не так важно. Это было, в конечном счёте, совсем неважно.

– Полно тебе, – произносит Томас Кошендблат через какое-то время, обращаясь к своей жене. – Это может быть обычным переутомлением.

Леокардия Кошендблат всхлипывает ещё раз, как-то уж слишком надтреснуто, а герцог тихо отводит взгляд. Альфонсу в голову приходит мысль, что отцу его друга, пожалуй, почти неприятна собственная жена. А самого герцога уже едва может выдержать сам король. Он уже готов сделать, что угодно, лишь бы Томас Кошендблат поскорее ушёл, лишь бы больше никогда в жизни не видеть этого человека. Он хочет снова оказаться в родной Канаде, проснуться и обнаружить себя дома на диване или даже в комнате Маришки на полу. И в то же время он безумно боится отдать ту власть, которой он обладает сейчас. По милости Малуса.

Демоны исполняют тайные желания, – кажется, именно так как-то сказал Теодор. Так неужели, он всегда желал именно этого? Желал править, обладать? Неужели, он всегда был таким?

Сам Теодор Траонт сейчас молчит. Кажется, корит себя за то, что сказал лишнего. Альфонс в этом с ним согласен – не стоило говорить невесть что, тем более про Леонарда. Младший из сыновей Томаса Кошендблата в последнее время был единственным человеком, который поддерживал молодого короля. Нет, конечно, Траонт оказал не последнюю услугу в управлении государством. В конце концов, именно он знал об этом так много, старался всё обустроить, ездил по самым невероятным поручениям, исполнял всё, даже будучи не слишком довольным приказами короля – как это было в эту ночь…

– Он чего-то боялся в последнее время, – замечает Ал. – Сильно боялся. Будто бы кто-то преследовал его.

Ведь, правда, боялся… Ведь просил, умолял, кричал, звал на помощь, но… Почему-то ему, Альфонсу, тогда это тоже показалось всего лишь переутомлением. Он тоже не обратил внимания на подозрения и опасения Лео. Он почти позволил совершиться той трагедии, которая произошла с Алесией Хайнтс до этого.

Алесия… Её смерть навеки останется на его совести – в этом её друг Гораций Бейнот был прав. Альфонс будет видеть её изуродованное лицо в самых страшных кошмарах… Он будет винить в её гибели только себя – что стоило ему настоять на том, чтобы она ехала в Орандор, в королевский дворец, а не в Алменскую империю, где её так жестоко убили?

– Да? – удивляется герцог. – На Леонарда это не похоже. Фантазёром всегда был его старший брат Ричард, но это было давно, когда они все были ещё маленькими. Впрочем, не думаю, что что-то серьёзное. Эти дети… Они столько притворяются…

На этот раз Ал едва удерживается от гневного выпада в сторону герцога. Кажется, Теодор явно ожидал этого выпада, и потому смотрит умоляюще, словно упрашивает не ссориться лишний раз с «влиятельными людьми»… Ну да, двух легкомысленных идиотов в правительстве эта страна просто не переживёт. Один – ещё куда ни шло. И то, пожалуй, многовато.

– Впрочем, с этим могут разобраться лекари в Академии, – произносит герцог задумчиво. – Но, всё же, думаю, что это – обычное переутомление.

Переутомление – как же. От этого не происходит то, что произошло с младшим Кошендблатом. Но на слова Томаса Альфонс только кивает и говорит, что он хочет попрощаться с Леонардом и пожелать ему удачи. Герцог улыбается и отвечает, что он и его супруга подождут сына на улице, и что они очень рады были увидеть Его Величество. Герцогиня делает реверанс, опираясь на руку Томаса Кошендблата, грустно улыбается и медленно уходит из зала. Теодор Траонт сообщает королю, что сейчас поможет герцогу и герцогине Кошендблат выйти из дворца, и уходит вслед за ними…

А Ал выбегает из тронного зала, бежит по коридору – он ещё не избавился от привычки суетливо носиться в поисках кого-то. Леонард сидит в цветочной галерее. Сидит, смотрит на какие-то цветы… Он уже одет в какой-то странный, непривычный до сих пор Альфонсу костюм. Вот и всё, думается монарху, совсем скоро он останется в этом проклятом здании один. И не с кем будет поговорить, поболтать о чём угодно… Ал теперь рад был бы увидеть здесь даже Розу…

– Что же… – вздыхает молодой король. – Мне жаль, что тебе уже пора ехать. Надеюсь, в твоей Академии безопаснее, чем здесь.

Младший Кошендблат вздрагивает от неожиданности, оборачивается и, увидев друга, улыбается. Вскакивает со скамейки, на которой сидел, подбегает к Альфонсу… Подумать только – скоро всё это станет лишь одним из воспоминаний, с которыми придётся коротать зимние вечера…

Алу почему-то думается, что, пожалуй, он будет скучать. Больше, чем по Марии – с той они часто расставались и встречались и раньше, да и чувствовал он себя с ней рядом часто не слишком уютно. В любом случае, Мария – это Мария. Он считал её слишком странной с самого их знакомства. Они были во многом похожи. Они оба совершенно не имели совести, имели схожие идеалы… Даже внешне они были похожи, словно брат с сестрой. Они и были братом и сестрой.

– Мне тоже – жаль… – бормочет Лео неуверенно. – Правда – мне бы хотелось остаться ещё ненадолго.

И Альфонс прекрасно знает, что Мария бы сказала совсем по-другому – сильно ударила бы его по плечу, улыбнулась, сверкнула белыми зубами и сказала бы, что она надеется, что в Академии будет круто, что она сможет повеселиться, что она надеется, что Ал тоже сможет… А Ал ответил бы ей, что он слишком привык к ней, что веселиться ему будет не слишком приятно, на что Фаррел бы лишь рассмеялась, сказав, что Альфонс ошибается – что они оба сумеют прекрасно и интересно провести время. И оказалась бы права. Как это всегда и бывало.