Текст книги "Вернуться в сказку (СИ)"

Автор книги: Hioshidzuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 103 страниц)

Несчастия… Всё было бы ничего, если бы дар магии не мог отняться у него из-за нервного и физического истощения… Дар нужен был ему сейчас. Сейчас больше, чем когда-либо. Исследование, которое должно было открыть ему, что же случилось тогда – в момент раскола мира на три части, – было под угрозой… Он уже смог открыть вид магии, который не был известен ему до этого, только этого было мало. Ни одного человека, владевшего ей, он не знал. И не мог знать. Говорили, очаги магии сохранились только в руинах старых храмов, только вот нужно было найти именно тот храм. Где Паул мог отыскать таковой? И как он мог искать его сейчас, если невозможно было даже пошевелиться?

Чернокнижник ненавидел, когда ему мешали, и Кая была не исключением. Сейчас он был готов просто убить эту девчонку, что помешала ему несколько недель назад сбежать из тюрьмы, хотя ещё какое-то время назад она ему даже нравилась – тихая, спокойная, бессловесная. Но она сейчас была далеко, а маг чувствовал себя настолько неважно, что думать о том, чтобы как-то отомстить этой девчонке, было как-то глупо. Он не мог сейчас отомстить ей. Нужно было думать об этом позже, сейчас же нужно выжить, выздороветь, чтобы заняться тем, чем он хотел заниматься до революции, устроенной Эриком…

***

Воспоминания могут приносить и радость, и боль, и равнодушие, накатывающее с такой силой, что становится просто страшно. Пустота кажется и пыткой, и убежищем. Ощущения сплетаются в диком танце. Каждая мысль отдаётся болью, но не думать просто невозможно…

В тот день, когда всё началось, девушка даже подумать не могла, какой станет её дальнейшая жизнь. Она была племянницей короля, она была никем, ничтожеством, за которым постоянно следили. Ни одного неверного шага позволить себе было нельзя. Это обернулось бы полнейшим крахом, гибелью. Разве могла подумать девушка о том, чтобы как-то измениться, преобразить свою жизнь? Сейчас ей казалось, что не так уж и глупо она поступала. Тогда она была чистой, невинной и доверчивой девушкой, которая могла бы выйти замуж за какого-нибудь генерала, родить ему с десяток ребятишек и изредка появляться в обществе. Сейчас она стала светской львицей, которую принимали на любых балах, в любых салонах, на любых встречах. Считалась красавицей, только вот полюбить её теперь вряд ли кто-то мог. Таких, как она, презирали и боготворили одновременно. Дамы фыркали, только увидев её, а мужчины брезговали, но, однако, от этого не менее жарко шептали по ночам слова любви. Впрочем, только по ночам. На большее она рассчитывать не могла. Теперь – тем более. Любовница короля… Таких вообще в обществе ненавидели. Что она могла сделать?

Раньше всё было проще – именно к этому выводу сводились все размышления девушки о том, что она не могла поступить иначе. Могла. Просто хотела вырваться из привычного ей ада в ад куда более страшный. Ад, полный золота, красивых приёмов и слов… Ад, из которого ей уже не выбраться в этой жизни, разве что после смерти… Муки одиночества не проходили, пришли к ним только ещё и муки совести. На душе, почему-то, всегда было тяжело, что бы она не делала….

Алесия сидела на диване и внимательно наблюдала за тем, что делал сейчас Альфонс. По правде говоря, просьба Хоффмана показалась девушке несколько странной – граф никогда не просил её переспать с кем-то дважды. Впрочем, когда-то мисс Хайнтс удивило и то, что граф вообще сказал, что будет подбирать ей кавалеров. В общем, девушке было безразлично, кого он ей подбирал. Хоффман был человеком принципиальным и исключительно благородным, как ей казалось когда-то. Про благородство она, конечно, немного ошиблась, а вот принципиальность графа была необычной. А Альфонс Браун… Этот мальчишка, если говорить правду, был ей симпатичен. В первый раз Георг приставил её к нему, когда что-то пошло не так в разговоре графа с принцессой Марией. Наверное, даже представлять не стоит, как огорчился Хоффман, когда произошла эта революция, в результате которой та девчонка пропала.

– Грустишь? – задумчиво произносит Ал. – Что-то случилось?

Алесия улыбнулась: она уже почти целый день ждала, когда новоиспечённый монарх обратит на неё внимание, и, пододвинувшись поближе к парню, поцеловала его. Король, правда, отстранился. Девушка обиженно посмотрела на него, фыркнула и отвернулась. Такие действия были позволительны ей. Даже Хоффман разрешал ей это, когда они были любовниками, правда, как заметила Алесия, быть другом графа оказалось куда выгоднее. Да и спокойнее.

Мысли девушки постепенно вернулись к Анне. То, что происходило между графом и этой леди, волновало племянницу короля уже очень давно. И теперь было понятно, что их отношения шли к свадьбе – Хоффман публично объявил, что эта девушка – его невеста. Анна совсем не являлась красавицей – слишком худая, бледная, темноволосая… Так же она не была богатой или знатной. Просто девушка, которая смогла сделать то, что её предшественницам не удавалось. Впрочем, Алесия всё равно была уверена, что долго на пьедестале Анна не продержится. Хотя бы из-за своей ревности, которая не давала покоя Хоффману уже долгое время. Что нужно было графу в Анне? Что? Алесия не могла понять.

Изображать обиду было, пожалуй, необходимо. Так мисс Хайнтс могла хоть немного отвлечься от переживаний о Монике, которая способна натворить чего-нибудь из-за своей горячности. Эливейт была, конечно, дурой, но пока только её Алесия могла назвать подругой.

– Не обижайся… – шепчет Альфонс ей на ухо. – Я правда сейчас не могу думать ни о чём другом, кроме Марии. Она мне почти сестра. Я боюсь, что она погибла… Я боюсь потерять, понимаешь?

Алесия не понимает: в её жизни не было людей, которых бы она любила. Даже друзья – Георг Хоффман, Гораций Бейнот и Моника Эливейт – были для неё просто развлечением, тем, с кем можно было хорошо провести время. А кем был Альфонс? Они оба играли друг с другом и оба об этом знали. Она не была его королевой, а он не был её королём. Просто игра… Такая же интрижка, как и все остальные. Не больше. Ей даже участь официальной любовницы короля, которую чтили и уважали немногим меньше королевы, не грозила. Она была просто девушкой, которая оказалась в постели короля, но к которой монарх не чувствует ничего, кроме похоти.

Алесия осторожно поворачивается к Альфонсу; только сейчас она замечает, что тот одет в парадный мундир. Конечно… Опять военный совет! Её дядя мундир надевал только на эти советы. Ну, ещё на балы. Но бала не было. Её пригласили бы на бал, да и, если бы не пригласили, она бы знала об этом. Точно знала бы. А о советах никогда не говорили. Те, кто должен был знать о них, знали и так.

– Я понимаю, – врёт девушка. – Ты беспокоишься о ней, но от того, что ты сам лишаешь себя из-за этого всего, ей легче не станет, где бы она ни была…

Хоффман был подозрительно спокоен. Наверное, девчонка у него… Алесия вздрагивает от своей догадки: вот где находится Мария. Граф Георг Хоффман был тем человеком, который вполне мог бы скрыть её нахождение у себя дома. Только вот дома ли? Где он мог её прятать? Не в столице. Это точно. Анна была настолько ревнива, что туда Хоффман девчонку бы не потащил… В небольшом загородном особняке Марии точно не могло быть, Алесия бы узнала об этом первая от Горация, который сейчас жил там… Так где же граф мог прятать принцессу? Ну, не убил же он её, в самом деле!

– Алесия… Наверное, ты права… – прошептал король. – Думаю, нужно…

Договорить парень не успел: дверь распахнулась, и в комнату вошёл граф Траонт. Алесия знала этого человека. Один из самых вздорных, он был изгнан из столицы своим братом, королём Генрихом. Так же он не был так богат и властен, как его сестра – леди Джулия Траонт, женщина, которую Алесия понять никак не могла, хотя порой ей казалось, что они находятся довольно близко в своих судьбах.

Теодор Траонт был довольно привлекателен в свои сорок лет, впрочем, Алесия даже близко подходить к нему не хотела. Траонт ненавидел её с первой их встречи. Тогда она была ещё той самой девочкой, которой ей хотелось снова стать теперь… Почему он так невзлюбил её? Говорили, у него когда-то была интрижка с дочерью короля Генриха, Кассандрой. А так же поговаривали, что Алесия была внешне очень похожа на эту женщину, а тогда, наверное, ещё и характером.

– Я надеюсь, что не помешал вам, – мрачно проговорил граф, присаживаясь в кресло, которое находилось ближе к двери.

Ал поднялся с дивана и подошёл к незваному гостю, впрочем, как поняла девушка из разговора, последовавшего за этим, незваным гость вовсе не был – новый король звал лорда Траонта. И, видимо, именно поэтому сейчас не хотел что-то делать. Следовало Алесии догадаться… А она… Она просто решила обидеться на короля. Впрочем, она играла кого-то между кокеткой и дурочкой, следовательно, могла позволить себе некоторые вольности в общении с монархом.

***

Мария не могла заснуть уже очень давно. Она всё думала. Думала о человеке, о котором не подумала, когда отправлялась в Сказочное королевство, и о котором незаслуженно забыла, когда всё тут закрутилось… На душе было паршиво. Девушка надеялась, что прогулка по небольшому садику, где отдыхали сотрудники организации, принадлежащей графу Хоффану. Поистине сказочное место… Девушке нравилось гулять здесь. Тут было довольно необычно. Граф говорил, что некоторые растения были притащены сильфидами, что работали здесь, а значит, Мария не могла видеть их до этого…

Присаживается девушка прямо на пол где-то в углу, за одним из самых пышных деревьев. Тут довольно удобно и, кажется, наиболее спокойно. Место как раз подходящее, чтобы подумать. И Марию уже почти начинает клонить в сон. Тут неплохо для того, чтобы поспать, кажется принцессе. Во всяком случае, куда удобнее, чем в той комнате, которую выделил ей Хоффман. Та кажется скорее тюремной камерой, нежели комнатой, где хочется выспаться и куда хочется возвращаться.

– Не спится? – вдруг слышит Мария голос Мердофа.

Что он тут делает? Девушка не видела, как он вошёл. Парень в это время осторожно садится рядом и протягивает Марии чашку с горячим чаем и шоколадное печенье. Та качает головой, отказываясь от еды, и снова погружается в свои мысли. Она, если быть честной, очень обеспокоена тем, что даже не удосужилась вспомнить о человеке, который старался вырастить её и Альфонса. Интересно, а он-то вспомнил о нём? Или тоже, как и Мария, благополучно забыл?

– Что-то случилось? – спрашивает Айстеч удивлённо. – Я не думаю, что ты просто так не спишь которую ночь подряд.

Мария пожимает плечами и отбирает у Мердофа чашку с чаем, из которой тот уже хотел отпить, и выпивает залпом. Напиток довольно горячий, впрочем, не настолько, чтобы принцесса могла обжечься. Парень фыркает от смеха. Пожалуй, Марии следовало лежать сейчас в своей комнате и спать, а не находиться здесь, но… Интересно, Хоффман не позволит ему остаться в штабе подольше, чем обычно? Всё-таки, если уж граф одобрил его кандидатуру на роль экскурсовода для Марии, возможно, графу хочется, чтобы он, Мердоф, пока наблюдал за этой девушкой…

– Я просто совсем забыла об одном человеке… – бормочет принцесса расстроено. – Это, наверное, очень неблагодарно по отношению к нему. Он беспокоится обо мне сейчас. Впрочем, что ж теперь поделать? Я теперь просто хочу встретиться с ним и извиниться за всё, что он пережил…

Мердоф вдруг подал ей знак молчать, девушка кивнула и прислушалась: дверь заскрипела, и в садик кто-то вошёл. Мария не знала, да и не видела, кто это был, а вот Айстеч, кажется, мог это видеть. Поворачиваться принцесса боялась – мало ли кто там сейчас стоял. Проверять, кто там, девушке совсем не хотелось. Да и вряд ли это было безопасно. Нормальные люди не приходят просто поговорить ночью в то место, где нет камер, и совершенно точно не стреляют в воздух, чтобы проверить, есть ли тут кто-нибудь…

– Заткнись, дура! – услышала она чей-то грубый голос. – Разве не понимаешь – ради тебя стараюсь!

Мария старалась не дышать, мало ли что там хотел этот человек. Быть может, он готов убить любого, кто подслушает этот разговор, откуда мисс Фаррел знать это? В конце концов, мысли читать она не умела. Да и, если бы умела, скорее всего, так испугалась бы того человека, что говорил сейчас. Голос его был не знаком ей, но, наверняка, был знаком Мердофу, который тоже пока молчал. Кто там стоял? Мария не могла видеть этого – она сидела спиной к тому дереву, за которым они с Мердофом и прятались, так что оставалось только ждать момента, когда тот тип уйдёт.

Второй человек, находившийся в комнате, женщина или девушка, всхлипнул и, кажется, попытался отойти. Мужчина начал что-то шептать, уговаривать. Мария не могла видеть происходящего, но, пожалуй, можно было говорить, что это обычная бытовая сцена, такая, каких каждый день происходит тысячи. Наверное, не стоило так беспокоиться. Просто подождать, пока эта парочка закончит говорить, а потом забыть о том, что это когда-то происходило.

– Риан! – воскликнула женщина; услышав её интонацию, уже можно было представить, как она всплёскивает руками – Пожалуйста, Риан, ты должен понимать, что моя начальница не любит скандалов… Уйди, пожалуйста… Моя смена начнётся через час… Мне надо переодеться, Риан!

Они что-то ещё говорили, и говорили довольно шумно, впрочем, Мария уже не могла слышать их дальнейшего разговора – Мердоф знаком показал ей тихо выбираться из сада. Скоро они уже находились в соседней комнате, откуда, хоть и было слышно, что Риан и его жена о чём-то говорили, самого разговора уловить было нельзя.

– Это муж одной из наших сотрудниц… – пробормотал задумчиво Айстеч. – Ужасно ревнивый. Ей приходится врать, что она работает секретаршей у Софии Леманн, чтобы этот самый Риан не пришёл разбираться к Хоффману.

Мария усмехнулась. Да уж, тут было весело. Настолько же весело, как и на Земле, если не веселее. Пожалуй, стоит спросить графа, не может ли он оставить её работать в этой организации. В конце концов, все говорили, что Мария учится быстро, так что, наверное, особой проблемой обучить её некоторым тонкостям одной из профессий, что были востребованы здесь, не составит особого труда. Зато она сможет находиться в обществе людей, с которыми интересно общаться.

– А что, приходил разбираться к Хоффману? – попыталась изобразить удивлённый вид Мария. – Нет, правда?

Мердоф кивнул и вдруг расхохотался. Пара, что находилась в закрытом саду, устроенном для сотрудников организации, перестала что-то обсуждать, мужчина распахнул дверь; теперь мисс Фаррел, наконец, смогла его увидеть – этому человеку было лет сорок-пятьдесят на вид, в волосах его виднелась седина, а взгляд оказался настолько строгим и гневным, что девушка сама невольно вытянулась: стоять перед ним в расслабленной позе казалось слишком странным.

– Здравствуйте! – выдавила из себя улыбку Мария. – Мы чем-то вам помешали?

Мужчина отрицательно покачал головой, извинился и вышел из комнаты, закрыв дверь с другой стороны. Айстеч и Фаррел ещё минуту стояли почти в оцепенении, а после расхохотались. Кажется, принцесса не представлялась тому мужчине источником опасности, а значит, ей повезло. По взгляду этого человека она поняла только одно – убить он может, и, возможно, убив человека, он ни на секунду не засомневается в правильности своего решения. А жить Марии пока хотелось…

Комментарий к II. Глава седьмая. День из спокойной жизни.

* Король и Шут – Тёмный учитель

========== II. Глава восьмая. Призрак, созданный больным воображением. ==========

Ты говоришь, я демон? Так и есть!

Со мною не видать тебе удачи.

Навеки мое дело – зло и месть,

Для демона не может быть иначе!

Чем я заслужил судьбу несчастного изгоя?

Постоянно доставать себя вопросом: «Кто я?».

Мысли, что я демон, часто выжить помогали.

Люди же повсюду так меня и называли.

Ты, зловещая луна,

В мои муки влюблена,

Отобрав души покой,

Что ты делаешь со мной?

Может, ты мне дашь ответ,

Почему весь белый свет

Обозлился на меня,

Для чего родился я?

Помню, как толпа крестьян убить меня хотела,

После инквизиторы калечили мне тело.

Все восстало против молодого некроманта,

Сделав меня мучеником моего таланта.

Ты, зловещая луна,

В мои муки влюблена,

Отобрав души покой,

Что ты делаешь со мной?

Может, ты мне дашь ответ,

Почему весь белый свет

Обозлился на меня,

Для чего родился я?

Наполовину человек,

Наполовину я мертвец.

Таким останусь я навек —

Я будто волк среди овец.

Полна страданий жизнь моя,

Но выбор, сделанный судьбой,

Нет, изменить не в силах я:

Война с самим собой!

Можешь ты мне дать ответ,

Почему весь белый свет

Обозлился на меня?

Люди мне враги, а ведь когда-то были братья.

Я на всю округу наложил свое проклятье.

Гибнут урожаи, а вокруг чума и голод,

И ветра залетные приносят жуткий холод.

Ты, зловещая луна,

В мои муки влюблена,

Отобрав души покой,

Что ты делаешь со мной?

Может, ты мне дашь ответ,

Почему весь белый свет

Обозлился на меня,

Для чего родился я?

Почему весь белый свет

Обозлился на меня,

Для чего родился я? *

Шаг, ещё шаг… Скрип половниц – единственный звук, который был слышен человеку, находящемуся в доме. Когда он жил здесь раньше, его мыслям вторил стук капель дождя по крыше… а теперь? Он был здесь один, совсем один, как когда-то одна была его сестра… Сестрёнка… Что могло бы быть с ней сейчас? Кем бы она стала, если бы тогда не умерла?

Кровь в голове пульсировала, стучала, не давая отвлечься на что-то более приятное, нежели перечисление всех ужасных событий, когда-то произошедших в этом доме. Хорошо ещё, что он не позвал кого-нибудь в этот дом для помощи. Хотя… он никого не смог бы позвать сюда, в этот проклятый дом, где прошла первая половина его жизни, где когда-то погибла его сестра…

Шаг, ещё шаг, ещё один… Не в силах справиться с нахлынувшим раздражением, граф пинает попавшую под ногу стопку нот, тех самых, которые когда-то приносил Ерин, чтобы научить маленького мальчика Джорджа играть на фортепиано. Когда Георг уходил из этого дома, он взял только те ноты и книги, что были больше всего ему интересны. Книги, правда, перенесены в новое жилище молодого человека были совсем скоро, а вот ноты остались здесь.

В давящей тишине можно услышать несколько больше, чем этого бы хотелось… В давящей тишине порой невозможно понять, где грань между реальностью и вымыслом, между тем, что ты слышишь на самом деле, и тем, что тебе хотелось бы слышать… А когда дом хранит в себе самые ужасные воспоминания в твоей жизни – и вовсе кажется, что слышать эту звенящую тишину просто невыносимо… Когда каждый шаг привлекает призраков прошлого… Когда каждый вздох пробуждает самых страшных демонов ушедшего… Находиться в этом доме, кажется, почти нереально.

В полутьме постоянно что-то мерещится. И это «что-то» не даёт Георгу покоя. Зачем он пришёл сюда? Неужели не прожил бы без этих проклятых фотографий, которые почему-то так хотелось забрать?! Или действительно не прожил бы? Этот вопрос мучает Хоффмана уже на протяжении тех нескольких часов, которые он провёл в особняке, пытаясь найти свои детские фотографии. Тот альбом должен быть где-то рядом, но где? В конце концов, не отец же решил забрать их себе! Это было бы слишком глупо и слишком на него не похоже. Нет, вряд ли те снимки забрал именно Дэвид Блюменстрост. Кому нужны были те старые помятые картинки, кроме Джорджа? Кому?

Граф ловит себя на мысли, что снова назвал себя Джорджем. Джорджем… Разве он не хотел забыть это имя, которое было дано при рождении? Слово «Георг» обжигало слух куда меньше. Хоффман почти привык к тому, как теперь звучит его имя. Делюжан не любил то звучание имён, что было принято в селении, находившемся неподалёку от особняка, где жила семья Блюменстрост… Он давно уже не «Джордж». Джорджем звали маленького мальчика, что был заперт в этом доме, ребёнка, отвергнутого собственными родителями. Хоффман давно уже не имеет никакого отношения к тому ребёнку. И, собственно, не хочет иметь.

Фотография, наконец, находится. Та самая. Та, которую так хотелось снова увидеть. Этой фотокарточке не место среди пыли этого дома, она должна стоять у него, у графа Георга Хоффмана, на столе, а не лежать на пыльном полу. Граф осторожно проводит пальцем по старому изображению. Мужчина, женщина, две маленькие улыбающиеся девочки и хмурый мальчик в стороне…

Спуститься по лестнице – ещё одно испытание. Это та лестница, с которой он когда-то столкнул Аннэт. Он совсем не чувствовал вины за тот свой поступок, но почему же тогда каждый шаг даётся ему с таким трудом? Почему всякая мысль о том, что ему придётся снова спуститься по этим ступенькам, отдаёт такой болью, таким ужасом, что опускаются руки? Когда-то это была просто лестница. Но это было давно. В последний раз граф поднимался наверх почти девять лет назад. Тогда дом не был в таком запустении, к тому же, тогда сюда он приехал с шофёром Делюжана, которому было поручено помочь погрузить все те книги, что находились в этом доме. По правде говоря, одним заходом они тогда не отделались. У отца была обширная библиотека. Он любил книги. Но почему-то после смерти старшей дочери решил не перевозить их в новый дом, наверное, потому, что эти книги были ещё и памятью…

Спуститься по лестнице оказывается нетрудно. Стоило только глубоко вздохнуть и шагнуть, как граф сам не заметил, что оказался внизу. Фотокарточка, за которой он пришёл сюда, была у него в руке…

– Осмелился прийти сюда?! После всего, что ты сделал? Какой невероятный цинизм!

Хоффман вздрагивает, только услышав этот голос, – в голове тотчас проносятся все самые неприятные мысли, – и оборачивается. За ним стоит Аннэт. Чёрные глаза девочки смеются над ним. По виску её стекает тонкая струйка крови, на ней то самое светло-жёлтое платьишко, что и в тот день… Георг поворачивается к ней. Аннэт… Он ненавидел её в детстве и совсем не уверен, что может простить её за те резкие обидные слова в адрес Мари. Впрочем, вряд ли теперь и она сможет его простить…

Что за глупые мысли?!

Она уже давно мертва, и графу совсем не требуется её прощение. Она была лишь человеком, что постоянно мешал. Человеком, которого мальчик Джордж ненавидел больше, чем кого-либо. Даже больше, чем отца… Разве он мог подумать о том, что это чувство снова проснётся в его груди к кому-то, кроме Дэвида Блюменстроста? Остальных он мог презирать, но ненависти никогда не испытывал… Впрочем, когда-то он ненавидел ещё и всех тех докторов, что приходили к нему…

Но Георг – не мальчик Джордж, который жил здесь когда-то; граф Хоффман сейчас – уважаемый человек, главный казначей, второй человек в королевстве, самый богатый человек в королевстве… Мальчик ненавидел эту девочку, но будет её ненавидеть мужчина?

– И тебе привет, – жёстко усмехается Хоффман. – Давно не виделись, да, сестрёнка?!

Призрак пожимает плечами. Взгляд этих чёрных глаз кажется мужчине невыносимым: он словно напоминает о том, что сказал отец лет пятнадцать назад в разговоре с няней… Слова: «Я сомневаюсь, что это мой ребёнок, ты видела: глаза у него совсем серые, а не чёрные, как у меня и Элис» – запомнились мальчику надолго. Тогда он понял причину холодности и безразличия, с которыми Дэвид Блюменстрост относился к нему и к Мари. И тогда понял, что простить этого человека не сможет никогда. А теперь эти глаза – чёрные, а не серые, как у него с Мари – смотрели на него, постоянно напоминали о том, что он просто родился не с тем цветом глаз… Как глупо, парадоксально и глупо!

– Джордж… – смеётся девочка. – Мы все умерли из-за тебя… Тебе не стыдно?

Хоффман смотрит на Аннэт, но будто бы снова не видит её. В голове вдруг проносятся все те смерти, в которых он был косвенно или напрямую виновен. Аннэт, Мари, Маргарет, мама… Другие его не интересовали. Они были чужими, их боль была чужой, и их боль казалась куда более слабой. Впрочем, страдания всех, кроме Мари, казались слабее. Муки драгоценной сестрёнки казались собственными. Только её…

– Я не сожалею, что всё так вышло, – тихо произносит граф. – Всё должно было случиться именно так. Я только ускорил процесс.

Мужчина сам не узнаёт собственный голос. Слова произнесены так тихо, что он сомневается, услышала ли их сестра. Впрочем, по лицу последней – явно услышала. Не могла не услышать…

На лицо девочки становится ещё неприятнее смотреть: она всё больше похожа на мать, на женщину, которой было плевать на то, что происходило с её собственными детьми; она не обнимала Мари, она приезжала даже реже, чем приезжал отец, когда их заперли в этом проклятом доме… Пожалуй, ещё один человек, который вызывал у Джорджа приступы жгучей ненависти…

Почему эта женщина поступала так жестоко с собственными детьми? Почему она не хотела их даже видеть? Георгу не было жаль её, когда она умерла, не выдержав смерти третьей дочери. Эта женщина не любила Аннэт, Мари и его, что она могла знать о любви к своим детям, об их жизни? Порой графу казалось, что он ненавидел её ещё больше, чем всех остальных…

В чёрных глазах Аннэт отражалась та насмешка, которая казалась Хоффману просто пыткой. Насмешка… Которую граф раньше никогда не видел, но которая казалась ему настолько знакомой, будто бы внутри него кто-то ухмылялся точно так же. Как будто сейчас над ним смеялась не его старшая сестра, погибшая двадцать лет назад, а кто-то, с кем он эти двадцать лет жил рядом… Кто это был? Как будто кто-то из глубины его сознания, тот, кто прекрасно знал его, его мысли, чувства, скрытые желания… Кто же это был?

– Неужели? – наигранно удивлённо произносит девочка. – Ты говорил Мари, что любишь её… Что она дорога тебе… Но она умерла из-за тебя… Неужели всё это время ты лгал?

Хоффман кидает в сестру записную книжку няни, забытую и оставленную на столике рядом с лестницей. Вещица глухо ударяется о стену и отскакивает назад, свободно проходя через призрака. Почему злость с такой силой вспыхивает в графе? Он уже взрослый человек, который прекрасно может контролировать себя, свои чувства, эмоции, мысли…

– Что ты можешь знать?! – вопль, вырвавшийся из груди мужчины, был больше похож на рёв раненного зверя. – Тебя не было тогда! Ты умерла за год до этого!

Ответом служит смех. Опять. Георгу хочется заткнуть уши, но что-то подсказывает ему, что слышать этот голос он всё равно будет. Будто бы смеётся вовсе не призрак его старшей сестры, а кто-то внутри него… Кто-то, кто хочет быть сильнее, чем он, вырваться наружу…

Мари… Он был так виноват перед ней, что не знал, как может загладить свою вину, не знал, сможет ли когда-нибудь не думать с горечью о том проклятом дне, когда он не смог ничего сделать, когда не был рядом… В тот день, когда девочке больше всего нужна была его помощь и поддержка. Мари… Бедная маленькая девочка, запертая в одном доме с сумасшедшим братом. С ним, Джорджем… Сможет ли когда-нибудь Мари простить его за свою смерть? Хоффману всё время кажется, что его сестра находится рядом с ним, стоит рядом, слушает, что он говорит, видит, что он делает…

– Мне казалось, ты убил меня из-за любви к ней, но, возможно, ты убил меня из-за своей прихоти…

Графу не хочется видеть Аннэт, её слова не дают ему покоя. Покоя, к которому он так стремился после смерти Мари. Жаждать отмщения было бы глупо: он сам виноват в её смерти, но он просто хотел, чтобы сестра его простила… Чтобы не сердилась на него за тот день, чтобы не чувствовала себя брошенной и одинокой, как тогда… Мари было бы лучше, если бы его, Джорджа, не было. Она бы не оказалась заперта в этом чёртовом доме, не умерла бы. Если бы у неё просто не было брата. В голове снова всплывает та фраза… «Исчадие ада»… Да, он был исчадием ада, без которого, возможно, всем было бы намного проще, но признаваться в этом себе совсем не хочется…

– Ты заслужила это! – кричит граф. – Заслужила! Ты сама виновата в своей смерти! Только ты!

Призрак снова смеется. Этот голос кажется настолько знакомым – эта интонация, противный смех… Хоффман сомневается, что выйдет из этого дома в здравом уме. Зачем он вообще вошёл сюда? Ах, да… Фотография! Мужчина с ужасом замечает, что, разговаривая с призраком Аннэт, он смял в руке эту фотокарточку. Семейный портрет семьи Блюменстрост разгладить не получается. Граф видит, что в приступе гнева, вероятно, тогда, когда Аннэт упомянула о смерти Мари, он умудрился испортить единственный сохранившейся снимок, что был сделан ещё до той злосчастной прогулки по развалинам. До того дня, который разделил жизнь всей семьи на «до» и «после»…

– Я всего лишь маленькая девочка, – тихо произносит приведение. – Глупо винить меня в своих ошибках…

Кем является это видение? Настоящий призрак? Вряд ли. Тогда он видел бы её и раньше. Скорее, лишь плод больного воображения. Но граф не звал её. Не хотел её видеть. Почему же тогда она появилась? Эта Аннэт, которую он убил двадцать лет назад… Двадцать лет назад… Зачем он сделал это тогда? Быть может, не было бы потом расплаты в виде смерти Мари. Если бы он тогда не пошёл на поводу у своих чувств и эмоций…

– Почему ты пришла? – выдыхает мужчина. – Почему?! Зачем?!

Чёрные глаза девочки смеются, они не переставали смеяться над ним с того самого дня, граф чувствует это… Её смех мешал ему жить спокойно, мешал забыть о том, что происходило в этом чёртовом доме. Мешал работать, учиться, думать… Даже сидя в своём кабинете в столице, он помнил про своё детство, хотя так хотел забыть. Чёрные глаза… Как у отца и матери. А не серые, с какими родились Джордж и Мари…

Всё же он снова называет себя Джорджем… Хотя так хотел забыть это имя. Имя, которое было дано ему при рождении и к которому прилипло уже столько грязи, столько ужасных воспоминаний… Неужели ему никогда не стать свободным от этого дома? От чувства вины?

– А ты не понимаешь? – удивляется призрак. – За свои поступки нужно платить. Ты убийца!

Граф зло смотрит на Аннэт. Он не был готов к этому, когда собирался вернуться в дом за фотографией. Он думал только о том, что возьмёт нужный ему предмет и отправится в столицу, туда, где его уже ждали. Понятно, почему отец так стремился поскорее сбежать из этого дома… Не только пытался обезопасить мир от своего сумасшедшего сына. Причиной была ещё и попытка сбежать от воспоминаний.

– Почему ты пришла?! – повторяет свой вопрос Джордж. – Зачем ты меня мучаешь?! Я убил тебя быстро, а ты убиваешь меня медленно! Зачем?! Для чего это тебе нужно?!

Мысль о том, что он всегда был именно Джорджем, а не Георгом, которого он сам создал, больно бьёт. Графу не хочется думать о том, что на самом деле он настоящий был именно здесь. Мальчик, запертый в доме. Сумасшедший брошенный ребёнок. Георг Хоффман был влиятельным и богатым человеком, которого боялись, с мнением которого считались, а Джордж Блюменстрост был просто одиноким ребёнком, до которого никому дела не было.