Текст книги "Вернуться в сказку (СИ)"

Автор книги: Hioshidzuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 86 (всего у книги 103 страниц)

И нет, ей совершенно не было стыдно за подобное. Ей, вообще, редко бывало стыдно. Тем более, если Мария Фарелл была в чём-то виновата. В конце концов, если было весело – почему бы не посчитать какой-то проступок удачей или заслугой? Вот и то кольцо, которое она нашла, было словно наградой ей за то, какой по сути бессердечной дрянью она является.

Забавно.

Девушка слышит, как кто-то поднимается по лестнице, и закрывает глаза. Ей думается, что, пожалуй, было бы интересно увидеть того, кто собирался прийти к ней. Но что-то заставляет её сдержать улыбку, смех, закрыть глаза и ждать… Это почему-то кажется вполне забавным. Будет интересно подшутить над тем, кто войдёт к ней. Будет забавно услышать хоть что-нибудь от входящего. К тому же, выглядеть это будет весьма… необычно, пожалуй.

Человек стоит перед ним и усмехается. У него жёсткий взгляд и губы изгибаются в усмешке, пожалуй, даже красиво. И всё же, в нём легко узнаётся тот самый весёлый и обаятельный Мир. Эта жёсткость, переходящая в жестокость, была неотделима от образа Драхомира – безжалостного Ренегата, который предал всех и вся. Другой человек просто не смог бы решиться на подобное. А Драхомир решился. И даже выжил. Смог бы он провернуть такое, не будучи жестоким? Навряд ли. Танатос прекрасно это понимал. И всё же… Когда он просил демона обучить его каким-то основным приёмам, которые знал сам Мир, Тан совсем не собирался оказываться в странного – и даже жутковатого – вида пещерке с весьма высоким сводом. Наедине с Драхомиром. Сколько там демонов перерезал этот псих? Кажется, порядочно. Чего уж ему справиться с каким-то там беглым отступничком их Чёрного ордена?

Танатос, узнав о всех подвигах Мира, с трудом мог себя назвать и отступничком, хотя раньше всегда гордился предательством того ордена, который воспитывал (мучил и унижал) его три года. Оказывается, эту всю эпопею – как казалось ему раньше – и нормально назвать было нельзя, кроме трусливого вихляния от одной деревеньки к другой. Тем более, всё это было не в одиночку. Рядом с Танатосом всегда находились Хелен и Йохан, а потом и Дея с Асбьёрном. Они были просто кучкой мелковозрастных недоучек, которые трусливо прижимались к друг другу и прятались в каком-нибудь овраге от каждого шороха.

А Драхомира Танатос почему-то не боялся. Нет, совсем не потому, что тот был как-то доброжелателен к ним или что-то такое – напротив, при их первой встрече он попытался вынуть душу из Деифилии. И, если бы он, Танатос, Йохан и Асбьёрн не подоспели вовремя, то это бы точно произошло. И совсем не потому, что Танатос смог бы одержать над Миром победу каким-нибудь не слишком честным способом – порой бывшему послушнику думалось, что его девизом стало бы что-то вроде «не можешь сделать честно, сделай более выгодно», – хотя бы потому, что Драхомир сам не брезговал (как большинство дураков) разными нечестными способами.

– Итак, подумаем над тем, что ты можешь сделать в этой ситуации – впереди тебя пропасть, перебраться через которую ты не можешь, а позади тебя враг, который неминуемо настигнет тебя, если ты не переберёшься на противоположную сторону. Что делать будешь?

Танатос хмурится и медлит. Он совершенно не боится, нет – ему нечего бояться, кроме обыкновенной простуды. Там, в трёх метрах от него не пропасть. Стоит только кинуться туда – и ты по пояс окажешься в ледяной воде. В совершенно ледяной.

В ледяную воду не хотелось. Там, за пределами той пещеры, где они находятся – вечные снега. Вот бы их растопить!.. Вот бы оставить только малую их часть, а остальное!.. Говорят, внутри их мира расплавленное металлическое ядро… Вот бы его расколоть! Тогда оно грело намного лучше! Тоже согревало, а не только это полупогасшее солнце!

Пожалуй, в ледяную воду не хотелось даже больше, чем не хотелось умирать.

По правде говоря, в подобной ситуации Танатос попробовал бы потянуть время, подождать, пока подоспеет кто-то из его друзей или враг будет сбит с толку. А что? Такое бывало! Обычно, в тех случаях, когда Танатос всё же попадался на воровстве… А попадался он довольно часто. Сначала – из-за отсутствия должного опыта, а потом – из-за банальной жадности. Да, у него порой проскальзывали моменты, когда он просто не мог пройти мимо красивых (а главное – дорогих) часов, которые можно было весьма выгодно продать в соседней деревни и купить там… телегу… Или, всё же, сначала лошадь. Та же Хелен бы поездила, она у них была той ещё избалованной принцессой (вот что значит – дочь жреца), или Йохан, который был, пожалуй, инвалидом…

– Не думаю, что у меня есть какой-либо выбор.

Танатос как можно более незаметно смотрит вокруг себя, ища хоть какие-то пути к отступлению. Быть может, можно забраться повыше на скалу… Нужно лишь подойти поближе к более узкому месту и перепрыгнуть (а прыгал Тан вполне даже неплохо, особенно, в экстренных ситуациях).

Нет, к сожалению, у Мира за спиной были крылья, ему совершенно ничего не стоит расправить их в любой момент. Или… Если забраться в ту нишу, что не слишком узка и довольно глубока, можно будет не обращать на назойливого нарушителя спокойствия «прекраснейшей леди из Сонма» никакого внимания. Если тот не решит применить магию. Например – испепеляющую… Кажется, Драхомир был не так уж плох в той магии, которая за несколько секунд обращала человека в пепел.

В пепел Танатосу обращаться тоже не слишком хотелось. Незавидная участь… И даже черепа ведь не оставит! И это с его-то превосходной формой головы! Какое неслыханное варварство! Юный чернокнижник нахмурился. Он бы, пожалуй, состроил жалобные глазки, если бы Мир на это купился. А что? Даже самый унизительный способ существования – всё же жизнь!

Когда ему было нужно, Драхомир умел быть тем ещё драконом. И в буквальном, и переносном смысле. Это, конечно, не умаляло всех достоинств демона, он всё равно продолжал нравиться Танатосу, но… Это были весьма и весьма неприятные свойства характера и магической сущности… Но, конечно, они были не так уж существенны. Вот Йохан, например, тоже злился, когда Танатос умудрялся проигрывать все заработанные им (Йоханом, а не Танатосом) деньги в ближайшем трактире. А Деифилия злилась каждый раз, когда на плаще (куртке, рубашке, штанах, сапогах) появлялась очередная дыра, которую нужно было зашивать (что у Танатоса встречалось не так уж часто – всего лишь раз или два в день, изредка – чуть больше). И Танатос всё равно любил их обоих! И задиристого Асбьёрна, который лез куда ни попади, отбирая эту привилегию у юного Чернокнижника.

– Выбор есть всегда. Просто ты не видишь, что можно выбрать.

Танатосу хочется что-то проворчать про жестокость и что-то такое, но Драхомир явно не настроен слушать его слишком долго. Он уже надвигается. И уже готовится применить на Танатосе какую-то свою магию. Кажись, не испепеляющую, но тоже какую-то жуткую и не слишком приятную в ощущениях на собственной шкуре.

Какое-то время Танатос стоит, раздумывая над своими будущими действиями. Нет, это занимает не слишком много времени – всего пару секунд. Сначала ему -где-то с секунду – думается, что в воду он не прыгнет ни за что в жизни, особенно учитывая то, что, во-первых, вода ледяная, а, во-вторых, лететь до неё около трёх метров. Потом – вторую секунду – Танатосу постепенно начинает приходить в голову, что ледяная вода – не самое худшее в жизни. В конце концов, у него всегда было хорошее здоровье. И, может быть, купание в ледяной ванне ему не особенно повредит. И, кто знает, может, даже немного оздоровит его…

Нет, всё-таки, умирать не хотелось куда больше. Это осознание приходит в последний момент – когда Мир стоит уже на расстоянии вытянутой руки до Танатоса.

Он прыгает и оказывается по пояс в ледяной воде. А Драхомир наверху хохочет. Танатос кинул бы в него огрызок яблока, если бы таковой у него имелся! Между прочим, во время падения он умудрился серьёзно оцарапать руку (но, конечно, Деифилия будет возмущаться из-за разорванного рукава, а не из-за покалеченного предплечья Танатоса!) и подвернуть ногу!

– Помочь? – всё так же задыхаясь от смеха спрашивает Драхомир, присаживаясь на колени и протягивая Танатосу руку.

Чернокнижник кивает и тянет руку в ответ. В его голову уже пришла вполне неплохая идея. Как только он чувствует, что держит руку Мира достаточно крепко, он со всей силы тянет его на себя. И весьма вовремя отпрыгивает, потому что демон падает в эту «пропасть» просто мешком. И даже ледяные брызги не омрачали того веселья, которое чувствовал Танатос.

Она слышит приглушённый вздох и то, как кто-то присаживается рядом с ней. И это явно не Мердоф – тот ступал куда более легко. А от того, кто сел сейчас рядом с ней, вдобавок, пахнет кровью. От Мердофа кровью не пахло никогда. И гарью тоже не пахло. От него, вообще, ничем и никогда не пахло. Марии вспоминается тот демон, с которым она не так давно заключила контракт.

Фарелл открывает глаза и довольно усмехается – это был именно он. Видимо, с определением принадлежности человека у неё было порой не так уж плохо. Она с интересом смотрит на Райана, который выглядит чуть-чуть не так, как выглядел в их предыдущую встречу. Сейчас он выглядит более… слабым. И подавленным.

– Ты одна? – спрашивает Марию Райан.

Голос у него слишком тихий… Даже странно немного. Он словно бы неживой. Нет, он не похож на оживший труп или что-то такое, хотя, кто их, демонов, знает. Фарелл немного это настораживает, хоть она и не стремится подавать вида. В конце концов, Райан был не так уж плох – он предложил весьма интересную сделку (хотя, возможно, и не совсем честную).

Девушка кивает и садится. Проводит пальцами по ворсу ковра. Ей нравится этот мягкий ковёр. Пожалуй, это было одно из неоспоримых достоинств того номера, который она сняла в этой маленькой гостинице. Ещё одним преимуществом – тоже неоспоримым – было наличие маленького железного колечка в дырке в стене, что была заклеена разрисованными обоями.

Мария, со вздохом, выключает музыку на своём телефоне и вынимает из ушей наушники. Почему-то ей не слишком приятно продолжать слушать музыку прямо при Райане. Ал всегда говорил, что это её плохая привычка – будто бы это сразу показывало, что Мария была недовольна разговором и показывала этим, что её отвлекли от крайне важного дела.

– Что это с тобой? – хмуро кивает она на темнеющую неглубокую рану на его шее.

Словно бы от когтей, думается Марии. Или нет?.. Похоже на то, что его кто-то цапнул. И… вряд ли животное. Ну не человек же! Хотя… Кто этих демонов знает… Может, выбивал очередную сделку, ну а жертва строптивая несколько попалась. Совсем чуточку…

Мария с сожалением глядит на свои короткие обгрызанные ногти. Эх… А ведь она бы тоже могла его хорошенько цапнуть. И посмотреть, как бы он на это среагировал. Непростая, пожалуй, была у этих работёнка… И ведь никогда не знаешь, что за человек тебе попадётся! А вдруг – какой-нибудь псих?

– Почему ушёл тот парень, который был с тобой? – спрашивает демон.

Марии кажется, что она снова видит, как смотрит на неё Мердоф, как убегает, не взяв даже каких-то денег – ему здесь они явно пригодились бы, особенно, учитывая то, что документов у них обоих нет. Но у Марии Фаррел хотя бы есть какие-то знания и скромные средства, поставленные Георгом Хоффманом. Мердоф… Какой же он был всё же наивный… А она ведь – дрянь такая – ему ни про деньги, ни про фальшивые документы и не напомнила…

– Я обидела его, он ушёл, – пожимает плечами бывшая принцесса. – А тебе-то какая разница?

Демон смотрит на неё с каким-то сочувствием. Это, пожалуй, раздражает. Он смотрит так, как будто думает, что что-то понимает. Только вот… Ни черта он не понимает. Потому что он нормальный. Потому что ему было бы стыдно за подобное поведение. А Марии – не стыдно. И не жаль. И порой от этого было так паршиво, что жить не хотелось.

– Тебе тяжело без него? – сочувственно бормочет Райан.

У него серые глаза… Светлые-светлые… Марии нравится их разглядывать. Пожалуй, она бы сейчас решилась на что-нибудь вопиюще наглое, если бы не чувствовала себя такой усталой. Например, поцеловала бы его в губы. Или схватила бы тот маркер, которым она рисовала на обоях, и пририсовала бы Райану усы. А что? Смотрелось бы вполне забавно. И она уже почти тянется к маркеру, как вспоминает о том, что демон её о чём-то спросил.

– Мне? – удивляется Мария. – А мне-то что? Это он ушёл. Не я.

Он впивается в неё взглядом своих холодных серых глаз. Не понимает. Удивлён. И смотрит опять с каким-то уже ставшим для неё привычным восхищением. Это удивительно и замечательно, что люди обладают свойством не понимать друг друга. Люди и не должны понимать, что творится в голове человека, который находится рядом с ним. Иначе, жить будет не так интересно. Должно быть всё. И обман, и предательство. Только так жизнь ощущается полностью.

– Ты даже не стала останавливать его?

«Как будто тебя, не мучает совесть» – эти не произнесённые слова словно бы повисают в воздухе. Совесть… Какое глупое слово… Как будто у девчонки по имени Мария Фарелл она была? Ох… Это же был самый настоящий атавизм – то, что, должно быть, и должно было существовать и проявляться у людей в Средние века или чуть попозже, но в современном мире бы просто мешало!

– Скажи мне – зачем мне делать это? – спрашивает принцесса. – Да, я считаю себя в чём-то виноватой, но это не значит, что я буду его останавливать.

Мария тянется к нему рукой, касается рукой темнеющей раны на его шее, проводит пальцами по образовавшейся корке, смотрит на появившееся вокруг раны воспаление. Если бы разговор шёл об её ране или царапине, она не задумываясь бы сковырнула бы эту корку. Ей нравится чувствовать эту рану под своей рукой. Она и сама не знает толком – из-за чего. Но это доставляет какое-то странное удовольствие.

– Лучше объясни мне, кто это тебя так расцарапал! – смеётся девушка.

Он не отвечает… Отводит взгляд и только как-то что-то растеряно бормочет. Словно на его совести был какой-то груз, который Мария вряд ли смогла бы понять или испытать на себе. Она не совсем понимала его. И, пожалуй, это было потрясающе – что они оба не могли понять друг друга полностью.

Люди и не должны понимать друг друга. И демонов это тоже касается.

На душе куда спокойнее, когда не знаешь, что в голове другого. Подумать только – быть может, он в деталях обдумывает способ, которым будет долго и мучительно тебя убивать! Он никогда не решится на такое, но ты будешь от него шарахаться! Это не самый лучший вариант! Далеко не самый лучший! Так разве не знать того, что думает твой сосед по парте, сосед по комнате или просто знакомый, не проще?

– У тебя все руки в шрамах… – шепчет Райан. – Из-за чего это?

Он осторожно проводит своим огрубевшим пальцем по тому шраму – от бутылки. Девушка задумчиво следит за его действиями. Порой ей кажется, что если надавить достаточно сильно, шрам разойдётся. Но Райан не надавливает. Лишь проводит как-то слишком уж осторожно, словно бы она принцесса какая! Ах, точно… Она же вроде как и есть принцесса. Бывшая. Ну да всё равно – не сахарная. Не рассыпется.

– А это твоё дело? – Мария осторожно выдёргивает руку из его хватки и усмехается.

Она смеётся, но смотрит с вызовом. Совершенно не боится его. Райана это заводило. Он не мог отойти и на шаг от этой девчонки – что-то заставляло его смотреть на неё почти постоянно. И видеть Танатоса. Видеть смеющегося живого Танатоса, который совершенно не держал на него зла – просто жил, как жил и всегда. Чернокнижник не особенно любил на кого-то сердиться. В основном, он был как-то потрясающе смешлив и мрачен, участлив и равнодушен одновременно. А ещё – азартен. Кто, как не Драхомир, Танатос и Асбьёрн, мог быть так азартен?

Райан выводит её на улицу. Что-то говорит о том, что нужно сделать. А она идёт, не слишком-то и сопротивляясь. Напротив – с каким-то азартом в глазах, которого демон почти что боится. За столь большой промежуток времени он уже успел отвыкнуть от той мысли, что его могут не бояться. И что его не собираются бояться. Даже смелая крошка Сара его боялась. Что уж говорить об Алесии, которая была испугана настолько, что не могла и пошевелиться? А Мария почему-то страха не чувствовала вовсе.

– Ладно, чего уж там – погнали, Райан! – улыбается девушка, усаживаясь на мотоцикл.

Он тяжело вздыхает и что-то снова бормочет. Марии приходится обернуться и удивлённо на него посмотреть, чтобы расслышать его бормотание. Увидев её несколько недовольный взгляд, демон и вовсе виновато опускает глаза. И Фарелл думается, что, пожалуй, она ничего не понимает в этой жизни. Пусть в этом открытии и не было ничего нового или необычного.

– Я думаю, тебе стоит знать, что меня на самом деле зовут Ратмир… – бормочет он, присаживаясь за её спиной.

И девушка чувствует на своей талии его руки. Чувствует, как он цепляется за её куртку и свитер. И ей думается, что, если она разгонится достаточно сильно, его это мало спасёт. А вот её любимые вещи он порвёт. И она будет на него очень сильно злиться.

– О! Да мне плевать! – хохочет Мария. – Но если хочешь, буду звать тебя Ратмиром. Но не Миром. На Мира ты не тянешь, не обижайся!

Он потрясённо выдыхает. И обхватывает её ещё сильнее. Девчонка недовольно морщится, но ничего не говорит. Лишь как-то насмешливо хмыкает. Но не произносит ничего, что могло бы выдать её недовольство. Молчит. И, Ратмир уверен в этом, улыбается. Насмешливо. Зло. Смеясь над ним, таким дураком. А ведь он уже не так молод даже для демона…

Это Танатос, думается ему. Это не может быть кто-то иной, кроме Танатоса. Кроме его господина Танатоса. Определённо, эта смешливая упрямая девчонка – реинкарнация не менее смешливого и не менее упрямого Танатоса. В этом уже не может быть каких-либо сомнений. И Ратмиру думается, что именно поэтому рядом с девчонкой Марией Фарелл он чувствует себя таким же счастливым, каким был когда-то.

Что ни говори – находиться вечно в состоянии ожидания очень трудно.

Куда легче как-либо действовать – смело, открыто, бесстрашно.

Куда легче оказаться лицом к лицу с опасностью, одному идти против миллионов…

В ожидании тяжело находиться даже неделю.

Что уж говорить о пятидесяти тысяч лет, каждый год из которых наполнен тоской и болью по ушедшему?

Что уж говорить о пятидесяти тысяч лет – и о каждом миге, что лежал между концом прошлого и началом будущего?

Пожалуй, вечное ожидание – вот расплата за трусость.

Комментарий к II. Глава тридцать восьмая. Ожидание.

* Йовин – Он и Она

Песня, которую слушала Мария:

Jim Croce – Time In A Bottle

========== II. Глава тридцать девятая. Право рождения. ==========

Я повидала мир,

Добилась всего, заполучила свой кусочек счастья.

Алмазы, бриллианты и Бель-Эйр 1

Жаркие летние ночи в середине июля,

Когда мы оба бесконечно теряли над собой контроль,

Сумасшедшие дни, городские огни,

Ты играл со мной, как с ребенком.

Будешь ли ты все так же любить меня,

Когда я перестану быть юной и прекрасной?

Будешь ли ты любить меня,

Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души?

Я знаю, что будешь. Я знаю, что будешь.

Я уверена, что ты все ещё будешь.

Будешь ли ты любить меня как прежде,

Когда моя красота померкнет?

Я видела мир, разукрасила его огнями, как свою сцену.

Направляю ангелов, теперь наступила новая эра.

Жаркие летние деньки, рок-н-ролл

Ты играешь на своих концертах для меня одной,

И я до конца познала

Твое красивое лицо и наэлектризованную душу.

Будешь ли ты все так же любить меня,

Когда я перестану быть юной и прекрасной?

Будешь ли ты любить меня,

Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души?

Я знаю, что будешь. Я знаю, что будешь.

Я уверена, что ты все ещё будешь.

Будешь ли ты любить меня как прежде,

Когда моя красота померкнет?

Господи, когда я попаду в рай,

Позволь мне забрать с собой своего мужчину.

Когда он будет здесь, скажи мне, что ты разрешаешь.

Отец, скажи мне это, если можешь.

О, это изящество. О, это тело.

О, при виде его лица, я хочу веселиться.

Он – мое солнце, и я сияю ярко как бриллиант.

Будешь ли ты все так же любить меня,

Когда я перестану быть юной и прекрасной?

Будешь ли ты любить меня,

Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души?

Я знаю, что будешь. Я знаю, что будешь.

Я уверена, что ты все ещё будешь.

Будешь ли ты любить меня как прежде,

Когда от моей красоты не останется и следа?

Будешь ли ты любить меня как прежде,

Когда от моей красоты не останется и следа?

Будешь ли ты любить меня,

Если я не буду юной и прекрасной?*

Около хрустальных скал было прохладно, если не сказать промозгло. Здесь всё почти насквозь продувалось холодным морским ветром. Погода постепенно ухудшалась – было уже начало ноября. Люди старались как можно реже высовывать свои носы из дому, словно боялись их отморозить. А уж в этих-то краях!.. Хрустальные скалы были одной из достопримечательностей королевства Грисиаль, но в основном сюда приезжали летом или зимой – осенью здесь постоянно были ветра, ну а весна, и вовсе, далеко не самое приятное время года. А зимой хрустальные скалы пели… Сверкали, покрытые белоснежным покровом, в лучах зимнего солнца и издавали звуки, которые могли бы сойти за пение… Тут было весьма красиво. Пожалуй, даже больше, чем просто красиво. Иногда здесь бывало лучше, чем где-либо на всём белом свете. Всё же, именно за этим зрелищем приезжали люди в королевство Грисиаль. А в ноябре здесь было что-то даже более забавное и любопытное, чем обычно. Здесь было совершенно пусто – никого, по всему правому берегу реки Нрольгавы, ни одного гостевого домика, где кто-то бы жил. Только четыре человека, которые прибыли сюда, удивив владельца того гостевого домика тем, что прибыли они явно не слишком-то вовремя, а так же, своей щедростью. Ему заплатили даже больше, чем он просил. К счастью, и условия проживания в том домике были весьма хороши – нужное количество комнат, в которых можно было топить, небольшая – не слишком, правда, подходящая для неё – библиотека, завтраки, обеды и ужины, которые каждый день приносила хозяйская дочка или племянница. А хрустальные скалы были хороши и в это время года. Пусть они не сияли теперь на солнце – солнца теперь почти не было – и не пели, но они были прекрасны даже теперь, такие, почти прозрачные и неприступные. Та магматическая порода, что образовала скалы, вовсе не была хрусталём. Точнее, именно она и была настоящим хрусталём, это потом люди стали называть те странные камушки хрусталём. А это был он – прочнейший эльфийский хрусталь, который было невозможно разрушить ничем, кроме какого-то поразительного изобретения алхимиков Фальрании – оно разъедало этот камень…

Джулия Траонт зябко куталась в свою меховую накидку от холода. Пожалуй, ей и вовсе не стоило здесь находиться. Ветер здесь был наиболее сильным. Да и забираться на скалы было, пожалуй, весьма трудно. До хрустальных скал нужно было идти около часа от их дома по узкой тропинке, а потом ещё где-то минут двадцать идти по тому, что и тропинкой было совестно назвать. Нужно было опираться рукой на выступы в скале, чтобы забраться повыше – туда, откуда можно было увидеть и оба берега Нрольгавы, и устье реки Доиринн, впадавшей в Нефритовое море… Если идти по берегу реки Доиринн достаточно долго (через тот лес, через который она протекает), можно добраться до старинной эльфийской крепости Вирджилис. Крепость практически разрушена теперь, и вряд ли хоть кто-нибудь там бывает, если только дети – люди этих мест не слишком много думают над философскими проблемами, историей, сказками и легендами, они живут теми бытовыми мелочами, без которых невозможно посеять рожь, пшеницу, посадить яблони, груши, вишни… Им совершенно безразлична история. Многим из них. Джулия уже некогда бывала здесь… Они тогда остановились здесь с Денебом… Ему было некуда, а ей просто не хотелось возвращаться. Где-то около полутора месяцев пробыли они здесь – ходили и к крепости Вирджилис, Джулия тогда любовалась величием разрушенной цитадели, а он декламировал стихи какого-то поэта из своего королевства. А потом она ещё почти простудилась, постояв вот так на скале около трёх часов в одной ночной рубашке, просто потому, что ей было весело. И хотелось подумать. Леди Траонт улыбается и вспоминает горячие руки принца Денеба на своих плечах. Пожалуй, это было очень приятно – обнимать его в ответ и смеяться по какому-то сущему пустяку. И ещё было приятно чувствовать, как он заплетал ей косу… И тогда им обоим казалось, что они не принц и принцесса (пусть к тому времени она и была уже скорее герцогиней), а обычные люди, которым позволено прожить свою жизнь так, как им хочется… Он оказался очень нужен ей в тот момент. И герцогиня Джулия всю жизнь будет благодарна своему принцу Денебу за то, что он не ушёл тогда… За то, что позволял целовать себя, брать своё лицо в руки, перебирать свои волосы, шутливо щёлкать по носу… О тех днях у леди Траонт остались одни воспоминания. Но какие это были воспоминания! Никто из высшего круга Орандора не счёл бы их приличными. Но те воспоминания были чудесными! Совершенно прекрасными, яркими и замечательными! Никогда в жизни до или после того путешествия она не ощущала себя такой счастливой… И герцогине Траонт снова кажется, что она чувствует губы принца на своей шее, на своих плечах, на своей груди… Ей нравится эта деревня. Хотя бы потому, что она потворствует её этим peu caprice. Орандор не потворствовал. Её родное королевство часто было слишком скучным и однообразным. Конечно, с приходом молодого короля многое изменилось, но, всё же, недостаточно многое. Многие герцоги, графы, бароны или баронеты так и остались скучнейшими по сути людьми, не видящими ничего дальше морали. Как будто от того, соблюдает ли все моральные нормы человек, зависит, насколько счастлив он окажется в своей жизни. Джулия же всегда считала, что дело совсем не в этом… Ей куда более приятно вспоминать о днях, когда она совершала безумства, глупости, которым вряд ли нашлось бы оправдания, когда она кричала, закатывала истерики, а потом хохотала, когда они с Денебом зашли по пояс в озеро Эитн, будучи в одних тонких сорочках, через которые так легко можно почувствовать тепло чужого тела, ей куда более приятно вспоминать, как легко рвётся ткань этих самых сорочек, чем о том, что она выглядела приличной и достойной молодой особой. Ей куда больше удовольствия – того удовольствия, что плавно поднимается в душе и переворачивает всё мировоззрение в один миг – доставляет воспоминание о том звуке, с каким разорвалось её жемчужное колье, с каким упали на пол драгоценные камни… Ей куда больше удовольствия доставляют мысли о том, насколько это всё было безумно. И волшебно. Хоть и совершенно аморально. Губы Джулии Траонт расплываются в улыбке.

Герцогиня зябко кутается в свою меховую накидку и думает о том, как сладко и прекрасно было бы повторить всё, что происходило около тридцати лет назад здесь… Она улыбается и убирает прядь волос со своего лица. Подумать только – ей уже столько лет, а они по-прежнему такие же чёрные. Волосы Денеба уж давно поседели – Джулия видела его несколько раз после того, как они расстались. Видела его жену, его детей… Видела и умирающего несчастного Якова, и останки погибших так скоро Лирты и Миланы… Джулия вздыхает. Как бы ей не хотелось того, чтобы те воспоминания снова захлестнули её, она никогда в жизни не позволит себе как-либо просить Денеба о чём-либо. У него была своя жизнь, у него было своё горе. И Джулии Траонт не было больше места в истории его жизни. Так что уж было мозолить ему глаза своим присутствием? Герцогиня улыбается и достаёт из кармана накидки берилловый перстень. Ей нравится думать, что эту вещь некогда она незаметно стащила с пальца Денеба, когда тот ничего не видел… Ей нравится думать, что всё то, что было у неё в прошлом, никогда уже не повторится. И ей было страшно думать об этом. В этом, пожалуй, было особое удовольствие – в этом страхе.

Было здорово чего-то бояться.

У неё была своя жизнь. С братом, с сыном. Даже с Жаном, с милым мальчиком из капеллы, который так ей понравился… Но воспоминания о том времени, когда она путешествовала вместе с людьми, которые стали ей так дороги, постоянно преследовали её. Джулия просто не могла от них отказаться. Даже ради своего сына. Ей хочется думать, что она – не просто герцогиня. Что у неё была своя жизнь. Странная, неправильная и бесконечно увлекательная. Что поделать – всю свою жизнь она потратила на поиск удовольствий. Свои маленькие прихоти она любит слишком сильно. Она никогда не смогла бы от них отказаться. Это бы было для неё практически равносильно смерти – потеря положения, денег, титулов… Потому что это бы означало крах всего, чего она добилась.

У неё была своя жизнь. В королевстве, которым некогда правил её отец. В королевстве, в котором она родилась и выросла. В поместье, в садах которого каждую весну цвели вишни. Их сок был похож на кровь. По цвету, во всяком случае. Да и по ощущениям тоже. Забавная аналогия. Вишня – самое кровавое дерево, пожалуй, которое только возможно представить. И одно из самых удивительных растений. Джулия многое повидала – она имела возможность ощутить на себе всю несказанную прелесть этого мира, – но порой замечала самые удивительные вещи в том, что никто не считал удивительным или хотя бы прекрасным. Каждый миг, прожитый герцогиней Траонт, вряд ли можно было назвать прожитым уж точно не зря. Были ошибки, было чудовищное самолюбие, мешавшее ей слишком сильно любить людей или хотя бы доверять им так, как они того заслуживали. Она не слишком хорошо умела быть мягкой или нежной. То и дело прорывался её скверный норов, как все говорили… Ни с кем она не была почтительна или покладиста должным образом. Наверное, именно поэтому в её судьбе всё складывалось так – тяжело, со скрипом, невыносимо и… чудовищно прекрасно. Пусть далеко не каждый миг в её жизни был полезен, но почти что каждый был бесподобен, волнителен, ослепителен… Разве это было не потрясающе? Это безумное хвастовство и удаль, эти завораживающие, сбивающие с толку взгляды, эти ехидные и бесконечно бесподобные улыбки, эта непозволительная вседозволенность, во всяком случае, иллюзия вседозволенности, красивая и безупречная иллюзия, и это целиком и полностью бессмысленное зубоскальство, и всё это без малейшей ноты неприличия. Наверное, именно поэтому, так развратно и бесстыдно это смотрелось. И Джулия не променяла бы свою бессмысленную и глупую погоню за удовольствиями ни на какую другую судьбу, пусть и такую, которая принесла бы куда больше доброго мнения в глазах других. Да и что было оно – это доброе мнение? Разве было в свете хоть что-нибудь более бесполезное? Бесстыдство было куда более заманчиво. Непристойность, развратность – они были лишь одним из тех удовольствий, которые так мало себе позволяют. Они были тем, что позволяло порой чувствовать себя живым.