Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

–Да, я знаю, – негромко отозвался Дьен. – Я читал «Чёрный муар».

Я хотел было крикнуть: «Так что же ты молчал?!» – и не смог, перехватило горло. Мне оставалось только задыхаться под грузом собственного греха… Продолжая вечно тонуть в вишнёвой глубине чужих зрачков, я слушал, как Дьен бесстрастным ровным тоном рассказывает мне мою же историю:

–Ливали – её девичья фамилия, и она нигде не всплывала, потому что сюда Элен приехала уже в сопровождении супруга, Шульца. Не могу судить, насколько он ей вообще был муж… но факт есть факт: никто, кроме Норда, не связал в своих умозаключениях воедино Элен из Некоуза и Хелен из Антинеля. Ту самую, которая как бы пропала без вести, а на самом-то деле была сожжена заживо в крематории, за попытки захвата власти, хирургом Баркли, Коркораном с Хаддлстоуном и Миртой Андерсен по прозвищу Снежная Королева, главой паросилового хозяйства. С попустительства и с некоторой долей участия самого Норда.

–И я принимал в том участие… – хрипло прошептал я.

Перед глазами вновь встала давно уже мучавшая меня картинка, лишь сейчас нашедшая место в мозаике моей памяти: ночь, пустынный холл, синие стены, холодно… Меня бьёт озноб, я дико хочу курить и, наконец, нахожу трясущимися пальцами в кармане пальто старую смятую пачку. Где-то там наверху директора корпусов объявляют шах и мат белой королеве, а где-то здесь внизу я слежу за тем, чтобы в нашу маленькую шахматную партию не вмешались посторонние фигуры. Тени глядят из углов, предвкушающе шевелясь и питаясь этим испуганным, дрожащим, бессильным светом. Ещё одна победа иррационального над нормальным, сна разума над бодрствованием… Дым от сигареты неподвижно висит в воздухе и безглазо смотрит на меня, что-то неслышно вопрошая. Потом вопрос звучит уже вслух – полупридушенный, еле выбравшийся наружу вопрос:

–Что это вы с-сдесь, Сао Седар? Не пора ли Вам пора?..

Я оборачиваюсь, ловя краем глаза, на границе дохлого света и оживлённой тьмы, фигуру Норда – и в этот момент мне приходит смс от Коркорана: «Мы спускаемся. Всё чисто?». И я два раза говорю «Да» – один раз вслух, второй раз пальцами. А потом несу какую-то чушь про внезапный скачок в магнитном поле этого корпуса, и как я здесь уже три часа лазаю с тестером и не могу найти никаких признаков аномалии, и что вот решил покурить, хотя давно завязал, чтобы прислушаться и понять, приборы это сбоят, или на самом деле скачок был, да сплыл…

Я всё говорю, рассыпая серебряно-лживые слова, словно несъедобные карамельки в блестящих фольговых фантиках. Мы идём прочь, и за спиной остаётся 7/1 корпус, вымороженно светящий в глубочайшую ночь голубоватыми окнами, и аллея с каштанами, и юная светловолосая девушка с разбитыми губами и кляпом во рту, которую тащат прочь – точно так же, как я тащу сейчас Норда… Вот только она уже больше никогда не увидит этого корпуса, каштанов, дня или ночи. Никогда.

В какой-то миг перед тем, как вслед за Нордом переступить порог административного корпуса, мне захотелось вцепиться в директора и заорать «Спасите Хелен! Они сожгут её, и наступит самое страшное, что может случиться – никогда!!». Но я вспомнил высокомерно-нежное белое личико в обрамлении льняных волос; вспомнил, как она смотрела, когда сказала «В моём корпусе совершенно нечего делать нулевикам, здесь живут нормальные люди»; вспомнил, как ходила с алым пятном от пощёчины Линдуся Глебофф, осмелившаяся сказать что-то, что не понравилось госпоже Шульц…

Вспомнил – и, закусив губу, промолчал. Мы остановились в тускло освещённом холле, похожем на станцию подземки, друг напротив друга. Моё враньё как-то само по себе сошло на нет, голос мой затих и прервался – так струйка воды, текущая из открытого крана, слабеет и исчезает ровно в час ночи, когда отключают коммуникации. Норд взирал на меня с холодным безразличием, чуть выгнув вниз левый угол губ. Кажется, он тоже знал цену рассыпанным у его ног серебряшкам…

–А вы не хотите сказать мне что-то ещё, Сао Седар? – без малейших признаков интереса спросил Норд спустя минуту. Я невольно покосился через стеклянную дверь на смутно виднеющуюся за кронами каштанов высокую трубу крематория над двухэтажной пристройкой к зданию инфекционки.

–Нет, господин директор Антинеля… Я могу идти? – тихо отозвался я, стараясь не ёжиться под взглядом чёрных антрацитовых глаз Норда. В гулкой тишине пустого холла тоненько звенели в колбах ламп спиральки накаливания – или то звенел, отражаясь эхом, чей-то далёкий крик?..

–Это уж вам самому решать, Сао, – непонятно ответил мне на это директор Антинеля и, так же бесшумно, как и появился, исчез прочь, в стылый холод чьей-то последней ночи. Я остался среди молчания – золотая муха в куске янтаря. На фоне опустошённого желания рухнуть в постель и немедля всё забыть пробежала рябь беспокойной мысли: а зачем Норд шёл в общагу к химикам?.. И куда он ушёл теперь, если его кабинет – на одиннадцатом этаже этого же корпуса?..

Но я выкинул её из головы (всё ведь кончилось хорошо,… не так ли?), и успокоил сам себя, и тщательно вымарал из памяти этот кусочек предзимья – так, что спустя годы еле-еле смог увидеть истинное его содержание. Там, под чернилами счастливого неведения…

–Смотрите на это проще, Седар, – неожиданно сказал Садерьер, мигнув. – Если бы вы не убили Хелен, Хелен убила бы вас. Или лишила себя, опутав узами – даже и не знаю, какой вариант хуже.

–Я уже… – несколько невпопад нервно отозвался я, инстинктивно прижимаясь лопатками к стене: от этого делалось спокойнее. – День, я не командор войны, и тем паче не непонятное нечто вроде Норда. Я обычный нормальный человек, и я не хочу ни во что ввязываться. Не думаю, что Ливали настолько дурна и упряма, что сунется в Антинель в третий раз…

–Конечно, нет, – Дьен повёл плечами. – Элен мыслит, как стратег, создавая многоходовки. Если у неё не сработала наглость и открытость, а потом провалилась хитрость и обман, она возьмёт силой. Я подозреваю, что вот-вот может начаться оккупация здания. Часть её офицеров Рейнборн и ла Пьерр уже ликвидировали, часть сейчас ушла сама. Но это не бегство, это отступление и перегруппировка.

–Тем более мне нужно оставаться здесь и защищать Антинель, – я сглотнул, вспомнив, как висела на волоске моя драгоценная жизнь. – А вы с Полем поможете Норду. Нельзя оставлять дыры…

–Хм, ну… может, вы и правы, – Садерьер почесал мизинцем тоненькие усики. – Просто ставить на Бониту я бы не рискнул. Он самое уязвимое и слабое звено в той цепи, что я хочу накинуть на Элен.

–А ты его разозли как следует. Вот что-что, а выбешивать людей ты умеешь мастерски, – коварно предложил я не без ехидцы. Дьен посмотрел на меня с отвращением, но нашёл силы смолчать.

Мы помолчали; ветер тёк по руслам коридоров, еле заметно касаясь одежды и щёк.

–Хорошо. Оставайтесь здесь, – в конце концов, медленно произнёс Садерьер, глядя куда-то сам в себя. – Положусь на то, что Норд знал, что делал, отдавая вам власть над этим зданием. Я поеду в Некоуз один. Если всё сложится удачно – для вас я вернусь уже завтра к закату. Если нет… я вообще никогда не вернусь. Удачи вам, Сао. Будьте достойны называться директором Антинеля.

Мы пожали друг другу руки. Дьен ушёл, не оглядываясь, а я опять потёрся спиной о стену и еле слышно прошептал, закрыв глаза и улыбаясь углом рта:

–Слышал, Антинель? Я должен быть тебя достоин…

...Если вам кто-то скажет, что это замечательно и восхитительно – быть директором Антинеля – не верьте этому чудовищу, и бегите от него со всех ног, не разбирая направления и не слыша крики «Стой, одумайся!» из-за спины. А если уж стали… привыкайте видеть мир таким, какой он есть.

====== 37. Встреча на Эльбе ======

«Варкалось», – подумал Камилло, глядя на небо, которое заволакивало мутной плёнкой непогоды. Клонящееся к закату солнце светило вполнакала, словно лестничная лампочка, и казалось каким-то больным. Потом Диксон посмотрел на Поля, который плёлся рядом, руки в карманы, и продолжил: «Хливкие шорьки пырялись про наве. Чёрт, Кэрролл гений, это ж прямо про нас с Бонитой написано. О, бойся Бармаглота, сын и всё такое прочее. Боимся... куда деваться...».

Он поколупал ногтём кулёк с семенами кровежорок, буквально жгущий ему карман, и тихо вздохнул. Похожие на двух умирающих бабочек-ночниц, они с Полем еле шли по узкому разбитому тротуару меж застывающими к сумеркам лужами – в них плавал колотый лёд и тускло блестело битое стекло от лампочек. Преддверья Кирпичного были пусты – старые деревянные бараки мёртво пялились на Камилло провалами пустых окон и подъездов с сорванными с петель дверьми. На старом фонарном столбе, густо поросшем волчаткой, сидела серая птица, то и дело тоскливо кричавшая в сторону исчезающего за рванью облаков солнца.

–Кыш, плакальщица, – неожиданно окрысился на пичугу Бонита и швырнул в неё обломком кирпича. Птица издала пронзительный вопль, в котором слились мяуканье кошки, плач младенца и гудок заблудившегося в тумане корабля, и странным нырком сорвалась с верхушки столба, пропав за поросшими мхом крышами домов. Поль сердито плюнул и защёлкал пальцами, отгоняя беду.

–Зараза, это кричайка, – объяснил он порядком озадаченному Диксону. – Вообще, она ночная птица, но иногда выползает и днём, вот как сейчас, если свет слабый. Сидит и орёт на солнце, чтобы поскорее исчезло. Если встретил кричайку днём – по тебе плакать будут... Плохая примета, знаешь ли. В неё даже ведьмы верят.

–Поль, а что ты вообще думаешь о... – Камилло куснул нижнюю губу, подбирая правильное слово, но не успел: Поль круто развернулся к нему, глубоко сунув руки в карманы пальто, и зло прошипел:

–Заткнись, слышишь? Моя ненависть и так еле тлеет, потому что её душит сладкая память, Камилло, слышишь, и этот аромат ландышей, и моя собственная совесть! Потому что это я бросил Элен и сбежал из Некоуза, и мне по-хорошему нужно просить у неё прощения, а не идти... убивать...

–Ну, мне у белобрысой сучки просить прощения не за что, – Диксон сам удивился, как сладко и ядовито зазвучал его голос, когда он пожал плечами и повернулся к Боните спиной. – Можешь развешивать сопли по заборам и решать свои какие-то нравственные дилеммы, а я уже всё решил...

Камилло помолчал чуток, но не удержался и ехидно заметил:

–И кстати, поутру ты не так сильно походил на манный кисель, как сейчас...

–А ты из милой тряпичной куклы превратился за день в ангела мщения, ага, – парировал Поль, впрочем, как-то вяло. Передёрнувшись, он продолжил свой путь по разбитому тротуару, пиная носком ботинка железную пробку. Камилло, встопорщив усы, вышагивал следом за ним и чутко прислушивался к тому, что творилось у него внутри. Там летал поистине Эдгаровский маятник – взмах, ещё взмах, и Камилло теперь отчётливо понимал, с каким ощущением жил всё это время Рыжик. Попробуй, останови и выбери сторону...

–Улица Светлая, дом десять, – глухо сказал вдруг Бонита себе под нос. – Это адрес интерната. Я его по радио слышал. А здесь пятьдесят восьмой дом... здесь уже живут... и нам осталось пройти несколько перекрёстков. Пройти, никуда не свернув.

–Так близко, – у Камилло вдруг перехватило горло. Он безмысленно уставился на пятьдесят восьмой дом – панельную пятиэтажку, довольно обшарпанную, но со шторками и цветами на высоких окнах. Над подъездом уже горел яркий, белый ртутный фонарь, довольно неуместный в остывающих красках заката, и на асфальте перекрещивались сразу две тени Диксона – словно косой крестик. Словно что-то зачеркнули. Или кого-то... Чтобы не думать, Диксон фальшиво засвистел сквозь зубы подхваченную как-то у Рыжика песенку: «Тин сальенте элли мье...» – и ускорил шаг.

Вперёд он смотреть не хотел, но всё же подсматривал из-под края шляпы – там, вдалеке, через несколько кварталов, радостно и жизнеутверждающе белели чистенькие, аккуратные корпуса интерната. Только у Диксона эта стерильная белизна ассоциировалась лишь со смертью, а не с кусочками сахара, полянкой ландышей или стаей голубей, как это задумывалось Элен Ливали при выборе краски.

–Там церемония уже наверняка началась, – совершенно не к месту высказался Бонита, догоняя Диксона и тряся кудрями, словно отчаянно пытаясь выкинуть из головы какие-то мысли. – Майло остался на Озёрах; очень надеюсь, что он не наделает там глупостей, как его непутёвый возможно папаша... И что он не бросится следом... Кстати, а ты не думал, что Рыжик поедет тебя искать и потеряется?

–Он не из тех, кто теряется без собственного желания, – Камилло нервно оглянулся через плечо и пошёл ещё быстрее, испуганный своей набравшей краску, чёрно-чернильной тенью – ему показалось, или у этой тени был женский силуэт с длинными волосами?..

–Тебе не показалось, – ответил Поль на его мысли и улыбнулся – светлой, мальчишеской улыбкой.

–Не бойся, это хороший знак... Обернись и посмотри на тень внимательно... Мне кажется, узмар, это кто-то, кто дал тебе жизнь – и твоё наконец-то вышедшее из анабиоза феноменальное чутьё.

Диксон не без дрожи всмотрелся в гуашевый силуэт, спокойно и уверенно ожидающий его взгляда на растрескавшемся асфальте. Точно, это женская тень – в длинном, слегка рваном по подолу платье, с гривой чуть вьющихся волос и с браслетами на запястьях. Тамсин? Его мать?..

–Если ты мне скажешь, что для Некоузья это нормально, я, может, и успокоюсь...

–Нормально, не парься, – похлопал его Бонита по плечу с той же улыбкой, слегка разогнавшей серые тучи в его тревожных глазах. Он очень верил в приметы – дитя Некоуза и его загадочных взаимосвязей между самыми, казалось бы, несовместимыми вещами и явлениями. Ещё в детстве мать учила его улавливать смысл в рисунках освещённых окон на фасаде дома – в них крылись символы завтрашнего дня. И всегда проверять числа на троллейбусных билетиках, – в зависимости от их комбинаций билетик полагалось съесть, сжечь или подарить тому, кого любишь. И помнить, что битое стекло на трамвайных рельсах – к затяжным дождям... Тень в виде фигуры важного для тебя человека, как Полю рассказала уже Стефания, появлялась в очень редких случаях – как страж, как ангел-хранитель, как молчаливый знак истинности твоего пути. В тайной надежде обнаружить у себя за спиной высокий силуэт Стефании Бонита обернулся через плечо – и побледнел, закусив губу.

Сзади, чётко пропечатавшись на асфальте с островками снега, стояла маленькая тень в платье колокольчиком, с закрученными в бараночки косами.

–Кыш, – слабо сказал ей Поль и поскрёб туфлей об асфальт, словно тень была прилипшей к подошве грязью. Камилло наблюдал за его действиями со смесью нарастающего страха и слегка нервного веселья. Потом предложил:

–У меня перочинный нож есть, давай отрежу...

–Ты чего?! – Поль так перепугался, что бросил шаркать подошвами о бортик тротуара. – Тень нельзя отрезать, нежитью станешь!

–Ну, тогда ходи с такой, – здраво рассудил Диксон, пожимая плечами. – Если она тебя нервирует, просто не оглядывайся. В любом случае, выглядит она куда симпатичнее, чем утреннее отражение в зеркале... Ты ж сам сказал, что она должна тебя охранять!

–Угу, от кого охранять, знать бы ещё, – пробубнил Поль, оставив в покое свои бедные туфли и сдвигаясь с места. Закат набух над горизонтом алой каплей, готовый вот-вот сорваться с острия часовой стрелки... или ведьминой стрелы?.. или иглы хаоса?..

В молчании они дошли до самых ворот интерната, украшенных кованым узором из ландышей. Бонита упрямо смотрел в одну точку, словно сведённый судорогой. Камилло же тихо посвистывал сквозь зубы и зачем-то улыбался – довольно неприятно, надо заметить: когда Диксон мимолётно поймал взглядом своё отражение в низком окне первого этажа, ему захотелось перейти на другую сторону улицы.

–Ну вот... это сердце Кирпичного, – устало сказал Бонита, глубоко засовывая руки в карманы пальто. – Я так и думал, ты смотри, охраны на вышках нет, как корова языком слизала, и калитка открыта. Не удивлюсь, увидев за этой калиткой такую, знаешь, тряпичную полотняную дорожку до самого крыльца, чтобы мы пропитались её невьебенным гостеприимством...

Диксон тут же бесстрашно просунулся в калитку, отчего-то похожий в своём сером пальто с лоскутками на выглядывающую из дверцы часов кукушку, и разочарованно информировал Поля:

–Нету дорожки. Даже стрелочек на асфальте никто нам не нарисовал. Благо, крыльцо и отсюда нормально видно. Ты как хочешь, а я туда иду. Я устал, продрог и хочу есть, поскольку некто Бонита мне полдороги страстно обещал колбасу, обещал-обещал, а в результате я получил один арахис... точнее, одну. И вообще, как там говорилось, ужин отдай врагу? Вот пусть Ливали значит и покормит нас. Самое время.

–Сосисками, горячими, – мечтательно вздохнул за его плечом Поль, которого снова слегка отпустило. Он даже смог посмотреть по сторонам, чуть поворачивая голову и краешком глаза выхватывая из слабых сумерек какие-то детальки интернатского мирка. Чисто выметенные дорожки; напомнившие ему Антинель круглые фонарики на тонких ножках, которые Бонита со своими химиками разрисовал в самые дикие цветовые сочетания пантонника; голые пока кусты. Чуть дальше втыкалась в непогожее небо стеклянная трубка озонатора, в которой неявно мерцали призрачные голубые огоньки; переплетья проводов над ней казались чёрным кружевом на блёклой подложке облаков. Сильно пахло металлом и талым снегом – холодный, равнодушный запах, сквозь который не пробивались даже вездесущие ландышевые нотки.

Бонита опять ухватил руку Камилло, словно чуял в нём чёрный цветок с алой сердцевинкой. Словно надеялся, что внутри него, из семян умирающей ненависти, распустятся такие же цветы...

–Не бойся, – тихо сказал Диксон, сжимая пальцы Поля, и глянул через плечо: их тени шли сзади, независимо сунув руки за спину и даже принципиально повернув головы в разные стороны.

«Занятно, – подумал Камилло, – но весьма тревожно. Если Элен признает Майло и пообещает кучерявому профессору статус неприкасаемости, он с большой долей вероятности и без особых раздумий примкнёт к сторонникам прогресса. А мне тогда наступит логический привет. С большой буквы «П». Надо бдить сладкие речи этой белобрысой твари и не давать ей задурить Полю голову. И себе, по ходу дела, тоже».

По-прежнему как-то по-детски держась за руки, они поднялись на крыльцо, слегка искажённо отразились в вылизанных до зеркального блеска плексигласовых дверях и переглянулись. Там, за тонкой преградой, лежал замаринованный в голубоватом формалине света холл. Там тянулась по плиточным стенам вязь медных проводов, и таяли в нигде чьи-то далёкие голоса, похожие на следы от дождевых капель на стекле.

В нескольких метрах от них Элен Ливали стояла меж этажами на лестничной площадке, с ног до головы облитая сиянием галогеновых ламп, словно сливками, белая-белая в своём нарядном платье и в сильнейшем волнении, и дрожала. Она с силой прижимала к себе обе руки в тщетной попытке удержать бешено колотящееся, норовящее выпрыгнуть из груди сердце, и грызла губы – девчонка, идущая на первое свидание. Так рядом. Так близко. Здесь... Родной, любимый аромат молока и гречишного мёда кружил голову и заставлял каждую клеточку тела петь и рваться навстречу.

Еле слышный звон пружин в открывающейся двери... вспугнутой птицей мечется под сводчатым потолком холла эхо шагов...

Элен решительно выдохнула. Одёрнула подол платья. Сцепила руки у пряжки пояска в виде веточки ландышей. Пошла вниз, стараясь не торопиться и шагать неспешно – но через несколько ступенек сорвалась с чеканного ритма и суетливо зацокала каблучками, всё ускоряя и ускоряя шаг.

–...Элли, – одними губами шепнул Поль, остановившись в шаге от двери так резко, будто налетел на невидимую стену. – Она сюда...

–Полли!!

Камилло невольно отшатнулся, прикрыв глаза рукой: ему показалось, будто в холл вкатилась шаровая молния. Но через секунду он понял, что нестерпимое, звёздное сияние исходит от маленькой женской фигурки с забавными косами-бараночками на голове. Элен светилась – вся, от туфелек до белобрысой макушки. Сила и температура её света то и дело менялись от нежно-матового до бриллиантово-белого, переливались радужными разводами и пульсировали в такт биению сердца. Сжав маленькие руки, Ливали стояла напротив них, светилась, улыбалась до ушей и смотрела на Поля влажными влюблёнными глазами.

–Ты пришёл, всё-таки, – пролепетала она. – О, Полли, я тебя так ждала, знаешь? И вас, Камилло, конечно, тоже... – неожиданно вспомнила Ливали про Диксона, немедленно надувшего на неё щёки и непримиримо скрестившего руки на груди. – Ну, не угрюмьтесь, я же вам не враг! Полли, да скажи же ты мухняше. О, Полли! Хоть ты не гляди на меня букой! Ты знаешь, что я не лгу, ты чувствуешь!

–А ты всегда во всё искренне веришь, что это распрекрасно, – пробубнил Бонита куда-то за дверь, избегая смотреть на Элен. Его бледные щёки пламенели двумя пятнами лихорадочного румянца, почему-то напомнившего Камилло о Ленточкиных маках. Поль помолчал, не шевелясь, с полминуты и едва слышно прошептал, – перестань, Элли. Всё давно уже быльём поросло, и вообще мы по разные стороны баррикад...

–Ну и что, что ты мне изменял, – жизнерадостно откликнулась на это Ливали. – Главное, что вернулся. Это всё перечёркивает. И вообще! Вы оба так и будете стоять у порога и изображать вешалки? Пойдёмте, пойдёмте, я заварила чая, не стесняйтесь.

Подскочив к Диксону с Бонитой, глава Кирпичного цепко ухватила их под локти и решительно подтолкнула в направлении лестницы.

–А ну не лапайте мне пальто, я не хочу вашими лютиками-цветочками потом полгода вонять, – возник Камилло, выворачиваясь. Поль же только вздрогнул от прикосновения и закусил губу – но руку Ливали стряхивать не стал. Элен тут же намоталась на кучерявого химика, как медный червячок на незадачливого прохожего, и нежно лизнула его в ухо. Бонита от этого стал совсем как ален мак и начал стыдливо прятать глаза от Камилло. В его душе копошились смутные сожаления о том, что он притащил с собой в Кирпичное этого милого с виду, но при этом немыслимо вредного старикана, нахватавшегося у Норда его замашек. Ведь... ну да, он ведь думал, что Ливали охотится за ним, желая свести старые счёты и уничтожить Майло. Он сражался, пакостил, искал поводы для мести – зачем?..

«Затем, что Элен – чудовище. Пусть и очень миленькое, – зло и холодно прозвучал в голове Поля давно умолкший голос. Голос ведьмы Стефании Пеккала, произведший на залитое сладким сиропом сознание химика эффект корыта с ледяной водицей. – Тебя эта тварь любит до полуобморока. С теми, кто верен ей – мила и пушиста. Но того, кто осмелится встать на её дороге, Ливали раздавит безо всякой жалости, наоборот – с чувством праведности своих действий и торжеством... помни это...».

–Как хорошо, что вы оба решили ко мне заглянуть, – упоённо молола меж тем языком Элен, распихивая своих гостей поневоле в мягкие кресла и мечась между ними в стремлении угодить.

Она подоткнула Полю под локти подушечки, сдёрнула с Камилло шляпу и выключила яркий верхний свет для создания приятной доверительной атмосферы. Пока Диксон и Бонита одурело вертели головами, оглядывая кабинет Ливали и пытаясь как-то уследить за её передвижениями, в комнате появилась беленькая, совсем ещё юная принципалка. Она подала всем троим горячее какао и булочки с корицей, и с поклоном исчезла. Ливали, получив в руки чашку и блюдце, была вынуждена перестать мельтешить, и устроилась в своём кресле с кружевной шалью на спинке, изящно подогнув ноги и взирая на угрюмого Камилло сияющими глазами. Диксон, прохлопавший тот момент, когда в общей суматохе можно было закинуть к Элен в чашку семена кровежорок, смотрел строго в своё какао и недовольно шевелил усами, как бы говоря: нет, светлый ангел Некоузья, можешь свою улыбку съесть сама, мне она совершенно не нужна. Элен, впрочем, не сдавалась.

–Скоро к нам присоединится и ваш друг, Рыжик, – изогнувшись так, чтобы всё-таки заглянуть Камилло в лицо, пропела Ливали. Диксон так вздрогнул, что расплескал на брюки какао. Гневно прошипел, подавшись вперёд и глядя в серо-голубые глазищи главы интерната:

–Ты, мерзкая лживая тварь, как ты только посмела! А ещё оправдывалась, что не знаешь, кто натравил на нас двух офицеров, тогда, в марте!

–Теперь знаю, это моя вторая принципалка, Нарцисса. Нервная и чересчур резкая девочка, что поделаешь, – спокойно отозвалась Элен, всё так же улыбаясь и будто не замечая, как дрожат пальцы Камилло, готовые вот-вот вцепиться ей в шею. – А сейчас Рыжик приедет сюда, в Кирпичное, по собственной воле. У нас с ним договорённость. Так что не драматизируйте ситуацию... ваша фамилия ведь не Садерьер?..

Поражённый, но всё равно не верящий ни единому слову Диксон примолк, машинально пытаясь оттереть с брючины сладкое пятно.

–Элли, я всё понимаю про Сильву, про меня, даже про Марио Оркилью, но объясни мне ради всего святого, какого чёрта ты взъелась на бедного индуса? – неожиданно спросил Бонита, который, находя утешение в призраке голоса Стефании, слегка успокоился и теперь деловито жевал булочку.

–На Сао Седара? Ну, во-первых, он с самого начала ставил мне палки в колёса. Зарезал мой проект у Норда, пришлось пробивать его всякими окольными путями, через уговоры, угрозы и пару убийств... – начала загибать пальчики Ливали, отхлёбывая какао из чашки в другой руке. Камилло и Бонита таращились на неё в почти суеверном ужасе, вообще не понимая, чего ожидать от этого белого ландыша с повадками чёрной мамбы.

–Во-вторых, – чуть ли не с удовольствием вспоминала Ливали, – Сао Седар, после того как я несколько лет проработала комендантом общаги химиков и навела там порядок, первым подал всяким там генералам и хирургам мысль о том, что от меня нужно избавиться. Как обычно, со своей индусской хитропопостью тявкнул что-то один раз и слился в кусты, моя хатка с краю. Всё, дальше всё было проделано практически без его участия, он остался чистенький и святой, как всегда, даже манжет не испачкал... Только вот в ту ночь, когда меня сожгли в крематории...

Элен наградила их нежной улыбкой, от которой продирал мороз по коже, и слизнула шоколадную каплю с бока чашки. Бонита кусал губы: он отлично помнил, как на него обрушилась вся боль Элен, как он выл и рвал обои на стенах своей комнаты в попытках вдохнуть. И сейчас ему было жутко от тех воркующих интонаций, с которыми Ливали вспоминала теперь собственную ужасную смерть.

–В ту ночь Сао Седар стоял на стрёме в холле моего корпуса, пока лучшие умы Антинеля наверху заламывали руки беззащитной девушке. Как я потом узнала, там на него наткнулся Норд. И логично вопросил, почему директор нулевого отдела в третьем часу ночи смолит сигарету за сигаретой и нервно озирается, стоя в пустом фойе чужой общаги. Седар был близок к тому, чтобы всех сдать и выйти сухим из воды – пока они разговаривали, ему пришла смс от тогдашнего директора 7 корпуса, Коркорана: «Мы спускаемся. Всё чисто?». Да, не скрою, Норд был тираном, но он точно не одобрил бы несанкционированное с его стороны убийство... Не потому, что это убийство, а потому, что у него никто не спросил разрешения. Сао Седар мог бы спасти меня, вымолив для меня амнистию у Норда. Но у него хватило силы ненависти и духа увести Норда из холла к себе в корпус и отвлекать его там великосветскими беседами, пока я горела заживо... Впрочем, Сао Седар этого не помнит. Счастливый индусский мальчик. Сделал бяку и выкинул из головы.

Элен звонко рассмеялась, откинув голову, но в этом смехе не было ни капли веселья. Её сияние угасло, и пряталось теперь где-то на самом донышке зрачков, вспыхивая, лишь когда Элен смотрела на Поля. Вытерев губы запястьем, она оживлённо осведомилась:

–Что ты ещё хотел бы узнать обо мне, Полли? О том, как я жила без любви, но с великой целью – так и не заполнившей пустоту в моей душе?..

–Откуда ты всё это ... узнала? О поступке Сао Седара, о том, что Оркилья носит ребёнка Норда, даже о том, что я работаю в Антинеле?

–О, – Элен хитро улыбнулась и позвонила в маленький колокольчик, вызывая принципалку, чтобы принесла ещё какао. Ей нравилось всё рассказывать Полли – он так очевидно переживал за неё, что даже не замечал, как грызёт себе губы, роняя алые капли. А это значило, что он до сих пор любит свою Элли. У неё даже разыгрался аппетит, хотя обычно, питаясь энергией уз, Ливали ела совсем мало. Под взглядом любимых серых глаз Элен чувствовала, что оживает. Словно всё это время она была заводной куклой, пролежавшей в ящике с опилками, и лишь сейчас её вытащили оттуда, до упора заведя ключом, заставив шёлковое сердце биться, а тело – трепетать пойманной в сладкий плен цветка бабочкой.

Подождав, пока беленькая девочка уберёт грязную посуду и поставит всем по новой чашке какао на подлокотник кресла, Ливали сказала:

–Мне напела обо всём одна маленькая птичка, мой хороший. Мы уже сегодня упоминали о ней, вскользь. Камилло Диксон хорошо знает, как далеко могут некоторых завести одни лишь благие намерения... и попытки понять того, кого лучше всего оставить в покое. В его же темноте... Но не всем ведь быть светло-ромашковыми, как ты, или нежно-ландышевыми, как я, правда, мухняшка? Кто-то, как ни старается, вечно всё измазывает вишнёвым соком... кровью. Чужой кровью. Во имя давно мёртвых идеалов. Это такая судьба – страшная судьба, надо заметить – быть оруженосцем на вечной войне за иллюзорное равновесие света и тьмы. Я не думаю, что он сам рад быть… таким.

Диксон, который при виде новой чашки какао уже полез было в карман, замер в неудобной позе, уставясь на Элен. Та смотрела серьёзно, без насмешки или своей непонятной игривости; казалось, она чем-то огорчена. Разглаживая складки на подоле белого платья, она тихо добавила:

–Когда кто-то идёт на безумства и играет с другими, как с марионетками, во имя любви, во имя того, кто дороже собственной жизни – я могу это понять, и я могу это простить. Леди Джанне... все грехи её искупает любовь, внезапно проросшая в серебристом сердце, точно вьюн. Но я просто не в состоянии понять, отчего почти год назад Дьен Садерьер так охотно согласился отдать мне Рыжика – ещё тогда, когда вы даже не подозревали о его существовании, Камилло. И даже ничего не попросил взамен... Да, он многое утаил от меня. Но на многое и открыл глаза. Так странно...

–Дьен Садерьер?! – в один голос изумлённо переспросили Камилло и Поль. Дальше, заикаясь от волнения, говорил один Диксон:

–Садерьер?! Сакилч и командор войны? Но он же клялся защищать Рыжика до последнего вздоха, даже ценой своей жизни...

–Камилло, ну, какая-то логика в его действиях есть. Норд сбежал из Антинеля – Дьен решил ему больше не навязывать пост директора. Норд, разбив всё внутри себя в поисках счастья, стал Рыжиком – но так и остался неприкаянным и брошенным существом. Чтобы обрести гравитацию и перестать покорно нестись по ветру, как перекати-поле, ему нужно было где-то зацепиться. Первый раз Рыжик попал в Кирпичное по чистой случайности, ещё до нашей встречи с Дьеном – и опять исчез. Лишь потом, когда ищущий Рыжика Дьен побывал у меня в гостях, и мы с ним сопоставили информацию, он всё мне рассказал. И мы вместе с ним решили, что Рыжику нужно попробовать пожить у меня в интернате. Ведь здесь никакой опасности Рыжику не грозит. Это просто у вас какие-то устаревшие представления о Кирпичном, – Элен полушутливо погрозила чайной ложечкой Диксону, всё ещё немо сидящему с сунутой в карман рукой.