Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 48 страниц)

–Рыжик вчера шил, я точно видела, – так неожиданно обратилась к Камилло шагающая рядом Слада, что тот чуть не подпрыгнул над тротуаром. Внимательно посмотрел на девушку – Слада шла по бордюру, сосредоточенно глядя на свои белые ботиночки и раскинув в стороны тонкие руки для равновесия. Не поднимая глаз, она продолжала:

–Я просто чувствую, что ты думаешь, Камилло. Не бойся. Просто для меня чужие тревожные мысли – всё равно что крошки в постели, не успокоюсь, пока не вытряхну… Все ведьмы умеют угадывать чужие чувства и мысли, ловят их, словно старое радио – сквозь шорох помех слышно эхо и обрывки фраз… И я умею. Ведь я ведьма, Камилло Диксон.

–Ведьма? В Гильдии? В трамвайном Депо?! – не поверил своим ушам Камилло. Поль скорчил ему гримаску типа «Помолчал бы да послушал!», а Слада спокойно и рассудительно ответила:

–Порой в жизни происходят странные вещи; я называю их «мёртвые петли». Они совершенно не вписываются ни в какие схемы и узоры, они алогичны и невыносимы, но они есть. И всё, что мы можем сделать – лишь принять их. Так со мной. По рождению, по крови я – восточная ведьма клана Юты Камайнен, но душа у меня чужая. Не летучая, не отрывающаяся от тела, как у прочих ведьм. Очень старая, очень… рассудочная и умудрённая. И я с детства такая, Камилло. Ведьмы сразу же после моего рождения отказались от меня. Им было больно и страшно от подобного им существа, в жилах которого течёт ведьмина топь – но не умеющего при этом летать и беззаботно купаться в ветре и облаках, забыв о земном притяжении и принятых там, внизу, нелепых законах и правилах. Поэтому я жила в интернате у северной ведьмы Стефании, вместе с Ленточкой и её младшей сестрой Тин-Тин. Там, собственно, я познакомилась с Полем, а Поль познакомился со Стефанией… Вот. Что ещё тебе рассказать? Я сейчас второй заместитель Главы Гильдии; у меня в Никеле осталась дочка, юная, но весьма бойка и самостоятельная особа, я иногда навещаю её. Не хочу тащить с собой на Озёра – я во время гражданской войны слишком рано повзрослела, но не хочу, чтобы с дочерью произошло то же самое. Хотя, я ведь и так уже родилась взрослой... А дочь мою зовут Анияка. Анияка Ламия.

–Опа! Так это твоя кровиночка в общаге на аллее Прогресса живёт, а я-то думал, кого это мне Майлина подруженция так усиленно напоминает! – расхохотался Бонита, дружески шлёпнув Сладу пониже спины. – Ах ты, лисичка, и ведь молчала в тряпочку…

–А чего зря распространяться о своей личной жизни, особенно с тобой? Ты же сплетников на дух не переносишь, Поль, – пожала Слада плечами, и в её полуулыбке действительно мелькнуло что-то лисье, плутовское. – Это я Камилло просто объясняю про себя, чтобы он меня не боялся. Когда всё понятно, это как-то успокаивает. Люди, как правило, боятся всего, чего не понимают… Нормальные люди, Бонита, тебя в виду я не имею!

Поль опять засмеялся, тоже вспрыгнул на бортик тротуара, по-куриному взмахнув руками, и изобразил из себя крылатую корову из Кривражек. Слада продолжала:

–Так вот, Диксон, твой спутник Рыжик вчера прокладывал второй шов – как раз тогда, когда танцевал вальс с леди Джанне. И мне очень интересно, что же он зашил. Ты, случаем, не в курсе?

–Не-ет, – Камилло озадаченно покачал головой. – Первый раз это случилось в Берёзниках, там всё понятно… а что такого можно исправлять в Депо, на ртутных озёрах? Ведь Элен Ливали ничем не навредила Гильдии и трамвайщицам. Они вроде даже весьма лояльно к ней относятся…

–В том-то всё и дело, – блеснули васильковые глаза Слады. – Первый шов, в мёртвом посёлке, который Рыжик собственной кровью вытащил из небытия, я ощутила сразу же. А этот – нет. Вот поэтому-то меня и снедает любопытство.

–А что же не спросила? – искренне удивился Бонита. – Вы же тогда после танцев на крылечке вместе тёрлись, на торгах за мухняшины яйцы… подошла, да полюбопытствовала бы.

–Да ну… страшно. Он весь колючий такой, этот Рыжик. Мы с ним парой слов перекинулись, а потом он посмотрел на меня в упор – меня словно в жидкий азот макнули, я чуть ли не взаправду покрылась льдом. Брр. Вообще не знаю, Камилло, как ты только с ним общаться можешь…

Слада чуть поёжилась, при этом изящно переступая по бордюру на высоких каблучках. Поль, шатаясь, словно проснувшийся посредь зимы медведь, и то и дело суматошно махая руками для обретения равновесия, упорственно тащился следом. Диксон же, как представитель нормального меньшинства, шёл по тротуару. Типовые высотки рассматривать было неинтересно, и потому Камилло поглядывал то на Поля со Сладой, то на приближающуюся, нависшую над бульваром готическую башню Резиденции. Пауки по-прежнему почти не шевелились, только один, крупный пятнистый чёрно-белый птицеед, сосредоточенно ткал паутину на крыше, у самого основания шпиля, запутывая кого-то вяло сопротивлявшегося в свои сети.

–Ого, – тоже заметил птицееда Бонита, – это паук леди Джанне, он тоже здесь живёт… какую-то добычу уцепил! Интересно, кого это она так?.. С утра пораньше?

Все трое прищурились, задрав головы, но металлическая крыша бликовала на ярком солнце, и рассмотреть обмотанное паутиной существо никак не удавалось. Слада сдалась первой:

–Ладно, вернёмся на Озёра, удовлетворю своё любопытство: спрошу у Рыжика про его второй шов, а у леди Джанне – про отловленную жертву. Хотя мне всё равно страшновато…

–Если ты боишься, давай я спрошу, – благородно предложил ей свои услуги Поль. – Я наглый и легкомысленный, мне всё можно… – с этими словами Бонита опять пошатнулся на бордюре и, не удержав равновесия, рухнул в какие-то кусты.

–Поль, да, тебе всё можно… но не всё нужно, – Слада со вздохом протянула ладошку яростно шевелящимся и приглушённо матерящимся кустам, из которых вскоре высунулась рука Бониты и ухватила Сладу за запястье. Через минуту появился и сам Поль, расцарапанный и лохматый.

–Уф… позволь не согласиться, мне по жизни нужно именно что всё… всё понять, попробовать, пощупать,.. свалиться внутрь…

–Вот-вот, – проворчала Слада беззлобно, стряхивая с Поля какую-то труху, видимо, элементы тех самых кустов. – Давайте смотрите Резиденцию, и пойдём обратно. А то я уже проголодалась, а пруст весь кончился… последняя штучка осталась.

Камилло, который к этому времени счавкал три Сладиных печеньки, кои полагал овсяными, хотел было уже поинтересоваться, что такое пруст и из чего его делают… Но вспомнил колбасу из кровежорок, и понял, что не очень хочет узнавать, а что же он сейчас съел. Многие знания – многие печали, как говорится… и от любопытства кошка сдохла.

–Я тоже, в общем-то, насмотрелся за три года, – пожал Поль плечами, вытаскивая из пышной растрёпанной шевелюры веточки и палочки. – Это ведь Ка Диксон тут новенький и с клювом нараспашку… Во, во, погляди на него – ну точно из тайги приехал! – Диксон в это время, задрав голову и придерживая шляпу рукой, восхищённо рассматривал высокий шпиль и стрельчатые окна с коваными решётками – конечно же, тоже в виде изящной паутины.

–Полли, я ни в жизнь не поверю, что ты тоже сразу адаптировался к миру, в котором никто не боится нефти, а электричество берётся не из земли, – Слада улыбнулась, сунув руки в кармашки своего голубого пальто. – И, знаешь что, Поль? Я ещё добавочно не поверю в то, что ты против открывшихся границ клина, и что только одна Элен Ливали прыгала от радости, когда под силой её уз от передоза энергии в Кронверке сгорели изоляторы, и полетела барьерная защита…

–Ну и не верь, это твоё личное дело. Вот только не надо устраивать мне научную дискуссию о достоинствах и недостатках уз посреди улицы вокруг весенней лужи! – Поль глянул на Сладу из-за вздёрнутого острого плеча и поплёлся следом за Камилло, пиная носком своего щегольского штиблета пивную пробку. Он смутно чувствовал что-то вроде ответственности за этого усатого старикана, с трогательным бесстрашием постигающего Некоуз. Полю импонировала способность Диксона принимать всё новое, и его удивительная дружелюбная открытость. Нельзя его бросать, нельзя… такие люди редкость музейная, Бонита это отлично понимал.

–Резиденция, как уже говорил наш белёсый друг Л., является официальным местообитанием Главы гильдии, Ариэля Арники, – сообщил Поль, нагнав Камилло у крыльца – тот завороженно смотрел на растянутую над входом меркаторскую карту-паутину. – Но он редко когда бывает в этом здании – Арника предпочитает Озёра, на нашей Нефтяге ему слишком шумно и людно. Он ведь наполовину ведьма, а ведьмы по природе своей одиночки… А в Резиденцию может войти любой, кто ищет ответы на вопросы. Да… войти может любой, а выйти – нет. Некоторые учёные так никогда и не возвращались из этих стен, и все их тайны надёжно хранят сумрачные своды и продуваемые сквозняками запутанные коридоры Резиденции… – Поль сделал маленькую паузу, взглянул на замершего Диксона, и шёпотом спросил, – что, страшно?..

–Да нет, – к искреннему и глубочайшему разочарованию Бониты, отозвался Камилло.

–Я, прости, тебя не слушал… – Поль в досаде аж скрипнул зубами, и уже собрался обиженно надуться, словно вомпа на солончак. Но Диксон, не отрывая от меркаторской карты взгляда, чуть подёргал его за рукав и встревоженно позвал:

–Я не слушал, потому что смотри, что нашёл. Вот здесь, глянь…

Бонита поглядел. Потом поглядел ещё раз, в надежде, что сначала ему просто померещилось.

–Это ведь карта земель клина, насколько я разумею? – продолжил Камилло меж тем. Бонита инстинктивно потряс головой, что можно было расценивать как согласие. – Ну да, вот он, узкий треугольник Некоузья: здесь Край Мира, куда ходит Ленточкин трамвай, и военная застава, а вот сюда, в острый угол, мы едем… Так почему же на этой меркаторской карте имеется Антинель?..

–Очень хороший вопрос, мухняшка, – Бонита круто развернулся на каблуках, глядя в сторону трамвайной остановки. Слада, поджидая их у начала бульвара, неторопливо обходила по бортику пустой фонтан, держа руки в карманах.

–Вот только ответы на него все, как один, плохие…

–Вот-вот, – Камилло нахмурился, потом пробежал по карте взглядом, что-то выискивая.

–Хорошо хоть, Льчевска тут нет… видимо, дожи ещё обдумывают предложение Элен Ливали о распространении уз в городе. Как только отказала защита в Кронверке, она к ним просочилась и стала пропагандировать прелести жизни с лёгким электричеством...

–Так ты думаешь, Антинель возник на карте, потому что он под узами, и теперь привязан ими к Некоузскому клину? – Поль с живым интересом посмотрел на Диксона: его авторитет, начиная со вчерашней склоки в кафе, вырос в личном рейтинге Бониты раз в десять, если не больше. От мухняшки толку было куда больше, нежели от нервического и суетливого Леонарчика. Поль был уверен, что и в Кирпичное его можно брать безо всяких сомнений: свой человек, не подведёт.

–Да... Где-то с месяц назад, когда мы с Рыжиком вернулись из Берёзников, он должен был уехать в Антинель до следующих выходных. Но тем же вечером позвонил этот его ужасный Дьен Садерьер и заявил, что в Антинеле происходит какая-то неучтённая и непонятная ерунда, и что Рыжику туда категорически нельзя возвращаться. Видимо, в роли этой самой неучтённой и непонятной ерунды и выступили узы… – Диксон поёжился.

–Хе, нихреновая такая ерунда, – хмыкнул Поль, с некоторой претензией таращась на надпись «Антинель», мерцавшую в переплетении сетей дорог и трамвайных рельс на карте, где-то возле Никеля и Бараков. – Оп-па, а это ещё чего такое?

–Где? – сунулся ему через плечо Диксон. Поль помахал краем своего клетчатого шарфика на населённый пункт «Новые Черёмушки», расположенный тоже рядом с Бараками.

–А, я их знаю. Там пустырь с сорной травой и один новый дом торчит, как не пришей рукав… кобыле, – Камилло в последний момент вспомнил, что он интеллигентный, милый и всё такое. Тухлые враки – некоторые факты из своей юности Диксон не осмелился открыть даже Рыжику, потому что боялся его испортить… Пошевелив усами, Камилло подытожил:

–Ты просто давно тут не был, понастроили нового…

–Ни фига, – Бонита замотал головой. – Это по другой трамвайной ветке. Пустырь с одинокой новостройкой – это просто Черёмушки, он относится к Центральному району клина. Вот он, сразу перед Вокзалом, – Полев палец со слегка обкусанным ногтём уверенно ткнул в нужную точку на карте. – А эта непонятка вон где, чуть ли не на Заднем Дворе… Щас мы Сладу спросим, она у нас умная. Слада-а-а-а!!!

От Бонитиного трубного воя а-ля «водопроводные трубы в довоенной общаге» бедная Слада едва не сверзилась в фонтан, в последний момент удержав равновесие. Дробный перестук острых каблучков, секунда – и взъерошенная девушка, тяжело дыша, стоит рядом с паникой в глазах.

–Вот Слада, – изрёк Поль, закладывая руки за спину и легкомысленно игнорируя тот факт, что испуг и тревога на личике Слады стремительно превращаются в качественную злость по мере осознания того, что ничего ужасного не случилось, – скажи-ка мне…

Слада сказала. Да так витиевато и цветисто, что Бонита аж поперхнулся своим вопросом, а Камилло уважительно присвистнул, почесав усы. Пожалуй, даже он не сумел бы объединить в одном предложении ручной стоп-кран, гильдейский флаг, волосатые яйца, галлон ртути, шило в чьей-то заднице, маму всех нефтяных коров, сосновые ветки и девичью честь Поля.

–Не, ну я просто спросить хотел… – робко и пришибленно отозвался Бонита, когда отгремела гроза, и слегка передёрнулся, поскольку обладал довольно живым воображением.

–Вот теперь спрашивай! – выдохнув, торжественно изрекла Слада и поправила свой беретик, сползший ей во время гневной тирады на один глаз. Тоже посмотрела на карту-паутину.

–Новые Черёмушки, – определила она слёту, пока Поль ещё пытался заново сформулировать свой вопрос, вылетевший у него от потрясения из головы. – Новые Черёмушки и Антинель. Это, господа, две большие и разные разницы…

–Кто бы мог подумать! Ну надо же! – восторгся Бонита, всплеснув руками. Слада посмотрела на него и взяла обоих под руки:

–Пойдёмте в трамвай, а то Аанна сегодня нервничает, с неё станется и без нас уехать… Я имела в виду, что на карте эти два населённых пункта возникли по разным причинам. Не скажу ничего определённого насчёт Антинеля, но Новые Черёмушки… Знаете, в чём особенность Некоуза?..

–Знаю. Причем этих особенностей столько, что я могу до следующей Перемены перечислять их и ни разу не повториться, – кивнул Поль с усмешкой.

–Хорошо… сформулируем вопрос иначе. В чём первопричина особенностей Некоуза? – Слада опять плутовато улыбнулась, слегка прижмурив васильковые глаза, словно от удовольствия.

–Ну вот! Опять дискуссия вокруг лужи, – пробубнил Бонита недовольно. – Ну и вопросики у тебя, мать! Ты их Леонару задавать не вздумай, у него же мозги от напряжения перегорят, потом по всему трамваю вонять будет…

–Я, кажется, знаю. И ты мне сам сегодня говорил, – Диксон кивнул Боните, – и Рыжик об этом однажды упоминал. Это всё энергия земель, заряженных магнитным полем меридиана миров. Он проходит рядом с Некоузьем и как-то там отражается на клин, неправильно… задом наперёд.

–Верно, – Слада солнечно посмотрела на Камилло. – Именно что излучение, бродячая энергия. Там, где её накапливается очень много, происходят всякие… штуки. Возникают своеобразные пятна, или зоны, дикие и невозможные даже по вывернутым стандартам Некоузья. Причём, если мы внимательно посмотрим на карту клина… – девушка сделала жест, словно рассказывающий про погоду ведущий новостей, – то мы увидим, что концентрируются эти зоны вокруг средоточия силы – Кирпичного, резиденции Элен Ливали и места обитания большинства сильных носителей уз. Бараки, Задний Двор и эти Новые Черёмушки расположены в зоне получасовой доступности от интерната. К тому же, первые провалы, бреши в границах клина, стали открываться в этой же местности. На Северной, на Пустырях…

–Где тонко – там и рвётся, – глубокомысленно заметил Поль. – Хочешь сказать, что это узы… создали, притащили, сотворили в Некоузье эти Новые, холера их возьми, Черёмушки?..

–Этого я утверждать не берусь: слишком много допущений в теории. Но я хочу сказать, что Элен Ливали и её сподвижники притягивают в клин всё больше и больше энергии. Подобное стремится к подобному. Ведь узы сами есть не что иное, как порождение магнитного поля меридиана миров. И если пустить этот процесс на самотёк, клин увязнет в иррациональности. Пока Элен не вошла в зенит своей силы, у нас, если ты помнишь, не было ни нефтяных коров, ни дырок в другие миры…

За разговором они подошли к трамваю, вокруг которого вкусно пахло овсянкой и вареньем. Слада закруглила своё выступление:

–В общем, Поль, Камилло, вы вполне по делу затеялись ехать… туда, куда вы едете. Но мне всё равно за вас страшно. Моё сегодняшнее утреннее видение…

–Не более чем вариант возможного будущего, – Бонита обнял девушку за плечи. – Сладка, не тревожься, мы с мухняшкой справимся, чай, не лыком шиты… а Иглой Хаоса, – Поль подмигнул Диксону, и у того потеплело на душе. Всё-таки мысль о том, что он останется с Ливали один на один, пугала Камилло. Элен, пахнущая ландышами, нежная, с ангельским взором и пушистой светлой косой, вся была сплошной обманкой. Даже не дьявол в маске ангела, нет – дьявол сам по себе однополярен и предсказуем. А Элен Ливали – многоликая, умная, опасная женщина, лукаво меняющая местами тьму и свет, истину и ложь в твоей душе, мгновенно ориентирующаяся по ситуации, и способная блестяще импровизировать. Не дьявол, но адвокат дьявола…

Своим странным (узмарским?) чутьём Камилло ощущал это – и боялся, что двери его души не устоят перед многочисленными отмычками Элен. А с Полем ему было спокойнее.

–Вот они, блуждающие почки! – с притворной сердитостью воскликнула Аанна, когда все трое влезли в трамвай. Девушка устроила на расстеленной прямо на полу вагона клетчатой бело-синей скатерти некий аналоговый шведский стол. Там поджидали пять тарелок овсянки, многочисленные розетки с ярко-розовым вареньем из личи, блюдо с бутербродами и чай в фирменных стаканах с подстаканниками. Без долгих разговоров вся компания устроилась завтракать. Даже державшийся особняком хмурый Леонар слегка повеселел и прекратил шипеть на Поля.

–Сытый зверь – гуманный зверь, – неизвестно про кого наставительно сказала Слада, за обе щеки уплетая бутербродик.

–А какая следующая остановка? – спросил Камилло у Бониты, который шумно прихлёбывал горячий чай, закусывая его дополнительно обмакнутым в варенье сахаром-рафинадом.

–Так вот твоя, Северная… У тебя ещё есть шанс соскочить с трамвая и спокойно вернуться домой, Камилло. У тебя ещё есть шанс оставить всё так, как оно есть. Оставить Иглу зашивать раны на теле земель Некоузья, и никогда не вспоминать, и ничем не рисковать… – в печальных серых глазах отставившего стакан Поля отражался клочок ясного неба, словно просвет между ненастных туч. – У тебя есть право и свобода выбора, Камилло. Ведь ты не связан древним пророчеством Тэй Танари, ведьмы-пряхи, что сплела все наши судьбы в один большой Гордиев узел… Хочешь?..

–Опоздал ты со своим вопросом, Полли, – чуть ли не с наслаждением протянул Диксон, беря себе ещё один стакан чая. – Я уже давно сделал свой выбор. И вообще, о каком доме ты мне говоришь?.. Мой дом уже давно там, где моё сердце – рядом с Рыжиком. И никаких гвоздей!

====== 31. Туман и вода ======

Тонкие, невесомые перья тумана плавают в зябком утреннем воздухе. На трамвайных рельсах и на камнях тропинки – влажно поблёскивающая изморось. Минуты тоже похожи на эти круглые капельки талого тумана, повисшие на проводах. В каждой отражается мир, и каждая живёт лишь несколько вздохов – а потом исчезает, и ты уже не помнишь. Но иногда – в такие безветренные, тихие, туманные утра, как сегодня – иногда минут-капелек становится слишком много. И тогда вода времени течёт по бледным щекам, оставляя сольный привкус давно мёртвых морей, и тогда вода памяти смыкается над тобой, и ты отчаянно захлёбываешься в ней… Ты словно рыба на песке, только наоборот.

Гаснет под толщей вод, умирая в безмолвии, твой неистовый, вечно мятежный дух, и синие русла вен под белой кожей наполняет уже не кровь – а вода, вода…

–Не думай о секундах свысока… – прошептал Рыжик еле слышно, смахивая с лица холодные капли, и посмотрел сквозь хлопья тумана вслед Аанниному трамваю. В молочном тумане его уже давно не было видно, и лишь лёгкое подрагивание рельсов, как пульсирующая на горле жилка, говорило о том, что где-то там есть жизнь. Далёкая, драгоценная, безвозвратно утекающая водой сквозь холодные беспомощные пальцы. Жизнь Камилло Диксона.

–Камилло, – вслух сказал Рыжик, словно перекатывая на языке вкусный леденец ландрин. Ему было легче, когда он разрешал словам уплывать в белый туман бумажными корабликами – а в молчании Рыжик захлёбывался, не в силах прекратить вспоминать. Ночь ушла, оставив Рыжика тонуть в тумане, мыслях и всех прожитых рядом с Камилло минутах, – горьких ли, сладких ли. И все они тянули его на дно, в невозвратное и мёртвое прошлое. Всю свою долгую жизнь он летел вперёд, шёл, не сворачивая с дороги, даже если приходилось ступать по битому стеклу чьих-то судеб, по горячим углям чьих-то сердец, по еловым ветвям у собственной надгробной плиты. Но сейчас, в краю ртути и серебра, лунных туманов и шёпота воды, Рыжик почувствовал, что устал. Что он хочет прекратить своё триумфальное шествие (или крёстный ход?..) в никуда. Но не сможет остановиться, ибо это убьёт его. Ржавая игла не сможет шить, она ни на что не годна; золотой компас с замершей навеки стрелкой бесполезен; остановленный маятник часов останавливает ход времени – не для всего прочего мира, для самих часов. И потому…

И потому у них с Камилло нет общего будущего.

Но у Камилло есть /будет/ хоть что-то вместо Рыжика – кусочек давно потерянного счастья, катушка для ниток, последний прощальный подарок и такая знакомая светлая улыбка со старой выцветшей фотографии. А у Рыжика не будет ничего, кроме сквозной раны – игольного ушка – на месте сердца… да.

Рыжик криво и горько улыбнулся осколками своей прежней, озорной мальчишеской улыбки. Порезался – на верхней губе набухла капелька крови, как раз на месте тёмной родинки. Опять посмотрел на рельсы. Ему сейчас срочно требовался кто-то, чтобы поговорить, чтобы вытянуть его сетью слов из тёмных омутов одиноких минут, из зыбких вод туманов... Рыжик со вздохом пошёл дальше по узенькой тропинке, неохотно удаляясь от трамвайных рельсов – этих чуть уловимо вибрировавших стальных нитей, до сих пор прочно связывавших его с Камилло. Несколько раз он оглянулся; потом перестал.

Где-то в залежах тумана, в его белёсом оперении, слабо светились окошки в домах посёлка трамвайщиц. Откуда-то издалека долетела грустная песня без слов – Рыжик узнал переливчатый, изменчивый голос леди Джанне. В этой песне были лунные заводи и ртутные цветки, и просьба к небесам – пусть перестанут лить воду, пусть позволят Рыжику дышать, а не захлёбываться этим влажным, бессмысленным временем… Леди Джанне все ещё была рядом с ним, пусть даже их разделяли туман и утро. И от этого делалось легче. Не так болело там, где нет сердца.

Стоя на балкончике своей комнаты, разорённой и изодранной в приступе отчаяния, Ртутная Дева всё пела, пророча счастливые звёзды и ясные небеса на нескончаемом пути Иглы Хаоса.

Две серебристые полоски ртути тянулись по холодным щекам, круглыми каплями скатывались на чёрную марлю и белую паутину длинного платья… леди Джанне, как и Рыжику, минуты сейчас тоже казались каплями – но не солёной воды, а ледяной ртути.

–Я спасу тебя, – пела она без слов, – я верну тебе всё, что ты растерял на своей долгой дороге, я спасу тебя, мой лунный цветок. Помни мои клятвы, помни нашу любовь длиною в ночь, и ночь длиною в вечность… не оглядывайся назад, Марджере, и не сожалей – всё, всё вернётся к тебе, дай только срок. Я буду твоими крыльями и твоим сердцем, не бойся, иди… я спасу тебя.

Рыжик, тряхнув головой, ускорил шаг. Он и сам не знал, куда ведёт эта тропинка – и рельсы, и жилые дома с их натопленными кухнями и уютным светом в окнах остались позади. Он просто шёл, радуясь, что волны времени вновь привычно расходятся перед ним и беззвучно смыкаются за спиной, а не пытаются удержать в себе, как бабочку в тягучей растопленной смоле.

Туман медленно таял, опадая на снег и камни лепестками белых цветков, и мир наполнялся светом и весной. За спиной загрохотали колёса – с круга конечной уходили в свои рейсы разные маршруты. И, возможно, Ленточка сейчас тоже вела свой трамвай по маршруту № 67д на Край Мира, обернув незрячее лицо к зданию Депо. Слушала песню леди Джанне и впивала в приборную панель длинные алые ногти в попытках не плакать…

Всё возможно. Всё могло происходить там, за спиной, в прошлом, но Рыжик больше не хотел даже думать это слово, не хотел признавать его существование. Иначе – утянет в себя, лишая воли. И навсегда оставит лежать на илистом дне в ласково-вкрадчивых, безжалостных (не освободиться) объятиях водорослей, широко открытыми глазами вечно вглядываясь в мили и литры минут воды над собой…

Рыжик передёрнулся и, ещё ускорив шаг, буквально вылетел на берег круглого озерца, как выбитая из бутылки с шампанским пробка. Резко остановился в шаге от лизавшего белый песок слабого прибоя.

Озерцо явно находилось над термальными источниками – в глубине бурлили горячие ключи, над водой поднимался пар, сквозь который, рождая радуги, светило солнце.

–Я тебя больше не боюсь, – сказал Рыжик воде с некоей претензией, но коснуться её так и не решился. Стянув сапожки, он походил немножко по тёплому песку у самой кромки прибоя, потом отрицательно помотал сам себе головой и забрался на большой валун, нависавший над озерцом. Устроился на тёплом охряном граните, изогнувшись на камне, словно змейка или ящерка. Уютно положил подбородок на скрещенные кисти, и надолго замер, греясь всем телом и ничегошеньки не думая.

Из дремотного оцепенения Рыжика вывело шуршание песка и шелест ткани, накатившие на эти безмолвные берега ещё одной, незримой, волной прибоя. К воде, осторожно переступая по круглым камушкам в алых туфельках на каблучке, спускалась девушка-трамвайщица. Со своего места на валуне Рыжику была видна только узкая смуглая спина в вырезе платья, да пучок тёмно-каштановых волос, сколотый на затылке гребнем с розами.

«Тоже погреться пришла, – довольно равнодушно подумал Рыжик, наблюдая сквозь дремотно полусомкнутые ресницы за темноволосой барышней. Та как раз спустилась к воде и сидела на валуне, развязывая ленты туфелек на щиколотках. – После праздника жажда одиночества порой бывает столь же жестока и неумолима, сколь и похмелье…».

Он чуть улыбнулся, подумав о ползающих по Депо в поисках утреннего рассола учёных и о жадно пьющих фирменный «Кривмолпродовский» кефирчик кисейных барышнях. Потом, всё ещё улыбаясь, нахмурил брови. Какая мысль его сейчас озадачила?.. Рыжик открыл левый глаз, скосив его в сторону девушки – та уже разулась и стояла в кромке слабого прибоя, зарывшись ногами в белый песок. Потом, словно разворачивающая лепестки роза, она в одно неуловимое движение покинула бутон алого платья, оставив его лежать на камнях. Потянулась всем телом и помахала в воздухе поднятыми вверх руками. Странный жест – кого она там приветствовала?..

Рыжик заинтересованно приподнялся над камнем – и тут понял, за что его мысли зацепились минутой раньше. Темноволосая девушка на берегу не была обитательницей Депо! Ни её строгое алое платье с иголочки, ни гладко причёсанные волосы совершенно не походили на изорванные, все в заплатках, сшитые из кисеи, шифона, бинтов, кружева и из ещё Са весть каких лоскутков наряды трамвайных барышень, на их украшенные цветками, пышные замысловатые причёски. А самое главное – у темноволосой незнакомки не было повязки на глазах…

Осознав сей факт, Рыжик удивлённо вздохнул, и этот вздох, прозрачным мотыльком пролетев над водой, спугнул уже вошедшую в озеро по пояс девушку. Резко обернувшись через плечо, она испуганно вскрикнула, и…

И гранит валуна в сантиметре от руки Рыжика раскололо глубокой трещиной. Во все стороны брызнуло мелкое каменное крошево, с оттяжкой ударил глухой раскат грома – и тут же в камень вонзилась ещё одна ослепительно-белая молния, окончательно развалив валун на две части.

Инстинкты Рыжика сбросили его с камней на песочек гораздо быстрее, чем сознание успело сформулировать возмущённое «Шозанахер?!». Третья молния пропахала в берегу борозду прямо у Рыжика перед лицом, сплавив песок в стекло. В воздухе запахло озоном и почему-то розами.

Модно подстриженные прядки Рыжика плеснулись над плечами, норовя превратится в змеек, а когда ударила последняя, четвёртая молния, его душа на миг провалилась в какую-то сладостную обморочную бездну – словно он шагнул с обрыва. Ещё мгновение – и всё внезапно прекратилось, будто кто-то невидимый скомандовал «Стоп-кадр».

Девица затихла, перестав, наконец, атаковать: то ли у неё молнии кончились, то ли она решила, что проблема в виде караулившего её маньяка и насильника ликвидирована как явление. Над берегом повисла хрупкая настороженная тишина. Лениво плескалась тёплая водичка, курился над раскуроченным валуном романтический дымок. Рыжик лежал неподвижно, распластавшись на песке, как раскинувшая крылышки бабочка-ночница, и чутко вслушивался в свои ощущения. Это ему всего лишь кажется – или же и в самом деле, разбуженная от летаргического сна неистовой энергией, шевельнулась внутри, возвращаясь, наполняя его, словно лавой, древняя магия? Та, что была безжалостно иссушена до капли проклятым Отцом Света – о, этот желанный огонь в жилах, без которого, все эти жуткие годы, Рыжик так отчаянно мёрз… Нет, не может быть… но вдруг?..

Рыжик стиснул в горсти горячий песок, душа в себе иррациональную надежду на чудо, и его локоны-змейки, бессильно вздрогнув, вновь упали на плечи обычными прядями. Нет, нет, просто показалось… это всё леди Джанне и её ночные разговоры, и вода воспоминаний, и ещё… эта вот тут!! Рыжик чуть слышно раздражённо заворчал сквозь стиснутые зубы, пытаясь выглянуть из-за руин валуна и не схлопотать при этом разряд между глаз. Потом развязал с шеи расшитый бинт. Зажал его в руке, как белый флаг, знак мирных намерений, и одним грациозным движением резко вскочил на ноги. Махнул над головой белой марлей, выкрикнул:

–Не стреляй!!

Реакция девицы, как оказалось, ничуть не уступала его собственной, отточенной во многих сражениях до бритвенной остроты. Не успел Рыжик закрыть рот, как ещё одна молния вонзилась в песок под его ногами, заставив кровь вскипеть в венах, словно шампанское из серебрянки. И вновь – этот обморочный миг, этот шаг в бездну и сладостное пламя в каждой жилке… Глазищи Рыжика полыхнули октарином, по коже прошёл упоительный озноб – и он, не понимая толком, что делает, с разворота ударил по брюнетке ответным электрическим разрядом, утопившим берег в фиолетовых искрах и шикарной вольтовой дуге над водой.