Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 48 страниц)

–Да-а, – опять завсхлипывала Катценкэзе, – доктор Оркилья в белом свадебном платье… а потом пришла чёрная корова без глаз, ну, нефтяная корова, и я испугалась её и убежала, и двор исчез. Да сделайте же что-нибудь!!!

–Тихо, Сильва, тихо, – попытался я успокоить бедную комендантшу. – Выпейте чая с ромашкой, он успокаивает. Я сейчас немного занят, но скоро приду и во всём разберусь. Вы мне верите?

–Приходите, – обморочно согласилась Сильва и отсоединилась. Я бросил трубку на рычажки, в отчаянии вцепился себе в шевелюру и едва не завыл. Сил моих больше нет! Дети Никеля, загадки Антинеля, какой-то исчезающий двор у Катценкэзе, да ещё вдобавок потеряшка Норд…

Так, секундочку, что-то тут взаимозацепляется! Дети Никеля… двор. Оркилья была сначала в Никеле, потом во дворе, а двор был у Сильвы… а позади всего Никеля как раз есть Задний Двор, мне про него Майло рассказывал, там ещё есть рельсы и нефть, от которой умирают. Нефть… и нефтяные коровы… это тоже связано друг с другом. Чернявки из Никеля в 7/1 корпусе, Задний Двор Никеля перед 7/1 корпусом… такое впечатление, что где-то в пространстве Сильвочкина общага соединилась с общагой на аллее Прогресса, или была соединена насильственно. Но как?! Это что за мощности нужны, чтобы пробить стабильный канал между разными гранями в зоне с отрицательным индексом магнитного и нуль-полей?! Аж волосы дыбом становятся…

Мда уж, комендант-то не в фантики вышел поиграть, а с вполне серьёзными намерениями. Вон как лезет в Антинель, словно бабка, заметившая единственное свободное место, в вагон метро…

–Туки-туки! – в дверь кукушкой просунулся лохматенький Моллар со стаканчиком кофе в руке.

–Ещё раз с добрым утричком! Чего такой кислый?

–Мучаюсь различными вопросами, – я со вздохом сгрёб со стула бумаги, чтобы Шарль сел.

–Вы ищите ответов? Их есть у нас! – обрадовал меня Моллар и одним махом проглотил свой кофе. – Ну, слушай, Сао, мою сказочку…

Шарль устроился поудобнее, оккупировав единственное кресло, и начал.

…Тот день, когда на пути торгового представителя возникла миска с супом, Моллар запомнит теперь надолго. Появления её ничто не предвещало: после странного происшествия с участием жёлтого резинового утёнка прошло почти два дня, и нарядный Шарлик в белых штиблетах нёсся на свиданку со своей Дианой Монти. Его воодушевляли неясные, но страстные надежды на тему грядущей ночи, и слизанная в нервах банка «Гиннеса». Диана Монти жила в девятом корпусе, правда, не в том крыле, где разнесло душевую и позднее падал лифт с комендантом, а в соседнем. Поэтому никакие дурные предчувствия душу Шарля не омрачали. А зря.

На лестничной площадке, резво труся наверх с розами наперевес, воодушевлённый Моллар запутался в чём-то сразу двумя ногами, едва не выбил себе нижнюю челюсть и уронил букет в пролёт. Вдоволь накричавшись всяких «merde» и «saprisiti», Моллар соизволил посмотреть, во что это он так козырно вступил. И обнаружил прямо на лестнице круглую эмалированную миску из алюминия, с ёжиком на боку. В миску был налит страшненький серый бульончик – некоторая его часть пребывала теперь на самом Молларе, немного на брюках, немного в белых штиблетах. А ещё в миске лежала разбитая на много кусков галогеновая лампа, и задумчиво плавал размокший клочок бумаги. Шарль брезгливо, мизинчиком подцепил записку – и тут же с воплем отшвырнул от себя, увидев написанные не чернилами, но кровью строчки…

–Что там было написано? – с неуёмной жадностью вломившегося в женскую общагу Самедира осведомился я. В памяти моей как живой встал пейзаж с тремя мисками на крыльце у второго подъезда общаги в Никеле и мой собственный ковшик с воняющей аммиаком кашей.

Моллар вместо ответа осторожно извлёк из портфеля клочок бумаги в целлофановом пакетике.

–Я не знаю, после бульона отпечатки пальцев остаются, – сообщил Шарль, – но вот завернул на всякий случай. Я в кино видел, детективы так делают.

Не дыша от волнения, я склонился над Шарлиным трофеем. На довольно позорном тетрадном листе в клеточку и впрямь кровью было выведено: «Здесь нет твоей власти!». Почерк был мне незнакомый, округлый, с виньетками. Таким почерком могла бы писать Линдуся Глебофф или там скажем Эми Томпсон. Возможно, даже Сильва… хотя вот это вряд ли, наша мисс железные нервы Катценкэзе при виде крови наверняка теряет сознание! И кстати о крови – надпись явно сделана не уколотым пальцем, а обмакнутым пером или перьевой ручкой. В противном случае, почерк не был бы таким ровным и аккуратным. Я довёл Шарлю свои выводы, тот восхитился:

–Сао, тебе бы детективом работать!

–Логика, друг Моллар, – я горделиво улыбнулся и продолжил рассуждать,

–Исходя из вышесказанного, фразу написала женщина, проживающая в девятом корпусе, и при этом работающая в лаборатории, где есть открытый доступ к запасам модифицированной крови. Настоящую можно добыть только у Эми Томпсон, а её девочки живут в новом десятом корпусе, рядом с работой. Причём женщина эта появилась в Антинеле сравнительно недавно из…

В этот миг я прикусил язык: озвучивать треплу Шарли свои приключения в Никеле мне ой как не хотелось. Потом от сплетен не отмоешься.

–Из другого НИИ, да? – круглые карие глаза Моллара хищно блеснули, он вскочил из кресла и сделал попытку ухватить меня за галстук, но я шлёпнул его сухарём по руке и строгим голосом велел сесть и успокоиться. Ещё всякие тут торговые представители будут лапать меня за мой серебристый шёлковый галстук с булавкой в виде рубинового цветочка резеды! Да за такое надо пальцы кусачками отрезать! А кстати, хорошая идея, надо издать приказ, запрещающий хватать директора Антинеля за галстук… под страхом смертной казни.

Видимо, на моём лице нарисовалось какое-то не такое выражение, потому что Моллар прямо-таки удивительно присмирел, опустился обратно в кресло и мяукнул:

–Сао, прости, что я несколько… суечусь. Но я близок к разгадке! Знаешь, я когда стирал от бульона носки, тоже решил, что миску с лампой на лестнице поставил кто-то из новеньких. Наш народ, он такого не сделает, у него устоявшаяся нервная система и нежелание эксцессов, которые в связи с этой миской неизбежно возникнут. Мало ли кто там ещё в неё вступит? Это я не злой, а какой-нибудь Хаддлстоунов заведующий отделением, или один из Барклиных отмороженных анестезиологов, вляпавшись в бульон, из-под себя потом вылезет, но виновного найдёт, расчленит и перепрячет…

–Да, да, – несколько рассеянно согласился я, поскольку мысли мои потекли в несколько ином направлении. – Шарль, записку ты выловил, а остальное где?

–Битые стекляшки я там же прямо на лестнице в мусоропровод ссыпал, на кой они мне, а миску притырил. Хорошая ещё миска, в хозяйстве сгодится…

–Правильный подход, – в этот момент мне хотелось прямо-таки расцеловать Моллара за эту его гнусную привычку хватать всё, что плохо лежит и медленно бегает. – Покажешь мне её потом. А что ты догадался про лампы и цветы? Ты по телефону сказал, что всё понял.

–Да-а, я тоже логически мыслил, – похвастался Шарль. – Чтобы сунуть в миску с супом разбитую лампу, надо её где-то вначале надыбать. А помнишь, как у Линды Глебофф из общаги галогенки утащили? Я думаю, это те самые и есть. Вот, ещё эти внезапно зацветшие растения мне объяснила эта конопатенькая девочка из отдела гербологии, как её – Агата дель Фрио, кажется. Она сейчас пишет докторскую по редчайшим видам растений, собирает информацию буквально по крупицам, и ей тут как раз попался обрывок записи о некоем цветке под названием волчатка. Он страшно хитрый паразит: его споры прицепляются ко всему, и такие маленькие, что их не заметно. Потом эти споры в новом месте тихонечко высеиваются, куда ни попадя, и волчатка вновь зацветает белыми или серыми цветками с пятью лепестками и запахом полыни. Причём она ещё даёт плоды, какие-то то ли грибочки, то ли ягодки, съедобные, но это только в том случае, если высеялась на мёртвую древесину. На столб телеграфный, на избушку бревенчатую, на лавочку в парке. Причём, самое интересное, при всём стремлении волчатки к размножению, никто до настоящего времени в природе её не видел, и Агатка хотела этот отрывок внести в раздел «Мифологические растения», пока я не сводил её в третий корпус и не показал этот цветущий миф. В записях дель Фрио говорится о том, что волчатка растёт лишь в одном страшно далёком и труднодоступном районе, забыл, как называется… Низовье? Николье?

–Случайно, не Никель? – сладеньким голосом подсказал я, заранее обмирая от понимания.

Моллар задумчиво сморщил вздёрнутый нос, поправляя пенсне:

–Не, по-другому. Да спроси у Агаты, она тебе сразу скажет. Кстати, Каренья наша не упустила своего, оборвала эту волчатку и растрясла над полом во флигеле в холле, он же дощатый. Теперь ходит, поливает из леечки, ждёт, когда грибочки полезут, или ягодки, уж не знаю… Хочет их попробовать приготовить, Агата ведь брякнула, что в этом Низовье волчатку едят…

–Эм… спасибо, что предупредил, я теперь в «Еду» ни ногой, – я опять взялся за свои сухари с изюмом, видимо, по инерции. – Так ты думаешь, эта тётка перевелась из какого-то НИИ в Никеле или как его там, и случайно занесла споры к сакилчам в корпус? А ещё украла у Глебофф лампы, и повесила левую красную люстру, и подкинула в душевую корыто с утёнком, и миску на лестнице поставила?.. Это, по-моему, вообще не в силах человеческих, я про люстру и утёнка!

–Во-во, – мрачно поддержал Моллар, – а ещё эта сволочь украсила крыльцо общаги химиков гирляндой из разноцветных лампочек, выкрасила пол в коридоре на первом этаже онкологички в красный цвет, ума не приложу, зачем, и свистнула лифт…

–Это как – свистнула? – приобалдел я от такого заявления.

–А вот никто не знает, как. Только у Баркли в инфекционке кто-то лифт угнал. Был лифт – и не стало. Алекс тебе ещё не порыдал в галстук?..

–Нет, мы с Баркли давно не встречались, я только от Длинного про лифт слышал, что в нём Дин Ачесон, директор девятого корпуса, упал… – ляпнул я, и только потом вспомнил, что это ж тайна и Андре мне велел молчать рыбкой на эту тему.

Впрочем, вдохновляемый моими квадратными глазами, Моллар в этот момент слушал только себя и вовсю разливался Самедировым соловьём:

–Сначала в нём какая-то овца из иммунологов застряла. Её оттуда еле вытащили, аж всю систему энергоснабжения отрубать пришлось, чтобы перезагрузить механизм подъёмника, вот, а потом ночью этот самый лифт и пропал!.. Причём не как вторая столовая, которая во время сильной Волны в разлом ухнула, и от неё только гладкая стеночка осталась, а тупо кабину спёрли. Двери там, лебёдка и всё прочее, оно всё в наличии, а кабины нет.

У меня в этот момент было очень сильное желание намекнуть, что в Антинеле завёлся ещё один Шарль Моллар, приспособивший кабину лифта под сортир на даче или полногабаритную конуру, потому что «в здании и так много лифтов, если один сопру, ни с кого не убудет» (цитата). Но наш предприимчивый ещё мог мне пригодиться, так что я проглотил назад все комментарии насчёт растущего процента евреев в населении Антинеля, и оборвал рулады Моллара словами «Стоп! Стоп!». Шарль послушно прервал очередное лирическое отступление на вольную тему введения в Антинеле платы за проезд в лифтах, как в Лиссабоне, и молча уставился на меня.

–Ты сказал, что до покражи лифта в нём застревала овца из иммунологов. Овца-то местная? Если привозная, то тогда девяносто процентов вероятности, что эта вот паскуда и есть наше искомое. Иммунологи живут в девятом и работают с кровью, – я несколько нервно поправил свою булавку – она то и дело норовила выскочить из галстука и уколоть меня.

–Да не знаю, мне вообще про это рассказала та же Агата, а ей рассказала Дейла, а ещё кто-то рассказал Дейле, она сама не видела, она клиента в это время оформляла, – отмахнулся Моллар.

–Но если тебе так надо, я узнаю.

–Нет, я сам. Ты лучше про район, где растёт волчатка, спроси у дель Фрио. И миску потом мне покажешь. У тебя ещё что-то есть по теме? А то мне идти надо, там меня Сильвочка Катценкэзе ждёт, аж исстрадалась вся…

–Да, по поводу точек наших непонятных происшествий, – кивнул Шарль. – Я их неправильно рисовал, там не буква S, а буква E получается, по первой серии. А по второй серии две палки, но может, ещё чего случится, и я с буквой уже точно определюсь…

–Типун тебе на язык! – я аж взялся за сердце, и тут булавка опять выскочила и всё-таки уколола меня в палец. – А-а, ччёрт! Вот зараза!..

–Ладно, Седар, как будут новости – созвонимся, – деликатный Моллар, решив избавить себя от выслушивания ругательств на хинди, смылся за дверь, не преминув прихватить с моего стола ручку. Мда, Шарлика могила исправит…

Облизав уколотый палец, я тщательно заколол булавку на место и призадумался. Норд всё-таки отвечает на мои sms, так что спрошу-ка я его ещё разок, с него не убудет…

Старательно прикусив кончик языка, я набрал новое сообщение, невольно сформулировав его в стиле Норда, то есть несколько алогично: «Миски, лифт и разное – это всё из Никеля? А вход у Сильвы стал через двор, потому что там коровы и Марио?». Потом я немного погрыз сухарь и решил добавить Норду что-нибудь приятное, чтобы он не обижался на меня за назойливость. И дописал: «Кстати, я могу вам сделать чатни, если вы ещё будете заходить домой. Да?.. Жду ответа, как Самедир йобли. Не в рифму, но правдиво. Ваш чудесный индус». Возможно, в сухаре были семечки конопли, да… Но факт есть факт: именно в таком виде моя sms-ка и улетела. А может, это истории Моллара про грибы в коридоре и лампу в бульоне на меня так подействовали?

Вздохнув, я доел коварный сухарь и пошёл к Сильвочке в опасный седьмой/первый, решив, на сей раз, не слезать с Катценкэзе, пока не вытрясу из Сильвы всё об её похождениях в Никеле.

Исключительно ради её же блага.

Во дворе общаги химиков всё так же лежали нерастаявшие, упорно сопротивляющиеся весне сугробы грязненького снега, и торчали скрюченные артритные каштаны. Сдерживая накатившую дрожь, я поднялся на крыльцо и замер у двери, потрогав её кончиками пальцев. Перед глазами до сих пор стоял военный-чернявка с распоротым горлом.

–О, господин Седар, – оторвал меня от довольно-таки бессмысленного втыкания в дверь нежный, воркующий девичий голосок. Я обернулся – на ступеньку ниже стояла хорошенькая, круглолицая конопатая блондиночка в лисьем полушубке, с муфточкой в руках. Я вопросительно нахмурился на неё. С появлением в моей жизни нулевой физики я перестал обращать внимание на всех девиц, не являющихся также нулевиками. А после того, как в мою жизнь, подобно антициклону, весьма бесцеремонно вторглась Ксандья Саксилу, обращать на девиц внимание стало просто-напросто опасным. И для девиц, и для меня самого. Потому что у моей зеленоглазой любовницы среди других девушек-сакилчей было милое прозвище «Кса Томагавк»…

–Вы не помните меня? Я – Агата дель Фрио, – девушка улыбнулась, отчего у неё появились на щеках милые ямочки. Я уже хотел было вздёрнуть подбородок и отшить эту Агату вместе с её ямочками, ножками, веснушками и пр., – но тут сообразил, что это та самая герболог дель Фрио, которая вычислила волчатку. И что отшивать её нельзя ни в коем случае.

–Да, я вас вспомнил. Проходите, – я любезно открыл перед ней дверь, не столько из учтивости, сколько из нежелания первым заходить в подозрительный корпус. А вдруг там опять чего не то?..

–Спасибо, – дель Фрио грациозно перепорхнула порог и зацокала высокими каблучками через холл с этими отвратными синими стенами. Я тоже скользнул внутрь – и, обнаружив справа от себя конторку вахтёра с двумя чернявками, честное слово, едва не развернулся и не дал дёру. От позорного бегства меня удержала Агата, приветливо махнувшая охранникам своей муфточкой и проворковавшая:

–Как дела, парни? Тут мой директор Бонита не пробегал? Уже неделю не могу с ним пересечься, всё равно что сигаретный дым руками ловлю…

–Да нормально дела, только ребята с утренней смены жаловались, что у них кто-то нефть перед подъездом разлил, парни еле убрали, – отозвался один из чернявок, облокачиваясь на стойку и стараясь заглянуть Агате в расстёгнутый полушубок, где заманчиво виднелся ничего себе такой многообещающий вырез. – А господина Бониту мы не видели. Сами ищем. Госпожа комендант из-за него сон потеряла, а тут ещё это вчерашнее отключение света и убийство Макса… Даже не знаю, кто ему мог так шею перерезать, и какая-то зараза нам лампочек на крыльцо намотала... Ну и нефть у крыльца, тоже мало приятного… хоть бы в нашу смену ничего такого не случилось!..

–Вот холера, – Агата сердито сдула пушистую чёлку с левого глаза. – Ладно, пойду я, отосплюсь со смены, всю ночь с клёцконосым в реанимации как проклятые вкалывали. Если ко мне Доминга Гастон будет ломиться, навешайте ему от меня по зубам за то, что кошачий «Контрасекс» мне в чай насыпал, сука с бакенбардами! Ладушки?

–С радостью, – заухмылялись охранники. Потом один из них заметил неподвижного меня (я еле успел подобрать челюсть и придать лицу социально адаптированное выражение), и вежливенько осведомился:

–Господин директор Антинеля, вы ведь к госпоже Катценкэзе? Она вас ждёт в своих комнатах, десятый этаж, от лифта налево. Вы здесь ориентируетесь, или вас проводить?

–Спасибо, сам найду, – скрипнул я, и в последней стадии охуения по инерции пошёл следом за Агатой. Могу поспорить, признаков интеллекта в моих глазах сейчас было не больше, чем в тарелке бараньего холодца. На всякий случай я обернулся и ещё разок посмотрел на охранников: вдруг у меня на почве Никеля уже глюки, и за конторкой стоят ла Пьерровы бойцы, а не то, что мне мерещится?.. Но нет – жуткий морок никуда не делся, и не исчезла чёрная с белым кантом форма, значки в виде пирамидки с глазом на лацканах мундиров и удушливый аромат ландышей...

–Всё нормально, господин Седар? Вы так побледнели, – Агата легонько коснулась моего локтя, и от этого прикосновения меня ощутимо тряхнуло током. Брр! Либо дель Фрио нужно серьёзно облить свой лисий полушубок антистатиком, либо… либо с жильцами общаги уже стало так же неладно, как и с самим зданием.

–Да-а… – протянул я больше своим умозаключениям, чем Агате, и при этом непоследовательно помотал головой. Потом слегка очнулся, – госпожа дель Фрио, я слышал, вы раскрыли секрет тех серых цветков, что распустились в одночасье в холле на третьем этаже у девочек-сакилчей?

–О, да, – оживилась Агата, подводя меня к лифтам и последовательно вызывая все четыре, какой первый приедет. – Это редкое растение из некоей закрытой грани – я узнавала, кстати, в вашем отделе, но мне там сказали, что не слышали про такую. В моём источнике она названа Некоузским клином. Тем более странно, что семена волчатки попали к нам, в Антинель.

–Некоузский клин, – повторил я и опять замер, уцепив сам себя за галстук и приоткрыв рот.

Молоко, которое мне столь настойчиво запрещал пить Норд, было сделано в Некоузском клине! Та-ак, всё любопытственнее и любопытственнее. Я практически на сто процентов уверен, что и город Никель находится в этом же клине. И что с недавних пор это клин нифига не закрытый, а очень даже наоборот, и спасибо за это нужно сказать коменданту, который зачем-то интенсивно щемится в Антинель…

–Вы что-то знаете об этой грани, Седар? – правильно поняла выражение моего лица Агата, и с жадностью увидевшего селёдку Баркли вцепилась в меня двумя руками. – Вы же великий физик-нулевик, вы должны знать, так расскажите мне, сами понимаете, как мне интересно!!

–Да я пока так, нахожусь на уровне несмелых догадок, – пропыхтел я, не без усилий отдирая от себя дель Фрио и вздрагивая от уколов статического электричества. Видимо, Агатин полушубок был сделан из меха бешеной лисы.

–Я проверю эти догадки и тогда уж всё вам расскажу, – пообещал я, и, увернувшись от цепкой девичьей лапки, скрылся в приехавшем лифте.

…Итак, вот он, десятый этаж этого странного корпуса, выстроенного по чертежам тогдашней управляющей Хелен Шульц, и сданного в эксплуатацию как-то помимо всех инстанций, включая Норда. Что-то вот не помню, а куда эта самая Хелен делась, и на каком километре Антинельской хронологии? То ли в декрет ушла, то ли потерялась. У неё ещё муж был, носатый такой, в очках. Насколько я помню, вместе с Окадой они завели в первом корпусе отдел фотонщиков, потому что Шульц в этом разбирался. А потом он тоже, это… то ли потерялся, то ли в декрет ушёл. Короче, непонятно. Найти бы эту самую Хелен Шульц и, глядя ей в глаза, нежно спросить: «На кой фиг? На кой фиг ты тут это всё понастроила?». Хотя не будем пристрастны: проект, в общем-то, вполне ничего, и кухни (я заглянул в кухню, где какой-то субъект в грязных джинсах на босу ногу варил пельмени), и кухни большие, а главное, без мусоропровода в углу! Поэтому нет столь явного, как в моём четвёртом корпусе, запаха торжествующей органики. Но и ландышами здесь, хвала небесам, больше не воняет. Может, это Агата воняла?.. Добравшись до конца крыла, я поблямкал в звонок у двери с табличкой «Директор корпуса С. Катценкэзе» и заранее крикнул:

–Сильва, это Сао Седар, не волнуйтесь. Стрессы сокращают жизнь.

–Хвала небесам, – дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы я мог протиснуться, а буквально через секунду комендантша уже нервно звенела цепочкой и щёлкала двумя замками. Пока она там баррикадировалась, я прошёл в комнату с круглым столом посередине, очевидно, гостиную, и без приглашения шлёпнулся на диван, откуда с мявом улетела белая кошка. Не знаю, почему, но я неожиданно пришёл в хорошее настроение. В окно с голубыми шторками виднелось постепенно очищающееся от утренней хмари небо, я почти вплотную подобрался к разгадке тайны взаимного проникновения Никеля и Антинеля, а тут ещё неслышно подкравшаяся Сильва принесла моего любимого каркадэ и зефирюшек…

–Вы знаете, – проворковала Сильва обморочным голоском, садясь рядом и устремляя на меня взгляд голубых глазищ, – я вот даже не знаю, как вас благодарить, потому что сошла бы без вас с ума, господин Сао Седар. Раньше мне во всех проблемах Поль помогал, он такой отзывчивый и милый, но теперь я осталась одна, потому что он… там.

Катценкэзе истерзанно всхлипнула и попыталась высморкаться в свою косу, но я вовремя успел подсунуть ей свой носовой платок. Больше всего на свете мне хотелось выслать ходячее несчастье Сильву из Антинеля домой к маме, печь плюшки и вязать носки. Но вначале следовало кое-что уточнить:

–Там – это в Никеле? В общежитии на аллее Прогресса?

Сильва вздрогнула всем телом и остекленело уставилась в висевшую на стене вышивочку, где два лебедя то ли выдирали друг у друга гланды, то ли целовались взасос. Её исплаканное личико стало каким-то пепельно-бледным, глаза приобрели пугающую мёртвую глубину и потемнели.

–Да, – в конце концов, прошуршала она. – Я там была. И видела там… её. Ливали. Я ведь убила её! Уничтожила! Так почему?.. Красная лампочка… мой ребёнок... стекло, это разбитое стекло – вы никогда не глотали битое стекло, господин Седар?.. А ведь выжила, только чтобы добраться до этой белобрысой сучки, горло ей перегрызть, так хотела! Ландыш, твою мать, ядовитый! И что, всё напрасно, она жива, жива, жива!!!

Сильва опять содрогнулась, впив ногти в обивку дивана, и внутри у неё что-то заклокотало. Я пялился на неё в ужасе, даже не зная, чем и как её утешать. Но сейчас Катценкэзе, судя по всему, не требовалось утешений – пройдя стадию рыданий в подушку, беспомощности и страха, девушка взяла себя в руки, собралась и готова драться. Или это я на неё так благотворно повлиял?..

Не прекращая терзать ни в чём не повинный диван, Сильва с глухим рычанием продолжала рассказывать мне свою историю, теперь уже более внятно:

–Комендантом второй половины дома 218-б на аллее Прогресса является женщина по имени Элен Ливали. Сама она родом из Избора, это на севере Некоузского клина, а я из Никеля, из старой части города, что за Стеклянным мостом. Там все противники прогресса жили, пока война не началась… Понимаете, господин Седар, наш клин не похож ни на одну из граней, он закрытый.

–Да, признаться честно, я сам совсем недавно о ней услышал, – вздохнул я, – уж на что равных мне в нулевой физике мало сыщется, и то не знал.

–Ходить через границу клина умеют только ведьмы, которые летают на ветках облачной сосны, – продолжала Сильва. Ни она, ни я так и не притронулись к чаю со сластями – не до того было.

–А ещё Некоузье отличается тем, что у нас есть два вида электричества. Тяжёлое, при котором используются стеклянные вакуумные лампы, и лёгкое, озонированное. Его ещё называют белым. Они считается правильным, полезным; с его помощью оживляют медь и никель, а в тех местах, где его много, ставят подстанции или заводы по обработке металлов.

–То есть, как это – много? – перебил я. Сильва заёрзала по дивану:

–Ну, колодец… в земле. Лёгкое электричество, оно как нефть, приходит из недр через шахты и колодцы. А тяжёлое нужно самим вырабатывать, или специальных пауков заводить, или ставить такую штуку… генератор называется. Поэтому его почти никто не любит. Зачем, дескать, все эти сложности, если можно просто брать из земли? Только я знаю: от лёгкого электричества вещи всякие плохие случаются. Я же говорю, оно как нефть. С виду невинное, а как вляпаешься… Его ведь никто толком не изучал, просто бездумно пользуются, а всей сути никто не знает. Ну и вот.

Схватив со стола чашку с остывшим каркадэ, Сильва одним глотком осушила её, вытерла губы тонким запястьем и, взглянув на оставшиеся на коже красные полоски, болезненно поморщилась. Видно было, что ей потребовалось усилие, чтобы заговорить снова:

–У нас в Никеле, в общем-то, были иногда стычки между староверами и сторонниками прогресса, но администрация города боялась междоусобиц и не допускала обострения конфликта. Хотя если учесть, что градообразующим предприятием является никельный завод, стоящий на глубоченной шахте с лёгким светом… ясно, какой стороне отдавалось больше привилегий. Всё было, в общем, нормально, пока не появилась Элен Ливали и эти её узы. Это когда люди связаны между собой лёгким электричеством. С одной стороны, вроде бы очень удобно, а с другой, это ведь жизнь под микроскопом, вечно под чужими взглядами, когда ты часть целого, а не отдельная Сильва или там Сао. Ладно. Ладно! Это всё вроде как добровольно было, без принуждений. Вот только у меня был любимый человек, от которого я ждала ребёнка, с которым мы должны были обвенчаться, и он… он принял узы.

Сильва еле слышно всхлипнула, и я осторожно обнял её за плечи в неловкой попытке утешить. Хотя какое может быть утешение, когда падаешь в луговой колодец собственной памяти?.. По себе знаю, что это такое. Кстати, интересно – а Норду это она когда-нибудь рассказывала? Вопрос из серии риторических… Бедолага Катценкэзе, с такой занозой в душе жить, представляю, каким шоком для этой несчастной, напуганной девушки стал Никель! Я покачал головой своим мыслям и покрепче прижал к себе мелко дрожащую от страха и злости Сильву. От неё пахло какими-то конфетами, вроде барбарисок, и немножечко тёплым молоком.

–Он принял узы, – придушенно повторила Катценкэзе, – ради этой стервы с лицом ангела, ради Элен Ливали. Бросил меня, беременную. Небеса, как же я ненавидела их обоих. Комок чистой, незамутнённой ненависти. Я до сих пор с удовольствием вспоминаю, как Элен визжала, когда я подкараулила её возле подъезда и облила нефтью… Потом из-за нефти, которую Ливали принесла на себе в свой дом, умер он – мужчина, которого я любила три года и которого люто ненавижу до сих пор. А потом Ливали, мстя за смерть своего любовника, упекла меня в психушку.

Рот Сильвы перекосился – ей было больно вспоминать, но она всё-таки рассказывала:

–Это был кошмар, Сао, длинный непрекращающийся кошмар. Меня пытались «лечить», пичкая таблетками и наркотиками, и с помощью лёгкого электричества и ртути, и ещё бог весть какими ужасными способами… Я в муках потеряла ребёнка, я хотела одного – поскорее умереть, лишь бы надо мной больше не издевались. Там работала одна девочка, молоденькая и глупенькая, но в целом добрая, она меня жалела иногда. Однажды ей с проходной позвонили, и она убежала вниз, со своим мальчиком целоваться, и позабыла связать мне руки. Тогда я разбила эту их проклятую галогеновую лампу и проглотила осколки. Им пришлось отвезти меня в городскую больницу, а там такой хирург был замечательный, из наших, из староверов… он два раза меня спас: из могилы вытащил, а прихвостням Ливали сказал, что я мертва. Я ведь не Сильва Катценкэзе.

Она неожиданно хрипло хихикнула, передёрнув плечами, и выпила теперь мою чашку чая.

Я молча обнимал Сильву, ощущая, как предательски щиплет уголки глаз от подступающих слёз. Господи, сколько же их здесь, с искалеченными судьбами, с чужими именами, прячущихся за спиной Норда от собственного прошлого?.. Марио Оркилья, я сам – седьмая строка на фамильной усыпальнице семьи Седар, и эта голубоглазая девушка из Никеля…

–А как тебя зовут… по-настоящему? – тихо спросил я.

Сильва слабо-слабо улыбнулась, полуприкрыв глаза.

–Моё настоящее имя – Ирина Маркес. У меня в Никеле старшая сестричка осталась, Марика, уж не знаю, что с ней стало… после войны. Надеюсь, что Марика выжила, успела убежать из города, тогда целыми семьями кто куда уезжал. Когда я вышла из больницы, уже Сильвой, как раз всё это и началось. Сторонники прогресса травили нас ртутью, а мы обрезали им коммуникации, били их лампы – они без своего озона задыхаются, как рыбы на песке… На месте нашего дома – руины, куда идти, непонятно. Сначала было непонятно. А потом я поняла! Что я так хочу уничтожить эту белобрысую тварь, Элен Ливали, что в глазах мутится. И да, я смогла, Сао Седар, я смогла…

Голубые глазищи Сильвы-Ирины лихорадочно заблестели, она вцепилась в мою ладонь и опять заговорила сбивчиво, с яростью:

–В том самом общежитии, на аллее Прогресса, жила моя подруга, Мария Селакес. У неё старшая девочка под узы подпала, и науськала на младшую чернявок, чтобы её тоже в Кирпичное забрали. Тоже мне, любящая с-сестричка… сама с ними не пошла, осталась у подъезда, не хотела, видимо, матери родной в глаза смотреть… Мы с Марией и её соседями, как могли, девчонку защищали. И тут гляжу – вот она, здрасьте, ангел в белом платьице, с двумя косичками, под школьницу косит, лютик невинный… сука. Ненавижу её! Сао… у нас чай кончился, да?..

–Сиди, я сам принесу, – взяв Ирину за плечи, я решительно воткнул её обратно в диван и пошёл на кухню. В общем-то, мне этот тайм-аут самому был нужен, чтобы хоть чуть-чуть утихомирить разбушевавшуюся в голове свистопляску. Многие вещи, так пугавшие меня в Никеле – отголоски войны, брошенные дети, странное отношение к электричеству – стали сейчас понятны. Рассказ Ирины, пусть сбивчивый, путаный и непоследовательный, словно перенёс меня в прошлое этого промышленного города, расколотого на две противостоящие друг другу части. Однако то, что комендантом, настойчиво пытавшимся меня ухайдакать, оказалась девица по имени Элен, меня несколько контузило. Я себе этого коменданта воображал, как некоего неприятного мужика с оловянными глазками и бульдожьей челюстью, а тут… даже не верится. Хотя с другой стороны, я кажется, понимаю, какая такая вендетта у Поля Бониты с комендантом, и почему ему нужна наша помощь, чтобы собраться с духом и уничтожить эту Элен. Отголоски старых чувств-с… Они ведь из одного города – Бонита упоминал этот Избор, прежде чем шарахнуть тогда по чернявкам, и я буду не Сао Седар, если там нет в анамнезе какой-нибудь love story!..