Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 48 страниц)

…Нет, я вовсе не стал всплёскивать руками, ахать, качать головой и делать квадратные глаза. Чего-то подобного я после такой прелюдии и ожидал. Водрузив две чашки горячего каркадэ на стеклянный столик, я поплотнее закутался в халат и пристроился в кресле напротив Марио.

–Я пришла к тебе, Сао, за помощью. За защитой. Ты сильнее меня, ты разбираешься в нулевой физике, – невыразительно сообщила Оркилья, глядя куда-то мимо меня, сосен и кружевного снега, безмолвно ложащегося на мир белой шалью. – Пожалуйста, забери меня, когда придёт пора соскочить с этого поезда.

–Я не могу тебе этого обещать, но я постараюсь помочь.

–Спасибо, – Марио взяла предложенный ей бублик с маком и задумчиво в него вгрызлась. Я потягивал каркадэ с малиной в каком-то оглушающем безмыслии. Слова казались нам совершено бессмысленными. То, что нас действительно волновало, лежало где-то вне них…

====== 2. Общежитие № 47 ======

Примерно до конца рабочего дня, наступившего одновременно с сумерками, я весьма доходчиво игнорировал все попытки Моллара со мной пообщаться. И, в конце концов, просто подло убёг от него по коридору с чашкой в руке, маскируясь под герани. В чашке плескался мой запоздалый обед – невероятно полезные (судя по рекламе) и невероятно несъедобные (судя по виду) кучерявые китайские вермишельки в кислотном бульоне. Вопреки надписи на пачке «Говядина», бульон пах кошатиной. С лёгкой примесью жжёной изоленты в электрощитке.

А всё моя лень! С самого раннего утра, т.е. с девяти часов, я сидел в отделе, с патологическим усердием сводя в нормально читаемый текст отчёта все февральские наработки моих девчонок по проблеме предотвращения ежегодного геморроя. То есть по разгребанию весёленьких последствий проходящей 6 марта Римановой волны.

Попутно я изучал работы Сомбреры на объекте в Марчелле, исполненные в стиле раннего Ренессанса. Девчонки – Лариса, Анилька и южанка-сакилча Кармелли, подсунутая мне по блату в секретарши лучшая подруга Ксандьи – по очереди азартно резались в «Зюму» на служебном компе, и время от времени любезно расшифровывали мне свои записи.

Во время обеденного перерыва я до того погрузился в Сомбрерины «Записки охотника», что никак не прореагировал на сообщение девчонок о том, что они покушать, а потом в волновой по делу, а потом к Тангрену не по делу, а потом к Длинному потрепаться, а потом попить кофейку и по домам. В результате часиков так в пять я дочитал все эти рукописи и обнаружил, что сижу один в пустом отделе, словно сыч в дупле, и пускаю слюни на рабочий проект мансардного этажа клинки в Марчелле.

Послать за хавчиком было некого, а у ключей от наружной двери неожиданно выросли ножки, и они ушли куда-то погулять. По крайней мере, после четверти часа беготни между столов, с лихорадочными раскопками бумаг и перетряхиванием мусорниц, я оные ключи так и не нашёл. Зато нашёл в Ларисином столе НЗ – одиозные макарошки в брикете – и изготовил их в надежде съесть. На запах макарон, как на призыв, нарисовался мой четвёртый (и последний) подчинённый, Санчелло, под ручку с оживлённо щебечущим Молларом. Вот и пришлось мне быстренько смыться прочь по коридору в обществе макарошек…

Поглощённый размышлениями о гипотетической съедобности китайской лапши, я добрался до знаковой Кофеварочки и, немного поколебавшись, свернул во флигель. От болтливой, как миксер, Кармелли я узнал, что кто-то из южанок открыл на чердаке флигеля закусочную «Приют сталкера» с весьма лояльными ценами. Хотя шляться по малознакомым местам после вчерашнего было с моей стороны фирменным психизмом, банальный голод легко перекричал чувство самосохранения в мысленной дискуссии. Вся моя генетика бурно протестовала против посещения пролетарской столовки № 1, а все остальные едальные заведения в правление ла Пьерра резко сделались мне не по зубам. Можно, конечно, было зайти в «Еду» к Каренье, но без Норда туда соваться не хотелось – я уже потерял надежду отыскать в тамошнем меню понятные, знакомые блюда. Особенно после купленных в «Еде» третьего дня пирожков «Ах лето, лето!» с начинкой из маринованной крапивы.

Топая по весьма скупо освещённому коридору флигеля, я судорожно пытался припомнить составленный Длинным черновик плана десятого этажа. Попытки эти прекратились, когда коридор резко свернул, и я упёрся рогом в двустворчатую дверь. По её сторонам тускло светились два бра в виде гнусненьких колокольчиков. В их чахлом мерцании я обнаружил на замазанном белилами стекле приклеенную скотчем бумагу. «Второй этаж, – гласили порядком выцветшие буквы. – Строго воспрещён вход руководителям нулевого и онкологического отделов, а также коменданту общежития химиков и директору седьмого корпуса». В левом верхнем углу эту надпись украшал косой росчерк подписи Норда, а в правом нижнем углу темнел оттиск печати.

Надпись меня до того изумила, что я отклеил бумажку от стекла и тупо заглянул на обратную сторону. Там от руки знакомым резким почерком директора было дописано: «Седар, Вы что, дятел?! Чёрным по белому напечатано специально для индусов: Вам туда идти категорически нельзя!!». Я подозрительно огляделся, как будто из-за угла мог выскочить радостно ржущий Длинный, устроивший этот прикол, или появиться Норд собственной персоной и выдать тираду о моей врождённой неспособности адекватно понимать печатный текст.

Прошла минута, другая… Никто не выскакивал, не ржал, не ехидничал и вообще никак не реагировал. Только в батареях умиротворённо побулькивала тёплая вода, да стучали о пыльные стёкла оттепельные дождинки. Я аккуратно прилепил странную бумагу на место и потянул на себя ручку двери. Ладно, входить запрещено, но поглядеть-то можно?..

Ожидая увидеть по ту сторону двери что-нибудь жуткое, выжжено-разбомбленное или покрытое мраком с подвываниями из ниоткуда, я был глубоко разочарован, обнаружив самый обыкновенный холл общежития. Ну, может, слегка грязноватый и давным-давно не ведавший капремонта, но всё равно банальный до того, что скулы сводило. Грязно-коричневые стены, у окон с пыльным тюлем – инвалидский диван с прожжёнными бычками дырками в обивке. Из коридора тянет вкусным запахом жареной картошки. Под высоким потолком негромко гудят металлические венткороба. Где-то далеко играет радио.

«Интересно, почему Норд написал, что мне сюда нельзя входить?» – подумал я растерянно, и по инерции вошёл, оставив дверь приоткрытой. Потоптался, как самый умный, с кружкой остывших блевашей в руке, и двинулся по коридору на запах картошки. Может, если сделать умильное лицо, меня там на халяву покормят? Всё-таки, я довольно известная в Антинеле личность…

Заранее приятно улыбаясь, я заглянул в бездверный проём и обомлел.

В помещении кухни, под гирляндами сохнущего белья, на полу у печки сидела троица чумазых ребятишек, и в оной печке-буржуйке изготовляла жареную картошку! Как раз когда я высунул голову из-за косяка, вымазанная сажей девчушка выгребла на кафельный пол кочергой кучу углей и вожделенные корнеплоды. Несмотря на почернелость, пахли картофаны так, что у меня голова закружилась от голода.

–Тин-Тин, тащи соль, – скомандовала девчушка. Её тощая длинная подруга, по-арабски сидевшая на кучке цветастых тряпок, распутала свои журавлиные ноги, встала и упёрлась взглядом мне в переносицу. Какое-то время мы увлечённо играли в гляделки. Потом Тин-Тин сообщила куда-то в пространство:

–Анияка, у нас тут, типа, варяг, – после чего соизволила, наконец, обратиться непосредственно ко мне, – здрасьте, а вы тут у нас не живёте, а чего вы тогда тут ходите, а чего мы вообще вахтёру платим, а?

–Извините, – немного растерялся я, – просто…

–Соль!! – перебила меня всё ещё выгребающая угли из печки Анияка и нетерпеливо взмахнула кочергой. – Когда я, наконец, её дождусь?

Сидевший у буржуйки на корточках исключительно лохматый мальчишка, с серьгой в ухе и в жутком полосатом серо-зелёном свитере, мученически вздохнул и изрёк:

–Женщины, не устраивайте панику и массовые беспорядки. Это не варяг, это руководитель нулевого отдела Антинеля Сао Седар. Мне про него дядя рассказывал. Что ему всякие вахтёры и тому подобное. Заходите, господин Седар! Вы к нам зачем?

–Да будь он хоть Эрнесто Че Гевара! – опять встряла Анияка и так треснула кочергой по полу, что отколола кусок от кафельной плитки. – Если это Сао Седар, значит что, картошку теперь солить необязательно?..

–На, подавись ты своей солью, – не глядя, сунула скандалистке жестяную баночку Тин-Тин, продолжая на меня таращиться.

–Ну наконец, выродила! – буркнула Анияка, деловито обтёрла чёрную картошечку подолом своей блузки, обмакнула в соль и счастливо засунула в рот целиком. Лохматый тем временем выволок мне из-под стола табуретку и брякнул на плиту закопченный чайник.

–Картошку с нами будете? – прозорливо осведомился он и внимательно посмотрел на кружку с макаронами в моей руке.

–Спасибо, не откажусь, – стараясь не наступить в рассыпанные по полу угли (я, конечно, индус, но не йог!), я пробрался к табуретке и поболтал китайскую лапшу в чашке. – У вас тут мусорка есть где?

–Ой, не надо выливать, – встрепенулась Тин-Тин, – наша кошка это ест.

–Ладно, хорошо, – продолжая потихонечку одуревать, отозвался я.

Милые детки шустро пособирали с пола картошку на сковороду, потом Анияка лениво сгребла угли кочергой под буфет и равномерно размазала остатки сажи по всему полу.

–А вам не влетит? – удивился я такому способу уборки.

–От кого? – через плечо глянула на меня Анияка с нескрываемым презрением, после чего снизошла до разъяснения, – мы сегодня одни на всём этаже. И завтра тоже, наверное.

–Завтра Смайлик приедет, – напомнила ей Тин-Тин.

–Ну, он-то вообще вселенскую грязь развезёт! – Анияка пинком тапки загнала кочергу туда же под буфет, и встала, вытирая руки о джинсы на бёдрах. – Знаю я его милые привычки. Опять будет носки стирать в рукомойнике…

Все трое дружно захихикали. Я в разговор больше не встревал, потому как деятельно занялся хоть и вымазанной в саже, но невероятно вкусной картошечкой с «дымком» и хрусткой корочкой.

Какое-то время и дружная троица тоже сосредоточенно жевала и сыто жмурилась, потом голос подала Тин-Тин. Положив вилку с недоеденным куском картошки, она обвела нас «страшными» глазами и громко заявила:

–А ведь он – физик-нулевик! – и уставилась мне в рот, не мигая.

–Спасибо, что просветила, а то мы бедные не знали, – ядовито поблагодарила её Анияка, не прекращая жевать, отчего у неё шевелились по-эльфийски оттопыренные уши.

Тин-Тин не смутило это резкое замечание.

–Господин Седар, – продолжила она, чуть ли не с обожанием таращась на меня раскосыми тёмными глазищами, – вы же физик-нулевик!

И замолкла, с победоносным видом озирая своих камрадов.

–И? – спустя какое-то время поторопил её лохматый с любопытством.

–Етишкин фитиль, да она же про второй подъезд, который первый корпус! – неожиданно хлопнула себя по лбу Анияка и засияла немного щербатой (ввиду отсутствия двух передних зубов) улыбкой. Тин-Тин яростно кивала.

–Сейчас я всё объясню, а то мадмуазель начнут друг друга перебивать, спорить, и непременно запутают вас, – пообещал лохматый и добавил, – кстати, я Шэгги. Так вот, с вашей помощью мои леди хотят пробраться в наш второй подъезд, по малопонятным причинам имеющий целых два входа и при этом ни одной двери…

–До войны он, говорят, был нормальный, – влезла Анияка энергично, – а теперь там нет двери, скелеты в окнах, и ночью свет какой-то синий. И ещё на него Шпагат воет. Шпагат – это наша кошка, если вы не знаете.

До скелетов я ещё понимал, а потом резко прекратил, но, судя по всему, большого понимания тут от меня никто и не требовал. Увидев, какой искренней жаждой приключений горят глаза трёх любителей мистики, я понял, что всякое сопротивление бесполезно.

–Чаёчек, – льстиво приволокла мне стакан Тин-Тин, а её подруга со слегка недовольным сопением извлекла из буфета трофейную коробку уже весьма окаменевших и частично съеденных конфет «Пьяная вишня». После такой взятки отнекиваться было уже просто неприлично…

Покончив с чаем первой, Тин-Тин заглянула в мой стакан, убедилась, что я тоже закруглился, и энергично потянула меня в коридор. Продолжало смеркаться, но в принципе ламп можно было не зажигать – заплаканные дождём окна давали достаточно света. Влекомый троицей ребят, я двинулся обратно к холлу, одолеваемый всякими нехорошими предчувствиями. Ни с того, ни с сего вспомнилось, что во всех старых картосхемах Антинеля десятым корпусом было обозначено вовсе не выстроенное два года назад новое здание для волнового отдела, а этот вот флигель…

Флигель с геранями. Десятый корпус. Десятый этаж.

Тин-Тин толкнула створку двери, и мы очутились на самой обыкновенной лестничной площадке. Которой тут и в помине не было полчаса назад.

–Сейчас, погодите… – прошептал я, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги. Привалился спиной к косяку, пачкая свой белый пиджак, зажмурил глаза. «Слушайте, Седар, может быть, мне нужно было написать слово «нельзя» по-индусски? Может быть, Вы тогда бы поняли? – прозвучал в моих мыслях холодновато-насмешливый голос Норда. – Мда-а, это залёт, боец… Вот мне интересно, все остальные – такие же дятлы, как Вы, или они всё-таки поймут надпись на двери «вход запрещён»?..». Я вздрогнул всем телом и распахнул глаза. Медленно-медленно вытянул из кармана мобильный, поглядел на дисплей: «Сеть не найдена».

Просто праздник какой-то!! Аж петь хочется.

Машинально почесав засохшую кровавую точку на сгибе безымянного пальца, я с изрядной долей обречённости потопал вниз, вслед за радостно скачущими через две ступеньки Тин-Тин и Аниякой. Шэгги, деликатно пристроившийся рядом, покашлял и тихонечко спросил у меня, подняв голову:

–У вас какие-то неприятности, господин Седар? Мы можем помочь?

–Да нет, ничего, – вымучил я улыбку и отвернулся, глядя в кирпичную стену, изрисованную и исписанную обитателями общаги в несколько слоёв. Ладно, не буду психовать. Даже если мобильник сдох – ну и хрен с ним! В диспетчерскую службу можно позвонить с любого телефона, и они в течение максимум трёх суток найдут способ вернуть меня в Антинель.

И хотя интуиция шептала мне, что всё не так просто, я слегка успокоился.

На улице неимоверно и непререкаемо пахло мартовскими котами; по-прежнему моросил слабый дождик.

–Тин-Тин, хватит витать ушами в облаках! Ты на погоду вообще перестала внимание обращать?! – закричала Анияка, резко шарахнувшись от дождика назад в подъезд и нервно тыча пальцем в серые небеса. – Талдычишь ей, талдычишь, как латинская грамматика, и всё без малейшего толку. Неужели сложно было сложно сразу взять дождевики?

–Ну давай сейчас вернусь, – виновато отозвалась девочка. – Только дождевики всё равно Шпагат прогрызла, когда мышь в шкафу ловила. Там дырка на дырке. Хоть все четыре штуки разом на себя напяль, суше от этого не станешь, это факт…

–Тогда зонтик принеси, – решила Анияка и ещё раз с отвращением содрогнулась, глядя на меланхолично осаждающиеся осадки. Мне было не до них: покрутив головой, я обнаружил возле двери подъезда табличку с надписью. После той холерной бумаги во флигеле я начал испытывать ко всем без исключения надписям и табличкам просто сумасшедший пиетет! «Общежитие № 47, – гласили весьма облезлые золотистые буквы, – город Никель, аллея Прогресса, здание 218, корпус б». Прочитав сиё, я даже как-то не очень удивился. Просто стоял и бессмысленно покачивался с носка на пятку, сунув руки в карманы своего белого пиджака.

Это занятие было прервано запыхавшейся Тин-Тин, приволокшей красивый прозрачный зонт с бубенчиками на концах спиц. Анияка восхищённо присвистнула сквозь дырку от зуба, а Шэгги осторожно спросил:

–Ну и где ты его спёр… взяла попользоваться?

–Где взяла, туда и положу, тебе какая разница, лохматый, – нахохлилась Тин-Тин, распахивая зонт и поднимая его повыше над головой, чтобы все влезли. – Пошлите, а то ночь настанет.

–Ночью, – громко и радостно объявила Анияка, втираясь мне куда-то под локоть, поближе к зонтику, – ночью у нас здесь шастают чернявки. Они из разлома приходят. А ещё могут появиться алюминиевые трамваи с красными дверями, и нефтяные коровы… Трамваев мы не боимся, мы не некоторые и не ведьмы, особенно моя мама, а вот коровы – это плохо!

–Трепло, – оборвал Шэгги, – коровы дальше Заднего Двора не суются, им и там корма хватает.

–Сам трепло, – тут же разозлилась Анияка и попыталась ткнуть Шэгги локтём, при этом едва не уронив меня в лужу. – Весной очень даже суются. Они даже к живым людям подходят. Их Теана видела аж на Стеклянном мосту, когда от молочницы топала, так она домой неслась, словно нитры глотнула. А потом два дня заикалась и боялась даже на лестницу выйти.

–Ну, значит Теана трепло, – пожал Шэгги плечами, а Тин-Тин ехидно добавила:

–И заикается она с детства, потому что подслушивала под дверью у старшей сестры, о чём она со своим парнем говорит, а сестрица-то резко вышла и двинула Теане по лбу…

Анияка сочла ниже своего достоинства реагировать на эти инсинуации: фыркнув, она повела наш квартет под одним зонтиком вдоль десятиэтажного корпуса общежития, стоявшего странной загогулиной наподобие буквы Z. Поскольку край зонта постоянно то и дело цеплял меня за нос, то как следует рассмотреть я смог лишь потрескавшийся асфальт под ногами и живописно раскиданные у фундамента дома пустые бутылки, консервные банки и какие-то непонятные доски. Идти было недалеко – буквально через пару минут Тин-Тин сложила зонт и крутнула им в сторону пяти ступенек, ведущих к искомому подъезду. Избавленный от необходимости избегать ударов спицами зонта, я, наконец, смог разогнуться и оглядеться.

Довольно страшненький дворик с парой турников для выбивания ковров и паласов, полоса кусточков неопределённого подвида, далее – незаконченная лет эдак пятьдесят назад стройка непонятно чего. То ли автоматизированного коровника, то ли станции по запуску космических спутников. Сзади, то есть собственно на этой аллее Прогресса, – офисное здание и странное сооружение цвета давленых колорадских жучков, осенённое вывеской «Сеть супермаркетов самообслуживания «Крошка Цахес».

С трудом отведя взгляд от этого пейзажа, достойного совокупного внимания Гойи и Дали, я переключился на общежитие. Как и говорили шустрые детки, двери в подъезд не наблюдалось, и над тёмным проёмом сиротливо шоркала по кирпичной стене ржавая жестяная табличка с надписью белилами: «Комнаты 11001-20700». На этом отрезке стены окон по непонятной причине не наблюдалось: они начинались только на третьем этаже и были настолько грязными, что стремление рассмотреть сквозь них что-то было равносильно попытке выпросить хоть цент милостыни у Шарля Моллара.

–Вы идите, идите, мы вас тут подождём, – подтолкнула меня в спину Тин-Тин.

Топтавшиеся на нижней ступеньке Шэгги и Анияка прижались друг к другу плечами и согласно закивали, вытаращив глаза.

–Иду… – со вздохом я шагнул через порог и неуверенно сощурился. Кишкообразный коридор с ободранными плиточными стенами провёл меня мимо грозди почтовых ящиков, батареи, двух разбитых ртутных ламп, приделанных отчего-то на стены, ещё одной батареи…

Тупо хлопая глазами, словно рыбка гуппи, и чувствуя себя полным Савимброй, я вышел из подъезда на крылечко и уставился на детишек, смирно ожидавших меня на нижней ступеньке.

–Не понял?! – прорезался у меня голос где-то спустя минуту.

–Вы не поняли?! – неожиданно возмутилась Тин-Тин, сердито блеснув тёмными глазами и вся взъерошившись. – Но вы же физик-нулевик!!

–Физики-нулевики тоже не всё понимают с первого раза, – ляпнул я, потом рассердился и огрызнулся, – особенно, если им никто ничего толком не объясняет.

–Успокойся, Тин, – примиряюще сказал Шэгги и затеребил серёжку-колечко в ухе. – Мы сами толком не понимаем. Может, расскажешь всё господину Седару по порядку?

–Ты лучше расскажи, ты умеешь понятно говорить, – отказалась девочка.

–Ладно. Вообще, нам запрещают ходить к этому подъезду. Говорят, он весь вымер после войны и раскола, весь первый корпус. Но однажды мы играли в прятки с детьми никельщиков с соседней улицы. Было это в конце ноября. Тин-Тин никак не могла найти, где спрятаться. А уже досчитали почти до ста, и она от безнадёги забежала в этот подъезд и притаилась в том простенке, что возле разбитых ламп. Игра закончилась, её не нашли, и мы стали Тин-Тин звать, чтобы вылезала. Она пошла обратно на крыльцо, но вместо этого вышла в Задний двор.

–Задний двор, – встряла явно не умевшая слушать молча Анияка, – это всё то, что сзади.

–Сзади чего? – решил уточнить я, дабы избежать ещё каких-нибудь неудобоваримых сюрпризов типа закольцованного коридора.

–Сзади всего Никеля, – почему-то очень тихо выговорила Анияка и машинально поднесла руку к воротничку потрёпанной, бело-голубой блузки. – Оттуда больше некуда идти. Только на рельсы. А рельсы ведут или на вокзал, или в трамвайное депо, и неизвестно, что из этого хуже…

Я почувствовал, что у меня тихо едет крыша от этих детей и от этого города. На их фоне Антинель вкупе с его директором казались простыми и понятными, как болгарский трактор.

–Ладно, и что тогда сделала Тин-Тин? – поторопил я с объяснениями.

–Заревела белугой, – с ноткой мстительности ответил Шэгги. – И ревела так минут двадцать, пока не осипла, не закрыла рот и не вспомнила, чему её в школе учили.

–Вас в школах учат основам нулевой физики?..

–Нет, нас в школе учат основам логики, – разъяснил Шэгги и поскрёб пятернёй в лохматых каштановых волосах. – Ну вот Тин-Тин логично вернулась к простенку между ламп, потом повернулась и пошла в другую сторону от крыльца – и успешно туда вернулась! И хорошо, а то мы там уже с ума от страха сошли. Дети никельщиков, те вообще уже сложили ей из военных досок и осколков ламп могильник, подумали, что её чернявки утащили… Это днём-то! Впрочем, что с них взять, дети никельщиков есть дети никельщиков, верят чему зря…

–Я тоже верю, – выступила Анияка.

–Слухи с ниоткуда не берутся, сам знаешь, non fumio onno flaema…

На этих словах я вздрогнул и вытаращился на эту светловолосую забияку так, будто она заговорила на санскрите. Потому что эта светловолосая забияка заговорила на сарларо – наречии сакилчей!

–Как твоя фамилия? – прошуршал я, пытаясь отыскать глазами на одежде Анияки традиционное золотое украшение детей Са в виде спирали, рассеченной стрелой.

Девочка удивлённо замигала и отозвалась:

–Ламия, а что?

–Да нет, ничего, просто спросил, – рассеянно откликнулся я, потерев лоб рукой, после чего велел себе не расслабляться и уточнил:

–Ты ещё говорила про какие-то скелеты в окнах, хотя я не наблюдаю ни того, ни другого.

–А! Это с торца. Там есть такое узкое окошко, ну, как в конце коридора, или ещё что. Между этажами, – опять объяснил Шэгги. – Мы со стремянки в него пытались заглянуть, а окно загорожено плакатом с изображением человеческого скелета. Ну типа, как на уроке биологии. Если хотите, можем показать. Это единственное низкое окно во всей этой части. Говорят, окна раньше и на первом и втором этажах были, но во время войны заросли.

–Да! А там над плакатом есть ма-асенькая щелочка, но до неё даже Шэг не дотянулся, а он самый высокий, – Тин-Тин недвусмысленно смерила меня взглядом от каблуков туфлей до макушки.

–Интересно же, что там внутри стало!

–Ладно, давайте сначала окно, а потом Задний двор, – резюмировал я, поскольку меня самого довольно-таки сильно заело от интереса.

Шурша по сухой траве и спотыкаясь об обломки кирпичей и пустые консервные банки, я вместе с детьми добрался до торца дома, где к стене была прислонена та самая стремянка.

А вернее, оторванная от неё половина с перекладинами-ступеньками. Порадовавшись тому, что я вешу в два раза меньше генерала Джерри ла Пьерра и, благодаря профессии, сохранил гибкость и шустрость, я взобрался до конца стремянки. Упёрся каблуками в последнюю перекладину, взялся за края оконной ниши и, поборов природную брезгливость, прижался носом к грязному стеклу.

За ним и впрямь торчал плакатик, где иллюстрировалось расположение костей в человеческом организме. Без особого интереса скользнув по плакату взглядом, я невольно вздрогнул – на длинном, лишённом плоти пальце нарисованного скелета темнело красновато-коричневое пятно, похожее на каплю засохшей крови. На безымянном пальце, на сгибе…

–Спокуха, Седар, – велел я себе, быстро закрыв глаза и покрепче вцепившись в холодные сырые кирпичи. – Ты не в Антинеле, ты не один…

Тем не менее, желание заглядывать в щель над нехорошим плакатом весьма очевидно скукожилось, атрофировалось и вообще тихенько сдохло в уголочке.

–Ой!! – неожиданно хором заорали дети внизу так громко и с такими паническими нотками, что я едва не сверзился с лестнички и машинально распахнул глаза. После чего едва не сверзился вторично: щель наверху окна теперь светилась! Столь неприятно знакомым, рассеянным, бледно-голубым холодноватым светом, напомнившим мне о тесной кабине лифта и лежащей на полу медной пуговице с манжеты пиджака. «Святой Са, помоги!» – подумал я почему-то, привстав на цыпочки, и посмотрел поверх плаката, заранее обмирая от страха…

Пустой, грязный общежитский коридор. Бесконечный, как тоннели подземки или собственные кошмары. Прямо возле окошка горит голубая галогеновая лампа. Чуть наискосок – закуток с металлическими дверями лифта. И криво выписанная рядом на грязной стене большая красная цифра 9. Так, у кого-то явные проблемы с головой, то ли у меня, то ли у нумератора этажей… Второе вернее, хотя сомнения всё же остаются…

Ещё немного повытирав длинным любопытным носом вековую грязь со стекла, я уже вознамерился спуститься на грешную землю, как кнопка вызова лифта неожиданно вспыхнула и засветилась ярко-красным. Будь на моем месте нормальный человек, он бы тут же шустро засучил руками-ногами и слез со стремянки, не дожидаясь никаких логических продолжений и прочих надписей to be continued. Но физики-нулевики – народец на редкость ненормальный, а я, похоже, занимаю в этой номинации вообще первое место. Потому как окаменел на месте и замер, не мигая…

Гудение едущей кабины, щелчок – и дверцы разъехались в разные стороны, причём сначала правая, а потом левая. Из лифта, пошатнувшись и с силой ухватившись за окантовку дверец, вышагнула невысокая девушка в белом платье – очень красивом, кружевном, но порванном наискосок от плеча до бедра и залитом ещё не засохшей кровью.

Лицо перекошено, щека и губы тоже в крови, длинные чёрные волосы спутаны и выглядят так, словно не знали гребня недели две. Девушка немного постояла, оглядываясь по сторонам, потом отпустила створку (дверцы тут же закрылись) и медленно пошла вглубь по коридору, припадая на правую ногу – острый каблучок-шпилька был сломан и мешал ей идти.

Я уж было собрался окликнуть эту несчастную, как из того конца коридора, куда она ушла, раздался полный боли и ужаса женский крик. Девушка, хватаясь за стены, спотыкаясь и сотрясаясь в рыданиях, пробежала из темноты обратно к лифту и в истерике заколотила ладонью по кнопке вызова. Вновь закричала, захлёбываясь в слезах:

–Да что же это! Пожалуйста, пусть это закончится!! Нет, нет, нет!

Не успел я толком вспомнить, где уже слышал этот голос, как галогеновая лампа раскалилась добела и разлетелась в пыль, ударив по глазам безумной вспышкой электричества…

И стало темно.

====== 3. Совсем нет ламп ======

…Очнулся я от того, что мне на голову щедро лили довольно-таки холодную воду. Открыл глаза – стало немного светлее; вверху обнаружилось хмурое мартовское небо и перепуганная, бледная Тин-Тин, поливающая на меня из большого облезлого чайника.

–Пожалуй, хватит меня орошать, – пробормотал я, кое-как сев и схватившись за виски ссаженными пальцами. Ощущение было такое, будто в районе затылка у меня лежит куча кирпичей тонн на семь.

–А мы думали, что вы совсем убились, господин Седар, – с некоторой претензией сказала стоявшая поодаль Анияка с зонтом.

–Нулевики умирают, но не сдаются, – ляпнул я, сгребая руки-ноги в кучу и поднимаясь из благодатной весенней грязьки вперемешку с жухлой травой и бренными останками стремянки.

–Идти сможете? – встревожено вытаращилась на меня Тин-Тин, облапив свой чайник и потряхивая вымокшими кучерявыми волосами.

–Смотря куда, если на Задний двор, то я сегодня в такие салки-пряталки однозначно не играю, – проскрипел я и, продолжая держаться за голову, погрёб в сторону входа в общагу. Шэгги и Анияка тут же подпёрли меня плечами с боков и накрыли сверху зонтиком – непонятно, правда, зачем, потому что после поливки из чайника у меня до сих пор с ушей текло. Тин-Тин семенила следом и слегка нервно озиралась.

–Долго я отдыхал? – я взглянул на совсем потемневшее небо и зажёгшиеся вдоль этой аллеи Прогресса древние фонари в жестяных абажурах. Видимо, до освещения прогресс тут у них так и не добрался.

–Прилично, минут двадцать точно, – отозвался Шэгги слева.

–Господин Седар, вы извините, что мы вас втянули в это дело…

–Я вас извиню, если вы меня покормите, – снисходительным тоном а-ля директор Антинеля проинформировал я этих шалопаев.

–Да, кстати о птичках, – мигом откликнулась Анияка, – а ну-ка, быстро колись, лохматый, что у нас на ужин?

–Есть три чудесных варианта, – отозвался мальчишка. – Пельмени с хлебом, пельмени без хлеба и хлеб без пельменей…

–А где майонез?! – яростно заорала Анияка и за моей спиной попыталась пнуть камрада носком кроссовки. – Его утром ещё полведра было!

–Где утро, а где мы, – философски изрёк Шэгги и сделал умное лицо.

–Погодите, – вклинился я в эту беседу, плавно переходящую в смертоубийства и массовые разрушения, – можно же в магазин зайти…

Анияка и Шэгги тут же высунули головы из-под моих локтей и уставились мне снизу вверх в лицо глазами, полными обожания.

–Вы же не дадите бедным сироткам лечь спать на пустой желудок, да, господин Седар? – медово промурлыкала Анияка. – Не оставите милых детишечек без стакана тёплого молочка и ведёрка майонеза на ночь?

–Впрочем, мы не жадные, молоко можете не покупать, – великодушно разрешил Шэгги, – все равно его делают там же, где и майонез, то есть на никельном заводе в десятой промзоне.

–Ясно… слушайте, а я сзади очень грязный? – в свете посещения магазина мне пришлось вспомнить об элегантности собственного гардероба, за последние два часа ушедшей в глубокий и невозвратный минус.

–Очень, – печально вздохнула Тин-Тин, – придётся опять отбеливатель на пятом этаже… взять немножечко-немножечко.

–Тогда и кондиционера сразу отлей, что будешь по сто раз ходить? – развеселился Шэгги. – А ещё у нас бумага туалетная кончается…

–Бумага у всех кончилась, – серьёзно ответила Тин-Тин, подумала немного и ещё серьёзнее добавила, – ты не думай, я везде хорошенечко проверила, даже в комнатах, где не заперто было.