Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)

Взгляд Камилло, которым тот обводил салон, неожиданно зацепился за что-то, блестевшее на полу между сиденьями. Пошарившись, он добыл из натёкшей с обуви лужицы весенней грязьки испачканную запонку с отбитой застёжкой, явно утерянную рассеянным Рыжиком. Потёр её об штаны, чтобы снова заиграла брызгами света, и протянул Элен.

–Сломанная, правда, но зато бриллиант – лучший друг девушек… его можно будет отцепить от сломанной застёжки и сделать подвеску, будет очень красиво. Нравится? Меняемся?

–Да-а… – завороженно протянула Элен, и глаза у неё стали, как у лемура – круглые-круглые. Быстрым хищным движением она сцапала запонку и зажала её в кулачке, заглядывая внутрь одним глазом. Камилло выразительно покашлял, намекая, что ему тоже причитается. Не глядя, Ливали сунула круглую коробочку с ключом Диксону, и принялась упоённо вертеть свою добычу так и этак, стараясь поймать бриллиантом солнечный луч.

Выражение лица у неё было, как у Эллочки-людоедочки, заполучившей вожделенное ситечко для заварки: Камилло почти ожидал от милой комендантши стонов «Жуть!» и «Шикарно!».

–Это ваша штукенция? – в конце концов, смогла оторваться от запонки Элен и посмотрела на Камилло, опять склонив голову набок.

–Нет, конечно, откуда у меня бриллианты. Это запонка Рыжика, он их вечно теряет.

–О, нет! Стойте-стойте! – Ливали всплеснула руками. – Тогда, согласно ритуалу Перемены, вы должны отдать ключ владельцу запонки. Меняться можно только своими вещами!

–Ну, давайте тогда запонку назад, я вам что-то своё предложу… – Камилло очень не хотелось расставаться с выменянным ключом.

–Э, нет! Сделка обратного хода не имеет! – Элен шустро выскочила из «Паккарда», спрятав руку с зажатой запонкой себе за спину. – Что ж, приятно было познакомиться, Камилло! Добрых перемен вам и господину директору Антинеля – а мне позвольте откланяться, дела, дела… Чао, мухняша Диксон! Ещё встретимся!

Ливали ослепительно улыбнулась, по её белой шубке прошёл электрический разряд – и Элен исчезла, оставив после себя только запах ландышей и круглую коробочку с серебряным ключом.

_*

…Сегодня Рыжик не вышел встречать его к подъезду – Камилло понял, почему, ещё на лестнице услышав дробный стрёкот швейной машинки. Старинный агрегат фирмы Singer с коваными решётками и инкрустированным перламутром столиком был торжественно вытащен на середину кухни. Рыжик, заколовший длинные волосы над ушами, чтобы не мешались, бодро строчил на машинке – на пол сползали… бинты? Диксон невольно протёр глаза, уставясь на белую марлю, расшитую цветочным узором в виде сплетающихся наперстянок и серебрянок.

–Суп на плите, – ответил Рыжик на воткнутый ему в спину вопрошающий взгляд Камилло.

–Это на праздник Перемены украшения, мы ведь идём на Озёра, в трамвайное депо, а у них принято бинтовать шею и запястья, и вообще пристрачивать куски бинтов к одежде… Вспомни платье Ленточки – это типичный образец формы одежды обитателей депо. А я подумал-подумал, и решил цветы вышить. Ленточке должно понравиться. Кстати, дай свою рубашку, я тебе тоже ворот прострочу.

Пока Камилло рылся в шкафу, выбирая образец почище и посимпатичнее, Рыжик поднял «лапку», выдернув очередной расшитый бинт, и достал из машинки челнок. Подошёл к Диксону, взял его за руку, повернув ладонью вверх, деловито велел:

–Дай-ка, для вышивочки… – и, не успел Камилло опомниться, как Рыжик ловко ткнул в его безымянный палец иголкой. Макнул кончик нити в набухшую алую каплю – краска пробежала по ней, сделав всю катушку в челноке ярко-красной. Кивнул и, взяв белую рубашку, опять ушёл к Singer. Сунув уколотый палец в рот, любопытный Камилло подкрался поближе, глядя, как Рыжик вдевает белую нить с катушки в ушко на острие иголки, потом аккуратно вытаскивает алую нить из челнока и прижимает угол воротничка «лапкой». Примериваясь, Рыжик покачал чуткой рукой верхнее колесо машинки и с улыбкой посмотрел на затаившего дыхание Камилло.

–Let the magic begin, – сказал он, подмигнув Диксону. Взмах толкнувшей отполированный обод ладони, первое робкое «клац-клац» иголки – и началось шаманство. Слившийся в пятно от скорости вращения чугунный круг нижнего колеса, – остроносая баретка с чёрным бисером разгоняет Singer так, словно это «Майбах» или «Бентли». Танец иглы по ткани, порхание тонких пальцев, тянущих и поворачивающих белый лён рубашки…

Диксон изумлённо приоткрыл рот, забыв про уколотый палец, когда увидел, как на ворот его блузы ложится замысловатый узор из травинок, ромашек и одуванчиков: зелёных, серебристо-белых и солнечно-жёлтых. Машинка грохотала, словно пулемёт бойца Чапаевской армии или Ленточкин алюминиевый трамвай, Рыжик мечтательно напевал себе под нос. Когда вышивка была закончена, а Рыжик принялся изящненько обкусывать торчащие из воротника нитки, Камилло осведомился:

–И где это наш милорд научился так шить?

Рыжик замер с зажатой в зубах ниткой и молча уставился на Диксона. В его чёрных глазах был немой упрёк.

–Ну, не обижайся. Просто вспомнилось, как тебя Садерьер всё время упорно зовёт милордом и во множественном числе, – Камилло встал напротив, ещё разочек в профилактических целях лизнув уколотый палец.

–Ладно, можешь подшучивать надо мной на эту тему, если уж тебе так невтерпёж. А что до твоего вопроса, то я... – Рыжик откусил последнюю нитку и поднял Камиллову рубашку перед собой, держа её за плечи, – я ведь игла. А какое может быть у иглы предназначение?..

–Эм… уж точно – не варить супы! – успевший слазить в кастрюлю Диксон резко отпрыгнул от плиты. А вернее, от шибанувшего из кастрюли запашочка.

–Это всё органика, Камилло, не бойся, – беззаботно утешил Рыжик, меняя катушки в челноке.

–Будь лапой, сдай влево, ты мне свет загораживаешь.

–Извольте, милорд! – опять не удержался Диксон и предпочёл покормиться бутербродами с паштетом, запивая их чайком.

Кухню опять наполнил стрёкот машинки, от которого тряслись стёкла в рамах. Из-за него расслышать играющий Cherry Tree мобильный Рыжика они смогли только минут через десять.

–Ой, я не могу, поговори с ним сам! – со стоном велел Рыжик, сунув Диксону в руку свой гневно извивающийся LG. – Скажи, что я пошёл выносить мусор и меня сожрали лангольеры… Или что я внезапно окочурился, и лежу на катафалке весь такой красивый и грустный среди горшков с белыми гладиолусами. Короче, придумай что-нибудь, ты сообразительный!

–Э… алло, – сказал Камилло, в панике провожая взглядом два заколотых над ушами рыжих хохолка, шустро исчезающие с кухни в направлении входной двери. – Доре диас, то есть.

Рыжик где-то в коридоре издал странный тявкающий звук, словно кто-то прищемил ему хвост.

Диксон тут же вспотел.

–Гм. Здравствуйте, Камилло, – тоже каким-то странным голосом отозвался в телефоне Дьен.

–Я могу слышать… милорда?

–Ы… нет! – в муках родил патологически честный Диксон.

–Почему? – бархатным вишнёвым голоском вкрадчиво осведомился Садерьер.

–А он в магазине. За хлебушком, значит, пошёл. А что такое? – разыграл Камилло дурочку.

Рыжик в коридоре молча сползал по стене, содрогаясь в приступе тихой истерики.

–Я предупредить хотел, – сообщил Садерьер, покорно проглотив «хлебушек», – чтобы милорд не вздумал сегодня выходить из дома. Только, похоже, я уже опоздал… Вот дьявол.

–А в чём дело? – тут же сделал охотничью стойку Камилло.

–Сегодня весеннее равноденствие, этот день в Некоузском клине ещё называют Переменой. Существует обычай обмена вещами в этот день – самыми разными, подчас странными. А зная, гм… определённые склонности милорда, ему лучше даже не начинать этот процесс. Неизвестно, до чего он доменяется, и с кем…

–Не волнуйтесь, Дьен, – ласково заверил его Диксон, гадко ухмыляясь в усы, – я лично всё проконтролирую. Можете на меня положиться.

–О, кресья, вы меня понимаете, – обрадовался Дьен, – даже, наверное, хорошо, что я именно с вами поговорил, ибо милорд наверняка бы устроил очередной бунт, вздорное создание. И как вы только с ним ладите?..

–Поработайте с моё в отделе по обращению граждан при страховых случаях – с медными червями научитесь ладить, – фыркнул Камилло и отсоединился. Крикнул в коридор:

–Твой обожаемый надсмотрщик велел нам сидеть дома, печь плюшки, вязать носки для сирот из детдома в Кирпичном, и ни с кем не меняться. Ну что, ку?

–Ку! – улыбающийся во весь рот Рыжик нарисовался на пороге, и подмигнул демоническому Диксону. – Ешь суп, а я пока тебе расскажу, почему Садерьер не любит фразы «Доре диас» – и будем собираться на праздник. Так вот, у командора войны Марио Садерьера было весьма специфическое чувство юмора…

Под историю про братьев Доре и Диаса зачарованный Камилло покорно съел полную тарелку сомнительного Рыжикова супца, чему, очнувшись, искренне ужаснулся. Рыжик в ответ только довольно посмеивался:

–Ладно тебе, нормальный суп был. Средиземноморская похлёбка из мидий с белой фасолью и орегано. Она только с запаха не очень…

–Ну-ну, – поверил Камилло и ушёл наряжаться. Через четверть часа они уже выдвинулись из дома, прихватив масленичную корзинку яиц, собранный Рыжиком из старого радио прибор под кодовым названием «Ебатория» © Камилло Диксон, и белые яблоки в качестве продпайка.

====== 27. Трамвайное депо ======

Побрякивая и чуфыкая, «Паккард» степенно вполз под сень берёзок. И, как и в прошлые разы, Фабричный квартал пропал, будто никогда и не было его, и стали слышны звуки Некоузья – вой собак на Пустырях, постукивание трамваев, далёкий гудок заводской сирены.

–Сейчас, как выедем из рощицы, поворачивай направо, в другую сторону от Пустырей. Нам надо сегодня за Северную ехать, вдоль трамвайных путей, – Рыжик опустил стекло в окне. В салоне «Паккарда» повеяло сладостным запахом близкой весны – сложной смесью из ароматов синего мартовского вечера, дыма, восточного ветра и вербы. Камилло кивнул, съезжая на колею и изо всех сил пытаясь не забуксовать в песочке. Величественно проплыла мимо хорошо знакомая обоим трамвайная остановка, сегодня по случаю праздника украшенная красными бумажными фонариками с логотипом депо на боках.

–Ха, похоже на бордель, – радостно откомментировал этот пейзаж неугомонный Камилло. Потом приветливо посигналил идущей к остановке странной парочке: высокой девушке в тёмно-красном кружевном платье, с повязкой на глазах, и мужчине в профессорской мантии, с брошью в виде паука на воротничке. Девушка, шествовавшая чуть впереди, с победным видом держала над собой ярко горящую сосновую ветку, отчего слегка походила на статую Свободы.

Следовавший за ней мужчина деловито протирал белоснежным батистовым платком воронёный револьвер и улыбался краешками губ. Услышав, как Диксон сигналит, он приветливо кивнул.

–В огонь, в огонь, в огонь! – весело пропела-прокричала девушка, взмахнув пылающей веткой и рассыпая искры в синие сумерки. – Все горести, все обиды, всё плохое сегодня – в огонь!

Прогрохотав мимо авто, к остановке подкатил трамвай 18 маршрута – он был весь от пола до крыши изукрашен алыми марлевыми лентами, белыми кружевами и нанизанными на проволоку кусочками серебристо блестевшего льда. Странная парочка, улыбнувшись Диксону и Рыжику на прощание, вскочила в трамвай. На затянутом паутиной стекле Камилло заметил табличку «Едем в депо!» и подумал, что сегодня наверняка все до единого маршруты идут только в парк.

–Хм, повезло ребятам, – проводив взглядом весело побрякивающий трамвай, заметил Рыжик.

–Ведьму подбили… Да, Камилло, в Некоузье живут ведьмы. Они летают на ветках облачной сосны, наблюдают жизнь и порой вершат над людьми свой странный, зачастую непонятный суд. Вороны на вокзале – это души ведьм, которые они выкинули, чтобы им ничто не помешало жить, не смущало их холодный беззаботный полёт… Когда умирает ведьма, её ворона-душа сгорает. Жаль только, когда убиваешь птицу – ведьме всё равно. Обитатели трамвайного депо ненавидят ведьм лютой ненавистью – ты знаешь, почему. Все до единого – и водители трамваев, и персонал цехов, и дружные с ними учёные из Гильдии Изгнанников. И жители ртутных озёр – единственные существа в Некоузье, которых ведьмы хоть сколько-то боятся…

–А мы ведь сейчас именно туда едем? В это депо, на озёра? – Камилло выехал наконец-то на асфальтовую дорогу и тут же притопил педаль газа: трюхать по песочку со скоростью бригады «Скорой помощи» местной областной больницы ему уже порядком приелось. Мимо замелькали современно выглядящие высотки, переливающиеся огнями.

–Ага. Это Нефтестрой, он по 67-ому маршруту следующий за нашей Северной. Тут учёные из Гильдии живут – что-то типа Академгородка. Потом дальше будет стрелка на путях и переход на Окружную линию. В одну сторону – на Кирпичное и Никель, в другую – на ртутные озёра, в депо. Только я, честно говоря, совершенно не помню, в какую – куда… – Рыжик тяжко вздохнул, уставясь в ветровое стекло на магазинчик под названием «Сытая снытька» – они как раз остановились на светофоре.

–Ничего, я разберусь, – утешил его Диксон, перед которым на фоне этой снытьки мгновенно развернулась многомерная меркаторская карта с дрожащими огоньками населённых пунктов.

–Не бойся, в Некоузье ты со мной никогда не заблудишься.

–Твои бы слова, да Святому Са в уши…

…И, как ни странно, они действительно не заблудились! Камилло, лишь чуть притормозив на развилке дороги, решительно свернул налево, в тёмную узкую аллею с еле горящими через один зеленоватыми фонарями. Притихший Рыжик сидел рядом, прислонившись виском к стеклу и глядя на уносящие назад заросли бересклета.

–Не молчи, Рыж, мне от этого делается грустно. Расскажи лучше ещё что-нибудь интересное, – попросил его Камилло.

–Чего?.. Что ещё интересное? Диксон, тут гражданская война на носу, а тебе бы всё сказочки слушать, – огрызнулся Рыжик нервно. Потом смахнул с лица длинную чёлку и чуть смягчился:

–У меня сейчас просто настроение сумеречное, так что давай помолчим, послушаем, как поёт дорога. А историй ты и на празднике вдоволь наслушаешься…

Оба примолкли; свет фонарей полынными бабочками пролетал по их задумчивым лицам.

Через пару десятков километров на деревьях начали попадаться первые ленточки из бинтов, белые шёлковые цветы и зелёные бумажные фонарики с замысловатыми узорами на стенках – они мерцали в темноте, словно кошачьи глаза. Откуда-то издалека донёсся звон колокольчиков; Рыжик встрепенулся, выпрямившись и нетерпеливо вытянув шею в попытке углядеть их пункт назначения. Камилло тоже непроизвольно увеличил скорость – и едва не ударил по тормозам, когда позади них что-то жутко лязгнуло и загрохотало.

–Крышка от багажника отмучалась? – упаднически предположил Диксон, кося левым глазом в зеркальце заднего вида – лязганье до сих пор не стихло и вроде как даже усилилось. Рыжик еле слышно хихикнул в свой воротник:

–Очнись, некоузьевед дипломированный! Это очередная трамвайка догоняет, мы же вдоль путей едем. Смотри, как красиво. Когда ещё такое увидишь, как не на Перемену?..

За деревьями и впрямь мелькали ярко блестящие алюминиевые бока трамвая, увешанного гирляндами из кусочков льда и разукрашенного живыми алыми маками и фонариками.

–Сегодня вечером все будут меняться, а завтра на закате тронется лёд на ртутных озёрах. Сам не видел, но говорят – церемония открытия вод, один из самых древних ритуалов Некоузья, это то, что изменяет тебя навсегда, до того она прекрасна. Вот бы на это посмотреть… – созерцательно сообщил Рыжик куда-то в окно.

Камилло скосился на него, растопырив усы в некий эквивалент сапожной щётки:

–Ты на что это намекаешь, зараза рыжая?

–Да так, ни на что, – прохладным голосом отозвалась вышеупомянутая зараза, легонько пожав плечами, и принялась независимо насвистывать. Камилло некоторое время боролся с собственной вредностью и с врождённым инстинктом «хватать и не пущать». Потом капитулировал и известил:

–С Садерьером будешь сам разбираться.

Рыжик обрадованно заелозил на своём сиденье, расправляя бинты на шее и запястьях, словно готовящаяся к свиданке девица. Дорога, залитая мерцающим разноцветным сиянием от висевших на ветвях фонариков, плавно ушла влево, и глазам Камилло открылась панорама трамвайного депо, повторявшего своим силуэтом очертания береговой линии озера.

Само же ртутное озеро, круглое, скованное идеально гладким серебряным льдом, казалось зеркалом, отражающим перевёрнутый мир. Его оправой служило длинное здание из красного кирпича, похожее чем-то одновременно на старинную крепость и на заводской цех. За ним, уходя в остывающее вечернее небо, снежисто мерцали стеклянные шахты промышленных установок.

На площади перед зданием управления депо уже мелькали рваные кружева, тонкий батист, шёлковые лохмотья и меховые пелерины, порхал легкомысленный девичий смех и курились ароматным дымом трубки учёных мужей. Пока Диксон парковался на огороженной всё теми же фонариками стоянке, Рыжик изъерзался на своём сиденье. Он рвался туда, в пёструю круговерть этой стихийной ярмарки, где все менялись всем, где играл вальсы оркестр и качались над головой разноцветные фонарики…

–Слушай сюда, – Камилло взял Рыжика за плечи и повернул лицом к себе. – Чтобы даже не вздумал потеряться на этом празднике жизни, ясно? Расстояние в десять шагов от моей персоны считается критическим рубежом, а его пересечение карается суровым домашним арестом и принудработами в виде чистки ненавистных тебе корнеплодов типа картошка. Это только ради нашего общего блага, Рыж. Нам нельзя разлучаться. Это всё-таки Некоузье, а я в нём всё-таки только второй раз в жизни.

–Можно, я тогда буду держать тебя за ленточку? – мило оскалился Рыжик и чуть потянул за краешек расшитого бинта, которым Камилло тоже украсился, повязав его вместо галстука.

–Ты у меня будешь типа варежки на резинке… или якоря на канате…

–Нетушки, – Диксон выдернул свой импровизированный галстук из цепких лапок Рыжика.

–Просто держись рядом, хватать меня при этом за одежду совершенно необязательно. И вообще, чего это ты весь вечер сегодня злючишься без повода?

–Да так… нервничаю… предстоят важные торги и переговоры, – Рыжик опять резким жестом смахнул чёлку с лица и вылез из авто. – Ладно, пошли уже, а то без нас начнут.

Преодолев метров сто по протоптанной в снегу тропинке, оба двинулись по левому берегу озера, вдоль которого дугой изгибались рельсы. Камилло невольно загляделся на отражающийся в тонком ртутном льду перевёрнутый мир – у него даже слегка закружилась голова. Показалось, что он сейчас провалится в это тёмно-синее небо, не удержавшись на краю. Упадёт, как в пропасть, пролетев мимо стеклянных мерцающих шахт и флюгеров на башнях управления депо, и растворится в этом вечном индиго. Чтобы отогнать странное наваждение, Диксон встряхнул головой и осведомился у Рыжика:

–Слушай, а ртуть же вроде не застывает, насколько я смутно ещё помню школьный курс химии? Откуда здесь такой лёд?

–Это беглая ртуть, из подземных источников. Она умеет притворяться похожей на разные химические вещества, – отозвался Рыжик, раскланиваясь с обогнавшей их парочкой девушек в рвано-марлево-шёлковых нарядах. – Видишь ли, всё, что происходит из глубин земель Некоузья, оно, как бы это так сказать… странноватое. Например, ртуть, которая ведёт себя, как хамелеон. Или нефть, которая заряжается от человеческих эмоций и, если ты испачкаешься в ней, переносит эти эмоции с отрицательным к настоящему зарядом на твоих родных и близких. Живая и на редкость прожорливая медь. Никель, который боится слов. И колодцы с лёгким электричеством, создающим между людьми узы…

–Полный привет, – охарактеризовал в двух словах природные ресурсы Некоузья лаконичный от потрясения Камилло.

–Учёные из НИИ клина многое просто-напросто боятся исследовать, типа не будите спящую собаку. Они рассуждают в том ключе, что мало ли чего от таких исследований выйдет, так лучше их вообще не начинать. Именно потому они – там, а мы – здесь, – вступил в их беседу шедший последние пять минут рядом высокий изящный блондин и приветливо кивнул Рыжику.

–Кстати, ты забыл ещё упомянуть наш замечательный алюминий, который в природном виде мягче, чем пластилин, а после прокаливания двумя потоками электричества крепче бронированного 20-ти дюймового железа. И не менее замечательную, но глубоко нам противную облачную сосну, на которой летают ведьмы…

–Знаешь, если я возьмусь перечислять все вывихи Некоуза, то не закончу и к концу весны, – засмеялся Рыжик. – Кстати, давай меняться? У меня есть кое-что занятное…

–Сушёные гекконы? Сливки? Связанные любящей бабушкой носочки из шерсти рыбальщика? – кисло предположил блондин, оценивающе рассматривая Рыжика с Камилло светло-серыми глазами.

На его шарфе Камилло заметил брошь в виде янтарного паука, как на воротничке у спутника девушки с горящей сосновой веткой. Видимо, это был символ учёных из Гильдии.

–Не-ет, – расплываясь в довольной улыбке, ответил блондину Рыжик и заложил руки за спину, покачиваясь на каблуках. – У меня есть генератор накачки магнитного поля. Отрицательного.

–Врёшь! – по-мальчишески выкрикнул блондин и уставился на Рыжика, ухватив себя за длинный шарф. – Откуда взял?

–Сам спаял. Вообще, хотел его для своих нужд употреблять, чтобы всякие потусторонние в квартиру не лезли, а потом решил, что интереснее будет его обменять. На что-нибудь такое… специфическое. И, да – если тебе это что-то скажет, я учился нулевой физике у Теа Стеллы. И, да – привет от Поля Бониты. Он на меня работает.

–А… а… да ладно! – разрумянившийся блондин, сделав над собой усилие, всё-таки моргнул. Отвёл взгляд от Рыжика и посмотрел теперь на Диксона с неким атавистическим ужасом, видимо, в ожидании, когда тот скажет что-нибудь покруче, чем его спутник. Камилло смущённо почесал свои роскошные усы.

–Я-то на обмен только куриные яйца могу предложить, – пробормотал он. – Ничего такого за них не прошу особенного, это же просто куриные яйца…

–Чего? – бедный блондин аж попятился от них, чуть не свалившись в озеро. – Вы вообще откуда, ребята? Ни разу вас на Озёрах не видел, а я в Гильдии, почитай, уже лет двадцать…

–Мы отовсюду, – мило дал Рыжик развёрнутые объяснения.

–Руссо туристо – облико морале, – добавил ясности добрый Диксон.

–Вы знаете, мне даже нечего предложить вам в обмен на такие редкости… Можно, я расскажу про вас своим коллегам из Гильдии? А вы пока тут погуляйте. Только, пожалуйста, очень сильно вас прошу, никуда не теряйтесь, и больше никому свой товар к обмену не предлагайте, – блондин умоляюще потрогал Рыжика и Камилло за плечи.

Диксон при этом почему-то подумал о паучках-косиножках, которые жили на чердаке его дома.

Они точно так же трогали Диксоновы ботинки ломкими лапками, пытаясь понять, что это такое столь бесцеремонно вторглось в их маленький чердачный мирок и чего от него ожидать.

–Да, мы подождём с часочек, – Рыжик опять улыбнулся, так, что на щеках появились ямочки. Камилло никогда прежде не видел у своего найдёныша такой одновременно милой и вместе с тем затаённо жестокой улыбки. Блондин, видимо, тоже почувствовал за бархатом с блёстками остро заточенную сталь – торопливо кивнув, он вначале пошёл, а потом побежал по берегу озера к зданию депо, опрокинуто повторяясь в ртутном льду. Белый шарф трепетал за его спиной, словно лоскут метели. Рыжик продолжал мило улыбаться, хотя чёрные глаза оставались ледяными.

–Возможно, наш светловолосый друг доберётся с вестью о нашем товаре и до Главы Гильдии, и до Ртутной Девы, хозяйки трамвайного депо. И тогда мы с тобой, Камилло, получим то, чего я совершенно не хочу, но вынужден буду принять, а ты хочешь, но пока ещё не осознал этого… Ну и за яйца тебе ещё дадут какой-нибудь приятный довесок, типа выводка трамвайных паучков или там катушки медного провода.

–Да, приятный, – Диксон передёрнулся, вспомнив основной источник тяжёлого электричества в Некоузье и заросли матовой паутины на стекле кабины Ленточкиного трамвая.

Они подошли к открытому кафе, откуда сладостно пахло ванильным сахаром и какао, и Камилло непроизвольно облизнулся на разложенные по корзиночкам кексики, крендельки и прочие пироженки, кошмар любого диетолога.

–Купи нам какао и имбирных печенюшек с гаданиями, – Рыжик сунул Диксону в руку пару монеток и вероломно улизнул прочь: от очередного прикатившего на круг трамвая шла стайка девушек, среди которых мелькала и белая Ленточкина грива с вплетёнными в причёску алыми маками. Камилло только досадливо плюнул в снег и засунул руки в карманы. Пальцы нащупали что-то круглое, и Диксон внезапно вспомнил об утреннем обмене с Элен Ливали. Он ведь до сих пор не отдал серебряный ключик с ушком в форме сердечка Рыжику! Потеряв интерес к выпечке, Камилло завертел головой, но поздно: и чёрное пальто неугомонного найдёныша, и кружевной наряд Ленточки уже растворились в общей круговерти танцующих на площади пар.

–Здрасьте! Меняетесь? – окликнули Диксона, и по круглой коробочке нетерпеливо постучал смуглый палец. Проследив взглядом дальше, Камилло обнаружил рядом долговязого носатого мальчишку, наряженного в явно не подходящее ему, с чужого плеча, белое пальто военного кроя с позументами. Мальчишка выжидательно таращился на него яркими золотисто-карими глазами.

–М… очень, очень вряд ли, – Камилло быстренько приховал коробочку в карман. Мальчишка было поскучнел, но потом вдруг ловким жестом фокусника вытащил у себя откуда-то из-за шиворота длинную серебряную цепочку, на которой висело нечто круглое – то ли пудреница, то ли брегет. На его крышечке красовалась отчеканенная ящерка, точь-в-точь как на выменянной у Элен коробочке с ключом. Камилло уставился на штуковину с оживлением. Смуглый мальчишка меж тем любовно обозрел свою приспособу, чмокнул ящерку на крышке и столь же молниеносно спрятал обратно. После чего, произведя все эти завлекательные действия, он широким жестом отодвинул охреневшего Диксона с дороги и деловито сообщил румяной девушке-кондитерше:

–Значит так, две плюшки с кленовым сиропом, пять пирожков с волчанкой, пару круассанов, конвертик с творогом, шоколадный крендель и штук семь кексиков с изюмом…

–Имбирное печенье, – пискнул откуда-то сзади Диксон, решивший не уступать свою очередь этому юному нахалу. – И ещё два какао, пожалуйста.

–Три какао, нет, лучше даже четыре, – поправил его юный нахал, сгрёб всю свою заказанную выпечку и в мгновение ока исчез одновременно в десяти взаимоисключающих направлениях.

–Сорок семь крон, пожалуйста, – прощебетала румяная кондитерша, пробивая чек. Камилло налился приятной помидорной краснотой от гнева, по-рыбьи молча хлопнул ртом и, так ничего и не сказав, полез в бумажник. Чувства, бушевавшие в его душе, были сейчас как никогда далеки от самаритянских. Хватит с него и одного подобранного на улице сиротки!!

Клокоча от гнева и пытаясь укусить собственные усы со злости, Диксон с кульком печенья и подносом с четырьмя чашками какао промаршировал к балюстраде, где находились столики и, как и везде, изобильно висели разноцветные бумажные фонарики.

Смуглый мальчишка обнаружился за первым же столиком: вытянув длинные ноги в красных джинсах, он энергично рубал шоколадный крендель, вгрызаясь в него так, что в сахарной пудре перепачкались не только щёки, но и оттопыренные уши. Диксон налетел на него, как коршун на цыплёнка:

–Ты, чумазое отродье подворотен Некоузья! Да я…

–У меня, вообще-то, имя есть. Меня, между прочим, Майло зовут, – сквозь крендель обиженно оповестил мальчишка, встал и отобрал у вконец выпавшего от такой наглости в аут Камилло его поднос с какао. – Вы садитесь, нечего маячить, словно майский столбик. В ногах правды нет, она находится между ними. Спасибо, кстати, за имбирное печенье, м-м, моё любимое…

Поскольку Камилло по-прежнему безмолвствовал и изображал элемент интерьера, «чумазое отродье» по имени Майло приветливо потянуло его за рукав пальто, чтобы Диксон всё-таки сел. И бесцеремонно запустило смуглую лапку в кулёк с имбирным печеньем.

–Это не тебе, гопота вокзальная! – отмер Камилло и шлёпнул Майло перчаткой по руке. – Это нам с Рыжиком, как, впрочем, и какао!

–Я всего одну-то возьму, – заизвивался Майло, временно прекратив жевать крендель и взирая на Камилло умоляющими золотисто-карими глазами. – Дядечка, неужели вам жалко для бедного сиротки одного-разъединственного печеньица? У вас ведь такие глаза добрые, вы не можете, не можете в праздник обделить едой бедного сиротку-у-у…

–Ещё как могу!! – рявкнул доведённый до ручки Камилло, схватил недогрызенный крендель Майло и так треснул им по столу, что наглый сиротка подскочил вместе со своим стулом.

–Особенно если учесть, что это именно я заплатил за весь этот беспредел!

Диксон ткнул огрызком кренделя в разложенный по всему столику кондитерский разврат.

–Так, дяденька, я не ел уже неделю, – заныл Майло, таща при этом в рот близлежащий кексик.

–У меня даже на трамвай крови нет, я сюда пешком из Никеля шёл! Падая по пути в голодные обмороки! Семь раз упал, пока дошёл… или десять?..

–Я последний раз повторяю: брысь из-за столика, пока уши не оторвал, нефть те в воду, чума носатая, – зло прошипел Диксон, сгребая всю снедь на свою сторону стола. – Кексик, так и быть, оставь себе, ты его уже обслюнить успел. Брысь, я кому говорю!

–Майло, детка, это что это за хрен с бугра тут на тебя рот открывает, золотце моё? – ласково проворковали рядом, и на третий стул плюхнулся молодой мужчина, наряженный тоже довольно странно: в лакированные штиблеты в сочетании с рваными грязными джинсами, в болтающийся на нём клетчатый пиджак, и майку с крылатой коровой на животе. «Да тут их целая шайка!» – в панике подумал Диксон, загораживая пироженки руками и судорожно выискивая взглядом в толпе рыжую макушку. И почему эта зараза вечно где-то лазит как раз тогда, когда вусмерть, до зарезу, нужна под рукой?.. Майло меж тем доел кексик и, облизывая пальцы, горько вздохнул:

–Да вот, Полли, такой милый с виду, а сироте печеньку зажал…

–Слышь, дядя, – нежно обратился к резко побледневшему Камилло этот вот Полли, почёсывая нарисованную на майке корову в районе хвоста, – дай ребёнку пряник, не жмудись. Он же тебя по-хорошему просит, по-доброму, так чё ты орёшь-то, словно тебя в нефти топят? Тя же никто не топит! Пока что.

Гадкий Майло тихо захихикал, наблюдая за сменой красок на физиономии Диксона, и, когда Камилло со слышимым скрипом протянул ему печенье из кулька, сиропным голосом мурлыкнул:

–Спасибо, дядечка!

–Пожалуйста, деточка, – не остался в долгу Камилло и тоже сердито откусил печенье. Из него выпала свёрнутая трубочкой бумажка, Диксон развернул её и прочёл, чуть шевеля губами:

–Тебя ждут горькие потери и сладкие встречи, но в результате ты останешься со своим, а не при своём. Что это за бред?..