Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)

А потом, с все ещё изумлённо приоткрытым ртом и выражением лица «Ой мама моя Тьма, а чё вот это щас было?», Рыжик молча уселся на песочек и уставился на сотворённую им неслабую воронку из запёкшегося в стекло песочка с элементами гранитного крошева. Слов у него не было, одни эмоции. На той стороне озера, словно его зеркальное отражение, с абсолютно идентичным выражением лица стояла первая принципалка Кирпичного, Алия Селакес, и таращилась круглыми карими глазами. От Рыжика её отличало только отсутствие одежды и то, что левой рукой Алия на автопилоте целомудренно прикрывала обнажённую грудь, по пояс стоя в воде.

–Ну ты и монстр, Селакес, – выдохнул Рыжик первым, вставая и слегка дрожащими руками стряхивая песок с джинсов и блузы. – Не хотел бы я встретиться с тобой в тёмном переулке на окраине Никеля! Представляю, как ты реагируешь на вопросы типа «Девушка, который час?» или «А можно с вами познакомиться?»…

Алия в ответ только нервно хихикнула и жутко покраснела. Рыжик, у которого нервы то ли были из железобетона, то ли отсутствовали напрочь, уже через пару минут после нападения и собственного эффектного выхода сумел вернуть себе своё вежливое бесстрастное спокойствие.

Чего не сказать об Алии – полыхая щеками, девушка неподвижным столбиком стояла в озере и изо всех сил пыталась побороть желание сорваться в истерику. Не дождавшись от принципалки никаких комментариев к случившемуся, Рыжик изящно присел на бренные останки расколотого валуна, закинув ногу на ногу, и светски поинтересовался:

–Ну, и как водичка?..

–Отвернись немедленно!! – в конце концов, обрела дар связной речи бедная Селакес, которая чувствовала себя отлично вываренным раком или там спелой клюквой, так пылали её нежные щёчки. Нет, это надо же было умудриться такое сделать! Сначала едва не прикончила директора Антинеля с перепуга, а потом в довесок предстала перед ним, в чём мама родила… такое Алии не могло даже в кошмаре присниться. А-а, да провались оно всё в нефть!

После той встречи на Масленицу Алия каждый вечер нетерпеливо вычёркивала на календаре даты, ожидая дня Перемены. А потом, закутавшись в одеяло, предавалась сладостным грёзам о том, как приедет на Озёра. И, ох, как же тяжело ей было вчера спрятать восторженный блеск глаз и мечтательную улыбку от подруг-принципалок и самой Ливали! Встреча с Рыжиком была тайной Алии, её первой попыткой пойти поперёк течения, её первым бунтом – и потому будоражила, как пущенный по венам ток. Всю эту ночь Алия не сомкнула глаз, строя в уме сценарии и варианты сегодняшней встречи с Рыжиком. Как она, чуть опоздав к традиционному завтраку на берегу у здания Депо, появится из утреннего тумана, сразу же обратив на себя внимание… Как подойдёт, строгая и при этом вся такая соблазнительная в своём алом платье с открытой спиной и в алых туфельках с атласными лентами, словно свежий бутон розы… Как скрипнет от зависти зубами вся эта трамвайная шатия-братия и даже сама Ртутная Дева при виде её прелестной молодости и очаровательной улыбки… Как она сядет рядом с Рыжиком и скажет ему что-нибудь умное, чего никак не ждёшь от столь юного и нежного создания… И как прочитает в этих раскосых чёрных глазах невольное восхищение…

Сейчас «в этих раскосых чёрных глазах» читался разве что рассеянно-вежливый, абстрактный интерес, граничащий с равнодушием – так что Алии оставалось только тут же и утопиться, не сходя с места, чтобы избежать окончательного позора. А ещё Рыжик всё так же смотрел на неё, покачивая босой ногой в подвёрнутой брючине, и никуда отворачиваться явно не собирался. Нет, это просто кошмар какой-то! Он над ней ещё и издевается!

–Да будь же ты человеком, а не железякой бесчувственной, отвернись… пожалуйста, я прошу тебя… – повторила Алия, чувствуя, как подступают к горлу слёзы, дрожат губы и предательски пощипывает уголки глаз. Рыжик, который на самом деле вовсе не намеревался ввергать Селакес в смущение, и на Алию смотрел больше по инерции, нежели из реального интереса, задумавшись о чём-то своём, вздрогнул и очнулся.

–А, ты про это, – он неопределённо пожал плечами и вытащил из кармана джинсов помятую и сплющенную пачку сигарет. – Да не смотрю я, не смотрю, выходи, давай… очень мне надо тебя рассматривать, Селакес!

–Ну и… зря!! – выпалила Алия с искренней обидой. У бедного Рыжика аж сигарета изо рта вывалилась от такой заявочки. Да, безусловно, он прожил несколько сотен лет и навидался на своём пути всякого, но вот что разумению Рыжику всегда было неподвластно, так это женская логика…

Решив, что дешевле выйдет не перечить порывистой принципалке, Рыжик всё-таки раскурил свою «Chesterfield» и покладисто согласился:

–Ну, хорошо, сейчас посмотрю, не обижайся.

–Даже и не вздумай! – шустро добравшись до платья, Алия пугливо прижала его к себе сразу двумя руками. – Я тебе сама скажу, когда будет можно. Договорились?

–О, светлые небеса… хорошо, что коровы не летают, – старательно глядя в сторону посёлка трамвайщиц, мученически вздохнул Рыжик. Впрочем, это вышло не особенно убедительно: он, в общем-то, симпатизировал Селакес, и не хотел, чтобы та уходила. Рыжику требовалось с кем-то побыть, чтобы а) отвлечься от самокопания б) обсудить стратегию действий по отношению к Элен Ливали на ближайший период. Алия для этих целей подходила идеально. К тому же, первая принципалка умела как-то особенно произносить его имена – так, что сладко замирало внутри…

И ведь это именно её энергия, сила её уз на краткий миг оживила в нём милорда Марджере!

Давным-давно мёртвое, оплаканное и забытое ощущение – и двести двадцать вольт, и сок по проводам…

Рыжик выдохнул изящное колечко дыма, проводил его задумчивым взглядом. Он ощущал, что в мире вокруг – и здесь, на Озёрах, и там далеко, где кружит над вокзалом вороньё, сияют в окнах общежитий яркие бело-голубые галогенки, а в кустах полыни с печальными вздохами и всхлипами бродят нефтяные коровы, – везде, по всему клину начал плестись сложнейший узор из паутины событий. Нити судеб самых разных созданий скрещивались, пересекались, сплетались, образуя замысловатое кружево. Цеплялись друг за друга, связываясь в узелки – уже не вытащить, уже не разорвать… Ну и пускай.

–Будь, как будет, – тихо сказал Рыжик; в его глубоких зрачках двумя иероглифами отражалась струйка сигаретного дыма. Где-то за спиной Алия вспугнуто шелестела платьем, натягивая его на мокрую кожу – этот шелест напомнил Рыжику раздающиеся по ночам из Камилловой мусорки загадочные звуки тараканьей жизнедеятельности. И, если зажечь свет и резко открыть шкафчик с мусоркой – или же сейчас резко повернуться к Алии – результат будет примерно одинаковый…

Не сдержавшись, Рыжик довольно громко фыркнул и, чтобы избежать искушения проверить свою мысль, нарисовал пальцем босой ноги на песке симпатичного тараканчика с бантиком на передней лапке. Рисовать Рыжик не умел совершенно, поэтому у него получился какой-то то ли обгрызенный цветочек, то ли солнышко с причиндалами. В стиле раннего Сальвадора Дали.

От тараканов и совместного с Диксоном быта мысли Рыжика плавно и довольно закономерно перетекли на, несомненно, важный и актуальный вопрос: что всё-таки вылупилось из Некоузского яйца и куда оно потом подевалось?.. Какой-то частью рассудка, холодной и бесстрастной, Рыжик понимал, что забивает себе сейчас голову всякой ерундой, только бы не думать о неприятных вещах типа своего следующего шва, необходимости объясняться с Ленточкой и так никому и не обменянного генератора отрицательного нуль-поля. Но другая часть здраво рассуждала в том духе, что «не тронь, пока не пахнет» и «ты же всегда начинал решать проблемы, когда они уже переходили в разряд катастроф, разве нет?». И потому, неспешно докуривая предпоследнюю сигарету и вырисовывая вокруг авангардного таракана какие-то совсем уж непонятные вензеля, Рыжик размышлял об удивительной фауне Некоузья и о конкретном месте прожорливой твари из яйца в этой вот фауне. Ничего хорошего из этих измышлений не выходило, поскольку по всем признакам Диксон вывел у себя в квартире медного червя, ближайшего родственничка всеядного Майло. И теперь этот червь наверняка сеет панику и разрушения среди обитателей дома № 6 в Текстильном переулке Фабричного квартала… О-о, а может, Садерьер приехал его искать и был пошло сожран Некоузской тварью вместе со своим вишнёвым галстуком и вечными нотациями?.. Вот это было бы по-настоящему круто! «Нет, боюсь, командор войны не по зубам даже медному червю. Он его только обслюнит и выплюнет, как те резиновые сапоги, потому что Дьен уж-жасно невкусный. Если уж меня от него тошнит… – с некоторой долей сожаления помыслил Рыжик. Не то чтобы он совсем уж плохо относился к Дьену – нет, но тот его утомлял своим наличием в этом мире и постоянным желанием причесать Рыжика под свою собственную гребёнку. – Ладно, если Дьена не сжуёт, так хоть от пары-тройки соседей избавимся… соседей вообще мало не бывает!».

Одевшаяся и даже приобретшая некое подобие душевного равновесия Алия сосредоточенно приглаживала растрепавшиеся и упавшие на лоб прядки обратно в строгую причёску, с трепетом поглядывая на Рыжика. Тот, держа меж пальцев дымящуюся сигарету, с видом отрешённым и нездешним смотрел на расчерченные на песке странные знаки, безмолвный и загадочный, словно сфинкс. Алия с некоторой претензией подумала о том, что в силу своей молодости и зависимого от Элен положения быть такой, как Рыжик, она не может. Но вот когда место главы Кирпичного займёт она, Алия Селакес – вот тогда она сможет так же непонятно, дымчато смотреть куда-то за горизонт, различая там силуэты иных миров. И строить в уме сложнейшие гамбиты, и ввергать всех прочих в священный трепет…

–О чём ты сейчас думаешь? О судьбе Некоузья, да?.. – осмелилась тихонечко спросить Алия, остановившись в паре шагов от Рыжика и рассматривая изображённые им на песке закорючки.

–А это что, древние руны, да? Ты пытаешься заглянуть в будущее нашего мира?

Рыжик поднял на взволнованную и опять чуточку растрепанную Селакес свой вдумчивый взгляд, и хотел уже было ответить ей чистую правду: «Я думаю о яйцах и червяках. А это не руны, это таракан с бантиком и трамваи ездят». Но заметил золотистые искорки детской веры в чудеса в карих глазах Алии, и вовремя прикусил губу. Ему не хотелось так прямо и сразу оглоушивать юную принципалку концептами типа «Истинное величие заключается в простоте», это было бы… жестоко. Да, жестоко.

Рыжик ещё помнил, как он сам по самые уши провалился в суровые жизненные реалии в далёкие времена своей цветочно-медовой юности… Нет уж. Шоковая терапия – это не наш метод.

–Да, – в конце концов, ответил Рыжик, соглашаясь с идеализацией своей персоны, и стряхнул пепел с пахитоски. – Именно об этом я сейчас и думаю. У меня тут ещё много начинаний всяких незаконченных… но это, в сущности, неважно. Гораздо больше меня интересует твоё, Селакес, появление на Озёрах, и в частности на этом уютном тёплом водоёме. Что, в Кирпичном сезонное отключение горячей воды?..

–Только не смейся, – Алия сжала губы, показывая, что в противном случае ужасно и навсегда обидится и уйдёт, хлопнув дверью. Или молнией. Если двери не подвернётся.

–Нет, что ты, – Рыжик затушил сигарету об обломок и обнял одно колено руками, выказывая готовность слушать.

–Сначала я хотела сразу приехать в Депо, оставить свою машину на парковке за Серебряным ручьём и появиться на традиционном завтраке… я рассудила, что точно смогу тебя там найти, – Алия опять поправила непослушную прядку, прижав её краем гребня, чтобы не выбивалась на лоб.

–А потом такой туман упал, никакой дороги не разобрать, и я заблудилась. Свернула куда-то не туда… Заехала в тупик к воротам трамвайных ангаров, это где-то во-он там, сбоку от круга конечной. Бросила машину и пошла дальше по рельсам пешком. Но опять не в ту сторону – не в Депо, а по ветке пятисотого маршрута… Да ещё туман этот. Густой, как будто молоко разлили, и в нём всякие вещи думаются… и чудятся…

Алия умолкла, замерев. Солнце мерцало в каплях воды на её спрятанных в подоле платья, смущённо сжатых руках – и в каплях на стрельчатых, сурьменно-чёрных ресницах.

–Какие… вещи? – тихо спросил Рыжик, вставая напротив, и кончиком пальца дотронулся до изгиба вены на запястье Алии – словно девушка была тонким колокольчиком и могла звякнуть от этого прикосновения. В его жесте, в тихом, лишённом выражения голосе было нечто настолько сокровенное, что Алия не вынесла. Дрогнули, стряхивая хрустальные капельки, руки и ресницы; дрогнули губы, всё ещё не желающие выпускать на волю признания.

–Плохие вещи, Рыжик… – выдохнула девушка, разом теряя свою наигранную, неумелую пока ещё манерность – способ выглядеть взрослой и искушённой. – Мне никогда в жизни не снились кошмары, а в тумане я увидела их наяву. Еле от них сбежала – и хотел побыть одна, погреться, чтобы внутри всё успокоилось. Я…

Алия неуверенно потрогала свой красивый гребень с розами в высокой причёске.

–Впрочем, это всё дело прошлое... Ты и сам знаешь, что слабости, страхи и сожаления – удел неудачников. Не смотри, что я сейчас… Я сумею это перебороть!

Рыжик склонил голову набок, глядя, как всё ещё роняющая слёзы принципалка отчаянно латает вопиющие дыры в своей броне – пока ещё хрупкой, более кажущейся, чем настоящей. В броне из того, что Алия полагала величием и признаками внутренней силы. Он не мог объяснить, отчего ему интересна Алия Селакес – в сущности, ничем особенно не примечательная девица-принципалка со своими девичьими мыслями и постремлениями, присущими большинству девиц её возраста.

Но своим почти звериным чутьём Рыжик ощущал за всеми этими атрибутами нечто важное и ценное. То, что в своё время выйдет из тени, выберется из тёмного уголка души и сыграет свою немаловажную роль. Оно виделось Рыжику круглой красной бусиной – вроде тех, что раскатывала Алия, произнося его имя. И Рыжику очень хотелось подержать эту штуковину в руках. Он решил, что не отцепится от Алии, пока не поймёт, что она запрятала – эта была жажда тёмных сказок, сродни той, что одолевала его в присутствии вечно корректного и невозмутимого Дьена Садерьера.

Чем сильнее от Рыжика что-то прятали, тем больше он хотел это заполучить. И не собирался останавливаться ни перед чем.

–Я не буду насмехаться над тобой или несерьёзно относиться к тебе, Алия Селакес, – произнёс Рыжик, как клятву, и опять коснулся её руки кончиком пальца. Такое ощущение, будто трогаешь цветочный лепесток, распустившийся из бутона всего минуту назад. – Я обещаю тебе. Веришь?..

–Да, – еле слышно ответила Алия. В её душе опять дрожала, готовая сорваться, какая-то потайная струна. В этот момент она интуитивно начала осознавать важную разницу между «быть» и «казаться». Для подружек-принципалок важнее было казаться, важнее была игра на публику; для Рыжика же значение имело только быть. Быть собой, Алией Селакес, может, не идеальной, но зато настоящей. «И это, – подумала Алия, – это правильно. Так и должно быть всё устроено. Вот Рыжик – он то, что есть, и ничуть этого не стесняется… в отличие от меня. Значит, нужно измениться… так, чтобы гордиться тем, кто я есть. Нужно не притворяться, а меняться».

–Ты знаешь, – продолжила Алия, опять поправив гребень, – я столько ошибок в жизни своей наделала. Элен Ливали говорит: когда ты идёшь к высшей цели, когда выполняешь свой долг, зачастую приходится жертвовать чем-то… или кем-то. Это неизбежно и необратимо, так устроен мир. Но, Рыжик…

–Есть вопросы, которым ответов нет, – Рыжик от этих слов как будто заледенел, застыл, сразу отдалившись. Он даже обошёл Алию и спустился к воде, чтобы увеличить дистанцию между ними.

–Даже у меня. Этот выбор всегда не в пользу чего-то, и этот выбор даже не между большим или меньшим злом. Тут всё гораздо запутаннее. Знаю лишь, что последовательность из таких выборов в течение жизни скалывает с тебя одни черты, обнажая другие. Формирует твой облик – беспощадно и необратимо. И даже признавая ошибочность тех или иных шагов, мы уже не можем вернуться и исправить. Что не избавляет нас от необходимости выбирать. Согласен, это всё грустно, но… Алия, даже если всю жизнь идти в темноте, по грязным дорогам и обочинам, обдираясь об колючки,… всё равно ты можешь, пусть в самый последний момент, повернуться лицом к Востоку и увидеть полоску зари. Никогда не поздно. Никогда не поздно выбрать что-то иное… и стать иным. Я совсем недавно это понял. Меня научил… Камилло Диксон.

Вздохнув, Рыжик зашёл в полоску прибоя по щиколотку, подвернув джинсы, и прижмурил глаза на ярком солнце. Он думал сейчас об Элен Ливали и о том, чему же она учит этих детей, так отчаянно жаждущих повзрослеть – и не думающих о последствиях. Кто это там говорил: «Осторожнее со своими желаниями – они могут сбыться?». А это: «В жизни бываю две трагедии: одна, когда вашим мечтам не суждено осуществиться, вторая – когда вы получаете то, о чем вы мечтали»… Столько слов, столько серебра – звонкие монетки в пригоршне. Всё же это лучше, чем захлёбываться одиночеством в тумане, где действительно думаются… «всякие вещи».

–Не сердись на меня… Ррыжик, – тихо подошедшая Алия чуть коснулась его руки. Каблуки алых туфелек глубоко проваливались в мокрый песок, и оттого девушка стояла на цыпочках.

–Я когда с тобой говорю, то как неумёха-официантка с полным дорогой посуды подносом в свой первый день работы. Одно неверное движение – и всё рухнет…

–Да нет, – сказал Рыжик, и задумался над тем, что он сказал. «Да нет» – это было сомнительное сочетание как раз в духе Женщины-Загадки Селакес. Ещё подумав чуть-чуть и повернувшись к начавшему припекать солнцу спиной, Рыжик прибавил:

–Я не сержусь, я просто тоже сделал много ошибок и принёс много жертв на своём пути… и стараюсь избегать мыслей о них. Не ошибается только тот, кто ничего не делает, это так, но… в некоторые моменты думаешь, что было бы лучше и впрямь умереть через несколько часов после появления в этом мире. По крайней мере, так было бы гуманнее. И по отношению к себе самому, и по отношению к окружающим.. Лучше, чем жить, мучаясь и мучая, и вечно бредя в потёмках… а впрочем, ну их, эти гадкие измышления. У меня от них мигрень и угроза ранней седины! И ты тоже не измышляй. Давай лучше в кошачью колыбельку поиграем?..

И они тут же распялили на пальцах узкую алую ленту с туфли Селакес, и началось древнее шаманство, старинная забава, оставшаяся в нашей крови от каких-то паукообразных, что ли, далёких предков. Оба они были искушены в искусстве плести и не запутываться. Белые и смуглые пальцы мелькали и скользили, и алый шёлк переливчато пульсировал в двух парах рук, жил своей собственной жизнью. Артерия, одна на двоих; путеводная ниточка Ариадны. В какой-то момент, сплетясь пальцами с Алией, Рыжик подумал: «Как странно – символ этот… мы стоим и забавляемся с ленточкой… а Ленточка едет где-то в трамвае, и ей совсем не до забав и кошачьих колыбелек. Но что поделаешь, если всем так нравится решать за меня, придумывать себе Норда, или Рыжика, или кого-то ещё… Откуда они всё это берут? С потолка?.. Дьен Садерьер решил за меня, что я директор Антинеля. Ленточка решила за меня, что я в неё влюблён. Меня при этом спрашивать как бы не полагается: дурной тон. Сейчас вот и Алия тоже что-нибудь себе решит. Вот почему мне хорошо с Камилло – так это потому, что он не пытается сделать из меня кого-то ещё. И умеет слышать в моём голосе интонации… он вообще умеет слышать, что я говорю».

А Алия ничего так особо и не думала, просто наслаждаясь игрой и собственной ловкостью, и пригревающим обнажённые плечи солнышком, и прохладными касаниями пальцев Рыжика.

Вцепившиеся было в неё когти кошмаров и плохих мыслей неохотно разжались, на время выпустив жертву – но не забыв о ней, как наивно полагала Селакес. О нет. Вовсе нет.

Неизвестно, сколько длилась их игра – может, час, а может, и все два. Но когда солнце вошло в зенит, Рыжик ловкой комбинацией привёл запутанную «колыбельку», похожую на плод любви паучка и гамака, в исходное состояние. Улыбнулся углом рта:

–В жизни всё, как в этой игре. Запутываешь, строишь хитроумные комбинации – а в конце или завязываешься в узел, который нельзя даже порвать, до того он крепок, или возвращаешься в начало. И распрямившаяся ленточка твоего пути – это прямая линия кардиограммы. Как будто ничего и не бывало…

–Но для «кошачьей колыбельки» нужны два игрока, – Алия провела рукой по волосам – яркое весеннее солнце изрядно напекло ей темноволосую макушку. – А люди и в одиночку ухитряются так запутаться, что даже дышать не могут.

–Всё равно за ниточки твоих чувств дёргает кто-то ещё. Другой игрок, или даже несколько, – Рыжик задумчиво смотал Алину шёлковую ленточку в рулончик, потом сделал из него розу.

Селакес завороженно смотрела на его пальцы, любовно расправляющие лепестки «розочки».

Рыжик ходил по самому краешку Алиной души, как по берегу озера, и бесстрашно заглядывал внутрь, в глубину. Ещё чуть-чуть – и различит там, под толщей воды…

–Пошли отсюда, – резко сказала, даже приказала Селакес, и двинулась на тропинку к Депо, увязая в песке и чуть разведя руки для равновесия. Рыжик, склонив голову набок, внимательно смотрел ей в спину. Вода в озере, чуть заметно накатывая на берег маленькими волнами, что-то невнятно и неразборчиво шептала ему о розах и ландышах, о предательстве и верности, и о любви, и о смерти…

Извечные сказки, истории наших жизней, такие разные, но всё же одинаковые по сути.

–Ну? Ты идёшь, Ррыжичек? – полуобернувшись, Алия вопросительно выгнула левую бровь. Ей до того сильно хотелось поскорее убраться подальше от вкрадчивого шёпота воды, что Алия была готова даже не дожидаться Рыжика. Она подумала, что всего пару часов назад собиралась купаться – и передёрнулась. Вода оказалась продолжением тумана. И как в густой бело-молочной пелене Алии мерещились призраки, так и её собственное отражение в озере превращалось – если долго смотреть в глубину – в другое лицо. Очень похожее на Алию… но всё-таки не её.

–…да, иду, – Рыжик со вздохом распустил шёлковую «розочку» и побрёл к валуну, где лежали его сапожки. Алая лента тащилась за ним следом по песку, до жути напоминая кровавый след. Селакес даже зажмурилась, чтобы не видеть. Только сейчас девушка поняла, что ужасно устала – она ведь не спала всю ночь, готовясь к празднику Перемены.

–Мёртвые не прощают… они просто молча смотрят на тебя из тумана, из воды и даже из зеркала – и ждут… да, Алия? – совсем рядом, над плечом девушки, прошуршал голос Рыжика – как будто пересыпающийся в часах песок. Алия вздрогнула всем телом, словно раненый зверь, и еле слышно всхлипнула.

–У кого-то их совсем нет, а у кого-то – целое кладбище, – продолжал Рыжик. Он не собирался выпускать Алию из мёртвой петли своего лишённого выражения голоса, покуда она не расскажет ему… историю. Да, историю – как это сделали Дьен Садерьер, убивший своего брата, Камилло Диксон, нелепо потерявший самую главную драгоценность в своей жизни, и многие, многие другие, которые были до них.

–Уверена – у Элен Ливали как раз это кладбище и есть. Большое, просторное… ухоженное, с чистыми дорожками, с рядами ёлочек. Элен любит порядок, – глухо отозвалась Алия, еле-еле совладав с собой. Прошлое рвалось из неё наружу, но Алия Селакес держала очень, очень крепко – за эти годы она научилась. Талантливая девочка, отличная ученица, первая принципалка… Она не поддастся. Да, Рыжик – это Рыжик, существо со своими понятиями о морали и тому подобных вещах, но… но неизвестно, как он посмотрит на Алию, если она всё-таки выдернет из себя этот острый, беспощадный шип розы, что вонзился в её душу без малого семь лет назад.

–В Ливали я уверен не меньше твоего. А что насчёт тебя, Алия Селакес?.. – Рыжик коснулся губами её шеи. Алия всё стояла с закрытыми глазами, похожая сейчас на девушку-трамвайщицу, обернув незрячее лицо к равнодушному небу и чуть запрокинув голову. – Что за имена написаны на надгробных плитах? Или же ты малодушно предпочла забыть, как их звали?.. Расскажи мне, первая принципалка, апологет уз и нового Некоузья – …

–О, Ррыжик, как ты жесток, – тихо прошептала Алия.

–Я не жесток, Алия. Я мог бы в одно движение выбить табурет из-под твоих ног, – образно выражаясь, – доказав, что мир не имеет ничего общего с представлениями о нём стайки милых и самовлюблённых девочек-принципалок, – равнодушно отозвался Рыжик. – И я сам точно так же обвинял в жестокости одного… одно создание, и я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но тебе нужно быть готовым к таким вопросам, Алия Селакес, раз ты избрала тот путь, которым идёшь. Сейчас спрашиваю я, тот, кто выслушает и не осудит; разве может дневник, в котором пишут о тайнах и грехах, осуждать пишущего?.. Но спросить может кто угодно. Эмигрант из Берёзников. Ребёнок убитого тобой старовера из-за Стеклянного моста. Или твоя собственная…

–Хватит! – Алия, наконец, распахнула глаза, круто развернувшись к Рыжику. Тот, пока тихо нашёптывал ей, успел повязать шёлковую ленту себе на шею, и теперь походил на казнённого на гильотине – в тот момент, когда палач ещё не схватил его за волосы, показывая голову жадно копошащейся толпе.

–Хватит, я поняла, чего ты хочешь… Элен Ливали говорила нам, что ты обожаешь сказки – и чем страшнее, тем лучше. Ну что же, Ррыжичек, Иголка, которая ранит, а не шьёт – я расскажу тебе сказку… думаю, она… оправдает твои ожидания, – губы Селакес горько скривились.

–Вообще-то, я никого не вынуждаю, – Рыжик незначаще улыбнулся, больше самому себе, чем Алии. – Но ты – случай особый… ты предпочитаешь носить в себе яд, но не выпить противоядие, потому что оно горькое… храбрая девочка.

–А может, ты и прав. Только давай уйдём отсюда, – Алия повела плечами и пошла дальше, по направлению к посёлку трамвайщиц. – У меня там подружка есть, Тамсин с сорок восьмого, я часто на её трамвае езжу. Можно у неё посидеть… всё равно мне нужно собраться с мыслями и с духом. Может, я вообще передумаю по дороге!!

–Узнаю Женщину-Загадку Селакес, – едва слышно пробормотал Рыжик себе под нос, и опять чуть улыбнулся.

====== 32. Тёмно-красная бусина ======

...Они сидели на просторной кухне домика трамвайщиц – друг напротив друга, разделённые столом, как шахматной доской. Это ощущение усиливалось из-за клетчатой, коричнево-жёлтой скатерти. Она напоминала Рыжику старый, ломанный-переломанный зонтик с вывихнутыми спицами. Когда начались дожди, Диксон оставил его себе, а своему найдёнышу купил новый, стильный, молочно-белый, с замысловатыми иероглифами и с бубенчиками по краям. Рыжик не стал рассказывать Камилло, что стильные иероглифы на новоприобретении переводятся как «клеёнка», «не мокро» и «для девочек и старше», и покорно ходил с зонтом, надеясь, что кроме него, в Фабричном квартале по-китайски никто не понимает. Клетчатый пережиток прошлого ему был куда более симпатичен, чем китайский новодел. Рыжик с удовольствием махнулся бы на него с Камилло обратно, но не хотел обижать подарившего ему новый зонт старикана. Когда Диксон не видел, Рыжик подвязывал старому зонтику спицы крепчайшими шёлковыми нитями и иногда даже разговаривал с ним, как с раненым зверьком, уверяя, что они с Камилло его вылечат и ни в жизни не выкинут на помойку. Никогда-никогда. Зонтик вздыхал и верил…

–Может быть даже, ты его сестра, – тихонечко сказал Рыжик скатерти, проведя рукой по её клетчатой клеёнчатой шкурке. Подумал и добавил, – ну, двоюродная…

–А?.. – Алия оторвалась от созерцания чаинок, крутящихся в её чашке. Когда чаинки оседали, она снова взбалтывала их ложкой, пытаясь придать себе решимости и заговорить. – Ты что-то сказал? Прости, я задумалась…

–Я так, – Рыжик спрятал лицо за большой щербатой чашкой с радостно лыбящимся крылатым трамваем. Алии был виден только его чёрный глаз, отражавший в себе часть кухни и саму Алию Селакес, бледненькую и потерянную, с чересчур ярким ртом и выбившейся на лоб прядью.

–А ты… много таких вот историй уже слышал? – осторожно-осторожно, словно пробуя ногой трухлявый мостик через пропасть, спросила Алия и наконец-таки пригубила чай. Он уже успел остыть и был ужасно сладким и каким-то липким на вкус. Рыжик неопределённо пожал плечами, поставив чашку и глядя в стол. Обманчивое и странное ощущение: сейчас, когда он вот так сидел, передвигая чайной ложечкой по клетчатой скатерти кусок рафинада, словно белую пешку, Алия видела обыкновенного мальчишку парой лет младше себя. Чуть встрёпанного, с поцарапанным подбородком, с мелкими коричневыми родинками на левой щеке… Как будто сосед по этажу в Алиной общаге, заскочивший на чашечку чая к знакомой девчонке. Рыжик… просто Рыжик.

Селакес почему-то успокоила эта мысль. Она встала, долив из стоявшего на плите чайника кипяточка в свою кружку. В последний раз взвихрила в ней чаинки изящным жестом дирижёра, открывающего концерт, и почти весело произнесла:

–Она убила Элен Ливали. Нашу светлую девочку, нашу учительницу и защитницу. Рыжик, когда у тебя выдёргивают пол из-под ног... мир переворачивается, мир становится негативом твоих прежних представлений о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Я не оправдываю себя, вообще-то. Но то, что она сделала… и кровь на её руках, тёплая, солоно пахнущая… раньше от её рук пахло розовым маслом. Сладко-сладко…

Алия тихонько засмеялась, не размыкая губ. Уронила в чай ложечку – та, истерично звякнув, отбила кусочек от и без того щербатого края чашки. Рыжик молча слушал, грея руки о кружку с весёлым трамваем и подвернув под себя одну ногу. На Алию он не смотрел; казалось, его вообще не интересует история девушки – но Алия отдавал себе отчёт в том, что это просто такая уловка.

–Розовое масло всегда стояло на трельяже в тамбуре у дверей. В таком маленьком деревянном флаконе. Его привезли из Брнова, это курортный городок в Тёплом Стане, на Рассветной линии монорельса… Я любила, как оно пахнет. Мазала за ушами, будто взрослая. И до сих пор люблю. Жаль, деревянный флакончик я не взяла с собой в интернат сразу, как собрала вещи… Думала, что всегда смогу вернуться. Что она поймёт. И отпустит Лилу. Мы часто ругались, но не из-за уз, а по пустякам: помаду её взяла, чуть подкрасить губы, а уже сразу шлюха малолетняя, и куда ты катишься… глупо так. Сама сказала: или живи по моим законам и правилам, или иди отсюда на все четыре стороны. Но я всё равно не окончательно хлопнула дверью. Элен Ливали говорила: ну конечно, всегда надо иметь, куда вернуться – лазеечку, запасной выход; глупо жечь сразу все мосты, особенно если ты не умеешь их строить. Правда же?..