Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

–Я... предупреждала, – сорванным голосом выдохнула Ливали, распрямляясь и дрожащей рукой убирая со лба светлую прядку. В полумраке холла её глаза светились, как два прозрачных серых камушка. – Я говорила, что не дам вам трогать аппаратуру! Я говорила, Поль?..

–Да. Причём неоднократно, – Бонита словно бы невзначай сделал шаг в сторону, отрезая второму технику путь к выходу на улицу. – А вы не послушались. Хамили. Лезли не в своё дело. Трепали нам нервы и вообще портили жизнь. Так вот, уважаемый... всё это вы делали в последний раз. И ваш неумный коллега Фил, и вы сами. В последний.

–Что вы... – начал инспектор. Не договорил – из электрощитовой метнулся длинный провод в чёрной металлической оплётке и захлестнулся на горле мужчины прочной беспощадной удавкой.

Полминуты, пара сиплых стонов, содранные в попытке разжать железную петлю ногти – и обмякшее тело в фирменном комбинезоне «ИзборЭнергосбыт» упало на пол к двум парам ног, в довольно грязных кроссовках и в хорошеньких синих туфельках.

–И... и куда их теперь? – Поль заглянул во всё ещё бледное, с мокрыми щеками, личико Элен. Та слабо улыбнулась:

–У нас на восьмом патологоанатом живёт, он на смену часов в десять пойдёт и приберёт их с собой потихонечку, у него пикап есть старенький. Запишет, как бомжей, и отдаст студентикам кромсать на благо Изборской медицине... А пока мы их в щитовой запрём. Надеюсь, до вечера их никто не хватится... Ты не запрёшь? Меня от этого запаха мутит, фу... Ты только проводи меня сначала до комнаты, солнце, я выпью пустырника и лягу, меня до сих пор трясёт. И пакетник вруби обратно, ты знаешь, как... Ох, Полли...

Элен облапила Бониту, пряча лицо в его мятой, пропахшей кофе клетчатой рубашке.

–Поль, я каждый день небеса благодарю, что встретила тебя... Без тебя я бы не справилась с этим всем. Не бросай меня, Поль, не бросай меня никогда, я не переживу этого...

–Конечно, нет, Элли, – Поль поцеловал её пушистую, обёрнутую вокруг головы русую косу, от которой так знакомо и сладостно пахло ландышами. – Я тебе обещаю. Пойдём спать, не волнуйся, я всё сделаю, как ты просила. Пойдём...

_*

…Носясь по рынку и сопредельным территориям в поисках букета цветов, Бонита не выпускал из мыслей свою девочку-ландыш. Несмотря на напускное пренебрежение к романтике, присущее многим молодым людям в возрасте двадцати лет, Поль Бонита был тем самым парнем, что полезет к окну любимой по водосточной трубе с розой в зубах, или будет авоськами носить ей апельсины в больницу. И сейчас Поля терзали и пиявили угрызения совести. Бедная Элен, обпившись настойки пустырника и валерьяновых капель, в одиночку отходит от стресса в виде двух припрятанных в электрощитовой трупов. А он при этом – подумать только! – бегает и ищет, где бы купить цветов для северной ведьмы. Страшное, немыслимое кощунство… А с другой стороны – он ведь обещал Стефании приехать на выходных, да и загадка надписи на фасаде проходной Никельного завода не давала Боните покоя…

Вконец истерзавшись, Поль купил в цветочной лавке большой букет жёлтых роз, поскольку принадлежал к той категории мужчин, которые различают всего два вида цветов: розы и «а вот это вот как называется». Жёлтый же цвет Стефании очевидно нравился: насколько Поль помнил, такого цвета были её платье и украшения из янтаря, а на стене её кабинета висела картина с полем подсолнухов.

Днём здание школы-интерната утратило всю свою зловещесть и радостно отражало высокими окнами стайку ребятишек в разноцветных куртках, лепивших в палисаднике снеговика. С точки зрения Поля, снеговик очень походил бы на профессора Тадеуша Товпеко, приделай ему детишки козлиную бородку. Старательно обойдя по широкой дуге коварный тротуар с раскатанными лужами, и выставив вперёд себя розочковеник, Бонита шагнул в калитку.

Детишечки как по команде бросили возиться со снеговиком и молча уставились на идущего к крыльцу Бониту. У бедного Поля от этих взглядов аж между лопатками зачесалось.

–Смутные нынче времена, – тихо произнесла малышка лет пяти-шести, державшая в варежке морковку. – Каждое событие – символ. Собери их вместе – получишь книгу перемен. Я уже давно не верю в случайности и совпадения…

–А давайте его в снегу изваляем? – азартно предложил долговязый мальчишка в потрёпанном пальто и перчатках с отрезанными пальцами. Физиономия у него была откровенно хулиганская.

–Это уже в принципе не способно повлиять на ход событий, Фельче, но если тебе так хочется…

Малышка пожала плечами, отвернулась от Бониты и принялась сосредоточенно вкручивать морковку снеговику в голову. Фельче радостно ухмыльнулся и уже наклонился, чтобы скатать снежок, но другая девочка, его ровесница, сердито тряхнула тёмными косами:

–Перестань кривляться, братец, тебе не идёт! – потом обратилась к Полю, – простите Фельчу, он не злой, просто ему кто-то нехороший в раннем детстве сказал, что он шалопай, а Фельча тупо в это поверил, вот. Вы к Стефании или к Стелле с такими красивыми розами идёте? Если не секрет.

–Да нет, не секрет, – смягчился Поль, до этого слегка шокированный странным выступлением малышки и нахальным Фельчей. – К Стефании. Ей ведь нравятся розы?

–Это да, – влезла в разговор ещё одна девочка, тоненькая, с копной белых вьющихся волос. Она держала за руку закутанное в шубейку создание лет двух, так обмотанное шарфом, что было непонятно, мальчик это или девочка. – Стефания даже чай с розовыми лепестками заваривает. И к нему локум из суданской розы подаёт, он такой сладкий!

–И вязучий, – добавил Фельче созерцательно. – У меня в нём однажды зубы застряли.

–Ясно, – Поль приободрился, расправил фольгу на своём букете и попытался всё-таки подняться на крыльцо, но был остановлен голосом девочки с косами:

–Погодите, Стефании нет пока, у Плюшки горло разболелось, она вчера сосульки сосала и снег ела, вот. Поэтому Стефания улетела за молоком в Кривражки, чтобы горячее пить от горла, у них там на хуторе самое лучшее молоко, вот.

–И сыр вкусный, – опять добавил Фельче и облизнулся.

–У… а она скоро вернётся? – слегка приуныл Поль. Малышка, сосредоточенно сопя, вытянула из кармана своего синего пуховичка длинную капроновую ленту, к которой был за ножку привязан будильник, посмотрела на него и серьёзно сообщила Полю:

–Стефания будет через восемь минут, если ветер не переменится на северо-восточный. В этом случае она задержится, чтобы поменять курс, ещё минут на пять. Подождите её, не уходите. И кстати! Вы пока не можете найти нам глаза для снеговика? Люция не хочет отдавать свои пуговки от пальто, а Фельча хочет, но у него пуговки красные! Они не соответствуют концептуальному цветовому решению нашего снеговика, поскольку он должен неси позитивную идею близящегося Рождества. А позитивных снеговиков с красными глазами не бывает, это абсурд и нонсенс…

–Я согласен, – сделав умное лицо, подтвердил Фельча и сунул руки в карманы чуть ли не по локти, выжидательно уставясь на опять выпавшего в осадок Бониту. Остальные детки были в меру ненормальные, но вот от светловолосой малышки бедного Поля просто клинило. Может, у неё родители были из Гильдии Изгнанников, вот и понахваталась там на Ртутных озёрах?..

Порывшись в карманах, Поль нашёл там три каштана (он по части каштанов был немного маньяк и постоянно их подбирал) и энное количество барбарисок.

–Карие глаза в вашу концепцию вписываются? – Бонита протянул каштаны малышке. Та опять сосредоточенно посопела и серьёзно кивнула, забирая подарок.

–А угостите сироток конфетками, – умильненько заулыбался Фельче, неуловимым движением придвигаясь к Полю и хлопая ресницами. – Сиротки вас за это не будут валять в снегу...

–Ладно, – со скрипом согласился Поль, который по части барбарисок был см. абзац про каштаны, и высыпал леденцы в подставленные ладошки Фельчи.

–Вот спасибо! Коляда-маляда, – обрадовался мальчишка и торжественно раздал барбариски камрадам, проигнорировав лишь оханье и пыхтение перетаптывающегося на месте существа в тулупчике и шарфе.

–Тебе ещё нельзя, Тин-Тин, ты ещё маленькая, – с удовольствием сказала существу беловолосая девочка, перекатывая во рту леденец и сыто жмурясь. – Зубы испортишь.

–Ой, Ленточка, я смотрю на тебя и восхищаюсь твоей незамутнённой пещерной способностью ко всем видам самой пошлой казуистики при виде конфет...

Малышка опять очень серьёзно и внимательно осмотрела свою барбариску. Леденец сунула за щёку, а из фантика сделала снеговику галстук-бабочку. Видимо, красная бабочка, в отличие от красных глаз, в концепцию позитивного снеговика вполне вписывалась.

Некоторое время все наслаждались щедростью Бониты, а сам Поль, задрав голову, рассматривал здание школы-интерната – пока в небе над ним не показалась летящая женская фигурка.

–Стефания! – наперебой закричали детишки, обступив растерявшегося Бониту и схватив его за одежду, чтобы никуда не сбежал. Даже малышка Тин-Тин, переваливаясь с боку на бок, меховым шариком подкатилась к Боните и повисла на его левой ноге. Ведьма, сидевшая верхом на ветке облачной сосны, солнечным зайчиком легко скользнула к ним и соскочила в снег у крыльца.

–Стефания, смотри, кого мы тебе поймали! – похвалилась Люция, встряхивая косичками.

–Он лез к окну твоей спальни по водосточной трубе, вот. С букетом в зубах, вот.

–Враки! – выпалил Бонита и налился приятной, спелой помидорной краснотой. Стефания мягко улыбнулась ему, стряхивая со своей ветки снежинки:

–Конечно, враки, возле окна моей спальни в принципе нет водосточных труб... Я смотрю, вы уже познакомились с Полем? Ну и как он вам? Слада, что ты мне скажешь о нашем госте?

Малышка, которую звали Слада, безапелляционно заявила:

–Вырастет – поумнеет. А всё остальное уже там, в копилке сердца, хоть он сам и считает это глупыми цацками... Был бы плохой, я бы разрешила Фельче извалять его в снегу. Мы так со всякими левыми интервентами, в общем-то, и поступаем всегда... Не люблю глянцевые фрукты с гнилым нутром. А ты ничего себе, вполне сформировавшаяся личность, – Слада одобрительно похлопала опять окосевшего Поля по рукаву и убежала дальше размышлять над концепцией позитивного снеговика, махнув Ленточке, Люции и Фельче, чтобы догоняли.

–Пойдём в дом, – Стефания взяла Поля под руку. В другой руке ведьма несла сосновую ветку, а через плечо у неё висела холщовая сумка с большой бутылью молока, где на этикетке парила вечноглючная Кривмолпродовская корова. – Спасибо, что приехал, Поль... Я очень тебе рада.

Бонита открыл перед ней дверь и, когда Стефания положила облачную сосну на специально отведённую для этого полочку в шкафу, вручил ей свои розы.

–Спасибо, – повторила Стефания растроганно, – жёлтые розы – это мои любимые цветы, как и одуванчики с золотыми шарами и мимозой... Пойдём в кабинет, я поставлю букет и принесу с кухни чая и печенья, а ты пока располагайся. Как твоё колено, прошло?

–Да, спасибо, – Бонита стащил пальто и с наслаждением откинулся в мягком кресле. В кабинете Стефании, как и в прошлый раз, пахло немного пылью, немного пряностями, и ещё сложным, незнакомым ароматом. Бонита подумал, что этот аромат похож на жёлтое, на свет и на стекло, и ещё когда осенняя листва разлетается от ветра. Развалившись в глубоком мягком кресле и чуть прикрыв глаза, Поль нюхал и нюхал, как оказавшийся неподалёку от рыбных складов бродячий кот, и понимал, что аромат ему очень нравится.

–Вот и я, – Стефания водрузила на стол поднос с фарфоровым заварочником, чашками и полной свежего печенья плетёной корзиночкой.

–Чем у вас так замечательно пахнет? – в своих лучших традициях слюбопытничал Поль, отпивая крепкого чёрного чая с лепестками роз. Стефания удивлённо приподняла брови:

–Ты чувствуешь? Хм, странно, странно, Поль... Ещё более странно, что тебе нравится... Видишь ли, это не запах, это ощущение тяжёлого электричества. Мы ведь отключены от всех городских коммуникаций Избора. Обычно обитатели малосемеек и общежитий, проведя в этом здании всего пару минут, начинают задыхаться – им не хватает озона в воздухе, у них болит голова, им хочется поскорее наружу, подальше от страшного ощущения.

–Мне не хочется, – сквозь печенюшку известил Бонита довольным голосом и сложил руки на животе. – Мне хочется узнать, что такое Игла хаоса. Помните, я спрашивал? Про которую главы ведьмовских кланов в Никеле на проходной завода написали.

–Об Игле хаоса ведьмы узнали от Пряхи с пустоши Айоа. Давным-давно одна из северных ведьм родилась в семье айоши, и в ладошке у неё было игольное ушко. От той ведьмы Пряхи, говорят, ведёт род весь наш клан вместе с нынешней его главой, Рутой Скади. Так вот, эта айоша обладала способностью, которой не было у других Прях – умением ткать свои гобелены из тех невнятных обрывков будущего, что всегда присутствуют в настоящем. Тэй Танари – так звали эту девушку – создала три гобелена, в которых запечатлела три эпохи, которые переживёт Некоузье в своей истории. Тэй изо всех сил старалась изобразить всё, что ей удавалось поймать в свою ладонь, но будущее – никудышная пряжа, она рвётся и путается, и расползается под руками, словно туман.

В результате картины вышивок оказались настолько сложными, что Тэй Танари предпочла перестраховаться, и потому оставила к каждому из гобеленов нечто вроде пояснительной записки. Тут смотреть, тут не смотреть – тут селёдку заворачивали. Эти записи хранятся в кланах ведьм и используются в основном как руководство по созерцательному невмешательству. То есть, если что-то где-то происходит, можешь быть уверен: ни одной ведьмы в заварушке не окажется, они будут наблюдать за ходом событий из ложи и наслаждаться зрелищем. Так вот. Сейчас Некоузье находится в конце второй эпохи, и вот что об этом пишет Тэй Танари.

Отодвинув чашку, Стефания открыла перед собой записную книжку в кожаном переплёте с медной ящеркой на обложке, и начала читать, чуть хмуря лоб, отчего между её бровей легла еле заметная морщинка.

«Древняя магия земель Некоузья – это глубокие корни дерев, норы медных червей, бездонные ртутные озёра, пласты никеля, в молчании ожидающего пробуждения. Грибницей своей эта магия уходит во времена столь ветхие, что из них не спрясть ни пяди ткани, в странные и страшные ритуалы, и по сей день она пронизывает всё и вся в этом прекрасном, проклятом мире. Не стоит думать, что магия эта даётся каждому, познавшему историю и ритуалы Некоузья: она добывается тяжким трудом, прежде всего, трудом душевным... Недостойно рождённого Некоузьем желать урожая, не измарав при этом рук... И лишь верхние листочки с чайного куста власти над узами сорвёт нетерпеливая рука того, кто захочет быстрых побед, горячего чая и расположения к себе. Потому что полная власть над узами – всегда кровь. Безжалостно выпущенная на свободу своя собственная кровь... Лишь свобода и кровь. Цепи, верёвки, ограды и решётки – всё не для этого мира, живущего в сложнейшей паутине магических взаимосвязей. Загляни за грань, сестра – там всё не так, всё полно мёртвого металла, разорванных нитей, сломанных судеб, и ни в чём нет смысла. Загляни в наши земли – и возрадуется сердце твоё. Окунись в небо Некоузья, и поймёшь: в конце второй эпохи придётся пройти по земле, чтобы не потерять навсегда эти небеса, вечно свободные, вечно чистые от сора».

–Пока что я почти ничего не понимаю, – пожаловался Бонита, когда Стефания прервалась, чтобы отпить глоточек чая.

–Ещё более невразумительно, чем Товпекина методичка по написанию курсовых.

–Ну, это было своеобразным вступлением... – Стефания двумя пальцами потёрла висок. – В те давние времена, когда жила Тэй Танари, слова имели другую власть, другой вес, нежели сейчас. В наши времена слова обесценились, увы... исказились со временем, или вообще умерли, растеряли свою внутреннюю магию... Да... В этом вступлении, Поль, айоша говорит о сущности уз Некоузья, и о том, что в других мирах их не существует. Ты в курсе, что за пределами нашего клина нет ни ведьм, ни алюминиевых трамваев, ни заряженных металлов, ни колодцев с электричеством?

–А-а... даа, правда?! – Бонита распахнул серые глазищи, и Стефания кивнула, подливая им обоим ещё чая. Оправившись от изумления и получив обратно полной свою чашку, Поль опять напал на печеньки; Стефания же продолжила читать пророчество:

«Где кончается вторая эпоха, поднимается ветер, дующий с Севера. Свет накроет Некоуз, свет сотрёт стены и нерушимое; повсюду, куда ни кинь взгляд, будет свет, и раненый мир увидят иные глаза, его коснутся иные руки... Сёстры мои покинут небо, чтобы помочь подняться павшим. Древние ритуалы изменятся, чтобы никогда не стать прежними. И лишь когда все четыре стихии взовут о помощи к пятой, неназываемой – тогда все раны, все прорехи нашего мира будут зашиты Иглой хаоса, что снег, и тьма, и пламя.

Сёстры мои, в ваши руки упадёт стрела – отбросьте её, не вы её лучник. Сёстры мои, в ваши руки упадёт игла – воткните её в ткань, не вы её нить. Но не убирайте ладони, как делали это всегда – держите своё небо, дабы оно не упало на мир белой холстиной, которой закрывают лица мёртвым.

Стрела прилетит с Севера, ледяная и ясная, как раннее утро – не мешайте её полёту, но летите рядом, пока не упадёт она. Узнаете её по белому свету, что тяжелее земной тверди. Если встанете к лучнику лицом, увидите: острие стрелы метит ему в самое сердце.

Игла сделает первый стежок на рассвете, когда обретёт свою нить – не мешайте ей шить, но идите рядом, пока не кончится нить. Узнаете её по непроглядной тьме, что ослепляет глаза, но не сердце. Если встанете к Северу лицом, увидите: острие иглы указывает на Запад.

И знайте: вам придётся прервать свой полёт ненадолго, чтобы он не оборвался навсегда».

Дочитав, Стефания медленно закрыла свой блокнот на миниатюрный замочек тем же ключом, что отпирала кабинет – серебряным, с ушком в форме сердечка. Бонита вдумчиво грыз двадцать шестую, последнюю печеньку, и переваривал полученную информацию. Потом осведомился:

–А Тэй Танари не написала, чем должна закончиться вся эта эпоха? Ведь, насколько я понимаю, завершение второй эпохи, это у нас как бы сейчас, а та самая стрела, это... это...

Поль неожиданно замялся, зябко передёрнув плечами, и уставился в свою пустую чашку, не закончив фразы. Он уже сложил в уме пророчество Тэй Танари и гадание ведьмы в пурпурном платье, и теперь ему было страшно облечь свою догадку в слова. Ему было страшно произнести два этих слова, это имя, что так волшебно и сладостно звучало в его устах, когда благоухали ландыши и искрился от напряжения воздух – и которое теперь прозвучало бы приговором к казни Истиной. Ему было страшно внезапно оказаться частью древнего пророчества ведьмы Пряхи, и Полю до сих пор отчаянно хотелось верить в то, что суровая неизбежность фактов – всего лишь игра разгорячённого воображения. И ничего реального. Ничегошеньки.

Бонита вспомнил сиявшие серо-голубые глаза Элен, её шёпот: «Некоузье будет счастливо, и к этому счастью его приведём мы, дай только время...» – и с такой силой прикусил край пустой чашки, что по белому фарфору стекла алая струйка крови. Он не мог понять: хорошо то, что хотят они с Ливали, или нет? Туманные слова айошской ведьмы Танари не давали внятного ответа, как и не было ясно, чью сторону должны будут всё-таки принять ведьмы: Стрелы света, то есть Элен, или этой неведомой Иглы хаоса.

–Поль?.. – Стефания с силой вырвала у него чашку и приложила к прокушенной губе льняную салфетку. Бонита машинально прижал ткань ко рту, продолжая невидящими глазами смотреть прямо перед собой. Ведьма попыталась поймать его взгляд – и ахнула:

–Поль! Ты знаешь... ты знаешь, о ком пророчество Тэй Танари! Ты знаешь того человека, что является либо Стрелой, либо Иглой?! О небеса... Слада была права, когда сказала, что в наше время, в конце второй эпохи, больше нет случайностей и совпадений. Мне кажется, что и наша встреча – часть странных, глубинных взаимозависимостей, которые суть есть узы Некоузья.

–Да. Я теперь тоже так думаю, – глухо отозвался Бонита. – И да, я знаю человека, которого Тэй Танари назвала стрелой. Вернее, которую. Её зовут Элен Ливали... а я – я и есть её лучник. Потому что она смотрит мне в самое сердце...

И Поль, нервно комкая в руке испачканную салфетку и облизывая припухшую губу, избегая смотреть на Стефанию, рассказал ведьме о малосемейке на Исаака Дунаевского, о созданных в ней узах Элен Ливали. Об их любви, и о том, как черноволосая ведьма в пурпурном платье нагадала очаровательной комендантше долгий полёт без цели...

–А что ещё хуже, потому что делает всю эту легенду и наше в ней участие правдой, – мрачно подытожил Поль, – так это то, что Элен почему-то совершенно иррационально боится иголок. С раннего детства.

Помолчав немного со стиснутыми руками и опущенным взглядом, Бонита неожиданно вскинул голову и чуть ли не с яростью вцепился в запястье сидящей напротив Стефании:

–Вы читали записки Тэй Танари полностью! Там есть пророчество о том, чем закончится для всего Некоузья вторая эпоха? И что для Некоузья эта вечно летящая светлая стрела? Погибель или великое благо?

–Поль... послушай меня.

Стефания посмотрела на побелевшие от напряжения пальцы Бониты, так вцепившиеся в её тонкое запястье, что на смуглой нежной коже выступили синяки, не пытаясь освободиться. Поль сглотнул и отпустил, виновато отведя глаза. Ведьма покачала головой:

–Поль, никто из нас не знает, к чему приведёт закат второй эпохи, и будет ли третья эпоха в истории Некоузья вообще. Третий гобелен, который соткала Тэй Танари, белый. Абсолютно белый. И к нему прилагалась короткая запись, всего несколько предложений, что-то вроде «Выбор цветов и картин для этого полотна – лишь за вами, сёстры мои».

–Ох, – Поль сгорбился в кресле, запустив обе руки в свои роскошные каштановые кудри.

–Воистину говорят мудрецы: многие знания, многие печали. И воистину говорила моя матушка: от любопытства кошка сдохла! Жил бы сейчас, не знаясь ни с ведьмами, ни с их пророчествами, ан нет... Ладно, что сделано, того не воротишь. Стефания, что ты мне посоветуешь? Что мне делать? И надо ли мне вообще делать это что-то?..

Ведьма задумалась, сощурив золотистые глаза.

–Слада, моя маленькая девочка с чужой душой, не чувствует в тебе зла, друг мой. Да и моё сердце говорит: в ладонях моих лежит солнечный сладкий плод, прелестное спелое яблоко, не отравленное и не червивое, подобно многим в этом городе... С другой стороны: многие хорошие люди, желая добра, совершали ужасающее зло... Ты видишь, Поль, как туманно будущее, а мы с тобой не Тэй Танари, нам не понять даже тех символов и знаков, что мы наблюдаем. Так что – поступай, как должно, и будь, что будет.

Поль медленно кивнул – больше не Стефании, а каким-то своим мыслям. И, взяв с кресла пальто и забыв попрощаться, молча ушёл обратно в свою жизнь, которая больше не зависела от него самого. Жизнь, в которой он больше не был студентом первого курса химического факультета Изборского НИИ Полем Бонитой, а был Лучником... увы? Или ура?..

====== 20. Исповедь ======

…Я проснулся часов в семь утра – по привычке человека, выдрессированного графиком подачи горячей воды – и долго не мог понять, «идея нахожуся». По потолку скользили серые тени, похожие на плывущие по реке льдины, по подоконникам стучал и шелестел сильный дождь. Со скрипом рассохшихся половиц я принял относительно вертикальное положение в пространстве и изумлённо приоткрыл рот. Вокруг меня, вместо заваленной книгами и засохлыми мандариновыми корочками угловой комнаты на два окна, местопребывала стильно обставленная квартира. А я, сообразно принципу транзитивности, местопребывал, значитца, в ней.

Тпру, стоп, Седар, срочно включи мозг, хотя бы спинной! Это твоя квартира, поскольку со вчерашнего дня ты – директор Антинеля со всеми вытекающими последствиями. А ходить за ними далеко не надо, вот уже и последствие номер один: кто-то решил сделать мне из мобильника вибратор и последнюю пару часов тупо долбился на мой номер. Слава Са, я вечером отключил звук! Сорок восемь неотвеченных вызовов, это же пиздец, товарищи!

Под моим полным праведной укоризны взором мобильник опять вздрогнул и завозился на столе; на дисплее выскочила очкастая репа Шарля нашего Моллара. Хы. Как это я сразу не догадался?..

–Пионэры? Да идите вы в жопу, пионэры, – вслух сказал я и встал, потягиваясь и зевая. Протопал на кухню, запустил шикарную кофе-машину, потом засунул свой длинный любопытный нос в холодильник в нескромной надежде найти что-нибудь завалявшееся от Норда. Какой-нибудь там безумно дорогой сыр или парочку его любимых розовых грейпфрутов. Содержимое холодильника меня порядком озадачило: на полочках обнаружились пакет с молоком, украшенный картинкой с позитивной крылатой бурёнкой; две пачки крабовых палочек; кабачок; десяток яиц и кастрюлька супа. Создавалось впечатление, что этот холодильник перенёсся в личные апартаменты Норда с какой-нибудь общежитской кухни.

Недоверчиво хмыкнув, я понюхал молоко – свежее, не скислось – и уже собрался налить его себе в кофе, когда какая-то смутная мысль посетила мою голову… Держа пакет в руке, я прошёл в комнату, взял мобильник, отключив опять трезвонящего Моллара, и перечёл вчерашнюю sms от Норда. Ля-ля-ля… «Не пей молока». Та-ак. Очень интересно… Я посмотрел на ухмылявшуюся корову, предлагавшую мне летать с её молоком, и выяснил, что чудесный пакетик был ещё вчера изготовлен на Маслобойном хуторе посёлка Кривражки, Закатная линия, Некоузский клин. Ещё интереснее, но ни разу не понятно. Ладно, раз Норд не велит, не буду пить…

Тут меня в первый раз с начала всей этой мистерии посетила мысль тоже что-нибудь написать Норду. Раньше я был так поглощён беготнёй по Никельской общаге и войнушкой с комендантом, что это здравое соображение не пробилось сквозь вопли инстинкта самосохранения. А сейчас…

Отхлёбывая ароматный кофе с корицей, я вертел в пальцах верную «Nokia» и думал, что бы такого спросить у директора-потеряшки. И, в конце концов, измученный обилием вопросов, задал самый тупой: «А суп можно есть?». Экран мигнул, подтверждая доставку, и у меня аж мурашки холодные по спине пробежали. Вскочив, я начал нарезать круги вокруг стеклянного столика, и когда телефон крутнулся и пополз в мою сторону, так шарахнулся, что опрокинул кресло. Звонил опять Шарль Моллар.

–Алло? – решив, что проще один раз отшить эту липучку, чем постоянно скрываться по углам, я с обречённым вздохом взял трубку.

–О, Седар, доброе утричко, – защебетал Моллар, как всегда заглатывая все буквы «р» и ставя весьма произвольные ударения. – Какое счастье, что ты сыскался! Я почти догадался про лампы и цветочки, но не понимаю жёлтого резинового утёнка и ещё кое-что из второй серии, которую ты пропустил. И кстати, я так ступил с этой картой! Забыл, что нужно зеркально точки отмечать, так что там совсем не S в результате выходит…

–Это… Шарль, не так быстро, пожалуйста, я только проснулся, – взмолился я. По первости я подумал, что Моллар угостился куревом у коменданта нашей общаги, кубинца растамана Айзека, и теперь странствует в мирах, где вечно светит солнце и живут розовые пони, которые какают бабочками. Но потом вспомнил нашу охоту за полтергейстом и засаду в девятом корпусе, и во мне всколыхнулось придушенное было кошмарами Никеля неизбывное любопытство.

–Шарль, не по телефону, – оборвал я очередную порцию щебета. – Давай через час у меня в нулевом. Ты пока это всё систематизируй как-то…

–Хорошо! – пылко пообещал Моллар и отсоединился. Я ещё немного, без особой надежды, подождал ответа на sms, потом расстроенно махнул рукой и пошёл одеваться.

На улице лило, как из ведра; зонтика, разумеется, у меня не было. Буквально через пару шагов я вляпался в какую-то феноменальную грязь, потом меня дополнительно облил пронёсшийся мимо на своём Subaru капо Самедир, и к центральному корпусу я добрался весь мокрый и несчастный. Брюки по колено в грязьке, с волос течёт, глазёнки, как у бездомного цуцика – директор, хуле…

Приведя себя в лифте в относительно приличный вид с помощью носового платка, я подрулил к дверям родного нулевого отдела и обнаружил торчащую в двери записку. Развернул клетчатый листок – и испытал великое искушение начать нервно хихикать, грызть ногти и бегать взглядом по окрестностям. На листке невыносимо знакомым почерком было написано: «Суп можно есть, только посоли его. Но ни в коем случае не ешь сырнички!!! P.S.: код сейфа в спальне – 131168. P.P.S.: ключи на вахту не сдавай, оставляй под ковриком, вдруг мы ещё будем заходить, там ведь остались наши палочки, которые крабовые, и кабачок. N. Ах, да! Холодильник размораживать раз в месяц. Не забудь».

–Как трогательно, – пробормотал я, отпирая дверь, плюхнулся за свой стол, нашёл на нём сухарь с изюмом и с тоски принялся его грызть. На часах было без четверти восемь. Так рано в нулевой меня ещё никогда не приносило (кроме тех случаев, когда я не уходил из него предыдущим днём).

Однако странно получается: Норд явно обретается где-то неподалёку, и отчего он стал писать про себя во множественном числе? Чьи это там «наши» крабовые палочки и кабачок живут у него в холодильнике?.. Сплошные вопросы; а когда же, наконец, начнут появляться ответы…

Телефон на столе – внутренний, Антинельской локалки – тактично брякнул, привлекая моё внимание. Отвлёкшись от Норда и кабачков, я вежливо проинформировал, что шеф нулевого Сао Седар внимательно слушает.

–Ой, Сао, здравствуйте, – заблеяли в трубке. Я по одному этому голосу напуганной овцы понял, что мне звонит Сильвочка Катценкэзе.

–А, Сильва, доброе утро, – тоном доброго врача-психиатра умиротворяюще обратился я к нашему воплощённому несчастью. На месте Катценкэзе я бы давно сменил фамилию на Лаки. Как там – пропал щенок по кличке Счастливчик, одноглазый, безухий, половина хвоста откушена, на боку ожог, задней лапы нет, примета: когда писает, падает…

Едва сдержав неприличный хрюк, я продолжил сеанс утренней психотерапии:

–Как ваши дела? Свет больше не отключали?

–Не-ет, – проныла Сильва безрадостно, – но у меня тут в холле лежит какой-то страшно убитый солдат, и генерал ла Пьерр от него отказывается. А ещё у меня утром вместо аллеи с каштанами был двор с сараями и директором онкологички, а потом я ушла обратно, и он исчез… это вообще нормально? Я тут семь лет, семь лет, господин Седар, как на каторге, и разного навидалась, но вот это вот сейчас! Оно все границы переходит. Вы можете прийти, посмотреть?

–И на что мне смотреть? На уже исчезнувший двор с сараями и директором онко… – начал было я раздражённо, и поперхнулся, поняв, что я собственно произношу. – То есть простите как? В том дворе с сараями была Марио Оркилья?!