Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)

–Предсказание на весну, – охотно объяснил Майло и тоже вытащил из печеньки свёрнутый листок. Громко и торжественно огласил:

–Единственная ошибка, которую не исправить – это ты сам. А всё остальное исправить тебе удастся. Дерзай! Ы-гы-гы. Нет, Полли, это не так тут написано, это я так комментирую свежий информационный материал.

–Не знаю, как у дяди, но про тебя чистая правда написана, золотоглазый, – Полли зыркнул на Диксона. – Эй, натурщик для фермерских пугал, дай пряник, я тоже хочу узнать своё будущее!

–Полли, – с глубокой укоризной воскликнул Майло, – а почему ты не сказал дяде волшебное слово «пожалуйста»?.. Кто тебя воспитывал-то?..

–Кровежорки, – очаровательно оскалился Полли и уставился на Камилло серыми глазами со смешанными в невероятной пропорции наглостью и трогательной просьбой. Поняв, что Рыжик и Ленточка в ближайший час вряд ли вообще вспомнят о его существовании в этом бренном мире, Камилло предпочёл капитулировать перед Некоузской уголовщиной и дал Полли печенье.

–Так-так… хм, – Полли по-тараканьи зашелестел бумажкой. – Любовь не умирает, не сгорает, её не уничтожить ни времени, ни расстоянию. Этой весной ты поймёшь её силу.

Неожиданно повисло молчание. Смуглый сиротка и его кучерявый заступник в одинаковом суеверном ужасе пырились на разломанную печеньку. Первым очнулся, как ни странно, Полли.

–Пошли отсюда, Майло. У нас ещё куча гешефта на вечер.

–Не-не, погоди, – мальчишка ухватил Полли за подол майки, едва не оторвав от него изрядный клок. – У этого хмыря в шляпе есть круглая коробочка, которую он не хочет менять… с ящеркой на крышке! Полли, ты же сам понимаешь…

–Понимаю, – серые глаза молодого человека холодно блеснули, он опустился обратно на стул и сплёл у лица тонкие руки в потрёпанных перчатках с отрезанными пальцами. – Простите, могу ли я взглянуть на вещь, о которой говорит Майло? Просто взглянуть.

–Ха, ещё чего! – Камилло, махнув рукой на недоеденную конфетерию, предпочёл быстренько вскочить, и попятился на пару шагов. – С чего я должен вам верить? Вещь я выменял, и вообще она мне не принадлежит, я просто пока у себя храню…

–Жаль, Тин-Тин нету, она бы у него… – прошептал Майло мечтательно, склоняясь к Полли.

–Нет. Нельзя, – Полли, нахмурившись, остановил мальчишку резким жестом руки. – Красть то, что обменяли, нельзя. Закон Перемены. Да и вообще, сам знаешь, не одобряю я методов Тин-Тин, хотя, не скрою, они бывают очень и очень полезны… Ладно, господин, простите, не знаю, как вас там, шутки в сторону. Вещь, которую вы выменяли – семейная реликвия Майло. И ранее она принадлежала... человеку, которого… которую я любил. Насколько я предполагаю, в круглой коробочке лежит серебряный ключ с ушком в форме сердечка. Мы с Майло вам что угодно за него отдадим. Прошу вас, поймите, что значит для нас обоих этот ключ! Я прошу вас…

Серые глаза Полли опять блеснули: уж не от слёз ли? Стиснув тонкие пальцы, он снизу вверх смотрел на взъерошенного Камилло – странно, но под маской развязного, насмешливого валета оказалось совсем другое лицо. Интеллигентное, умное, страдающее. Камилло в сомнениях чуть прикусил нижнюю губу. Диксон хорошо знал, насколько обманчивым может оказаться первое впечатление, и как жестоко можно ошибиться, поддавшись ему. Лишь потому, что многие люди («и… не совсем люди», – подумал Камилло о Рыжике) – лишь потому, что многие, отчего-то не желая или боясь быть теми, кто они есть, прячутся за маски, бинты и шёлковые платки…

–Нет. Я не могу. Я же сказал – это не мой ключ. Я обменял его на чужую вещь. Поговорите с владельцем, может быть, он согласится.

–А кто владелец-то? – жадно спросил Майло, но тут от входа к ним бросился всклокоченный, запутавшийся в своём шарфе блондин из Гильдии. Выкрикивая нечто бессвязное, он вцепился в Полли и поволок его в сторону здания депо. Обеспокоенный Майло побежал следом, пытаясь втиснуться между Полли и блондином, а Камилло осталось только философски пожать плечами и усесться обратно. Рано или поздно, кто-нибудь да придёт: либо Рыжик, вдоволь наобщавшись с Ленточкой, вспомнит о том, что хотел попить какао, либо Полли отлепит от себя блондина и вернётся. «Однако интересно, что за штука у Майло на цепочке, и как его семейная реликвия оказалась у Элен Ливали…» – Диксон достал серебряный ключик, задумчиво вертя его в пальцах и любуясь на светлые блики.

Всем надеждам Камилло на воссоединение – и со своим найдёнышем, и с наглым сироткой Майло – сбыться было не суждено. Потому что кучерявый Полли в майке с коровой, он же профессор химии Поль Бонита, в это время судорожно искал Рыжика по наводке взъерошенного блондина, а разыскиваемый Рыжик вальсировал с Ленточкой и не думал вообще ни о чём в принципе. От пары бокалов шампанского из серебрянки, аромата алых маков в белых волосах и нежных прикосновений тонких девичьих рук все относительно вразумительные мысли выветрились из его головы. Осталось лишь ощущение чего-то сродни пышной пены для ванн с ароматом ванили, или белому «воздушному» шоколаду. Рыжику казалось, что его сапожки сейчас переступают не по булыжной площади перед зданием депо, а по облакам.

Он плыл среди вальса и бликов разноцветного света, опустив ресницы, скользя пальцами по тонкой талии Ленточки, словно по грифу скрипки, и еле слышно мурлыкал от удовольствия.

Тихое радостное позвякивание Ленточки и приглушённо-завистливые фырки всех прочих марлево-кружевных барышень трамвайщиц свидетельствовали о том, что и беловолосая девушка танцует где-то в районе седьмого неба. Они были самой красивой парой на площади, и толпа, давая им дорогу, безмолвно расступалась в стороны, словно морская вода перед Моисеем – они же не замечали никого и ничего вокруг, поглощённые лишь танцем и ощущением неба.

Неизвестно, сколько это длилось, час или вечность, но вдруг нить музыки, из которой ткалось кружево танца, резко дёрнулась и замерла. Рыжик с Ленточкой остановились, изумлённые. Их словно стряхнули с облаков обратно на грешную землю. Синхронно повернув головы в сторону замолчавшего оркестра, оба одинаково нахмурились: на крыльце краснокирпичного здания явно происходило что-то непредвиденное. За фраками озиравшихся музыкантов мельтешил давешний блондин, нервно размахивавший над головой своим шарфом, а некий клетчатый субъект в берете судорожно дёргал засевшую в косяке дверь в здание, из которой, судя по всему, кто-то собирался выйти.

Наконец, с протестующим скрипом тяжёлая створка нехотя отошла в сторону, и в дверном проёме прорисовалась высокая женская фигура в длинном, словно бы сотканном из света и тьмы платье. Кружевные барышни, подбирая подолы, с испуганными возгласами бросились прочь от крыльца, прячась за спины своих кавалеров или шмыгая за деревья. Блондин опять энергично замахал своим шарфом, требуя тишины, а его клетчатый компаньон откашлялся и провозгласил:

–Хозяйка трамвайного депо, блистательная леди Джанне, приветствует всех, кто собрался сегодня на Озёрах, чтобы встретить Перемену, и с удовольствием присоединяется к празднику! Прошу любить и жаловать – леди Джанне!

Публика зааплодировала едва заметно поклонившейся женщине, что вышла на крыльцо.

–О нет, Ртутная Дева, – еле слышно звякнула Ленточка, с силой вцепляясь в плечи Рыжика и закусывая губу. Оркестр возобновил исполнение вальсов, осмелевшие барышни вновь взялись выписывать на площади круги и стрелы своими атласными башмачками, но дрожащая Ленточка осталась стоять посреди толпы, низко склонив беловолосую голову. Леди Джанне, спустившись с крыльца, шла к ней, шурша своим паутинным платьем. Один алый мак выпал из причёски, и теперь лежал на сапожке Рыжика, словно невысказанная вслух просьба.

–Отойди-ка в сторону, девочка, – тихо прожурчал рядом мягкий, но одновременно обдающий стылым холодом женский голос. – Я хочу потанцевать с твоим кавалером.

Ртутная Дева, хозяйка трамвайного депо, протянула руку Рыжику, и он чуть коснулся губами узкой кисти, перебинтованной чёрной марлей и белой паутиной. Ладони Ленточки бессильно соскользнули с плеч Рыжика, руки упали сломанными крыльями, и, алее маков, пробежала по лицу струйка крови из-под скрывавшей глаза повязки…

–Прости, Ленточка, – тихо сказал Рыжик, не отрывая взгляда от лица леди Джанне, – не плачь, мы ещё потанцуем с тобой этой ночью… но позже. Немного позже.

Леди Джанне изогнула тонкие губы в улыбке, чуть повернув голову к заплаканной девушке, и Ленточка молча, покорно исчезла прочь растаявшим лоскутком тумана, даже не осмелившись коснуться напоследок Рыжика или сказать ему хоть слово. Рыжик еле слышно вздохнул, стиснув в ладони край расшитого цветами бинта с запястья. Облака седьмого неба и ванильная сладость истаяли без остатка, и вальс теперь скрипел и визжал колёсами трамвая по ржавым рельсам…

Но все его эмоции – лишняя прихоть. Они не имеют смысла и значения, пока шьёт игла.

–Arriva, леди Джанне, un passito bailante… – тонкие пальцы Рыжика легли на талию Ртутной Девы, скользнули в её холодную ладонь. Чёрные глаза бестрепетно встретили взгляд, блестевший гремучей серебристой ртутью, стылым холодом волчьих полнолуний. Миг – и эта странная пара невесомым тополиным пухом летит по площади. Круг за кругом, на острие скрипичных смычков и чужих взглядов, по чёрно-белым клавишам тротуарных плиток, в вихрях светотени.

Игла прошивает ткань, кладёт стежок за стежком, и нить её сегодня сделана из ртути и огня, из непролитых слёз и не прозвучавшего смеха, из горячей женской крови и глубокого мужского горя. Игла зашивает разорванную связь, стягивает края прорехи во времени; после этого шва ей суждено быть сломанной и небрежно воткнутой в край мира, словно в ненужную тряпицу. Но это неважно сейчас: важно шить, не отвлекаясь.

Леди Джанне смотрит в застывшее, как у сувенирной куклы, фарфоровое лицо напротив, и её ртутная кровь то зимняя река с осколками льда, то кипящая лава, то согревающий травяной чай. И сама она меняется каждую секунду, с каждым ударом сердца, только неизменно дикие, лунные глаза, не мигая, следят за танцем иглы. Она знает, зачем. И ей жаль. До этого ни для кого Джанне не хотелось быть парным молоком, и летним ливнем, и бальзамом для ран – только для Рыжика.

Для Иглы хаоса, этой ночью насквозь пронзившей серебристое сердце Ртутной Девы.

Круг за кругом, вальс за вальсом, обоюдоострое молчание. Быстро переступают по брусчатке остроносые сапожки с подкованными железом каблуками (металлическое позвякивание иглы), шелестят чёрная марля и белая паутина платья (тихий шорох проходящей через ткань нити). Им не нужны слова: каждый и так знает, что отдаст другому, когда закончится танец.

Рыжик отдаст леди Джанне себя самого. Леди Джанне отдаст Рыжику жизнь… чужую жизнь.

–Довольно танцев для одного вечера. Мёд пьют по капельке, а не полными пиалами… – леди Джанне, спустя много миль и вальсов, всё-таки выдернула иглу из ткани. Вместе они отошли к причалу на берегу озера и облокотились на перила. Рыжик, ничего не говоря, грустно смотрел на мерцающие инеем стеклянные шахты, стараясь не опускать взгляда к ртутному льду: ему совсем не хотелось сейчас видеть собственное отражение.

–Тебе холодно, – тихо сказала Ртутная Дева, – но я могу согреть тебя, пока не кончилась ночь и не заросла сквозная рана на моём серебристом сердце,… хочешь?

Узкие ладони в траурных лентах вечной горечи одиночества и в белых нитях вечно живой памяти властно легли на плечи Рыжика, принося ощущение коньяка, закружившего голову и жаром растёкшегося по телу. Дрогнул и замер в крайней точке взмаха вечно качающийся в душе Рыжика маятник – в той самой точке, где властвовала его прежняя, не имеющая ничего общего с человеческой жизнь. Мир вокруг стремительно выцвел, полинял, утратил контрастность и объём и тихо распался в руках на какие-то невнятные нитки, словно ветошка или старая дерюжка.

–Да. Хочу, – ответил Рыжик, накрывая ладонями пальцы леди Джанне, окунаясь в её объятия, в кипящую ртуть ласк, и забывая обо всех, кого должен был помнить. Мимолётная заноза в его мыслях: алая, как маки, струйка крови на щеке беловолосой девушки с повязкой на глазах; алый цветок, лежащий на сапожке. Она тебя любит, а ты еле помнишь её имя. Или совсем не помнишь. Просто ленточка, завязанная на тонком запястье…

–Мы близки с тобой по крови, – прошептала леди Джанне. Расшитые цветами бинты покорно развязывались под её пальцами, еле ощутимо касавшимися фарфорово-белой кожи – невесомее света, откровеннее тьмы. Рыжик вопросительно безмолвствовал, всё так же обнимая себя за плечи и чуть скосив глаза на стоящую за его плечом леди Джанне, вечно изменчивую, но никогда не изменяющую себе самой.

–Ты, творение Зеркального Бога, носишь в себе ту отраву, что суть моя кровь, – Ртутная Дева, усмехнувшись, взяла Рыжика за подбородок, заставив поднять голову и повернуться к ней.

–Так выпей же этот яд и ничего не бойся,… я дам тебе пару часов до полуночи, чтобы ты мог сравнить то, что у тебя есть, с тем, чего ты истинно желаешь всей душой. Но в полночь, по своей воле или против неё, ты обязан прийти ко мне. Таков уговор. Не бойся грядущей ночи – утро всё едино сдёрнет с нас наши лица, нацепив обратно маски, вернёт всё на круги своя. Утром моё сердце заживёт, а твой маятник опять возобновит свой вечный полёт из тьмы на свет и обратно. Так расколи свой лёд, стань тем, кто ты есть на самом деле,… не бойся этого. Не бойся.

–Я не… – начал было Рыжик. Умолк на полувздохе, растворившись в лунном сиянии ртутных, серебристых глаз. И покорно приоткрыл губы для поцелуя, разрешая пить свою горькую, словно горячий шоколад, тёмную душу – до дна.

====== 28. Мен на мен – возврата нет ======

…Диксон не вынес и выпил поочерёдно три чашки какао, здраво рассудив, что в холодном виде оно всё равно невкусное, и Рыжик его обфыркает и пить не станет. Серебряный ключ лежал под его пальцами, изящный и таинственный, как уснувшая на цветке магнолии белая бабочка.

–Откуда у тебя эта гадость?..

Удивлённо приподняв голову на этот хриплый, срывающийся, скрежещущий ржавью голос, Камилло обнаружил напротив себя Ленточку, садящуюся за столик. Она выглядела вся какой-то помятой и встрёпанной. Длинные белые локоны расплелись из замысловатой причёски и торчали ветвями облетевшего кустарника, а кружева и бинты платья потускнели и стали серыми, словно тающий по обочинам снег.

–Ленточка, что это с тобой?.. И почему мой ключик гадость? – одновременно встревожился, удивился и слегка обиделся Камилло, подвигая девушке последнюю чашку какао. Не проронив ни слова, Ленточка схватила чашку обеими руками и стиснула её так, что белый фарфор пошёл трещинами. Её рот мучительно кривился, словно его углы стягивали иглой, а бледные пальцы продолжали стискивать чашку – до тех пор, пока она не лопнула и не развалилась на несколько черепков, оставив на ладонях тонкие алые полосы. Камилло сидел безмолвный и неподвижный, пригвождённый к стулу своим пониманием.

–Ты счастливый, мухняша, – хрипло проговорила Ленточка, бездумно вороша осколки чашки кончиками изрезанных пальцев. В её голосе не осталось прежнего мелодичного позвякивания – лишь ржавь да жесть. – Ты счастливый, у тебя нет соперницы, способной вот так вот… вырвать самое дорогое из рук, чтобы поразвлечься пару часов. Проклятая Ртутная Дева, хозяйка всех наших бедных душ, не нашедших покоя!

–Так Рыжик… с ней? – глухо спросил Камилло, всё так же не шевелясь. Он ещё не видел леди Джанне, но уже чуял своим обострившимся в землях Некоузья седьмым чувством. Серебристый яд, кипящая амальгама, игра зеркальных бликов, сводящая с ума своей обманчивостью. Жестокая в своём одиночестве, опасная из-за вечной скуки, беспринципная и бескомпромиссная – такой он ощущал Ртутную Деву, хозяйку депо и всех его обитателей. От неё пахло льдом и серебрянкой.

–Сам как думаешь, – цинично усмехнулась Ленточка. Она развлекалась тем, что брала за край один из осколков чашки, поднимала на уровень незрячих глаз и роняла обратно на столик, чтобы послушать, как он с коротким мелодичным звуком снова упадёт вниз. – Я потеряла его, Камилло, я потеряла Рыжика навсегда – леди Джанне не допустит, чтобы я осталась в его памяти, она это может… для этого достаточно развязать хоть один узел, что я завязала своими руками.

–Ой, нет! О Святой Са! – Диксон вскочил, опрокинув стул: он вспомнил, как перед выходом из дома он собственноручно помогал Рыжику красиво повязать расшитый цветами бинт на левом запястье. – Это мне надо рвать на себе волосы, Ленточка! Ведь все эти украшения моих рук дело, и леди Джанне как пить дать их поразвяжет, решив, что это твои подарки. Твой старый бинт, тот, с алыми цветками, Рыжик успел истрепать, и потому оставил дома. Тебе ничего не грозит, а вот мне!! Святые Хранители, что же делать?!

–Сядь, Диксон, и не переживай так. Свои волосы ты вырвал уже давно, а выщипывать усы я тебе не дам, у тебя в них вся индивидуальная харизма сконцентрирована, – мрачновато окликнула Ленточка уже наладившегося бежать куда-то, перепуганного Камилло. – Ты не обитатель нашего депо, и магия леди Джанне не имеет над тобой власти. А вот мы, все девушки со всех маршрутов – рабыни Ртутной Девы, и нами она вертит, как хочет. Да, все украшения Рыжика новые, и за них можно не опасаться, но,… но я заплела ему сегодня шёлковый шнурок в косичку возле скулы. И если леди Джанне догадается, что это мой подарок – пиши пропало.

–Ну ты меня напугала, чуть сердце из груди не выскочило, – Камилло несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, потом довольно бодро заметил, – да ладно тебе киснуть, Ленточка, вот увидишь: Рыжику голову так просто не заморочить. Он даже Садерьеру лапши навешал, а уж эту леди Джанне, со всей её заманухой, вообще поперёк перекусит. Кроме того, Рыжик к тебе тоже весьма неравнодушен, вон как сегодня расфуфырился, прямо фу-ты нате…

Ленточка наконец-то тихонечко звякнула, отвлёкшись от перебирания осколков и прикрыв робкую, дрожащую улыбку ладошкой.

–Правда-правда? – по-детски доверчиво спросила она, поднимая голову.

–Ага. Я вот только одну проблему тут вижу: не будет ли нам тесно втроём в моей полуторке? Хотя, пока вы будете на медовом месяце, я может и подсуечусь с обменом…

–Ах-ха-ха, Камилло!.. – не выдержав, в голос расхохоталась Ленточка – как будто множество стеклянных шариков рассыпались на фарфоровое блюдо. – Вот умеешь же ты меня развеселить и согреть, точно как вязаные носки с коровами. Нет, мухняша, не смогу я жить в вашем мире – я же говорила, я принадлежу депо, и буду вечно скользить в своём трамвае по рельсам от края до края клина. Я ведь мертва, Камилло.

–И… другие девушки, которые танцуют на площади, и сидят в кафе? Все они… мертвы?..

–Да. Точнее сказать, и не живы, и не мертвы. Мы все – потеряшки, вырванные из таких разных и таких обычных жизней душами ведьм, привокзальными воронами. Мы опоздали, не успев вскочить в свой поезд,… и мы принадлежим депо и Ртутной Деве. Нас мало – лишь раз в год в депо приходит новый сотрудник, а одна из живущих здесь душ… обретает свободу и покой. И происходит это на следующий день после Перемены, на закате. Это вновь должно произойти завтра, Камилло.

–А ты бы хотела…? – Диксон не договорил фразы, но Ленточка его отлично поняла. Нервно облизнула искусанные, припухшие губы, потом решительно тряхнула белой гривой:

–Да, Камилло. Я потеряла Рыжика – я это знаю, так же отчётливо, как то, что завтра встанет солнце. Ещё час назад я бы сказала «нет». Ведь жизнь в депо, пусть странная, по новым законам, отнюдь не ужасна, в ней много замечательного. К тому же, все мы не помним, кем были раньше, и потому не терзаемся утратами и сожалениями. Но Рыжика я позабыть не смогу. Так что ж тогда толку продолжать жить, каждый день ощущая пустоту на месте сердца, жестоко выдранного в угоду чужим прихотям? Я… я уже даже не виню леди Джанне, она так устроена, что всегда берёт в жизни то, что ей нравится – и неважно, кому это принадлежит. Мне просто горько и грустно, и да, я хочу покоя, Камилло. Покоя и забвения.

Ленточка устало улыбнулась, опустив растрёпанную голову на скрещенные руки, и Камилло бережно погладил её по пышным волосам, расправляя примявшиеся маки. Помолчав, спросил:

–Извини, что лезу в такой момент с расспросами, но…

–Ты хочешь спросить про ключик? Почему я назвала его гадостью? – пробормотала Ленточка, поудобнее пристраиваясь щекой на своём марлевом рукаве. – Так он ведьмин. Мы такие штучки шкурой чуем. Мне ещё отчего-то показалось, что я даже знаю ведьму, которой принадлежит этот ключ. Вот глупость, право, откуда бы мне, простой девчонке, иметь такие знакомства?.. Хым… А гадость ты выброси. Ещё законная владелица заявится, обвинит в краже и устроит тебе купание нефтяной коровы заодно с красным конём… где ты её вообще взял?

–Выменял у Элен Ливали. Знаешь такую? – Камилло поднёс ключ к глазам, выглядывая через ушко-сердечко. В глубине души он уже горько пожалел, что поддался на сладкие уговоры Элен: нездоровая суета вокруг ключа начала его порядком раздражать.

–Да кто же не знает нашего светлого ангела, – фыркнула Ленточка. – Элен, впрочем, при всех её недостатках, весьма приятная дамочка, умненькая, и с пониманием. И тоже ведьм ненавидит.

–Э… понятненько, – Камилло очень не хотелось обижать и без того расстроенную Ленточку собственной рецензией на личность Элен по причине её полной нецензурности, и он предпочёл сменить тему разговора. – Слушай, а у вас тут типа гостиницы есть что-нибудь? Я ужасно хочу увидеть церемонию открытия вод, а для этого вначале надо где-то заночевать. Не в трамвайке же на раскладушке мне дрыхнуть?

–У меня переночуешь, не вопрос, – пожала плечами Ленточка и лениво махнула рукой куда-то в частокол стеклянных шахт. – Слушай, принеси мне ещё какао, будь лапой! У меня что-то озноб, всё никак отойти не могу,… но обещаю, что чашки больше крошить не стану! Честное-пречестное слово.

–Эх, горюшко моё, – Диксон со вздохом сгрёб в салфетку осколки со стола и пошёл к сладко пахнущим кондитерским развалам, бдительно озираясь: повстречать сейчас в очереди наглого сиротку Майло ему ой как не хотелось.

Носатого вымогателя поблизости не обнаружилось, зато у корзиночек с имбирным печеньем Камилло нос к носу столкнулся с Рыжиком. И закусил губу: косички с шёлковым шнурком у него не было. Ленточка оказалась права…

Рыжик рассеянно посмотрел куда-то сквозь Камилло, потом вздрогнул, словно от сильной боли, отступил на шаг и с этого расстояния взъерошено закричал:

–Ищи его тут, бегай! А ещё не велел мне теряться! Ладно, пошли скорее, люди ждут!

И, ухватив оторопевшего Камилло за рукав пальто, он решительно потащил его за собой, не слушая робких попыток Диксона что-то там возразить…

–…Ну вот, господа, – изрёк слегка запыхавшийся Рыжик, дотащив продолжавшего извиваться Диксона до компании учёных, подпиравших собой двери управления депо. – Знакомьтесь.

Произошла церемония всеобщего представления. Давешнего суматошного блондина, который напомнил Камилло паучка-косиножку, как оказалось, зовут Леонар Лористон, и он аспирант. А клетчатый субъект – Герберт Вайнрайх, его руководитель и глава кафедры. В их компании также обреталась тоненькая блондинка непонятного возраста, которую обозначили как Сладу, но никак не прояснили, что эта барышня делает в их сугубо мужском обществе и кто она вообще такая.

Камилло пожевал усы и вежливо осведомился, к чему тут всё это сборище на крылечке.

–Семечек полузгать, разумеется, – промурлыкал Рыжик в ответ таким ненавидящим голоском, что Диксон аж передёрнулся. – Камилло, напоминаю: сегодня Перемена. Ты предложил товар, и эти господа готовы выдвинуть ответные предложения. Каждый из здесь присутствующих членов Гильдии назовёт эквивалент твоей корзинке куриных яиц. Выберешь то, что тебе больше всего понравится, и по рукам. Ещё вопросы будут?..

–Нет. Мне всё понятно, – ровно отозвался Камилло, пытаясь удержаться и не ответить Рыжику в аналогичном тоне. Он понимал, что нервозность и взвинченность найдёныша – последствия его недавнего вальса с Ртутной Девой, и потому изо всех сил терпел резкости Рыжика, осознавая, как тому сейчас нелегко.

Чуть помолчав, Камилло повернулся к учёным:

–Валяйте, господа, искушайте. И учтите, трамвайных пауков и медного червя мне не надо… даже даром не надо! Я хочу получить что-нибудь нормальное.

–Хм, ну, с нормальным у нас в Некоузье, если вы успели заметить, Камилло, как бы слегка напряг, – ухмыльнулся Леонар, распушая мех на своём воротнике нервными тонкими пальцами.

–Ну что же, Камилло, лично я предлагаю вам поменяться на десяток семян кровежорок.

Диксон от такого предложеньица чуть не проглотил свои усы, но в последний момент смог удержаться и лишь судорожно кивнул, показывая, что выслушал и принял к сведению.

–У меня есть живой гобелен Айошской Пряхи. С ним вам даже не потребуется переставлять табуретку, чтобы раз за разом любоваться самыми разными закатами над пустошью Айоа, – мило улыбнулась Слада и блеснула васильковыми глазами на скисшего Леонара. Гримаску Диксона при упоминании семян кровежорок все трое разглядели преотлично. Камилло улыбнулся в ответ, но, ничего не сказав, поглядел теперь на Герберта.

–Я однозначно проигрываю рядом с коллегами, – удручённо развёл руками Герберт. – Разве что предложить вам детёнышей меркатора? У меня в подвале дома их мамаша-кукушка родила и бросила, смылась куда-то. А я, значит, вроде как их приёмным папочкой стал, сразу всем троим.

–Ой, ежатки, – умилился Диксон, не замечая зверского взгляда Рыжика, упёртого себе между лопаток. Клетчатый Герберт от этой реплики заметно приободрился, а Леонар совсем скуксился и даже оставил в покое свой пушистый воротник. Повисло напряжённое молчание; на Диксона с волнением взирали две пары глаз, васильковые и карие. Леонар, здраво оценив свои шансы на победу, предпочёл уставиться на танцующих на площади барышень. Рыжик же вообще утратил к Камилло интерес и, встав на цыпочки, высматривал кого-то в толпе. Камилло некоторое время о чём-то сосредоточенно размышлял, хмуря брови, потом неожиданно рубанул с плеча:

–Я меняюсь с Леонаром!

–А как же ежатки? – поперхнулся Герберт.

–Почему вы не хотите гобелен?! – в унисон с ним воскликнула Слада, потрясённо всплеснув руками. Не менее ошарашенный Леонар как-то кривовато улыбнулся, хлопая глазами. Все ещё хмурясь, Камилло непривычно суровым тоном известил общественность:

–Господа, я сделал выбор, но – не обессудьте! – не хочу вам его объяснять. Леонар, пойдёмте к машине, мой товар лежит в багажнике.

–Ну ничего себе, – в спины сторговавшимся блондину и Диксону оторопело произнёс Герберт.

–Я понимаю, детёныши меркатора не такая уж редкость, но против твоего гобелена, Слада, не устояла бы сама леди Джанне! Закат над пустошью Айоа… я бы душу продал, чтобы заполучить твоё сокровище. Нет, Слада, я совсем не разбираюсь в людях! Этот милый старикан растоптал в черепки все мои представления о человеческой психологии…

–Я сам в шоке, – признался Рыжик, тоже неотрывно глядя на удалявшуюся по берегу озера Камиллову шляпу, на которой трепетала ленточка из расшитого цветами бинта. – Я от Диксона такого не ожидал. Зачем ему кровежорки, интересно?.. Намерен трамвайкой прибарахлиться, а пауков не хочет, потому что где-то уже надыбал выводок? Надеюсь, он их не на меня поменял, и не у Элен Ливали…

–Слышишь, ты так не шути, – нервно откликнулась Слада, и меж её светлых бровей пролегла вертикальная морщинка. – И будь аккуратнее с чувствами Камилло – у него всё чёрное и белое, он больше человек, чем любой из нас, особенно – чем ты, Рыжик.

Тот в ответ зло сверкнул антрацитовыми глазищами, но промолчал. Слада всё не унималась:

–Наш мир ты, возможно, и зашьёшь, Игла, но сколько ран оставишь тому, кто не принадлежит землям Некоузья?..

–Не больше, чем смогу вытерпеть сам, – рот Рыжика горько скривился, он поднял голову и в упор посмотрел на Сладу – его взгляд был тяжелее земной тверди. – Лучше скажи мне, девочка с чужой душой: куда качнутся весы одного беспокойного сердца, принадлежащего Лучнику? К жизни и сладкому забвению, или к смерти и терпкой памяти? Мне так нужно знать это…

–Ключ от этой загадки – в твоей руке, – чуть улыбнулась Слада и, больше ничего не говоря, ускользнула в здание депо, захлопнув тяжёлую резную дверь прямо перед носом остолбеневшего Рыжика. С той стороны двери брякнул засов, ставя окончательную точку в их беседе.

–Женщины! – воскликнул Рыжик экспрессивно, и гневно потряс в воздухе воздетыми руками, обращаясь, в основном, к запертой двери. Герберт наблюдал за ним с заметным сочувствием, раскуривая трубку из красного дерева, потом робко осведомился:

–А может, всё-таки возьмёте меркаторов? Просто так, не в обмен. Я уже просто задолбался в Кривражки за молоком для этих тварей гонять… жрут его, как молотилки, стуки напролёт…

–Нет уж, спасибочки, мне Диксона во-от так хватает, – фыркнул Рыжик, чиркнув себя пальцем по горлу. Потом решил, что проголодался, и ушёл к кофейне, здраво рассудив, что уж там-то Камилло его непременно найдёт.

Утомившиеся музыканты, вероломно оставив публике патефон, оккупировали все столики, отогреваясь горячим шоколадом, и потому Рыжик встал у стойки, взяв себе бокал глинтвейна. Рассеянно поправил вновь повязанные на горло и запястья бинты – украшавшие их цветы теперь ртутно, серебристо мерцали, напоминая о прикосновениях леди Джанне. И даже горячий терпкий глинтвейн не мог прогнать дрожь, возникавшую при мысли о предстоящей ночи…

Погружённый в себя, Рыжик проморгал появление в кофейне звёздной парочки: кудрявого Полли в майке с коровой и всеядного носатого сиротки Майло. А когда обнаружил наличие их присутствия, было уже очевидно поздно шифроваться в пейзаже. Майло, даже не сочтя нужным поздороваться, моментально присосался к бокалу с недопитым глинтвейном, забив на тот факт, что лицам до шестнадцати алкоголь противопоказан, а Полли, неуверенно подойдя, вопросил:

–Простите… господин Норд… это ведь вы?..

–Нет, Бонита, это не я, это малютка привидение из Вазастана, – изрёк Рыжик несколько мрачно и облокотился на стойку. – Ты сам не видишь, что ли, вороны глазки выклевали? Ладно, хватит патетики, переходим к конкретике. Откель твоя милая конопатая физиономия взялась на озерах? Я слышал, что тебя убили в Никеле, вообще-то.

–Его убьёшь, – хрюкнул в глинтвейн слегка окосевший Майло, – проще медного червя досыта накормить…

–Это Майло, – предупреждая вопрос Рыжика, торопливо объяснил Бонита. – На сто процентов не уверен, но возможно, это мой сын…

–Чё, от Сао Седара? – хмыкнул Рыжик, оценивающе озирая смуглого, носатого, длинного и черноволосого Майло, погружённого в глинтвейн и сладко жмурящего золотисто-карие глаза.