Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц)

–О, скоро семь! Свет в коридорах дадут, – глянув на наручные часы, обрадовался Майло.

–Щас пойдём в обратку через центральную лестницу. Я спать хочу так, что просто вешаюсь. Вот только съем что-нибудь и сразу же лягу. Где-то у меня в заначке были сухарики, если их, конечно, Тин-Тин не взяла… попользоваться.

–Ты не наелся? – удивился я. – А на кухню нашу ты не заходил?

–Заходил, конечно. Хоть темно, как у чернявки в желудке, но пришлось навестить родной пищеблок, вещи бросить и подтопить чуток. Эти ж лахудры ни за что не встанут дров подкинуть, только и умеют, что плакаты всякие рисовать… с требованиями!

–Мы там тебе пельменей в кастрюле оставили, и ещё разных сладостей, – начал было я, но Смайлик энергично меня перебил:

–Ну да, я всё съел! Это вы принесли? Спасибо, такая вкуснятина была.

–И ты что, всё ещё голоден?..

–Да нет, – сосредоточенно прислушавшись к себе, отозвался Майло. – До обеда, если сухарики ещё живы, продержусь, и высплюсь заодно. Потом придётся вставать и что-то придумывать. Ну ладно, пойдёмте, уже семь, ща люди встанут. Хватит тут маячить… в розовой простынке, которую Тин-Тин как-то взяла напрокат у соседей с 9 этажа... лет пять назад. Без их ведома…

====== 4. Шаг назад ======

–…И метит в директорское кресло. Выпотрошит генерала, как овчарка плюшевого медведя, а остальные – это так, грязь под ногами.

–Конечно, конечно, а что ты ждала от этой леди сво, мне Линда так сразу и сказала: народ, эту стерву не остановить даже окопами и колючей проволокой…

Я чуть повернула голову, зыркнув через плечо, и в районе кофеварки сразу же стало тихо и пусто, как после атомной войны. Это вот то, что называется – встала не с той ноги. Причём почему-то на свою пудреницу, валявшуюся на коврике у постели. Ума не приложу, как она там очутилась. В общем, вид мелкого зеркального крошева в пудре настроения не поднял. Выйдя на кухню, залитую безумным розовым мартовским солнцем, я обнаружила, что:

а) апельсинового сока на донышке, б) от вида мюсли меня тошнит, в) а почему это меня вообще тошнит утром?!

Вяло жуя вчерашний бутербродец и созерцая немытые чашки, я решила не утруждать себя приготовлением завтрака и выпить кофе у кофеварки. После чего и выслушала там за стаканчиком утреннего эспрессо все полуцензурные домыслы двух лаборанток из седьмого по поводу моей скромной особы. Одновременно морщась и слегка улыбаясь, я метнула смятый стаканчик в мусорку и поплелась в сторону родимой онкологички. Нежелание мыть чашки загнало меня аж в первый корпус (двадцать минут до работы, сорок до квартиры), но, как известно, для бешеной Оркильи это не крюк. Особливо если она встала не с той ноги, да ещё и … упс!

Левый каблук цепляет металлический порожек, и я с грохотом падаю на оба колена, попутно обломав пару ногтей о стену в попытке предотвратить падение. Дьявол, вот это невезуха! Тихо встаю и отползаю к двери во флигелёк в попытке оценить ущерб. Колени сбиты в кровь. Чулки годятся только в мусорку. Каблук так и остался торчать в треклятом порожке. Ногтей не видно, но и искать их, собственно, как-то не хочется… В довершение всех прелестей жизни, боковой разрез на юбке от моих па ушёл далеко вверх. И теперь любой антинелец, взглянув на меня, сможет узнать, что доктор Оркилья носит алое кружевное бельё Incanto…

Пока на горизонте никто не нарисовался, я нервно шмыгнула во флигель и поднялась на пол-этажа вверх, к грязной чердачной двери с надписью мелом: «Ничего интересного тут нет». Какое-то время я сдержанно матюгалась, стянув чулки и промокая платком ссадины. Потом в голове у меня щёлкнуло, я обернулась и ещё раз внимательно посмотрела на дверь. Кажется, я не ударялась головой, когда падала, и вообще во всех отношениях абсолютно нормальный человек. Тогда тем более нелепой казалась эта надпись и тот факт, что вывела её тут рука директора Антинеля – уж я-то его почерк знала получше других!

«Когда ты говоришь «нет», любимый, это всегда значит что-то иное, потустороннее, с налётом инея. Вот только кому ты сейчас это сказал: мне или?..» – подумала я, с умеренным интересом попутно размышляя: надеть туфли и потом хромать, или оторвать второй каблук, сделав из обуви эксклюзивные чешки. А потом, сообразно женской логике, вообще свесилась в пыльный сумрак лестничного пролёта и отправила искалеченные босоножки полетать. Всё равно вниз идти…

Ну да, это выход: пройти по флигелю до торцевой двери, а там очень-очень быстро шмыгнуть в третий корпус, где живут девочки-сакилчи. Уж они-то в паре туфлей мне не откажут…

Запихав безнадёжно испорченные чулки в курительное ведро с бычками и песком, я пошла вниз, деликатно маскируя гипер-разрез на юбке своей сумочкой. Пыльные гранитные ступеньки неприятно холодили кожу. Сквозь узкие, замазанные белилами стёкла проникало минимально необходимое количество света. Примерно в середине пути, на стене у входа в холл этажа, мне на глаза попалась выцветшая розовая бумажка с надписью: «Стой! Тяжёлое электричество! Опасно для жизни! При проникновении в заражённую зону лица без пропусков расстреливаются на месте в целях предотвращения пагубных последствий». Внизу темнел косой росчерк подписи какого-то коменданта от военного совета. Угол с фамилией коменданта был оторван, от него осталась только буква «Е», словно восток на шкале компаса.

Хихикнув над странной надписью и пожав плечами, я сквозь приоткрытую дверь заглянула в холл. Там неприятно пахло нашатырём или чем-то ещё больничным, тонко звенела нить накала в опутанной паутиной лампочке. Окна, как и на лестнице, кто-то очень умный замазал белой краской (а зачем их тогда вообще было делать?..). Впрочем, за год в Антинеле я уже слегка привыкла к многочисленным вывихам в общественной жизни. Настолько, насколько к ним вообще возможно привыкнуть.

Ага, ну вот и первый этаж. Хм, что-то я не поняла: а где мои туфельки? По всем законам свободного падения, гравитации и логики, они должны валяться вот тут, в благодатной серой пыли, под уходящим в высоту колодцем лестничных пролетов. Однако ничего, даже отдалённо похожего на обувь, в этом гулком сумрачном подъезде не наблюдалось.

Я ещё раз пожала плечами и хихикнула погромче, чтобы прогнать суеверный холодок, забравшийся мне под расшитую розами белую блузу-кимоно и ощутимо куснувший за сердце.

–Два раза Золушка, – резюмировала я вслух и оглядела представленный моим глазам подъезд флигеля. Никогда в жизни тут не была, и дольше пребывать не собираюсь. Интересно, какая же из пяти имеющихся дверей мне нужна?.. Не успела я определиться с направлением своих дальнейших прогулок по пересечённой танками местности, как из ближайшей двери вылетели два здоровенных мужика в незнакомой форме – чёрные с белой окантовкой мундиры.

–Пропуск! – рявкнул на меня один. Я отнюдь не гимназистка беременная, и тупым хамством меня не испугать, но что-то в оловянных глазах военного было такое, что волосы у меня на голове зашевелились, а руки сами дёрнулись к сумочке. Едва не расставшись с ещё парочкой ногтей, я выцарапала из бокового кармашка своё удостоверение, и с заискивающей улыбочкой, за которую тут же себя возненавидела, сунула военному. Тот повертел в пальцах пластиковый прямоугольник, чуть дёрнул бровью и обменялся взглядом со своим напарником. Повисло наэлектризованное молчание, нарушаемое лишь гудением распределительного щитка в стене.

–Руководитель онкологического отделения, – ни к кому не обращаясь, в пространство изрёк военный. Взгляд у него был совершенно мёртвый. Я на всякий случай кивнула, чётко осознавая, что раздавленная пудреница сработала детонатором этого совершенно ужасного денька, и что сейчас неприятности покатятся, как снежный ком с горы, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Непонятно только, почему эта грандиозная непруха свалилась, ни с того ни с сего, именно на мою голову…

–Следуйте за нами. Нужно разобраться, – военный внезапно вцепился мне в руку повыше локтя, словно бультерьер – хватка у него была стальная и очень жестокая. Я инстинктивно отдёрнулась назад. И, уже зная, что сейчас получу удар в висок и буду избита на полу (шкурой чувствую такие вещи!), я неожиданно для самой себя жутко заорала. Даже и не знала, что умею так восхитительно орать на самых верхних нотах звукового диапазона… И ещё я до этого чумного утра даже и не подозревала, что умею так шустро бегать на четвереньках!..

Вроде и не девчонка, а по лестнице вверх летела со скоростью пули, выпущенной из винтовки с нарезным стволом. В какой-то момент, хватнув перекошенным ртом пыльный воздух, я подумала: «Только не прямо, прямо – слишком очевидно!» – и осознала, что стою на этаже с надписью на розовой бумажке, а ступеньки трясутся от топота нагоняющих военных. «Всё-таки хорошо, что я босиком – на своих дециметровых шпильках далеко бы не убежала, там и скрутили бы на месте, как овцу», – урывками мыслила я, бесшумной тенью проносясь через воняющий нашатыркой холл и сворачивая в длинный коридор с дощатым полом и убогими обоями в пятнах плесени. За спиной слышалось размеренное «бух-бух» подкованных ботинок, хорошо хоть, не стреляли пока…

Не снижая скорости, я под прямым углом шмыгнула в заманчиво приоткрытую дверь – ага, умывальня! – и заперлась на шпингалет. Так, Мария, не расслабляемся, сейчас эти животные добегут до конца коридора, увидят там тупик и вернутся сюда. И вряд ли какая-то старая разболтанная шпингалета задержит их надолго. Млять, это надо же так вляпаться, причём ещё неизвестно, во что… Ага, тут у нас есть окно! Я откинула защёлки, двумя руками толкнула конечно же замазанное белой краской стекло и обнаружила, что: а) как в песенке, второй подъезд, седьмой этаж, б) стрелять всё-таки начали.

Стоя на подоконнике, растрёпанная, напуганная до чёртиков и при этом феноменально злая, я мрачно смотрела на выломавших дверь военных.

–Не приближайтесь, не то прыгну, – прохрипела я, не очень себе веря.

–Вы должны пройти с нами, иначе мы вас застрелим, – лишённым интонации жестяным голосом отозвался военный. Переговоры явно зашли в тупик. Слегка отдышавшись, я спросила:

–А что вам вообще от меня нужно? Шла себе на работу, никого не трогала…

–Вы находитесь в списке и должны подлежать контролю, – выдал нечто неперевариваемое военный. Несмотря на всю дерьмовость ситуации, от этого перла я слегка истерично расхохоталась и сквозь смех ответила:

–Я вам не верю. Обоснуйте необходимость моего нахождения в списке и подлежания контролю. На основании чего вы вообще действуете?

Выражение оловянных глаз военного не изменилось ни на йоту.

Всё тем же голосом, стерильным до ужаса, он проинформировал:

–Указ коменданта о контроле за соблюдением закрытого режима на всей территории объекта и пресечении попыток субъектов из списка покинуть территорию объекта.

Я не нашла, что ему ответить. У меня просто закончились мысли и слова. Одно я знала наверняка: сдаваться двум этим бездушным существам равноценно добровольной подписи под собственным смертным приговором. Такие вещи я тоже умею чувствовать шкурой.

–Достаточно, – сообщил один из военных в никуда, поднял тяжелый чёрный пистолет и сделал предупредительный выстрел в воздух. Это соблюдение никому сейчас не нужного ритуала выглядело настоящей издевкой. Потом жуткий зрачок дула уставился на меня – в моё левое плечо. Это не было ни намёком, ни даже приказом. Это было определённостью, как она есть.

Я сглотнула, а потом дерзко, резко, одним рывком шагнула с подоконника. Назад. В холодное никуда. Так, как сделал бы Норд…

«Мля, вот что значит – поленилась помыть кофейные чашечки!» – подумалось мне, в спасительной темноте закрытых глаз, вне любых чувств, на грани небытия. Полоснула по уголкам ускользающего сознания алая, словно мои розы, шрапнель боли, и всё прекратилось, чтобы никогда не стать иным. Норд, где ты, я лечу к тебе…

Комментарий к 4. Шаг назад В связи с необходимостью писать

POV

от женского лица, к созданию данной и всех последующих глав, рассказанных М. Оркильей, в качестве соавтора привлекалась моя сводная сестрица Мармелад, которой нет на ФБ и потому я не могу указать её, как соавтора. Посему пишу здесь, for the great justice.

====== 5. Второй подъезд ======

–…Знаешь ли ты, Сао Седар, – изрёк мой директор, Норд, вертя в пальцах ручку «Пеликан» с золотым пером. Вопросительный знак в конце своей реплики он поставить не удосужился, и я не стал ничего отвечать. Да и что я мог ответить на сей абстрактный недовопрос? Между нами на столике курились дымом две чашки раскалённой арабики, валялись россыпью сигареты, кулёчек с фисташками, карамельки и две гильзы от патронов.

Изначально я пришёл к директору сдавать свой проект подключения резервных ёмкостей волнового отдела к городской сети Зарницы. А вместо этого получил предложение попить кофе и поговорить о жизни. Причём, насколько я понял, говорить полагалось мне. Норд задумчиво молчал, поглаживая лежавшую на его коленях белую кошку, и неторопливо ждал, пока я чего-нибудь рожу. О жизни. Я же в тягостном недоумении нервно ел предложенную им плюшку и шмыгал взглядом по сторонам, поскольку не умел столь спокойно и продолжительно молчать, и чувствовал себя глупо и неуютно. Через какое-то время, когда взвесь тишины стала совсем неподвижной, а плюшка исчезла из списка наблюдаемых предметов, Норд спросил, знаю ли я.

–Знаешь ли ты, Сао Седар, – продолжал он вдумчиво, – о сломанных судьбах, о порванных судьбах, что приводят сюда, в Антинель? Прошлое – тёмные воды, и если ступить в них, течение унесёт тебя так далеко от милой, привычной, уютной жизни, что ты не вернёшься. Прошлое – это луговые колодцы, Сао Седар. Ты знаешь о городе Номонхане? Он стоит среди лугов, полных клевера. Но никто не бегает по ним, потому что в высокой траве есть высохшие колодцы – глубокие провалы, таящие в себе гибель. И стоит тебе свернуть, сделать хоть шаг в сторону, как ты уже там. В тишине, темноте, одиночестве. Никто не придёт на помощь. И ты там, на дне, неделями ждёшь своей смерти, как избавления. Да, таково наше прошлое, Сао… Спроси у любого, кем он был до Антинеля, по каким дорогам шёл. Один ответ будет тебе – молчание. Лишь мне дозволено здесь спрашивать и получать ответы, Сао Седар.

Норд по-птичьи склонил набок голову, скрестив руки на коленях и глядя куда-то мимо всего.

–Безрадостная привилегия… – тихо откликнулся я и поёжился. Мне было зябко, несмотря на влитые внутрь сто граммов африканского рассвета. Глупо хотелось лета и одуванчиков.

–Я тоже так думаю, Сао Седар. Особенно в туманные дни – такие, как сегодня. Ведь порой я даже не задаю вопроса… Те, кто приходят сюда, отдают мне своё прошлое. Выписывают кровавые символы ушедших дней на чистых страницах моей души, и я принимаю всё – у меня нет иного пути. Понимаешь ли ты, Сао Седар? Тревожат ли тебя в Антинеле сны, что точили твоё сердце в холодной интернатской спальне Джорхата или в съёмной квартирке на окраине Ниццы?

Я стиснул в руке чашку кофе так, что она хрустнула – или то был не фарфор, а мои собственные кости? Мне было очень страшно. И очень холодно. Я словно воочию увидел чёрные дыры в клеверном лугу своей вот уже три года как бестревожной, спасённой от кошмаров прошлого жизни. Зачем? Зачем Норд лишил меня иллюзии безопасности?..

Он молчал, недовольно поджав тонкие губы, словно отгородившись от меня этим молчанием. Он ждал, когда я всё-таки пойму всё, что было произнесено в этом зябком мартовском полудне.

Он ждал очень долго, и день этот настал, спустя годы…

…А вернее, утро, потому что на часах было без мелочи одиннадцать. Повозившись в чужих, пахнущих лавандой простынях, я решил, что спать больше не хочу и чувствую себя бодрым и свежим, как персидская фиалка. О вчерашнем полёте со стремянки напоминали лишь изгвазданные в земельке брюки – голова, судя по всему, у меня была железобетонная…

Почистив штаны обувной щёткой и обнаружив свой постиранный пиджак с прожженной утюгом дырой на рукаве, я оделся, пригладил волосы и пошёл поискать кого-нибудь живого на предмет послать в магазин за едой. В кухне на холодильнике нашлась приклеенная синей изолентой записка следующего содержания:

«Мы сичас в школи, патамушта (зачёркано) ёл (ещё сильнее зачёркано) атый Шэг гаворит што забевать уроки ни харашо. Я преду в два часа, а патом Анияка, а патом все остольные. Еште кашу на плете и салат в холодильнеке. Это вкусно. Это не я готовила. Смайлик нивилел вам шлятся. Будите шлятся, будит ругатся. Писала Тин-Тин».

Похихикивая над этим письмом турецкому султану от запорожских казаков, я снял крышку со стоявшего на плите ковшика, и хихиканье тут же застряло у меня в горле на полдороге. На белой поверхности давно остывшей манки алело несколько капель… чего? Варенья? Клюквенного сиропа? Крови? Даже этот страшный вопрос несколько терял актуальность и значение с учётом того обстоятельства, что капли с нереальной отчётливостью выписывали изогнутую букву S.

От весьма малоинтеллектуального разглядывания каши меня оторвал мобильный телефон, который переливчато мурлыкнул, мигнул синим и от избытка чувств свалился с края стола.

Лопаясь от любопытства, я открыл новое сообщение – конечно же, от своего загадочного директора. Sms гласила: «1. Koshki ne pohoji na ljudej. Koshki – eto koshki. 2. Kogda ja em borsh, dlja menja vse umerli. 3. Just be_live… Whenever Nord». Достав из холодильника вполне безобидный с виду салатик из огурцов, петрушки, неведомых орешков, редьки и яблок, я пристроился возле тёплой буржуйки на низкой скамеечке. В остальных углах продуваемой мартовскими сквозняками кухни моему южному телу в драном пиджаке было весьма некомфортно. Как ни странно, кое-что из вывернутой логики очередного Нордова ЦУ я понял – а именно, второй пункт. Видимо, потому, что при этом жадно жевал салатик (война войной, а обед по расписанию!).

Даже такому медленно соображающему созданию, как Антинельский физик-нулевик, бросилось в глаза очевидное сходство Смайлика с моей сиятельной особой. И общими были не только вечное стремление что-нибудь пожевать и внешность, но и капитальное отсутствие родичей. Надо бы, кстати, деликатно вызнать, что ж тут народ покосило такое, вон, ни у кого толком семьи нет. Все какую-то войну то и дело вспоминают…

Пристроив ноги в белых носочках поближе к печке, где успокаивающе гудело пламя, я размышлял над вступлением и завершением полученного сообщения на вольную тему, но пришёл лишь к гениальному выводу: «Умом вам Норда не понять!» – и доел авторский салатик Шэгги. Ходить и искать приключений на свою пятую точку мне было лень, и я вернулся в комнату Тин-Тин, где развалился в кресле, прихватив с тумбочки в прихожей местную газетку.

От чтения увлекательнейшей статьи про стаю диких собак, появляющихся на Пустырях в день полнолуния из скотомогильников Никельного завода, меня оторвал дребезг телефона. Звонил допотопный чёрный аппарат а-ля полевая рация, висевший на стене между жуткой вязаной совой и горшком традесканции. Я немного поколебался, но победило, как обычно, любопытство.

–Алло? – я постарался придать своему голосу налёт холодного гламура а-ля директор Антинеля.

–Господин Седар! – заорали мне в ухо так, что я едва не выронил трубку. – Это Анияка звонит!! Как у вас там дела? Вы позавтракали?

–Да, спасибо, всё было очень вкусно, – светски отозвался я, слегка отстраняя оглохшее ухо от телефона. Анияка в трубке на это как-то сдавленно ойкнула и надолго умолкла. Потом осторожненько спросила:

–Господин Седар, а кашу вы тоже ели?

–Нет, – чистосердечно ответил я и отмазался на всякий случай, – я с детства манную кашу терпеть ненавижу. А что?

–О, благодарение всем Хранителям!! – опять заорала Анияка чуть ли не со слезами радости.

–И не ешьте ни в коем случае! Этот лопух Шэгги опять забыл, что после февраля молоко в магазинах нельзя покупать, и сварил кашу из него! Вылейте вообще эту гадость. А лучше вместе с ковшиком отнесите ко второму подъезду. Там рядом иногда дети никельщиков играют, они вечно всякую дрянь едят, наверняка и на кашу клюнут. Ладно, господин Седар?

–Ладно, – вздохнул я, даже не спрашивая, почему магазинное молоко после февраля пить нельзя. C’est la Никель, и этим всё сказано. Анияка явно просияла:

–Ну, вот и хорошо, что вы кашу не любите! А я пошла, у меня ещё две стереометрии и один латинский, а потом я приду. Не скучайте. И не забудьте выкинуть ковшик. Пока!

–Пока, Анияка, – довольно глупо изрек я в уже запищавшую трубку и аккуратно водворил её на место. После чего решил не откладывать утилизацию подозрительной каши, прихватил на кухне ковшик и с ним вместе вышел на крыльцо.

Серое оттепельное небо над головой и фантастическая грязь под ногами отнюдь не располагали к длительным прогулкам. Тем не менее, на той стороне дороги крутилась стайка каких-то замызганных ребятишек – они развлекались тем, что швыряли куски кирпичей в большую лужу посреди аллеи Прогресса. Хмыкнув себе под нос, я уже проторенной тропой двинулся ко второму подъезду, стараясь наступать на те участки дороги, где наблюдался асфальт. Почему-то резко пахло аммиаком; принюхавшись, я с изумлением обнаружил, что пахнет каша. И понёс ковшик в вытянутой руке, взяв ручку за самый край и отстранив его как можно дальше от себя.

На ступеньках крыльца у второго подъезда обнаружилось нечто странное: три облезлые эмалированные миски, налитые то ли мутной водой, то ли испортившимся бульоном. В одной лежала разбитая на несколько кусков галогеновая лампа, в другой – скрученная в ёжистый моток ржавая железная проволока. Третью же накрывал вырванный из тетрадки листок с кривой надписью чёрным маркером: «Отпустите Сильву!». Ставя на ступеньку ниже свой ковшик с кашей, я ощущал себя полным идиотом – и при этом знал, что совершаю нечто на редкость осмысленное. Что-то, что будет воспринято этим миром всерьёз.

Называйте это как хотите, интуицией, седьмым чувством или обострённой реакцией на флуктуации причинно-следственного поля. Но это есть у всех нулевиков, и это есть у меня…

Я поднял голову и посмотрел на втыкавшийся в хмурое небо кирпичный десятиэтажный корпус с тёмными окнами. Как же всё-таки туда попадают его обитатели – тот же самый комендант, например? Должно быть какое-то простое объяснение, прямо-таки элементарное. Норд учил меня: если хочешь что-то спрятать, держи это на виду. Или в таком месте, где это не будет привлекать внимания или кому-то мешать. В глубоких раздумьях я раскопал в кармане брюк помятую сигарету, сохранившуюся, видимо, с тех времён, когда я в очередной раз забыл о том, что бросил курить. Но в зажигалке не было газа, и я раздражённо швырнул пахитоску в сухую траву. В голову всё лезли какие-то глупости типа «Водичка дырочку найдёт». Ничего умного не придумав, я в обход мисок вскарабкался на крыльцо. И, как и сутки назад, пошёл по кишкообразному коридору с ободранными стенами – кое-где на них остались фрагменты плитки. Через пять шагов у меня нестерпимо зачесался затылок и возникло непреодолимое желание нервно обернуться. Но я только покрепче стиснул зубы и уставился себе под ноги, на усеянный битыми стекляшками, щепками и кусками извёстки цементный пол. И, сделав ещё шаг, очутился у тонкой, едва заметной линии, шедшей поперёк коридора. Узкая, не шире ногтя, тусклая металлическая полоска пересекала подъезд, словно черта Рубикона. Значит, вот он, срез реальности, горизонт проекции странного коридора…

Опустившись на корточки и подсвечивая себе телефоном, я нашёл загнутый уголок полоски, без особой надежды подцепил его пальцами, и… с неожиданной лёгкостью оторвал почти половину! После чего пришибленно замер, съёжившись на корточках и втянув голову в плечи в ожидании обрушения подъезда, появления коменданта и всяких других ужастей. Через пару минут, так и не дождавшись, я радостно обнаглел и дёрнул за окантовку теперь со всей силы, отрывая её до конца. Ладони ожгло огнём, на цементный пол брызнула кровь, и я со вскриком отпустил чёртову железку – другой край металлической полоски уходил под глухую стену. Убейте меня, если я хоть что-нибудь понимаю…

Промокнув ссаженные ладони платком, я уставился на эту стену.

Что-то в ней было неправильным. Неплохое знание архитектуры и топографии взывало к моему разуму. Пепел Антинеля стучал в моё сердце… Конечно, без датчиков и генератора накачки магнитного поля вскрыть искусственно возведённый барьер нельзя. Как и сделать прокол пространственной складки или слить две грани. Нулевые физики не занимаются стенохождением или перебросками из мира в мир без килограммов сорока железа, электродов, компьютерной памяти и предварительных расчётов портала и картосхемы пространств. А Сао Седар (надпись в скобках: красивый и умный я!) – занимается. Потому что физик-нулевик от природы, а не в соответствии с дипломом.

Итак, дано: стена кирпичная, судя по звуку, в полтора кирпича. За ней – искомый холл второго подъезда. Задача – миновать эту стену. «Элементарно, Ватсон», – подумал я, вытягиваясь во весь рост и прижимаясь боком к стене. Боком не так страшно и меньше риск зацепиться ушами за какую-нибудь электропроводку, в оной стене находящуюся. Хорошо, что пряжки на туфлях медные, проще будет сосредоточиться…

Я давно уже этого не делал. С тех пор, как на спор с хирургом Баркли без использования любой аппаратуры проник в охраняемую квартиру к Джереми ла Пьерру и принёс оттуда генеральский носок с вышитым Винни-Пухом. Трофей, кстати, до сих пор валяется где-то у меня в комнате, а проспорившему Баркли пришлось неделю мыть за мной посуду… А потому что не надо никогда спорить с физиком-нулевиком! Особенно с таким великим, как я. Вот.

Ладно, прочь, воспоминания, пора браться за дело. Вдох, выдох. Закрыть глаза, окунуться в течение энергии… Медные ящерки-пряжки на туфлях вздрогнули и развернулись мордочками на магнитный полюс, по коже прошёл озноб, пульс возрос до тысячи ударов в минуту, совпадая с частотой колебаний нуль-поля. Со стороны могло показаться, будто чья-то невидимая рука одним взмахом стёрла Сао Седара из коридорного пейзажа – сейчас сторонний наблюдатель увидел бы не меня, а некое еле заметное мерцание воздуха.

Теперь – шаг в русле омывающего меня, искристого, словно шампанское, покалывающего сотнями крохотных иголочек нуль-поля. Ощущение лёгкого сопротивления от текущих поперёк моего пути стаек электронов – и я, взмокший и задыхающийся, вываливаюсь в холл второго подъезда. Конечно же, с паутиной на ушах и с устойчивым вкусом палёной изоленты во рту – я бы не был Сао Седаром, если бы опять не полез через стену, на той стороне которой расположен распределительный щиток…

Встряхнувшись всем телом, словно выбравшаяся из воды собака, я поймал на себе последнего паучка и с любопытством осмотрелся по сторонам. В принципе – ничего актуального, те же яйца, только в профиль. В смысле, наблюдалось всё то же, что и в первом подъезде, разве что с небольшими отклонениями, как на картинке «Найди десять отличий».

Первое я нашёл тут же: загородка вахтёра, откуда ему полагалось гавкать на посторонних, была забита досками, а сбоку было криво выведено красной краской: «Смерть несогласным!». О судьбе вахтёра задумываться не хотелось… Второе отличие было обнаружено прямо впереди по курсу – узкие обшарпанные двери лифта, над которыми тускло светилась цифра 17. Здорово, да? Уже хочется хлопать в ладоши и верещать от радости…

Далее, как уже бывалый обитатель Никельской общаги, я обнаружил над головой аккуратный рядок галогеновых ламп, а ещё через минуту – выключатель с табличкой над ним «Скажи «НЕТ!» предрассудкам! Передовые технологии – залог развития личности и общества!».

Два раза здорово, но ни разу не понятно.

В кармане доверчиво хрюкнул и завозился телефон. Настороженно поглядывая на лифт – чтобы не прошляпить, когда он поедет вниз – я взглянул на голубой лёд экрана.

«У вас одно новое сообщение» – и я даже знаю, от кого оно…

«V podvale, – доверительным тоном сообщал мне Норд, – net kartoshki i kompota. Ja v tebja verju. V temnote nesovmestimoe edinstvo obretaet pregnij vid. Nord ne sovsem».

Ммда. Я так сразу всё и понял.

Убрав телефон, я ещё раз осмотрелся. По-прежнему было непонятно, каким образом местные жители покидали свой второй подъезд – кроме широкого окна, забранного ржавой решёткой, выходов наружу не наблюдалось. Тем более что окно утыкалось в глухую кирпичную стену. И кажется, именно с этой стороны должен находиться Задний Двор…

За спиной раздался настолько обыденный и знакомый звук, что я даже не среагировал сразу. А когда обернулся, обнаружил, что позади меня стоит мужичок в сером костюме и продолжает насвистывать, сунув руки в карманы пиджака. Смотрел он на меня, скажем так, явно нехорошо. У нас так хирурги смотрят на нетипичный образчик раковой опухоли. И в уме уже прикидывают, как бы её половчее оттяпать.

–Господин Седар? – вопросил мужичок, насвистевшись. Я тут же взмок, как мышь, и невесть с чего оскорблённо воскликнул:

–Вы что, с ума спятили? Какой я вам тут Седар?!

Из нас двоих в этот момент с ума спятил явно я, но не орать же об этом на весь подъезд? А мужик от моего наезда заметно сбился с мысли и какое-то время соображал столь интенсивно, что я практически слышал скрип мозги о мозгу.

–Извините, мне некогда разводить тут разводы и прочие политесы о погодном состоянии, – высокомерно изрёк я, подняв подбородок. – Не хочу показывать пальцем и говорить фамилии, тем более, вслух, но некоторые личности не подходят к своим прямым обязанностям совершено никак. И мне приходится брать всё это своими руками и делать недоделанные дела. Это требует затрат. И вы требуете. Но у меня нет ни минуты, чтобы вас тут удовлетворять посреди дороги. Если что-то актуально, направьте запрос в упорядоченном виде куда следует. И нечего меня по углам ловить, я не справочная будка… всего хорошего, успехов в труде…

Выдав это всё и хренея от собственной наглости, я задом юркнул к лифту и нажал кнопку вызова. Мужик сделал неопределённое движение верхней частью туловища, словно собирался броситься ко мне и схватить за шиворот, но я уже шагнул в кабину и быстренько нажал кнопку «7». После чего ошалело помотал головой, чтобы там хоть что-то встало на своё место.

Откуда этот унитазный хорёк знает меня в лицо? Он что, зачитывается специализированными журналами по нулевой физике? И почему я ни с того ни с сего заговорил этим немыслимым телеграфным аллюром в лучших традициях директора Антинеля? С таким обворожительным косноязычием свои мысли способен формулировать лишь Норд, все прочие мгновенно увязают в загогулинах того, что у директора вместо логики.